Это было очень старым правилом - бояться того, чего слишком сильно хочешь.
Но ведьма выросла там, где не было ни дорог, ни особенных правил, поэтому ничего не знала. Она собирала листья осенью и украшала ими своё платье, а зимой танцевала на снегу до упаду. Люди, что видели её, считали, что она просто спятила. Некоторые пытались повторять, но на снегу было холодно, листья опадали в лужи, а от кружения под небом потом плыли цветные круги перед глазами.
Ведьма не знала, откуда взялась сама. Она говорила про себя - "Илсин", а иногда - "Элва" или "Тии", но истинным именем никто не называл её. У неё были волосы цвета памяти о пожаре в начале лета и глаза, как морёная ртуть, и Ночная Госпожа приходила к ней, ласкала дочерью и манила к своему народу.
Но ведьма любила свой дом.
Колдовству она училась у ворона, что жил в ветвях дуба в открытом поле, и у куницы, что прибегала каждый вторник и четверг, и иногда в другие дни, но никогда в среду или пятницу. Ещё её учителями были мох, дуб и кора этого дуба, и облако, похожее на боль, и далёкий грохот, и ночные клики осенью, и болотная жижа, и смерть, и нежный розовый свет на снегу, и ржаные колосья, и даже провода и вышка, что стояли на некотором отдалении от леса, где был её дом.
Ведьма прожила двадцать зим, а двадцатая весна заставила её страдать по тому, чего у нее не было. Ведьма ходила по своим полям и лугам, и спрашивала яркие цветки огневки и бледные ландыши, что росли вместе на полуночной поляне, и все они говорили ей, что среди них нет того, что ей нужно, а чтобы найти это, следует уходить далеко. Ворон и дуб молчали - они знали это тоже, но не хотели расставаться с ведьмой, потому что туда, откуда ушел чаровник, он не возвращается.
Но ведьма всё равно покинула их, потому что её звал голос, неистовый голос её сердца.
Она надела лучшее из своих платьев, похожее на лезвие крика в ночи, и бросила назад горсть рябиновых ягод, вспыхнувших алым огнем. Назад она не смотрела - дом её стал един с её тенью, не осталось и пепелища, а тень шагала за ней, кусая за пятки.
И травы обнимали её босые ноги, а потом им на смену пришел асфальт, и никто уже не мог позвать назад; только ветер шипел в уши и пытался сорвать рябиновое ожерелье с шеи.
Ведьма взобралась на крышу первого же встреченного ею дома, и осмотрела мир, что простирался дальше - он показался ей нечист и грязен, но не его она искала, а что-то внутри него, потому и засмеялась, как сойка. И пошла дальше, чужая и невидимая, еще хранимая силами своего леса, давшими ей лишь одно благословение - что никто не сможет ее увидеть, пока то, что она ищет, не предстанет перед ее взором.
И ходила среди людей невысокая женщина в рябиновом ожерелье, и все видели ее и все забывали взглянуть - маленькая женщина, которую звал неистовый голос ее сердца.
2.
Прошла весна, и лето вспыхнуло красками своих любовей, а ведьма все не находила того, что искала. Она рвала ногтями цветные рекламы и сшибала взглядом шляпы с людей, и дырявила смехом кружевные зонтики, а на закате уходила слушать рвущуюся сталь и вздыхавший чугун, но всё это не давало покоя. Она заглядывала людям в глаза и шептала в тёмных переходах по вечерам, и состригала у женщин волосы, а мужчинам прокалывала тонкой иглой мочки ушей и вдевала в них голубиные перья, заговаривая кровь в рубиновые капли.
Языки и народы не были понятны ей, и потому она с каждым говорила на его языке, но никто не отвечал ей - ведь все они были не теми, кого она должна была найти.
И ведьма шипела и плевалась, как кошка, у которой отобрали котят.
Но вот лето сделалось краше отсутствия безобразия, и ведьма зашла в один из садов людей. Там царили дым, и музыка, похожая на рубленый дым, и мысли, похожие на эту музыку, выкуренную в дождливый полдень на скамейке при библиотеке. Ведьма села за стол и пощекотала пальцем рыжую жидкость в забытом стакане, которую все здесь любили и боялись, и жидкость ответила памятью о том, что зрела в темноте и дубовой полусфере.
