Аннотация: Опубликован в журнале "Уральский Следопыт", 2009, N12. 7-е место на одной из Мини-Проз. Рассказ о том, что бывает, когда звонит телефон с оборванным шнуром...
- Ужасное дело, ужасное дело, - бормотал пожилой похоронщик, налаживая венок. По венку вилась лента с надписью "От благодарных детей и любящих внуков". - Ни стыда у людей, ни совести.
- Да, представьте себе, - рассказывал посетитель, хмуро уставившись в глянцевый каталог. - Мать, как услышала, с инфарктом слегла. Сидим себе спокойно, ужинаем... Извините, я, кажется, повторяюсь... Никак не могу успокоиться. Убил бы! Сидим, ужинаем... Раз тебе, звонок: "Приносим соболезнования, ваш супруг скончался". Ну как так можно?! Перепутали, оказалось... ах, чёрт! Сволочи, одним словом, сволочи.
- Последние времена, последние времена, - мелко кивал Протасов. - Мелкие пошли людишки. Мать родную за грош продадут. Ничего святого.
- Да, - мрачно продолжал посетитель. - Мать, как услышала, так и слегла... Отец-то жив оказался - перепутали они, представляете! - а мать... вот она, мать. Гримируют.
- Загримируем, загримируем, - кивал Протасов. - Это из "Вечной жизни" вам звонили? Креста на них нет. Так перепутать! Ничего святого.
- Они же, всем известно, в сговоре с врачами...
- В сговоре, в сговоре...
- Чёрные гробовщики...
- Угу. Веночек за пятьсот будем брать или подороже?
- Нет, ну как же так можно... а вы тоже от врачей информацию получаете?
- Мы? Нет! - искренне возмутился похоронщик и даже перекрестился. - Ни в коем разе. У городской договор с "Вечной жизнью", чтоб их там всех перекорёжило...
- Ничего святого, - вздохнул Протасов и протянул квитанцию. - С вас сорок семь девятьсот. Без памятника.
У посетителя перехватило дыхание, но он справился с эмоциями и потянулся за бумажником. Приняв деньги, Протасов распрощался с клиентом и направился в цех.
Здесь он чувствовал себя как дома. От шлифовальных машин разлетались брызги, мрамор и гранит радостно превращались в аккуратные надгробия.
- Павлуша! - перекрикивая машинный визг и мат гравировщиков, проорал Протасов. - Хоть сюды!
- Чево, Петрович? - подкатил зам Павлуша, глыба в центнер весом и в полдубка обхватом. - Всё в норме.
- Как там с материалом, братцы? - Иван Петрович деловито достал блокнот и "Паркер".
- Восемь плит ночью приволокли. Нормально, хватает.
- Отлично, - сказал Протасов, занося прибыль в блокнот. - Значит, не надо закупать. Никто не видел?
- Да ты чё, бать? Сторожа, как всегда, своё получили, а так - вандализм... Он и в Африке, типа, вандализм! - Павлуша расхохотался.
-Добро... больше ничего сказать не хотите?
- А чё говорить... "Вечная жизнь" опять из-под носа контракт увела. Мы с пацанам поехали разобраться, встретили их возле подъезда... Ну, блин, ты нас, Петрович, извини, но мы гроб нечаянно перевернули. Зато двое "выжиг" в гипсе лежат, - Павлуша гоготнул.
- Это всё?
- Ну и с ветеранского мемориала на Южной горе плиту уволокли. Говорят, за ней директор "Вечной Жизни" ребят посылал.
- Вот сволочь, - с чувством сказал Иван Петрович. - Такая плита хорошая была, я её ещё на той недели облюбовал. Она у нас уже по четвертому кругу шла. Нет, ну как он мог! Ничего святого.
- Ничего, - подтвердил Павлуша, засовывая в рот половинку чизбургера.
* * *
Вернувшись домой, Иван Петрович занялся обычными ежевечерними делами, которыми занимается каждый добропорядочный, семейный и благонадёжный человек. Выпил чаю, посмотрел телевизор и уже было задремал в любимом кресле, как вспомнил про нынешнюю катавасию с конкурентами из "Вечной жизни".
