Шавкат пожал плечами и усмехнулся, но просьбу выполнил.
- Чёрт знает, что могут себе вообразить эти вороны... - подумала я. У меня сейчас совершенно нет ни сил, ни желания слушать их шипение.
На ходу бросив дежурное "здрассссте", я пулей пронеслась мимо старух и почти бегом поднялась по лестнице. Квартира встретила меня темнотой и тишиной.
- Завести себе котёнка что ли, что бы была хоть живая душа в доме... - подумала я, с облегчением ставя на стол пакеты.
Странный какой-то этот Шавкат. С одной стороны - в том, что случилось с Дилькой есть изрядная доля и его вины... С другой - похоже, что он действительно переживает. А ещё - мне кажется стало его жалко, и он даже перестал казаться мне таким противным, как до сегодняшней встречи... Хотя - уж кому- кому, а мужикам верить - себя не уважать. Легко сейчас напустив на себя вселенскую скорбь рассказывать, как ты её любил. А где же ты раньше то был? Почему не забрал к себе дочку? - сердито думала я.
- А потому, что все вы шакалы! - громко ответила я сама себе.
Мы договорились поехать на кладбище в следующий мой выходной. Надо же... мусульманское кладбище... Мусульманин, блин... А пакет вручил и сказал, что бы дети помянули... Как у русских. Или у них тоже поминают? Я покопалась в памяти, пытаясь вспомнить про всяческие мусульманские обряды, и окончательно запуталась. Бабушкины соседи-татары жарили на хаит баурсаки, а на русскую паcxу - пекли куличи и красили яйца. А от старой знакомой матери - тёти Розы, я слышала, что женщины не ходят на кладбище... Или на похороны не ходят... Я окончательно запуталась и решила, что в крайнем случае меня не убьют за то, что я пришла на кладбище.
Мусульманское кладбище я видела только издали. Из-за забора торчали верхушки оград и полумесяцы. Ладно... Поживём- увидим... решила я...
- Забыла спросить... Телефон, который он мне написал - рабочий, или домашний... а то мало-ли... не хотелось бы, что бы жена подумала чёрте-что... Ей наверное и так очень обидно. Интересно, а знает ли она про Ирку? А про Дильку? Вопросов куча, а ответа нет. Надо спросить у этого Шавката... Почему бы и нет... Может же он задавать мне вопросы.
Что это? никак любопытство бабье? - усмехнулась я своим мыслям.
Рабочие дни пролетели как в тумане. Я была так поглощена мыслями о предстоящей поездке на кладбище, что была не в состоянии как-то реагировать на происходящее и даже пакет со сладостями и обычное ворчание воспитательницы-мегеры, не вывели меня из этого странного состояния.
- Чего это с тобой? Ты как будто спишь на ходу... - спросила за обедом воспитатель.
- Какие-то проблемы? Мне кажется, что свою работу я выполняю, независимо от того, сплю я на ходу, или нет. - буркнула я, ковыряя вилкой в тарелке.
- Какая ты грубая! Кто тебя такую воспитывал? Не учили, как нужно разговаривать со старшими?- не унималась она.
- Ну куда нам, крестьянам, да до ваших высот... - не удержалась я от ехидства и отодвинув тарелку вышла из группы.
Наверное никогда я не ждала окончания смены с таким нетерпением. Выскочив за ворота я пошла своим обычным маршрутом, что бы выполнить свой обычный ритуал - увидеть прижатые к стёклам спальни детские носы и помахать им рукой.
На том же месте, что и в прошлый раз стояла машина Шавката, и он сам - у машины курил и с интересом наблюдал за моими ужимками и прыжками.
Простившись с малышнёй я повернулась к нему.
- Поехали?
Мой голос дрогнул от волнения.
- А что берут с собой на мусульманское кладбище? - спросила я.
- В смысле? Как это "что берут" - удивлённо спросил Шавкат, не отрывая взгляда от дороги.