"Где найти мне то, чего не знаю?" - спросила ведьма хищными глазами, и было отвечено ей: "смотри".
И там, в этом дыму, на экране, маленьком слепом экране, мелькавшем среди серости и гама, увидела они лицо того, к кому звал её поиск, и в тот же миг и на неё обратились все праздные взоры.
Ибо, утратив незнание, стала ведьма жестока, сильна и неистова, потому, что голос пел в сердце её впервые в жизни.
И был день, и было небо, а потом хлопнули двери.
3.
Актер родился в Британии.
Его гнула и ломала жизнь, а он только получал больше пластики.
Ему удалось взять высокую планку - только затем, чтобы потом перебить об нее ноги.
Как давно уже он ненавидел разговоры с собственным агентом и парней из профсоюза. Без надрыва, без пафоса - просто тихо и стойко ненавидел - было за что. Всё начиналось и заканчивалось одинаково: ему улыбались.
Улыбались широко, во славу всех дипломированных дантистов Лос-Анджелеса: "У вас специфическая манера игры и внешность, да и возраст даёт знать... Но вот, я нашел неплохое предложение, посмотрите!" Предложение всегда оказывалось ролью второго плана в популярном сериале. Итан ухитрялся даже из них делать что-то интересное. Но это ничего не меняло - ему самому было скучно, а чем лучше он справлялся с оживлением ролей-трупов, тем чаще ему улыбались.
Улыбались непроницаемо, глядя, как ложится на бумагу подпись.
Вуаля, гонорар в карман. Ещё один раз Лос Анджелес в своем белом палии проводит литургию самому себе, и склоняются пальмовые ветви...
Творить за деньги - это тоже неплохо, хоть и не так быстро это понимаешь. Ты можешь жить и чувствовать себя свободным. До того момента, как понимаешь, что у всего этого тоже есть границы, и они проходят именно поперек твоего пути.
Смена агента, как показал опыт, ничего не меняла: даже те, что не улыбались, дергали углом рта. У Итана всегда была работа, но в работе не было смысла, потому что смысл был в ИНТЕРЕСНОЙ работе, а все достойные проекты срывались, будто над ним тяготело какое-то проклятье.
Уходить на покой не хотелось, даже если бы позволяли финансы. Признавать себя старым и уже ни на что не способным - тем более. В этой профессии нет возраста. Следовательно, опять сериалы? Опять трётьесортная фантастика для подростков, чтобы было, на что жить и надеяться? Spira, spera.
Сценарий у него в руках был о вампирах. Выкидыш красочного постмодернизма. Дерьмо, на которое жалко себя тратить. Жалость непрофессиональна, и он даже из этого сделает конфетку. Но так ли все начиналось?
Итан Сэндерс запустил сценарием в стенку, мятые листки разлетелись по полу.
Хотелось напиться, и в столе была початая бутылка виски, не самого плохого, но хуже стареющего актёра может быть только стареющий актёр-алкоголик. Их же полно. Но большинство имели стабильный заработок - а Итан мотался по Европе в поисках роли, Роли с большой буквы, новой, интересной, за которую бы имело смысл браться, которую можно было бы открыть, как новую страну.
Итан расхохотался.
Подростковый идеализм - Большая Роль. О чем ты мечтаешь? Ты еще это умеешь?
Садилось солнце, комнату окутывал полумрак. Белыми пятнами выделялись листки на полу, но ощущение было нечистое, словно это светящаяся плесень. Может всё же виски?
С кем будем пить? С тобою, полировка стола, или с тобою, ламповый абажур? "Покидая Лас-Вегас", а?
Или подождать, - подумал он, - пока явится Каро, добрая старушка Каро, я когда-то тебя любил больше жизни, а теперь жду не дождусь, когда хлопнет дверь и ты наконец скроешься там, в Лос Анджелесе, в этой позолоченной клоаке с витринами вместо глаз, и оставишь меня здесь. Читать очередные сценарии, писанные под коксом сопляками втрое младше меня.
И не желать видеть тебя, даже для совместной сорокоградусной дезинфекции от этих бледнокожих бацилл.
