Немного повалявшись в кровати и предвещая муторный день, я встал. Хотелось есть. В холодильнике нашелся вчерашний суп, который я поставил на плиту подогревать. Задумавшись над чем-то, я неподвижными глазами смотрел, как суп постепенно закипает, как пузыри воздуха все быстрее и быстрее двигаются со дна чашки. "Всему нужно когда-нибудь прокипеть",- почему-то подумал я и через несколько мгновений снял суп с плиты и поставил на стол остывать.
Я вышел на балкон и посмотрел на улицу. Ничего интересного, все как обычно. Те же люди, те же деревья и тот же фонарный столб без лампы. На балконе противоположного дома я заметил человека, который старательно пришивал себе руку при помощи большой толстой иглы и белых ниток. На его лице читалась необычайная сосредоточенность, глаза почему-то горели красноватым огнем. Стежок, еще стежок. Я последил глазами, как он это делает, и пошел есть суп.
Вчерашний суп почему-то отдавал тухлятиной, но я все равно ел, зная, что нужно чем-то подкрепить свои силы. Когда, наконец, ложка звякнула о пустую миску, я встал и оделся, чтобы идти в какое-то Бюро, правда, зачем, я не знал, вернее не помнил, но точно знал, что мне туда нужно.
Я снова вышел на балкон и по привычке перескочил через ограждение. Уже на земле я починил поломанные кости и быстро пошел к трамвайной остановке.
Настроение было хорошее, хотелось даже петь, но я не знал ни одной песни, ни одного слова. Но где-то в глубине души я чувствовал что-то холодное и мрачное, что иногда шевелилось и издавало странные звуки. Я знал, что с холодным и мрачным нужно говорить и говорить спокойно. А иногда холодное и мрачное отвечало каким-то булькающим голосом:
- Ты знаешь, что все это неправда.
А я в свою очередь отвечал:
- Кто ты?
А оно мне отвечало:
- Это ты.
А иногда холодное и мрачное просто молчало, переваливаясь с боку на бок. Когда я подошел к трамвайной остановке, трамвая еще не было, и я стал ждать, иногда посматривая в ясное безоблачное небо, где ярко светило солнце. По небу плыли, гудя моторами, тяжелые бомбардировщики, сопровождаемые маленькими легкими истребителями, которые словно мухи кружили вокруг них. Куда и зачем они летят - я не знал. Знало холодное и мрачное, но молчало, натужено сопя. На остановке, рядом со мной стояла группа людей (я почему-то их сначала не заметил), среди которой выделялся своей здоровенной бородищей и черной рясой какой-то мужик, который совершенно спокойно говорил им:
- Мы все умрем, мы все умрем, уже скоро умрем. А зачем умрем - никто не знает. Просто умрем, просто так умрем. Так, значит, нужно. Мы все умрем.
Какое-то странное предчувствие охватило меня, и я отошел подальше от этой группы. И вовремя. Мужик при очередной фразе "Мы все умрем" достал пистолет и стал хладнокровно расстреливать людей в группе. А те лишь стояли и глупо улыбались, пока не падали мертвыми.
Трамвай подходил и, наконец, лязгая тормозами, остановился, перемешав в кашу тело какого-то мужчины, упавшего на рельсы.
Я залез в вагон и сел у окна. Мужик, немного постоял среди кучи мертвецов, сунул пистолет под рясу, перекрестился и залез в вагон.
Холодное и мрачное вдруг сильно шевельнулось, и я даже почувствовал его липкое прикосновение к душе. Оно говорило мне:
- У тебя нет ничего, чтобы могло помочь. У тебя нет ни Дела, ни Мысли, ни Цели. Ты знаешь об этом, а? ты всего лишь едешь в трамвае в какое-то Бюро. И ты даже не знаешь, зачем туда едешь.
Я медленно переваривал его слова, а затем сказал:
- Я не знаю кто ты и какое имеешь право мне говорить эти слова, но я знаю, зачем еду туда.
