Александрова Полина : другие произведения.

Уличный фонарь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Помнишь ли ты, как твое сердце разбилось? Как однажды не смогла вдохнуть воздух полной грудью, как боль сжала твои легкие, и слезы выступили на глазах. Вспомнишь ли ты сейчас его лицо? Первый удар всегда самый болезненный, самый непредсказуемый. Сердце не ожидает, не готово, не может подготовиться к такой боли. И тебе кажется, что следующего вдоха просто не будет, что сейчас твои легкие разорвутся, воздух больше не сможет проникать в твою кровь. Твоего мира нет, всего, о чем ты мечтала - нет. Но сердце - упрямая мышца, оно делает рывок и еще один, и еще. И ты понимаешь, что, несмотря ни на что, ты живешь. Мир не рухнул вокруг тебя, не погрузился в руины. Твоя кровь также пульсирует по венам, с той же скоростью пронося яд боли под кожей. Ты вдыхаешь все тот же воздух и даже можешь смотреть на него, не моргая, не роняя слез. Но ты знаешь, что твое сердце разбито, и оно кровоточит, там, внутри. Единственное твое желание - оставить его тут, в этот момент, эту секунду, тому самому человеку, который останется первым, кто смог сделать тебе настолько больно.
  Предисловие
  
  Если от нас ничего не осталось,
  Тогда откуда эта страсть, что сжигает душу ночами?
  Из-за кого?
  
  Машина набирала скорость.
  Ветер врывался в открытое окно и развевал мои волосы, они струились волнами по лицу, щекотали щеки, задевали солнечные очки.
  Ветер уносил меня от всех проблем, от прошлого, от будущего, от того, что ждало меня сейчас. Впереди была только дорога, освещенная бликами редких фонарных столбов и света фар.
  Меня окружали запахи ночи. Легкая прохлада с ароматом трав, листвы и гравия прорывалась в салон сквозь открытое окно. Ночь таила в себе то, что не хотел отдавать день. Она готова была раскрыть все секреты, все рассказать, успокоить мои чувства, но укромно ждала своего момента.
  В пол-оборота я видела его сосредоточенное лицо. Легкую щетину на остром подбородке, плотно сжатые губы. Красивый, даже сейчас.
  Его злость уже не была такой горячей как тогда, но все еще ощущалась всполохами тепла в прохладном воздухе салона.
  Он давил на газ, приближая нас с каждым километром к выбранному пути.
  От нашего будущего нас отделял путь в сотни миль молчания, миль, наполненных ветрами, холодом и воспоминаниями.
  Как я не старалась потерять свои мысли в этом ветре, больше всего на свете мне хотелось, отвернувшись от окна, придвинуться ближе к его плечу, прикоснуться к щеке и стереть все следы нашего прошлого. Сказать, что я всегда любила и буду любить лишь его, что просто не могу больше оставаться одна.
  Но "нас", тех самых "нас" давно уже нет. Невозможно починить что-то, настолько сломанное, просто сказав, что хочешь это сделать.
  Каждая минута этой ночи лишала меня последнего шанса начать этот сложный разговор. Машина мчалась вперед по ночной автостраде, унося нас туда, где мы были бы свободны от прошлого и, пожалуй, свободны друг от друга.
  Я чувствовала, что он смотрит, ловила кожей его взгляд, хотя он упрямо не подавал вида, что ему, вообще, интересно, кто сейчас пребывал на его пассажирском кресле.
  Для него я существовала исключительно как попутчик, которого нужно доставить из пункта "А" в пункт "Б".
  Как же мы дошли до этого? Как так может быть, что любовь всей твоей жизни становится просто твоим конвоем в новую жизнь. Без чувств, без сожалений, без намека на прощение.
  
  За несколько лет до этого
  
  Глава 2. Февраль
  
  Кажется, это был февраль, да, пожалуй, февраль. Все перестали уже меланхолить после долгих праздников, но ощущения весны еще не было - зима не отпускала город, каждую ночь роняя температуру все ниже. Мне казалось, что эта зима не закончится никогда.
  У меня совершенно не оставалось сил даже на малейшие попытки борьбы, хотелось просто выйти на балкон и закричать, ото всего и на всех. Но мне предстояло осилить еще несколько глав ненавистных предметов, поэтому крик души откладывался на неопределенное время.
  Не понимаю, как я, вообще, выбрала эту специальность, о чем думала в этот момент. Хотя, кого я обманываю, в моей сознательной жизни не было решений, которые я принимала самостоятельно. Делать "как лучше", "выбирать правильное направление", "не говорить лишнего и быть хорошей дочерью" - стало своеобразной миссией, жертвой на благо. "Быть хорошей дочерью" скоро меня убьет, не иначе. Когда же я окончательно сдалась и уступила свою жизнь их плану?
  После ее ухода из семьи, родители сделали меня своей "Попыткой номер один". Как будто и не было никогда еще одного, второго, ребенка. Вся их жизнь сосредоточилась на мне и на цели сделать на этот раз все "правильно". Поэтому очередной субботний вечер дома, поэтому те редкие друзья, что остались, в выходные даже не звонят, - а зачем, если я все равно найду повод не прийти на встречу или в кино, и тем более в бар. К своему стыду, где-то глубоко в душе я так отчаянно хотела быть тем самым "номером один", что зачастую безропотно шла на все жертвы, которые следовали за этим "титулом".
  Я не знаю, чем эта ночь отличалась от других, что в ней было такого, что я в полночь сползла с дивана, ушла в ванну и начала собираться.
  Куда? Не знаю, не думаю, что знала. Просто быстрый душ, пудра, чтобы скрыть излишнюю бледность, румяна, тушь, любимые джинсы, рюкзак, главное, не успеть передумать.
  Мамин голос из спальни застал в тот момент, когда я шнуровала кроссовки.
  - Лис, ты куда это ночью собралась?
  - Женька заехала, я спущусь ненадолго, давно не виделись, не волнуйся.
  - Но там ночь уже! Вы не можете завтра увидеться?
  - Не можем, мам, я скоро.
  Вышла. Дверь, замок, лестница, двор. Ночной воздух окутал и ворвался в голову как наркотик. Вдох, еще вдох, что же я творю, я даже не позвонила никому, все друзья, наверное, где-то в клубах, барах, куда я пойду? Ночь, я стою одна в пустом дворе, в наспех надетой куртке и весенних полусапожках. Нужно вернуться домой, это глупо, я просто устала сидеть в четырех стенах, погулять действительно можно завтра. Сходим с Женей в кафе, как раз забегу купить себе новую часть любимой книги.
  Нужно вернуться.
  Мама, наверное, еще не спит, услышит, что я пришла. Нет, не пойду. Буду, значит, ходить одна вокруг дома, но не вернусь сейчас.
  Нужно позвонить: если никто не сможет меня забрать, просто дойду до ближайшего кинотеатра, ну, не убьют же меня в собственном районе, надеюсь.
  - Да не может быть, первый час ночи, и мне звонит наша тихонечка, не спиться?? - услышать голос лучшей подруги после третьего гудка было невероятным облегчением.
  - Жень, можно хоть иногда общаться без сарказма, ты где?
  - Вопрос на миллион, я, допустим, не дома за книжечкой, а что?
  - Я слышу, что ты не дома, где ты? Можешь меня забрать?
  - Что-то случилось? Лис, у тебя все хорошо? - Женя, как никто, могла переключать режим из беззаботной блондинки в заботливую наседку.
  Да что ж такое, я не могу позвонить в выходной, чтоб не вызвать панику у друзей?!
  - Ничего, просто хочу выбраться отсюда, сейчас. Я на улице, у подъезда. Если можешь, забери.
  - Буду через минут двадцать, смотри не передумай, рыжая.
  Не передумаю, примерзну к этой лавочке, но не передумаю.
  
