Про теремок Миня слушал вполуха, а точнее в одно, прижимая второе к подушке. К тому времени, когда прибежал волчок-серый бочок, его мысли текли уже по совсем иному руслу. Сказка закончилась, и он вдруг испугался, что мама сразу уйдёт.
- Мама?
- Что, Минечка?
- А я буду потом?
- Что?
- Ну, потом..?
- О чём ты? Конечно, будешь, милый. Давай, засыпай, - она поправила одеяло и, сдвинув его тёмную чёлку, поцеловала в лобик. Миня послушно зажмурился.
С минуту он чувствовал уютную близость её тела, потом тёплая нежная рука вскользь коснулась его волос. Сквозь рыхлое брюшко подушки он услышал, как тихонько скрипнули пружины матраца, когда мама поднялась и ушла, осторожно прикрыв дверь.
Отчаянно захотелось открыть глаза, потому что темнота пугала. Открыл - широко - как будто воздуха глотнул: свет ночника мягко облизывал стены, по потолку призрачно метались тени от машин, проезжающих под окнами. Страх поутих, но тревога осталась. Миня всхлипнул. Нет, он и раньше знал, что листочки опадают, что комара можно прихлопнуть, а вчера хомячок Кеша умер. Жил-жил и умер вдруг. А теперь получается, что и он тоже когда-нибудь умрёт? Как же это так неправильно? Как может его не стать? Был и нет! Разве так можно? Это же он - Миня, а не Кеша и уж тем более не какой-то там комар...
И хоть он и не мог этого увидеть или почувствовать, но именно сейчас к нему одним из миллиардов побегов потянулось нечто, решившее заполучить его в качестве носителя. Укорениться в такой благодатной почве проще простого: "Тревога, страх, осознание смертности. Вот и ты надкусил яблоко с древа познания - живи теперь с этим. После сегодняшней ночи уже никогда не станешь прежним. Будешь маяться и искать ответы. Расти-подрастай, человечек. Сам впустил меня, сам не захотел жить просто - не думая. Теперь и ты мой..."
Спустя какое-то время Миня успокоился. Наволочка не успела просохнуть от его недавних слёз, когда он решил, что не будет умирать - станет доктором и придумает лекарство от смерти. С этой мыслью и забылся сном. И то, что пустило в нём корни, поутихло... и тоже уснуло до лучших времён.
Долго ждать не пришлось: спустя три года Женька Фролов объяснил ему, что не бывает никакого лекарства от смерти. Не бывает! Не придумали! И не придумают! А вот стать зомби можно вполне. Жизнь, конечно, не та, что у нормальных людей, но не совсем же смерть.
Он поделился этим с мамой и папой. Папа засмеялся, а мама сказала:
- Мишаня, ты уже большой, и должен понимать, что все умирают. Так устроен мир.
- А зачем же тогда жить, если всё равно умрём?
То, что спало в нём, почувствовав перемены, очнулось и зашевелилось: "Да! Зачем? Именно? Это же важно!"
- Как зачем? - мама задумалась, подбирая слова, - чтобы радоваться, чтобы любить, чтобы двигаться дальше...
- Тогда не понятно, зачем умирать, - обрушил на неё логику семилетки Мишаня.
- Ну, милый, так уж всё устроено. Пожил - уступи место следующим.
Этот ответ показался ему неубедительным. Он вспомнил, как Лев-отец говорил малышу Симбе про то, что умерев, станет травой, а траву съедят антилопы, которых потом съедят львы. Но не проще ли было, если бы никто никого не ел?
Однако, что-то, уже сроднившееся с ним, не давало покоя: "В этом мире нет ничего простого для тебя, человек. Тебе нужны ответы, а значит, тебе нужны мы. Оглянись, прислушайся. Мы всюду - только задавай вопросы..."
И Мишаня не стеснялся. Взрослые умилялись - невероятно любознательный мальчик, всё-то ему интересно: и как люди смогли договориться, что каким словом называть, и почему Луна на Землю не падает, и откуда берётся икота, и могут ли микробы видеть друг друга... Вскоре Мишаня начал замечать, что далеко не всегда на один вопрос бывает единственный ответ. Вначале это его даже огорчало, но потом он привык и стал сам выбирать те ответы, которые нравились больше. Побеги самых разнообразных идей прорастали в нём - какие-то не успевали даже укорениться, а другие обосновывались надолго. Они крепли, подпитываясь его интересом и искренним желанием верить, не требуя доказательств.
