Падение
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Наброски к космоопере ближнего прицела (то, что сейчас опубликовано под названием "Ловушка непентеса") Короче, решил я поступить по совету Чигиринской: сначала придумать героев, а потом придумать самую глубокую жопу, в какой они могут оказаться. И поместить их туда.
12.09.2014: minor bugfixing.
1. Continuity: на борту не было дальномерщика. Заодно убрал одного канонира, теперь один человек управляет обоими ракетными палубами
2. Немного переделал описание ракеты в начале.
3. Груз теперь говорит без интонаций.
4. Исправлена транскрипция названия, Мингин->Минкин.
|
--
Падение
Маленький чёрный сигарообразный объект висел на высоте десяти мегаметров над Северным Ледовитым Океаном. Его матовый корпус был почти невидим для оптических сенсоров, а пластиковые поверхности и полибутадиеновая топливная шашка -- для радаров. Лишь чувствительный инфракрасный датчик мог бы заметить объект на фоне холодного космоса.
Но даже обладатель чувствительного инфракрасного датчика, возможно, не сразу смог бы отличить объект от другого мелкого мусора, оставшегося на земных орбитах после Эпохи Исхода. Мусор, переживший столетие на орбите, должен двигаться по устойчивой траектории с достаточно высоким перигеем, а объект медленно падал на Землю. Скорость его отличалась от средней скорости окружающего мусора всего на десяток метров в секунду, лишь чуть выходя за полторы сигмы.
Если бы вы посмотрели видеопоток с обзорной камеры объекта, вы увидели бы неподвижный диск планеты, срезанный по краю терминатором. На диске вы увидели бы теряющийся у горизонта берег Евразии, неровные белые пятна ледяных полей, Баффинову Землю, часть Гренландии и линию терминатора, отсекающую канадское побережье и юг Гренландии. Диск Земли двигался медленно, как часовая стрелка. Заметить это движение без маркеров на экране было бы почти невозможно.
Если бы объект не включил двигатели, через три с небольшим килосекунды он вошёл бы в атмосферу и сгорел бы где-то над верховьями Селенги. На фоне дневного неба его огненный след тоже, наверное, остался бы незамеченным. Но объект не передавал видеопотока и не включал двигатели. Он не включал даже радар. Его примитивный электронный мозг был настроен лишь на поиск сигналов чужих передатчиков. Объект спал, слепой, немой и почти глухой. Он ждал добычи. И он был не один.
- Три факела, десять градусов на восемь часов.
- Левый борт, перехватчики! Турель, огонь по готовности.
Корабль вздрогнул: батарея левого борта выбросила пять ракет.
- Стан, форсаж, уклонение!
- Дельта-вэ мало, мы слишком близко!
- Выполнять!
- Есть уклонение!
Перегрузка вдавила экипаж в кресла.
- Четвёртый факел, тоже слева, дистанция двести!
- Перехватчики!
- Заряжаются...
- Скрипи мои шпангоуты...
Раздались хлопки рельсотронов, и потом вдруг страшный удар. Корабль, не прекращая ускорения, начал вращаться.
- Попадание, левый борт, второй бак! Разбаланс двадцать градусов и растет! Выключайте тягу!
- Отставить выключать! - прервал командир бортмеханика. - Что ракеты?
- Одна перехвачена, одна попала, две либо в оффсайде, либо я зацепил, я не понял. - доложил хвостовой стрелок, исполнявший обязанности дальномерщика. - У обоих факелы на удаление, одна выглядит неуправляемой.
- Смотреть по отсекам! Ленка, что?
- Бронекапсула цела, потроха зеленые. Второй танк в клочья. - спокойно сказала бортмеханик. - Вон как расковыряло. - она вывела на боковой экран изображение цистерны с рабочим телом, разорванной при взрывной разгерметизации. - Половины воды нет, и перекачкой не компенсируешь. Я бы все-таки убрала тягу.
- Убрать тягу, попробовать ориентироваться. По отсекам, доложить состояние.
- Трюма герметичная, груза зеленая.
- Батареи, левая палуба герметична, погреб зелёный, радары зеленые, катапульты тестируются. Правого борта, отсек герметичен, все зеленое.
- Турель, все зеленое. Радары все зеленые.
- Кабина и жилой отсек герметичны. Кроме второго танка и разбаланса, повреждений не обнаружено. Ориентация через триста секунд.
- Штурман, курс?
- Командир, проблема. Если я правильно понимаю, что с балансом, мы не можем дать форсаж, закрутит. Если разбаланс двадцать, то надо левым форсаж, а правым не более сорока.
- Разбаланс двадцать три и растёт. Иней вылетает.
- Тем более. Перицентр под поверхностью, с лимитом сорок на правом мы не поднимем выше сорока.
- Сорок каме, то есть проходим?
- В северном полушарии лето, и, вроде, жаркое. Пройти пройдем, но останемся на суборбитали. И, скорее всего, без мачт. А нас там ждут.
- Сбросить часть воды из первого бака?
- Я уже прикинул. Много сбрасывать надо. Все равно останемся на суборбитали, да еще и сухими.
- Штурман, услышал. Моё предложение не проходить.
- В смысле? Это же всего лишь приз?
- Слишком ценный для Весты приз. Моё предложение садиться.
- Командир, не шути так. Я в качестве парашюта только лифчик могу предложить.
- У нас есть жилой отсек. У него площадь точно больше, чем у твоего лифчика.
- Его ж оторвет...
