..Поезд вылетел из тоннеля метро и остановился. Из открывшихся дверей на платформу выплеснулась толпа. Старый "Охотный Ряд" встретил пассажиров низкими сводами арок, ведущих в основной зал. Зубчатая лента эскалатора медленно потянула вереницу людей наверх. Долгую минуту спустя появился указатель - "На ул. Тверская. К гостиницам "Националь", "Интурист". Стеклянные двери, ступени, снова стеклянные двери, по-московски сумашедше оживлённый подземный переход с весело светящимися торговыми точками. И снова ступеньки уже на улицу, на воздух. И вот, многолюдная Тверская, тянущаяся вверх от Манежной площади, от Кремля.
Были первые числа октября. Осень выдалась на редкость тёплой и сухой. Вечерело, но ещё не зажглись фонари. В огромных стёклах витрин модных бутиков отражались двое. Мужчина и женщина шли, взявшись за руки. Миновав крупную пластиковую бледную даму в белом платье и с мобильником в руке, рекламирующую "Моторолу", парочка свернула в арку. В глубине арки стоял шлагбаум, перекрывавший дорогу на задворки Госдумы. Они свернули налево во двор. Тень от высокого дома, ещё довоенной постройки, заметно ускоряла наступавшие сумерки.
- Тьфу, ты, чёрт! - вырвалось у мужчины, споткнувшегося о едва заметную выбоену в старом асфальте.
- Гер, осторожнее, держись за меня! - отозвалась спутница и заботливо взяла мужчину за локоть.
Вокруг всё было так, как было несколько десятилетий назад, когда город ещё и не начинал обновляться. Горела лампочка под железным кругом над обшарпанным подъездом. Штукатурка неопределённого цвета, потеряв вкус к жизни, облезала со стен. Только оставленная у подъезда "Audi" немного ломала представление о времени. Напротив стоял невысокий четырехэтажный дом. Несмотря на наличие крыши, он выглядел то ли недостроенным, то ли полуразрушенным, то ли ошибкой архитектора. Последний этаж выделялся тем, что казался меньше нижних этажей. Два его окна привычно, без интереса смотрели на противоположный дом. Третье, боковое, как-то особенно сиротливо скучало без света.
Проход к подъезду загораживала тень "Победы". По всему было видно, что машина давно не покидала двор, постепенно превращаясь в хлам. Большое зарешёчетое окно на первом этаже - приют вахтёра. Козырёк из нержавейки над железом же обитой старой дверью.
Мужчине было около тридцати. Герман, его звали именно так, указательным пальцем нажал на круглые клавиши кодового замка - 693. Затем, надо было нажать на выступавшую из двери рычаг. Он неуверенно отжал его вниз. Дверь не открылась.
" - Тьфу, опять..." Он снова набрал код, отведя клавишу на этот раз вверх. Он повернул ручку и открыл дверь.
- Не могу запомнить.
В двух шагах начиналась лестница. Справа от неё в сумраке валялся какой-то строительный хлам. Внутри всё выглядело ещё более заброшенным, чем снаружи. Каменные широкие ступени, узкие деревянные поручни. Пыль, запустение. Грязно-охристые стены были густо исписаны неумелой, неграмотной, но неленивой рукой от мела до баллончиков с краской. Первый пролёт заканчивался горизонтальным, уложенным кафелем проходом до следующего лестничного пролёта. Кафельный пол был местами разбит. За отсутствием лампочек было сумрачно. На третьем этаже стена образовывала выступ прямо над лестницей, отчего приходилось беречь головы.
Женщину звали Ида. Она послушно шла за своим спутником. Ей было хорошо. Как маленькая, она держалась за полу его модного черного пиджака. Хотелось поскорее дойти. Впереди маячил свет. Последний пролёт вёл к окну. Справа по площадке была обитая также нержавейкой дверь. Сквозь очень давно немытое стекло Ида заметила окно напротив, сообразив, что это то самое, которое сиротливое боковое. Казалось, она уже полюбила это окно. Над дверью горела простая лампочка. На стенке, на деревянной подложке в рядок устроились четыре звонка, совершенно разного вида. Под каждым стояла фамилия. Герман открыл ключом дверь. Они прошли коридор, завернули налево, поднялись по трём ступенькам, открыли ещё одну дверь. Снова коридор, на деревянном полу вдоль стены стояли натянутые на подрамники холсты.
- Это - соседа. Он - художник, - предупредил её вопрос Герман.
