Двадцать девятого декабря заходим в порт. Тридцатого прилетит смена.
Да и порт-то - одно название. Даже без названия.
Завод по строительству морских буровых платформ.
А при нём какой-то посёлок городского типа. Без масштабов для разгула.
Да и ёлочки-то тоже нет. Только пальмы.
Вместо шампанского - текила.
А вместо Деда Мороза - чуду Вуду.
Ну да нам после двухмесячной засухи все эти страсти-мордасти побоку.
Главное - магазин с выпивкой и куревом. Чтоб восстановить душевный комфорт и мозговое кровообращение.
В центре поселения нашли вполне приличный супермаркет, где наши кредитки зашли на ура.
Затарились по ватерлинию и гребём на пароход.
А на проходной - красный свет. Спиртное в порт проносить нельзя.
Ясен пень - нельзя. Кто спорит.
И в Мурманске нельзя, и в Бомбее нельзя.
Но если очень хочется, то можно.
Но тут полная засада. Охрана, хотя и без шпор и сомбреро, но с норовом местного мустанга, упёрлась и ни тпру ни ну - полная "Besame mucho" на наши задницы.
Я своим пацанам говорю:
- Да и хрен бы с ними. Железяки пароходские уже в печёнках. Время есть, пошли на природу.
Взяли в автомате на проходной несколько стаканчиков бочкового кофе, пару шоколадных батончиков, отошли вдоль забора метров двадцать пять и устроили себе пикник между кактусов под унылыми пальмами.
Жарко, конечно, хоть и тенёк. И текила тёплая, как компот на камбузе.
Зато не качает и дизель-компрессор не тарахтит.
Отдыхаем.
А народ пароходский с сумками да пакетами у проходной мечется, воздух сотрясает.
Черепами да скелетами, на них намалёванными, семафорит.
Под песню латиноамериканских революционеров "El puelbo unido jamas sera vencido!"
Тут подъезжает жёлтая легковушка, вроде таксомотора. И водила предлагает митингующим свою интернациональную помощь:
- Грузите всё в багажник, проеду через проходную, в порту всё заберёте.
Наши обрадовались такой шаре, покидали барахло в багажник - и на досмотр.
А этот ацтек в шлёпанцах на босу ногу дождался, пока все ушли, развернулся и укатил в город.
Ищи его, свищи его... Черноморские бомбилы отдыхают!
Мы под забором укатываемся от этого анекдота, аж текила носом пошла, как газировка.
Вечером науку всё же списали с парохода на берег и закинули в небольшой пансион ночь перекантоваться.
Где-то после обеда полетим через Атлантику домой.
Но дембелям, естественно, не до сна. Рванули опять в сельпо за горилкой и прочей сувенирной продукцией, особенно терпилы с проходной.
Самые шебутные, с воспалённым седалищным нервом, успели даже договориться с аборигенами об утренней экскурсии к местным пирамидам и прочим кладбищенским достопримечательностям.
Ветераны от морской геофизики, к резким движениям уже не расположенные, не спеша продегустировав местные напитки и решив, что соли для морских организмов нам и так хватает, далеко за полночь разбрелись по номерам.
На утреннюю побудку к завтраку ожидаемо откликнулись не все.
У полуночников в организмах неспешно шёл химический процесс преобразования спиртосодержащей жидкости в льяльные воды. И ватерклозет им в помощь.
Фанаты передачи "Что? Где? Почём?" по зорьке лёгким аллюром скрылись за поворотом.
Ближе к обеду у ворот припарковался автобус для поездки в аэропорт, широко распахнув свои двери и оттопырив крышки багажников.
И к нему с разной степенью энтузиазма потянулся отбывающий люд.
Последним не пришёл начальник рейса.
А когда портье вездеходом открыл его номер, стало ясно, что Григорич уже с нами не едет.
Как у Эрнеста Хемингуэя, он уже был где-то там, "за рекой, в тени деревьев".