- Оторвет, но скорость сбросим. Я прикидывал это как план В, если прижмут. У бронекапсулы аэродинамическое качество три на гиперзвуке. Баки и мачты отстрелим или они сами отвалятся. На дозвуковых скоростях должно быть шесть или восемь, лучше чем у "Шаттла". "Шаттл" садился.
- На пятикилометровую бетонную полосу. А у нас даже колесиков нету!
- У нас по курсу есть полоса в четыреста раз длиннее.
- Байкал??? Командир, это безумие. У нас на борту никто не садился на планету, включая вас. И это же не самолёт, у него ни одного руля нету. А вы хотите садиться на воду! А чем рулить? Гиродинами?
- Ими, родными. Ещё аварийный RCS на перекиси. Я все-таки вот что думаю. Вы же видели груз. Вы правда думаете, вестальцы сохранят живыми до конца войны тех, кто его видел? Вариантов-то у нас реально немного. Штурман прав, даже если пройдём, нас возьмут на выходе сухими, а против взвода десанта мы не выстоим.
- Можно поблефовать, что мы расплавим реактор или ещё что-нибудь в этом роде. Груз-то им нужен!
- Блефовать можно в открытом космосе, а когда ты сухой на суборбитальной, они просто подождут, пока ты упадёшь обратно, и весь твой блеф кончится. Груз им нужен, но им важнее, чтобы про груз никто не узнал. Реально вариантов три -- посадка, самоубийство и сдача. Из них один гарантированная смерть, один смерть в сочетании с позором, ну и один... Даже если хлопнемся, это будет, по крайней мере, красиво.
- И что мы будем делать с грузом на Земле? Кто-нибудь вообще в курсе, что там творится? Особенно в окрестностях Байкала? Может там кадры ещё веселее вестальцев?
- Есть у меня одна идея, но делиться не буду. Мало ли, может, правда, начнётся с того, что нас повяжут. Главная фишка, что вряд ли кто-то на Земле знает, что такое груз и почему он важен.
Боевые корабли астероидного пояса рассчитаны на аэробрейкинг, краткосрочный вход в верхние слои атмосфер планет. Из одного края Пояса в другой часто бывает удобнее лететь оверсаном, с близким проходом вблизи Солнца. А бывает удобно облететь по гиперболе одну из внутренних планет.
А иногда расчеты показывают, что корабль может получить дополнительную скорость не только за счет гравитационного маневра, но и за счет входа в атмосферу. Конечно, сам по себе проход через атмосферу - это торможение, но это торможение относительно планеты. А ведь планета сама летит вокруг Солнца с огромной скоростью. У Земли эта скорость составляет 29,8 км/с, у Венеры - 35 км/c. Зацепив корабль своей воздушной оболочкой, планета может передать ему часть своей огромной кинетической энергии или изменить его направление движения почти на любой требуемый угол.
Пассажирский лайнер или баржу с грузом по такой траектории не пошлешь. Но боевые корабли должны быстро пересекать Солнечную Систему из конца в конец и появляться в местах, где их не ждут - или быстро исчезать из мест, где их видели в последний раз.
Навигационные компьютеры фрегатов, корветов и крейсеров содержат точные модели верхних слоев атмосфер внутренних планет и программы для стабилизации полета в непривычной для корабля среде, а броня способна какое-то время противостоять потоку воздуха. Но для полета в плотных слоях атмосферы и, тем более, для посадки даже военные корабли совершенно не приспособлены.
- Командир, ты сумасшедший, но в прошлые разы твое сумасшествие работало. Я за. - сказала бортмеханик.
- Ленка, я всегда в тебя верил. Кто ещё?
- Командира, моя любить когда красиво. Моя за.
- Я против, но как большинство решит. - мрачно сказал штурман.
- Времени мало на перекличку, давайте кнопками на счёт один. Три, два, один... Трое за, трое воздержались... Четверо воздержались? Ты же против был?
- Я сказал как большинство, значит воздержался.
- На будущее, выражайся яснее. Расчёт входа в атмосферу давай.
- У меня точная модель только выше двадцати каме, я посчитал ниже по барометрической. Вроде, попадаем в твой Байкал, но терминальная скорость у... - штурман запнулся, произнося непривычное слово. -- У земли получается около ста двадцати метров в секунду. Я не спец по посадкам на воду, но, по-моему, это многовато. Выпуск жилого отсека на уровне моря может сбросить от девяноста до ста метров в секунду, прежде чем он оторвется. Это уже выглядит привлекательно. Но это только при штатном выпуске, а сценарии нештатного выпуска я сам-то представить себе не могу, не то, что компьютеру объяснить. И еще, я ниже мезосферы не летал, но думаю, мачты надо отстреливать сразу, а баки лучше уже внизу, на дозвуке. Перегрузки до восьми же. Импульс можно начинать до завершения ориентации.
- Экипаж, пристегнуться по местам к нештатной тяге! Закрыть гермошлемы! Стан, управление! Маневр по расчёту.
- Отдал!
- Взял! Ну, поехали! - командир вывел РУДы вперед, и в кабине послышался равномерный гул трансформаторов, питающих циклотроны. - Кстати, а почему мачты сразу?
- Если они отвалятся сами, то неравномерно. А закрутку могут дать жёсткую, там плечо какое...
- Аргумент. Но, я думаю, бизань оставить в качестве стабилизатора.
- Хреновый из неё стабилизатор.
- Любой сгодится.
- Как знаешь.
- Командир, а может нам раскрутить корпус? Стабилизация гораздо лучше будет, чем смогут гиродины. - сказала бортмеханик.