С годами это прошло. Миша стал осторожнее. Опыт говорил о том, что далеко не всё, во что хочется верить, есть на самом деле: Дед Мороз, феи, эльфы, Баба-Яга и, что уж совсем обидно, фиксики - все они оказались всего лишь чьей-то выдумкой. Теперь он при всей очевидной привлекательности полученных новых сведений, предпочитал проверять их достоверность: спрашивая сверстников, переспрашивал у взрослых и наоборот, искал ответы в книгах и Интернете. Поток информации захлестнул его, однако, Миша, также как любой другой человек надцати лет, не захлебнулся. Он выуживал из этих бурных вод только то, что было интересно, а потом делился уловом с теми, кто его окружал - обсуждал, спорил, отстаивал.
А когда ему встречались люди, мнением которых он дорожил, Миша сознательно пробуждал то самое первичное нечто и осторожно интересовался: как вы считаете, а зачем нужно жить? Теперь он не только с надеждой ждал ответа, но и готов был высказать своё мнение. В такие моменты, прижившаяся в нём среди прочих, древняя, как само человечество, идея зондировала Мишиного собеседника. Как правило, она обнаруживала, что когда-то уже прорастала здесь, но изредка ей попадалась ещё неосвоенная территория. И тогда она пробовала новую почву: "Разве ты не думал об этом? Задумайся! Ведь ты человек. Давай, впусти скорее к себе... Чем вас больше у меня - тем я сильнее..."
Подобные споры заканчивались патом. Никто не мог убедить Мишу в том, что жить надо лишь ради продолжения рода, или для того, чтобы в неясном ином мире продлить существование бестелесным духом. Ему хотелось чего-то большего и сейчас, а не потом - когда-то после смерти. Тем более, в это "после смерти" он до конца никак не мог поверить во многом потому, что в данном вопросе за всю Историю никому так и не удалось прийти к общему знаменателю. Он не понимал, зачем единый и всемогущий Бог так по-глупому сталкивает людей из-за их представлений о Нём. Мише вовсе не хотелось выбирать между такими разными религиями, но, похоже, иначе было невозможно.
В поисках ответов он понял главное - истина только одна. Поэтому разнообразие представлений о Боге, сотворении мира и загробной жизни виделись ему фальшивкой, созданной человеческим воображением, в угоду извечного страха перед небытием. Неоднократно тонкие робкие отростки отделялись от самых разнообразных основ, старых, как камни на пути паломника в Иерусалим, идей мировых религий, или напротив новых философских течений, и тянулись к Мише. Но ни одному из них так и не удалось прижиться в его пытливом уме, и вовсе не по причине его силы, а совсем наоборот.
Кто знает, возможно, именно тогда человечество лишилось великого гуру трансгуманизма. А произошло следующее.
Не по годам рассудительный и старательный Миша, всегда с нетерпением ждал начала учебного года. В тот суматошный первый день осени, ему - потенциальному медалисту - выпала роль выпускника, несущего на руках первоклашку. Немного оглушённый школьными песнями, голосящими из динамиков, и смущённый всеобщим вниманием, он почувствовал на себе тот самый особый взгляд и впервые увидел её. Это показалось таким странным, потому что, на самом деле, ею была девчонка из параллельного "вэ" - Лена Ерохина, которую раньше он видел тысячи раз. Но теперь всё было иначе: за лето простая, как деление на десять, Ленка вдруг превратилась в Елену Прекрасную. Её зелёные глаза ярко выделялись на загорелом лице. Она улыбнулась, переворачивая Мишкин мир с ног на голову, после чего прильнула к Егору Костромину для того, чтобы что-то шепнуть ему на ухо.
Мишка очнулся потому, что кто-то дёргал его за рукав, и обнаружил симпатичную малявку, вопросительно вперившую в него взор. Он машинально спустил её на землю, ещё не осознавая, но предчувствуя, что ему не уйти от того, чтобы на собственной шкуре проверить соотношение правды и вымысла в истории о разборках между Парисом и Менелаем.
А Леночка, с молодых ногтей знающая от мамы, бабушек и тётушек, что у неё когда-нибудь будет своя семья, и что это и есть - то главное, ради чего живут люди, представляла себя принцессой в замке, ожидающей принца на белом коне, что, впрочем, вовсе не мешало ей испытывать свои пробуждающиеся женские чары не на принцах.