Впереди на стенке висели большие круглые часы, как в учреждениях. Герман завернул ещё раз налево и третьим ключом открыл последнюю дверь.
- Мы пришли? - спросила Ида.
- Да. Проходи.
Крошечная прихожая. Слева прибитые к стене вешалки, на крючках висела какая-то одежда. Справа допотопный холодильник. Ида нажала на ручку, показался свет: "О-о, работает! - А то!"
- А ОН тут часто бывает? - спросила она.
- Ну-у... да, - немного неопределённо ответил Герман.
Ида прошла в комнату. Комната, точнее мастерская художника, знакомого Германа, была довольно большая. Однако в ней было тесно. Вдоль стен всюду высились стеллажи, на которых стояли фигуры из пластилина и фарфора, расписанные сервизы, чайники, чашки, кружки и много одинаковых баночек. Хозяин был известный художник-фарфорист.
- А что это?
- Где? А, витамины. Увлекается. Но вообще-то сейчас там краски. В порошках. Очень удобно.
- Давай-ка зажжём... - Герман нажал на выключатель рядом с дверью.
У стенки Ида увидела старый диван, отгородившийся от двери очередным стеллажом. Полки были заставлены книгами по искусству. Наверху стояли чьи-то головы из фарфора и шамота. В одной из них она узнала Геру.
- Ни-че-гó себе! - она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
Возле дивана стоял стол, накрытый клеёнкой. Старый электрический чайник, пара-тройка немытых чашек, чайных ложек, раскрытая коробка Lipton'а, в плетёной хлебнице печенье и крошки, и фантики, и следы чая на клеёнке.
- Знаешь, я, пожалуй, займусь...- делово и решительно заметила Ида.
- Подожди, глянь сюда!
На самом деле, хаос в мастерской, отмеченный Идой, только начинался. По всему было видно, что хозяйничали здесь исключительно мужчины. Да и то, по мере необходимости. Слева уже начинало темнеть то самое окно, полюбившееся Иде. Рядом с ним стояла специальная подставка, на которой высилась скульптура обнажённой девушки из твёрдого чёрного пластилина. Изумительно выполненная головка девушки была запрокинута вверх. Она всплеснула руками, будто взмахнула крыльями.
- Мне кажется, она счастлива, - нежно заметила Ида. И запрокинула свою головку подобно пластилиновой девушке. Он обнял её за плечи, поцеловал в волосы соломенного цвета: "М-гу!".
- Так, всё, я пошла убирать стол.
- Для начала...Пойдём, - Гера взял её за руку и повёл в коридор.
В длинном коридоре оказались две двери, которых она и не заметила.
- Здесь - туалет. Здесь...
- Ванная.
- Не-а. Вот, ванной нет. Только раковина. И вода только холодная.
- А как же..?
- Согреем, - уверенно сказал Гера и кивнул на зелёный пластиковый тазик, висевший на гвозде.
- Да! - и она весело чмокнула его в небритую щёку. Ну и ладно, а ей нравилось!
Через пять минут всё было приведено в порядок уверенной женской рукой. Германа не было. Ида подошла к проёму в смежную комнатку и заглянула. Свет там не горел. Справа вдоль стены стояла тахта. На ней с гордым видом лежал Герман, засунув ладони под голову:
- Ка-ак?
- Су-пер! - ещё не разглядев обстановку восторженно протянула Ида. - Спальня! Обалдеть!
- Иди ко мне.
Ида подошла и прилегла к Герману. Он обнял её.
- Слушай, здó-рово! - продолжала она.
"Спальня" была вытянутая к окошку, метров восемь. Старые обои. В комнате давно не убирались. В изголовье тахты стоял старый шкаф. В углу покоился давно неслушанный проигрыватель. Над ним на полке скучали пластинки. Ида заметила Высоцкого с Мариной и Вертинского. На полу рядом со стулом, на котором висела голубая рубашка (явно не Германа), стояла огромная ваза, декорированная золотом.
- Хорошо! - Ида прижалась к его плечу.
- Угу... - Герман губами нашёл её губы. Вышло долго. Ладонь легла ей на грудь.
- А кто-то обещал покормить! - нежно выскользнула Ида. - Слушай, я есть хочу!
- Хм. Ну...Вобщем, и я бы чего-нибудь съел.
Ещё вчера Герман заскочил сюда и затарил холодильник. Через пару минут на столе было всё необходимое. Мужчина искусно, без выстрела открыл шампанское.
