Аннотация: Рассказ вошедший в 1-ю книгу "Трагисатира 1991-2000 гг.", рассказывает он лишь о некоторых категориях практического цинизма, воли к власти, и борьбы за существование простых людей.
Некоторые годы я работал портным в одной маленькой фирме "Всё из кожи", а в город добирался, как обычно, на автобусе.
Красный автобус подъехал к остановке, из открытых дверей вышли несколько пассажиров и разбрелись по своим направле-ниям, а Валентин Журавлер крепко держа футляр со скрипкой в руке, лёгкой походкой подошёл к светофору на перекрёсток, нетерпеливо дожидаясь, когда загорится зелёный свет. На другом берегу перекрёстка стояла престарелая, но подмоложен-ная дама в шикарном плаще и держала она на коротких поводках пять откормленных мопсов. Загорелся зелёный, и Валентин с такой же походкой перемахнул дорогу, завернул во двор углового дома, и, сбавив ход, поднялся на второй этаж.
Дверь перед ним тут же отворилась, и, как будто ожидая его прихода, перед ним стояла Зигрит с заплаканным лицом, держа в руке не шевелящегося попугая и всхлипывая, произнесла: "По-смот-ри, Ва-ля, наш Ку-ки,.. прям у меня в руках?!" И Зигрит отдала волнисто-голубого попугая Валентину. С жалостливым лицом он осторожно взял птичку в руку, посмотрел на него, и, зайдя во внутрь квартиры, стал успокаивать жену.
Через пол часа Валентин положил тельце попугайчика на нотный лист, завернул его, спустился в подвал за лопатой, и, выйдя во двор, он зашёл за гараж хозяина магазина "Постельное и нижнее бельё", принадлежащего господину Паулю Барсукону. Затем выбрал место под одним из кустов сирени и закопал попугайчика, забросал сухими листьями, и, отнеся лопату, в подвал, поднялся в квартиру.
Не известно, откуда мог узнать г-н. Барсукон. Он всегда узнавал первым, имея склонность гоношиться и показывать командирский гонор, хотя был тоже обыкновенным съемщиком помещения. К вечеру он прилепил аккуратную записку на входной двери в подъезд с убогим текстом: "Многоуважаемые господа жильцы, предупреждаю вас в последний раз, прекратите рыть червей под нашим гаражом, в противном случае будете иметь дело с полицией. С уважением П.Б".
Пауль Барсукон и его жена Кетцхен относились к семье птицеводов с уравновешенным высокомерием, как продавцы постельного и нижнего белья, тем более у них была перезрелая на вид дочь Агнесс. Она служила полицейской и приходила частенько в униформе к отцу в магазин, оставляла на время дежурства запуганно-тихого пятилетнего сынишку Петера.
Господин Барсукон не хотел, чтобы его внук узрел тайну загаражных раскопок, и тем более не заинтересовался страстно экскриментными мумиями, ещё чего доброго станет патоло-гоанатомом или археологом мумий, потом его за уши не оттянешь от скелетов или колдовских подземелий. - "Нет уж, Агнес, лучше пусть внучёк будет психологом-криминалистом, в чистоте и уважении, в этой профессии голова нужна такая, в которой бы все заученные фантасмагории давали и пищу, и совокупность обстоятельств для поимки преступников, пока угадаешь и время пролетело, как в лучших скандинавских фильмах, мы вон с матерью смотрим их и с наслаждением засыпаем!.." - с лихой рассудительностью выговаривал отец своей дочурке. А она в ответ промычала - "да-да" с ухмылкой.
Всем была известна репутация потомственного лавочника нижнего и постельного белья господина Барсукона, и особенно по последним фактам, что он выбился в организаторы уличных праздников. Но бывший адвокат и организатор г-н. Юрген Мамон, который был ещё и хозяином двора "Пёстрая гази-ровка", за потерянный пост всячески способствовал, чтобы у того возникали любые мелкие препятствия. И поэтому г-н. Мамон постоянно давал объявление в местную газетёнку "Близорукая радость" о том, что к нему могут обращаться за юридической консультацией все районные граждане по вопросам "Обывательские склоки". Об этом знал птицевод-скрипач Валентин и был спокоен за предупредительную записку оставленную господином Барсуконом.
