Аннотация: Мысль бесплотна, неуловима,неосязаема, но как интересно смотреть её изображения на лицах Homo sapiens.
Александр Серёгин
" Изображая мысли"
" У нас грамотных полно, умных мало"
В.Н. Шнайдерук
- Бердацкий! - никакой реакции,- Бердацкий! - еще громче заорал Петр Иванович.
Федя очнулся, как ото сна, хотя сидел с открытыми глазами, которыми теперь непонимающе уставился на главного инженера цеха.
- Ты почему не работаешь? Только и вижу, что ты куришь. Туда иду, он сидит, курит, обратно опять тоже самое. Попомнишь моё слово, уволю я тебя, уволю.
Федя встал и глядя вдаль, ждал, когда Солдатов закончит воспитательный монолог.
- Ты мне объясни, когда ты работаешь, ты сегодня хоть одну гайку закрутил? Ты понимаешь, за что тебе деньги платят? За работу, а не за то, что ты здесь стенку подпирал. Иди работай, я проверю.
Солдатов с чувством выполненного долга, проследовал дальше к зданию управления цеха, а Федя к себе в компрессорную.
- Чего там этот мухомор надрывался, - Солдатова в цехе не любили, спросила Надя симпатичная оператор компрессорных установок.
- Да так, работать уговаривал.
- Пусть лучше сам хоть что-то делать начнет, а то за спиной начальника ему хорошо сидится.
- Ну, он же главный инженер, ему можно, - протянул Федя и уселся на лавку. - Ты не знаешь, где мой ПТУшник?
- Где ему еще быть, накидал фуфаек и спит в раздевалке.
Федя не спеша встал и прошел в раздевалку.
- Хорош ночевать, - совсем юный замурзанный парнишка вытаращил глаза, опухшие от сна. - На тебе два рубля, сбегай в "Астру" купи мне бутылочку "червивочки". Обед скоро.
Федя Бердацкий давно работал на комбинате и на компрессорных тоже. Знал он в них все уголочки-закоулочки. Ему было уже за пятьдесят и его невысокая оплывшая фигура с выпирающим пивным животиком, примелькалась в цехе. Он всегда носил кепку, но когда её снимал, то под кепкой были такие же невыразительные сильно поредевшие рыжеватые волосы, которые он приглаживал всей пятернёй с толстыми короткими пальцами.
Федя уселся за стол в бытовке, разложил "тормозок", достал из сейфа бутылку "Золотой осени" - плодовоягодного вина, которое он ласково называл "червивочкой", внимательно налил полный гранёный стакан и выпил. Занюхал кусочком хлеба, немного подождал и лишь после этого приступил к обеду.
С точки зрения медицины, Федя, конечно, был алкоголиком, но сам он себя таковым не считал. Как-то так сложилось, что в последние годы, всё в этой жизни его стало устраивать, может он хотел не многого? Жена от него ушла давно, он уже забыл когда, детей у них не было. После этого наступила тихая, спокойная жизнь. Никто его ни о чём не спрашивал, никто не пилил. Он жил каждым, одним единственным днём. Бытом интересовался мало, главное чтобы зимой тепло, а летом всегда можно снять лишнее. Постоянно, во все сезоны ходил в лёгком спецовочном пиджачке и тяжелых, таких же спецовочных ботинках. Летом он просто не одевал под пиджак майку, а в ботинки носки. Комфорт соответствовал его требованиям.
В пище Бердацкий тоже был не переборчив, сейчас он закусывал вино салом, нарезанным крупными кусочками, также крупно порезанным хлебом и луковицей. С утра он уже принял стаканчик, потому что здорово болела голова после вчерашнего самогона. На "свежие дрожжи" винцо легло так хорошо, что до самого обеда ощущалось лёгкое состояние "шофе".
Медленно пережевывая сало, Федя думал о звуке, вчера появившемся во втором компрессоре. Он детально вспоминал, как это звучало во время пуска и как звук изменился, когда компрессор нагрелся. Он вспоминал и сравнивал другие случаи из своего опыта и постепенно к нему приходило понимание происходящего. Понимание выплывало, как луна из облака звездной ночью, освещая нужную территорию.
Федя удовлетворенно хмыкнул и потянулся за бутылкой. Налил второй стакан, такой же полный, отставил пустую тару и вдумчиво выпил. Послушал, как тепло пробегает по организму, удовлетворенно кивнул и только тогда потянулся за хлебом.