- За нас, милый!
- За тебя!
Они поцеловались. Он погасил свет и зажёг лампу, что крепилась на кронштейне высоко над самым столом. Стало уютнее. Засветилось стекло бокалов, заиграли краски на помидорчиках, сервелате, ветчине, блестящих фантиках конфет. Было очень вкусно! А разве бывает невкусно, когда любишь!? Фарфор на стеллажах сказочно фосфорицировал. Золото на фарфоре сияло в сумраке...
Ужин не закончился, едва начавшись. Их тянуло друг к другу. Старенькая софа оказалась с жуткими пружинами. Но они так соскучились по ощущению тепла кожи друг друга... Её светлые волосы то разметались по зелёной прямоугольной подушке софы, то оказывались прямо над его счастливым лицом. Даже при этом свете было видно, как краснели её губы, и отнюдь не от давно смазанной помады...
Они остановились. В горле пересохло, хотелось пить.
- Нальёшь? - кокетливо спросила Ида.
- Извольте, сударыня.
- Мне кажется, - она на секунду замялась, - надо там уже постелить. Она кивнула в сторону "их спальни".
- Знаешь, я сделаю.
- М-му, - отрицая, замотала головой Ида, - где бельё?
- Под подушкой. А я согрею тебе воду. Угу?
Сегодня и завтра она была здесь хозяйкой, женщиной. Ей было спокойно и счастливо заботиться о н ё м , о н и х.
Когда всё было готово, она вышла из "спальни". Его не было. Она окинула взглядом мастерскую. Волшебную мастерскую. Самую лучшую мастерскую самого лучшего скульптора, или... нет, скорее, фарфориста, да, в мире! На стенах, свободных от стеллажей, висели расписанные панно из фарфора, рисунки карандашом, наброски обнажённой натуры, фотографии, в том числе самого хозяина. Бородатый крепкий светловолосый мужик лет шестидесяти сидел, скрестив руки на груди, перед столом, на котором лежали кисти, палитра, какая-то ваза. Он весело и хитро смотрел на Иду.
- А что-о?! Оч-чень даже, - значительно и кокетливо оценила Ида.
За старым московским небольшим окном с толстыми двойными рамами светились окна соседнего дома. Там тоже кто-то кого-то любил. Наверное. Возле окна стоял стол мастера с кронштейном неоновой лампы. На столе царил обыкновенный хаос творца: палитры с красками, баночки с порошком, кисти, писчие перья, большая лупа, недорасписанные чашки, чайнички, инструменты, похожие на стоматологические и т.п.
Ида подошла к скульптуре девушки. Её взгляд по-женски оценивающе скользнул с головы до ног. Она была создана со знанием дела.
- Э-э, - Ида показала ей язычок. Она стояла в одних трусиках - А он меня ЛЮБИТ! - сказала она язвительно шёпотом, - Вот!
- Эй! С кем это ты тут разговариваешь? Воду я согрел.
- Пасибки! - Она чмокнула его в щёку. -Не скучай, я скоро!
Через четверть часа она таяла от счастья в его руках в мягкой, в невероятно мягкой постели. Вчерашний день был невероятно далеко, завтра должно было быть отсрочено навечно. Было только сегодня, было только сейчас. Мгновения вспыхивали в полутьме и гасли в неге длинной октябрьской ночи. Было жарко. Потом на какое-то время становилось прохладно, но они снова любили друг друга и согревали своею любовью маленькую комнату на четвёртом этаже.
Ида проснулась раньше. Почему-то женщины просыпаются раньше. Герман лежал на боку лицом к Иде и спокойно посапывал у стенки. Она осторожно вылезла из-под одеяла, встала. Было совсем нехолодно. Даже напротив. Утренний свет мягким осенним муаром обнимал соседний дом. Казалось, утро было фантасмогорически тёплым. Она подошла к окну. Ей непреодолимо захотелось ощутить всем телом это солнечное тепло. Ида тронула ручку окна, и она поддалась. Внутренняя рама тихо скрипнула и открылась. То же самое повторила её внешняя сестрица. По коже обнажённой Иды побежали мурашки: "Как хорошо!" Совсем нехолодный воздух на удивление ласково коснулся её тела. Небо не было голубым, скорее туманным. Её переполнял какой-то тихий восторг и невероятный покой. Она была уверена в себе.