Весь вечер Зигрит смотрела телевизор и слезливо вспоминала, какой попугайчик "Куки" был задорный и милый, а Валентин сожалеючи поддакивал и предложил назавтра купить такого же, чтобы другие не пригорюнились. У них были ещё две птицы (серо-жёлтый с оранжевыми ланитами попугай "Корелл" и лимонный кенар "Кешка"), и поэтому Зигрит сразу согласилась на предложение Валентина. После чего она стала дальше смотреть по телевизору напряжённую мелодраму "Любовь - это не игра!?". А Валентин проиграл немного пассажей на скрипке у себя в комнатушке, пожелал спокойной ночи любимой и пошёл спать. Зигрит на посошок спросила его: "Послушай дорогой, а может Куки сам себе "харакири" сделал, от тоски без самки?", но Валентин ничего не ответил, только вздохнул и ушёл в спальную комнату, что-то тихо насвистывая.
Пол ночи Зигрит не могла заснуть и уснула только после таблетки снотворного. На утро её разбудил Валентин, принеся прямо в кровать чашечку кофе. Она выпила, потянулась и через пару минут выскочила из постели, заправила её на скоротень и побежала за свежими булочками к завтраку.
Валентин выставил из холодильника привычные продукты на хухонный стол, и, взяв скрипку да поглядывая воровски в окно, немного поиграл, дожидаясь свою солодушку.
Она прибежала, вывалила булочки и пёструю прессу на стол, разрешила Вальку приступать к завтраку, а сама стала обзвани-вать всех подруг и коротко рассказывать о происшествии. Подруги искренно посочувствовали ей, подтвердили правиль-ность решения о покупке нового пернатого и передали уважи-тельный привет Валюше, от чего Зигрит сдержанно заревновала его, но она располагала намного больше свободным временем, от того ей было спокойно на душе. Из своего личного и не-значительного опыта она помнила, что когда она, демонстрируя свою наивную недоступность, дразнила мужчин всяческими претензиями, после чего ей казалось, что те были просто обязаны либо драться за неё, либо бросить всё и отдаться в страстный фонтанчик чувств, предполагая, что течение может их вынести в бухту горечно-солёных надежд. Она не стала по телефону упрашить кого-нибудь из подруг отвезти их в зоомагазин, так как машина у них была крохотная и эконо-мичная, но так как она была в ремонте, Зигрит стиснув мышиные зубки, согласилась поехать на автобусе.
Так они после завтрака отправились на автобусе в зоомагазин за новым попугаем. Реестр птиц, пригодных для содержания в квартирах был нескончаемый и Зигрит с Валентином не отходили от битком набитых клеток, проницательно высматри-вали похожего самца, и с жалостью обсуждали птицеводство в таких условиях, которое напоминало условия многих эмигран-тов и местных работяг. Наконец-то они заметили почти-что идентичного волнисто-голубого попугая, сидящего среди стрекочущей толпы в клетке и радостно позвали подслеповатую продавщицу в очках с милым лицом. Она надела матерчатую перчатку, открыла клетку и стала ловить счастливого претен-дента. В клетке разразилась страшная суматоха, давка и стрекотня, будто птицы инстинктивно чего-то ужасно боялись или просто не знают, зачем их хотят разделить от собратьев и тесно-весёлых условий. Через пять минут продавщица выло-вила с душераздирающими писками трепыхающегося питомца и показала новым хозяевам. Зигрит и Валентин обрадовано посмотрели на новичка и обоюдно с умилением согласились.
Продавщица упаковала попугая в коробочку с дырками, и, отдав его хозяевам, пошла к другим посетителям. Зигрит и Валентин набрали в мешочки базового корма для своих питомцев, поинтересовались о птичьих напастях и неожиданных болезнях у сухопарого специалиста в очках стоящего за стойкой. Тот в компетентной позе надавал им кучу советов о сладкой диете с чреватым ожирением и болезнью печени, об изменении рациона и минеральных добавках, поинтересовался о домашних условиях, неназойливо пропел им о японских "Амадинах" и успокоил птицеводов, дескать, что совсем необязательно и можно вполне обойтись без выводков, так как имеющиеся три самца будут, ну-у, такими певчими, если им уделять больше время, всем птицеводам на зависть. Валентин сразу же заметил, что, любой продавец своим видом раскрывает одну из важных подсознательных сторон своего существования, и мельком сравнив это с собой, прошептал на ухо Зигрит. Она посмотрела на него, как смотрит мать на своего разумного младенца, и ответила цитатой их книжки Федотого "действия и влечения": "Не выковыривай изюм, и, пожалуйста, без таких сравнений...".