- Последние времена, - пробормотал Протасов, и, кряхтя, полез в портфель за бумагами. - Уже работу домой брать приходится... Ничего святого.
Бумаги, подсунутые Павлушей под конец рабочего дня, удручали. По отчету выходило, что из-за проклятых "выжиг" (а как иначе именовать сотрудников "ВЖ", не к ночи будь помянута?) фирма только за последнюю неделю потеряла денежный эквивалент трех солидных BMW.
- Что в мире деется, что деется, - возмущенно приговаривал Иван Петрович, пересчитывая на калькуляторе убытки. Выходило много. - Этак, братцы, мы совсем разоримся, если позволять кому попало первыми к покойным авторитетам приезжать! И "скорой", паскудники, на сто рублей за жмура больше пообещали... И плиту с афганского мемориала первые свистнули... Ничего святого!
Глава "Вечной жизни", Дмитрий Алексеевич Смерчиков, просто-таки напрашивался на то, чтобы урыть его, собаку, его же лопатою.
"Эх, братцы, опять нас прижимают бессовестные конкуренты... Придётся кончать. Надо бы позвонить, сказать Павлуше, чтоб заказал", - подумал Протасов и потянулся к телефону. Но не успел он взять трубку, как аппарат зазвонил сам. Автоответчик высветил номер зама.
- Лёгок на помине! - обрадовался Протасов и поднял трубку.
Но вместо хрипловато-ломкого баска Павлуши сквозь треск и помехи прозвучал отчуждённый голос:
- Чёрный гробовщик идёт за тобой.
Тут же раздались гудки.
- Тьфу ты! - выругался Протасов, с недоумением глядя на трубку, будто оттуда мог выползти поясняющий этот беспредел факс. - Вот шутников развелось! Ничего святого.
Определитель номера Протасов завёл не от хорошей жизни: не переводились желающие позвонить ему среди ночи и посулить "гроб на колесиках". Впрочем, пионерских страшилок Протасов никогда не боялся, а гробов за свою жизнь перевидал столько, что никакие технические навороты - хоть колеса, а хоть бы и гусеницы - не взволновали бы его нервную систему.
Но сейчас ему отчего-то стало неуютно. Мирно шебуршилась жена на кухне. Тихие звезды за невесомыми занавесками сияли спокойствием. Но на душе было ой как нехорошо. Наконец, Иван Петрович вновь потянулся к телефону.
Чёртов аппарат вновь затрезвонил, будто только и ждал, когда Протасов к нему потянется. Похоронщик отдернул руку и опасливо посмотрел на телефон. Снял очки, протёр их, снова напялил и внимательно пригляделся к циферкам на экранчике.
Опять светился номер зама.
- Ну, подлецы, ну креста на вас нет... Узнаю, кто - живым закопаю! И не дай Бог сам Павлуша балуется... этак, братцы, и до инфаркта недалеко! - очень громко сказал Иван Петрович, чтобы успокоиться.
Но, снимая трубку, он какой-то периферийной частью сознания уже осознал, что уж кто-кто, а зам Павлуша не имеет к звонку никакого отношения.
- Чёрный гробовщик сворачивает на Тополиную улицу, - сообщил безразличный голос на том конце трубки. В эфире роились помехи, будто звонили из другого города или вообще чёрт знает откуда, но очень издалека. Хотя номер-то мигал свой, местный. Драгоценного зама номер, и никого другого.
Протасов дёрнулся, отбросил трубку и даже вытер руки о плед.
- Вот людям вечером не спится, - пробормотал он. - Шутники проклятые!
Тополиная улица, на которой стоял дом Протасова, конечно, не улица Вязов. Но ведь и Иван Петрович человек немолодой. И работа у него нервная.