Да, дорогая. Кто же знал, что не ты подцепила перспективного актёра, а он повис у тебя на шее, не давая вздохнуть. Ты ещё не старая и довольно красивая, такие вовсю крутят романы с молодыми, а ты чахнешь возле, поддерживая иллюзию какой-то связи, щебечешь, как я то да се, когда последнее "то да сё" было лет пять назад. Тебе просто нужен консорт. Тебе лень завести собаку, потому, что её нужно выгуливать, а себя я могу выволочь наружу сам.
И постепенно, скатываясь в равнодушие, мы плывём в открытое море, которое всего лишь буря в стакане, который наполовину пуст...
Итан чувствовал плесенью себя. Такой же, как в сценарии на полу.
Что было в начале?
Дом, братья, укромные походы в театр, как в церковь, как на священнодействие, священное действие, переживание всего до малейшей капли, и впитывание игры Учителя, это в самом-то детстве, когда все так вкусно ложится на белый лист.
Лист... который действительно белый.
Итану пришло в голову, что жизнь похожа на этот лист, что сперва ты пишешь на бересте и камне, одно гниет - другое не вырубить, потом чернилами на пергаменте и папирусе, потом начинаешь писать ручкой в тетради, потом стучишь на машинке, а под конец... цок-цок-цок... Это клавиатура. SHIFT+Del, и прощай, Итан Сэндерс, ты не годен даже для того, чтобы класть тебя в корзину для мусора.
Никого не волнует, что ты сам добился того, чтобы тебя - одного! - послали в Лондон, и там вышел в люди. Что сглупил, бросив театр ради кино. Всем начхать на твои пыльные первые фильмы, произведшие фурор. Тебе прочили будущее. Его прочат кому-нибудь каждый день, а ночью, как вампиры, переливают это будущее в свои вены.
Бесконечная история, господа. Но не Михаэля Энде, нет.
Когда пришла Каролина, Итан только пригубил первый стакан.
- Ты поужинал? - спросила женщина, едва заглянув в кабинет, и не удосужившись даже подождать секунды, чтобы услышать ответ, удалилась в свою половину дома.
Дом пополам... только ванная и туалет, простите, общие.
Библиотека, полная пыли, первая спальня, кабинет, бар и безымянный чердачный закуток - его.
Гостиная, вторая спальня, холл, огромная зала, галерея - её.
Кухня принадлежит забвению.
Они заказывали ужин в разных ресторанах, но Каролина чаще ходила с кем-то, подруги, друзья, другие любовники, не важно. Итан сидел в полусумерках. Он ненавидел ревность и телефоны.
Изредка в Каролине просыпалось что-то забытое, и она начинала... беспокоиться?
Что-то моя собачка захворала. Надо бы к ветеринару. Бы.
Но сегодня под это "изредка" не попадало, туфли Каро шлепнулись на нейтральной территории - лестнице наверх - и гладкие ноги простучали в спальню.
4.
Итан распахнул двери, ведшие в сад, но воздух был жарким.
Отвратительно, всегдашне прогретым. А хотелось вернуться в Британию с ее сыростью и давлением. Но для этого в возвращении должен был присутствовать... смысл.
Он вернулся на место, к полупустому стакану.
И почти тотчас же снова, уже сам по себе, хлопнули двери, яснее обнажая шелестение листьев в саду. За окном, забранным жалюзи, мелькнула тёмная тень.
- Кто там?
Господи, есть же парадная дверь. Звонили бы в неё. Отсюда, слава Богу, не слышно.
- Я не участвую в сборе подписей, не желаю слышать о вашей секте, и не нуждаюсь в рекламных предложениях! - крикнул Итан, в надежде, что это подействует на незваных гостей, и можно будет вернуться к своим мыслям, похожим на рваную москитную сетку.
Раздался смех. Кажется, женский, не то, чтобы неприятный - скорее нетерпеливый. Молча, важно переставляя лапы, из-под занавески выплыли два черных, как сон страхового агента, лабрадора, и замерли у дверей. Одинаковые точеные морды. Отличная фактура для какого-нибудь фильма ужасов, типа Омена.
Какая-то шутка? Розыгрыш?
У его знакомых собак не было. Это он был их знакомой собакой.
- Кто вы и что вам надо? Уберите животных. Я не желаю никого видеть, особенно вас, кто бы вы ни были, - с возрастом Итан становился всё раздражительнее. Кто знает, так ли виноват был именно возраст, но способствовал обнажению негативных эмоций именно он.