Зигрит расплатилась в кассе, получили паспорт на их питомца и с робкой радостью они поехали на автобусе домой, перио-дически заглядывая в сумку, где в тесном коробчёнке сидел испуганно-притихший их новых "Куки" и таращился в щелки на своих новых хозяев. Они переживали от сквозняка залетающего из открытых форточек в автобус, надменно посматривали на расхлябано-шумных школьников, кидающихся хлебом и не уступающих места для стариков. Но некоторые старожилы не особо возмущались, оставаясь стоять с недовольными лицами и морщась, крепко держались за поручни. Валентин стал загляды-ваясь на сидящего строителя в грязном комбинезоне с развёр-нутой газетой "Новости со стороны". Краем глаза Валёк уловил передовицу, стал всматриваться, и поскольку до их остановки "Песчаный бережок" было ещё шесть остановок, он потихоньку и кратко зачитывал Зигрит о преходящих событиях мире, о потребностях и перспективах в их городе Гутэконторске, а сам то и дело незаметно косился то на мешковатых пацанов, то на смазливо-расфуфыренных школьниц, постоянно облизываю-щих, обнимающих и целующих свои хэнди-телефоны за пере-сылку писем и от нечего делать. Денди-Хенди - это великое изобретение от одиночества, напущенной пустоты, развития электронных функций и для привыкания к бюрошной службе. Молодняк не любит и не умеет общаться, от того многих из них можно увидеть с заткнутыми ушами, сосредоточенно слушаю-щих монотонную музыку на МП-плэере.
До того, как я заметил "птицеводов", я объективно наслаж-дался современной атмосферой в автобусе.
Из слов, произносимых полушепотом Валентином, можно было расслышать такие определяющие цитаты из редакционных статей: "Мы не пойдём по следам не наших собратов и не унизимся до широковещательных обещаний, как они, а скажем точно, кто хочет знать истину - пусть верит и читает наши указы, реформы, проекты и концепты, а кто не станет, тот не получит даже подачки из просроченных продуктов и талоны на воздух, тем не менее в нашей замечательной стране есть много позитивных сторон, которые и так всем давно известны, так что оставайтесь опрятными на вид, не бейтесь об стенку, с неба счастье не упадёт!" - послушай дорогая, я что-то не пойму - это приказ или угроза, мы ж живём в цивилизованной стране...
Зигрит пожала плечами и только махнула головой в сторону газеты, и Валентин продолжил по-своему формулировать смы-словые фразы из статей: "Нашей новой шарашкиной конторе почти всё-всё дозволяется и некоторые вредные факты мы одобряем, а действительно полезные будем осуждать или жестко искоренять. Так обязан думать каждый патриот, иначе он будет назван "изменником" европейского равновесия, которое благодаря усилиям искусной нашей политики, как всегда, осуществилось, а вот каким таким усилиям - нескажем, догадывайтесь сами. Что же касается раута заправских мысли-телей, то они узрели правильные сияния на небесах и перенесли их в общественную среду Гутэконторска, мы не пощадим и наших врагов, а за деньжата не переживайте, так как они в надёжных ручищах, драли и будем драть по-человечески, и наша Саламандра предоставит людям жизнь не в мягкой обивке, а настоящую, - живую, где будет многим больно и светло!".