Оба подопытных вынуждены были скрестить копья, пока их дама сердца практиковалась в нехитром искусстве обольщения. Эта осень стала Мишкиной весной. Яркие краски засыпающей природы желтели совсем по-одуванчикову. Он нырял в моря листвы под облетевшими клёнами, увлекая за собой её, и там - среди резного шелестящего золота - находил нежные и прохладные девичьи губы... Потом зарядили дожди. Дворники сгребли мокрые листья в кучи и распихали их по чёрным пластиковым пакетам. Лена ушла к Егору.
Мишка ревновал тихо и болезненно. А когда первый снег прикрыл ноябрьскую грязь, утомившись жалеть себя, впал в отрешённую задумчивость. И его мысли заняла новая загадка: почему же его так тянет к ней?
Он вспомнил, как когда-то мама сказала, что жить стоит ради любви, и сейчас обдумывал правильность этого утверждения. Эти её слова десять лет тому назад побудили одну из самых глобальных идей протянуть к нему пробный побег, который только сейчас коснулся его: "Прими меня, человек. Попытайся решить ещё один вечный вопрос. Ты далеко не первый и, конечно же, не последний. И чем вас больше, тем лучше для меня..."
И вот идея проросла, закрепилась, принуждая его по-новому взглянуть на Тристана с Изольдой и Ромео с Джульеттой, на Руслана с Людмилой и Мастера с Маргаритой... Она дарила ощущение сопричастности к чему-то вечному. Переживания о неразделённых чувствах затерялись среди рифм и сюжетов, создатели которых когда-то тоже заразились идеей любви и никак не могли удержать её в себе, потому что она, как никакая другая, требовала выхода.
Миша читал запоем, иногда ловя себя на том, что думает стихами. И даже не сразу понял, что Леночка давно растворилась в туманной дымке прошлого, а её место заняла Света, потом неожиданно Даша... А на третьем курсе он обнаружил, что всё это были ложные любови, как бывают, например, ложными опята. И только сейчас он узнал любовь настоящую.
Когда она зашла в аудиторию в первый раз, он подумал: что это такое? Её сложно было описать обычными словами. Существо у доски действительно казалось странным. Всё дело было в каких-то огромных тенях вокруг глаз, хрупкости уставших плеч под слишком большим свитером, в походке и движениях... Ошарашен был не он один - весь поток. Человечек у доски взял маркер в длинные, красивые, ухоженные пальцы и представился:
- Здравствуйте. Меня зовут Полина Ивановна Пестова. Я приложу все усилия к тому, чтобы дать вам основы курса физики элементарных частиц. Итак. - Улыбка вдруг озарила её необычное лицо. - Изучение элементарного мы начнём с простейшего...
Звонка с той пары восхищённый Миша не услышал.
Вскоре он понял, что Полина Ивановна прекраснее всех, кого он знает. Каким-то невероятным образом она из диковинного эфемерного создания преобразилась в красивейшую женщину: удивительные голубые глаза с тяжёлыми нависающими веками, тонкий породистый нос с горбинкой, брови дугой, от крыльев носа две глубокие морщинки к уголкам губ - горько, но красиво.
У него вошло в привычку дожидаться конца пятой пары, чтобы "случайно" встретить её в полутёмном коридоре и проводить до выхода из института. Она, всё понимала, но её "Вы" в обращении к нему держало строгую дистанцию. Он чувствовал себя приручённым Лисом из сказки Экзюпери, но уже ничего не мог с этим поделать.
Миша бродил по форумам и социальным сетям в поисках единомышленников. Он спорил до стёртых букв на клавиатуре с теми, кто утверждал, что любви не существует, не понимая, как могли эти поклонники фрейдизма рассуждать о том, чего никогда не испытывали. Они сводили всё к спискам побед на поле боя противоположных полов. Их окологенитальные разговоры раздражали его, потому что молодая кровь звала к тем же подвигам. Пусть у него и не получалось разделить Полину Ивановну на отдельные составляющие - вот интеллект, вот душа, а это тело. Он любил её всю целиком, и возможная близость между ними не раз инсценировались в его воображении. Он не знал, что по этому поводу думает Полина Ивановна, а говорить с ней об этом боялся, потому что слишком дорожил возникшей связью.