- Вот ты какой, - раздалось у Итана над ухом.
Он обернулся, вскакивая.
Никого за спиной...
- Какое забавное кресло, - прозвучало уже справа.
За спиной никого.
"Допился. Всего-то два глотка."
- Итан...
Это начинало пугать. Серьёзных долгов у него не было, с преступностью не связывался, кто мог придти по душу забытого актера? День рождения у него только в январе, так что какого черта, ребята? Чья это затея? Скрытая камера, улыбнитесь, через минуту вас смотрит весь Youtube?
Доставка дурного настроения на дом. С вас 23 доллара 99 центов.
Он успокоился, пригладив стриженые волосы и отерев сухое, очень худое и острое лицо.
- Не бойся, - сказал кто-то и снова засмеялся, - не бойся, Итан.
Псы у дверей задрожали, схлопнулись в двумерных и снова обрели форму. От этого у Итана появилось настойчивое желание перекреститься, переключить ум на мантру или призвать Аллаха. Что-нибудь из того, что здесь принято.
Что делали там, дома?... Призывали Иисуса?
"Не помню", - вдруг с ужасом подумал актёр. Это... пугало куда больше. Но не успел этот испуг отрезвить, растолочь его со льдом в этом полупустом вечере, как что-то холодное само прикоснулось к затылку, под черепом, и мир начал стремительно меркнуть.
"Каскадерские трюки оговорим отдельно" - мелькнула совершенно идиотская мысль и потухла, как выключенный телевизор на медленной съемке, от краев к центру.
5.
Лба коснулась чья-то ладонь.
- Просыпайся. Очнись.
Итан вздернулся, выныривая из забвения сразу и целиком.
Рядом - никого.
Комната, похожая на номер в гостинице, только почему-то всё убрано цветами - гирлянды и связки, как в Болливудской мелодраме, да выглядывала из-под обоев в углу дранка, а под ней - ржавый потёк.
Он лежал на кровати, самой обыкновенной, четыре деревянные ножки, изголовье решёткой, но застелена она была почему-то черным шёлком и... рогожей. Осветленной. Кто-то плоховато представлял, что такое кровати.
Рядом располагалась тумбочка - чёрное же дорогое дерево и дешёвая прозрачная пластмасса отделки. Над кроватью шевелилась отражением зеркальная панель, в которой рассматривал себя, задрав вверх лохматую голову, он, Итан.
Вот и вся мебель.
Светлых обоев почти невозможно было различить под цветами и циновками, окон не имелось. Дверь оказалась заперта. Пол - холодный, из полированного камня, нещадно морозил ноги.
Ботинки обнаружились в тумбочке.
Как он сюда попал? Хороший вопрос. Ещё лучше - зачем он здесь?
А самый лучший - что устроит Каролина, увидев, что старая-добрая собачка просто перегрызла привязь и убрела орошать брандспойты и лаять на велосипедистов без неё.
- Здравствуй, - раздалось у него за спиной, когда он встал, чтобы подёргать ручку двери.
Итан быстро обернулся - никого.
- Успокойся. Тебе ничего не угрожает, - голос был мягким... и слегка язвительным одновременно.
- Хватит играть со мной в шутки и прятки. Если вам нужен шут для нового шоу, я не подхожу. Сказать что-нибудь о ниггерах или гомосексуалистах, чтобы вы меня вырезали?
- Ты смешной. Ты куда-то спешишь? У тебя есть дела?
- Да, у меня полно дел!
"Я не успел надраться! Это, линчевать мою душу, самое важное из моих дел".
- Расскажи, - попросил голос.
- Исповедь персонажам Уэллса оплачивается отдельно. Я вас даже не вижу, так что не знаю, в какую сторону врать.
- Мне расскажешь?
У стены появилась женщина. Как - он не заметил. Маленькая босая женщина в платье винного цвета и рябиновом ожерелье.
- Расскажешь мне?
"Вот это уже чертовщина. Потайная дверь? Гипноз? Я отключился? Проекция? Что это за горящий куст в пустыне? Ловко!"
- Если я вам действительно нужен - то вы выбрали крайне неудачное время для этого фарса. У меня уже есть хорошее предложение от Кэмерона Картера. И жесткий график. Откройте дверь, и я не буду звонить своему адвокату.