- Увы, одно и то же! - вздышая, протянул Валентин и не по-свойски добавил: "Послушай, дорогая, это просто какая-то наглая белиберда, по всюду конторские любострастия, военный бред, публичная порнуха, душевные путаницы и беззастенчивое негодяйство, но всё в предельные и золотые рамки обрамлено, хорошо хоть музыка стоит ещё особняком, но и там явно видна ещё плоская основа и рассеянное содержание, или?.." - А что ты ожидаешь, это веяния времени, Аполлон ещё не пришёл, он только в пути, а вот когда он придёт - время покажет. Не будь же таким наивным, не верь ты всяким мутным источникам, они ж на читательской темноте капиталу уже себе заработали уйма. Когда надо - ложь за истину катит, и наоборот, разве ты ещё не понял" И незаметно глянув по сторонам, ещё больше приглушив голос, добавила: "Я вот помню, ещё мой папенька читал нам за обедом цитаты толи из Токкевиля, то ли из Маркса, что "иногда воровство спасает собственность, клятвопреступление спасает религию, незаконнорожденность спасает семью, а беспорядок спасает порядок!" - Помоему, в этом что-то есть? - ответила чуть надменным тоном Зигрит, и Валентин замолк до их остановки, временами и незаметно искоса посматривая чуть с досадой на неё. Судя по мимике его лица, возможно, он думал о том, что и Маркс (как все такие практические философы) от скуки настругав кучу детей, очень нуждался в деньгах, поэтому и брякнул с шутейной серьёзностью такой тезис. Валентин знал, что не всё в государстве на воровстве держится, и об этом мы с ним не раз спорили, но пока он меня не видит, зато я вижу его через плечи пассажиров, как он перебирает мыслишками.
Дело в том, что я пару раз был у таких же птицеводов дома, поэтому в некотором роде мне знаком их быт.
Они приехали домой, и выпустили попугая из коробчёнка в клетку к двум другим выкормышам. Корелла и Кенар сразу от страха вылетели из свободной клетки, и, усевшись на гардинно-вую штангу, любопытно наблюдали за новичком и странно поглядывали на птицеводов. Волнистый попугайчик "Куки" сначала суетился по клетке, но, узрев, что в ней имеется много свободных отверстий сделанные добродушный хозяин, стал вылетать и залетать в клетку, исследовать её, опознал новые корытца с кормом и водой, поклювал, просвистел несколько тонов, и неуверенно выйдя из клетки по предупредительному свистку Корелла, слабо запорхал. Описав круг по комнате, приземлился на гардинной штанге, где его поджидали двое других красавчиков. Тесно сгрупировавшись в трио они сидели как на насесте и что-то меж собой потихоньку верещали, видно знакомились, а затем мелодично запел кенар "Кешка", рас-кумарившись отобранным коннопляным зернышком, так звучно и интенсивно, будто включили на полную мощность стерео-систему, от чего птицеводы радостно поморщились, и, мило обнявшись, пошли что-нибудь перекусить на ужин.
Было уже восемь часов вечера, и Зигрит задернув гардины, любезно согнала птичек с прикреплённой ветки вмонтирован-ной Валентином в середину клетки. Выкормыши нерасторопно и чего-то пугаясь, забежали в свой золотистый дворец, а хозяйка поставила клетку на пол, и, накрыв её длинным полотенцем с оставленной отдушиной на верху, поговорила с ними о новичке, выключила свет в комнате, тихо гаркнула "цыц" и пошла смотреть передачу "восхвалено-живые манекены".
Валентин переодически, но ненавязчиво выглядывал из своей будки и спрашивая Зиги: "Ну, всё нормалёк? Наш фильм уже начался, я сейчас...", отыграл чудесные последние пассажи на скрипке, исправил что-то в своих нотах, выкурил сигарету на балконе, и, словно "виновный" присоединившись к просмотру кинофильма, улёгся рядом с Зигрит на разложенном диване. В промежутках рекламной паузу они обсуждали вчерашние дни и чуть не поругались от рекламных заставок, в которых постоянно фигурировали молодые, обеспеченные и жизнерадостные семьи с детьми, кажущимися просветлёнными какой-нибудь сверх-галактической лигой, но реальность-то была совсем другой...
Так прошла неделя, за ней другая, каждый день походил на прошедший с маленькими изменениями, мелкими радостями и склоками, в основном, затрагивающими адаптацию нового попу-гайчика с двумя собратьями. Они так подружились и целыми днями щебетали меж собой, летали кругами по комнате и сидели на прикреплённых ветках взирая в окно на одно-образную уличную суматоху людей и машин, на деревья с изумрудной листвой и обсуждая пролетающих мимо грозно- каркающих ворон.
