Аннотация: История первая - чистая правда, хотите верьте, хотите нет. ;)
ЖЭКовские баяны: история первая.
Эта история случилось со мной году в две тысячи втором, я тогда работал техником в ЖЭК-е. Работа была не то чтобы из лёгких, приходилось постоянно бегать тормошить дворников, уборщиц, выслушивать жалобы жителей и крики начальства. Помимо всего этого, периодически нужно было проверять чердачные и подвальные помещения, гонять оттуда расплодившихся тогда бомжей и бывших диких, а ныне прикормленных теми же жителями собак и кошек. Так же, помимо всего вышеописанного в мои обязанности входило участие в комиссиях, любых, касающихся жилья и территории.
Тот год вообще был богат на события, хорошие и не очень, не успело ещё отболеть в голове дембельское похмелье, как гражданская жизнь начала затягивать в свои водовороты. Нужно было искать работу, что в общем то было не так уж и легко, кому был нужен двадцатилетний лоботряс, сразу после ПТУ попавший в армию. Весь мой рабочий стаж на то время составлял три месяца практики в ЖЭК-е, которая проходила примерно как в старом фильме "Афоня", вот я и решил попробовать устроиться сантехником, надеясь, что в голове остались ещё хоть какие-то знания. В сантехники не взяли, бригада была укомплектована, свободных вакансий не было.
"- Попробуй в самой конторе узнать", - сказал мне мастер, "я слышал, что у них техник недавно уволилась, может ещё не нашли человека".
Так я и поступил, добрался до ЖЭК-овского отдела кадров, и о чудо, должность действительно была ещё свободна. Требований особо не предъявляли, хватило ПТУ-шного диплома и копии паспорта. Вот так я из мира уставов и шагистики попал в мир гражданского произвола.
Устроился я на работу в середине января, зима тогда выдалась холодная, что не лучшим образом сказывалась на трудоспособности как работяг, так и инженерно-технического состава, все тянулись к теплу, торчать на улице не хотелось, но проверку территории и стояние в охране, на очистке крыш от сосулек никто не отменял. Тогда я был уверен, что это самое неприятное в новой работе и хуже уже быть не может, но жизнь, как известно не терпит постоянства и мне скоро в этом пришлось убедиться.
Самым неприятным в моей работе оказались мертвецы, не живые конечно. Как выяснилось, если где-то на моей территории находили труп, то я должен был присутствовать вместе с милицией, как понятой - пришёл, посмотрел, в акте расписался и ушёл. В основном, к моему приходу на месте обнаружения торчал один участковый, но как-то раз, придя на место чуть раньше скорой, мне удалось наблюдать картину, как примёрзший за ночь к лавке на детской площадке труп двое рабочих, конечно в присутствии представителя ОВД, отдирали ломами.
Помню, как мене тогда стало не по себе, я и раньше видел покойников, но то было уже после посещения ими моргов и прочих соответствующих учреждений, но вот так, отрывать человека ломом от скамейки... Странное было ощущение - голова пустая, мыслей нет, слабость, внутри живота ворочается неведомый зверь, который пытается вышвырнуть наружу мой завтрак. Под напором двух ломов трещит лавка, рвется одежда мертвеца, тело начинает переворачиваться и не спеша падать на заснеженную землю. Что-то не так, труп падает на свою же промёрзшую, оттопыренную руку, раздаётся противный хруст, и белые кости, прорвав плоть и одежду, вылезают наружу. Зверь в моём животе ликует, избавляясь от утреннего кофе с бутербродами. Милиционер смотрит со снисходительной ухмылкой.
- В первый раз? - спрашивает он.
Я киваю в ответ, меня рвёт, что не мешает ему продолжать свой монолог.
- Привыкай, мы тебя будем часто вызывать, зима в этом году холодная, меры по антитеррору усиленные, все подвалы и чердаки проверяют, закрывают, так что...
Он не договорил, да и не нужно было, всё было понятно и так. Потом приехала скорая, погрузили закоченелое, поломанное тело в машину и все дела. Милиционер оказался прав, за зиму и кусок весны мне пришлось побывать на пятнадцати - шестнадцати подобных мероприятиях. Особенно не приятно и удручающе было видеть мёртвыми людей, которых привык видеть живыми и не замечать в обыденной веренице событий под названием Жизнь - вот этот мужик, вечно пьяный отирался по помойкам, этот постоянно торчал на своих костылях возле магазина и просил милостыню, а эта мадам не давала соседям спокойной жизни бесконечными пьянками - гулянками.
В домах дела обстояли гораздо хуже, если на улице тело человека обнаруживали весьма быстро и оно было заморожено, что не предрасполагало к быстрой порче, то в жилом доме покойника обнаруживали только когда по подъезду распространялся характерный запах, либо у соседей ниже проявлялись на потолке зловонные пятна.
Ну вот в общем то я и подошёл к самой истории, что бы у читающего сейчас эти строки не возникло вопроса - "какого чёрта автор делал на подобных мероприятиях?".
Было лето, жаркое, душное, провонявшее выхлопами и свежеокрашенными заборами Московское лето, середина июня. В том году тёплые деньки наступили рано, с середины мая и в середине июня температура вне кондиционированного офиса составляла тридцать два - тридцать пять градусов в тени.
Заявка на вскрытие квартиры поступила от участкового, тот был новенький, звонил секретарю, старый участковый звонил напрямую мне. Я вызвонил плотника, взял пустой бланк акта на вскрытие квартиры и пошёл на адрес.