В отличие от большинства пьющих людей, Феде не требовался собеседник. У него не было потребности спросить в апофеозе: "Ты меня уважаешь"? Он довольствовался внутренним диалогом, его завораживал процесс мышления и громкое выражение чувств казалось неуместным. Это не значит, что он всегда пил в одиночку, нет. Он бывал в компаниях, но там больше слушал, чем говорил, а часто и не слушал и не говорил, а только присутствовал.
Короче всё у Феди в жизни было хорошо: налаженный, в его понимании, быт, работа, которая его интересовала больше всего другого и регулярные встречи с алкоголем. О женщинах он стал забывать и девочки, которые работали на компрессорных посменно, его уже не стеснялись.
Одна беда была в налаженной Фединой жизни: главный инженер цеха Петр Иванович Солдатов. Невзлюбил Петр Иванович Федю и всё тут. Обиднее всего было то, что первопричина этой нелюбви была чисто географическая. Солдатов был работником кабинетным, не любил он бродить по всяким компрессорным, насосным. Поэтому маршрут его движения чаще всего ограничивался проходом до управления комбината и обратно, его вызывали на различные скучные совещания, куда начальник ходить не хотел, рядом была столовая. Это был единственный постоянный маршрут Петра Ивановича и как назло, первая компрессорная, где располагалась Федина резиденция, находилась в аккурат на нём.
Как только Федя выходил из здания компрессорной поразмышлять, а заодно и покурить, сразу же на горизонте появлялся Пётр Иванович. У них никогда не было диалога, говорил только Солдатов:
- Бердацкий, ты почему не работаешь? - фраза всегда была одна и та же. На что Федя всегда молчал и ждал, когда закончится монолог главного, в котором он описывал кары на Федину голову. Что-то особенно злило Солдатова в Федином поведении, то ли видимая покорность, то ли отсутствующий взгляд, но иногда он доходил до того, что орал не своим голосом и брызгал слюной. Может его злило, что Федя постоянно был "с запахом", хотя он тоже постоянно был "с запахом".
Не знаю, был ли с точки зрения медицины, Петр Иванович алкоголиком, но жена его так называла часто. Поэтому он обычно не спешил домой, а задерживался в цехе допоздна и этим очень гордился. Он совершенно серьезно говорил, что человек дольше находящийся на работе, лучше работает, тем самым причислял себя к тем, кто лучше работает.
В цехе он сидел на должности главного инженера, но занимался в основном Техникой безопасности и всяким обязательным дерьмом, которым не хотел заниматься начальник, как например организация уборки урожая в подшефном колхозе или уборка участка дороги закрепленной за цехом в "чистый четверг".
Кстати насчет "дерьма", именно благодаря нему Петр Иванович и стал главным инженером цеха. Однажды в большом основном цехе возникли проблемы с канализацией. Солдатов слыл крупным специалистом не только в фекальной, но и в технической канализации. В процессе ликвидации этой аварии он себя положительно проявил и нечистоты потекли в правильном направлении. В награду за это, его назначили к нам в цех главным инженером, о чем скоро многие пожалели.
В принципе он был человеком безобидным, постоянно сидел у себя в кабинете, курил и пока курил, никого не трогал. То, что он курил, видно было всем, потому что, несмотря на то, что у него в кабинете было сразу две пепельницы, он выбрасывал окурки в окно. За несколько дней под окном появлялся дурнопахнущий слой табачных отходов и даже яблоня, росшая там стала засыхать. Больше всех ругалась уборщица, которой приходилось через день выколупывать из грязи десятки окурков.
Если бы кто-то, просто так, неожиданно, спросил бы у Петра Ивановича, считает ли он себя человеком думающим, он без сомнения ответил бы утвердительно, может быть, даже обиделся за такой вопрос. Федя вряд ли бы ответил сразу. Он сначала бы подумал. Несомненно, он сам себя не относил к мыслителям, о чем-то думать ему просто нравилось, тем более, если это была работа. Назвать себя человеком думающим, было бы для него слишком неожиданно.
Внешне процесс мышления у Солдатова выглядел солиднее и убедительнее в глазах общественности, а как же? Человек при должности сидит, не где-нибудь, а у себя в кабинете, не читает, не пишет, а только курит, при этом смотрит куда-то в неопределенность. Чем он может еще заниматься, если не мышлением?
У Феди с мнением общественности было сложнее, сидящий под стенкой на корточках человек в грязной спецовке, с надвинутым на глаза козырьком не вызывал ассоциаций с таким серьезным процессом, как мышление. Можно было подумать, что он отдыхает, дремлет, наконец, просто ловит кайф от принятого алкоголя. Большинство проходящих так и думали. Чужие мысли, как и душа - потемки.