С безразмерным морским геофизическим стажем, заядлый курильщик, мастер на острые и ёмкие определения, неспешный, словно камчатский сивуч на петропавловском пирсе.
С билетами на руках, временем мы уже не располагали. Только звонок на пароход и звонок в контору. А дальше уже всем занимались страховые и транспортные агенты.
Между прочим, тут выяснилось, что все мы застрахованы. И на дорожный цинковый ящик каждому зарезервированы двенадцать тысяч зелёных.
В общем, мы двинули в аэропорт, и вскоре внизу в десяти тысячах метров под ногами до горизонта расплескался Атлантический океан.
А где-то вверху, в метрах не измерить, по чумацкому тракту с мексиканской сигариллой в зубах и с мешком соли за плечом для кактусовой горилки брёл Григорич, вне расписания и без конечного пункта прибытия.
Пересадка в стране тюльпанов прошла довольно буднично. Гулкий и пустой терминал.
Поздний вечер без очереди в dutyfree-shop.
И сплошные заросли запрещённой у нас травы - на майках, кепках, плакатах. За такую маечку в Союзе запросто могли отобрать загранпаспорт.
Через полчаса после взлёта стюардессы разнесли по салону шампанское.
- С Новым Годом уважаемые пассажиры! Мы рады... и т.д. и т.п.!
Но пассажиры тоже были рады и шипучкой естественно не ограничились и на родную землю ступили уже не все.
Парочку молодых да ранних горефизиков приняли твёрдые и уверенные руки граждан в униформе и с кокардами на фуражках. Чьи услуги, если верить протоколу, были оплачены по двойному праздничному тарифу.
Согласно генеральному плану эвакуации, в ожидании утреннего рейса домой, меня закинули в какую-то ночлежку за кольцевой.
Как карандаш в пенале со сломанным грифелем - длинный узкий номер и мой заглохший Nokia.
И это в новогоднюю ночь.
Где-то рядом столичная родня, плюс Малыш с Никатином. Все в минус! Кто теперь помнит эти телефонные номера... Даже свой наизусть не знаю.
А за стеной кипит-бурлит праздничный отель.
Справа классическая разборка реальных пацанов: - Кто ты такой? А ты кто такой?
Бухой армреслинг, переходящий временами в мордобой с грохотом скудной гостиничной мебелью.
Слева, словно мартовская кошка, заходится в экстазе (или делает вид) девка, разукрашивая (как она наверно думает) стоны гламурным порнофильмовским матом.
Регистратура на звонки не отвечает. Пошёл договорится о побудке на выезд в аэропорт.
Там тоже всё грустно. Вернее, весело. Но что-то куда-то записали.
Вернулся в свои апартаменты.
У номера справа входная дверь болтается на одной петле.
У номера слева на дверной ручке висит розовый бюстгальтер.
Словно дорожный знак. Только не понятно - разрешающий или запрещающий.
Включил телевизор с "Огоньком", достал початую бутылку бренди.
С Новым годом, товарищ!
Утром улетел домой.
Как потом оказалось, это был мой последний Новый год вне дома.
Нынче модно выпендриваться, строя из себя обожжённых ветрами судьбы суперменов - крайний, не крайний.
Ункас был последним из Могикан!
А это был мой последний рейс на пароходе.
И это был мой последний рейс на самолёте.
И даже на паровозе я больше никуда не еду.
Три чудесатых русских слова - пароход, паровоз, самолёт - тридцать пять лет в пути.
То ли Рак на горе свистнул...
То ли мышка бежала, хвостиком махнула...
Мастер Nokia быстро поставил диагноз - просто переполнилась карта памяти, надо чистить.
Как сказала одна ну очень учёная дама: - Мозг помнит всё: мимо чего вы прошли, что вы съели, что понюхали. Просто большинство данных лежит в папке "другое".
Этим я собственно и занимаюсь последние несколько лет.