Аннотация: Попытка написать попаданство без плюшкинизма и немерянной крутизны ГГ. Произведение в Работе. Пока выкладываю первую часть. Сроки выкладки продолжения не определены
Часть Первая
"Здравствуй неизвестный мне читатель!"
"Хочу сразу и откровенно предупредить тебя, что это книга обязана своим появлением на свет не столько моему тщеславию, сколько скуке, наполняющей стариковскую жизнь... "
Писавшая рука замерла, а затем решительно перечеркнула написанное. Уж слишком жалостливая получалась фраза, хотя правдивая, и про тщеславие, и про скуку. Просто последнюю, писавший воспринимал как своеобразную оборотную сторону счастья, не впасть в какую-то возрастную болезнь, серьезно калечащую мозг. По сравнению с этим, отсутствие в его некогда бурной жизни, каких-то событий незначительная мелочь. События он вполне может организовать себе и сам. Вот напишет воспоминания...
Старик пробежался взглядом по желтизне чистого листа и устало откинулся на спинку кресла. Тихий скрип кожаной обшивки, принимающей на себя вес хозяина, лишь на мгновение потревожил тишину маленького кабинета. Словно мелкая рябь пробежала и снова все замерло в неподвижном спокойствии.
Написать воспоминания - дело хорошее, и совсем не торопливое. Оно вполне может занять его на год или даже на несколько лет. Вот только стоит решить вытаскивать ли всю грязь на свет. С одной стороны, без нее неинтересно, с другой, сам в чистых белых одеждах тоже не останешься. Ну а если вообще все рассказать откровенно - то не поверят. Решат, что как раз и наступил старческий маразм. Впрочем... - старик с усмешкой вновь склонился над бумагой,- пусть не верят.
"При рождении меня нарекли Александром в память о моем деде, - заскрипело золотое перо с новой строки, - но поскольку среди наших соседей оказалось слишком много Саш, то домашние использовали нестандартное сокращение Алек, которое быстро перешло в Алик. Однако все эти имена умерли после того, как я исчез из родного мира. Чужбине же было откровенно плевать на мое прошлое, и она лепила на меня новые ярлыки, не считаясь с мнением носителя. Я уже и не упомню всех прозвищ, на которые мне приходилось откликаться. В конце концов, мне удалось договориться с судьбой и остановиться на имени Гарлик. Случайное созвучие с английским словом, мне немного напоминало о доме, где зубок пахучего чесночка неизменно шел в прикуску с щами-борщами. А если кто из местных знакомых интересовался значением имени, то им рассказывались фольклорные сказки о веществе, отгоняющем злобную нечисть. Многие на это, усмехаясь, говорили, что мне подходит, поскольку всем известна моя нетерпимость к разного рода злыдням и халтурщикам.
Но вот среди всех моих имен одно всегда занимало особое место, поскольку мне его никто не давал. Никто и никогда не обращался ко мне по этому имени. Да и называли им не человека, а его деяния, которых боялись и которыми восторгались. Это мое имя обросло былинами и небылицами. Оно вошло в легенды, в сказки и даже поэмы. Его слышали почти все живущие, но никто не знал и не знает, что оно принадлежит мне...
Впрочем, если я даже назовусь им в открытую, никто не поверит, что перед ними тот самый Убийца магов. Скорей вздохнут, мол, сбрендил дедушка. Он и в лучшие годы не представлял из себя ничего особенного, ни физически, ни магически...
Действительно, не представлял... и не представляю. Но все же, именно я стал тем, кого знают как Убийцу магов".
На листе практически не осталось места. Глаза пробежали по написанному, автоматически отмечая непонятные для читателя места. Впрочем, потом можно добавить сноски пояснения.
Старик отложил лист на край стола и взял чистый. "Лед тронулся, господа присяжные заседатели, - прозвучал в голове отголосок бережно хранимого прошлого,- лед тронулся!"
*1*
Отзвуки гомона, сопровождавшего встречу вернувшегося отряда разведчиков, долетел до стоявшего в отдалении чума, заставив встрепенуться его одинокого обитателя. Сам Старый Падальщик не мог претендовать на долю в добыче, но рассчитывал на традиционное подаяние, которым наиболее удачливые откупались от богини зависти. Надежда на поживу, подстегнула, обычно медлительного старика. Поспешно поднявшись на ноги, он шагнул к выходу и тут же, охнув, замер, схватившись за поясницу, выстрелившей молнией прямо в сердце. Или в легкие... Боясь спровоцировать новый прострел старик, даже задержал дыхание и сделал легкий неглубокий вдох, только когда организм жестко потребовал глоток свежего воздуха.
Боль отпустила. Старый Падальщик вдохнул глубже и вдруг осознал, что далекий шум приблизился. Не теряя времени на пустые гадания, он, откинув полог входа, выглянул на улицу. Ему не составило труда заметить Грозовую Тучу, ведущего в окружении малышни навьюченного коня. Однако детьми количество потенциальных зрителей не ограничилось. Следом шли несколько молодых охотников в сопровождении кучки женщин. Компания явно ожидала развлечения, и что-то подсказывало Старому Падальщику, что развлекаться они собираются за его счет. Подавив трусливо-естественное желание спрятаться обратно в чум, старик неторопливо вылез наружу, и, придерживая рукой непредсказуемую поясницу, замер у входа в ожидании "дорогих гостей". Обветренное морщинистое лицо застыло привычной невозмутимой маской. Однако неспокойные мысли заставляли взгляд метаться по лицам приближающихся людей, в надежде отыскать какую-нибудь подсказку. Когда же толпа, возглавляемая охотником, подошла достаточно близко, Старый Падальщик с удивлением отметил, что вместо ожидаемого мешка, через спину животного перекинуто человеческое тело.
Грозовая Туча остановился в трех шагах от встречающего хозяина.
- Здоров, - безэмоционально буркнул он, не обращая внимания, как сопровождавшие его любопытствующие окружают место встречи, - во искупление от богини Зависти прими дар.
Старик скользнул взглядом по безвольно висящим рукам "поклажи":
- Дарение должно быть, частью охотничьей добычи.
- Так и есть, - последовал лаконичный ответ.
- И это должна быть достаточно ценная часть...
ќ- Это самая ценная часть нашей сегодняшней добычи, - прервал его Грозовая Туча, - принимаешь?
Ощущение ловушки усилилось, но способа ее миновать не находилось.
- Принимаю, - обреченно произнес Старый Падальщик. Зрители сломали тишину ожидания: зашевелились, заговорили, засмеялись. Грозовая Туча же лишь кивнул и стал отвязывать тело.
- Падальщик! - воскликнула Ядовитое Семечко, отделяясь от группы молодых жен, - а ты знаешь, что у тебя самая богатая добыча на охоте?
- Что с того? - стоически ответил тот, мгновенно пообещав себе "наплевать" на подколки пришедших.
- С того, что на тебе бремя откупа от богини зависти! - припечатала наглая девица, и подружки мерзко захихикали за ее спиной.
Обещание невозмутимости разлетелось в осколки, подобно глиняному горшку, упавшему на камни.
- Как? - растерянно каркнул Старый Падальщик, вызывая общий смех.
- Так! - не успокаивалась Ядовитое Семечко, и, обернувшись к войнам, воскликнула, - скажи ему Темный Взгляд.
Молодой парень с глубоко посаженными глазами, лишь фыркнул, выражая презрение к просьбе, а может и к самому старику.
Звук падения тела с лошади привлек к себе внимание.
- Мертв? - с надеждой спросил Падальщик, вглядываясь в неподвижный "дар".
- Нет, - сплюнул Грозовая Туча, неторопливо сматывая веревку, - я знаю закон и не отдариваюсь непригодным.
- Непригодное не даришь? - под смешки окружающих возмущенный несправедливостью старик подскочил ближе, - а это? Это что? - он пнул лежащее тело, - Это пригодное? К чему оно пригодное?
- Тебе решать, ќ- охотник засунул веревку в карман приточенной к седлу сумки, - хоть женой его сделай.
- Женой? - старик невольно взглянул на зад валяющегося и только тут отметил, что тело одето, причем во что-то необычное. И настолько оно необычное, что вполне может превратиться в коня. Или даже двух. А если поторговаться, то и трех. Хотя куда ему на старости лет за конями бегать. Его вполне устроит кобылица, чьих жеребят можно будет обменивать на другие блага. А в добавок взять...
- Или мужем, - лаконично добавил Грозовая Туча, прерывая стариковские мечты о богатстве, - только сначала богиню задобрить надо.