_ Ну, у нас например кладут на могилы цветы. Или сажают. У моей прабабушки я посадила куст сирени. Весной он красиво цветёт.
У мусульман ничего не сажают и не носят цветов. У нас читают Коран.
Мы остановились на светофоре, и он снял с головы кепи и достав из бардачка машины тюбетейку - надел её.
Вообще у нас хоронят мужчины, и несут умершего до мазара (кладбища) - пешком, по-очереди подставляя плечо под тобут. У многих узбеков всегда имеется при себе тюбетейка, и если увидел на дороге идущую похоронную процессию - водитель останавливается у обочины, надевает тубе, и подходит, что бы принять на плечо тобут и пронести какое-то расстояние.
- Зачем? - удивилась я.
Это очень старая традиция у мусульман. Святое и угодное аллаху дело... сунна.
Не желая показаться совсем дурочкой, я не стала уточнять, что такое сунна, решив, что узнаю это у бабушкиного соседа.
Меня очень удивило, что этот, в сущности, совсем не старый человек - рассуждает о мусульманах и каких-то непонятных обычаях. Мне всегда казалось, что в церковь и мечеть ходят одни старики.
Машина свернула с дороги и остановилась перед железными воротами, выкрашенными голубой краской. По обе стороны от ворот тянулся серый забор, из за которого виднелись полумесяцы. Ворота были не заперты, а соединялись толстой цепью, продетой в ажурные решётки так, что можно было пройти, но настежь ворота не распахивались.
Шавкат вошёл первым и махнул рукой, призывая следовать за ним. У ворот слева я увидела нeбольшой глинобитный домик, у которого стоял айван и торчали голые виноградные лозины, заботливо обмотанные снизу целлофаном и засыпанные опилками.
Из домика вышел пожилой узбек в тюбе и синем чапане и заговорил с Шавкатом по-узбекски.
Шавкат достал из кармана портмоне и отдал мужику какие-то деньги.
Я огляделась по сторонам. Вокруг царила тишина и умиротворение, как обычно бывает на кладбищах. Кажется, что попал совсем в другой мир и даже звуки машин, проезжающих за забором кладбища, казалось, сюда не долетали. Мне приходилось бывать на русском кладбище. Я любила там гулять среди зелени и памятников. Читать эпитафии на плитах, слушать доносящийся издалека звон церковного колокола и шелест деревьев.
Здесь не было деревьев и было уныло и пустынно. Вокруг простирались карты, с редкими памятниками. В основном торчали оградки, за которыми были глиняные серые холмики и торчали пирамидки с полумесяцами. Некоторые оградки были свежевыкрашены, а некоторые покосились и заржавели. На одной из оградок сидела жирная чёрная ворона. Она покрутила головой из стороны в сторону, будто оглядывая непрошенных гостей, и тоскливо каркнув полетела прочь.
Мы прошли по асфальтированной дорожке и свернув с неё пошли по вытоптанной в пожухлой траве тропинке. У одного из холмиков Шавкат остановился. Я посмотрела на этот земляной холмик, на котором торчал цементный номерок и металлическая табличка с надписью " Каримова Дильбар Шавкатовна..."
- Дильбар... - тихо сказала я, как будто пробуя на вкус это странное имя, звучащее, как звон большого колокола.
- Дильбар... Такое имя... Оно какое-то... большое... взрослое, совсем не подходящее для такой маленькой девочки...
- Дильбар - на фарси означает "пленяющая сердце"... Любимая... - отозвался Шавкат.
Всё равно не подходит. - подумала я.
Ей больше подходило быть Дилькой. "Дилька" - звучит совсем иначе. Как звон маленького колокольчика...
Я присела на корточки и зачем-то потрогала ладонью холмик. Глина была влажной и холодной. С неба посыпалась мелкая морось.
- То-ли дождь, то-ли мелкий снег... Как будто даже небо заплакало над несправедливостью.
_ Перестала быть женщиной? Однако это не помешало тебе набить ей пузо во второй раз!
Шавкат задохнулся от возмущения. -
- Я не уверен, что это моё!