  ****
  
  Я никогда не пыталась соревноваться с сестрой, никогда не чувствовала этого нашего соперничества. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что оно было, и во многом в этом была не наша вина.
  Лерка была старшей, как говорили - хорошая разница, "два года", все думали, что именно благодаря этой разнице мы станем очень близки, но мы не стали. Я всегда оставалось той, второй, девочкой.
  Помню, как мама когда-то сказала, что красивыми могут быть только брюнетки, есть в них какая-то невероятная притягательность, то, что делает человека именно "красивым", а все остальные могут быть, пожалуй, "симпатичными", "милыми".
  Я была "милой". Лера была красавицей - эффектная брюнетка, с кожей как алебастр, уверенная, смелая. Она была очень похожа на маму, те же глаза, та же уверенность, тот же взбалмошный взгляд зеленых глаз. Вокруг Леры еще с первых классов крутилась толпа обожателей. Ей прощались любые капризы, а капризов у сестренки было немало, и чем старше мы становились, тем более причудливые формы они обретали.
  Не могу сказать, что я чувствовала себя гадким утенком, нет, я всегда знала, что я хорошенькая, что я любима. Просто я всегда была другой. Непонятного цвета волосы - рыжие, с какими-то сумбурными пепельными прядям, непонятные глаза - иногда голубые, иногда зеленые.
  Помню, как, примерно в классе пятом, родителей вызвали к директору, потому что их малолетняя дочь покрасила волосы. К нам пришел новый завуч и на первом же уроке выгнал меня из класса, отправив за родителями. Я проревела всю дорогу, но, пожалуй, это был один из немногих случаев, когда я действительно чувствовала себя не такой, как все, неправильной. Папа читал мне на ночь "Маленького принца" и называл своим полосатым лисенком. Он всегда знал, что сказать, чтобы я засыпала счастливой.
  
  ***
  - Ты что, рыжая, решила умереть молодой? Шапка где?
  Голос подруги выдернул меня из воспоминаний, и я поняла, что действительно замерзла.
  - Забыла, не думала, что твои двадцать минут растянутся почти на час. Ты где застряла-то?
  - Забирала важную часть вечера, вон сзади, полюбуйся, - Женька махнула в сторону своей старой тойоты, и я заметила, что из заднего окна торчат лакированные сапоги с вызывающими красными молниями. Самойлова, она же Танька, она же просто Тат - ну, теперь понятно, из-за кого я мерзла на лавочке лишние полчаса.
  - Где ты ее подобрала?
  - Вообще-то, она решила составить мне компанию на сегодняшний вечер еще до твоего звонка, поэтому пришлось сделать крюк на север и вытаскивать ее из какого-то хипстерского бара. Жуткий гадюшник, по-моему, она рассталась с этим своим новым мачо.
  - Максимом?
  - Да кто ж успевает их запомнить. Давай в машину, выясним по дороге, что за кризис у нашей сумасбродной "Земфиры", и почему это ты наконец решила уделить внимание своим любимым подругам в субботнюю ночь.
  Запах сандала и кожи, из динамиков до меня отчаянно пытался докричаться какой-то восточный парень со своей сердечной балладой, на улице начал падать снег, и в этот момент я понимала, что улыбаюсь как дура. Как мало, оказывается, нужно, чтобы почувствовать себя счастливой. Любимые друзья, которые сорвутся ради тебя куда угодно и во сколько угодно. Не знаю, чем я их заслужила.
  - Рыжая, ты что пила, и без меня? Ты же знаешь, тебе нельзя пить без меня, ты становишься сентиментальной и буйной!
  - Офф, прекрати нести чушь, я просто наслаждаюсь отсутствием стен вокруг меня, что, нельзя и порадоваться.
  - Да радуйся, конечно, но меня пугает твоя улыбка, как у серийного убийцы, ну серьезно?
  - Поехали уже. Серийный убийца? Какой из меня убийца, кто мне постоянно повторяет, что я "просто очаровательно беспомощна"?
  - Вот-вот, все серийники такие. Я вчера как раз статью о таких читала.
  - О рыжих серийных убийцах, ростом метр шестьдесят?
  - Ага, которые сбегают ночью из дома, отрывают друзей от очаровательных парней в приличных питейных заведениях и заставляют их возить по ночному городу. Лис, ты хоть обрисуй горизонты - бар, клуб, кофеек с мороженым? - Женька явно была в хорошем настроении, что, к сожалению, для окружающих выражалось в нескончаемом сарказме в их адрес.
  - Клуб.
  - Клуб? - ее светлая бровь взлетела вверх, как будто испытывая меня. - Уверена?
  - Уверена, клуб.
  - Как скажешь, незнакомая мне девица, вселившаяся в мою невинную подругу. Есть у меня на примете одно местечко, главное, чтобы пустили туда с вами.
  - А что это с нами не так? - Тат протиснула свою кудрявую головку между нашими сиденьями и с умилением ребенка уставилась на Женю.
  - Женщина, ты либо спи, либо молчи, мне сегодня с тобой приключений достаточно! Скажи спасибо, что не выгрузила тебя на ближайшей остановке, как ты и просила, увидев очередного красавчика.
  - А ты чего улыбаешься, рыжая? Навязала мне эту сумасшедшую в подруги, теперь мучаюсь!
  Я действительно не могла перестать улыбаться, видя смеющиеся глаза своих любимых друзей, слушая их глупые перепалки, по которым так сильно скучала. Ночь уже полностью захватила город, и предвкушение чего-то волшебного разливалось по коже мурашками адреналина.
  