Солдатов, кроме Феди, мало кого трогал. В основном он выглядывал из-за спины начальника и когда у того не было желания проводить воспитательную работу, вставлял свои "пять копеек" и отвязывался на виновного, ему казалось, что таким образом он поддерживает свой авторитет.
Начальник цеха, легендарный человек, работавший в нём со дня основания, до этого прошедший войну, четыре года в пехоте, потом еще шесть лет старшиной роты, махнул на Солдатова рукой. Толку от него, кроме Техники безопасности, не было никакого, вреда, кроме окурков, тоже особенно не было, поэтому используя его, как своего дублера на различных глупых совещаниях, Бенцианов особенно его не трогал, всё решал сам.
За спиной у начальника Солдатову было хорошо: должность приличная, ответственности никакой, но всему хорошему, когда-нибудь приходит конец. Случилась автомобильная катастрофа и бессменный начальник попал в больницу, очень на долго.
При Бенцианове, как-то всё работало само собой, люди ходили на работу, начальство не кричало. Прошло пару месяцев и начались проблемы. Причем они не приходили по одной, по очереди, а все сразу.
Петр Иванович метался по цеху, как тигр, домой стал приезжать совсем поздно, а иногда и вообще не приезжал. Даже когда в цехе ничего не ломалось, он всё равно не уезжал домой, вдруг что сломается. Сидеть в цехе просто так после работы, было как-то несерьезно, глупо, поэтому организовывались застолья, чтобы время не терять. Получалась очень удобная схема: ты еще на работе, но уже выпиваешь, значит отдыхаешь. Должностные обязанности плавно перетекают в релакс, но в случае чего, ты уже тут, а не дома на диване, быстро принимаешь меры, что очень ценится начальством.
Все участки цеха стали работать со скрипом, только о компрессорных никто не вспоминал, там стояла тишь и благодать. Единственное вмешательство в их работу Солдатова сводилось к регулярным нагоняям Бердацкому. Петр Иванович отрывался по полной, в отсутствии Бенцианова, он чувствовал себя настоящим начальником, даром, что в приказе была приставка и.о. Поэтому он всё чаще обещал Федю уволить. Солдатов теперь постоянно был на взводе, его каждый день на селекторных и очных совещаниях воспитывали за плохую работу цеха. Причем спрашивали всегда за то, что он не успел додумать, доделать, доработать. "Никто не замечает, что ты днюешь и ночуешь в цехе. Спрашивают, спрашивают и спрашивают"!!! А тут Федя, сидит, курит и ни фига не делает!
Другие начальники в цехе: участков, смен, главные специалисты от такой авральной работы устали до невозможности, ходили все злые и развлекались, как могли.
Петр Зиновьевич Зинчук был передовиком в сфере розыгрышей и приколов, накануне события, которое стало поворотным в судьбе Феди, попросил "рексов", так называли слесарей подрядных ремонтных бригад, сделать ему какой-то "левак". Расчет был обычным - бутылка самогона. "Рексы" честно выполнили свою задачу и вечером последовало вознаграждение.
Но тут надо знать Зинчука. Человек непростой судьбы - сирота, детдом, потом голод в ремесленном училище, работа с четырнадцати лет, он имел редкий юмор и склонность к театральности. Поэтому, конечно, не просто отдал "поллитру", он сразу достал тару и разлил самогон, как положено, по полному стакану, как говорится "по Марусин поясок".
- Зиновьевич, загрызть бы чем, без закуски оно как-то туго, - взмолились "рексы".
- Не понял, я вам что ресторан или магазин "Диетическое питание"?
- Ну, хоть хлеба кусочек.
- Ага, и ещё сальца с буженинкой. Ладно, у меня в кабинете на сейфе пачка "Соломки" сладкой, - Зинчук сделал хитрую паузу,- немножко дам, нечего тут объедаться. Сейчас принесу. По чуть-чуть и всё!
Зинчук пошел в здание конторы цеха, где находился его кабинет. Это было совсем рядом - метров тридцать - сорок. Зайдя в кабинет, первое, что бросилось ему в глаза, был веник в углу. Он всегда был заряжен на шутку, розыгрыш и этот случай не был исключением. Зиновьевич достал из кармана нож и вырезал из веника две палочки точно по длине соответствующих длине соломок в пачке. По цвету, они тоже мало отличались. Сложив настоящую и поддельную соломку в один пучок, он вернулся в кабинет начальника смены.
- Ну, орлы, давайте по-нашему - до дна. Посмотрим, какие вы десантники.
Зиновьевич не зря сказал "по-нашему". У него была привычка в начале застолья сразу выпивать полный граненый стакан, а потом уже как все по половинке. Для корректности, особенно когда водки было мало, он второй тост пропускал, чтобы соблюсти справедливость в распределении.