Протасов встал, аккуратно положил болтающуюся трубку, прошёл на кухню, взял из холодильника стакан с "Боржоми". Жена, не обращая на него внимания, жарила котлеты и заматывала кусочки будущего шашлыка в ломтики ветчины. Протасов любил покушать. "Один раз в жизни живём", - говаривал он. Сегодня отчего-то от этой мысли стало нехорошо. Иван Петрович размеренными глотками выпил воды, подумал и взял из шкафчика валокордина. Пожаловался:
- Какие-то подлецы звонят и звонят, представляешь, Маня? Как ужин сготовишь, позови... А я пока вздремну. Все нервы на работе вытрепал с этими нехристями...
Жена, не оборачиваясь от фарша и бекона, кивнула.
В комнату он шёл по длинному коридору своей квартиры в двести квадратов, купленной в прошлом году, на редкость удачном: с главврачом областной больницы удалось столковаться, и число жмуров резко повысилось. Хороший человек главврач оказался, душевный. Не перевелись ещё сердечные люди. Не то что в городской - с "выжигами" столковались. Ну ничего у людей святого... На честно заработанных деньги и купил Иван Петрович эту квартиру с не очень удачной планировкой и длинным-длинным коридором. Длинным-длинным, особенно если идти по нему медленно-медленно... Ещё не доходя до кабинета, Протасов услышал требовательные звонки.
Он стоял на пороге комнаты, а трезвон всё не кончался, пока жена не крикнула недовольно:
- Да возьми ты наконец трубку!
- Сама возьми, - неожиданно для себя сказал Иван Петрович. - У тебя на кухне вторая установлена.
- У меня руки в муке.
Протасов вздохнул, осторожно приблизился к телефону и снял трубку. Прислушался, держа её на вытянутой руке. В трубке раздавались шипение и треск. А номер был павлушин, который жил в соседнем микрорайоне. Вот напасть...
Похоронщик поднёс трубку к уху, и та, будто почуяв приближение тёплой кожи, взорвалась воплем:
- Чёрный гробовщик ищет твой дом!
- Ах ты тварь, - выругался Протасов и сбросил аппарат на пол.
Он нервно прошёлся по кабинету и даже выглянул в окно, таясь за занавеской. Показалось или действительно мелькнула тень среди тополей?
Протасов почувствовал, что в горле опять пересохло.
"Это кто-то дурачится, - подумал он, пытаясь взять себя в руки. - Это всего лишь глупые шутники, чтоб им ни дна ни покрышки".
Когда телефон зазвонил в четвёртый раз, Протасов уже знал, что ему скажут на том конце провода. И, тем не менее, он механически поднял трубку, чтобы услышать:
- Чёрный гробовщик ищет твой подъезд.
Чудненько! Чудесно. Кто-то устроил за ним охоту, и даже не надо догадываться кто. "Выжиги" треклятые, креста на них нет. И не киллера послали, нет! Решили запугать. В психушку отправить. С инфарктом - в областную, угу. Иван Петрович поморщился, вспоминая ходившие среди похоронщиков пьяные басни. Чёрный Гробовщик, надо же.
- Хрен вам, - сказал Протасов и выдернул шнур из гнезда.
Слегка успокоенный, он взял мобильник и набрал номер Павлуши. Пожалуй, это надо было сделать сразу же, но Иван Петрович был человеком немолодым и с большим удовольствием пользовался традиционной техникой, а не новомодными штукенциями. Но сейчас он взял сотовый, нашёл строку с номером зама, и, едва дождавшись соединения, выпалил:
- Павел! Ты знаешь, какие-то отморозки...
- Чёрный Гробовщик поднимается по лестнице.
Протасов отбросил мобилу и несколько секунд смотрел на неё круглыми глазами, как на ожившую гадину. Потом дрожащей рукой перекрестился.
Обострившийся слух донес до мозга звук поднимающегося лифта, и Протасов захотел в сортир. В конце концов, может же ему прийти в голову подняться сюда на лифте?
"Господи, о какой я чуши думаю, - пронеслось в мыслях. - Братцы, да что же я... Жена дома, охрана в подъезде! Дом элитный! Да это наверняка сосед на лифте проехал! Так, надо вызвать милицию. Но звонит ментам пущай Маня, так надёжней".