  ***
  
  Музыка врезалась в кровь, каждый бит, как удар, как укол адреналина. В воздухе царил запах соли и дорогих духов, запах ожидания любви и дорогого алкоголя. Я понимала, что мне действительно хотелось забыться, отпустить все свои проблемы и потеряться в этом безумстве тел и звуков.
  Я была пьяна, этим вечером, этим светом, этими звуками. Ноги гудели, около часа я не чувствовала мизинец на левой ноге, страшно представить, что будет, когда я доберусь до дома и сниму сапоги. Хотя мне больше стоило беспокоиться о том, что время давно перевалило за отметку в четыре утра, а мы еще находились за много километров до наших уютных кроватей. От предстоящего разговора с матерью по спине предательски побежал холодок.
  Трусиха.
  "Можно мне повторить, и побольше льда, пожалуйста", - скользящие между диванами официантки смотрели на нас с уже нескрываемой ненавистью, как будто именно наша троица задерживала их на работе. Плевать. Сегодня я отдыхаю, и, если протащиться двадцать метров с очередным коктейлем для нее такой труд, пусть работу меняет.
  Какой-то парень крутился рядом с Женькой весь вечер, даже симпатичный, жаль его, максимум, что он получит за все свои комплименты, улыбочки и коктейли - это ее настоящий номер. Хотя я и в этом сомневаюсь.
  Мне наконец принесли мою очередную "Отвертку", в которой водки и льда становилось все больше, а сока - все меньше. Вкус был на редкость отвратительный. Было у меня подозрение, что бармен давно нас покинул, и коктейли мешали все те же недовольные жизнью официантки. Это многое бы объяснило.
  Перекатывая кубик льда в бокале и откровенно засыпая под грохот какого-то супермодного трека, я подумала о том, как я буду вспоминать этот вечер через пару лет. Останется ли он каким-то важным событием, как казался мне сейчас, или сотрется под грузом более значимых воспоминаний. Как наша память фильтрует события, которые с нами на протяжении многих лет, и стирает то, что казалось нам самым важным буквально вчера?
  Как по прошествии пары лет отделить реальные воспоминания в своей голове от того, что память нам услужливо преподносит, собирая вместе все рассказы, которыми наполняют нашу голову окружающие люди?
  Вот когда тебе рассказывают, что лет в пять, например, ты в одиночку съел целую банку бабушкиного варенья и потом полночи мучился от боли в животе. Как понять, действительно ты помнишь вкус этой засахаренной клубники на своих губах, или же ты столько раз слышал эту историю, что твой мозг просто воссоздал эту картинку в мельчайших деталях.
  Мне кажется, что я помню, как мы с сестрой в детстве ходили на каток. Хотя катком это назвать было слишком громко, это был обычный замерзший пруд в лесу, недалеко от бабушкиного дома. У меня были красные полусапожки, которые я так раскатала на льду, что в обычной жизни в них ходить было просто невозможно. Зато на льду они мне с лихвой заменяли коньки. Взрослые мальчишки утром играли на этом пруду в хоккей и разгребали нам пространство для вечерних маневров.
  Примерно после пяти вечера к пруду стягивалась малышня, кто с мамами, а кто, как и я, со старшими братьями и сестрами. И мы катались, валялись в снегу у бортиков, делали невероятные па и плие и падали, падали, падали. Почему-то, когда тебе шесть, даже бесконечные падения в снег кажутся невероятным развлечением.
  Однажды мы катались так до позднего вечера, уже начинало темнеть, и Лере стало скучно со мной возиться. Она пыталась утащить меня домой, но я упиралась со всей своей детской упрямостью.
  Помню красные сапожки и немного подтаявший лед под ногами, мои уже замерзшие пальцы и как мне хотелось там остаться. Этот лес и заснеженный пруд казались такими сказочными, и я казалась себе невероятно сказочной вместе с ними. Помню, как Лерка злилась, как пару раз окликнула меня, а потом просто ушла.
  Видимо, все-таки мои воспоминания об этом моменте по большей части были рассказами домашних, из которых в итоге мой мозг собрал полную картинку того вечера.
  Ведь откуда я могла знать, что, когда сестра вернулась домой одна, папа в панике допрашивал ее, где Лиса, как она оправдывалась, что "сестра хотела покататься еще, вот и катается". Навряд ли я догадывалась, как испугались родители, когда их младшая дочь не вернулась домой и осталась совершенно одна, в лесу, на тающем льду.
  Я помню только, как папа забрал меня, я была мокрая, замерзшая и совершенно счастливая. Для меня этот час пронесся как пара минут. Я не успела ни испугаться, ни толком понять, что я была совершенно одна. Всю дорогу до дома я болтала о том, что когда я вырасту, я буду невероятной фигуристкой.
  Только спустя пару лет, слушая эту невероятно "смешную" историю раз за разом, я наконец поняла, что она оставила меня там, оставила совершенно осознанно, и ни разу не пожалела об этом.
  