- У нас масса несимметрично, особенно без бака. - объяснил штурман. - А несимметричный волчок обычно неустойчив. Эффект Магнуса, опять же. И система управления вряд ли справится.
- Может Мпуди чего сочинит? - не успокаивалась бортмеханик.
- Моя... На церерская корабля моя сочинить. А это вестальская корабля, у моя готовый прошивка нету. Свою писать время нету. - послышался дребезжащий голос сисадмина.
На обзорных камерах было заметно, что голубой шар планеты поворачивается и приближается. Зеленовато-коричневое побережье Евразии заняло почти всю верхнюю половину видимого диска. Были видны зеркальца озер, ослепительно-белые пряди облаков и грязновато-белые снежники на вершинах гор. Прямо под кораблем раскинулась огромная серо-зеленая дельта реки.
- Слышь, чумазик, а ведь это твоя тезка под нами. - хихикнул штурман.
- В смысле? - удивилась бортмеханик.
- Лена зовут. Речка такая на Земле есть. Вроде, она как раз из Байкала вытекает.
- Вроде, Ангара из Байкала вытекает? - удивился хвостовой стрелок.
- Я читал, что две реки. - стоял на своем штурман.
- Не может такого быть. - не успокаивался стрелок. - Если две реки, та, в которой расход воды больше, будет сильнее размывать русло, и скоро она одна останется...
- Сейчас сядем и на месте разберемся. - поставил точку в дискуссии командир. - Ленка, что паруса?
- Сто и в плюсе. Солнце близко, у нас избыток по мощности.
- Сейчас будет недостаток. Убрать бизань. Фок и грот, приготовиться к отстрелу. И сразу готовься выравнивать давление.
- Командир, проблема. - голос бортмеханика звучал так же спокойно, как и при сообщении о пробитом баке. - У нас все внешние воздуховоды... там концевые датчики. Я не могу открыть ни один внешний клапан, если датчик не обжат.
- Даже если снаружи есть давление?
- Даже если снаружи есть давление. Это же космический корабль. Если есть давление, а датчик обжатия разъема свободен, значит, датчик давления неисправен.
- Мпуди?
- Что Мпуди, там аналоговая защита, геркон и электрическое реле. Надо половину стыковочного узла изнутри разобрать, чтобы реле перекоммутировать.
- Лен, услышал. Светлая сторона в этом есть, что мы будем легче, и плавучесть у нас будет выше. Хотя бы кислородом наддуй, что ли?
- Больше полбара не выйдет. Если мы хотим выпускать жилой, нам нужен газ высокого давления. А это только кислород.
- Услышал. Отставить наддув.
Про темную сторону командир предпочел не говорить. Атмосфера в корабле и в системах воздухообмена скафандров состояла из чистого кислорода, и ее давление составляло 20% земного атмосферного.
Азот на астероидах Главного Пояса - редкость и великая ценность. Его приходится привозить из-за орбиты Юпитера, из аммиачного пояса, где слабое солнечное излучение не испаряет аммиачный лед. И все доступные запасы азота уходят на подкормку биореакторов и гидропонных оранжерей. Использовать этот драгоценный газ для наддува обитаемых отсеков, терять его при стыковках и утечках - недопустимое расточительство.
Кроме того, снижение давления на четыре пятых позволяет облегчить конструкцию гермообъемов кораблей и станций.
Бронекапсула вестальского корвета была рассчитана на удержание внутреннего давления, но, теоретически, вполне способна была выдержать и внешнее давление в восемь метров водного столба. Но экипаж не смог бы открыть изнутри ни один люк. Не позволили бы ни электромеханические датчики разности давлений, ни просто усилие, прижимающее крышку к комингсам в необычном направлении.
Кроме того, если бы при посадке на воду корпус треснул - а это казалось вполне возможным, все-таки он не был рассчитан на такие нагрузки - в трещину бы засосало не воздух, а воду. Корабль, заполненный водой на четыре пятых объема, мгновенно утонул бы.
Зажужжал зуммер, и механический голос забубнил про курс столкновения. Мпуди быстро что-то подшаманил в компьютере, и сигнал тревоги выключился, но все понимали, что угроза столкновения никуда не делась. Акселерометры показали, что корабль ускоряется уже не только под воздействием тяги двигателей, а датчики температуры на броне - что температура растет.
Командир приказал выключить двигатели, отстрелить мачты и убрать все внешние антенны, камеры и дюзы маневровых двигателей под броню. В облаке плазмы, даже обращенные назад сенсоры были бы бесполезны, а поток газа, разогретого до звездных температур, наверняка повредил бы их.
Корабль втянул под броню все, что мог, как наутилус втягивает в раковину глаза и щупальцы. Он оглох и ослеп. На обзорных экранах остались только расчетные координаты, получаемые интегрированием данных с акселерометров, и синтетическая карта планеты, на которую были наложены спутниковые фотографии вековой давности.
Космические скорости многократно превосходят скорость звука в любом веществе, поэтому в аэродинамике они называются даже не сверхзвуковыми, а гиперзвуковыми. Газ на такой скорости не обтекает тело, а ведет себя практически неотличимо от твердого вещества, только с очень малой плотностью.
Перегрузки нарастали и быстро достигли значений, которые не мог бы развить ни один корабль Пояса даже на форсажной паровой тяге. Датчики температуры внешних слоев брони зашкалило, потом они отключились. Стали отключаться и датчики целостности внешних слоев. Но, пока что, воздействие атмосферы оставалось в рамках того, с чем корабль мог бы столкнуться в космосе.