Возмущение несправедливостью вновь полыхнуло в стариковской груди.
- Богиню? Задобрить? - сипло воскликнул он, впиваясь взглядом в дарителя, ќ- чем мне ее задобрить? - и осекся.
- Ты уже понял, чем, - подтвердил охотник, складывая руки на груди, - а я от имени шамана прослежу, чтоб ты как следует задобрил богиню.
***
На задабривание богини Зависти вслед за одеждой раба ушла и часть стратегических запасов Старого Падальщика. Старик дергался, шипел, проклинал каждого получателя дара, но пойти против воли богини не посмел. Вернее, он точно знал, что переусердствовал последний раз, заставляя семью молодого тяжело раненного охотника поделиться жалкой добычей. Дар в виде парня определенно стал местью за то прегрешение. Однако даже отвернувшись богиня дала ему надежду.
*2*
Алику с девчонками не везло. А может везло, в том смысле, что ему рохле и домашнему мальчику не попалась какая-нибудь бой-баба, которая скрутила бы его романтического бесхребетненького в бараний рог, и не заставила петь угодные ей песни. Он, стараясь смотреть на себя трезво, вполне осознавал такую опасность. Вернее, осознавал, потому что невольно тянулся именно к девчонкам с сильным характером. Причем с совсем уж детских лет тянулся, поскольку в его классе училась одна такая. Не самая симпатичная, не самая яркая, но Алику очень импонировала ее решительность, независимость в суждениях и готовность отстаивать свое мнение, даже если это означало идти на конфликт с учителями. По сравнению с ней другие одноклассницы казались скучно-пресными. Вот только интерес к девчонке уравновешивался тем, что сам Алик, ходивший в любимчиках классной, имел свою точку зрения на все бушующие разногласия. Он максимально отстранился от конфликта, не поддержав ни одну сторону.
Собственно, держаться в стороне постепенно становилось его обычной линией поведения. Он как правило не поддерживал шалости одноклассников. Хотя в то же время не мешал им и уж тем более не доносил. Ему случалось и стекла бить, и бомбочки делать, и даже печенье в магазине таскать. Но он еще в начальной школе как-то очень быстро перерос подобные забавы, поэтому смотрел с недоумением на хулиганствующих ровесников. К тому же у него напрочь отсутствовал интерес к чему-либо спортивному. Его не восхищало чье-то количество отжиманий, подъем-переворотов или размер бицепсев-трицепсев. Умение дать в морду не вызывало зависти. Пару раз лишние килограммы на боках побуждали его заняться физическими упражнениями, но во время монотонных упражнений его мозг изнывал со скуки, и тренировки сходили на нет
Ряды спортивных болельщиков его тоже не манили. Абсолютно не трогало, кто в какой лиге играет, продул Спартак Динамо или выиграл, и в какое место в таблице передвинет их результат. Пусть за этим следят кому интересно. А вот его - читать книги, мечтать, ну еще программировать... Правда Алика порой посещали фантазии, что им заинтересовались, позвали, спросили мнения-совета и, конечно, восхитились.
В реальности, естественно, ничего подобного не произошло. Одноклассница, незаметившая его пассивной заинтересованности, жила в параллельной вселенной и не нуждалась ни в его советах, ни в поддержке. Ее конфликт дотлел до окончания девятого класса, после которого она перешла в соседнюю школу и контакты с ней полностью прервались.
Алик к "потере" отнесся спокойно. Но вот на следующий год, почувствовав серьезное бурление гормонов, приуныл. Всерьез захотелось живого девичьего тела... Сначала вполне конкретного тела - увиденная в автобусе красотка, буквально заставила забыть о своей остановке. Он тогда доехал до конечной, и все же решился на познакомиться. Прокурено-хрипловатый ответ сразил минусовым уровнем интеллекта.
Трясясь в автобусе из новостроек к своему родному центру, Алик осознал простую, но довольно существенную проблему: ему "тела" мало. Хочется "дружиться" с личностью. Вот поэтому и не везло ему с девчонками. Оторвы не прельщали. Живущие по трафарету с родителей вызывали жалость своей неоригинальностью. Пустые куколки просто не цепляли. Он даже хотел найти "старую любовь", но не пошел, а всерьез задумался о ее привлекательности, после чего решил приглядеться к тихоням в надежде на срываемых в омуте чертей. И вроде как к одиннадцатому классу присмотрел. Тихая, спокойная, умная, достаточно миловидная, а характер, как постепенно выяснилось, - кремень. Вот с этим-то кремнем совладать и не получалось. Его явно отнесли в разряд "неинтересен" и пересматривать оценку не собирались.
Алик делал неумелые подходы-заигрывания, но максимум, чего добивался - это вежливой улыбки. В почти любовных метаниях прошел весь одиннадцатый класс, из-за чего интерес к девчонке возрос чуть ли не до степени "реальная влюбленность". И вот перед самыми экзаменами Алик почувствовал, что отношение к нему изменилось. Взбодренный перспективами он твердо вознамерился объясниться на выпускном. Распланировал все: и слова, и жесты, и действия. Не учел только ее холодный презрительный взгляд и пресекающие его объяснения жалящие слова о том, что достал, и чтоб отстал. Без грубостей, но с жесткой безжалостностью прямо в лицо. С трудом сдержав рвущуюся наружу обиду, Алик постарался высокомерно хмыкнуть, спокойно развернулся и неспеша вышел из танцевального физкультурного зала.
В гуди громко стучало, в душе штормило, а в голове бурлило месиво мыслей. Не задерживаясь в холле, он быстро прошел к двери на школьный двор, чтоб охладиться. А там его ждали... Хотя может и не ждали, а просто тоже захотели устроить небольшой перерыв в танцульках. Как бы то ни было, он очутился "тет-а-тет" со второй половиной класса
- О! А вот и перепихончик! - громко приветствовала его появление одна из "оторв",- Сашик, пошли потрахаемся!
Пятнадцать пар девичьих глаз заинтересовано уставились на Алика в ожидании реакции. Тот затравленно обвел взглядом аудиторию и остановился на улыбающейся предлагальщице.
- Ну так что застыл? - спросила она, - или тебя надо как слоненка за хоботок вести надо?- тихие смешки,- ну так давай, помогу, в мамочку поиграю,- она сделала шаг навстречу,- познакомь меня с ним...
-Не велика ли честь? - выдавил из себя Алик и, развернувшись, ушел, скорей, сбежал обратно в школу под издевательский хохот. Вот только едва за ним захлопнулась дверь, как на небе громыхнуло. Хорошо так громыхнуло, что аж пригнуться захотелось. В коридор тут же с визгами и смехом ввалились "проветривавшиеся" одноклассницы. Бежать от них, показывая спину, только подстегивать травлю. Алик резко развернулся, принимая, как он считал, гордый независимый вид. Но большинству было откровенно плевать на него. Шурша платьями, они проскальзывали в тусклом тесном коридорчике мимо препятствия, не замечая его за своей радостью по поводу сохранности причесок-нарядов-макияжа...
Но не все.
Алик почувствовал, что кто-то довольно грубо схватил его за ширинку. Он резко повернулся, собираясь оттолкнуть наглую девицу, но та оказалась сноровистей, поднырнула под его руку и резко выпрямившись прижалась к нему всем телом:
- Ого!- выдохнула она прямо в лицо смесью винных паров с табачным дымом, - а у тебя хоботок жирком не зарос! Тянется в руки к мамочке...
Справа и слева противно захихикали подружки, а девица притиснулась плотнее. Примятый лиф ее платья вздыбился, открыв взгляду грудь. Довольно некрасивую грудь. Два свободно болтавшихся востроватых конуса со скругленными вершинами выглядели шаржами на то, что принято считать женской красотой. Но это была первая девичья грудь, которую он видел в живую. Да еще так близко. Ее не прятали, не скрывали, а демонстрировали. И даже прижимались ей к нему. Его взгляд прилип к девичей коже, впитывая такое близкое и доступное. Стало тяжелее дышать. В пальцах зазудело желание схватить, смять. Нежно розовые неистово манящие вершины набухали на глазах... А девичья рука по-хозяйски дернула собачку молнии на ширинке.
- Ну лизни их,- донес предложение новый табачно-винный выдох, - пройдись языком по бугорочкам...
И по неизвестной Алику причине девичье тело вдруг действительно приблизилась, причем настолько, что он несмотря на скудность освещения сумел разглядеть капельки пота в ложбинке между грудей.