  ***
  
  Коктейль уже стекал по стенкам на стол, образовывая маленькую лужицу вокруг стакана. Лед полностью растаял, и напиток стал выглядеть еще более отвратительно. Наверное, мне на сегодня хватит. Пора собираться домой, пока хотя бы крупицы хорошего настроения от сегодняшнего вечера не растаяли окончательно.
  Денег на такси ни у кого не оказалось, принимать "вежливое" предложение от случайного парня, который весь вечер вился вокруг Женьки, почему-то тоже не хотелось.
  Не знаю даже, как так вышло, но идея поймать попутку казалась нам самой логичной - ну что с нами может случиться, нас трое, водитель как-никак один. Запах предрассветного города внушал нам невероятную уверенность, и казалось, что в город осторожными шажками уже пробирается весна, мы чувствуем ее дыхание на своих щеках. Или это был алкоголь и нахождение в прокуренном клубе на протяжении шести часов. Не так важно, в чем была настоящая причина, главное, что мы были веселы, смелы и полны желания сделать что-то совершенно безбашенное.
  Тат вырвалась вперед найти нам подходящую "упаковку" для доставки. Стоя рядом с этими совершенно ненормальными девчонками на обочине дороге, в центре города, и высматривая одиноких водителей, я поняла, что мою голову наконец отпустили мысли о семье, сестре, нелюбимом вузе, на какие-то минуты все в моей жизни казалось простым, - как и случайный выбор машины, которая нас отвезет по домам.
  Спустя минут десять у обочины притормозил мужчина на каком-то черном седане. Он был один - что нас устраивало, машина была достаточно новой, так что Тат одобрительно кивнула, водитель тоже не выглядел как серийный убийца. Мужчине за рулем было от силы лет тридцать, светлые волосы, щетина, поперечная морщина на лбу - как будто мы отвлекли его от чего-то невероятно важного.
  Женька уселась на переднее сиденье, мы разместились позади. Я не люблю ездить сзади, меня там обычно жутко укачивает, но сидеть на переднем сиденье, рядом с незнакомцем, мне не хотелось еще больше, а Женя, пожалуй, единственная из нас, кто с легкостью может поддерживать беседу с кем угодно и о чем угодно.
  В салоне было открыто водительское окно, что меня немного удивило, на улице, конечно, уже не морозно, но и не настолько тепло, чтобы ездить с опущенными стеклами. Холод от врывающегося в салон ветра пробирал насквозь, но просить водителя закрыть окно как-то не хотелось. Сквозь свист ветра и музыки из аудиосистемы до меня доносился веселый голос Жени, которая начала болтать сразу же, как мы захлопнули дверь. Я не слышала, о чем они говорили, но сам факт, что мужчина поддерживал разговор, как-то успокаивал.
  Первый раз действительно страшно мне стало, когда мы проехали светофор на полной скорости, и он даже не пытался затормозить. Примерно через пять минут нас остановила полиция, и водитель вышел "уладить ситуацию".
  - Вы заметили, на какой скорости мы едем? - в голосе Женьки были панические нотки, что ей совершенно не свойственно.
  - Мне казалось, я видела цифру "90", что-то не так?
  - Да, "что-то не так", потому что это - "190"! Он мне сейчас минут двадцать рассказывал, какая у него стрессовая работа, он - брокер или вроде того, и что только возможность погонять ночью его расслабляет. Он поэтому даже денег с нас не взял, сказал, что он на штрафы все равно потратит за эту ночь больше, чем заработал за неделю. Это уже его четвертая машина за год. Девчонки, мне страшно, он точно какой-то псих.
  В этот момент, мне кажется, нам всем в едином порыве хотелось выскочить из машины и рвануть к полицейскому, как бы по-детски это не смотрелось. Я даже успела потянуться к дверной ручке, когда услышала его приближающиеся шаги. Водитель сел на свое место, окинул салон взглядом и захлопнул дверь.
  - Меня, кстати, Влад зовут. Что испугались? Да я тут каждый пост знаю, так что можно не переживать, отстегнул, как обычно, и можно ехать дальше. Так что до дома вас довезем с ветерком.
  "С ветерком" - это, конечно, хорошо, главное, чтоб еще и живыми.
  Когда мы через полчаса выбирались из машины, мои колени откровенно тряслись, и даже скрывать свою панику за напускной улыбкой не хотелось. Сердце отбивало ритм где-то в горле, хотелось добежать до дома, забраться под одеяло и не вспоминать эту дорогу, как кошмарный сон. Нас остановили еще дважды, на кольце Влад похвастался нам каким-то трюком, называется вроде "управляемый занос", меня чуть не стошнило. Еще он сделал небольшой крюк через "промзону", видимо, решил, что ночной гонки для нас маловато, хорошо бы показать трем молоденьким девочкам вид на стройку за городом.
  Подтаявший снег хлюпал под ногами, растекаясь грязными лужицами. Никогда не думала, что в чем-то соглашусь с мамой, но больше никогда, "НИКОГДА", не сяду в попутку. Ощущение, что я, как маленький нашкодивший котенок, пробираюсь домой, не покидало до входной двери. Надеюсь, все спят, хоть бы они спали.
  Тишина в коридоре успокаивала, на секунду мне даже показалось, что у меня получится проскочить незамеченной, но тонкий лучик света на ковре не оставил никакой надежды. В спальне горел свет, меня ждали.
  Какой-то эпический вечер получается. Я вспомнила отблески от встречных фонарей в светлых глазах Влада, когда он посматривал на нас в зеркало и вдавливал газ в пол, и поняла, что выслушать очередную нотацию о своей жизни меня не так сильно и пугает.
  Проходя мимо зеркала, я краем глаза заметила свои уставшие глаза, спутанные от ветра волосы, темные следы от туши по нижнему веку. И тут девушка в зеркале сделала невероятное - она мне улыбнулась, совершенно нахальной улыбкой. Думаю, сегодня разговор с матерью мне дастся немного легче, чем обычно.
  
  ***
  - Привет, рыжая!
  - И тебе!
  - Ну, то, что тебя подпускают к телефону, уже хороший знак, я боялась, что тебя после вчерашнего запрут в башне, обложат учебниками и будут окроплять святой водой, чтобы демон непослушания покинул твое тело.
  - Жень, я тебе говорила, что большая часть твоих шуток очень обидная?
  - И ты говорила, и все говорили, ну я же стараюсь, знаешь, как сложно держать планку и не спускать до вашего пролетарского уровня?
  - За что люблю тебя, дуреху такую?!
  - И я тебя. Ну а вообще, как, сильно влетело?
  - Ну, разговор был неприятным, но я рассказала про Влада.
  - Ты что, мать? Совсем спятила, тебя теперь лет пять из дома не выпустят.
  - Да нет, это ты зря, все как раз благодаря этому случаю и разрулилось. Разговор плавно перешел в русло "как много в жизни есть ситуаций, в которых меня могут убить/ограбить/покуситься на мою девичью честь", что в итоге мне оставалось только кивать и пообещать - больше никогда не ловить попутку.
  - А у тебя как?
  - А что у меня-то может быть, бабуля спала, мать тоже, видимо, спала, где-то.
  - У нее очередной мужик?
  - Видимо, мы договорились это не обсуждать, не хочу знать, с кем она спит.
  - Жень..., извини.
  - Да что за бред, выключай свою сентиментальность, мне казалось, мы проехали эту тему пару лет назад. И вообще, это у тебя проблемы с предками, а у меня все отлично: нет предков - нет проблем.
  
  Я знала, что за всей этой напускной бравадой разговоры о семье Женьке давались очень непросто. Она росла, как мы шутили в детстве, в "женском царстве" - с прабабушкой, бабушкой и мамой, потом - только с бабушкой и мамой. Отец жил в соседнем городе, всего в нескольких километрах от нас, но до четырнадцати лет он отказывался с ней даже знакомиться. Мать же поставила себе цель - найти ему достойную замену, и поэтому мужчин в жизни Женьки было много, наверное, даже слишком много для ребенка. Неудивительно, что, когда нужно обсудить что-то серьезное, в Женьке включается жуткий циник. Она могла судить мужчин по статусу их машины и мерить ухажеров размером букетов, которые они подарили ей на первом свидании. Больше всего меня пугало то, что за всей этой напускной бравадой и циничной разборчивостью, именно Женька ввязывалась в изматывающие и бесперспективные отношения чаще нас всех.
  - Ты сегодня, я так понимаю, невыездная?
  - Нет, Жень, я еще не начинала готовиться к семинарам, а мне еще нужно успеть конспект сделать, который мы еще в пятницу сдать должны были.
  - Не понимаю, как можно столько учиться?!
  - А я не понимаю, как тебя до сих пор не отчислили с твоим пофигизмом!
  - Я - староста, кто меня отчислит. Да на мне весь поток, может, держится! Отчислят, вот ты как ляпнешь что-нибудь, рыжая. Ладно, ботань дальше, утром позвоню, как приеду, - и она отключилась.
  