Самое страшное оружие космического корабля, после ядерных боеголовок - это его двигатель. Нагрев и динамическое воздействие на внешние слои брони корвета пока что были сравнимы с попаданием в паровой факел движущегося встречным курсом крейсера.
Это серьезный ущерб. После такого корвет нуждался бы в постановке в док - но его броня была рассчитана на то, чтобы выйти из такого столкновения одним куском и даже, при необходимости, продолжить бой. Датчики внутренних слоев брони показывали параметры в пределах допустимого. Корабль сбрасывал внешние слои кожи, чтобы защитить тело.
По данным компьютера, под кораблем простиралось огромное море синевато-зеленой растительности, пересеченное горами и полноводными реками, у русел которых компьютер разместил подписи. Названия рек звучали как цитаты из романов Стругацких - Алдан, Витим, Вилюй...
Судя по датчикам, внешние слои брони слетели с днища корвета, и температура начала расти в среднем слое. По расчетам капитана, броня на вентральной стороне корпуса должна была сгореть почти полностью прежде, чем корабль затормозится до низких сверхзвуковых скоростей, и нагрев прекратится. Решетчатая ферма бизани находилась в аэродинамической тени корабля и почти не подвергалась нагреву, поэтому датчики ее целостности показывали номинальные значения.
Если верить картам, пейзаж под кораблем сменился. Долина Лены ушла в сторону, и внизу раскинулась горная страна с зелеными ущельями и серо-желтыми скалистыми гольцами. Компьютер пририсовал резкие угловатые тени, отбрасываемые вершинами - или эти тени уже были на снимках, которые компьютер накладывал на глобус?
Потом из-за гор всплыло гигантское голубое зеркало. На глобусе Земли Байкал выглядел как длинная и узкая царапина, но даже сейчас, из стратосферы, он выглядел безбрежным, как море. Дальний берег терялся в подрисованной компьютером голубой дымке под горизонтом.
Перегрузки быстро росли. Всем уже было тяжело дышать. Казалось, что кожа лица слезает с черепа. Но, судя по приборам, корабль летел, а не падал - его горизонтальная скорость была существенно выше вертикальной.
Судя по датчикам, динамические нагрузки на броню превзошли проектные пределы. Средний слой начал расслаиваться и отваливаться крупными кусками, как черепичная крыша в ураган. Корабль затрясло, а бизань и баки рабочего тела попали в поток воздуха и стали разогреваться. Послышался прерывистый высокочастотный свист, начинавшийся и прекращавшийся в такт колебаниям корабля. Через толстый сэндвич мягкой брони звук пробиться не мог, но баки и мачта передавали звуки достаточно хорошо.
Зубчатые гольцы горного хребта ушли под корабль, теперь он летел над водой. Восточный берег озера теперь был хорошо виден. Картинка на обзорном экране напоминала авиасимулятор, вид из кабины самолета, заходящего на посадку без приборов.
Байкал выглядел как уходящая за горизонт посадочная полоса без разметки, только корабль шел под углом к её оси. Если бы это была посадка самолета, пилот должен был бы счесть положение непосадочным и уйти на второй круг.
Средний слой брони выгорел и отшелушился полностью, но нагрев, динамические нагрузки и тряска стали уменьшаться. Внутренний слой брони тоже начал разрушаться, но имел шанс дожить до столкновения с Землей.
Стала падать и перегрузка. Выведенные на экран таблицы показывали, что корабль скоро должен достичь терминальной скорости, то есть перегрузка должна была бы прекратиться почти совсем, а воспринимаемая сила тяжести - сравняться с земным "же".
Но все члены экипажа родились и выросли в слабом искусственном тяготении обитаемых станций Пояса. Они воспринимали любое ускорение больше половины "же" как перегрузку. Конечно, будучи военными пилотами, они были отобраны и тренированы для работы в условиях больших перегрузок, но длительно работать могли только при ускорении в направлении грудь-спина.
Длительное, больше нескольких десятков секунд, воздействие перегрузок в направлении голова-ноги привело бы к ортостатической гипотензии и к потере сознания. Встроенные в скафандры компенсаторы могли продлить это время до сотни-полутора сотен секунд, но эти компенсаторы работали только когда скафандр был подключен к креслу.
Никто из экипажа в условиях земного тяготения не смог бы встать и самостоятельно дойти из рубки до люка шлюзовой камеры. Только у бортмеханика был противоперегрузочный ложемент с "ногами", способный передвигаться по кораблю под сильной тягой. И бортмеханик нужен был в рубке, чтобы подготовиться к нештатному выпуску жилого отсека.
Зона разрежения за кормой корабля превратилась в вихревой след, омывающий все еще целую (если верить датчикам) мачту и баки с рабочим телом. Корабль снова затрясло, но уже по-другому, и тон звука сменился, теперь он напоминал звук летящего самолета.
Приборы по-прежнему показывали, что горизонтальная скорость больше вертикальной, но оптимистическая оценка капитана про аэродинамическое качество шесть-восемь, похоже, не оправдывалась. Соотношение вертикальной и горизонтальной скоростей было где-то в районе тех же трех-четырех, которые давали таблицы для гиперзвукового полета. Впрочем, скорость корабля все ещё была выше звуковой, а резкий скачок коэффициента сопротивления - и, соответственно, аэродинамического качества - происходит именно при переходе через скорость звука.