"Слизнуть это?" - взыграла в нем отрезвляющая брезгливость. В нос как-то резко ударил тяжелый слишком приторный запах духов, который все же не сумел полностью скрыть жгучий запах пота "соблазнительницы". Наваждение схлынуло быстро, но опоздало
- Что здесь происходит? - хлестнула по мозгам реальность голосом завуча. Алик дернулся, вырываясь из коварных объятий.
- Нам тут Сашик, Тамара Яковлевна, мужскую силу демонстрирует, - совершенно спокойным голосом заявила "соблазнительница".
- Что?!
Алик обернулся, чтоб гневно оправдаться, но ничего не смог сказать, потому что за массивной фигурой завуча стояли одноклассники, кто-то из родителей и учителей.
- Да он, видать, узнал, что его зазноба наставляет ему рога с его лучшим дружком,- проинформировала девица, - вот и бросился ко мне, как к ее антогонистке. Встал тут перед нами, да начал вот... во всю себя демонстрировать...
"Демонстрировать?"- подумал Алик и тут только осознал, куда все смотрят. Запахнув полы пиджака, он буквально снес стоявших на его пути девиц и выскочил во двор школы. Холодные струи дождя ударили его по лицу и, кажется, сразу испарились от горящих огнем щек. Блокируя возможных преследователей, он упал спиной на дверь. Из глаз текли слезы, позор и отчаянье спазмами перехватили горло, а руки судорожными движениями запоздало ликвидировали последствия общения со стервой-одноклассницей.
Одежда приняла свой изначальный вид. Отлипнув от двери, Алик побрел сквозь пелену дождя, совершено не думая о том, куда и зачем идет. Впрочем, ушел он не далеко, всего до трансформаторной будки у выезда со школьного двора. Выглянувшая из двери завуч видела, как он, облокотившись спиной на железную стенку уперся ногами в рядом растущее дерево.
Выходить под дождь, чтоб вправлять мозги подростку, Тамаре Яковлевне совершенно не хотелось. Да и вряд ли он ее сейчас послушает. Парню сейчас лучше с каким-нибудь мужиком поговорить. С матом, пошлостями, да сальными подробностями...
И в этот момент ударила молния.
Потом никто не мог сказать куда именно она ударила: в дерево, в будку или прямо в школу. Все говорили об ужасном грохоте, взрыве ламп, задымившейся искрящей аппаратуре, вспыхивающей проводке и пронёсшемуся по коридорам огненном вихре. Он лизнул жаром открытые плечи и спины девиц, спалил их прически, оставил лишь пепел от их легких нарядов. Пострадали не все, но многие и не столько физически, сколько морально, когда практически нагишом под непрекращающимся дождем, отойдя от испуга осознали в каком они виде... попали на видео и фото.
Со временем все забылось, потеряло остроту. И девичьи войны, и подростковые влюбленности, и стыд канули в Лету. Кто-то даже вспоминал тот день с улыбкой. А кто-то как божий промысел. Даже боль в семье безвестии пропавшего Александра, притупившись, отошла на второй план. И только Тамара Яковлевна каждый год перед выпускным шла в храм и ставила свечку со словами: "Спасибо, что пощадил..." После чего, глядя на колеблющийся огонек невольно вспоминала, как около пылавшей-искрящей трансформаторной будки поднялся огненная фигура, встряхнулась, расправляя плечи, и внезапно увеличилась в два раза. А потом вскинула голову, одернула пиджак, чтоб затем с места нырнуть рыбкой в ближайшее школьное окно...
Сам Алик о тех событиях ничего не помнил.
*3*
Сначала он очнулся и понял, что ему хреново. Очень. Словно каждая клеточка тела привыкает к своим соседкам. То ли притирается к ним, то ли договаривается о совместном общежитии. От мысли поплохело еще больше, и он отключился. А может не отключился. В памяти остались эмоции, ощущения и желания. А вот с событиями оказалось негусто. Куда-то шел, чего-то искал. Вроде спал, а может просто отдыхал. Поэтому сказать сколько времени это продолжалось было невозможно. Могло пройти пару часов, а может и с десяток дней. Зато очень хорошо запомнил безудержную ярость, с которой размочалил высокий мясистый кактус выдернутым из брюк ремнем и непередаваемое наслаждение от жевания его горькой водянистой мякоти.
Потом удар по голове, мир поплыл. Из кустов выскочило что-то человекообразное и ткнуло его палкой в живот. Вспышка боли и блаженное забытье.
На этом воспоминания о "рождении" в мире заканчивались
***
"Я мыслю, значит существую" - с трудом сформулировалось в голове. Мысль облеклась в буквы и повисла в воздухе надписью. Каждая буковка по отдельности. Не чернильные, а металлические. По тусклой поверхности скользят блики, словно подчеркивая основательность высказывания, чтоб затем ярко вспыхнуть на полированных краях. И это не просто края, а остро отточенные лезвия. Да и буквы на самом деле очень плотно прилегают друг другу, образуя сплошную полосу с широкими сверкающими остротой сторонами, сходящимися в хищное "существую" на конце. Потому что это не просто полоса металла, а меч с рукоятью в виде "Я". И этот меч крутанулся в воздухе и воткнулся в землю. Основательно воткнулся. Так, что если крепко держатся за "Я", то тебя не снесет никакой ураган и не смоет никакое наводнение. Потому что если мыслю, то существую.
Он резко открыл глаза. Предрассветный полумрак в чуме. Похрапывание вечно каркающего старика-хозяина... И вонь. Вчерашней еды, старых шкур, еще чего-то затхлого непросушенного и грязного человеческого тела. Все как вчера. Как позавчера. Как поза-поза-позавчера. Как и вечность назад. Но сегодня стало другим.
"Я мыслю, значит существую", - повторил он про себя. А раньше не существовал. Болел, бредил, глотал какую-то бурду, окуривался вонючими травами, плакал о потерянном, звал маму, папу, бабушку, даже скулил о брате, с которым вечно враждовал, а потом молился. Всем богам что вспомнил. От Иисуса и Аллаха, до Перуна и Аида. И Люцифером не побрезговал, и местными идолами... И просил умолял вернуть его обратно, или хотя бы указать путь. А его били, лупили, заставляли работать, после чего снова били, потому что он делал не то и не так. Перебитый нос, выбитые зубы, а уж ссадин, да синяков бессчетно. Он ходил, втянув голову в плечи, шарахался от любого движения, старался стать незаметнее. Жил животную жизнь на грани страха и отчаянья, а потом устал. Устал от того, что его несет ветром событий неизвестно куда, а он, как во сне, катиться бездумным перекати поле в надежде, что что-то его зацепит, спасет... Но боги не ответили, сил бояться не осталось, жить по-звериному опротивело. Светлое прошлое, затерлось настоящим до нереальности. Страх смерти отступил, вот только желание сдохнуть отсутствовало. Скорей даже наоборот - захотелось жить, но только не по-звериному. По-человечески.
"Я мыслю, значит существую",- прошептал он всплывшую во сне древнюю мысль, и, откинув в строну потертую шкуру, медленно сел. С разума словно слетел покров, непозволявший полнее ощутить реальность. Она не понравилась.
За стенами чума было лучше. Предрассветный сумрак. Клубящийся в низинках туман. Селение, вернее стойбище только начинает просыпаться. Пятеро охотников с копьями уходят в степь. Из ближайшего чума выбралась девица, потянулась, а затем, задрав подол, присела для справления утренних надобностей. Пробегавший мимо мальчишка остановился и о чем-то ее спросил. Пара фраз, взмахов рук, после чего пацаненок несется в другую сторону. Девица, встав, оправила одежду, подняла с земли связку тыквенных фляг и отправилась к речке. Простая, незамысловатая до примитивности жизнь, которой совершенно не хочется жить.
"Может здесь кроме дикарей существует что-то более цивилизованное?" Он уже давно осознал, что он в другом мире, где фазы луны составляют девять, а не семь дней. Небо, в котором ни разу не мелькнул крестик самолета, без единого белого росчерка инверсного следа показало технический уровень мира. Но все же может стоит поискать места по продвинутее?
Кряхтение в чуме дало знать, что старик-хозяин проснулся. Приглушенная полуругань-полупричитания медленно переместились к входу. Откинулся полог, и высунувшаяся наружу седая голова громко каркнула:
-Калик!
"Вообще-то, Алик, - подумал стоявший у чума парень, покосившись на старика,- впрочем, какая теперь разница..."
Голова издала кучу неприятных звуков.