Миша понимал, что в целом не сильно отличается от животного, стремящегося выжить и оставить потомство. И что именно эти две жизненные силы направляют его, как любого другого. Но всё же он был уверен в неправоте тех, кто утверждал, что любовь - это всего лишь выброс гормонов, потому что знал - есть люди, способные подняться над инстинктами.
Любя Полину Ивановну безответно и бескорыстно - как явление природы, вслед за ней он устремился в область, которая, как ему казалось, отличалась предельной чёткостью. Защитил блестящую диссертацию и с головой окунулся в строгий, как палата мер и весов, мир науки.
Однажды Михаил задержался в лаборатории дольше обычного. Увлечённый работой он не заметил, как она вошла, и вздрогнул, услышав:
- Добрый вечер.
В дверях стояла леди Пи. Так её прозвали в институте благодаря инициалам, но больше за совершенство знаменитой трансцендентной константы. На лице Полины Ивановны читалась усталость. Зная, что она катастрофически не высыпается, он очень удивился столь позднему визиту:
- Какая приятная неожиданность!
- Слышала, здесь созревает научный прорыв?
- Это слишком громко сказано, - смутился он, - так... одна идея. Ковыряюсь тут в стандартной модели. Прикручиваю гравитон... Что же вы стоите!?
Она прошла в кабинет и села по левую руку от него, заглядывая в монитор:
- Это она? Идея?
- Пока что только гипотеза...
- Главное, что она уже проросла.
- Она?
- Ваша гипотеза. Или идея... Как вам больше нравится. - Полина Ивановна оторвала взгляд от статьи и внимательно посмотрела прямо ему в глаза. - Теперь не останавливайтесь, ведь ей нужно питаться.
Михаил нахмурился:
- Питаться? Кому?
- Вы меня удивляете, без пяти минут доктор физико-математических наук! Конечно же, ей - идее. Не знали? - и, так как он только пожал плечами, она продолжила, - любая идея - это информация, согласны? - он кивнул, - но информация вне разума - это что-то, ни к чему не приложенное - бесполезное. Идеям нужно в чём-то произрастать, развиваться.
- Хм. - Михаил в задумчивости поскрёб колючий подбородок. - Так, по-вашему, они живые?
- Ну, не в биологическом смысле. Никаких нуклеиновых кислот! Однако, заметьте, есть нечто, объединяющее идеи и гены.
- И это?..
- Конечно же, информация! Наследственная - в ДНК, и идеи сами по себе. Кроме того, законы существования идей. Ведь это ни что иное, как естественный отбор. Вы замечали, как старые идеи - этакие динозавры мира смыслов и суждений - неохотно уступают место резвым и дерзким конкурентам? - спросила она, уже зная его ответ.
- Сплошь и рядом, - несколько обескуражено согласился Михаил.
- А почему?
- Потому что они общепризнаны. Даже очевидные вещи воспринимаются в штыки, если большинство считает их неправильными.
- Верно. Поэтому идеям выгодно иметь как можно больше приверженцев. Это как вирус.
- Полина Ивановна! Ну, это вы уже преувеличивайте...
- Ни в коем случае. Разве они не заразительны? И разве не возникает желания поделиться чем-то, что кажется важным?
- Да... но вирус?
- Это я так... для образности. - Отмахнулась она. - Не будьте столь буквальны. Конечно же, они не вирусы. Идеи - это... это другая, непривычная нам форма жизни. И она сосуществует в симбиозе с разумом. Я бы сказала, с человеческим разумом, но не могу быть точно уверенной в том, что мы одиноки во Вселенной. - Она озорно улыбнулась. - Идеи используют нас, мы используем их - все счастливы.
Михаил некоторое время обдумывал сказанное, не отрывая взгляда от леди Пи: поразительная женщина! И так гладко у неё всё выходит - другая жизнь, взаимная выгода. И даже немецкий идеализм остался не у дел... Он чувствовал её ожидание, и вдруг задал вопрос, беспокоящий его уже много лет:
- Полина Ивановна, как вы считаете, зачем мы все живём? И что там - после смерти?
- Детские вопросы, Михаил... Вы задаёте детские вопросы.
- Это плохо? - он уже приготовился к тому, что она не ответит.
- Почему же? Это - прекрасно. А вы сами что думаете?