Капитан рискнул выдвинуть из-под брони задние обзорные камеры. Оказалось, что расчетное положение корабля довольно точно совпадает с реальным. Сзади за кораблем был виден белый инверсионный след, а внизу, ниже тропопаузы - белые барашки мелких облаков, почти не закрывавшие зеркало воды. Штурман, поглядев на облака, предположил, что в тропосфере дует южный ветер.
Для нормального самолета, встречный ветер при посадке - почти всегда благо. Но кораблю, с его низким аэродинамическим качеством, плохой управляемостью и неприспособленной для глиссирования формой днища, нужно было, чтобы при касании горизонтальная скорость была как можно больше по сравнению с вертикальной, иначе был риск зарыться носом в воду.
Скорость упала ниже звуковой, характер тряски снова изменился, а нагрев совсем прекратился. Корабль опустился ниже слоя облаков, и инверсионный след за кормой исчез. Судя по изменению скорости, ветер действительно был южным, не больше десяти метров в секунду.
На сгенерированной компьютером картинке водная гладь была просто синей плоскостью, а на изображениях с задних камер на поверхности воды были видны какие-то странные узоры. Некоторые участки водной глади были матовыми, а другие - блестели, как стекло без интерференционной пленки. Матовые и гладкие участки образовывали извилистые полосы, и эти полосы переплетались и запутывались, как какие-то странные биологические структуры. Видимой связи между этими полосами и размещением облаков над ними не было, поэтому объяснить их одними только изменениями силы ветра на поверхности было нельзя. Но ни у кого из экипажа не было сил и времени биться над разрешением этой загадки. Корабль приближался к Земле.
Плотность воздуха росла, и терминальная скорость корабля падала, но все-таки оставалась недопустимо большой для посадки. Корабль опустился ниже уровня вершин гор на берегах, когда капитан резко наклонил нос корабля вниз и отдал отрывистую команду. Бортмеханик нажала кнопки на сенсорном пульте, и в задней части бронекапсулы раскрылись щитки контейнера с надувным жилым отсеком.
Щитки сами по себе притормозили падение. Через несколько секунд, поданный под давлением в десятки атмосфер кислород наполнил пластиковый тороидальный пузырь, и он выбросился из контейнеров. Полностью надуться при земном атмосферном давлении отсек, конечно же, не мог, но даже в частично надутом положении его огромная площадь сильным рывком притормозила корабль.
Крепления отсека не были рассчитаны на такое использование, и он почти тут же оторвался, но главную работу он сделал. Теперь скорость корабля была уже почти приличной для садящегося самолета. Командир задрал нос вверх и подал импульс резервными маневровыми двигателями на перекиси водорода, пытаясь притормозить падение и увеличить горизонтальную скорость перед ударом.
Удар произошел в расчетный момент, но сила его превзошла все ожидания. Две декоративные панели на потолке рубки отскочили и повисли на половине креплений. Часть ламп и один из экранов погасли, на других экранах заморгали красные сигналы неисправностей. Бронещитки обзорных камер захлопнулись под нештатной перегрузкой, и реальное изображение с экранов исчезло.
Корабль все-таки не зарылся в воду, а отскочил, как "блинчик". Второй удар последовал через несколько секунд и был уже гораздо слабее. На этот раз корабль не отскочил, а частично погрузился в воду и заскользил по ней. Это скольжение сопровождалось раскачиванием и частыми мелкими ударами, видимо о волны на поверхности.
- Смотреть по отсекам! - скомандовал капитан, не дожидаясь, пока движение корабля прекратится.
- Капсула герметична. - доложила бортмеханик. - Жизнеобеспечение желто-зеленое, повторный тест. Маршевые красные. Батареи были желтые, после теста зеленые. Ориентирован, небоеспособен.
- Левая ракетная палуба, ракеты на местах, манипулятор сорван, замки шахт красные. Ракеты тестируются. Правая палуба, ракеты на местах, манипулятор тестируется, замки шахт красные. Ракеты тестируются.
- Хвостовая турель, пушки зеленые, турель, похоже... да, по всем координатам красное. Похоже, наглухо заклинило. Небоеспособен.
- Трюма герметичная, груза тестирует... тестируется, половина зеленая.
- Штурман, что наши координаты? Земля далеко?
- Сейчас, выведу на другой экран... - на погасшем при ударе экране как раз и была навигационная информация. - Если я правильно понимаю карту, земля примерно в километре от нас.
- Вроде, по картинке мы были дальше от берегов?
- В километре вниз.
- Юморист. Мпуди, батареи, ваш статус?
- Левый борт, половина ракет желтая. Замки красные. Правый борт, ракеты зеленые, катапульта красная, замки шахт красные, небоеспособен. Визуально, шахты сухие.
- Груза зеленая.
- Сели. - подытожил командир. - И даже одним куском. Теперь задачи выровнять давление, разгерметизироваться и долететь... доплыть до земли... которая не внизу. Не обязательно в таком порядке. Лен, ты у нас на ногах. Может, все-таки доползешь до шлюза и попробуешь добраться до клапанов руками?
Корабль, судя по всему, прекратил движение и начал медленно и тошнотворно покачиваться. Судя по всему, это и была та знаменитая "качка", о которой писалось в книгах о морских путешествиях.
Командир попытался выдвинуть обзорные камеры и антенны на дорсальной (теперь просто верхней) стороне корпуса. Бронезаслонки передних камер с трудом сдвинулись со стопоров, но потом пошли легче. Напротив, у задних камер, скорее всего, были повреждены приводы, поднять заслонки так и не удалось.