Женщина смотрела и улыбалась. У нее в волосах застряли листья и сухие травинки, а губы были сухими и искусанными.
Молодая. Очень. Но...
- Ты нужен.
- Зачем? - недоумённо вскинул брови Итан. - Извините, мисс, я не работаю ведущим на вечеринках и не начитываю тексты.
Женщина была симпатичная, так не похожая на пустоглазых кукол фабрики грёз. Но странная. Волосы, бусы... Сколько... странных на земле развелось! Хикки, фрики, готы, хиппи, эмо, байкеры, руферы, хопперы, панки, ещё кто-то... Итан уже и различать их разучился.
Женщина - скорее, всё-таки девушка - обошла Итана по кругу и сделала странный жест рукой, остановившись в той же точке, с какой сошла.
- Твои дела очень ждут тебя, гость мой?
Очень правильная английская речь. Но не американская. И не британская. Вообще, чёрт подери, не понятно какая, так правильно говорят только иностранцы.
- Мисс, если уж вы меня вот так вырвали, - откашлялся Итан, чуть уступая позиции и поправляя воротник, - то давайте, говорите, что вам нужно, и закончим побыстрее.
- Нужен ты, - сказала ведьма.
Ведь это была она - обыкновенная лесная ведьма. Она только училась говорить на языке слов, потому не делала ошибок там, где этого ждали... Она сняла гирлянду цветов со спинки кровати, и, подойдя к мужчине, молча надела ему на шею, тщательно оправив лепестки и свитер под ними.
- У тебя одежда ни для кого и в глазах ноябрь. Для кого ты одеваешься?
Цветы пахли дурнотно-сладко. Вопрос был странным. Женщина улыбалась открыто.
Так не бывает.
Похоже, симпатичная леди сбежала из лечебницы. Следовало быть с нею поосторожнее - не то, чтобы Итан боялся, что девушка - оборотень или серийный маньяк-убийца, просто... сумасшедшие - люди ранимые.
Надо бы аккуратно позвонить врачам, чтобы забрали. Только где он, телефон? Ау.
- А разве надо одеваться для кого-то? - спросил Итан, чтобы хоть что-то ответить.
- Одеваются для любимых. Для себя. Для чужих. Для того, чтобы смотрели или не видели. Я не знаю, зачем. Тебе все равно. Ты усталый... усталый. Так нельзя.
Женщина продолжала стоять рядом, и разглядывала лицо Итана с детской непосредственностью - обычно люди так откровенно предпочитают друг друга рассматривать только в определённых ситуациях. Она даже прикоснулась кончиками пальцев к его подбородку, затем к складке у рта и морщинке у правого глаза - очень быстро, скользяще, словно что-то проверив.
- Я вполне доволен жизнью, мисс, - вежливо ответил Итан.
Ведьма продолжала его рассматривать ещё некоторое время, а затем вдруг залепила пощёчину.
- Просыпайся, - она отступила почти в ярости, - спящий, сонный, о какой сонный, какой усталый. Я искала тебя, а ты спишь. Просыпайся, или я напущу на тебя чертей. Ты думаешь, это Тии безумна! Найди сперва свой ум. Найди, где его оставил, и проснись в то время, а тогда зови Тии. Тии придёт...
- Тихо, тихо, мисс, всё хорошо... Я попытаюсь проснуться, - покладисто бормотал актёр, ошарашенный сверх меры. С сумасшедшими нужно соглашаться. Ситуация перерастала в больной сон.
- Не лги. Ты будешь здесь, пока не проснёшься, пока не разбудишь тебя. Я не хочу говорить с тобой, пока ты спишь. Как много копоти.
Завертевшись на месте, ведьма расхохоталась, хлопнула в ладоши, и... исчезла. Только что стояла, сверкая глазами, чуть прогнувшись вперёд - и нет.
Итан коротко ругнулся.
Хмеля как не было, так и не пришло.
Но это... это Бедлам. Что эта ненормальная могла ему вколоть за время бессознательного состояния, чтобы потом такие фокусы выглядели реальностью? Что это за спецэффекты наяву? Наверное, все-таки гипноз.
