Я просыпаюсь с глубокого похмелья, голова раскалывается, во рту словно рой мух... Хотя нет, не мухи. Кровь. Солено-противная. И голова не с похмелья. В глаза светит лампа, а вокруг темнота. Только силуэт пятитонной скалы в форме человека нависает надо мной. Хлесткая пощечина двумя центнерами от нее. И голос слева:
- Что он тебе сказал? - голос скрипучий, как ржавые петли.
- Ничего особенного, - понимаю, что разговор длится уже долго, но помню только, что он не сказал ничего особенного... Погодите! Что значит ничего? Ковер-самолет - это ничего? Два центнера опять нависают надо мной.
- Подождите, не надо. Он просто предложил мне полетать.
- На чем?
- На ковре.
- На каком, твою, ковре? Не чеши чушь!
Разве можно ее почесать? Долбанный мой юмор! Мне бы вспомнить все поскорей, а я чушь пытаюсь почесать! Удар. И темнота...
Синее небо и точка над горизонтом. Приближается быстро. Не могу рассмотреть. Ушат холодного воздуха опрокидывается на лицо. Свежеет. И опять ночь. Открываю тяжелые мокрые веки. Облизываю влагу на губах.
- Кто он? Откуда? - продолжают скрипеть петли...
Откуда я знаю? Старик. Я его называл "Старик Хоттаб". Каждое утро и вечер он сидел на ковре возле рынка мимо проходящего меня. Я давал ему деньги и еду, а он улыбался, отмахивался и звал полетать на ковре-самолете. Он был одет в целый ларек грязных халатов и ничем не выделялся бы среди других бичей. Если бы не ковер. Большой, бархатный, хоть и засаленный, но намного чище самого Хоттаба. Я пару раз вставал на рассвете, чтобы застать, как Хоттаб приходит и расстилает свой ковер на асфальте. Но Хоттаб "прилетал" быстрее, а может, и не улетал вовсе. "Хоттаб, когда полетим?" - спрашивал я. А он всегда улыбался двухзубой улыбкой и отвечал, что "в сиреду". "Сегодня среда!" - усмехался я. А он говорил, что "в силедущую"...
- Налетались? - опять проскрипело слева.
- Не помню.
- Не помнит, сволочь! Столько народу положили! - скала хлестала меня по щекам и брызгала слюной...
Синее небо и точка все ближе. Летательный аппарат. Бесшумный. Квадратный.
В очередную осеннюю, промозглую среду, вечером, он сказал: "Ну чито, полетели?" - "Полетели", - машинально ответил я, занятый рабочей непроглядной суетой. "Садись", - пригласил он. Я уже прошел мимо, но вернулся озадаченный. Старик смотрел на меня с улыбкой и ожиданием.
"Среда?" - спросил я.
"Сиреда!", - ответил он.
"Силедущая?"
"Не, сиводняшняя", - и Хоттаб протянул мне руку.
А почему бы и нет, подумал я. Слетаем туда-обратно для разнообразия. Надо только погромче тарахтеть, авось, до психушки долетим. Я сел на ковер.
Хоттаб вытащил из халата прибор с мигающими секундами... 30, 29, 28... "Ай, цифра долго, кнопка быстро", - сказал он и нажал на красную кнопку. Мне расхотелось лететь, но яркая вспышка озарила рынок...
Голос уже не скрипел, и скала не останавливалась. Молола меня в шницель и крыла благим матом. Я пытался закрыться руками, но в свете лампы вместо них видел какие-то огрызки. Я пытался подняться с пола, но даже коленей не чувствовал. Сотни людей погибли из-за какого-то психа! И я вместе с ними...
Синее небо, и ковер-самолет опускается рядом со мной. Старик Хоттаб восседает на нем.
- Зачем на ходу прыгаешь? - спрашивает.
- За теми людьми, - отвечаю.
- Эээ, кто хотел, тот полетел. Кто не хотел - остался. Садись...
Ковер-самолет уносит меня ввысь, а я думаю, что тоже не хотел, но кто признался бы сейчас на моем месте?