Полгода назад стукнуло тридцать два. С тех самых пор, находясь 'в преддверии', стараешься подмечать каждую веху и анализируешь ниспосланные знаки. То они озадачивают либо обнадёживают, то способны напугать / возрадовать - это смотря как к приключающемуся относиться. Так или иначе нервы оголены, любая самая незначительная и безобидная деталь способна запросто свести с ума.
И вот тут происходит странное. Судите сами.
Когда окончательно решили не расходиться спать, было уже начало первого. Обычная промозглая зимняя ночка, расплющенная желтящим небом, отражающимся в накатанном льду тротуаров. Кристаллики манного снежочка, норовящие нагло забиться за воротник и натереть острым хладом шею. Плавающий горизонт, ибо было уже основательно принято несколько раз по сто пятьдесят. Припозднившийся метросостав незадолго до приглушения света на станции; редкие полусонные граждане; холод заброшенных диванов вагона, никогда не знавших любви; стайки голодных тинов возле палаток у 'Кузнецкого Моста', попрошайничающих на чипсы; тяжелые ворота из грубой некрашеной арматуры; расслабленно-возбуждённая очередь и сутулый уставший кассир. Скидываются по пятьдесят и долго толпятся в уснувшем хвосте в гардероб.
Наконец засасывает спираль заваленной помоями лестницы. Некто расставил на ступеньках целующиеся парочки и смакует спотыкания свежеприбыющих. Наверху погромыхивает музыка и невкусно воняет протухшим табачным дымом. Потная толпа вяло принимает в свои скользкие удушающие объятия. Протираются сквозь медузную слизь: медленно и упруго. Кругом танцуют, наступая друг другу на ноги и впаивая локтями. В центре тёмного зальчика прямо на стойке бара переминаются с ноги на ногу разнокалиберные девчонки. Не возбраняется пробраться прямо к загаженной столешнице и навязчиво, без зазрения чего-то там, уставиться под чью-нибудь юбку. И это при том, что даже средней длины юбки здесь по умолчанию - дурной тон.
Лаз вправо. Уф! Горит свет. Слева - ещё один бар. Справа вкручены в каменный пол разноформатные столики и лавки: это превентивные меры, чтобы клиентела не крушила мебель. Кто-то сдувает пену с пивка, кто-то гложет фри с кетчупом. Иные просто завалились спать, известно: на улице - месяц 'минус май', Кондратий охотится на прохожих, приценивается, кого б ему с хрустцой такой сладострастной приобнять?
Берут неприлично дорогой разливной 'Хайнекен'. Выбирают в меру загаженное местечко - по крайней мере, штаны останутся чистыми. Садятся. Слева целуются взасос два лохматых существа неопределяемого пола. Справа говорят по-французски, пытаясь растормошить кучерявого гуттаперчевого паренька в синей толстовке. Выясняется, что того зовут Сэрж, и что он перебрал задолго до прихода сюда. У Сэржа спелые, но засохшие губы, сквозь которые он старается просунуть распухший язык и влажно облизаться.
Вслед за ещё одной дозой 'Хайнекена' по очереди посещают полузатопленное заведение с остатками евроремонта на стенах, символизирующее туалет. Слыл ли он мужским али женским, осталось загадкой: присутствовалось там и тем и другим. Затем протискиваются в главный зал, где уже основательно теснее.
Некто втроем спрыгивают со стойки. Лезут на их место. Странно: слезли трое, залезли двое - но жутко тесно! Пританцовывают в рамках деликатно возможного, чтобы не уронить соседок. Наконец притолкались и выдохнули. Снизу просится девчонка. Подают ей руку, затягивают наверх. Внизу кто-то не сдерживается и подпихивает даму вверх за обтянутое трикотажем полупопие. Та возбуждённо ржёт. Расталкивают соседок, чтобы обеспечить вновь прибывшей пятачок места. Сквозь хай-энерджи нон-стоп проявляется медляк. Ноги сами собой затормаживаются. Сумбур в голове усиливается. Одна из рук молча притягивает давешнюю девчонку. Выколбашиваются плотно сшитым дуэтом.