Пока он сквозь зубы процеживал, как табачные плевки в вестернах, имена и фамилии возможных шутников, дверь неожиданно щёлкнула, открываясь. За ней оказалась обычная двухкомнатная квартира недорогой окраины, с единственным только "но" - ни одного окна. И наружней двери - тоже.
Итан обследовал комнаты. Всё тот же пол. Полосатые, сине-пастелевые обои. Полки с безделушками - изображения египетских божеств. Шкафы с книгами. Шекспир, Чосер, английские переводы каких-то восточных трактатов, словари, филологические справочники.
Кухня. Ванная, туалет. Прихожая - нет ни одежды на крючках, ни ковра на полу. Всё стерильно и безлично, кроме книг и безделушек.
В гостиной на столике из стекла и дерева стоял плазменный телевизор. В аквариуме плавали одинаковые золотые рыбки.
Итан вздохнул.
Похищение.
Обнять и плакать. Увы, проще и выгоднее было похитить горничную, которая являлась по воскресеньям смахнуть пыль. Её бы хватились быстрее, да и заплатили больше.
Наверное, это наказание за чрезмерную фрустрацию над своими бедами. Итан хлопнул себя по карманам - ну конечно, опять забыл чёртов мобильный телефон на холодильнике. Постоянный трезвон доводил британца до нервного тика. То, что он вроде бы кому-то "обязан" таскать за собой вредную для здоровья игрушку - ещё больше.
Телефоны, компьютеры. Когда он был молод, писали письма.
Целая индустрия конвертов, открыток и разноцветной бумаги.
Целая индустрия грёз, что можно хранить, перечитывать, рвать, жечь, прижимать к сердцу, вдыхать запах духов или старых чернил - тех милых или горьких памяток, что ломаются в пальцах и истираются на сгибах от долгого ношения в портмоне.
Теперь мобильный телефон, всеобщая верещащая зараза, которую требовалось менять раз в пару месяцев, чтобы оставаться человеком. На две кнопки больше - будто ты взошел на Эверест, а на самом деле пустота и воздух. Маленькая техническая дрянь впивалась в любое уединение, как пиявка. Итан вечно пропускал звонки и радовался каждой не прочитанной вовремя смске.
Эта тема, собственно говоря, в последнее время была одной из главных в его с Каро ссорах. Глупышка Каро нафантазировала какую-то любовницу и, следом за своим буйным воображением, уже подходила к границе "я на тебя всю жизнь убила!". Это было просто глупо. Разговаривать раз в месяц, обязательно ссориться. Будто они муж и жена, и выучили какие-то не те роли. Все это мешало сосредоточиться. Ссоры не стоят энергии, но иногда у Итана не выдерживали нервы.
Мужчина взял со столика пульт, включил телевизор, переключил пару каналов - везде одна и та же реклама. Пожалуй, тишина - и то лучше. Полистал Шекспира - хорошее издание, не чета модным покетбукам. Мелованная бумага. Обрез золотой.
"Проснись... Хорошо тебе говорить, девочка. Я просто тень отца Гамлета в застиранном балахоне. Брожу по стенам из картона, хожу по гнили датского королевства, как по воде, а веровать-то в меня и некому".
Говорят, шизофреники - они намного более чувствительны, чем обычные люди. Итан был готов в это поверить.
Половина жизни - как дурной сон. Ну, может не половина. Но последние лет десять - точно.
6.
Женщина появилась через несколько часов в той же комнате. Может быть, она там так и сидела, а исчезновение было каким-то трюком. Когда Итан вошёл, она сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и, прогнувшись и упершись руками позади себя, смотрела в потолок. Волосы падали тёмно-рыжими, искрасна-чёрными завитками.
Исцарапанные колени. Тонкое, очень какое-то самобытное, притягательное лицо.
Сумасшедшая.
- Сколько тебе лет? - спросила женщина.
- Семьдесят, - соврал Итан, - Кто ты?
Ведьма улеглась, что-то мурлыча про себя.
- Тебе меньше. Сколько из них твои? Сколько, Итан? И-тан. Итан. Итан-а-аа-а... - она пропела его имя на какой-то восточный мотив, словно возглас с минарета, - ты хочешь уйти? Куда ты пойдёшь? Тебе туда нужно?
- Я пойду, куда должен, - вздохнул мужчина, усаживаясь у неё в ногах.