Вскоре на обзорных экранах появилось реальное изображение окружающей обстановки. Сначала оно выглядело как что-то голубое и размытое: голубое небо плавно переходило в голубую, но другого оттенка, поверхность воды. Автофокус камер был не приспособлен для работы в таких условиях, но все-таки нашел какие-то резкие контуры. На экране появлись горизонт, облака и силуэты гор.
Впереди по курсу до самого горизонта простиралась вода. Поверхность была покрыта тем же фрактальным узором гладких и матовых участков, который был виден из тропосферы. Сейчас можно было разглядеть, что матовые участки просто покрыты мелкой рябью, а на блестящих участках поверхность воды гладкая.
Слева и справа от корабля над горизонтом были видны горы. С правой стороны горы были очень далекими, теряющимися в голубой дымке. Горы слева выглядели довольно близкими, но все-таки разглядеть отдельные деревья на них было невозможно, и глаз не мог ни за что зацепиться, чтобы оценить масштаб и расстояние. Невозможно было оценить даже крутизну склонов. Горная цепь выглядела как сплошная вертикальная стена с неровным верхним краем.
Воздух придавал склонам голубоватый оттенок, но все-таки хорошо было видно, что у подножий горы покрыты темно-зеленой растительностью, потом, примерно на двух третях высоты, растительность резко светлеет, а потом, видимо, вовсе исчезает и сменяется желто-коричневыми и серыми скалами и осыпями.
- Макс, расстояние? - скомандовал командир.
- Не могу дать расстояние. - спокойно ответил стрелок. - Радар говорит, большая дисперсия, результаты не показательны. Ближайшую точку находит в двадцати метрах. Видимо, от волны отражается.
- Мпуди, может ты чего сочинишь?
- Мпуди не сочини. Это космическая корабля, командира. Тут нету такая программа, чтобы горизонта от целя отделить. Однако... однако есть целя. Движущаяся.
- Движущаяся малоразмерная цель, относительная три метра в секунду, курс на сближение, двадцать градусов на девять часов. Дистанция двести метров. - отработанными фразами доложил стрелок. - Камеры навожу, пока не фокусируются.
- На девять часов. - хихикнул штурман. - Тут теперь два направления, на девять и на три.
- Отставить. - мрачно сказал капитан. - Докладывай как привык, мы тоже все привыкли к трехмерному миру. Будет сегодня картинка?
На левом экране было видно, что камера играет с фокусом, но поймать картинку цели у нее не получалось, просто горизонт и облака то размывались, то снова появлялись. Потом Максим все-таки перехватил управление у автофокуса и навел резкость вручную.
Цель напоминала старинный военный морской корабль, построенный по технологии "стелс". И надводный борт, и надстройка состояли из плоских панелей, сопряженных прямолинейными ребрами. Ни одного гладкого изгиба. Сходство с военным кораблем усугубляла окраска: цель была покрашена в темный грязновато-серый цвет. Из задней части корпуса торчала короткая вертикальная черная труба, из которой шел сизовато-черный дым.
Когда фокусировка улучшилась, сразу обнаружились грубые нарушения технологии "стелс". В надстройке обнаружился открытый люк, из которого высунулась по пояс человеческая фигура в грязном полосатой обтягивающей одежде, издали похожей на термобелье, которое надевают под скафандр. Еще две фигуры виднелись над самой надстройкой. Увидев людей, стало возможно определиться с масштабом, и сразу стало ясно, что цель - не корабль, а крошечный катер, может быть, даже лодка.
Командир приказал открыть бронезаслонку левого стыковочно-шлюзового отсека и включить интерком. На кораблике заметили движение заслонки и изменили курс, чтобы подойти к ней. Вскоре кораблик приблизился и исчез из поля зрения дорсальных камер.
Вместо несфокусированного изображения голубого неба на камере интеркома сначала замелькали какие-то серые многогранники, а потом в поле зрения камеры появилось человеческое лицо. Человек был одет в куртку с капюшоном из плотной ткани цвета хаки. В открытом вороте куртки виднелся ворот полосатого термобелья. Человек был скорее небрит, чем бородат, и лицо его имело странный коричнево-красный цвет, совершенно непохожий на "загар" людей с доисходных фотографий.
Командир включил звук. Послышался плеск воды и тарахтящий звук, похожий на работу поршневого компрессора на низких оборотах.
- Але? - сказал обладатель лица. - Чавойта? Есть кта тама?
- Алло. - ответил капитан. - Вы нас слышите?
- Слыш... слышай. Вы ктойта? Вы... помога нать-та?
- Помога? Помощь?
- Чудна балака-та... Не наша?
- Не ваша. Помощь надо.
- Помощь... Помога... Кумекай... старорусский?
- Старорусский. Кумека?
- Старорусский шлехо кумекай-та... Вы со звьозд?
- Нет. С астероидов.
- Астероидов... Тамма жывут-та?
- Живут.
- Заманка... Чё помогать-та?
- Думаем. - сказал капитан, потом продолжил, обращаясь уже к команде. - Правильный мужик нам попался. С неба упала неизвестная хрень, а у него первый вопрос: "помога нать?".
- Далеко до берега? - спросил штурман.
- Чавойта "берьог"-та? - не понял землянин.
- Do you speak English? - попытался разрешить затруднение штурман.
- Es. Pidgin English!
- Pigeon?
- Pidgin. Tok pisin.
- How far is to the shore?