Холодное и мрачное расхохоталось:
- Я - это ты и ты - это я. Мы одно и нас двое. И ты не знаешь, куда едешь, так же, как и я.
- Я еду, чтобы узнать Истину.
- Истину? Ты говоришь, Истину?- холодное и мрачное еще сильней расхохоталось,- ты глупец.
Я молчал. Мне нечего было ему возразить. Я почему-то вспомнил, как мужик на соседнем балконе сосредоточенно пришивал себе руку. Стежок, еще стежок. Стежок, еще стежок. И так много раз.
- Я нитка,- вдруг сказал я.
Холодное и мрачное перекатилось из одного конца души в другой и пророкотало:
- А может, ты игла?
Я сжал виски руками и закричал:
- Помолчи.
Холодное и мрачное послушно удалилось в самый дальний уголок и затихло.
Трамвай, мерно постукивая, ехал все дальше и дальше. От скуки я принялся разглядывать лица сидевших со мной в вагоне людей. Прямо передо мной сидел тот самый мужик и с умильным лицом смотрел в бессмысленные глаза младенца, сидевшего на коленях у своей мамаши.
- У-тю-тю-тю,- сказал мужик и потянулся к нему рукой. Лицо младенца поменяло свой цвет с синего на красный. Он дернулся и откусил мужику полруки.
Мужик улыбался, хотя было видно, что ему вовсе не до улыбок. С культи на резиновый пол трамвая обильно капала почему-то черная кровь. Мамаша тем временем успокаивала своего малыша, качая перед его носом пальцем и приговаривая:
- Ну, зачем же так? Ведь дяденьке больно. Больше так не шали.
Лицо младенца снова сделалось синим, как и было раньше. Он сосредоточенно что-то пережевывал. Мамаша улыбнулась мужику и сказала:
- Вы уж нас извините.
- Да ничего, бывает,- сиплым голосом сказал тот.
Я отвернулся от них и снова стал смотреть в окно.
Мимо проносились дома, машины, кое-где даже попадались деревья, правда без листьев. По небу все так же лениво плыли бомбардировщики. Холодное и мрачное снова шевельнулось и оказалось рядом. Почему-то молчало и только сипело. Я боялся лишь того, что оно может заговорить.
Трамвай мерно постукивал своими железными колесами. Затем замер на остановке. Я сидел неподвижно и смотрел в окно. Холодное и мрачное сказало:
- Вставай, это здесь.
Я не стал с ним спорить и вышел из вагона. Трамвай поехал дальше. Я стоял один на остановке, даже не зная, куда мне идти.
- Ну, что ты стоишь?- кольнуло холодное и мрачное и передразнило,- "Я же знаю, зачем я туда еду".
- Ты только и умеешь, что издеваться, а?- прикрикнул я на него и, видимо, задел его за живое.
- Послушай,- сказало холодное и мрачное уже более миролюбиво,- давай не будем ссориться?
- А кто ссориться?
Холодное и мрачное замолкло. Я огляделся и пошел куда глаза глядят. Повсюду были люди, они куда-то спешили, лишь я один шел медленно, разглядывая указатели. Я почему-то знал, что иду именно туда, куда нужно. И точно.
Передо мной возвышалась огромная вывеска, на которой почему-то маленькими буквами было написано: "Бюро". Я не стал думать над этим парадоксом и решительно шагнул к обшарпанной двери двухэтажного дома, не мене обшарпанного, чем дверь.
Я почему-то не чувствовал никакой радости, что пришел туда, куда мне было нужно. Холодное и мрачное внутри заулыбалось:
- Не обманывай себя. Не получиться.
- Ты ничего не знаешь.
- Ошибаешься.
- Тогда замолчи.
- Как хочешь.
Я шел по коридору, пестревшему розовыми дверьми с табличками типа: "Со стуком и без него не входить", "Здесь никого нету", "Здесь знают будущее, но ничего не скажут", "Просим не беспокоить" и "Не мешайте спать". К последней прилагался график работы, почему-то в ночную смену.