"Наверное жрать хочет,- перевел для себя теперь уже Калик,- пожалуй стоит языком заняться, чтоб узнать куда выбираться. Но сначала завтрак" Он поднял лежащую у чума связку фляг-тыкв, и тоже пошел за водой. Старик гневно залаял. Парень даже не обернулся
***
"Шаманство - это умение ощущать в природе потоки духов, несущих силу повелевающих ими богов,- частенько говорил Сухой Корень своим ученикам, - а не пляски с бубном". После словесного нравоучения следовало закрепление физическое в виде подзатыльника. Или хворостиной, куда попадет, но хуже если посохом. Старый шаман себя не сильно ограничивал в выборе инструментов, поэтому за нерадивость мог приласкать любым подвернувшимся под руку предметом, выказывая мастерство в нанесении весьма болезненных, но неувечащих ударов. На похвалу же он не тратил ни слов, ни жестов, поскольку твердо верил в учительскую обязанность высказывать неудовлетворение успехами учеников. По его мнению, ученик, ищущий поддержки в одобрении, будет следить за правильностью исполнения ритуала, но не познает его суть. По той же причине Сухой Корень никогда не объяснял детали обрядов. Внимательный все заметит без подсказок, умный догадается, талантливый найдет свой путь. А другие не нужны... даже если они родня...
Сухой Корень покосился на заваривающего травы племянника. Судя по количеству вбухнутой воды, с чувствительностью-внимательностью у него не очень... хотя... Мальчишка, закусив губу, бросил быстрый взгляд на учителя, поспешно сунул в веточку посудину... возможно, не так уж он безнадежен, что не отменяет наказания... Шаман незаметно сунул в рукав тонкий прут для воспитательных целей. Но тут взгляд зацепился за скособоченную фигуру, ковыляющую в направлении его чума. "Снова духи Падаль несут... - подумал он, поморщившись, - сейчас опять канючить будет, словно у меня валяется все исцеляющий корешок, а я его из вредности не даю." Сразу захотелось найти срочно-важное дело, чтоб отвадить гостя, но глаз ни за что не зацепился. И на небе, как назло, ни облачка, значит гаданием на погоду не отговориться. Разве только изобразить медитацию или подготовку к ней. Только Старый Падальщик оказался шустрее.
- Сухой Корень! -заголосил он издали, - Подожди, Сухой Корень!
- В другой раз расскажешь как у тебя болит спина,- достаточно громко заявил шаман,- сейчас мне настроиться нужно на камланье.
- Да я не о спине!
- Думаешь, твоя нога - более интересная история?
- Да я не о себе!- возмутился старик, подходя ближе.
Брови Сухого Корня сдвинулись вверх.
- Неожиданно, - саркастически прокомментировал он,- впрочем, дай догадаюсь, речь наверное о твоем рабе Плаксе ?
- О нем самом, - Старый Падальщик подошел чуть ли не вплотную, и громким шепотом спросил,- ты уверен, что он не шаман?
- Я сам видел, как он разжигал огонь солнечным светом.
- Ах, солнечным... Это уже другое дело... - Сухой Корень покивал, показывая, что у солнца вполне могли найтись духи способные воспламенить костер. Правда в то же время сам шаман, не знал, как вообще управляться с ними, поэтому поспешил уточнить:
- И как он вызывал духов?
- Никак не вызывал. Просто присел у кострища. И даже не шептал ничего.
- Хм-м... Что-то здесь не то... Давай-ка присядем, и ты мне расскажешь поподробнее, - предложил шаман, отмечая вспыхнувший в глазах Падальщика жадный огонек поживы. Видимо, старик специально подгадывал время, рассчитывая получить приглашение на дневной перекус. Такую хитромудрость шаман, мягко говоря, не жаловал... Да и духи, видимо тоже... - он взглянул на племянника, и с трудом сдержал ухмылку, - кажется, у них появился кандидат на испытание средства для притупления голода...
Мужчины уселись в тени чума. Ученик шамана поставил перед ними котелок с заваренными травами. Сухой Корень самолично разлил черпаком по пиалам "укрепляющего средства". Гость пострелял глазами в поисках чего-нибудь более существенного, но, ничего не обнаружив, приступил к рассказу о Плаксе. Собственно, про сам ритуал Старый Падальщик толком ничего не сказал. Что-то не видел, что не понял. Единственное, отметил, что парень как минимум две руки дней постоянно работал луком для розжига огня. "Амулет готовил,"- сообразил шаман, но пояснять эту очевидность собеседнику не стал, а перевел разговор на странности Плаксы. О них ему пару раз говорила жена, но ее треп - это пересказ женских сплетен, в которых правда от выдумки не отличима. Да и не интересовал тогда Плакса совершенно. Толстый, жалкий, плачущий. Сухой Корень не мог без презрения смотреть на него, и лечил его только из-за клятвы духам не отказывать страждущим. Поэтому те пересуды о Плаксе интересовали его не более дыма от костра - поклубился, да развеялся. Но вот желание заполучить солнечных духов придало слухам совсем другой окрас.
Выяснилось, что началось все довольно давно. Где-то рук шесть-семь тому назад. Именно тогда Старый Падальщик заметил, что Плакса изменился. Стал злее, сосредоточеннее, скрытнее. Первое, что заметил Старый Падальщик, раб стал пить только вареную воду: вскипятит, а потом сольет в тыкву флягу и только из нее пьет. Вторая странность - постоянно полощет рот. Поест чего, и тут же полощет. А по утрам и вечерам кипятит тряпицу, чтоб ей зубы протирать. Раб вообще одержим стал чистотой: регулярно шкуры выбивает, одежду чистит, да дымом окуривает. Да в реке часто плещется... Об этом вот, кстати, жена Сухому Корню рассказывала. Очень ей было смешно, что Плакса боится, когда его голышом видят. Сразу прикрываться руками начинает и убегает, чтоб побыстрей штаны нацепить.
"Хитрый парень, - невесело подумал шаман,- баб, да девок повеселил скрывая естество, а те и не заметили, что тот все время камешки-ракушки собирает."
Собственно, в сборе ничего запретного нет, но зачем это делать в тайне? Зачем внимание отвлекать? Все же не зря духи надоумили Грозовую Тучу одарить именно Падальщика Плаксой. С одной стороны, въедливый недоверчивый старик все примечает. А с другой, угробит его раб, так никто плакать не будет. Ведь каким идиотом надо быть, чтоб не сообщить шаману, что раб ни с того ни с сего одежду костью украсил. Так на днях он оказывается вытоптал круг, который по краю исчертил символами, а в середину вбил палку...
"Шаманский круг для призыва духов?" - подумал Сухой Корень и вскочил на ноги:
- Пошли, покажешь мне его.
- Кого?- не понял старик,- Плаксу?
- И Плаксу тоже,- кивнул шаман,- но сначала круг.
- Так рано еще,- ответил Падальщик, продолжая сидеть,- на речке он.
- Круг?
- Почему круг? Плакса.
Помрачневший Сухой Корень, уперев руки в бока, навис над гостем:
- Не серди меня, старый! Я сказал: "Идем, посмотрим", значит, встал и пошел! Или мне позвать душу твоего отца, чтоб поучила тебя уму разуму?
- Что ты, что ты, -закудахтал падальщик, бестолково зашебуршившись в попытке подняться на ноги,- я ж просто не понял.
- Знаю я твои "не понял",- буркнул шаман и тут же громко крикнул в сторону,- Ученик!
Из-за чума выбежал мальчишка.
- Посох и мешок мне!- скомандовал Сухой Корень, а потом еще рыкнул,-бегом!
Мальчишка испарился. Шаман неприязненно посмотрел на все еще подымающегося гостя, и, схватив его за руку, потянул вверх, - да вставай, давай!
- Ох, это все спина,- запричитал старик, тут же хватаясь за свою поясницу едва утвердившиись на ногах,- уж сделал бы ты с ней чего нито...
- Я сейчас с тобой, чего-нито сделаю!
- А че сразу со мной?- с поспешно переспросил Падальщик
- Сколько дней тому назад Плакса сделал круг?
- Ну-у...
- А если это призыв проклятий? Болезней каких или злобных духов?
- Э-э?..
Но Сухой Корень уже не смотрел на него:
- Где мой посох?
- Несу!- донесся ответ из-за стойки с проветриваемыми шкурами, и под тявканье попавшегося под ноги щенка к ним подбежал мальчишка-ученик.
-Вот,-сказал он протягивая посох.
- Наконец-то, - буркнул шаман, принимая свой инструмент,- возишься прямо как твоя капуша-мать...
-Но...
- Неважно,- перебил его Сухой Корень,- понесешь мешок за нами,- и обернулся к Старому Падальщику с грозным "Ну?!"