  ***
  Март
  
  В университетское окно врывались лучи первого весеннего солнца. Я сидела на деревянном подоконнике, в главном корпусе, и слушала болтовню Тат.
  По мраморному полу проносились сотни каблуков, до очередной пары оставались считанные минуты, и потоки студентов нестройными рядами мигрировали из корпуса в корпус.
  У нас было окно, точнее у меня окно, а Тат просто прогуливала за компанию, поэтому мы ждали, когда гул голосов стихнет, чтобы спокойно отправиться в наш любимый кафетерий на третьем этаже.
  Даже сейчас, находясь в совершенно другом крыле вуза, мне казалось, что я могла чувствовать запах свежеиспеченных булочек с малиной. Это, пожалуй, была моя самая большая слабость во время университетской жизни. Боязнь того, что меня разнесет, как одну школьную подругу, на универских пончиках и булочках, сдерживала меня ровно один день из пяти. В остальные, примерно после третьей пары, мы занимали нашей дружной компашкой второй стол от двери, брали растворимый кофе, три в одном, и невероятно вкусные булочки.
  Вот и сейчас, ловя на своем лице солнечных зайчиков от зеркальца какой-то очередной модницы, я уже чувствовала на губах привкус малинового варенья и обжигающего кофе.
  - О чем замечтались самые красивые девушки универа?
  Ванькин голос вырвал меня из сладко-малиновых фантазий в один миг. Мой одногруппник смотрел на нас сверху вниз, своим, как всегда, нахальным, по-мальчишечьи насмешливым взглядом. Каким бы глупым ловеласом он не пытался иногда казаться, обижаться на него было совершенно невозможно. Не зря же он был единственным парнем в нашей сугубо женской компашке.
  - Я мечтаю о булках.
  - О чем? Какие тебе булки, рыжая, ты когда на физре была?
  - У меня заслуженное освобождение, и я мечтаю о малиновых булках с кофе. И вообще, не тебе шутить о мучных изделиях.
  Не то чтобы Ваня обладал изрядными лишними килограммами, но даже в свои двадцать он был довольно-таки крепким парнем, поэтому подкалывать нас относительно пирожных, булочек и прочих мучных изделий ему всегда было, как говорится, "себе дороже".
  - Мы все на третий, ты с нами?
  - Да куда же вы без меня, опять погрязните в ваших бабских сплетнях и сериалах, так хоть внесу толику просвещения в ваши юные головы.
  - Вань, не трещи, ты же видишь, не тот день, не тот.
  Тат валялась на моих коленях в огромных солнечных очках в ядовито-розовой оправе, в видавшей виды толстовке и, как минимум, с пятью печатками на правой руке. Видимо, воскресенье прошло для моей безбашенной подруги уж слишком хорошо.
  Ванька демонстративно закатил глаза, но говорить стал значительно тише и, помогая мне поднимать с нагретого местечка нашу общую подругу, поплелся с нами в кафе.
  Честно говоря, несмотря на всю мою нелюбовь к выбранной специальности, к тому, что не смогла отстоять свое, ну или не знала, что именно отстаивать перед родителями, я всегда любила свой универ.
  Наверное, за то ощущение спокойствия и, как ни странно, какой-то свободы, которые он давал.
  Именно тут были люди, которые меня понимали, и которых старалась понять я. Тут, за чашкой позднего кофе, в библиотеке, я узнавала самые невероятные истории, которых не проживала, и была погружена в самые сокровенные тайны, которых не должна была знать.
  На лавочках во дворе я подняла свой первый тост, в честь "неужели, мы сдали", и слушала самые первые в своей жизни признания.
  В тот самый момент, когда дверь аудитории, в которой объявляли результаты экзаменов, захлопнулась, и я поняла, что все случилось, я действительно абитуриент. В тот момент, когда нереальный груз ответственности перед семьей наконец меня оставил, я шла по узкому коридору, освещенному теплыми лучами яркого июльского солнца, от стен отражались стуки моих каблуков, и подумала, подумала в первый раз: "Пожалуй, я смогу полюбить это место".
  И вот второй год я его любила. Со всеми странностями наших преподавателей, с непонятными предметами, и особенно их подбором от семестра к семестру, с корявым расписанием и неадекватными сотрудниками в деканате, которые не могли ответить совершенно ни на один интересующий тебя вопрос. Несмотря на все, но я действительно любила свой универ. Пожалуй, в том числе за трех моих лучших друзей, которым была я ему обязана.
  Хотя ничто не предвещало при нашей первой встрече, что мы, вообще, сможем подружиться.
  Я даже не про то, что все мы очень разные, и не только по характеру. У нас очень разное воспитание, родители, да и зачастую социальный статус, который, как ни странно, в твои восемнадцать не так уж и не важен, как казалось.
  Например, когда я первый раз увидела Тат, она просто на меня наорала.
  Это был первый или второй день обучения. Я была освобождена от практики по состоянию здоровья (хотя никакого "состояния" не было, просто папа хотел побыть со своей дочуркой лишний месяц и выхлопотал мне справку) и поэтому не была знакома ни с кем из ребят заранее. Помню нашу первую встречу: куча народа, все толпятся в узком коридоре, перед расписанием. Я заметила, что большая часть ребят общается с невысокой огненно-рыжей девчонкой в забавных сиреневых очках, и решила, что она - староста.
  Поэтому смело подошла к ней, представилась и спросила где мне взять мой студенческий, так как меня не было на практике.
  Ну и как я сейчас уже прекрасно понимаю, получила потрясающе сложенную, оформленную по всем правилам нелитературного русского языка речь - куда именно мне направиться за моими бумажками, и что именно данная особа думает о таких пустоголовых простофилях, как я.
  Сказано это было громко, я бы даже сказала, театрально. Поэтому о "таких пустоголовых простофилях" через пять минут говорила вся группа.
  Тат еще много раз извинялась, что так на меня отреагировала, это был "не тот день, совсем не тот". Но, несмотря на все это потрясение, примерно через неделю, эта сумасшедшая (а иначе я и не думала) девчонка позвала меня попить кофе в самую крутую кафешку универа. Я не помню, чтобы она тогда извинилась, думаю, максимум, что она сказала, это - "пожалуй, ты не пустоголовая", да и то навряд ли, но, несмотря ни на что, мы стали общаться.
  А потом в наш междусобойчик ворвался Ванька.