Ты спроси у своей подруги, где она бывала, где и с кем ночевала, напившись.
Ей удобно и выгодно объявить отцом меня. Потому, что с её собутыльников ей нечего взять!
Я удивлённо умолкла...
Подобная мысль не приходила мне в голову, однако ведь такое было вполне возможно.
- Странная ты... - нарушил молчание Шавкат...
Я никак не могу тебя понять. Иногда ты кажешься мне абсолютной дурочкой, которая рассуждает как малый ребёнок, воспитанный на книжках про пионерские идеалы, а иногда в тебе столько ненависти, как будто ты прожила сто лет, и все эти сто лет тебя гоняли по огню, и воде с медными трубами...
- А не надо меня "понимать"... - взорвалась я.
До фига вас таких, понятливых.
- Красивая ты девчонка... И глупая... - покачал головой Шавкат.
Тебе очень не идёт быть такой. Ведь ты не такая. Зачем ты хочешь казаться плохой?
- Ты слишком мало знаешь меня, что бы говорить о том, кто я есть, и чем хочу казаться. И вообще - это не твоё дело.
Ты в своей бы жизни разобрался сначала! На месте твоей жены - давно бы послала тебя к чертям собачьим.
- Я никогда не любил свою жену, и она прекрасно об этом знает.
- Эту басню рассказывают все кобели, как только начинают мести хвостом перед очередной самкой. - злорадно усмехнулась я.
- Говорю же, ты очень многого не понимаешь.
У нас многое по другому... И в первую очередь - это уважение к авторитету старших рода. К родителям.
Наши родители решили, что мы должны пожениться.
Ты понимаешь, что значит ослушаться отца и пойти против его воли? От тебя отвернутся родственники, друзья, соседи. Тебе закроется дорога во многие приличные дома. А что бы чего-то добиться в жизни - нужны связи...
- И ты испугался папочкиного гнева, и решил пойти лёгким путём! Лучше жить с нелюбимой бабой, чем стать хозяином своей жизни! Да?
Я говорила, и говорила... И в душе недоумевала - почему этот взрослый мужик, у которого в сущности "жизнь удалась", у которого есть всё, за чем гонятся люди - и деньги, и "блатная работа", и машина, и положение в обществе - сидит и выслушивает оскорбления от меня - соплячки, пом возрасту годящейся ему в дочки. Мне хотелось вывести его из равновесия, ударив побольней, но мне это не удавалось, и это ещё больше злило.
Неожиданно он сказал:
- Знаешь... Я наверное действительно слабый человек... Может ты и права. - голос его был задумчивый и тихий.
Я всегда старался быть как все. Добиться успеха в жизни, получить хорошую работу, получить повышение по службе. Не ударить в грязь лицом перед родственниками, не разочаровать своего отца... Быть уважаемым человеком... Так жили все мужчины y нас в роду, и мне трудно представить себя в роли бунтаря и возмутителя семейного спокойствия.
Ты- совсем другая... - задумчиво сказал он, глядя на меня каким-то странным взглядом, как будто стараясь разглядеть что-то, где-то сквозь меня...
Наверное с таким характером как твой - женщины сбрасывали в костёр паранджи, а если бы ты родилась в другой стране, то устроила бы наверное какую нибудь забастовку рабочих, или борьбу за свободу негров...
Я смотрела на него, и не могла понять - то ли он так шутит, то ли я действительно похожа на идиотку... Какое мне дело до негров и их свободы?
- Я считал, что моя жизнь состоялась... - продолжал он задумчиво глядя куда-то вдаль.
Я проследила за его взглядом...
На противоположной стороне дороги висел транспарант- растяжка, где на краном, изрядно выгоревшем фоне виднелись белые буквы... Свобода... Равенство... Братство...
- Свобода... - задумчиво сказал он.
_ А была ли она? Или мы живём всю жизнь с иллюзией этой самой свободы, будучи закованными в кандалы всяких условностей... обычаев... традиций...