- Shore? - снова не понял землянин.
- Coast? Bank? - начал подбирать синонимы штурман.
- Cost? Bank? Yu nidima mani?
- How far is to the land?
- Land? Faiv kilometa. Plis no tok "tu ze", tok pisin no Old English.
- Может, по русски проще будет? Берег, land.
- Ага, берьог... Яр-та. Пять каме. Километа.
- Причалить там можно?
- Причалить... - абориген снова задумался, но теперь, похоже, не над значением слова, а над возможностью причалить. - Скока... Как глыбоко под водой сиите?
- Сколько... Скока от комингса до воды?
- Чё тако комингс-та?
- Косяк двери, перед которой вы стоите. Такая широкая рама с крючками и уплотнителями.
- Широка рама... вот ето се? - землянин обвел руками и взглядом вокруг поля зрения камеры.
- Да. Сколько от низа рамы до воды?
Абориген посмотрел вниз, потом наклонился и исчез из поля зрения камеры, потом, довольно быстро, появился на экране снова:
- Осемесят сантимета, чуть боле.
- Ну, еще метра три под водой должно быть.
- Метра три... - повторил землянин. Он окинул взглядом корабль, потом почесал в затылке. - До исади-та не изгодите, однако перечапать монна буде. Тока эта... если при... причалить, тута крутояр-та, кармакул, надо тама... - он махнул рукой влево от себя, вперед по курсу корабля - Тама ещё чотыри каме... чотыри километа на полдень. Тама исадь.
- Исадь?
- Nambis. Дресвяна... берьог... низкай берьог. Не крутояр.
Слово за словом, какую-то коммуникацию с аборигеном получилось наладить. Капитана кораблика звали Александр, он почему-то предложил называть его Семеныч. Он был рыбак из деревни Сахюрта на западном берегу Байкала, в Малом Море. Они шли ловить омуля на юг от Чивыркуя (названия Сахюрта, Малое Море и Чивыркуй космонавтам ничего не сказали). Земля на востоке была полуостровом Святой Нос.
Семеныч помог выровнять давление, прижав датчики обжатия на перепускной магистрали - это позволило бортмеханику открыть клапаны и впустить в корабль земной воздух. В результате корабль погрузился в воду сантиметров на двадцать. Землянина это расстроило, но не сильно.
Потом двинулись к берегу. Взять корабль на буксир лодка землянина не могла, слишком велика была разница весовых категорий.
Командир попросил землянина отойти и включил маневровые двигатели, расходуя остатки перекиси. Поднять корабль в воздух или, хотя бы, вывести на глиссирование эти двигатели не могли, но проплыть несколько километров получилось, да еще с такой скоростью, что кораблик землянина отстал.
Когда перекись кончилась, до берега оставалось чуть больше километра. Командир предложил выпустить астероидные якоря. Каждый якорь представлял собой дистанционно управляемое устройство с коленчатыми ногами и буром с широким плоским винтом, предназначенным для закрепления в рыхлом реголите. Землянин отвез бы их на берег, они бы там вкрутились в гальку, а потом корабль смог бы подтянуться лебедками.
Землянин засомневался, сможет ли бур, рассчитанный на причаливание к астероидам в невесомости, преодолеть сопротивление воды, и предложил зацепить тросы от якорей за дерево. Решили все-таки отвезти якоря и попробовать так и так.
После нескольких экспериментов выяснилось, что бур в гальке, действительно, держится недостаточно прочно, а тонкий углеволоконный трос перерезает даже довольно толстую корягу. В конце концов, землянин отнес якоря дальше от берега, в лес, и буры удалось закрепить за корни деревьев. Заработали лебедки, и корабль двинулся к пляжу.
"Перечапать" не получилось, космонавтам пришлось подъезжать к шлюзовому отсеку на передвижном кресле бортмеханика, а землянам - перевозить их на берег по одному. Предпоследним с корабля вывезли груз, а последним, как и положено по традиции, с корабля ушел командир.
Когда он вылез из люка и открыл гермошлем, то он чуть не упал в обморок, почувствовав самый страшный для космонавта запах: запах дыма. Дымом пах не только выхлоп двигателя земного катера. Казалось, весь корабль насквозь пропах продуктами сгорания самых разных веществ.
Командир успокаивал себя, что здесь огромный объем воздуха, отличная вентиляция - но все рефлексы говорили ему, что огромный объем делает пожар совсем катастрофическим. Ведь его нельзя будет потушить, даже перекрыв отсек и выпустив атмосферу. Потом командиру пришла в голову совсем разумная мысль, что у землян все-таки больше миллиона лет непрерывной традиции обращения с открытым огнем, а здесь-то даже и огонь, наверное, не открытый. Но даже эта мысль не смогла его полностью успокоить.
Земляне заметили напряжение космонавта, но почему-то решили, что он боится упасть за борт и утонуть. Он умел плавать, во многих крупных колониях были бассейны. Но дым... Командир, конечно, видел дым из трубы катера еще через обзорные камеры и понимал, что двигатель катера работает на сгорании топлива, но именно запах произвел на него самое сильное впечатление.
Пока все эти эволюции совершались, дело уже приблизилось к вечеру. Семеныч расстроено махнул рукой, что рыбалка на сегодня все равно пропала. Земляне встали на пляже лагерем и стали готовить еду.
Командир предлагал землянам воспользоваться припасами корабля, да и вообще посмотреть, чего полезного с корабля можно было бы снять в счет благодарности за спасение - электроника, компрессоры какие-нибудь... Но земляне замахали руками и сказали, что на сегодня еды хватит, а там разберемся.