- Иду-иду,- тут же отреагировал тот.
Шаман поморщился и подхватил старика под руку, вынуждая двигаться быстрее. Так они прошли сквозь все стойбище. У видевших их от естественного любопытства моментально вспыхивали вопросы, но злой взгляд шамана, не позволял не только их задать, но и просто поприветствовать. Не тот шаман человек, чтоб игнорировать такое предупреждение. Дети правда пытались увязаться следом, но на них шикал ученик, а то и родители отгоняли своих чад хворостиной подальше от неприятностей.
- А что сам Плакса говорит?- неожиданно спросил Сухой Корень, когда до чума Старого Падальщика оставалось шагов двадцать.
- А че говорит,- вздохнул старик, - ничего не говорит.
- Так ты его не спрашивал, что ли?
- Дык почему, спрашивал.. Да только ж по-нашему он и не говорит толком. Так пара слов: пить-есть, да иди-делай
- Ты его не учил что ли?
- Раба?
Сухой Корень еще больше помрачнел и перевел разговор:
- Где этот круг?
- Позади чума. Шагов десять. Да ты палку торчащую увидишь.
-Ясно.
Не сказав больше ни слова, шаман выпустил руку Старого Подельщика и быстрым шагом пошел вперед.
Круг, довольно ровный, да хорошо утоптанный, обнаружился именно там, где и говорил старик. Посередине воткнута палка, причем совершенно простая: никаких украшений-амулетов, никакой резьбы, никаких надписей. Совершенно обычная, довольно прямая, сухая палка. Впрочем, не исключено, что на воткнутом, то есть скрытом от глаз конце нет какой-нибудь гадости. Так что не стоило бездумно хватать и выдергивать ее из земли. Тем более, на самом круге были начертаны неизвестные символы: девять одиночных и три двойных. В вершинах над символами лежали камни. Сухой Корень пристально изучил письмена, отметив и некоторую небрежность их начертания, и глубину "процарапывания", защищающую от мелких повреждений. Он подержал над ними свой посох, внимательно отслеживая движения закрепленных на навершии легких перышек и волосков, но ничего не почувствовал. И вот это "не почувствовал" очень настораживало. Так же как и то, что на лежащих по кругу камнях отсутствовали какие-либо следы обработки.
- Я хочу, чтоб ты научил его языку,- мрачно сказал Сухой Корень подошедшему Падальщику, не отрывая взгляда от круга.
- Раба?- отреагировал тот.
- Да.
- Ты даешь мне работу?
Шаман медленно повернулся к Падальщику, прикидывая про себя, что ушлый старик может потребовать в оплату:
- Пожалуй нет, мой племянник займется его обучением. Так я смогу следить за процессом
- Он будет учить моего раба? Отрывая его от работы?
- Нет. Во время его отдыха.
- Получается мой раб не сможет нормально отдохнуть и будет хуже выполнять работу.
- Неважно какую! - возмутился старик,- Он мой раб. Работает ли он, отдыхает, все его время принадлежит мне. И если ты претендуешь на него...
"Падальщик...- презрительно подумал про себя шаман,- за крошку удавиться..." Очень хотелось плюнуть и уйти, но знания важны! А безопасность племени важнее
- Хорошо. Что ты хочешь?
***
Преподаватель географии из прошлой жизни Калика, вернее, тогда еще Алика, мог выпестовать будущего географа только по чистой случайности, поскольку практически не загружал учеников знаниями своего предмета. Зато его очень часто уносило в какие-то далекие от учебной программы дали. Подростки к таким речам относились с пониманием, поскольку занимались своими делами: кто домашку списывал, кто книжку читал, а кто просто дремал. Как ни странно, очнувшись в новой жизни, Калик стал вспоминать именно те пространные речи ни о чем. Прямой пользы от них не было, но какие-то фразы-мысли помогали в оценке окружающей действительности. Так, всплывшие в памяти рассуждения о жизни ради накоплений на черный день, подтолкнули осознание, что жизнь аборигенов вращается вокруг подготовки к условной зиме. То есть к сезону, когда с едой будет худо. Собственно, это не сильно отличалось от их цивилизованной жизни. Лето-осень всегда оставались сезоном заготовок. Банки с вареньем и соленьями плотной стеной забивали полки их кладовки. В их семье заготовки шли еще по минимуму. А вот многие знакомые, особенно в возрасте, с весны начинали в деревнях, да садах впахивать, чтоб зиму пережить. Правда здесь условия значительно суровей. Поэтому Калик перестал отлынивать от различных работ, щедро назначаемых стариком-хозяином, видя в них залог своего выживания. Вот только племя на его взгляд ему бедное попалось. Лошадей - десятка три, еще столько же странных созданий, похожий на гибрид ламы с козой. Охотники регулярно, практически каждый день, ходят в степи за мелкой дичью, типа птиц, да зайцев. Раз в пять дней на конях выезжают за крупной добычей. Правда не всегда успешно.
Женщины тоже регулярно высылают охотничьи партии. - собирательниц растений. Участницы постоянно меняются. Видимо, чтобы отдохнуть от основного женского занятия - домашнего хозяйства. Дети в массе своей были приставлены каким-либо работам. А стариков в племени вроде, как и не было. Разве, что хозяин Калика. Он действительно выглядел самым старым. Видимо поэтому, не ходил на охоту и не собирал никаких съедобных растений, а занимался разведением каких-то хомякообразных грызунов, которые изредка попадали на его ужин. Но в принципе откармливалась эта живность в качестве консервов на зиму. Поэтому старик предпочитал клянчить еду у соплеменников. Он зорко следил за возвращением охотничьих партий, и нередко встречал их раньше вездесущей ребятни. Как правило, ему что-то перепадало. То хвосты, то лапки, то просто кости. Одному-то много и не надо: сварил с корешками, погрыз, обсосал и хватило. А вот на двоих такое снабжение даже близко не тянуло на достаточное. Не говоря уже о том, чтоб что-то откладывать на будущее. А ведь в тех же речах географа мелькала мысль, что к голодному сезону нужно поднакопить не только запасы в "кладовках", но и личный жирок... В прошлом, Калику этот жирок очень хотелось потерять, но сейчас скудный стол быстро лишил излишков на боках и вполне мог довести до скелетной стройности.
Ворчливый старик-хозяин тоже не испытывал радости от того, что приходится делиться тем, чего самому мало. Поэтому он придумал сдавать Калика в аренду. Естественно, не на самые интеллектуальные работы. Собственно, когда Калика в первый раз привели месить навоз, то он подумал, что это своеобразная издевка. "Смутило" отсутствие зрителей. Потом из глубин памяти всплыло понятие кизяк, вместе с осознанием, что этот самый кизяк надо как-то и кому-то заготавливать.
Вторая по популярности работа - выделка шкур. Зверя, большого и малого, охотники били регулярно, поэтому на обработку добычи всегда требовались руки. Роль Калика как правило сводилась к натаскай воды, замочи, развесь сушится, помни. Но случилось освоить и скобление шкур каменным ножом.
Зато кормили. Да еще старику перепадало. Хотя правильнее сказать, что это Калику перепадали остатки угощения, поскольку после работ он мылся на речке. А уж после заготовки кизяка, отскребал себя гораздо дольше и тщательнее. Так что вопрос с питанием хоть и не становился острее, но требовал существенного улучшения. Вот только, где найти неучтенную еду? Охотится Калик не умел в принципе. Она для него существовала только в книжках и фильмах. Его более чем скромные знания о съедобных растениях были не применимы к степям... Оставалась только рыбалка, правда Калик, как и его отец, рыбной ловлей не увлекался, но вот в детстве ему доводилось посидеть с удочкой на пару с мужем бабушкиной сестры. Не бог весть какой опыт, но все же больше, чем ничего. Впрочем, особую ценность те воспоминания, приобретали благодаря историям о том, как дядя Боря мальчишкой мастерил себе удочку. Маленький Алик слушал их, открыв рот. Большой Калик решил превратить их в жизнь
На леску шел конный волос, грузило - мелкий камешек, поплавок - ощипать большое перо, а вот с металлом, чтоб сделать крючок, было туго. А из альтернативных материалов только дерево, да кость. Первое даже не рассматривалось, а вот второе напомнило о куриной вилкообразной косточке. Вот только с курицами тоже было не густо, особенно на столе у старика. Но все же изредка они лакомились мелкой птицей, благодаря чему Калик разжился "крючками". Вот только сразу возникло две проблемы: кость хрупкая и трудно надежно привязать крюк к конскому волосу. Как бы то ни было, но Калику удалось выловить рыбешку размером с ладонь со второй попытки. Потом последовала серия неудач, оставившая начинающего рыбака без снастей. Но тайно испеченный и съеденный улов вдохновил Калика на поиск новых решений. Да и жизнь впроголодь изрядно подстегивала работу мысли. Так появилась идея вырезать крючок из кости самому. Озарение случилось после обнаружения в хозяйстве старика двух железных довольно тонких гвоздей, которые тот использовал как шило для сшивания шкурок. Позаимствовав один из них, Калик скрестил его с луком для розжига костра и изобрел примитивную дрель.