"Рексы" взяли по стакану, "соломку" Зиновьевич держал сам. Самогон был аж синий, градусов под шестьдесят. Медленно выпили, залпом в таком случае никак не получится. Зинчук ловко выдвинул каждому из них "нужную" "соломку" из пучка. "Рексы" дружно захрустели.
После целого стакана самогона не чувствуешь ни вкуса, ни запаха. Даже зрение немножко пропадает - глаза открыть трудно, так дух захватывает.
В кабинете кроме "рексов" и Зинчука было еще человек пять: мастера, начальники участка, дежурный слесарь, бригадир электриков Тимоха. Сначала никто, кроме Зинчука ничего не понял. "Рексы" дружно пережевывали веник, водка кончилась, но потом начался процесс восстановления функций вкусовых рецепторов.
- Зиновьевич, что это у тебя за "соломка", невкусная какая-то? Вроде даже не "соломка"?
Зиновьевич с непроницаемым лицом изрек:
- Это наверно кусок веника попался....Ну, вам-то всё равно.
Гогот стоял минут пятнадцать. Тимоха, бригадир электриков человек въедливый, смешливый и сам не прочь разыграть, кого угодно, раззвонил об этом на весь цех уже на утро. Так что в десять, когда начался обход, все были в курсе и "рексам" не давали прохода от всяких шуточек.
Комиссия по ТБ прошла по одному объекту, по другому, зашли в "бытовки" к "рексам", там как всегда был бардак. На шкафчиках на палец пыли, на полу кроме месячной грязи еще бумажки, ветошь. На замечание Солдатова:
- Хоть бы полы подмели.
Зинчук саркастически заметил:
- Куда там, все веники погрызли. - Членов комиссии скрутило от смеха.
Смеялся и сам Солдатов, особенно когда ему разъяснили вчерашний случай. Настроение было положительным и ничто не предвещало беды.
Первая компрессорная, как объект самый близкий к управлению цеха, был выбран последним для посещения. С точки зрения Техники безопасности там было в принципе всё в порядке. Пожарный инвентарь и документация на месте, оператор предупреждена и каску одела, как полагается по правилам, только с Федей были некоторые проблемы. Ему бы вообще куда-нибудь спрятаться, кто бы его искал, но случилось всё не так.
С вечера Федя крепко набрался самогона и даже не добрел до собственной кровати. Постелью ему была гора ветоши на повысительной насосной. Случай, в принципе, не был чем-то из ряда вон выходящим, зато на работу он не мог опоздать по определению. В семь утра сменялись машинистки и его выгоняли обязательно. Самогон попался ядреный и после принятия утреннего стаканчика "червивки", Федю развезло не хуже, чем вчера. Через пару часов это почти прошло, но "выхлоп" был такой, что с ног сбивало и даже видавшие виды операторши, брезгливо отворачивались, сморщив носы. Запах был убийственным, так что о возможной встрече с Солдатовым Федя думал с содроганием.
Вчерашний вечер он помнил смутно, но один разговор крепко втемяшился ему в голову, речь шла, как раз о запахах похмелья. Собутыльник с пеной у рта убеждал, что, если после всего этого хлебнуть полстаканчика солярочки, то запах отбивается напрочь и можно спокойно дышать в лицо любой медицине.
Как назло, у Феди под рукой не было стаканчика с соляркой, а время шло и что-то надо было решать. Не имея времени на размышления, Федя бросился к ближайшему компрессору. Под каждым стоял большой поддон, наполненный отработанным индустриальным маслом, соляркой, которой протирали запчасти и прочей грязью. Недолго думая, Федя стал на четыре точки и стал хлебать эту жижу из ладошек. За этим "благородным" занятием его и застала комиссия в полном составе.
Федя и так не отличался многословием, а сейчас у него просто отобрало речь и, кажется даже слух. Потому что, когда орал Солдатов, а орал он так, что заглушал звук компрессоров, Федя его не слышал. Смотреть без смеха на стоящего по-собачьи Федю было невозможно. Его физиономия, вымазанная от уха до уха, его круглые невинные глаза выражали скорее удивление, чем страх или раскаяние.
Солдатов разошелся не на шутку, его просто трясло от злости и возмущения. Он вылил на Федю весь свой страх и озлобление, скопившиеся за время отсутствия Бенцианова. Члены комиссии прятали улыбки, но заступиться за Федю не решился никто. Последствия были печальными, Бердацкого уволили по статье "за нахождение на рабочем месте в нетрезвом состоянии", фактически с "волчьим билетом".