  Вообще, Ванька, как оказалось, знал Тат еще с англоязычных курсов, но они особо не дружили. Тат, вообще, не та девушка, которая умеет, ну, или хочет дружить с парнями.
  Просто в какой-то момент к нам подсел улыбающийся блондин и с "привет, Тат" начал разговор о последнем заданном конспекте.
  Думаю, Тат первые полчаса просто пыталась вспомнить, кто это, и случайно, не бывший ли это парень, которого она ненароком забыла. Я же просто была немного ошарашена его наглостью, а потом и увлечена его пародией в одном лице на нашу экономику.
  В общем, не знаю, как, да и не помню, как быстро, но Ванька стал частью нашей компании. От него не было секретов, он был посвящен во все наши авантюры, романтические трагедии и семейные перипетии.
  Как ни странно, сам он при этом очень старательно избегал тем не только касательно его семьи, но и его личной жизни. Хотя с тремя болтающими без умолку девицами, думаю, это не так уж и сложно.
  С Женькой я познакомила ребят, наверное, спустя полгода. Не то чтобы я переживала о том, как именно столкнутся мой "детский! мир и мой "взрослый" университетский, но мне действительно хотелось, чтобы важные для меня люди, как минимум, поладили, поэтому пришлось проводить долгую подготовительную работу.
  Я аккуратно забрасывала идеи новых сериалов в свою универскую компанию и потом рассказывала об этом Жеке домашними вечерами, оценивая ее реакцию. Я старалась выведать, какую музыку они слушают, чтобы понять, смогут ли они пережить весьма "утонченный" вкус моей лучшей подруги.
  Когда, как мне казалось, я изучила всё и просчитала все возможные варианты, я пригласила ребят в кафе, чтобы познакомить. И тут случился кромешный ад. Им потребовалось ровно семь минут, чтобы разругаться. Всем.
  Первый ушел Ванька, сопроводив свой уход фразой: "Одной психованной в компании мне хватит".
  Естественно, после этого, гневно стрельнув в меня глазами, ушла "психованная".
  Тат же сказала, что она уже настроилась на пиццу, поэтому не будет устраивать драму, но "вкус в людях у меня отвратный".
  И после этого ушла я.
  Сюрприз ждал меня около четырех утра, когда в квартире начал истерично разрываться домашний телефон, а через десять минут - и домофон. Спасло меня от родительского гнева только то, что именно в эти выгодные крестный позвал их на дачу, и они спешно ретировались, оставив меня на бабулю.
  Услышав в домофон пьянёное Женино бормотание, я была зла, как никогда, но каково же было мое удивление, когда, распахнув дверь с заготовленной речью, я застала всю троицу с идиотскими улыбками, толком не стоявших на ногах и трепетно державшихся друг за друга, как за последнее спасение.
  Поутру, которое, скорее, было около обеда, выяснилось, что ребятам стало стыдно, что они так на меня наехали, и они решили поговорить и придумать специально для меня приятную историю, почему они никогда не подружатся, чтоб "ребенок не огорчался". Придумывать решили под текилу.
  Ну, наверно, можно сказать, придумали, так как два года спустя они все еще не разлей вода.
  Единственно неловким моментом во всей нашей дружбе была, пожалуй, попытка Вани за мной приударить. Это было на мой день рождения, первый в университете. Он пришел на пары в рубашке, что спортивному Ване совершенно не свойственно, и, главное, с огромной охапкой роз. Они лежали на его парте всю первую пару, которая в тот день была потоковой лекцией на почти двести человек. И потом, когда я спускалась со своих укромных двадцатых рядов, он встретил меня внизу с цветами и невероятно красиво упакованным подарком. Для меня это стало вторым по неловкости моментом, после публичного знакомства с Тат. Думаю, я покраснела, как те самые розы, которые он мне дарил, не помню, что именно я ему сказала и, слегка поцеловав в щеку, сбежала из аудитории.
  На пары я больше не вернулась.
  Я, вообще, не понимала, как с ним разговаривать после такого. Женька поехала со мной, пытаясь растолковать, что "я красивая, и мальчики будут дарить мне подарки, и не обязательно при этом бежать наутек". Но это же был не просто мальчик, это был "друг", как может так себя вести друг?
  Как оказалось, в это же время Тат отвешивала смачных оплеух Ване, объясняя, почему он - дурак, и как он должен вести себя в ближайшее время, чтобы нас не потерять.
  Наверное, Тат была очень убедительна, потому что Ваня в ближайшее время вел себя идеально. Никаких намеков, комплиментов, неловких фраз, все было как раньше. У него даже на какое-то время появилась девушка из параллельного потока, с которой он довольно часто пропадал.
  Примерно через три-четыре месяца все забылось, и мы вернулись к нашему привычному формату отношений. Хотя иногда мне казалось, что стоит мне дать только повод, и тонкий лед нашей так называемой дружбы сломается.
  - А Женька, что, решила вообще забить на учебу, не боится, что ее отчислят? - Ванька, с малиновым вареньем на губах и с таким серьезным взглядом, казался как никогда милым.
  - Она сказала, что она - староста и, значит, неприкосновенна. Да и, вообще, ты же знаешь Женьку, она всегда выкрутится.
  - Эта-то выкрутится, не сомневаюсь. Не хотите рассказать про ваши прошлые выходные? А то я получал пару странных сообщений на телефон: "Нас увозят на стройку", "Ваня, спасай".
  - Ну, так чего не помог? Нас увозили на стройку, хотели убить, на тебя только и надеялись, - Тат ради трагичности предложения даже немного опустила очки, чтобы Ваньке открылись ее заспанные глаза и смачно размазанная синяя тушь.
  - Вань, не слушай ее, ты же знаешь ее глупые шутки, - я видела, как парень перестал, наконец, бледнеть и переключился на меня. Ну, куда мы можем потащиться ночью в субботу, ты же знаешь, что меня ни за что бы не отпустили.
  - Дурехи, кто, вообще, так шутит. Хорошо, что я был за городом и только утром прочитал, а то рванул бы спасать вас, шутниц.
  - Ну, ты знаешь Тат дольше меня, давно уже должен привыкнуть и не воспринимать ее слова всерьез.
  Я говорила и сама верила, что все выходные, и правда, провела дома за книжками, только нахальный взгляд Тат, который я чувствовала даже через ее солнечные очки, говорил мне о том, что, видимо, я все-таки научилась вполне убедительно врать.
  