Я знал, холодное и мрачное смеется надо мною, но упрямо шел вперед. Репродуктор, висевший где-то далеко впереди под потолком, вдруг проснулся и заголосил пронзительным тонким голосом:
- Уважаемые граждане, а теперь хорошая новость: сахар в этом году не подорожает,- и замолчал.
Я почувствовал всеми фибрами души, как пронесся вздох облегчения по всему зданию. Холодное и мрачное довольно заурчало, но я зло осадил его. Жесткое ощущение нереальности захлестнуло меня. Неужели все это правда?
Я упрямо шел вперед.
Это правда?
- Не пытайся себя обмануть,- внезапно сказало холодное и мрачное.
- Я ищу Истину,- ответил я ему.
Холодное и мрачное где-то внутри меня покачало головой:
- Ты не ищешь Истины, ты ищешь забвения. И только. Ты хочешь забыть свое прошлое. Забыть, кто ты есть, забыть тех людей, которых знал, забыть ЕЕ.
Я остановился и мотнул головой, но холодное и мрачное не останавливалось:
- И Истина тут ни причем, ты это прекрасно знаешь. Ты просто ищешь повода. Повода и только.
- Да, я ищу повода,- зло сказал я,- и заткнись.
Холодное и мрачное снова скрылось в дальнем углу, но я еще чувствовал холодок там, где оно только что было. Это бред, это все нереально.
Я стоял прямо перед какой-то дверь. На ней висела табличка с одним единственным словом: "Сюда". И это слово много значило. Я взялся за ручку и мягко толкнул дверь. Вошел.
За столом сидел уже начинающий лысеть человек и усиленно растирал огромный красный прыщ на щеке. На стене я заметил слова, написанные красным маркером: "Безумие - высшая степень ума". Я сразу понял, что мне сюда.
Человек оторвался от своего занятия и посмотрел на меня. Взгляд отсутствующий и какой-то мечтательный. Мне именно сюда.
- Садитесь,- он жестом пригласил меня.
Я не стал просить себя дважды и сел на предложенный стул.
- Что привело вас сюда?
- Мысль,- коротко ответил я.
Человек кивнул, полез куда-то под стол и достал толстую пыльную тетрадь и положил ее перед собой. На обложке красивым почерком было выведено какое-то слово, которое я не успел разобрать - он перевернул обложку, смотря мне в глаза.
- Имя?- снова спросил он.
Холодное и мрачное снова зашевелилось и шепнуло:
- Не обманывай себя.
- Вирус,- коротко ответил я, стараясь загнать подальше холодное и мрачное. Оно сильно сопротивлялось.
Человек снова кивнул и что-то записал:
- Давно никто не приходил, как ты,- сказал он.
Я промолчал.
- Что ты ищешь?
- Истину.
- Хорошо.
Человек потер виски, снял голову и положил ее рядом с собой на стол.
- Так легче,- будто оправдываясь, сказал он.
Я почему-то не удивился. Я просто смотрел на голову, лежащую отдельно от тела, и подумал: "А ведь он прав, лозунг-то на стене".
В дверь постучали и человек, вернее его голова, сказал:
- Входите.
В комнату ввалился здоровенный детина с тремя подсолнухами в руке. Подсолнухи только что распустились красивыми желтыми соцветиями.
- Чего тебе?- недовольно сказала голова,- не видишь, у меня посетитель?
- Я тут было подумал,- нерешительно начал детина,- что вас порадуют цветы.
Он выставил вперед руку с подсолнухами.
Голова на столе ухмыльнулась, а тело шевельнулось и потерло рукой макушку.
- Ты молодец.
Детина расплылся в улыбке.
- А теперь иди.
Детина кивнул, сунул подсолнухи под нос голове и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Холодное и мрачное внутри меня, я это чувствовал, затаило какую-то мысль, но молчало и не хотело говорить. Я знал, что мне делать дальше.
- Я пойду?- спросил я.