* * * *
Больше месяца Петру Ивановичу было хорошо - спокойно, Федя его не раздражал. Теперь он не просто проходил мимо первой компрессорной, он её не замечал, как в прочем и все остальные компрессорные. ПТУшник слонялся в одиночку, забытый всеми.
Начальство активно спрашивало Солдатова за различные другие участки работы и ему некогда было расслабиться. Он даже не успевал задумываться, как со всем этим справлялся бессменный начальник цеха, того почти никогда не склоняли на совещаниях, а наоборот даже хвалили. Солдатов больше всего злился на всех и вся. На начальников злился тихо, на подчиненных громко крича, называя их бездельниками и хватаясь за сердце.
Компрессорное счастье закончилось месяца через полтора. Агрегаты начали "сыпаться" один за другим, но заниматься ими было не кому. Федя канул в лету, а одинокий ПТУшник умел только толково бегать за вином.
Начальник участка пытался докладывать о ситуации Солдатову, но тому было не до этого. Бросив: "Разбирайся сам", он разговор закончил. Как-то ни до кого не доходило, что на компрессорной что-то может не работать.
Гроза наступила в темную осеннюю ночь. Последний компрессор издыхал, а в резерве ничего не было. Совершенно нечаянно, не специально, сжатый воздух перестал поступать на фабрику. Тут-то выяснилось, что без пневмообрушения не всегда получается главный технологический процесс, в котором весь смысл существования комбината.
Солдатова подняли ночью с постели. Начальник призводственного отдела комбината, разбуженный диспетчером комбината пятнадцатью минутами раньше не стеснялся в выражениях. Придурок, было самым корректным словом в его тираде.
Солдатов поднял также, примерно теми же словами, своих коллег. Ночной консилиум пришел к выводу, что пациент, в смысле компрессорное хозяйство, скорее мертв, чем жив. Уже утром бригада ремонтников была переброшена с насосных станций, но ввиду того, что они были специалистами в другой области, у них не очень получалось качественно заниматься ремонтами таких агрегатов.
Резервных агрегатов, которых всегда было пруд пруди, стало не хватать. Из пяти агрегатов на станции должен был работать всего один, но теперь почему-то так получалось, что остальные четыре стояли разобранные, в ремонте. Всё, на первый взгляд, было объяснимо и логично. Какие-то компрессоры были сломаны по механической части, какие-то по электрической, там залегли клапана, а там внепланово, совсем необъяснимо сгорел двигатель. Наконец, когда этот последний рабочий компрессор вдруг тоже останавливался, телефон в кабинете Солдатова становился красным, оказывалось, что план всего комбината зависит именно от сжатого воздуха и если компрессор не запустят, и воздуха не будет, то всё будет просто ужасно, а для Солдатова в особенности. Начальники его сначала предупреждали, потом грозили, потом просто орали, иногда даже матом. Жизнь из-за этих компрессоров превратилась в сущий ад.
Пётр Иванович принимал меры. Он жутко воспитывал начальника участка. Тоже кричал и тоже грозился, но тот был парень хитрый и у него всегда было логичное объяснение любой ситуации. Устаревшее оборудование, нехватка запасных частей, наконец, нехватка людей.
Вызвав в очередной раз Кавуна - своего ближайшего заместителя по этой части. Солдатов покричал на него для порядка пару минут, затем в более спокойном тоне рассказал, как над ним только что поиздевался начальник производственного отдела комбината и задал самый главный вопрос
- Витя, что делать? Нас же уволят,-- имея в виду, себя.
- Не хватает запчастей, не успеваем. Людей не хватает.
- Где ж я тебе их возьму?-- застонал Солдатов
- А я где возьму? Восемь компрессоров в ремонте. - Просто заорал Кавун. Он, хотел уколоть Солдатова и вспомнить за Федю, но промолчал.
Пришлось идти Петру Ивановичу на поклон в управление и просить запчасти и дополнительную бригаду ремонтников. Наверху так достали эти компрессоры, что они без уговоров дали всё, что просили. Началась эпопея с ремонтами.
Бригада разбирает, собирает. Разбирает, собирает. Не успевают.
Пришлось Солдатову еще раз идти в комбинат просить дополнительную бригаду. Дали. И так четыре раза. Компрессорные из колхоза "Тыхе життя" превратились в главные объекты цеха. Народу, как на Первомайской демонстрации. Одних бригад ремонтников - пять. Все при деле - гайки крутят. Плюс из начальства кто-нибудь обязательно - контролируют, интересуются. Стали проводить специальные оперативные совещания по вопросу обеспечения комбината сжатым воздухом. Петр Иванович на утреннем селекторе традиционно в первую очередь отчитывается за производство сжатого воздуха, и также традиционно получает втык, эмоции через край.