Космонавты лежали на импровизированных ложементах из коряг, камней и снятых с противоперегрузочных кресел подушек. Непривычная сила тяжести затрудняла движения и даже дыхание. Закрыв глаза, можно было попытаться представить, что ты летишь на форсажной паровой тяге - но этому мешали и вязкий воздух, и незнакомые запахи, и звуки, и согревающее левую половину лица Солнце.
Командир чуть изменил позу, попытавшись приподнять голову и верхнюю часть тела и заползти на камень. Все-таки надо было как-то начинать адаптацию к земному тяготению. Лежать в этом положении было неудобно, камень давил на спину даже через кирасу скафандра. Командир подтащил к себе еще одну корягу и подложил ее под голову. Удобнее не стало, но обзор в новом положении стал гораздо лучше.
Пляж был галечный и узкий, не больше десяти метров в ширину. На самой границе пляжа стеной стоял лес с густым подлеском. Чуть дальше по пляжу виднелись развалины каких-то сооружений, небольших и, судя по виду, низкотехнологичных: гнилые бревна, какие-то стенки и столбы из похожих на камни параллелепипедов (командир долго вспоминал и все-таки вспомнил это доисходное слово, "кирпичи").
Земляне собрали по берегу валявшиеся там во множестве коряги, стащили их к месту стоянки. Потом Семеныч присел на корточки, совершил какие-то манипуляции, и командир снова вздрогнул. Снова запахло дымом. Командир сделал несколько глубоких вдохов - земной воздух был густым и вязким, дышать было тяжело - и попытался расслабиться. Он, наконец, осознал, что на Земле от дыма ему никуда не деться.
Он приподнялся еще чуть выше, переложил корягу под головой, и посмотрел на стоящий рядом с ним груз. Груз пришлось извлечь из контейнера, чтобы он смог разложить батареи. А крепления батарей не были приспособлены для такого тяготения, поэтому их пришлось подпереть палками.
- Ты как? - спросил командир.
- Да нормально. - ответил груз. - Когда падали, я акселерометры отключил, очень страшно было. А сейчас ничего, даже привыкать начинаю.
- Мы не падали. - с обидой сказал командир. - Мы садились.
- Мы можем взлететь. - спросил груз. Его речевой синтезатор не мог воспроизводить интонации. Груз пытался имитировать интонации паузами между словами, но у него это не всегда получалось. Впрочем, сейчас по контексту можно было понять, что это именно вопрос.
- Не можем. - согласился командир. - Но мы все живы.
- Значит, это было удачное падение. Но никак не посадка.
- А я, наоборот, считаю, что это была не очень удачная посадка. - возразил командир. Почему-то ему показалось, что возможность поспорить отвлечет его от запаха дыма и других поводов для беспокойства.
- Это схоластика. - не поддался на провокацию груз. - Ты мне лучше скажи, что ты собрался делать дальше.
- Не знаю, получится ли. - признался командир. - Но я все-таки попробую поднять нас обратно.
- Как. У этого корыта технологический предел ноль четыре "же", а тебе полный "же" нужен, чтобы только зависнуть. И плазменник в атмосфере ведь вообще не работает, а пара тут нету.
- Не на этом корабле, разумеется.
- А на чем. - удивился груз. - За двести лет земляне даже ни одного спутника не запустили. И вряд ли ради тебя они начнут строить...
- Конечно, не начнут. Но двести лет назад они строили...
- Строили что. Орбитальные лифты.
- Тебе такое название: "Минкин", о чем-нибудь говорит?
- Говорит. Но... ты думаешь, от него еще что-то осталось.
- Я не думаю. Я видел фотографии. Он там.
- Сколько лет этим фотографиям.
- Полтора земных года.
- Ты точно уверен, что эти фотографии не подделка.
- Не подделка. - раздался из-за груза дребезжащий голос Мпуди. - Моя сама телескопа наводил.
- Но... черт... фотографии... Ты серьезно. Как ты оценишь его состояние по фотографиям. Это же, скорее всего, просто груда мертвого железа. За двести лет с него сняли все сколько-нибудь ценное.
- Не думаю. Систематический демонтаж такой штуки потребовал бы целого поселка. Остались бы следы. Да и вообще, землянам сейчас нужно железо. Груды железа они разбирают едва ли не быстрее всего. Ты же видел ролики, как они растаскивают развалины небоскребов? А раз железо на месте, значит...
- Да ничерта это не значит. Самое ценное, что там есть, гораздо дороже любого железа. Я думаю, они еще во время войны его весь растащили без остатка.
- Если бы они его растащили, они, наверное, его бы использовали. Я думаю, тот, кто имел бы доступ к этой штуке, быстро стал бы доминирующей силой во всей Евразии, если не на всей Земле.
- А он, может быть, и стал. Ты вообще выяснил у этого Семеныча, кто тут власть. Или, хотя бы, доминирующая сила.
- Он говорит, папуасы.
- Папу... кто.
- Папуасы. Он же даже пытался говорить с нами на ток писин. Я, пока мы выгружались, посмотрел в локальной реплике вики. До Исхода так назывался государственный язык Папуа Новой Гвинеи.
- Но это же, как мне показалось, какой-то испорченный английский.
- Так и есть. У папуасов до Исхода были тысячи языков, у каждого племени свой. И они даже принадлежат к разным языковым семьям. Поэтому в качестве общегосударственного языка они приняли испорченный английский.