- Молодой человек, вы танцуете? - окликают другого.
- В какой-то мере.
- А я пою.
Руки сами опускаются...
- Ну же! Ведь я пошутила.
- Что ж, тогда попытаюсь вам подыграть.
- С вас в вашем состоянии будет довольно, если вы хотя бы правильно будете держать инструмент...
Пахнет импульсами, а может чем-то ещё. Голова забивается мелодраматическими фантазиями по поводу прощупываемого ладонями тепла. Горизонт приятно волнится. Медленный сонг - предатель вновь сменяется ураганной серией техно. Снизу кто-то дёргает за джинсину.
- Слышь, братан, слезай по-хорошему!
- А ты кто такой?
- А ну, слезай, сказал! Знаешь, кто я такой?
- Ну и кто?
- Ты что, не понял? - звереет пацан, и в сторону: - Бешка, тащи пушку, тут мне всякие говнюки возражают.
- Да оставь ты его, Хорёк, - лениво отзывается тот, кого назвали Бешкой. - Чушпан так же как и ты заплатил полтинник за вход. Имеет право.
- А я хочу видеть на стойке одних девок. И посмазливее. Я же не педик! Или как?
Они уже не вслушиваются в пьяный бред. Обострения не будет. Ноги вновь заплетаются в танце и, когда вновь расплетаются обратно, они осознают себя пьющими пиво с елозящими на коленях девчонками. Руки сами по себе рассредоточено блуждают по сладким выпуклостям. В метре от них, в промежность двух столиков блюёт оживший Сэрж. Попеременно доносится 'жёдэмандпардо́н' и 'жёвузампри́'. В голову проникает противный розовато-липкий, икающий туман. Прервав затянувшийся развратный засос, один из друзей вынужден вновь отнести своё поруганное тело в туалет. Справа - блюющий Сэрж, слева - сосущаяся парочка. Под столом явно тесно. Остаётся только один путь - поверх стола. Опрокидывается пиво, наступается в чей-то кетчуп. Соскок. О, дьявол! Подошва измазана соусом, а пол-то скользкий! Неизбежное падение на копчик. Да уж! Тысяча чертей! Теперь совсем никуда не охота. И никого не охота.
Соседи больно толкаются локтями, и через некоторое время из рукава ловко извлекается вызывающе белый лифчик. Сосцы гордо топорщат трикотажную кофточку, но тут же исчезают под нетерпеливой пятернёй.
Напротив кто-то с кем-то методично лупятся по роже. Окрестные вяло подтягиваются разнимать. Некто угощает пивком. Обиженно растирается копчик, за халявное пиво бросается небрежное 'спасибо'. У девки оргазм. Она выгибается дугой, накрывает трикотажной спиной давешнюю лужицу кетчупа и наезжает промежностью аж на солнечное сплетение. Кстати, а что у нее под юбкой? Тьфу, банальщина - белые подростковые трикотажные трусищи, гадко мокрые между ног аж сквозь колготки. Уж не семиклассница ли она?
Вновь заканчивается пиво. Мимо, по направлению к туалету, просачивается торчащая из черных джинсов лохматая головогрудь, гордо размахивающая своим потным, но зато исполинским бюстгальтером.
Девки увлекают за собой - они хотят танцевать. С трудом залезается на стойку. Но, оказывается, это была чепуха - гораздо сложнее теперь не упасть обратно. Придерживаются за липкую чёрную балку перекрытия. Девки седлают отполированную вертикальную трубу по соседству. Недвусмысленно трутся об неё. Некто снизу, походя, хватает одну из них за промежность. Той явно по кайфу - нарочито изгибается и наседает на прилипчивую наглую пятерню.
Вскоре во рту поселяется сушняк. Скидываются последними фантиками на финальную кружку 'Хайнекена'. На этот раз пополам. Девки отказываются и остаются выкрутасничать на стойке, провоцируя снующий противоположный пол.