- Ты просто тюфяк... - безжалостно сказала я.
- Вы - мужики козыряете чем-то, стремитесь казаться кем-то, или чем-то... Поставить себя выше... А кто вы есть по своей сути? Да обычное дерьмо! Как собаки живут инстинктом - больше урвать, оттрахать больше сук и оставить после себя больше щенят... Кобель тоже бежит потом к другим сукам, оставляя прерогативу ставить на ноги многочисленное потомство их матери...
- Какая же ты... встрепенулся Шавкат, и осёкся под моим взглядом.
- Да, я такая. Грубая? Хамская? Пошлая? Циничная? Продолжай... Я слышала это миллион раз. И знаешь - я лучше буду вот такой, но настоящей, чем забыть вообще, какая я есть из за вечного вранья и желания казаться не тем, что есть.
- Мне пора... - поднялась я.
На столе сиротливо стоялa едa, к которой мы оба так и не притронулись.
На душе было тихо и пусто, как будто затишье, после отбушевавшего пожара, когда унявши пламя смотришь на пепелище, по которому сизыми змейками то тут, то там пробегает оставшийся едкий дымок.
- А мне так и не удалось вывести его из равновесия... - подумала я. Но мне всё равно стало легче, от того, что я высказала ему всё, что думаю. По крайней мере я не стану склоняться в раболепном полупоклоне, прижав ручки к животу, как делают все, знающие его торгаши.
- Ты домой? - нарушил затянувшееся молчание Шавкат.
- Нет... Ты езжай, а я сама... Прогуляюсь немного...
- Погодка не прогулочная... Садись, подвезу...
- Премного благодарствую... Не растаю. Мы-пионеры, дети рабочих... Привычные... - в очередной раз съерничала я.
- Послушай, ну зачем ты всё как-то отвратительно выворачиваешь? Говори, куда тебе. Я подброшу.
Я к бабушке... - сказала я.
- У тебя есть бабушка?
А что в этом удивительного? - поразилась я.
У всех людей есть родители, а у них тоже родители, следовательно и бабушки есть у многих. Такое впечатление, что я сказала, что намерена проведать марсианина. - рассердилась я.
Решение заехать к бабушке пришло неожиданно. Слишком много у меня накопилось вопросов. Уж бабушка-то наверняка сможет мне на них ответить.
Я выскочила из машины на дороге у бабушкиного дома, категорически отказавшись заехать во двор. С неба сыпалась мокрая крупа.
Я остановилась за углом дома и решила перекурить, а заодно причесать свои мысли, которые беспорядочно и сумбурно торчали в разные стороны, как иголки и булавки из головы Страшилы из детской сказки.
На душе было как-то непонятно сумрачно. Интересно - почему мне всё время хочется унизить и побольней укусить? Ощущение было странным, и то, что я не могла в нём разобраться - раздражало.
- Интересно... А что же с Иркой? - подумала я. Проклятая алкоголичка... Лучше бы никогда в жизни мы не встретились, и я не знала ни её, ни её братца, ни этого Шавката... Никого... Всё было намного проще и спокойней. Я всегда хотела, что бы она исчезла из моей жизни. Какого же чёрта я думаю о ней? Не всё ли равно - где она и что с ней... Однако ведь я вспоминаю о ней... А значит не всё равно...
Интересно - когда должен родиться ребёнок? И каким он будет? Что с ним будет? И чей он вообще?
Отбросив сигарету я двинулась к подъезду, зябко ёжась и отворачиваясь от порывов ветра, бросающего в лицо пригоршни холодной крупы.
- А накурилась-то! - заворчала бабушка морща нос. Несёт как от табачной фабрики!
- Ага, от табачной фабрики имени Джахон Абидовой! - радостно отозвалась я.
- Бабуль, не ворчи. Лучше давай чайку попьём? А? На улице мокро и холодрыга...
- Ну, ещё бы! Поди не лето красное! А ты вечно крестным ходом! Застудишь мозги...