Прохожие засматривались на домашних питомцев, свободно передвигающихся по квартире, а некоторые немного завидовали и если они были с детьми, то обязательно старались, как само-уверенные родители объяснять попроще своим чадушкам, которые с открытыми ртами взирали через детские очки на красивых птичек, дезкать, у этих птиц совсем нет схожести с людскими инстинктами и рефлексами. Домашним питомцам было всё равно, что о них лопочут люди, они пересвистывались меж собой, улавливая новые звуки ото всюду, приветствовали друг друга клювами, делали почти синхронно гимнастику, кушали и пили вместе свой рацион, а затем, отслушав мелодичную трель кенаря, играли в догонялки по всей комнате, но гадили только в клетке. Это очень нравилось Зигрит и Валентину, хотя он убирал около клетки и в ней через каждые два дня шелуху и перья, подсыпал свежий песок и купал их из цветочной брызгалки водой, и вообще содержал их жилище в чистоте.
Что же касается Зигрит Солодкиной, то она хотела быстро завоевать расположение и любовь питомцев, по этому суетливо старалась "застукать" их в клетке в расслабленном состоянии или застать врасплох на ветках, чтобы погладить их по грудкам. Они сидели в испуганно-строгих позах и давали хозяйке насладиться своим нетерпеливо-грубоватым желанием, затем быстро разлетались по комнате, шумно стрекотали за такое вторжение, от чего Зигрит слегка обижалась на Валентина и с насупленными губами шутила, называя их "гомиками". Тут уж ничего не поделаешь, что птички не только подпускали близко Валентина, но и садились к нему на плечи и о чём-то шептались с ним, иногда, все трое клевали зерносмесь у него с ладони. А от набегов хозяйки птахи шарахались на дистанцию, да так хитро, чтобы она не заперла их в клетке и не залепила все дырки.
У одной знакомой женщины Ирис Кукушкиной через улицу напротив тоже были волнистые попугайчики, аж десять штук разного цвета, и сидели они все в одной клетке парочками. Самки с самцами были не певчими, а только о чём-то суховато верещали, так как самки требовали предельного внимания к себе суетливых самцов, и когда появлялись у них яйца в отведённых гнёздышках, то они стремились оставлять минимальное количе-ство если они были не пустыми, остальные же уничтожали или продавали по-дешёвкеи в тот же зоомагазин.
Как Ирис не старалась держать двери на распашку и выгонять их из клетки, они не за что не желали вылетать и чувствовать себя свободными, как у Валентина. Скорей всего из-за того, что, как-то раз они всем хором нагадили на спальное покрывало и хозяйка, ужасно разозлившись, гоняла их по комнате красным пототенцем, чтобы потом закрыть навечно. Поймав двоих попугаев за хвосты, в раже, выдернула их гордость с корнями, благо они остались в живых и хвосты растут у них быстро. Короче, они не поняли такого акта воспитательной свободы или они неприспособленные в ней жить иначе, смиренно думая, что хозяйке видней, так как она банкует съестными припасами.
Ещё у этой соседки мадам Кукушкиной есть двенадцати-летний сынишка Нильс, который часто ходит с разрешения тёти Зигрит, когда она дома, полюбоваться на трёх свободных птичек разной расы. Он с каким-то не детским завистливым отчаянием удивлялся, как это они уживаются друг с другом, а хозяюшка оставит его одного с птичками или шустрит по дому, или пьёт кофе с пирогом и добродушно сплетничает с Ирис обо всех журнальных идолах и праздных тусовках.
Но вот Зигрит решила заглянуть в комнату и посмотреть, что же там делают её пернатые питомцы и как себя ведёт мальчуган. Она внезапно зашла, и, увидев, что Нильс приспокойненько чем-то подкармливает птичек, плавно приблизилась к нему, а мальчуган испуганно выбросил белые крошки на пол, после чего Зигрит подняла их с пола и обомлела, опознав в них свои снотворные таблетки, которые принимала очень редко и оставляла на кухонном столе. Нильс нашёл таблетки, раскрошил и хотел накормить ими красивых птичек, значит отравить, и благо они только скукожились в дремлющем состоянии, видно опознали намеренный подлог съесного. От такого поступка Зигрит была в возмутительном волнении, и, сдержав негодо-вание, сначала накричала на мальчугана, а Ирис по-матерински не сильно отхлопала его по заднице. Нильс расхныкался, и с долей обиды отрывисто протянул: "По-че-му они та-кие кра-си-вые и сво-бод-ные, а наши не-еет? а этот по-пу-гай назвал ме-ня па-лач, а какой же я па-лач, если я у всех одно-класс-ников в компью-терные игры выигры-ваю, я ведь кошек или голубей сам не мучаю, а только со стороны подсказываю, как лучше, я же просто тих-оня, как гово-рит мама, у-у-у!?", - и он захныкал ещё пуще. Но Зигрит успокоила мальчугана и сама успокоилась, опомнившись, что в ней процветает беременность, о которой она сегодня узнала от врача, и скрепя сердце отдала клетку вместе с птичками мальцу. Нильс просто прыгал от радости, и, обхватив накрытую полотенцем клетку, как футбольный кубок, понёс домой. Ирис извинилась за поведения сына, и от чего-то покраснев, быстро ушла.