- Я не знаю ответов. Поэтому и спрашиваю.
Она вздохнула:
- Что ж... Это, пожалуй, самые важные вопросы. И если вам в самом деле интересно узнать моё мнение...
- Очень, - уверил он, опасаясь, что она будет говорить о том же, о чём и все, кого он спрашивал раньше.
- Итак, начну с начала, но в конце приду к вашим детским вопросам. Вы не угостите меня чаем?
Тут же подскочив, он начал хлопотать, а она тем временем продолжила:
- Чтобы было проще, ограничимся теми разумными существами, о которых мы знаем не понаслышке. То есть людьми. Хорошо? Давайте смотреть правде в глаза - без идей мы всего лишь ещё один вид приматов.
- Далеко не всем по душе подобные слова, но это правда, - согласился Михаил, организуя чаепитие.
- Но мы не обычные обезьяны, потому что со способностью мыслить абстрактно люди создали мир идей - информационное поле. С того момента, когда человек стал осознавать свою смертность, у него появились "вечные вопросы": в чём смысл существования и что ждёт его после смерти. Потому что нам сложно принять свою конечность. Отсюда появляется желание идеального духовного послесмертного существования. Так?
- С этим я совершенно согласен.
- Что же необходимо для послесмертия?
- Ну... Наверное, наличие божественного начала?
- В точку! Ведь человеческий опыт говорит об обратном: жизнь конечна и ничего за ней не последует. Эти идеи очень устойчивы, так как страх смерти свойственен всем.
- Пока всё понятно.
- А теперь подробнее остановимся на идеях.
- А они тут причём? - спросил Михаил, разливая чай по кружкам.
- Сейчас увидите. Мы уже выяснили, что они беспомощны без их носителей - нас, как и то, что идеи - это информация. В том числе информация о создании всего сущего.
- Да. - Он наконец-то сел и теперь слушал её, ни на что не отвлекаясь.
- А что.., - с нотками таинственности в голосе начала она, осторожно делая глоток, - что если, придумывая различные сценарии рождения вселенной, люди прописывают эту информацию? Что если рано или поздно они приходят к возможному варианту рождения вселенной, являясь авторами создания мира?
Полина Ивановна окунула сухарик, чтобы он размок и, явно наслаждаясь недоумением собеседника, откусила кусочек и запила, ожидая ответа.
- А вот в этом моменте я чего-то недопонял, - растеряно пробормотал Михаил, всё ещё помешивая чай.
- Ну же, - подбодрила она, - человечество само придумывает и вселенную и то, как она возникла. Большой взрыв ли... или что-то иное. Понимаете? В начале было Слово. Это та самая идея - Бог, которого придумали люди. Но идея без воплощения - ничто. А вот когда кто-то сотворит этот самый большой взрыв или что-то другое... я не знаю... тогда возникнет новая вселенная. Опять появятся галактики, звезды, планеты. Жизнь, пусть другая, но как всё в этом мире, стремящаяся к некой наиболее успешной на данном этапе форме бытия. Затем - разум. От разума - идеи и их воплощение. И так вплоть до нового цикла.
- А Бог?
- Мне кажется, Бог - это всё. Всё, существующее всегда. Потому что не было никакого начала.
- Как это - не было?
- Вот так - не было, - Полина Ивановна поставила кружку и, помогая жестами, продолжила, - посудите сами: в тот момент, когда не было ничего - не было и времени.
- С этим не поспоришь, но, по-вашему, Бог это не что-то изначальное - не импульс.
- Это всё, Миша! И импульс, и рецепт бытия, и само бытие, - широко улыбнулась она, - но только разум стремится идеализировать его - сделать абстрактным.
- А вот теперь я точно запутался, - честно признался Михаил.
- Как бы попонятнее?.. Это как ДНК выстраивает тело лишь с одной целью: продолжить себя в следующих телах, так и Бог - некая сверхидея существования всего, - чётко, делая акценты и ударения, словно читая лекцию, пояснила она, - ДНК использует белки для строения тела. Сверхидея использует всё - начиная с кварк-глюонной плазмы при зарождении вселенной, лёгких изотопов при возникновении звёзд... И так далее... Не мне вам объяснять. А потом использует разум, чтобы породить идеи. И да, всё это для того, чтобы осуществиться в новом цикле.
- Получается, идеи - это часть рецепта и они не противопоставлены материальному миру?