  ***
  - Как можно быть таким идиотом?
  - Ты о ком? - Женька была злая весь день, но после пары по экономике ее было просто не остановить.
  - Кто, Лис, кто? Вот этот мелкий подхалим, который бегал целую пару за нашим ректором и заглядывал ему в рот своими мышиными глазками.
  - Жень, я, конечно, понимаю, что тебя редко радует, когда препод не ценит твою невероятную красоту и обаятельность, но серьезно, "мышиные глазки", нормальный парень, чего ты взъелась на него?
  - Нормальный парень, он поставил мне два непосещения, это надо было докопаться до всей группы, кто и когда был, и сегодня один балл? Один?
  - Жень, ты хоть читала по теме?
  - Нет, конечно, но один балл?
  - Если ты не перестанешь, я начну думать, что "мышиные глазки" тебе понравились, осторожно.
  - Я тебе такого не прощу, мало того что он идиот с плохим вкусом, так еще и аспирант? Мужчина, который ничего из себя не представляет, в двадцать пять мне не может понравиться. Еще и с мамой, наверное, живет.
  Такой эмоциональной я свою подругу не видела очень давно, наверное, с тех пор как в садике главный любимчик группы подарил синий стеклянный камешек мне, а не ей. Это был очень красивый камень, наверное, из кольца или какого-нибудь другого украшения. Он блестел на свету всеми оттенками неба, и я чувствовала себя в этот момент самой главной, самой красивой девочкой в группе. Чувствовала примерно минут пятнадцать, а потом воспитательница вытащила нашего ловеласа из-под стола, потому что он целовал Женю.
  Сад, конечно, детский, но трагедии вполне взрослые.
  После этого случая я никогда не пыталась даже думать, что хорошенький мальчик может выбрать меня, всегда есть такие девочки, как Женя, как Лера, зачем бы ему выбирать меня. Я не могла обижаться на свою подругу, и в тот момент я тем более не могла обижаться на свою сестру, просто каждый получает то, что он заслуживает, а красивые девочки заслуживают, ну, как минимум принцев.
  Поэтому шутить над Женькой и ее симпатиями к совершенно обычному парню, с такими невыразительными серыми глазами, было в тот момент очень смешным.
  Наверное, если бы я могла прокрутить события нашей жизни хотя бы года на два вперед, я бы так не шутила, я бы схватила свою подругу за руку, утащила как можно дальше от этого "обычного" парня. Но никто из нас не может заглянуть в будущее, и скромный парень, с умным взглядом и задумчивыми, огромными серыми глазами, точно не предвещал для нас никакой опасности.
  
  ***
  Наверное, насколько мне было хорошо в универе, настолько же мне было нехорошо дома.
  Последний год давался особенно сложно, так как "ей" исполнилось бы двадцать два.
  Для мамы это была особенная дата, так как именно в этом возрасте у нее появился ее первый и любимый ребенок - Лера.
  Сосуществовать с мамой в этот год было подобно аду.
  Даже если пытаться быть незамеченной, возвращаться позднее, тихо проскальзывать в свою комнату, она все равно слышала или чувствовала.
  Чувствовала, что сейчас в ее доме не та дочь. И той, что осталась, приходилось расхлебывать за обеих.
  И ладно, если бы это были обычные комментарии относительно роста, веса или несуразных волос. В этот год всё стало намного хуже. Ее замечания стали острыми, едкими, цепляющими тебя за самое больное, чтобы с каждым вздохом, проведенным дома, я понимала, что именно я - та причина, почему они несчастливы.
  Папа как обычно пытался хоть что-то исправить. Он одергивал мать, когда она совсем переходила на личности. Он искренне переживал о моей учебе, покупал мне новые книги и гаджеты. Он никогда, ни в чем меня не упрекал.
  Но я видела, что он любит мать так сильно, что с каждым днем все больше и больше поддавался ее влиянию и ее мнению. Он старался оставаться тем самым отцом, которого я помню, но у него не всегда получалось.
  Поэтому единственной отдушиной дома для меня была бабуля.
  Если бы я могла, я бы просто переехала к ней. Не понимаю, почему все давно так не решили.
  Именно она за порцией вкуснейших вареников с вишней своим спокойным, мягким голосом ненавязчиво формировала мое отношение к окружающему миру, со всей моей будущей осторожностью и предусмотрительностью.
  Помню, как мы приехали первый раз в ее летний домик. Большая компания, все мои девчонки, Ванька, конечно же, пару ребят с параллельного потока и он.
  Первый раз он поехал с нами, и это было, конечно, не из-за меня, Женька его уговорила.
  Бабушка уходила к друзьям и рассказывала, как и что в доме - что и где лежит, где дрова для камина. Рассказывала она в основном Ване, так как он был ее любимчик, но потом, уходя, остановилась возле меня и спросила: "А кто все-таки этот парень?"
  Я ответила, что никто. Он, и правда, тогда был "никто", откуда же мне было знать.
  Но, видимо, я была не так убедительна, и все равно получила напоследок: "Будь аккуратнее, дорогая, такие мальчики всегда разбивают чьи-то сердца".
  Помню, как стояла и улыбалась от этого очередного бабушкиного бормотания, ну не могла она уйти и ничего не сказать.
  
  ***
  Вызов к ректору прозвучал как гром среди ясного неба: "Меня", "В смысле, точно меня?"
  Преподаватель осуждающе провожал взглядом студентку, которая посмела нарушить его слаженный и отточенный годами текст повествования, а я выходила из аудитории под сотни взглядов, "не иначе как на отчисление".
  "Зачем меня мог вызвать сам ректор да к тому же посреди учебного процесса".
  Да, конечно, я не отличаюсь самой выдающейся успеваемостью, но всегда как минимум в середняках, да у меня даже ни одной тройки в зачетке нет.
  Может, это все из-за физры. Конечно же, из-за нее, все эти отцовские махинации со справками не могли пройти даром, рано или поздно кто-нибудь копнул бы глубже и понял, что все это - липа, делающаяся на принтере одной и той же поликлинике в моем районе.
  Быть отчисленной с экономического факультета из-за неумения отжиматься, что может быть прискорбнее.
  Я поднималась на пятый этаж, в преподавательский корпус, уже не чувствуя под собой ног.
  Не то чтобы я так сильно боялась отчисления, да, это неприятно и, безусловно, обидно, особенно учитывая тот факт, что в качестве студента я действительно пыталась быть на уровне. Дело не в этом, сам по себе потенциальный разговор с родителями вводил меня в еще больший ужас, чем предстоящий разговор с ректором.
  Ладно, пришла.
  Стоя перед дубовой дверью кабинета ректора, я понимала, насколько все-таки сильно я не хотела бы покидать это заведение. Да, я могла бы это списать на родителей, на боязнь перемен или что-то еще, но, на самом деле, я действительно любила этот вуз и своих друзей, к такому повороту я была совершенно не готова.
  