Валентин, узнав о беременности жены, и сам на радостях равнодушно среагировал на подаренную клетку с его любимыми птичками соседскому мальчугану. Как потом выяснилось, он же отравил и первого попугая "Куки", пытаясь проэксперементиро-вать на следующих. Валентин только помотал головой почти уже как заправский отец и коротко добавил: "Что ж, будешь знать в следующий раз, как раскидывать где попало всякие яды. У вас женщин столько медикаментов в запасе, как будто вы для них только и живёте или фармакологам да аптекарям по-могаете. Так можно стать медикаментозными зомби".
В этот раз до истерики не дошло, так как Зигрит уже во-сприняла с добродушием его критический акцент и через пять минут, после того, как она настроила Валюшку на кошачью ласку к себе, меж ними воцарилась гармония.
Словом, у них начался какой-то странный прилив раздра-жительно-осторожных и трогательных сил в отношениях не только меж собой, но и со всеми. Когда я встретил их на автобусной остановке, и мы разговорились о погоде, сразу ощущалось, что они теперь сторонятся меня и ни на минуту не хотят на моём мнении задерживать своё внимание. А когда я с Валентином заговорил об искусстве и музыке, да ещё упомянул о "Сикстинской капелле", Зигрит невзначай встряла в наш в разговор и чопорно брякнула: "Н-да, а вот я думаю, что Микеланджело нарисовал эту капеллу просто от нечего делать или от бездетности, она мне совсем не нравится!" И сама чуть застыдясь, увидев нашу тонкую реакцию на произнесённое, замолчала и смотрела в даль, откуда должен показаться автобус (они ехали по магазинам прошвырнуться). Валентину стало тоже чуть не по себе от такого беспардонного и даже нелепого мнения жены, но она с крепкой нежностью сжимала его руку, так что ему больше ни чего не оставалось, кроме того, как ответить целую тираду: "Извини, я давно не играл на скрипке, совсем позабыл её, мне нужна срочно работа, любая, теперь всё иначе, мне всё равно, ну что ты наморщился, ведь ты ж белоручка и без денег, но зато гордый, ха-ха, извини, но работа нужна любая, чинарики по улицам собирать или мальчиком на побегушках, хотя бы на время, у тебя нет на примете чего-нибудь, ах как жаль, ни чем ты помочь не можешь. Может мне скоро стипендию дадут да в "Харц-4 оркестр" примут, вот тогда пообщаемся, ладненько, у нас столько дел, ну столько дел, надо готовиться, ну пока Гоша...".
И я, понимая их гражданские проблемы, заботы и естествен-ную потребность, кивнул головой, ведь моя потребность другая и самолюбие тут было не причём, просто нужно всем уметь принемать данное новое. Тем более я был уверен, что зигритовский отец помежет зятю, ведь он не только солидный животоноситель Генадий Кондратыч Солодкин-Пупков, но и "человечек управы" работающий в большой конторе садовых участков одним из шестых помощников по распределению клумбовых и гаражных участков. Удивительно, как его тогда не посадили за взятки, наверное, против этого явления всегда есть защита иммунитета, а после завышенной реформы многие пенсионеры были вынуждены отдать свои садовые клочочки, так что даже были и чреватые исходы. Сам же г-н. Солодкин-Пупков уже страдал неизлечимым недугом, и всё старался всячески способствовать капризным желаниям сына и дочери Зигрит, но её бывшим партнёрам основательных поблажек никогда не давал. И страдал он ужасно за своего младшего сына Жорика, который мог бы стать хорошим стоматологом, но стал страстным кокаинистом и на отцовские упрёки отвечал: "сегодня быть зубником или карманным вором - одно и тоже, а если вы будете приставать и денег не давать - повешусь!?". И поэтому отец с матерью страшно переживали за него и за свою маломальскую репутацию.