"Нужно? Никуда мне не нужно. А тебе - что?"
Не понятно, как реагировать. В присутствии сумасшедших он ощущал себя... на грани. На опасной грани крушащегося мировоззрения, выстроенного с одной, для удобства всех намертво закреплённой, точки.
Которую держат под прицелом.
- Почему, - между тем извернулась ужом женщина и коснулась его руки, - зачем?
- А тебе это зачем? - пальцы у сумасшедшей были тонкие, красивые.
А вот вопросы...
- Ты спишь и не знаешь. Ты не хочешь со мной говорить? - она улыбнулась, но в глазах промелькнула чертовщинка, - Я Тии.
- А я Итан, хотя это не новость. Зачем ты меня украла, Тии?
- А тебе не хотелось тишины и покоя? - вдруг совсем другим голосом спросила ведьма. Не мечатетельно-отрешённым, а почти презрительным.
"Шизофрения", - убедился Итан, - "Расщепление ложной личности. Или как там было? Кому врезать бюстом Аристотеля?"
- Когда мне чего-то хочется, мисс Тии, я это устраиваю сам. Не правда ли, так было бы логичнее?
- Логика, - ведьма снова расслабилась и провела пальцами по его руке, задержавшись на обручальном кольце, - это очень холодный металл.
- Металл как металл, не лучше и не хуже любого другого на самом деле.
Кольцо подарила ему Каро. Они никогда не были женаты, но Итан почему-то носил эту дурацкую белую полоску. Уже очень давно. Может быть, чтобы его меньше беспокоили.
- Ты не видишь "на самом деле". Я приду завтра, - сказала ведьма, и снова пропала. Осталась только примятая постель, едва уловимый можжевеловый запах и рябиновая ягода.
А кольцо исчезло.
Итан только расхохотался.
Кольцо. Кому оно нужно. Бери, бери всё, если хочешь. Можешь и Каро прихватить, она та ещё штучка. Грязь и усталость. Где виски? Есть в этом чёртовом доме виски? Он вновь обошел всю квартиру в поисках выхода, даже пытался простукивать стены - бесполезно. Ничего не оставалось, кроме как лечь спать, мечтая о виски, или о виске, к которому приложить что-то.
Такое холодное.
В масле, чуть пахнущее металлом.
Щёлк. Кранк.
И даже грохот. Его он ещё, может быть, успел бы услышать, перед тем, как...
Это называлось "депрессия". И он даже регулярно принимал таблетки - которых в этом странном доме не было.
Но ночью ему снились только чернорыжая женщина на огромном коне, извержения вулканов и нежные белые лепестки, обращавшиеся в фосфоресцирующую во мраке разумную плесень и взбиравшиеся по копытам.
И был день, и была ночь...
7.
Его разбудил звон колокольчиков.
Из широкого окна струился свет - мягкий, почти осязаемый. Цветы исчезли, комната стала больше. На тумбочке, приобретшей вид тонконого столика, стоял завтрак.
Одежда лежала на полу, но свернутая в стопку и, кажется, выглаженная. Итан аккуратно и педантично - впрочем, как всегда - оделся. Прежде чем приняться за еду, язвительно поблагодарил хозяйку - а вдруг она и на этот раз делает вид, что невидима?
За окном был сад. Впрочем, раз уж оно появилось - рассудил Итан - то никто в ближайшие десять минут его не заберёт, можно и позавтракать спокойно. В этом тоже мало смысла, но голод - это уже прямое увеличение энтропии.
Часов в доме не оказалось, поэтому определить, сколько он уже пробыл в этом странном заключении, не удалось.
В комнате, где вчера стояли шкафы с книгами, сегодня не было ничего, кроме телевизора - старого, чёрно-белого ещё, и двери на веранду. На веранде за маленьким круглым столиком сидела ведьма, смущенно ломая пальцы. На ней было просторное белое одеяние, не прозрачное, но и не совсем матовое.
Классическое построение кадра.
Почти картина. Триптих. Две белые стены - прошлое и будущее, которые есть пробел, и в центре - яркое окно-вспышка, настоящее, carpe diem, слегка смещенное влево.
Итан поднялся на веранду по трём ступенькам. В сад спускались по пяти. Как у него дома.