Как выяснилось, в процессе различных совещаний, крайне сложно обеспечить бесперебойную работу компрессорных станций. Столько проблем: оборудование старое, запасных частей катастрофически не хватает, с людьми совсем завал. Где их брать в достаточном количестве? Хоть открывай спецПТУ.
Так прошло полгода.
* * * *
Бессменный начальник цеха наконец-то вернулся из больницы. Ему, конечно, Солдатов рассказывал о положении в цехе, кое-что, но видимо не всё. Борис Яковлевич Бенцианов был сильно удивлён, когда в первый же рабочий день получил сильнейшую взбучку за срыв работы фабрики из-за отсутствия сжатого воздуха. Разъярённому начальству всё равно, какой день ты работаешь даже после длительной болезни.
Он тут же вызвал всех причастных к себе на разбирательство и все они целый час очень убедительно рассказывали о своих трудностях. Не поверил он им. Сам пошел по компрессорным разбираться, а там! Больше половины агрегатов разобраны, остальные работают, но почти все "на ладан дышат". Тридцать человек гайки крутят и никто не может объяснить, когда всё это заработает.
Целую неделю смотрел на всё это безобразие и думал, что делать, Бенцианов. Наконец, после очередного селектора, не выдержал и вызвал к себе Кавуна.
- Виктор, найди мне Федю.
- Борис Яковлевич, он спился.
- Я тебя не спрашиваю, где он и что делает. Я тебе говорю, найди и приведи сюда, чтоб он передо мной стоял. Здесь! Ты меня понял?
Кавун знал жесткий нрав бессменного начальника, поэтому сел на свою "Яву" и спустился на Комсомольский поселок. Когда-то, в пятидесятых годах, его комсомольцы построили на пару с досрочно-условно освобожденными. Дома в поселке были в основном старые кирпичные, были сборнощитовые деревянные, их еще называли "финскими". Все они выглядели запушенными с ободранными фасадами и грязными стёклами в давно некрашеных окнах. В одном таком "полудеревянном" доме жил Федя.
Пройдя по скрипучей лестнице со стертыми ступенями и качающимися перилами, Виктор Александрович оказался перед грязно-коричневой дверью с фанерными филенками. Её явно, кто-то недавно пытался ремонтировать, при, чем не очень успешно. Сделано это было топорно, вставленный кусок толстой фанеры не окрашен, приколочен грубо с загнутыми гвоздями. Замок на место вставили, но свои функции он так и не восстановил - дверь была незакрыта. Кавун открыл дверь и вошел в квартиру.
В коридоре и первой комнате не было никакой мебели даже стульев. На полу валялись газеты и еще какой-то хлам. Он прошел дальше. Вторая комната отличалась более насыщенной обстановкой. Здесь был стол и металлическая кровать с никелированными шарами, стульев не было и здесь. На полу стояла большая эмалированная миска с грязной водой. Эмаль во многих местах оббилась и металл поржавел. Пол давно не мыли, на стенах по углам отстали обои, видимо от сырости, в других местах они были просто оборваны. В углу была куча тряпья, напоминающая чью-то одежду. Воздух в квартире был спертым, с запахами окурков дешевых сигарет и кислоты несвежей пищи.
Постельное бельё на кровати было представлено только старым засаленным цветастым одеялом, из которого местами торчала клоками грязно-серая вата. Оно было брошено прямо на металлическую панцирную сетку, на нём лежал хозяин жилища. Не трудно было предположить, что хозяин устал не от трудов праведных, кроме храпа он издавал еще и жуткие запахи. Не смотря на то, что на дворе стоял ноябрь, а в оконной раме не хватало два стекла, это только поддерживало бодрящую температуру, но не достаточную вентиляцию.
Федя лежал, скрутившись калачиком, подложив под голову кулак вместо подушки, видимо замерз. Температура в помещении мало отличалась от уличной. Разуться и тем более раздеться он не удосужился, поэтому ботинки на босу ногу уютно смотрелись на одеяле. Одет он был в обычную х/б спецовку, но по холодному сезону под пиджаком виднелась майка грязно-голубого цвета.
Кавун толкнул его несколько раз. Пару минут Федя не очень понимал, где он и что с ним. Над его организмом активно работал похмельный синдром. Наконец он сел на кровати и ничего не соображающими глазами уставился на Виктора Александровича.
- Федя, ты живой? - спросил Кавун.
Глаза стали приобретать осмысленность. В них даже мелькнула искорка радости, но тут, же потухла. Он несколько секунд помолчал, потом выдохнул:
- Живой, Витя.