Изготовление первого крюка заняло уйму времени. Оно и понятно: пока придумал как держать, пока приноровился зажимать заготовку, пока выработал хватку... правда с первого раза крюк вышел просто гигантский. Калик сомневался, что в речке найдется рыба, способная заглотить такого монстра. Но все же не отказался попробовать, заменив леску, неумело сплетенную из конского волоса, на довольно тонкий кожаный шнур. И поймал... змеюку длинной с руку. Именно она клюнула на использованного в качестве наживки лягушонка.
Перепугался Калик своего улова изрядно и даже хотел убежать, но, разглядев торчащий из головы ползучего гада крюк, сообразил, что видит агонию, а не безумную атаку раненной рептилии. Но выводы для себя он сделал. Во-первых, брать шнур подлиннее, во-вторых, иметь при себе дубинку для добивки добычи или кучку камней. А лучше и то, и другое.
Собирание камней, всколыхнув в глубинах памяти пласты прочитанного, породило мысль обзавестись пращей. Естественно, теоретические знания автоматически не трансформировались в умения. Прежний Алик забросил бы тренировки после десятка неудачных попыток. Но вот для нынешнего Калика обретение хоть какого-то оружия было вопросом выживания, поэтому он старался ежедневно выделить время для "разбрасывания камней". Прицельность была неважнецкой, но камни хотя бы стали лететь в одну сторону. Соответственно, приходилось постоянно пополнять запас снарядов. Времени на это не было, поэтому Калик приспособился таскать с собой мешочек, куда приноровился складывать камни, подбирая их по ходу дела.
Собирательство, естественно, не укрылась от старика, который попытался сразу вызнать ценность камешков. Но все уперлось в знание языка. Вернее, в его отсутствие. Желания же добиться хоть какого-то понимания у Калика не наблюдалось в принципе. Да он даже имя своего хозяина-старика толком не знал. Вроде бы тот отзывался на что-то хрипяще-каркующее. Словно ворона подавилась во время оглашения имени. Но является ли это именем или обращением-окликом типа "Эй, ты!" Калик не знал. Да и не стремился узнать. Про себя он величал хозяина либо Драным Крысюком, либо Хмырем и вести какие-либо беседы не стремился. В какой-то степени он себя осуждал за такое поведение, поскольку лишал себя знания языка, но крысячьи повадки старика вызывали у него омерзение и нежелание идти на контакт. Поэтому если хочет Хмырь камушки - да пожалуйста! Он ему все подарит. Новые-то собрать не проблема. Старику, естественно, такой подход не нравился, но он ничего не мог поделать. Разве только недоверчиво коситься на работника.
Собственно, косые взгляды начались еще с тех пор, как Калик приволок змею с "рыбалки". На самом деле, тогда он просто не знал, что делать с добычей. В частности, можно ее есть или нет. Оказалось можно. А еще оказалось, что аборигены ценят змеиную голову и кожу. С первым старику не повезло: опасаясь случайно наткнутся на ядовитые зубы Калик сначала откочерыжил голову каменным ножом, а затем размозжил, высвобождая крюк. А вот аккуратно снятую кожу старик куда-то унес и на что-то обменял. Подробности сделки Калика не шибко интересовали, поскольку не думал возвращаться к змееловству - мясо гада оказалось с неприятным привкусом. Съесть можно, но только если другой альтернативы нет. Лучше крючок поменьше выточить, да рыбалкой потихоньку начать промышлять.
Вот только добавка к меню нашлась раньше, чем удалось изготовить новый крючок. И нашлась совершенно случайно, когда очень хотелось позавтракать, а в наличии имелась только кусочек засохшей лепешки и застывший жир на невымытом с вечера глиняном блюде. Почесав голову, Калик решил развести небольшой костерок, чтоб сдобрить жесткую корку расплавленным жиром. Пока разводил огонь, вспомнил, что видел недалеко от чума пару стрелочек местного дикого чеснока. Луковица у него с горошину, сам жгучий до слез, а зелень до того волокнистая, что не разжевать. Но вот если использовать как специю... Из глубин памяти всплыла картинка, как бабушка ставила в духовку сковороду с курицей, обмазанной смесью соли, перца с чесноком, и как потом квартира насыщалась умопомрачительным запахом... Глотая слюну, Калик помчался за чесноком, вот только сначала ему попался кустик, который объедали аж шесть больших слизней. Пустой желудок вспомнил мидий и предложил попробовать их родственников... Завтрак в тот день получился просто обалденный. Поджаренные в жиру с чесночком слизни оказались издавали такой запах, что можно было под него сгрызть глиняное блюдо. Мало того на запах прибежали чьи-то, дети и старик-хозяин соизволил не только проснуться, но еще высунуться из чума. Однако все они опоздали: от перекуса уже ничего не осталось, а блюдо блестело тщательной вылизанностью. Пришлось всем только нюхать, облизывается, да гадать, что же здесь такое приготовили.
С тех пор разнообразные моллюски прочно вошли в меню Калика. Он собирал их на реке, на кустах, на и под камнями. Далеко не все они обладали шикарным вкусом, но главное, не вызывали никакого отторжения. Насобирать на полноценный обед у него никогда не получалось, но вот найти несколько штучек на перекус удавалось практически ежедневно. Единственный недостаток - добычу нужно было готовить. Во всяком случае, есть их сырыми он брезговал. В то же время Калик не хотел не то, что делиться, но даже показывать жадному старику, что ему удается закинуть в желудок что-то неучтенное, поскольку опасался сокращения своей порции. Но стоило только присесть около костровища у чума, как Драный Крысюк сразу оказывался неподалеку и тут же шел вынюхивать, что происходит. Разводить же костер в степи несколько несподручно: дым виден издалека, да и толкового горючего нет. Лишь быстро прогорающая трава, да сухой навоз местных жвачных. К запаху горения последнего Калик уже давно привык, но вот готовить на открытом огне от горящего дерьма все же брезговал. Однако ему повезло найти решение... Вернее, ему трижды повезло. Сначала, когда заметил на каких-то одеяниях, хранимых стариком круглую выпуклую металлическую бляшку с кое-как нацарапанным, судя по исполнению, узором. Второй раз, когда сумел ее незаметно стащить. Ну и напоследок, кружочек оказался вогнутым зеркалом с точкой фокуса. Хотя правильней сказать, намеком на зеркало, поскольку вогнутая сторона была мутной и разглядеть фокус удалось по чистой случайности, что, наверное, стоило считать еще одним везением. После чего опыт преобразования лука для розжига в дрель подтолкнул изобретение шлифовального "станка".
О самом шлифовании у Калика имелись практически нулевые знания. Вроде как пасту используют, которой натирают материал меняя шкурки от грубой к мягкой. Шкурки, реальную кожу, он действительно использовал, наматывая на кость, служившей в "станке" вращаемой палочкой. А вот в качестве пасты чего только не пробовал: уголь, золу, костную муку, ракушечную муку, жженую костную муку, жженый ракушечник, смеси. Он даже использовал в своих экспериментах муравьев, надеясь на эффект от их кислоты. В конце концов ему удалось добиться своего - зажечь пучок травы засверкавшей бляшкой. Пламя занималось в разы быстрей чем от "игр" с луком., позволяя в яркий солнечный день сэкономить уйму времени. В степи же бляшка-зеркальце оказалась практически не заменима: лук, да дощечки с собой не потаскаешь, а тут травы навал, полминуты, и у тебя костерок, жара от которого хватает на приготовление улиточного перекуса.