Ей хотелось танцевать. Её непреодолимо тянул к себе воздух. Она встала на широкий подоконник и ощутила стопами холод. Она была так счастлива! "У нас всё хорошо!" - вертелось в голове. Навстречу мягким лучам солнца Ида сделала шаг.
Герман открыл глаза. "Как хорошо! Когда вместе!" - подумал он, когда увидел Иду. В следующее мгновение он понял, что всё ещё спит. Створки окна были широки открыты. За окном... За окном? За окном танцевала его Ида! Она танцевала прямо в воздухе. Она была совсем голая. Из постели. Из их постели. Раскачиваясь, она медленно кружилась в танце. Наверное, это был вальс-бостон, только на одном месте и без бального платья - напротив их окна... Герман сел на тахте. Нет, он точно не спал. Она так-кая красивая, волосы чуть растрепались и парили в воздухе в такт её танца. Кажется, звучала музыка. Музыка осенних лучей. Её бирюзовые глаза с нежностью, только ей подвластной, улыбались ему. Он понимал, что, наверное, сошёл с ума. От счастья что ли?!
Анна Иванна жила в доме напротив этажом ниже. Хорошо жила. Пенсия большая, - выхлопотала в своё время! Одна жила. Иногда дочь привозила девятилетнюю внучку. Столько хлопот! Хотя, как всякая бабка, внучке она была рада. Да, вообще, если б не люди, паразиты, которые только и знают, что шуметь да гадить, да собаки, да дворники, сволочи, - всё бы ничего. Погода, правда, тоже, - то дожди зарядят, то сушь да жара дурная. В центре - вообще непродохнуть, опять же, магазинов нормальных нет, - всё для олигархов этих!
Вставала Анна Иванна рано и с утра копошилась на кухне. Внучка была у неё и ещё сладко спала. С утра отключили горячую воду. Анна Иванна уже звонила в РЭУ, ругалась. Чтобы вымыть посуду, оставленную с вечера, пришлось поставить чайник. Она присела на стул, глянула в окно и обмерла. В этой развалюхе напротив, на последнем этаже в воздухе вертелась белобрысая растрёпанная девица! Голая! С минуту Анна Иванна приходила в себя. Ну, старик, ну, художники от слова худо! Она толкнула морщинистой ладонью форточку и крикнула: "Сука! Проститу-утка! Тут дети..."
Герман вздрогнул от чьего-то истошного крика. В следующий миг он не увидел Иду. Похолодев, железной пружиной он подлетел к подоконнику. Ида навзничь лежала на асфальте. Внизу. Белое тело на тёмном асфальте. Ида всё также смотрела на него, только не улыбалась.
Его рвануло к дверям, он не мог помнить, как нёсся по лестнице вниз. Железная дверь внизу была открыта, иначе бы он или вышиб её, или разбился сам. Он встал, как вкопанный. Она лежала в метрах трёх. Обнажённая. Её светлые волосы испачкались в тёмно-красной луже, растекавшейся из-под её головы. Очень медленно, не чувствуя ног, он шёл к Иде. Её бирюзовые глаза не смотрели на него и не видели его, её взгляд был устремлен вверх, туда, где только что был он. Сделав несколько шагов, Герман остановился и опустился на колени. Земля стала ещё ближе. Ветер стих. Её ресницы замерли, её волосы застыли...
Герман видел только её. Он не слышал ничего. Не слышал, как из подъезда напротив выбежал в стоптанных тапках, в рубашке и старых джинсах взъерошенный мужик лет пятидесяти. Как он начал что-то кричать. Как потом на больных, полных, артритных ногах в шлёпанцах появилась Анна Иванна с удивлённым любопытствующим лицом. Как сначала прибежали два мента, которые дежурили на задворках Госдумы, а уж потом со стороны Тверской послышался звук сирены, и из арки вывернулся вызванный кем-то милицейский уазик.
Из машины вылезли двое - капитан и лейтенант с сержантом.
- Так, - строго сказал первый, - что произошло? Падение с высоты?
- Это я, я звонил, - заторопился мужик.
- Вы кто? - обратился капитан к Герману. Герман, не отрываясь, смотрел на Иду.
- Я видел! - заговорил мужик, - это он её! Он её выбросил из окна!
Анна Иванна с ужасом и удивлением посмотрела на мужика. Он даже чуть отступил, испугавшись и тому, что сказал, и её взгляду.
- Так! Значит Вы утверждаете, что этот гражданин выбросил женщину из окна? - спросил капитан. - Вы, гражданка, это тоже видели?