Они знали друг друга не один десяток лет. Когда-то вместе работали в одной бригаде слесарями, вместе за девками бегали, водку пили. Это уже потом Витька стал начальником и Виктором Александровичем.
- Поехали в цех, Бенцианов видеть тебя хочет.
Федя не задавал вопросов, не возражал. Он, как робот встал с кровати и пошел на выход, не попытавшись умыться, или как-то по-другому привести себя в порядок. Кавун покрутил головой.
На мотоцикле они очень быстро оказались в цехе. Шеф был на месте и с нетерпением ждал именно их. С утра он уже успел получить свою порцию нехороших эмоций на "селекторе" и был готов на самые решительные меры.
Когда Кавун с Федей ввалились в приёмную, у секретарши Оли, не смотря на её молодость, чуть не случился удар. Она работала всего второй месяц и очень внимательно следила за порядком в зоне своей ответственности, что понравилось Борису Яковлевичу. Он ведь тоже любил порядок, недаром после войны столько лет прослужил старшиной роты. В приёмной была всегда идеальная чистота и порядок. Оля следила за модой в нарядах и прическах, тщательно подбирала даже парфюм для фонового запаха в помещении.
Кавун не всегда источал приличные запахи, он как бывший слесарь не гнушался лазить по канализационным колодцам и прочим неприятнопахнущим местам, Оля к этому уже почти привыкла, но запах и вид Феди её поверг почти в истерику. Она его никогда не видела раньше и сейчас этот небритый, ужасно пахнущий мужлан вызвал у неё не столько чувство отвращения, сколько - ужаса.
Кавун, видя такую реакцию, взял ситуацию под свой контроль:
- Шеф у себя?
- Д-д-д-а, - почти прошептала Оля.
Они вошли в кабинет.
Бенцианов довольно долго смотрел на Федю. Он, конечно, знал жизнь, понимал ситуацию и ожидал увидеть опустившегося человека, но до такой степени?!!!
Федю трясло, то ли от волнения, то ли от страха, он всегда побаивался бессменного начальника цеха. Может просто "колбасило" с жуткого "бодуна". Он не мог совладать с руками, то засовывал их в карманы, потом, спохватившись, сцеплял их за спиной, они вырывались и тряслись с жуткой амплитудой.
Бывший начальник и бывший подчиненный, долго и молча, смотрели друг на друга. Может у кого-то из них и мелькнула мысль: "Он может меня сейчас спасти". Пауза затянулась, куда там МХАТовской.
- Ты работать будешь? - наконец спросил Бенцианов.
- А, что возьмете? - Ответил Федя вопросом на вопрос. В этом коротком ответе-вопросе было всё и радость, и страх, и недоверие.
- Витя,- обратился Бенцианов к Кавуну,- бери его и веди сейчас в баню. Пусть отмоется, отчистится, выдай ему новую спецовку. Новую, не б/у, с фуфайкой и сапогами, как положено. Дальше сам знаешь куда, пусть свои грехи отрабатывает.
- Спасибо, - только и выдавил Федя.
- Спасибо, - проворчал и отвернулся начальник, - ты у меня только попробуй выпить. Я тебя не только уволю, я тебя похороню сразу.
- А ты за ним смотри, - это уже Кавуну, почти крикнул Бенцианов,- а то я вас обоих закопаю!
- Борис Яковлевич, а я причем?
- Сам знаешь, идите уже, - сморщился, как от лимона, начальник.
* * * *
Через месяц забрали первую бригаду назад на фабрику, там снова был завал. Через два еще одну, потом все остальные. Остался опять Федя сам со своим ПТУшником.
Он снова с удовольствием слушал, как работают агрегаты, улавливал в их голосах только ему одному известные нюансы. Иногда он часами сидел под стенкой компрессорной курил и думал о самом главном в своей жизни, об этих железных монстрах, гудящих в здании. Когда выдавался особенно сложный случай, он даже не спал ночами, как мать над своими больными детьми.
ПТУшник по-прежнему бегал в "Астру", доставлял Феде любимую "червивочку", это уже был другой парнишка, но такой, же замурзанный и вечно сонный. Пить, конечно, Федя меньше не стал, но теперь обычно, был чисто выбрит и спецовка на нем была более менее чистая, не так как раньше.
Наступила весна и Федя всё с большим удовольствием выползал из помещения под стенку греться на солнышке, курить и думать.
