Аннотация: Главная тема текста - нынешнее состояние русского языка.
Ударим мокроступами по модемам и сканерам!
"Культура гибнет!!" Еще недавно этот лозунг витал над нашей необъятной как предвестие Апокалипсиса. Люди, кричавшие о неминуемой смерти культуры, не были, конечно же, дураками. Хотя... Кажется, они не вполне понимали, о чем кричат. Строго говоря, культура - не более (и не менее), чем нормальная среда обитания человека. Та среда, в которой человек определяет и осуществляет себя как общественное животное. И в этом смысле, культура просто не может погибнуть. До тех пор, пока не погибли все мы. Даже если исчезнут музеи, театры и картинные галереи, отключится радио и телевидение, сгорят книги и закроются университеты, культура останется. Просто потому, что иначе мы не можем.
В результате, конец света в очередной раз отложен, и ситуация развивается именно так, как и предсказывали оптимисты. Стоило экономике чуть-чуть ожить после долгого спада, и сразу же отыскались деньги на культуру. Даже "новые русские" вроде бы поняли, что финансировать театры - дело престижное. Великим ренессансом происходящее не назовешь, но фильмы снимаются (в том числе, совсем неплохие), книги издаются и пишутся, музеи потихоньку ремонтируются.
Следующим по значимости лозунгом - после гибели (или возрождения - кому как больше нравится) культуры - долгое время был: "Создадим себе национальную идею!". Чтобы, как водится, ударить ей по бездорожью и разгильдяйству. Вырастить идею в пробирке кремлевским алхимикам не удалось, но и здесь уже наметился некоторый прогресс. Связанный не столько с усилиями власти, сколько с постепенным формированием среднего класса.
Третья тема, будоражившая умы журналистов и общественных деятелей последние 10-15 лет, - гибель (или опять-таки возрождение) русского языка. Помните, году в 86-м вспыхнули споры по поводу твердого знака?
Корова, твердая, как знак
Замечательный ученый, один из отцов-основателей современной лингвистики Фердинанд де Соссюр давным-давно доказал, что правописание никак не влияет на произношение. Первое всегда очень сильно (на десятилетия, а то и века) отстает от второго. И уж тем более не влияет на значение слова, которое формируется совсем по другим законам. Станем ли мы писать "карова" (как говорим) или "корова" (по нынешним правилам), мы все равно будем иметь в виду жвачное домашнее животное, дающее мясо и молоко. Вот если коровы вдруг одичают или - о чудо! - превратятся в существа, производящие вино из воздуха, тогда изменится и значение слова.
Нас, однако, доводы сухарей-ученых никогда не интересовали. Мы предпочитаем говорить не о реальности, а о символах. И твердый знак для нас - именно символ. Не только старых правил грамматики, но и старого (досоветского) образа жизни. В книжке, изданной в 20-е годы, я вычитал однажды замечательный аргумент. Оказывается, в страшные годы царизма мерзкая буква алфавита способствовала... угнетению малоимущих! А все дело в том, что огромное количество твердых знаков, употребляемых в окончаниях слов, вело к дополнительному расходу бумаги. Чем больше бумаги расходуется, тем дороже стоит книга, тем сложнее ее купить пролетарию и крестьянину.
Соответственно, в 80-90-е годы, когда мы активно боролись с пережитками другого (совдеповского) прошлого, горячие головы потребовали незамедлительно вернуть народу утраченное достояние. Как будто с возвращением твердого знака (заметьте, кстати, - не какой-нибудь там ленивой "фиты", не сомнительной буквы "ять"), мы и сами обрели бы счастливую жизнь при добром батюшке-императоре.
Язык мой - враг мой
Притихнув на некоторое время, споры о языке разгорелись вновь буквально в последние месяцы. Сразу на нескольких телеканалах прошли передачи, посвященные этой проблеме. Особенно усердствует государственное РТР. В программе "Процесс" даже обсуждался вопрос о введении специального закона. Закона, который карал бы со всей строгостью за нарушение правил произношения и грамматики.
Нынешней российской власти вообще хочется подчинить себе абсолютно все. Не случайно едкие журналисты обозвали Владимира Путина "русским немцем". Наш президент, похоже, большой поклонник "прусской модели" общества. Мечта ефрейтора: построить народ по ранжиру и ждать наступления неминучего счастья.
С гиблым федерализмом уже разобрались; вольнодумные СМИ дожимают, как могут; "двуглавые", царско-советские символы государства утверждены; финансовая разведка (вместо нынешнего заГНИвшего МНС) подарит нам прозрачные кошельки и сейфы; в воздухе витает идея организации нового КГБ; а болтливых политиков приструнит новый закон о партиях. Что еще не охвачено деятельным вниманием сверху? Ну конечно! Язык! Он, как известно, враг мой. К тому же - великий и могучий.
В своем желании защитить, уберечь и строго ранжировать родную речь наше государство не одиноко. В том же направлении работают французы. Невероятно трепетно к своему языку относятся японцы. В какой другой стране мира чисто лингвистическим проблемам могут быть посвящены первополосные материалы газет? Только в Японии (ну и у нас, конечно, если за дело берется такой великий языковед, как товарищ Сталин).
Страна восходящего солнца - действительно самая читающая. Там издается больше всего литературных журналов, поэтические сборники становятся национальными бестселлерами и публикуются миллионными тиражами. Писателей в современной Японии примерно столько же, сколько их числилось в бывшем Союзе писателей СССР.
Но именно опыт Франции и Японии свидетельствует: проконтролировать язык, пустить его развитие в какое-то определенное русло никак невозможно. Меняется жизнь, и одновременно меняется речь. В том числе, за счет заимствований. "Модем" и "драйвер", они и в Африке - "модем" и "драйвер". И ничего тут не поделаешь.