  Пару раз постучав, я аккуратно отворила дверь. В приемной сидела миловидная барышня неопределенного возраста. Наверное, таких специально набирают на подобную работу, чтобы сглаживать неловкие ситуации. Она смотрела на меня своими широко распахнутыми глазками, обрамленными, пожалуй, в слишком большое количество бирюзовых теней, и пыталась понять, что я тут делаю, и, вообще, могу ли я здесь находиться.
  Чтобы не вводить в еще большое недоумение это милое создание, мне пришлось заговорить первой:
  - Меня вызвали. Вызвали к ректору.
  - Ах, ну конечно, милочка, я сейчас ему о Вас доложу. Только напомните, как Вас.
  - Алиса, Смирнова Алиса.
  - Хорошо, дорогуша, ждите, пожалуйста, тут можете, на диванчике.
  Присаживаться на непомерно огромный белый диван с пушистой накидкой в данной ситуации совсем не хотелось. Если и принимать плохие новости, то лучше стоя и точно не на этом выкидыше Икеи.
  Прошло буквально две минуты, и девушка с бирюзовыми тенями пригласила меня в кабинет "всея университета".
  Не то чтобы ректор нашего вуза был таким уж странным типом, просто, когда мало знаешь о человеке, то слухи обычно заполняют все пробелы. Вроде бы ему было за сорок или за пятьдесят, внешне определить было невозможно. Увлечен спортом, собой и своей второй женой. Много делает для университета, по крайней мере, если судить по благодарственным табличкам, развешанным на этажах, мало появлялся на общественных мероприятиях.
  Любит, когда его университет чествуют в разных видах рейтингов, катастрофически не любит скандалов, хотя, с другой стороны, кто их любит.
  - Алиса, дорогая, заходите, заходите, заждался.
  Начало нашего разговора было еще более пугающим, чем я могла представить. "Он знает, как меня зовут", "даже не по бумажке прочитал, реально знает", а вот эта "дорогая", что же я такого, вообще, могла натворить, чтобы ректор ко мне обратился "дорогая".
  - Алисочка.
  "Алисочка", ну все, можно паковать учебники".
  - Как Вы, наверное, знаете, наш университет в рейтинге лучших вузов уже десять лет. Все время, что я имею честь возглавлять данное учебное заведение.
  - Да, Арсений Михайлович, я, конечно, знаю, насколько высокий рейтинг у нашего вуза, но позвольте...
  - Алиса, Вы же понимаете, что данный статус поддерживать очень сложно. Очень. Конкуренция высока. Не только среди нашей страны, есть и другие вузы, это же международный рейтинг, и заметьте, мы все равно в ряду первых.
  - Да, это невероятно, но, может, Вы объясните.
  - Знаете, я очень ценю студентов, которые вносят свой посильный вклад в то, чтобы имя нашего вуза оставалось на первых страницах рейтинга. Вы же понимаете меня.
  - Да, - понятия не имею, причем тут я, но попробуем во всем соглашаться.
  - Я понимаю, как сложно совмещать учебу, научные работы и все, что хочется там делать в эти ваши восемнадцать. Поэтому в нашем вузе так и ценят редких студентов, которые не забывают, что университет - наша общая альма-матер, и его рейтинг - это наш с вами рейтинг, Алиса. Понимаете меня?
  - Понимаю Вас.
  - Вот поэтому я так трепетно относился к Вашей сестре: тот редкий случай, когда ты видишь юное дарование, которое готово вложить столько сил и времени в процветание родного вуза.
  "Это Лера-то юное дарование?! Да она в универе появлялась, только чтоб фотку на студенческом поменять или очередного ухажера. Он бредит?"
  - Ваша одаренная сестра не только получила огромное количество положительных отзывов от преподавательского состава, но и стала единственным студентом на потоке, которого включили в группу исследователей по международному гранту.
  - Леру?
  - Ну конечно, Леру, Алиса, Вы меня, вообще, слушаете?
  "Лера - соисполнитель по чему-то там международному. Это сейчас розыгрыш какой-то?!"
  - Алиса, я прекрасно понимаю всю сложность и неоднозначность той просьбы, что я сейчас озвучу, но и Вы меня должны понять. Мы не можем потерять финансирование из-за какой-то формальности. К сожалению, процедура подачи заявки исключает возможность внесения изменений в состав участников группы на финальном этапе. Нам необходимо до момента окончательного утверждения нашего вуза как победителя по проекту остаться в текущем составе. Понимаете о чем я?
  - Простите, Арсений Михайлович, но уже как-то смутно.
  - Нам нужно, чтобы в рабочей группе по нашему проекту была Валерия Смирнова.
  - Но Вы же понимаете, что это совершенно невозможно.
  - Почему же невозможно, Алиса. Вы - Смирнова, Вы - студентка нашего вуза, не вижу причин, почему на несколько дней Вам не стать на пару курсов старше? Если Вы переживаете за коллег или преподавателей, то, поверьте, тут я все улажу. Вам всего лишь нужно будет подписать пару документов за свою сестру, возможно, посидеть молча на паре встреч, не более.
  - Вы хотите, чтобы я притворилась Лерой и подделывала документы? Это - абсурд.
  - Алиса, абсурд - это два года прогуливать занятия по основной дисциплине в нашем вузе и считать, что Ваши поддельные справки никто не заметит. Абсурд - это дружить со студентами, которые висят на волоске от отчисления, и полагать, что на Вашей репутации это никак не скажется. А помочь ректорату вашего вуза - это благородный поступок. Важный и благородный поступок.
  - Простите, конечно, но это начинает выглядеть как шантаж.
  - Ох, дорогая, как же Вы еще юны и наивны. Шантаж Алиса - это если бы я сказал: "Либо Вы идете мне навстречу, либо завтра Вас отчислят вместе со всей вашей бравой командой недо-студентов". А сейчас, сейчас у нас переговоры и ничего более. Я даже больше скажу, это настолько "не шантаж", что у Вас есть целый вечер, чтобы подумать, видите ли Вы себя и дальше студенткой этого вуза, или самое время сменить специальность. Жду Вас у себя завтра, в девять тридцать, что бы Вы там не решили. Хотя надеюсь, что Вы все-таки хоть немного благоразумная девочка и не будете принимать опрометчивых поступков, от которых никому не будет пользы.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"