Сидят, пьют. Сэржа уносят соотечественники. На нём нет синей толстовки - видно заблевал до смерти. Французы зачем-то виновато улыбаются и жестами просят уступить им дорогу.
На руке - шестой час. Настрой поганый. Денег нет. Гадюка пиво зачем-то степлилось. Переглядываются и постулируют - пора по норам, ибо по бабам уже неохота, да и не на что. Впрочем, те зачем-то являются сами.
- Мальчики, вы что, уже уходите? А как же мы?
- Фигня, девки... Иной раз так нажрёшься пивом... поверх водки, что все мысли об одном...
- Ну, мы вас хоть до гардероба проводим.
Спускаются по обгаженной лестнице. Переставляют за креповую попу зазевавшуюся ничейную девчонку. Поскальзываются на использованном презервативе. Спотыкаются о раскиданные ноги Сэржа. Тот потерялся и храпит. Наконец, залезают в тёплые куртки. Так вот он где - уют! И вообще... Ну теперь-то всё вроде бы не так уж и плохо. Чмокают девок не разжимая губ.
- Зовут-то вас как? - это им вместо 'пока'.
Хлопает тяжеленная дверь. Гостеприимно улыбается Мороз Иваныч. Где-то рядом метро - им пахнет. Первые два шага даются с трудом - дальше легче. Вместо чугунных ворот вырастает видение огромного негра. Он без шапки, в короткой кожаной курточке, из-под которой торчит любопытствующий пиджак. На белоснежном воротничке сорочки темнеет узелок галстука.
- Здорово, братья, - говорит видение почти на чистейшем русском, - Пива хотите?
- Хотим, - отвечают мгновенно, а сами тянут пальцы - щупать, уж и в самом деле, не привиделось ли?
Щёлкает язычок на полулитровой банке 'Туборга'.
- Ты - первый, - это негру.
- Хорошо.
Отпивает. Протягивает банку.
- Как там? - спрашивает. - Я не слишком опоздал?
- Там клёво. Но скучно. Впрочем, прямая зависимость от тебя самого.
- Верно. Я часто сюда хожу. Кстати, я на Волгина живу. Знаете такую улицу? Заходите как-нибудь ко мне в гости.
- Как-нибудь зайдем. А тебе не холодно вот так - без шапки?
- Да нет, нормально. Хотя да - это странно. Ты знаешь, откуда я?
- Из Сомали!?
- Вот те раз. Как ты догадался?
- Вот такой я.
- А ты знаешь, что Сомали - это центр мира?
- Ну, прям... И пуп земли в придачу.
- Да нет, ты не понял. Если смотреть на карту мира, то Сомали окажется в самом её центре. Вот так.
- Ну и как у вас там сейчас?
- Жарко. Пятьдесят пять градусов. В океане можно только по ночам купаться. Днём свариться можно.
- Так что, русская зима лучше?
- Она неплоха, так скажем. Я много где был, так как работаю дипломатом, но в России - лучше всего.
- Чем же?
- Тут всё просто.
- Вот как?
- Да. Ещё пива будете?
- Будем.
- Пейте, я больше не хочу.
- Да ну не... Минус пять - что это за зима? Вот если бы ты где-нибудь в Якутске побывал, там сейчас под пятьдесят мороза, ты бы познал, что к чему.
- Ты будешь смеяться, но я полгода жил в Якутии. По алмазным делам... Так что мне известно, каковы там зимы.
- Ну, ты реально даёшь! - восхищению нет предела.
- Кстати, - протягивает руку негр, - Иисус.
Озадаченные, пытаются переглянуться.
- Это имя моё, - добавляет он, чтобы пресечь замешательство.
'Так вот он какой!' - напрашивается цитата из популярного анекдота про Ильича. Эх, пора посетить терапевта, а то накануне тридцати трёх забиваешь голову всякой...