- Именно! Я рада, что вы поняли.
- Но тогда... тогда.., - Михаил ушёл в себя, так и не озвучив свои размышления.
Полина Ивановна взглянула на часы и, сбив его с какой-то новой и интересной мысли, заторопилась:
- Мы совсем заболтались, спасибо за чай. Но мне пора.
- Подождите! Так поздно, я вас провожу, - спохватился он.
- Нет уж, кормите свою идею, я и так прервала вас. - Она встала и, предупредив его попытку подняться, положила руку ему на плечо. - Не надо провожать. Работайте, - почти приказала она, и тут же ушла. А он ещё долго чувствовал след её тёплой ладони.
Докторскую Михаил написал в рекордные сроки. Защита вызвала сильный резонанс. Совсем не напрасно последние несколько лет он усиленно подкармливал свою идею. Она окрепла и принялась развиваться и распространяться. Многочисленные научные конференции стали неотъемлемой частью его жизни. Посыпались премии и звания. Михаил с воодушевлением продолжал работу. Теперь у него появились свои аспиранты.
В первое время он рвался к Полине Ивановне, но что-то постоянно мешало, находились неотложные дела. Их встречи были скоротечны и формальны. А потом ему, вынужденному следовать за грантом, пришлось поменять место работы, и они с леди Пи вовсе перестали общаться.
Как это случается, незаметно Михаил стал весьма уважаемым Михаилом Петровичем - профессором, основателем собственной научной школы и автором множества монографий. Окружённый учениками и соратниками он прилежно откармливал свою собственную идею.
Время от времени, нет-нет, а давние симбионты давали о себе знать. Им было тесно в окружении научных теорий, любая из которых была куда более подкреплена фактами. И они обязательно проиграли бы в этой борьбе, если бы их носитель был рационален до мозга костей. К счастью для них, Михаил Петрович уже не мог обойтись без их присутствия. Стоило ему мельком увидеть игру света в капельках росы, нанизанной на кружево паутины, или невольно заслушаться шёпотом дождя, или стать свидетелем особо красивого заката, как они пробуждались: "Видишь? Ты же видишь, как прекрасен мир! Мы знаем, ты можешь это почувствовать и оценить. Это благодаря нам... Мы не хвастаемся, но, именно горькое умение чувствовать скоротечность жизни привносит в неё понимание красоты..."
В такие моменты Михаил Петрович всегда вспоминал о Полине Ивановне и мечтал увидеться с ней, но в суете собственных дел, им было упущено то время, когда он мог явиться к ней просто так - без причины. И он ограничивался редкими телефонными разговорами, не понимая, что любовь к ней и есть самая важная причина. Жаль, что она никогда не звонила первой.
Нужно было пройти десятилетиям, чтобы Михаил Петрович сумел внять ещё одним словам мамы и научился ценить простые радости. Он женился, с благодарностью приняв восхищение супруги и её заботу о себе. Теперь он мог сидеть на скамейке под какой-нибудь липой и, покачивая ногой коляску, наслаждаться чтением не ради знаний, а ради впечатлений. По возможности Михаил Петрович старался путешествовать, стал заядлым аквариумистом и ни при каких обстоятельствах не пропускал матчей любимой футбольной команды.
Всё шло бы по накатанной и дальше, но так уж случилось, что однажды, не понимая, как такое возможно, Михаил Петрович очутился на кладбище.
В тот по-зимнему морозный и солнечный мартовский день он стоял среди растерянных и раздавленных потерей людей, глядя на такую крошечную и страшно-неподвижную женщину. Живые, окружившие её, по очереди подносили цветы к гробу. Снег скрипел в горестной тишине, и от дыхания скорбевших поднимался пар, беливший меховые воротники и шапки. Только над её губами воздух был прозрачен.
Михаил Петрович не мог оторвать взгляда от её бескровного лица, и всё поворачивал и поворачивал в голове одну и ту же мысль: Ах, Полина Ивановна! Теперь вы точно знаете, что там - после смерти...