А вот он-то, Геннадий Кондратыч, дорогой тесть и будущий дедушка, наверняка, пристроит покладистого зятька Валюху в какой-нибудь порядочном оркестре не в провинциальный клуб, так в центре Гутэконторска, конечно через связи, лишь бы Зигрит и его не бросила через три года, присев плотно на шею родителям. Но, судя по тому, как отец держался в присутствии жены Лара Генриетовна, было ясно, что та, уже в глубине да и внешне, влияя косвенно на Валентина, вовсю готовилась к этому явлению и отчасти была рада, зная характер своей дочери и, наверняка, уже догадываясь, что Генадий Кондратыч долго не протянет. Он же в свою очередь это чувствовал и крепился, чтоб семья не очень-то надеялась на его скорейшую кончину и делёжку наследства, утешая их: "Ну, ужо погодим чуток, я ещё в соку, вона в газетах-то местных какие старики с девчушками забавляются, а я хоть и не развратник, и уж тем более не педафил какой из северной Каролины (их там навалом) или из других европейских стран, но копытки мне рано ещё про-тягивать, вона из нашего охламона дурь-то вытравлю, вот тогда - рвите, родственники!?".
А домочадцы, изредко собирающиеся на семейные праздники по приказу Лары Генриетовны, делали вид, будто не понимают отцовские причуды, когда он изрекал свои истины.
С ними я познакомился в одной лавке русских товаров, куда забегала раз в неделю за русскими фильмами и селёдкой Зигрит, и когда каталожно-разодетые Солодкины-Пупковы приезжали в гости к своим чадушкам в студенческо-гуляющий Эксиль. Уточню, что эмигрантское приспособление происходит у всех по-разному, но во многих частностях имеются схожести. Не скрывая радости при встрече с флегматично-дерганным и изрядно исхудавшим сыном, Генадий Кондратыч почти за химо увёз Жорика домой, ведь его уже раз пять ловили как курьера в амстердамовском аэропорту с наркотой, но через папины связи Жорик быстро оказывался на свободе, и снова искал приклю-чений. Отец надеялся, что дома-то сын как пить дать изменится, а здесь заграницей, вдобавок ко всему, у него были приводы в полицию за воровство дезодоратнов и другого барахла, он даже в наркотической абстиненции божился, что может грабануть банк, вот только корешей подходящих пока не нашёл. Отец с болью в сердце еле сдерживал стыд за сына и за себя.
Лара Генриетовна тоже не подарок, не сдержавшись и с долей иронии при всех ляпнула, что о Зигрит помнит один её однокаш-ник, теперь уже один из знаменитых боксёров Гаврила Ску-байло, который побывал аж в самом Великопустомелево и привёз от туда дорогие красовки, солидные рекламные про-спекты и дублёнку. После чего мать втихушку подарила Зигрит средненькую пачку долларов и наказала ей, что не плохо бы было деньги положить на счёт или акционировать, но сначала нужно как нибудь попытаться легализировать первую не-легальную сумму. Это было бы возможно, если бы Валя срочно нашёл настоящую работу или в литейном цехе, или на бетонно-дробильном комбинате, или накрайняк, стал бы официально-мелким аферистом. Зигрит понюхала с таким удовольствием пачку долларов, и от чего-то так возгордилась до вашингтонов-ских размеров. Чуть позже она накупила себе и будущему ребёнку что требуется, остаток запрятала в кубышку по дальше от Валика, хотя он и не зарился на ихние доходы, а когда родичи навострились уезжать домой, Валентин не поместился в такси, и, проводив их из двора он ушёл музицировать.
Случайно и я был в этом микрорайоне, и, идя по улице на остановку автобуса мимо их окон, я краем уха слышал, как с чудесными пассажами рыдала его скрипка...