Голова на столе посмотрела на меня и кивнула:
- Да, конечно, иди. Ты знаешь, когда придти.
Я встал и направился к двери. Сзади раздался сухой щелчок затвора, а затем выстрел.
Я закрыл за собой дверь, даже не обернувшись. Я представлял, что там за ней. В голове была всего одна мысль: "какой раз он уже это делает?".
Холодное и мрачное внутри сидело и молчало. Оно знало, сколько именно.
Я шел обратно по коридору и в мою душу уже какой раз закрадывалось щемящее чувство нереальности. Дурацкие розовые двери мелькали передо мной, я несся среди них, словно сошедший с рельс поезд. Нереальность была реальностью, жуткой реальностью.
- Неужели это правда?- внезапно проснулось холодное и мрачное.
Я не ответил, продолжая упрямо идти в выходу. Я получил все, что хотел, и знал, что мне нужно делать.
Я хлопнул обшарпанной дверью и оказался на улице. Здесь светило солнце, все небо было в пятнах бомбардировщиков, птицы щебетали, а некоторые из них почему-то пели старую коммунистическую песню. Я постоял немного на крыльце, стараясь заглушить голос холодного и мрачного, мне почему-то было больно и как-то не по себе.
- Ну, вот, и что ты узнал о своей Истине?- все-таки прорвалось холодное и мрачное.
- Я на пути,- ответил я, смотря, как мелькают в небе между бомбардировщиками истребители.
- На каком ты пути?- снова издевка.
- Жизни и смерти.
- Ты знаешь, где жизнь?
- Да,- и мне было больно от этого ответа.
- Ты знаешь, где смерть?
- Да,- и мне снова было больно от этого ответа.
- И что?
- Каждый из нас всего один раз выбирает, жить ему или нет. У каждого есть выбор, очень жестокий выбор, определяющий дальнейшее будущее. Да или нет. И все. Всего несколько букв и ты жив. Всего несколько букв и ты мертв. Все просто и в то же время все сложно. Вот так вот.
Холодное и мрачное иронически улыбнулось:
- Ты снова обманываешь себя. Это все ложь и не забивай этим голову. Живи как хочешь, умрешь тогда, когда тебе это будет нужно. Выбрось из головы этот дурацкий выбор.
- Много ты знаешь!- в сердцах крикнул я.
- Я знаю, где Путь Мира,- сказало холодное и мрачное с каким-то странным оттенком в голосе.
- Где он?- хрипло спросил я, наблюдая, как птицы поют старую коммунистическую песню, и вспомнил мужика на соседнем балконе. Стежок, еще стежок. Стежок, еще стежок. И так много раз.
Я нитка.
Ты игла.
Я нитка.
Ты игла.
Ты ничего не знаешь.
Ты всегда так говоришь.
Ты игла.
Послушай...
Не обманывай себя.
Я не хочу этого.
Ты прав.
И замолчи.
Я придумал ЕЕ. Она стояла передо мной, хлопая большими черными глазами, в коротком тоненьком платьице.
- Привет. Это я.
Я кивнул:
- Я знаю.
Теперь мы шли вдвоем, конечно не считая холодного и мрачного, которое затаилось у меня в душе и украдкой наблюдало за ней, а затем сказало:
- У тебя хорошая фантазия. Она красивая.
- Я по-другому не умею,- ответил я.
- С кем ты говоришь?- ее глаза были устремлены на меня.
- С собой.
Она коротко кивнула и сказала:
- У меня больше никого нет. Только ты. Я люблю тебя.
Я долго смотрел на нее, на эти черные глаза, изгиб носа, губ. Зачем я это сделал? Зачем?
- Ты любишь меня?
Холодное и мрачное иронически ухмыльнулось:
- Скажи ей, что любишь ее и потискай в каком-нибудь углу. Признайся, что для этого придумал ее.
Я с ненавистью смотрел в свою душу, а холодное и мрачное хохотало, хохотало зло и сухо.
