В юности этот писатель не видел ни единого сна. Повзрослев, он стал использовать накопившиеся россказни окружающих как скелет для гениальных историй. Его гиперболическое воображение было признано и безумным, и в то же время чрезвычайно реалистичным. Он умело совмещал загадочность Конана Дойла и неопределенность Говарда Лавкрафта, стремясь создать уникальный поджанр.