- М-м... Да, - после продолжительной паузы, неожиданно для самой себя призналась Анна Иванна - видела.
- Оставайтесь на месте. Гражданин! - капитан обратился к Герману. - Фамилия? Проживаете где? Документы есть?
Герман молча стоял на коленях.
- Да они вон там были, - вмешалась Анна Иванна, - вон на последнем.
- В машину его, - обратился капитан к лейтенанту. Лейтенант взял Германа за локоть. Тот поднялся. Лейтенант повёл его к уазику и втолкнул его в открытую дверцу. Капитан склонился над трупом.
- Красивая! - подошёл сержант. Бросив взгляд в низ живота Иды, капитан ничего не ответил и двинул к машине.
- Ну, так и будем молчать? Ну, ты будешь, блин, говорить? Слушай, Вань, - давайте с сержантом его в отделение, а я дождусь экспертов, да и труповозку нужно вызвать.
Завёлся мотор, и машина задом попятилась со двора. Ида оставалась лежать на асфальте. Он уезжал, а она оставалась одна!
- Стойте, - проговорил Герман, - я хочу признаться. Это я. Убил.
- Михалыч, тормози! - скомандовал лейтенант. Он открыл дверь и крикнул капитану, едва не вошедшему в подъезд: "Виктор Иваныч, он колется на признание!"
Вскоре вчетвером они уже были в мастерской. Здесь всё было, как вчера. Только светло. И не было Иды. Сержант остался в дверях. Капитан, взглянув на стол, прошёл в маленькую комнатку, посмотрел на открытое окно.
- Проходи, садись! - сказал он Герману, вынимая из бокового кармана ручку. - Тьфу! Иван, слетай вниз, я в машине забыл папку, - там протокол!
Ботинки лейтенанта застучали по доскам коридора.
- Где тут у Вас..? - спросил капитан у Германа. Тот кивнул на коридор.
- Смотри за задержанным, - лаконично приказал Виктор Иваныч совсем молоденькому сержанту и вышел.
Сержант оглядел комнату. С величайшим удивлением узнал задержанного в одной из вылепленных голов, стоявших над ним на стеллаже. В коридоре застучали шаги. Сержант выглянул за дверь.
- Товарищ лейтенант?
Герман встал и прошёл в "их спальню". Он поставил колено на подоконник, взобрался на него. Всё, что было в мастерской, всё осталось вчера. Качнулись окна напротив. Он ещё держался рукой за раму. Внизу распластанная, лежала белая Ида. Казалось, он видел её глаза. Её родные, немигающие теперь глаза. Голова кружилась. С облегчением Герман шагнул в воздух. Воздух, в котором только что танцевала его Ида.
Капитан вышел из туалета.
- Чё кричишь? - бросил он сержанту.
И тут они услышали какой-то шум в мастерской. И жуткий женский крик где-то там, внизу на улице. Едва не столкнувшись, они оба вбежали в комнатку. Капитан перегнулся через подоконник и посмотрел вниз в открытое окно.
Подозреваемый лежал на боку рядом с убитой женщиной. Анна Иванна кричала, закрыв лицо руками.
- Тьфу, чёрт! - Он обернулся на сержанта: - Блять! Какого ж ты..?
В коридоре капитан чуть было не упал, споткнувшись о подрамники. Выбегая на лестницу, они столкнулись с оторопевшим лейтенантом, в руках которого была папка с чистым бланком протокола.
Спустя несколько минут они, Анна Иванна с мужиком, дежурные из Госдумы - все стояли вокруг лежащих на земле. Михалыч вылез из машины. Кто-то из выбежавших на крик жильцов и случайных прохожих. Стояли и смотрели. Молча.
- Во, блин, - вырвалось у сержанта.
Они лежали рядом на пыльном асфальте. На расстоянии двух вытянутых рук. Ида лежала навзничь. Одна рука упала на грудь, другая откинута в сторону. Её бирюзовые глаза смотрели в посеревшее небо. Яркая кровавая лужа растеклась и под виском Германа. Удар был сильным, и его мозг забрызгал асфальт. Он лежал на боку, его руки безжизненно тянулись к Иде. Неожиданно и некстати сверху упала капля. Потом другая. Заморосил редкий дождик. Капли дождя падали прямо в кровь. Очень скоро кромки обеих густеющих луж крови ожили, и тонкие красные ручейки, не спеша, устремились друг к другу и, наконец, в ложбинке искорёженного временем асфальта они соединились.