Она не могла ответить ему, но у неё снова получилось в корне изменить его жизнь. Её уход вернул его в прошлое к тому давнему разговору о детских вопросах. Михаил Петрович ухватился за мысль, упущенную тогда: философия много веков шла ошибочным путём. Идеальное не противопоставлено материальному. Всё едино, а значит, идеи, как всё во вселенной, состоят из каких-то, пока ещё неведомых, элементарных частиц. Он сожалел о том, что так сильно увлёкся своими исследованиями, о том, что отдалился от Полины Ивановны. И теперь, отдавая дань тому, кем она была для него, ухватился за возможность отыскать эти идеальные частицы - сделать что-то, позволяющее хоть как-то выразить свою признательность и любовь.
Михаил Петрович направил исследования в новую не изученную область, которая большинством его коллег считалась эзотерической. Научное сообщество не простило ему подобной вольности, даже несмотря на заслуги и титулы. Он яростно схлестнулся с диплодоками и тираннозаврами научного познания. Битва, продолжавшаяся не год и не два, закончилась тем, что источники финансирования иссякли, а вместе с ними стали исчезать люди и время. Продолжая работать в окружении самых преданных друзей, число которых с каждым годом становилось всё меньше, он боялся не успеть закончить начатое.
Открытие бозона Пи произошло спустя четверть века лишь при поддержке его супруги.
И если для него время мчалось, то для другого члена его семьи оно вовсе не желало торопиться.
Анюта еле дождалась праздника. Но вот наконец-то в садике прошёл утренник, на котором Дед Мороз водил с ними хороводы, а потом дарил подарки. Вчера в доме украсили ёлку, и сегодня ночью должен был наступить самый настоящий Новый Год. По этому случаю к ним пришёл дедушка. Он бывал не часто, потому что, хоть он и старенький, но очень занятой. До полуночи оставалось совсем немного, но даже сейчас он говорил и говорил о своей работе. Она понимала далеко не всё, и, не выдержав, перебила его:
- Деда, а почему ты так смешно назвал своего бизона?
- Не бизона, милая, а бозон. Бозон Пи, - поправил Михаил Петрович, улыбаясь.
- Так почему? Он что - пищит? - Она тут же представила малюсенького такого бизончика с прозрачными крылышками, по- комариному звенящего "пи-пи-пи".
- Нет, Анютка, не пищит.
Почувствовав, как он вдруг стал каким-то далёким и грустным, она нетерпеливо заёрзала на его коленях. Мимо них к большому, накрытому красивой скатертью столу, скользнула мама, чтобы помочь папе расставить тарелки и фужеры. Михаил Петрович залюбовался сыном с невесткой и, ласково поглаживая Анюту по чёрным кудряшкам, стал рассказывать:
- Когда-то жила одна удивительная женщина - Полина Ивановна Пестова... А по первым буквам имени и отчества - Пи. Particula Idealis. Эта фундаментальная частица так названа в память о ней. Потому что на самом деле это её открытие. Её идея...
Из всего сказанного Анюта поняла только то, что дедушка очень скучает по этой Полине Ивановне, поэтому спросила:
- А сейчас она где?
- Её давно нет, - тихо ответил он.
- Умерла? - уточнила Анюта, со смесью удивления и ужаса широко распахнув глазки.
- Да, но ты не расстраивайся, - непонятно кого - её или себя - попросил он, - люди умирают не целиком. Теперь это точно известно. Существование бозона Пи как раз доказывает, что информационное поле... Впрочем, - осёкся Михаил Петрович, - просто запомни, что люди питают идеи, которые продолжают жить и после их смерти.
- Деда, ты запутался! Получается, что Полина Ивановна есть, а ты сказал, что её нет.
Вошла бабушка, ловко неся сразу несколько наполненных салатниц.
- Конечно, Полина Ивановна есть, - согласилась она с внучкой, - твой дед её очень любит. А разве можно любить того, кого нет?
- Бабуль, а как же ты? Он же любит тебя!
- Так то - другое! Подрастёшь - поймёшь, - пресекла она её дальнейшие расспросы.
Анюта вздохнула, понимая, что от бабушки ей уже ничего не узнать, тем более что та снова ушла на кухню, поэтому опять переключилась на дедушку:
- Скажи, а если думаешь о ком-то - это идея?
- Да, родная. - Кивнул он.
- Так вот же: подумал про Полину Ивановну - она есть. Перестал думать - её нет. Но ты же не перестанешь?
Михаил Петрович проглотил комок, вдруг подкативший к горлу:
- Ни за что не перестану, Анюта...
- Вот и хорошо, - успокоилась она, - пусть живёт дальше.