Эта поэма была написана по мотивам преданий Рыльского Свято-Николаева Монастыря Курской Епархии.
Полночь. На баше угловой
Под снегом медный крест сияет.
И между небом и землей
Парит, парит куда не чает.
Тук- тук. Вот гости в башню к нам.
Ключ заскрипел в замке тяжелом
И узник, обреченный снам,
Очнулся с радостным глаголом:
'Здоров Ты спать. Давай же хлеб.
Я ждать устал Тебя с рассвета.'
И инок самых нежных лет-
И сам еще нежней, чем лета-
Буханку вынул из трепья:
"Вот- княже! трапеза Твоя.
Игумен повелел дознать
Не звать ли для исповеданья.
Ему был сон. Да как сказать?
Бог, внемля братское желанье,
Открыл для старца наперед,
Что не прожить Тебе и год.
Ты десять месяцев в оковах
И милость ту, что для Тебя
Не пренебрег Господь любя,
Пройди в путях святых и новых."
'Ты, значит, веришь вещим снам?
Ах мир, Ты жалок и ничтожен.
Скажи-ка этим господам,
Что Вяземский все невозможен,
Что спит и ест, и строит лицы,
И- что указ императрицы,
Всего лишающий его-
Над ним не властен до того,
Чтоб в сплетни чернецов он верил
И здравый ум в молитвы вперил.'
"Вы думаете, может быть,
Что невозможно Вас простить,
Зане Вы нагрешили тяжко?"
'Ступай к игумену, дурашка,
Скажи-ка доброму ему,
Что эта милость ни к чему.
Кто знал душой премудрость века-
Тот видит в Боге человека,
А в человеке Бога. Но
Для вас все это мудрено!
Вы тщитесь, впрочем простодушно,
Когда смешно, когда недужно
Польстить рассудку своему
Мечтой. Так льстите. Быть тому!
Зачем же я Вам бедным сдался,
Что в Ваши сети не попался?'
"Но плохо Ваше дело. Вам
Так нужно плакать и рыдать.
Избив попа, Вы по Дарам
Верхом изволили скакать.
Какая бездна! Сердце в ней
Горит погибелью своей."
'Когда бы не Елизавета,
Ни царства русского жена,
В Париже я провел бы лето.
Да ну ее. И кто она?
И что сказал бы например
Про это все мой друг Вольтер?
Иль глупость бабья в заточенье
Мое увидела спасенье.
Иль ум заученных девиц
Теперь фасон императриц.'
"Прощай! и Бог Тебе судья.
Вновь завтра утру буду я."
II
И снова узник стал один.
Чадит унылая лампада
И царство ветреного хлада
Витает средь его седин.
То пискнут мыши из угла,
То в сумрак черный как смола
Вольются звуки чьих-то песен,
То вдруг- себе не интересен-
Ворчит, припоминая старь,
Шатаясь рядом пономарь,
То стихнет все, и сцепит душу
Тоска, которой все я трушу,
То дух унылый забредет,
Чтоб жизнь испортить в свой черед
И льет крамолою своей
На души слабые людей.
Все это Вяземский привык
Сносить, и кое-как крепится,
Чтобы умом не помрачиться
В один неожиданный миг.
Вдруг тень в его явилась очи,
Уже привыкнув к мраку ночи
Все силились они понять...
Да это бес- на дать, не взять.
<< Что, княже, и Тебе не спится?
К Тебе я с делом. Будь моим!
И дверь любая отворится,
И цепь падет к ногам Твоим.
Но душу, но сосуд бесценный
Предвечной мудрости и сил
Ты мне б за это подарил.>>
'Мне что-то логика странна..
Зачем бы не была нужна
Тебе душа моя- ее
Ты как сокровище свое
Все ж не увидишь- знай, что в ней
Моя нужда еще сильней.
Ступай! и помни наперед,
Что Сатана твой- анекдот.'
<<Ничтожество? Ему ль смеяться?
Тебе еще со мной шутить?>>
Воскликнул бес и начал бить,
А Вяземский сопротивляться.
Но во мгновенье ока он
Уже лежал окровавлен.
III
Чуть рассвело, и инок нежный,
Сквозь вьюги выворот мятежный
Притек под башню- видит в ней
В цепях- избит- в крови своей
Отходит князь. Он еле дышит.
И чутким ухом инок слышит:
'Денница уж едва видна.
Здесь был со мною сатана.
Просил души моей, но я
Не тороплюсь в его друзья!'
Чернец всплакнул: " И что Ты скажешь?
Иль вновь на исповедь откажешь.
Душа в Тебе еще жива,
Так не отвергни божества.
Смирись, и обретешься ныне
Средь царства мира и святыни."
'Ты шутишь? Где Тебе понять,
Ты, малый, слишком заморочен.
Гляди, мой век еще не кончен,
Хоть носит вечности печать.
Я к ней иду. Слабеют силы.
И век короткий и немилый
Сейчас прервется. Я не прочь
Оставить жизнь хоть в эту ночь.
Зачем мне жить, чтоб быть гонимым-
Иль вновь любить- и быть любимым.
Но нет довольно, я устал.
Став страсти хладный пьедестал
Остывший к миру и свободе.
Что продолжать? Я в этом роде
Отныне думать не хочу.
Душа летит. И я лечу.'
"Прощай. Как жертвенник гордыни
Вдруг догорев- остыл Ты ныне.
Язычник прихоти своей
И Ты ушел в юдоль скорбей."
И, так сказав, ладонью нежной
Закрыв глаза, он в сон кромешный
Навеки князя отпустил,
Присел, заплакал и завыл.
И вьюга вместе с ним завыла.
Есть одинокая могила.
Но, где теперь ее искать
Никто не сможет рассказать.
1996 год. Свято-Николаевский Мужской Монастырь. Город Рыльск Курской Епархии. Комната для чтения Неусыпаемой Псалтири, написано ночью, в то время пока никто не читал Псалтирь.