- Доброе утро, хозяйка. Не расскажешь ли ты мне, где находится твой дом? - спросил он, надевая улыбку любезного гостя.
- Я не хозяйка здесь, - женщина убрала ладони от лица и посмотрела на него, склонив голову вправо, - и не знаю, что это за дом сегодня. Я напугала тебя вчера?
- Нет. Просто скажи, как отсюда добраться до ближайшего города и что это за местность.
Ведьма грустно улыбнулась.
- Я очень быстро учусь. Но я не понимаю, почему ты уходишь. Я так долго тебя искала.
- Зачем? - удивлённо спросил Итан.
- Тебя никто никогда не искал?
- Меня... никто никогда не искал, - повторил за ней Итан, пробуя слова на вкус. - Давно... никто не искал - это уж точно. Скорее я гонялся за нужными мне людьми.
- А зачем тебе эти люди? С ними было хорошо? Они что-то умели, чему ты мог научиться? Ты их любил?
- Они давали мне возможность удержаться на плаву.
Итан присел за столик напротив неё. Женщина... нет, всё-таки девушка... определённо была шизофреничкой. Иначе откуда такой дар угадывать больные мозоли? Итан поймал себя на мысли, что спокоен. Чертовски спокоен. Он, который последнее время взрывался по мелочам и мог не разговаривать не то, что с Каро - со всем миром неделями. "Да", "нет", "не знаю", "вот 10 долларов" и "как вам угодно" вполне хватало.
Отпуск от жизни, дорогой мой. Небеса послали тебе ангела, чтобы он выдернул перо из крыльев богини справедливости Маат. И дал тебе покой.
А ещё... а ещё здесь не трезвонят телефоны, не гудят машины, не булькает людское тщеславие и не орёт любимое шоу Каро, которое слышно через все стены куда лучше, чем звонок с парадного. Возможно, всё дело просто в этом.
И здесь не очень-то жарко. А сыро. И пахнет дождём.
- Как скучно, Итан, - ведьма между тем теребила ожерелье, рыжее на бледном, тёмно-рыжее на белом, волосы, кожа, одежда, просвечивающие соски, искусанные губы.
Задумчивое созерцание. Вокруг - созерцание тишины. Откуда эти книжные слова только приходят на язык...
- Просто на плаву, а плыть-то и некуда.
- У тебя глаза как у того, кто привык много смеяться.
- Смеяться? Для этого должно быть либо "зачем", либо "с кем". Второе лучше, первое чаще.
- Сказать тебе, зачем ты здесь? - ведьма встала и, подойдя к нему, присела на корточки, заглядывая сбоку-снизу-вверх в лицо и подметая белым пол, - но учти, если я скажу... Если я скажу, пять, семь, девять... То чему-то не случиться таким, каким ему лучше бы случиться. Ты должен угадать сам.
- Должен? Кому? Ну что ж, тогда позволь, я действительно угадаю сам. Только у себя дома. Скажи всё-таки, где мы? Кто тебе помогал? Зачем всё это?
Женщина подняла руку и коснулась его губ.
- Ш-ш-ш... прислушайся... слышишь?
Шелестели листья. Ничего больше.
- Ты у меня. Этот дом мой, пока я хочу. Это дом из пепла. Тебе здесь плохо?
- У меня есть мой дом.
Ведьма погладила его по щеке.
- Ты в нём счастлив?...
- А что есть счастье? Определение неразборчиво, - он не хотел говорить на эту тему.
Ведьма улыбнулась.
- Я никогда с ним не встречалась. Пойдём в сад.
- Ты мне объяснишь, как добраться обратно? - Итан начинал-таки выходить из себя. Ну сколько можно разговаривать с сумасшедшей? Очень мило, когда жизнь похожа на арт-хаус, но пусть это будет чужая жизнь.
Ему хватит и виски в сумерках. По крайней мере, он пришёл к этому сам, и этой мерой его можно мерить.
- Ты останешься здесь.
Ведьма встала и повернулась к Итану спиной.
- Здесь. Подойди.
Мужчина понял, что нужно попросту уходить.
Переговоры отменяются.
- Извините, мисс, но мне нужно домой! - и он пошел вглубь сада, так как никакой дорожки рядом не наблюдалось. Пересёк полянку и зашёл за пушистые ели, обдавшие его холодной - боже! - росой.