И тут, совершенно неожиданно и громоподобно, с громким треском разлетелась лампочка в люстре. Только скудная подсветка подмигивала среди полок и картин, размножая тени в кабинете. Иван Петрович сел, вжался в кожаные подушки уютного, надёжного кресла.
- Маня... - просипел он.
Подойти и позвонить в милицию самому не решался. Кто его знает, может, злоумышленники и до ментовского номера добрались?
Так он сидел, считая про себя до ста, потом до двухсот, соображая, сколько ступенек придётся преодолеть незваному гостю, пока он доберётся на седьмой этаж. Неожиданно Протасов понял, что думает о посетителе как о вполне осязаемой реальности.
Секунды растягивались в века, и когда наконец снова зазвонил телефон (с оборванным шнуром! с оборванным шнуром!), Протасов почувствовал что-то вроде облегчения.
Он встал и мрачно уставился на проклятый аппарат.
- Так я тебя и взял, - сказал трубке, и от этих слов стало легко и просто. Он почувствовал приближение победы и даже усмехнулся. Страх стал уступать место нескрываемому торжеству. - Трезвонь-трезвонь. Нехристь несчастная...
Телефон звонил не переставая, а Протасов буравил его взглядом удава. "Хрен подойду", - говорил этот взгляд.
Внезапно в аппарате что-то щёлкнуло. Включилась громкая связь, и Иван Петрович икнул, чувствуя, как вылезают глаза из орбит.
- Чёрный Гробовщик уже около твоей двери, - доброжелательно сказал телефон. - Вкати светлы очи в череп, болезный. Отмучился.
Огонёк громкой связи погас, и тут же раздалась трель входного звонка.
Протасов завыл и бросился на паркет, пытаясь запихнуться под диван. Он слышал, как жена пошла отворять, и выл от этого ещё громче.
В ответ раздалось заунывное мычание телка-кавказца с соседского балкона - пёсик явно обрадовался перспективе спеть под караоке.
Через несколько мгновений дверь в кабинет распахнулась, и в ярком проеме отпечатался высокий силуэт. Протасов как раз вовремя поднял голову, чтобы увидеть явление гостя, чью голову, если верить отпечатавшемуся на сетчатке негативу, венчала шляпа старины Фредди.
* * *
Протасов ещё немножко полежал в поле эмбриона, пытаясь втиснуться в щель под диваном. Гость его не трогал, молчал, и похоронщик, наконец, осмелился повернуться и разлепить зажмуренные глаза. Мужчина лет тридцати, с правильными и приятными чертами лица, стоял над ним с лёгкой улыбкой.
- Может, поднимитесь, Иван Петрович? - спросил гость.
Голос у мужчины был нормальный, без треска и статистических разрядов.
Протасов поднялся, отряхивая измятые брюки, и, искоса убедившись в явной человекообразности гостя, попытался взять суровые нотки. Получилось хреново:
- В-вы... вы что тут делаете?! Кто позволил?! К-кто пустил...
- Ваша супруга. Вы же не соизволили подняться с вашего замечательного орехового паркета, чтобы дверь открыть. Что ж, нас, гробовщиков, не любят, кому, как ни вам, это знать.
И гость снова улыбнулся.
Протасов издал непристойный звук, обгадил брюки за восемь сотен евро и рухнул в кресло.
- Т-так вы... и вправду... Чёрный гробовщик?! - икнул он.
- Нет, милейший, - ответил гость, расположившись в кресле напротив и устраивая шляпу на коленях. - Чёрный гробовщик - это вы. А я просто хожу и закапываю таких, как вы, любезный. Поэтому меня называют Гробовщиком с большой буквы. А так - просто коллега.
- И в-вы... меня закопаете?! - ком ужаса подкатил к горлу Протасова и застыл там детсадовской манной кашей.