- Ты ничего не знаешь,- устало сказал я фразу, которую говорил уже не раз.
- Ха!
Я взял ее за руку и почувствовал тепло ее ладони. Она бросила на меня короткий и быстрый взгляд, такой живой и такой прелестный, что я даже не знал, что мне делать.
- Ты такой хороший,- сказала она.
Холодное и мрачное хохотало в душе, мои глаза наливались кровью. Она шла и улыбалась.
Зачем-то началась бомбежка, как-то внезапно и нелепо. Она продолжалась довольно долго. Бомбили основательно, что называлось на совесть, покрывая каждый метр взрывом.
Я взорвался. Я даже ничего не почувствовал. Лишь легкий крик ЕЕ возвестил мне, что хоть кто-то думает обо мне больше, чем я.
Я разлетелся на миллион осколков, на миллион клеточек, я почти видел, как рвутся мышцы моего тела, как холодное и мрачное, промелькнуло передо мной черным лицом, унеслось куда-то в бездну, крича от ярости.
Я почувствовал себя ветром, я полетел, развеваемый воздухом, мое сознание метнулось порывом ввысь, мимо бомбардировщиков, мимо истребителей, мимо облаков, прямо к солнцу. Я не смотрел вниз, я знал, что увижу там. Огромное черное лицо боли и страдания, заполонившее собой все вокруг. Это лицо будет расползаться и расползаться, пока не покроет землю.
Я летел все выше и выше, чувствуя себе легко и уютно, чувствуя себя лишь миражом, жутким и страшным сном в этом мире и очень похожим на этот мир. Я летел высоко. Я нитка и я игла. Я Смерть и я Жизнь, я Истина и я Ложь, я ВСЕ для СЕБЯ. Я теперь знаю, кто я. Необычайная радость переполнила меня, потому что я всего лишь песчинка, и никто не знает, где я.
Я вспомнил тот самый день, с которого начались все мои поиски. Я шел по улице, просто шел, для того, чтобы идти, безо всякой цели. Было жарко, ярко, на полную катушку светило солнце. Впереди меня мамаша катит перед собой коляску с младенцем. У коляски был откидной верх, и я отчетливо видел, как мамаша откинула эту крышу, подставляя под лучи свое чадо. Я подошел ближе и видел, как малыш беспомощно пытается укрыться от лучей палящего солнца. Мамаша зло поглядела на меня и буркнула:
- Ему нужен витамин D.
Я пошел дальше с уже зарождающимся чувством нереальности...
...Я летел. Летать было хорошо и приятно.
...Я лежал посреди большой воронки и смотрел вверх. Надо мной склонилась она, ее красивое лицо улыбалось. Ее большие глаза были счастливы.
- Ты со мной и ты живой. Такой, какой должен быть.
"Я же придумал ЕЕ",- пронеслось у меня в голове. И не услышал в ответ уже привычного ворчания холодного и мрачного. Я с удивлением посмотрел в свою душу. Там была чистота и пустота. Темный угол, который занимало холодное и мрачное, был пуст. Непривычно пуст. Я облегченно вздохнул. Я знал, что не обманываю себя и никогда не обманывал. Это все он.
Я поднялся и тряхнулся.
- Я в полном порядке.
Она покачала головой, ее большие черные глаза лукаво улыбнулись.
- Нет, ты стал лучше.
Я улыбнулся. Я в первые так улыбнулся. Искренне, без боязни, что сейчас вылезет холодное и мрачное и само заулыбается мерзкой улыбкой.
Я снова ощупал себя. На груди, там где сердце, была пустота. Просто пустота. Просто дыра. Теперь я понял, где сидело холодное и мрачное.
- Я придумал тебя,- сказал я и по привычке наклонил голову, ожидая, что скажет холодное и мрачное.
Она кивнула:
- Да.
Я чувствовал легкость и снова взял ее за руку. Живительное тепло разлилось по моему телу, и я ощутил, как дыра в груди постепенно затягивается.