- Не застужу! Сама говоришь, что у меня их нет, так что студить нечего. - веселилась я.
Бабушка неодобрительно глянула на меня и покачала головой.
Я устроилась с ногами на табуретке у кухонного стола и уставилась в окно, где холодный ветер злобно трепал кусты живой изгороди, норовя сорвать с них жалкие побуревшие остатки листвы.
- Случилось чего? - поинтересовалась бабушка, орудуя у плиты.
- Да нет... Просто заехала... Шла с работы и заехала... Верней решила заехать... - забубнила я.
Бабушка посмотрела на меня своим проницательным взглядом и поставив передо мной огромную кружку с чаем, уселась на табуретку напротив.
- Говори уже... - велела она.
- Баб, я спросить хотела.. Ты же училась на акушерском? - бухнула я.
- Нет-нет... Ты не то подумала. Я хотела просто кое-что спросить. - поспешила я успокоить бабушку, увидев, как при слове "акушерском" бабушкины брови подскочили до самой причёски.
- Баб... Вот везде говорят, и в журнале "Здоровье" писали, что у алкоголиков рождаются уроды. Это правда?
- Ну, как сказать... А с чего это тебя заинтересовали такие детали? Надеюсь ты не собираешься замуж за алкоголика?
- Ну, баб. я ведь серьёзно. Я не собираюсь замуж ни за алкоголика, ни вообще за кого бы то ни было.
- Алкоголизм, как и курение - повышают риск рождения неполноценного ребёнка. Да и вообще - при том, что ребёнок может быть совершенно нормальным внешне - нет никаких гарантий, что он здоров и не имеет отклонений внутренних или умственных. - продолжила бабушка.
- Неужели не бывает так, что у алкоголика рождается нормальный, здоровый ребёнок? - упавшим голосом спросила я. - Я тебе русским языком сказала, что возможно всё. Но слишком велик риск. И нормальные люди вполне могут обойтись без всякой отравы, если конечно собираются заиметь ребёнка, и хотят его здоровым.
- Может быть ты всё таки скажешь мне - чем вызван такой интерес к данной теме?
- Бабуль... Меня это никак не касается. Речь об одной... моей знакомой... - успокоила я бабушку.
- Ну - ты как всегда собираешь вокруг себя весь сброд. Что ни знакомый - то какой нибудь неблагополучный. - завела бабушка обычную волынку.
- Баб, а можно я у тебя книжки возьму почитать?
- Ну, возьми... с возвратом конечно же. И вообще - почему бы не жить дома, а не чёрте-где, на птичьих правах?
- Бааб... Ну не надо, а? - взмолилась я.
- Мне совсем не хочется ссориться. А ты ведь знаешь, что если мне чего-то не хочется - я этого делать не буду. Я вполне нормально живу, работаю, никуда не лезу...
- И водишь компанию с разным сбродом! - припечатала бабушка.
- Бабуль... А вот аборт же только до трёх месяцев можно, да? А потом?
- А потом уже не можно! - сердито ответила бабушка.
Думать нужно! "До того", а не после!
- Ну, а если уже больше трёх месяцев, а очень нужно?
- Это уже только в особых случаях, и по мед. показаниям. В противном случае это уже попахивает криминальным, и за это придётся отвечать по закону.
Получив от бабушки нужные мне книжки, я наскоро попрощалась и поехала домой. Сидя в автобусе, раскрыла одну из книжек, и наткнулась на иллюстрацию.
"Гинекологический инструментарий" - гласила надпись под картинкой, на которой были изображены какие-то жуткие крючки, ножницы, ложки.
Инструмент, как из камеры пыток...- подумала я и перевернула страницу. На следующей странице была чёрно-белая картинка, изображающая младенца с каким -то жутким устройством на голове.
"Наложение акушерских щипцов" - гласила подпись под картинкой.
Проштудировав за несколько дней все бабушкины книжки я поняла, что не только ничего не поняла, а только ещё больше запуталась. И вообще, задумалась - зачем мне всё это нужно.