Под этим ласковым весенним солнцем Солдатов с начальником возвращались из управления комбината в цех. Петр Иванович уже обрел спокойствие и уверенность за вновь появившейся спиной бессменного начальника. Волнения предыдущих месяцев подзабылись, негативное общение с начальством свелось к минимуму и жизнь вошла в привычную колею. Главным занятием снова стала любимая техника безопасности, за которую он регулярно распекал подчиненных и присутствие на многочисленных совещаниях посвященных очень "важным" аспектам жизни комбината хозяйственным и культурным. Сейчас он был занят организацией очистки участка автодороги закрепленной за цехом к празднику Первого мая. Он неуклонно боролся с пьянками и прогулами, любил повоспитывать праздношатающихся, с его точки зрения, рабочих и ИТР. В отличие от начальника, который воспитательный процесс проводил обычно у себя в кабинете и часто тет-а-тет, Солдатов любил воспитывать публично, на людях, громко отчитывая и упиваясь своей властью. Эффект от воспитаний начальника оставался надолго, иногда на всю жизнь, рассказы Петра Ивановича забывались, зайдя за угол, но он не переживал или не замечал этого.
Федю после его возвращения, он не трогал, не до этого было. Солдатов активно участвовал в возрождении, ним же угробленного цеха, дни и ночи проводя на посту. Компрессорные возрождались, как-то сами по себе, проблем хватало на других участках. Да и Федя подсознательно избегал встреч с главным инженером. Он о нем не думал, даже не вспоминал, но какая-то внутренняя сила уводила его с пути Солдатова.
Сегодня, Федя разнежился, он присел на корточки на своем любимом месте, солнце светило тепло и так ярко, что он опустил на глаза козырек своей новой, но такой же, как и раньше, кепки восьмиклинки и закурил. В новой жизни Бердацкий поменял подход не только к стилю одежды, теперь он регулярно ее стирал, не только к гигиене, регулярно брился, он теперь курил, не "Памир", или как называли эти сигареты "Нищий в горах", а "Приму" в более красивой красной пачке и на четыре копейки дороже. Фильтра в них тоже не было и после курения, на губах оставался коричневый налет, но Федя искренне считал, что эти "не так садятся на легкие".
Время было предобеденное и он расслабился в предвкушении стаканчика "червивки" уже принесенной ПТУшником. Его мозг позволил себе отвлечься от размышлений о компрессорах, но не вовремя.
У Солдатова тоже настроение было хорошее, даже веселое. Они шли с Бенциановым с совещания, на котором их цех хвалили. Петр Иванович, по праву относил эту похвалу и к себе, и от этого бойко излагал свои соображения по премированию сотрудников цеха, начальник слушал не внимательно.
Главный инженер был очень увлечен своими рассуждениями, иногда даже энергично жестикулировал и тут у него прямо перед глазами возник Федя, сидящий на корочках в надвинутой на глаза кепке и с дымящейся сигаретой в уголке рта.
Что-то взорвалось в мозгу у Петра Ивановича, может, сработал рефлекс, выработанный ранее за много лет, его просто подбросило на месте и он заорал:
- Бердацкий, ты почему не работаешь?
Федя не сразу сообразил, откуда голос, наверное, отвык, поэтому не спеша приподнял кепку и посмотрел перед собой. Такое возмутительное поведение еще больше распалило Солдатова:
- Ты почему не на рабочем месте, еще десять минут рабочего времени? Распустился совсем. Работать надо, а не прохлаждаться с сигаретой.
Федя встал, хмуро посмотрел на главного инженера, плюнул и зашел в компрессорную. Солдатов задохнулся от возмущения, но увидев, что начальник прошел вперед метров двадцать и остановился, как бы его, ожидая, Петр Иванович быстрым шагом, почти бегом последовал за ним.
Начальник медленно шел погруженный в мысли, когда Солдатов его догнал, он остановился и посмотрел на своего первого заместителя, как будто первый раз его видел. Тот удивленно приподнял брови, абсолютно не понимая настроения Бенцианова. Тот немного помолчал, потом подбирая слова, начал:
- Видишь ли, Петя, воспитывать подчиненных нужно, но, как бы тебе это попонятней сказать, думать надо, кого, когда и как. Короче говоря, если ты еще раз Федю тронешь, - последовала длинная пауза, чувствовалось, начальник подыскивал слова, - я тебя уволю, на хрен.
У Петра Ивановича округлились глаза, начальник почти никогда не матерился.
- Борис Яковлевич, я же хотел как лучше, они ж распустятся, потом ничего не сделаешь. Я ж как лучше, вы не подумайте.
Бенцианов взял Солдатова за пуговицу плаща и тихо, с едва ощутимой тоской в голосе добавил:
- Думать, Петя, надо, думать, а не изображать мысли.