Успехи в изобретательстве и добыче еды заставили Калика "взглянуть" на себя. Как-то вдруг надоело ходить в коротковатых кое-как сшитых штанах на голое тело. Старая кожаная безрукавка, кое-как сшитая по принципу пончо, тоже не была предметом мечтаний. Естественно, без портновских навыков было не реально пошить себе костюмчик, но с чего-то стоило начать, и Калик сплетенной из конского волоса нитью пришил себе на штанину карман. Улучшение оказалось сомнительным. Стоило только что-то сунуть в карман, как возникала угроза в любой момент лишится штанов. Завязки "отказывались" держать лишний груз. Но голь на выдумку хитра, и вскорости его штаны обрели помочи. При чем на пуговицах. Их Калик сделал из ошлифованных плоских ракушек. А из кости он сделал пуговицы на безрукавку. На второй штанине тоже появился карман. Затем у карманов появились клапаны на пуговицах...
Планов становилось все больше. И порыбачить, и улиток поискать, и пращей потренироваться, и одеждой заняться, да еще нужно подумать, как включить в рацион побольше растительной пищи. Но при всем при этом необходимо выполнять работы, даваемые хозяином. "Нужно что-то делать с распорядком дня",- пришел к выводу Калик и... изобрел солнечные часы.
*4*
На речке Калику в очередной раз "повезло" наткнуться на четырех щебечущих девок. Они, естественно, занимались на реке какой-то работой, не то стирали, ни то что-то вымачивали, но занятые руки, совершенно не мешали их бойкому обсуждению. О чем идет речь Калик не понимал, но не сомневался, что о нем. Уж больно часто местные женщины подкарауливали его во время купаний. Места, облюбованные им для рыбалки, тоже регулярно подвергались нашествию. Естественно, поведение, в корне отличное от канонов местной мужественности, становилось прекрасным развлечением для аборигенов. Особенно аборигенок, для которых понятий праздность и отдых просто не существовало. Однако невольная роль клоуна Калика раздражала. У него речь о выживании, и зрители не нужны. Ну а бабские хиханьки бесили...
Впрочем, "бабами" их считать можно довольно условно, поскольку основной костяк зрительниц состоял из девчонок от тринадцати до пятнадцати. Встречались, и постарше. Даже старушки приходили на шоу. Но все же в основном за его счет развлекались малолетки. Во всяком случае, так о них думал Калик, пока не узнал, что все они уже замужние женщины. Правда еще совсем молодые и пока бездетные. Ровесницы же Калика уже имели по два-три ребенка. Им, как и более старшим женщинам, было просто некогда регулярно "посещать театр". Только при случае.
Сегодняшняя четверка была как раз из молодых. Мрачно оглядев зрительниц, Калик развернулся и пошел вдоль берега, выглядывая ракушки, да камушки для пращи.
- Эй, Каалик!,-догнал его окрик. Не ожидая ничего, кроме непонятных насмешек, он даже не замедлился.
- Каалик! Эй, стой!- ничего другого он в криках за спиной не разобрал, но зато отлично расслышал топот ног, и обернулся. К нему бежали все четыре аборигенки. Лидировала девчонка в платье, три отставшие были нагишом, если не считать шнурки с амулетами на шеях.
"Ну да, она ж на берегу стояла, а остальные в воде поласкались, - объяснил для себя Калик. Снять одежду для "грязной" работы - вполне обычное поведение для человека пламени, где табу на обнаженку отсутствует, а вещи дороги.
- Каалик! - выдохнула лидерша останавливаясь около него, после чего кратко высказалась на аборигенском.
- Не понимаю, - выдал он в ответ, спокойно глядя в ее лягушачье лицо. Собственно, для него все местные физиономии выглядели лягушачьями. Небольшие подбородки, выпирающие челюсти, а рот слишком широкий, но очень узкие губы. Нос же был такой приплюснутый, что китайцы, японцы и все прочие азиаты по сравнению с местными считались бы ужасно длинноносыми. К тому же цвет кожи как у выходцев со среднего востока - оливковый. Однако самым лягугушачьим у аборигенов были глаза, способные буквально выпучиваться от удивления, возмущения и прочих эмоций. Правда выражение чувств в племени, особенно в среде мужчин, не приветствовалось. Те всегда старались демонстрировать невозмутимость и смотреть на мир с прищуром в прямом и в переносном смыслах. Возможно, в их чертах сторонний человек увидел бы что-то змеиное, но Калик слишком часто видел их удивление, так что лягушки. Однозначно лягушки. Стоявшая же перед ним девица однозначно тянула на повышенную лягушатость, поскольку отличалась очень широким, по местным меркам, разрезом глаз. Да еще пару раз недоуменно моргнула, переваривая его ответ. Ее подружки молчаливо встали за ее спиной. Калик уже достаточно прожил в племени, чтоб заметить своеобразного этикета невмешательства в чужой разговор без приглашения, что, впрочем, не отменяло обсуждений вслух. Но сейчас все ждали реакции лидерши. Та же, видимо, придя к какому-то заключению медленнее, а главное четче повторила свою речь дополнив ее жестами. Теперь стало понятно, что ее заинтересовали пуговицы на карманах. Скривившись в усмешке, Калик вытащил пуговицу из петельки открывая клапан и запустил руку в карман...
"Лупоглазые лягушки, - неприязненно думал он, глядя на ярко выраженное удивление аборигенок,- увидят пуговицу, так вообще глаза выкатятся." Вынув из кармана руку, он продемонстрировал им отшлифованную накануне раковину. У него не поднялась рука просверлить в ней дырочки, поскольку шлифовка проявила нарисованную природой картину: под фиолетовым небом с перламутровыми облаками сквозь привольно раскинувшуюся зеленую степь в горизонт уходила тонкая полоска дороги. Возможно, дружно ахнувшие девчонки увидели в абстрактном сочетание цветов что-то свое, но однозначно прекрасное. Калик вложил ракушку в просительно протянутую руку лидерши, давая рассмотреть поближе. Ее подружки тут же обступили "добытчицу", споро залопотав на своем непонятном.
Калик же скользнул взглядом по девичьим телам. Гормоны в теле отозвались, но как-то вяленько. Ему претило западать на страшненьких тринадцатилетних девчонок из-за того, что у них слегка местами припухло. К тому же он оказался расистом ниже пояса. Воспоминание о нежной белой коже и розовых сосках стервы-одноклассницы будоражили кровь. А здесь успевшие загрубеть от первобытной жизни оливковые недооформившиеся тела с темно-коричневыми нашлепками сосков... Взгляд ушел ниже... Густые абсолютно прямые черные волосы торчали как неуместно вклеенный скальп от большой супердешёвой куклы. К тому же эти "лягушата" только вылезли из воды, поэтому их "искусственный мех" висел неприятного вида сосульками, по которыми стекали капли. И почему-то Калику, казалось, что стегает не вода... Стараясь подавить в себе брезгливость, он стал смотреть на реку.
- Хорошо, - произнесла одетая,- согласна.
- Согласна? -недоумевающе переспросил Калик.
- Да.
Калик посмотрел на подружек согласившейся. Те явно понимали, что происходит, и так же явно завидовали лидерше. Одна из них, показала на место шагах в двадцати, где берег начинал возвышаться. Остальные высказались одобрительно, после чего лидерша, бросив: "Пошли", бодро туда зашагала. Подружки стайкой за ней. Ничего не понимающий Калик замыкал процессию.
Лидерша подошла вплотную к земляной стене. Ее голые подружки уселись по-гопникски на корточки... Выглядело, как компанейское справление нужды. Остановившись, Калик неприязненно посмотрел на них, но ему махнули, мол, не замирай. Поморщившись, он подошел лидерше. Та с ухмылкой его осмотрела, что-то сказанула, и споренько задрала платье до пояса. Под ним, разумеется ничего не было. И вот тут-то Калика шибануло пониманием, на что девица согласилась... за ракушку... со зрительницами... А эта развернулась, нагнулась, расставила ноги и деловито принялась обустраивать упор. Открывшийся вид эстетически не удовлетворял, но вот алая глубина завораживала, лихорадя тело гормонами. Но первый раз... за ракушку... со зрителями... с лягушкой... Мозг входил в конфликт с животными инстинктами. Никто не хотел уступать. Никто не собирался уступать. Все решил запах не сильный, но совершенно не цветочный. Возможно, визуально там все было чисто, Калик не собирался вглядываться, но аромат, пусть и легкий, присутствовал. Нос отреагировал волной брезгливости по телу, и никаких намеков на кипение гормонов не осталось
-Нет,- сказал Калик, отступая назад,- нет согласен.
- Не согласен? - удивленно переспросила девица, оглядываясь из своего положения готовности
- Нет, -повторил он, отворачиваясь, и буквально наткнулся на обалделых зрительниц. И тут внезапно скакнула самая юная "лягушка".