Квартира, которую нужно было вскрывать находилась на восьмом этаже, но отчётливый запах тухлятины чувствовался уже на первом. Я поднялся на восьмой, и прошёл в приквартирный холл, где мой плотник, предусмотрительно нацепив на нос медицинскую повязку, уже вовсю копался инструментами в замке старой, деревянной двери. Тут же стояли двое понятых и участковый. Не смотря на открытые в подъезде окна, смрад стоял сильнейший, погода была жаркой и безветренной, у меня разболелась голова и начало подташнивать, судя по лицам, понятые чувствовали себя не намного лучше.
Старый замок долго не поддавался, но вот в нём что-то щёлкнуло, и дверь распахнулась. Всех находящихся в холле накрыло волной нестерпимой вони тухлого мяса, понятые тут же согнулись пополам в приступах рвоты. Не смотря на выворачивающий внутренности запах, участковый, не поведя и бровью, пошёл в квартиру, я, закрыв нос и рот рукавом рубашки как можно плотнее, отправился за ним. Квартира была однокомнатной, поэтому долго искать покойника не пришлось.
Бабка лежала на старой кровати, насквозь пропитанной трупными жидкостями, всё её лицо было облеплено мухами, над головой, на прикреплённом к стене светильнике висел серебряный крестик, на обычном кожаном шнурке.
Пока я заткнув нос смотрел на всё происходящее, участковый со знанием дела осматривал квартиру, не найдя ничего ценного или стоящего внимания он обратил свой взор на мёртвую старуху и заметил крестик.
Подойдя к дивану он протянул руку к крестику, попутно спугнув мух, которые чёрными брызгами полетели во все стороны, открывая лицо покойницы. Под тёмной кожей, во рту и носу копошились личинки, губы с дёснами высохли и сморщились, оголив длинные зубы, затянутые жёлто-серого цвета бельмами глаза таращились в потолок.
- Тэээкс, - тихо протянул участковый, снимая крестик и кладя его в карман, - это пойдёт в вещдоки.
Спустя мгновение обстановка в комнате изменилась, у меня появилось ощущение, что отравленный трупным ядом воздух сгустился, запах разложения стал невыносимым. Не в силах больше бороться с приливами удушающей вони, я выскочил из квартиры, но перед этим мне показалось, что пальцы мёртвой бабки чуть дрогнули.
Оказавшись в подъезде я сделал глубокий вдох и ещё и ещё, ранее казавшийся мне пропитанный трупным запахом воздух теперь казался чуть ли не горным, по сравнению с густым смрадом, царившем в квартире. Немного отдышавшись, я обратил внимание на отсутствие милиционера, почему-то вспомнились дрожащие пальцы трупа и тут же раздался не громкий вскрик и шум падения чего-то тяжёлого. Понятые уже сидели дома, вдоволь надышавшись запахом тления, плотник стоял на улице, дожидаясь нас, я был единственный кто это слышал.
Подумав, что участковому, возможно, стало плохо, и он упал, потеряв сознание, я, закрыв рот и нос рукавом рубашки, снова зашёл в квартиру. Мёртвой старухи на кровати не было, простынь, с огромным чёрно-коричневым пятном стянута в сторону, на полу, за кроватью мешанина из одеял и подушек, из под которых торчат ноги участкового в лакированных ботинках. Словно в трансе я откинул одеяло, и от увиденного моя душа ушла в пятки - мертвечиха, прижимая бедного милиционера головой к полу одной рукой, второй, с мерзким чавканьем ковырялась у него в животе, её голова была уткнута в его шею, а тело судорожно подёргивалось. От увиденного меня вырвало, мёртвая тварь, оторвавшись от рваной раны на шее участкового, обернулась в мою сторону. Движения её были вялыми и заторможенными, но я впал в ступор, не в силах сделать и шага в сторону. Тем временем, тварь достала руку из живота участкового, и, сжимая в тонких, но неимоверно длинных пальцах сочащуюся кровью печень, глядя на меня своими заплывшими гноем глазами, издала шипяще-хрипящий стон.
Не знаю, что именно вывело меня из ступора, и как я вышел из той проклятой квартиры того проклятого дома, но окончательно пришёл в себя я уже в офисе, сжимая в руке тот самый серебряный крестик на кожаном шнурке.
Потом было следствие, бедному участковому было всего двадцать пять лет, и трагически погиб он, отработав в новой должности меньше недели. Моему рассказу никто не поверил, и, на сколько я знаю, все сошлись на том, что бедолаге стало плохо с сердцем, и он, падая ухватился за край простыни, опрокинув на себя труп. О дырках в шее и животе, равно как и о самой ожившей старухе, нигде более не упоминалось, а мне настоятельно рекомендовали о том, что видел молчать, если не хочу попасть в дом скорби.
С тех пор прошло уже больше десяти лет, и история эта уже немного поблекла в кутерьме повседневных забот, но иногда, в кошмарных снах я возвращаюсь в ту квартиру и снова и снова мёртвая старуха шипит на меня, сидя на убитом молодом участковом, сжимая в костлявой руке его печень. В такие ночи я просыпаюсь в холодном поту и периферическим зрением замечаю тонкую, искривлённую тень в комнате или за окном. Я давно понял, что это та мертвая старуха пытается до меня добраться, и каждый раз поджидает в темноте, надеясь застать без единственного, что не даёт ей разорвать меня в клочья - неизвестно как оказавшемуся у меня простого серебряного крестика, на обычном кожаном шнурке.