В худшем случае, язык "расслаивается" на официально признанный "верх" и неофициальный, народный "низ". Причем, "верх", лишенный подпитки "снизу", становится искусственным и постепенно засыхает, как засохла и умерла средневековая латынь.
Власти дореволюционной России тоже предпринимали попытки хоть как-то проконтролировать развитие языка. Особенно в те времена, когда режим взял на вооружение триаду "православие - самодержавие - народность". И все равно "мокроступы" не прижились, а "калоши" остались "калошами". Этим словам не удалось стать даже синонимами. Вы можете представить себе моду на мокроступы? Зато мода на калоши была.
То же самое и теперь. Словечко "консенсус", к примеру, все реже употребляется в обычной речи, с газетных страниц оно перекочевало в сугубо научные труды по социологии. Наши политики приходят к "согласию", заключают "соглашения" (на худой конец - "компромиссные").
А вот слово "тинэйджер" все-таки прижилось. Его значение уже отличается от значения слова "подросток". Последний слишком нагружен "общими" смыслами. Тут и подростковые болезни, и подростковая психология, и Достоевский с его романом. Зато "тинэйджер" - подросток исключительно современный. Или, скажем еще точнее, - "модерновый".
Как коннектятся криэйтеры
Но если бы дело было только в заимствованиях! Не отдавая себе отчета, мы говорим и пишем, по сути, на четырех разных языках.
Первый можно обозначить как "правильный русский". Он сложился к началу ХХ века и был "законсервирован" интеллигентами, не слишком довольными советской властью. В 20-70-е годы говорить на "правильном русском" значило для образованного человека примерно то же, что ходить в церковь. Воспринималось это как тихая фронда по отношению к "совку" и принятому в "совке" наречию.
Однако совдеповский новояз, созданный для целей пропаганды и постепенно превратившийся в бюрократической словоблудие, тоже никуда не делся. Достаточно послушать, как говорит большинство наших политиков и начальников, чтобы понять: "совок" жив!
Третий язык - "народная речь". Она отличается и от правильного русского, и от советского новояза. Она переполнена так называемой "ненормативной лексикой", в ней бытуют выражения из тюремного, армейского и профессионального жаргонов.
Четвертый язык - молодежный и бизнес-сленг. В нем огромное количество музыкально-компьютерной, экономической, социологической терминологии и других англицизмов (плюс подарок с Востока - "нинзя" вместо "витязей" и "рыцарей"). Типичный вариант словоупотребления: "Ну, пока! Сконнектимся!" (от англ. connection - связь, соединение). Это один тинэйджер кричит другому тинэйджеру на прощание. Или: "Будем считать, что ты себя отпозиционировал. Пойдешь ко мне в штат? Криэйтером". - "Это творцом? Если перевести?" - "Творцы нам тут на х... не нужны. Криэйтером, Вава, криэйтером" (диалог двух рекламистов из романа Виктора Пелевина).
Все четыре наречия, само собой, не существуют изолированно. Они постоянно перемешиваются (как в том диалоге). Но ни одно из них не может претендовать на звание "эталонного", "образцового" русского языка. Публицисты любят задаваться вопросом, каким должен быть образцовый язык новой России. А стоило бы спросить по-другому: кто станет носителем, кто будет говорить и писать на эталонном языке?
Разночинцы юбер аллес
"Правильный русский" (многие нормы которого действуют до сих пор) активно формировался в 60-е годы прошлого века. Тогда на сцене появилось новое сословие - разночинцы. Строго говоря, появилось-то оно раньше, но именно в 60-е годы, благодаря реформам Александра II, разночинцы осознали себя как общность, готовую и способную взять ответственность за судьбу страны. Именно тогда им и понадобился свой язык, который должен был отличаться и от языка дворянства (русско-франко-англо-немецко-итальянского), и от языка простонародия, и от профессионального жаргона купцов и чиновников.
"Правильный русский" разночинцев как бы синтезировал существующие наречия. Грамматические правила опирались на практику писателей (от Пушкина до Горького), а правила произношения - на практику московских (не петербургских!) театров (прежде всего, Малого, затем - Художественного). Вспомните речь старых интеллигентов. Они "говорят, как пишут". В этом и состоит главная особенность эталонного языка.
А что происходит сейчас? Кто сегодня способен стать законодателем языковых норм? Да, собственно, никто. По той простой причине, что класс, готовый сыграть главную роль в обществе, у нас в стране пока не сложился. Все существующие социальные группы (от рабочих и крестьян до интеллигентов и "новых русских") - в той или иной степени, маргинальны, они располагаются с краю, а не в центре, не на пересечении общественных связей.
В центре мог бы встать средний класс (сделавшись одновременно законодателем в области идеологии и культуры), но он пока недостаточно силен, малочисленен (по данным журнала "Эксперт", проводившего в прошлом году специальное полномасштабное исследование, к среднему классу имеет смысл причислять около 4 млн. человек) и, главное, разобщен. Он пока только формируется. Ему еще предстоит заявить о своих правах.
Все это - причины, по которым сегодняшний русский язык зачастую напоминает "сумбур вместо музыки". Воздействовать на причины сложно. Нужно способствовать (или не мешать хотя бы) экономическому росту, нужно поднимать благосостояние школьных учителей и преподавателей вузов до уровня среднего класса... В общем, много чего нужно делать.
Куда как проще и привычнее бороться со следствием. Федерализм подменить вертикалью власти, скрестить орла с красным знаменем и убрать наконец из всех словарей ужасную иностранную "демократию"! Ведь, согласитесь, русское "верноподданничество" гораздо приятнее уху.