-Я...- начала она, шлепая себя по груди, но Калика пресек ее предложение, рявкнув еще одно "Нет!" Девчонка от неожиданности шлепнулась на зад. Вжав голову в плечи, она испугано смотрела на парня и даже попыталась отодвинуться от него. А он посмотрел на ее сидящих в обалделом оцепенении подружек и еще дважды повторил "Нет", показав сначала на одну, потом на другую. Лидерша словно выплюнула в него гневное "Почему?!"... или "Что происходит?"... Или еще что-то с похожим смыслом. Калик не знал точно, что именно она сказала, но прекрасно понимал, что девица требует объяснений. Он повернулся к уже распрямившейся и оправившей платье лидерше:
- Что?! - возмущенно взвыла лидерша. Со стороны зрительниц послышалось что-то оскорбительное, но главная пострадавшая мгновенно затмила их выкрики. Значения ее криков доходили до Калика через раз, а то и через два, но все стало понятно, что она честная хорошая жена, а он предлагает разврат, да еще при свидетелях.
Ругаться со взбесившейся девкой, готовой напасть на него с кулаками-ногтями Калику решительно не хотелось. Не говоря ни слова, он просто протянул руку раскрытой ладонью вверх. Девчонка вспыхнула до корней волос, глаза яростно заблестели, но швырять ракушку, против ожидания не стала. Положила аккуратно, фыркнула и гордо пошла прочь, тут же окруженная своей голозадой свитой.
- Ах какая гордая царевна-лягушка, - зло прошептал им вслед Калик,- тылы б еще свои в чистоте держала, так вообще цены бы не было.
Развернувшись, он медленно побрел вдоль реки, высматривая в прибрежной полосе пузырьки воздуха, по которым можно вычислить прячущихся в песке моллюсков. Но на глаза ничего не попадалось. Словно вздорные малолетки отпугнули от него удачу. Впрочем, винить стоило собственное взвинченное состояние. Все же гормоны... Если бы не запах... И не зрительницы... Но если б чуть порозовее...
На душе заскреблись кошки размером с тигра, а может даже со слона. По щекам потекли невольные слезы. Ведь мечталось пусть не о суперкрасавице, но просто симпатичной девчонке, с которой и погулять, и поговорить, и кровать помять... А теперь его удел оливковые дикарки-лягушки, готовые отдаться за ракушку... Это что, его будущее? Девки с грязными задницами? Или целибат? Или гормоны сведут с ума, и он будет готов залезть на любую, вне зависимости как она смердит? А как же дети? Ведь когда-нибудь должна была появиться семья. Чтоб с сыном, а то и с двумя попинать мяч, пойти в поход, клеить модельки, смотреть фильмы, кататься на аттракционах, на коньках, лыжах, учить, растить, видеть свое продолжение... А какое может быть продолжение от матерей, неумеющих даже свои задницы мыть? Да даже если отмыть, то как это смотреть на своего ребенка и видеть в нем мать-лягушку? Да еще с ее готовностью задирать подол за ракушку вечно гадать твой ли ребенок ...
Жалость к себе душила вставшим в горле комом. Взгляд помутился от слез. Он уже оплакивал потерянное. Он уже проклинал и молил то неизвестное, вышвырнувшее его из комфорта технической урбанистической цивилизации в голую степь к дикарям с каменным, да костяным оружием. Вот только теперь его настиг подлый удар судьбы по женской части... Он не хотел уподобляться тем, которым только дырка для удовлетворения нужна... Ведь должныже здесь быть другие народы, расы...
Присев у реки, Калик умылся... Не исключено, что в мире не найдется милых его душе "кровь с молоком" В конце концов в прошлой жизни почти никто из знакомых девиц не дотягивал до тех стандартов. Да и воодушевление ниже пояса он испытывал на красоток разного типа, совершенно не задумываясь о розоватости их женских деталей. Но грязнозадые вонючие лягушки... Нет, должны быть другие расы. Он выберется, он найдет их...
5
Торг о вознаграждении все сильнее распалял Старого Падальщика.
- Да как ты не понимаешь?!- взывал он, патетично потрясая рукой,- это ведь прямое оскорбление богини справедливости! Ведь он ничего не умел. Совсем ничего. Мне всему пришлось его учить. Всему. Он ведь только плакать и мог. Был настолько туп, что даже штаны сам надеть не мог. Не говоря уж о чем-то таком "сложном", как огонь развести. И я его учил. Как малыша. Неразумного, неговорящего малыша. В мои-то годы мучался с этим недоразвитым, чтоб он хоть чуть-чуть научился самостоятельности. Все его знания моя заслуга...
- Значит это ты научил его шаманскому кругу? - спросил уставший от споров Сухой Корень.
- Э-э...- запнулся в своей речи старик, и чуть съежившись под взглядом шамана, слегка "отступил" - нет, конечно. Это он сам. Я говорил о хозяйственных делах...
Спасаясь от разговора, Старый Падальщик резко развернулся и, заметив идущего с охапкой травы раба разразился проклятьями и оскорблениям на тему "не то собрал, почему так мало и почему так долго" Впрочем, заговори тот по-другому, то Сухой Корень очень бы этому удивился. Вот только шамана больше интересовал Плакса. Звучащие обидные речи старика его совершенно не задевали, подтверждая его незнание языка. В то же время шаман четко уловил, что приказ "Иди сюда!" был понят прекрасно, хотя парень и исполнил его с не сразу. То есть какой-то диалог возможен. А еще Сухой Корень обратил внимание на поведении раба. Его шаг стал тверже, взгляд - увереннее, злее. Отметил он так же необычности в одежде... и несколько успокоился. Парень похоже делал крепления для одежды, а не амулеты. Довольно необычные крепления, напоминавшие те, что были на одежде, в которой Плаксу поймали. Только вот тогда Сухой Корень удивился тонкости работы и совсем не подумал, что они вполне могут стать основой для амулетов... О чем рабу знать совершенно необязательно.
- Не понимаю,- тем временем выдал Плакса в ответ на ругань Падальщика,-сложно говоришь. Не понимаю.
Старик повернулся к шаману:
- Столько времени здесь живет, а по-человечески понимать не научился. Я же говорил - тупой.
-Думаю, сейчас мой черед говорить,- ответил тот и, уже обращаясь к парню, спросил- Это ты нарисовал шаманский круг?
- Не понимаю, - последовал ответ.
- Я ж говорю, тупой...- снова встрял Падальщик. Проигнорировав замечание, Сухой Корень показал на круг:
- Ты сделал?
- Я сделал,- кивнул Плакса.
- Зачем?
-Не знаю.
- Не знаешь зачем сделал?
- Не знаю, как сказать.
- Скажи, как можешь. Что это?
- Шаги солнца.
Сухой Корень прищурился, а затем, ткнув в небо, уточнил:
-Солнца?
- Солнца,- снова кивнул Плакса и, указав на одну отметку на круге, добавил,- солнце начало,- его палец обвел полукруг,- день, и солнца нет, - палец завершил круг,- ночь.
- Дурь какая-то, - влез Падальщик, но тут же заткнулся под взглядом шамана. Сам же Сухой Корень, еще раз оглядел круг, затем медленно обошел его, внимательно рассматривая знаки.
- Почему круг разделен на две руки и два пальца?- спросил он.
- Не понимаю.
- Учитель, - неожиданно заговорил ученик,- сюда Темный Взгляд спешит. Так что Ядовитое Семечко едва за ним поспевает, А за ними еще идут Каменный Зуб, Седая Лисица...
- И сам прекрасно всех вижу, - прервал перечисление шаман, оглянувшись в сторону приближающихся людей,- или ты думаешь я уже свое племя не узнаю?..
Ожидая поучающего тумака, ученик поспешно втянул голову в плечи, но ему ничего болезненного не прилетело. Покосившись на замершего Сухого Корня, он сделал шаг в сторону, подальше от наказующей десницы. К его радости несмотрящий на него учитель никак на это не прореагировал, лишь задумчиво пробормотал:
- Никогда не видел Темный Взгляд в такой ярости... И духи мне подсказывают, без Плаксы не обошлось...
По большому счету разбираться в дрязгах племени являлось работой вождя, а не шамана. Вот только Тяжелая Рука еще не вернулся с охоты, и спихнуть на него разбирательство не получиться. К тому же, если случай запутанный, то вождь обязательно захотел бы испросить мнение духов и все равно привлек бы шамана к судилищу. Обычно у Сухого Корня подобные советы с духами вызывали раздражение, но в данной ситуации ему самому было интересно узнать, что произошло. И чем ближе подходил молодой воин, тем сильней разгоралось любопытство. Наконец тот встал напротив шамана.