Мы стояли на остановке. Через минуту, пунктуально по расписанию, подъехал автобус и наша не клеещиеся беседа (о поп-музыке, рок-н-ролле, модерновом искусстве и честном занятии вообще) с молодожёнами закончилась. Зигрит с таким трогательным легкомыслием брякнув в мой адрес, что у меня столько много оскорбительных слов, которые ей до конца непонятны, хотя уличное сквернословие и социальное угнетение ей тоже не по душе, взяла крепко Валентина за руку и они зашли в другие двери автобуса, присев в передней части и украдкой озирались по сторонам. Видно выискивали знакомых, которые вечно курсируют с полными сумками, словно потенциальные голодные паломники, по магазинам за подешевлёнными това-рами. Мне почему-то сразу вспомнилось одно незначительное сравнение, как я вчера поутру раскрошив горбушку на крыше гаража, находящегося перед моим балконом, подкармливал городских птиц (чайки, вороны, сороки, скворцы и воробьи). Они курсируют по всему городу в поисках пищи и уже относительно привыкли подъедаться около нашего дома. Не-которые из птиц, озираясь по сторонам, ждут на парапете и заглядываю в окна, некоторые дерутся меж собой за кусок, нападают на слабых, подвиливают сильным птицам и даже предают своих, чтобы большие выронили изо рта для них кусочек. Им известно, что таких кормушек предостаточно в городе, но эти забавные существа стойко выносят все времена года и выкармливают новых городских птенцов, а это природа и счастье всех пташек. Мне почему-то стало немного жутко от того, что могут натворить "пенкохлебатели" после всех наших опубликованных сравнений и заработать на этом уйму денег, даже не сказав спасибо. Через пол года так и произошло. Однако, я был спокоен, что массовый человек хоть и пуглив и подвергнут всяким заражениям, но и не на столько дурак, чтобы верить медиальным врунам и предприимчивым лоботрясам.
Автобус уже набирал скорость в горку, я сидел у окна и созерцал, как через корабельные сосны вдали показалось зеркальное море и песчаный берег, по которому прогуливали середняцкие жокейши своих огнегриво-смиренных и серых в яблоко коней, по дорожкам собаководы водили опрятных питомцев, а на улице мелодично щебетали птицы: чив-чив, весна - красна!..
Прошёл год и, как не странно, за этот год я ни разу не встретился с моими знакомыми молодожёнами. Через не-которое время получил письмо от Валентина из тюрьмы; сначала оно показалось для меня неожиданностью, откуда он мог узнать мой адрес? Но, припомнив их уютную и начавшуюся семейную связь двух любящих сердец под опекой Лары Генрие-товны и своевольно-несчастной Зигрит, такой драматический сюжет стал для меня понятен. Видно Валентин не выдержал накала и прямо на улице, в раше умопомрачения, зарезал тёщу, за что его осудили лишь на восемь лет тюремного заключения, сносясь на последовательность усложнившихся мотивов и смяг-чающие обстоятельства, однако умопомрачение не удалось до-казать, да он и сам во всём сознался.
Через год Генадий Кондратыч прислал Валентину открытку, в которой говорилось, что "старого не вернёшь и что как бывший тесть он готов помочь бывшему зятю и отцу его внука, чтобы ему скостили срок или заменили на перевод в психушку для благонадёжных". Кондратыч даже приплёл, что Зигрит очень тоскует в своей золотой клетке. Письмо от Валентина было пропитано признанием о тогдашнем деформированом само-любие из-за давления вещественных мелочей и осознанием вины с искренним состраданием к жертве. И ещё к письму прилагались неоконченные ноты для скрипки с оркестром, лично им написанной сонаты "Птичья сага". Я искренно порадовался за него и задумался, как он будет себя чувствовать в их тесном окружении после всего случившегося?
Через полгода мне прислали последний отказ в "убежище" и я уехал в Питер. А ещё через год я открыл фирму по коженным изделиям, в которой работали 15 человек, поднявшиеся с колен бедности. Некоторое время я не редко приезжал в Киль. Теперь мои дела идут неважно, но жить можно на среднюю ногу. Недавно я встретил на пароме Зигрит. Она очень обрадовалась нашей встречи, но не надолго, и после 25 минут разговора о её нынешнем существование, как начинающего бухгалтера в банке "жизнь в других", почему-то стала меня сдержанно укорять в том, что в моей речи присутствует очень много "Я". То же самое я слышал от некоторых критиканов, которые пишут от второго или третьего лица, или вовсе не упоминают, откуда им шепчет голос и уверены ли они в том, что действительно делают в жизни своё дело.
В порту, сойдя по трапу на берег мы распрощались с каким-то холодным дружелюбием, и напоследок я посоветовал Зигрит, чтобы при возможности она подарила Валентину книгу "Активная телепатия". Зигрит коварно улыбнулась мне в ответ...