- А что, не стоит? Может, о вас кто-то сильно пожалеет? Кто-то помолится за вас, кроме жены и пары милосердных старушек, которым всё равно, над кем причитать? Вас кто-то помянет добрым словом, а, Иван Петрович? Думаете, газеты не разразятся улюлюканьем? Вы, Иван Петрович, вспомните: сколько вы покойников обокрали, сколько родственников раньше врачей огорошили, сколько усопших спустя рукава зарыли? Неужели вам самому не стыдно?
Протасов, побелев от страха, вжался в кожаные подушки. Тем временем гость продолжал перечислять его грехи:
- С могил плиты воровали, по третьему кругу пускали, цены завышали, с вдов и сирот сдирали последнюю шкуру, именуя всё это "скидками"... У подъезда усопшего с конкурентами дрались! Киллеров нанимали! Врачей подкупали! Разве этого не достаточно, чтобы вас, извините за ваше же выражение, урыть?
Внутри Протасова что-то сорвалось. Он рухнул на колени и бросился лобызать туфли Чёрного Гробовщика:
- Умоляю вас! Заклинаю! Виноват! Каторжен! Чем хотите искуплю! Всем святым прошу! По-ща-ди-те! Дети малые!..
- Какие дети?
- Жена! Жена то есть! Племя-а-анники...
- Ну-ну, милейший, - отстранился гость, разглаживая стрелки на брюках. - Хватит костюм мне мять. Впрочем, я пока пришёл без инструмента и, так сказать, изучаю ситуацию. Насколько она, так сказать, безнадёжна...
- Винова-а-ат! - заголосил Протасов. - Виноват! - и бухнулся в ноги гостю. - Братец, родненький! Не погуби, бра-атец!
- То есть вы осознали весь сволочизм прожитой жизни? - поинтересовался гость.
- Осознал! Каюсь! - заголосил Протасов так, что соседи, верно, решили, будто похоронщик хватил белочку. Гость поморщился. - Виноват, - слегка опомнившись и придя в себя, продолжил Иван Петрович. - Мировая обстановка располагает. Ужасные времена. Все стараются урвать кусок. Я сам не без греха. Но я осознал. Это не я, это обстановка, - он взмахнул рукой, обведя бархатные портьеры, антикварную мебель и бесчисленные безделушки вроде серебряного пресс-папье. - Ничего святого. Сам порой в холодном поту просыпаюсь. От стыда. Христом-Богом клянусь. Искуплю. Виноват. Простите великодушно!
- Ну что ж, - усмехнулся гость, сминая в руках шляпу. - Полагаю, вы сделаете из этого визита для себя некоторые вводы... За сим прощаюсь.
И он действительно вышел, слегка поклонившись на пороге. Протасов выдохнул и сел прямо на пол, мимо кресла. Про-нес-ло... Входная дверь так и не хлопнула.
- Маня... Маня! - сорванным голосом позвал гробовщик. - Кто это был?
- Ты о чём? - откликнулась жена. - В каком смысле - кто?
Протасов, переведя дух, отпер бар и плеснул себе на палец "Камю". А потом подумал и выжрал всё до капли из горла. Разум понемногу занимал полагающееся место в черепе, и Протасову стало стыдно от того, как он вел себя перед этим... да обычным человеком, чёрт побери! Обычным человеком, братцы! Вот же идиот-то, а. И обгадился, как последний пионер.
Как пионер, наслушавшийся лагерный страшилок.
"Это же был обычный человек, - дошло до Протасова. - Самый обычный! А ещё шляпу нацепил. Крюггер недоделанный".
Об оборванном проводе телефона он даже не вспомнил.
"Ну надо же какие люди злые на свете бывают, - вяло подумал Протасов, чувствуя, как коньячные пары блаженно заполняют мозг. - Наверняка конкурент из "ВЖ" подстроил, чтоб ему на том свете в гробу вертеться. Ничего для людей святого не существует. Завтра же урою, собаку".
Протасову стало грустно от того, как по-идиотски он купился на такую банальную разводку. Он даже всхлипнул от обиды, укладываясь на паркете в обнимку с бутылкой.
- С-сука, - прошептал он то ли в адрес выжиги-конкурента, то ли вслед незваному гостю, и провалился в сон.
* * *
Идиотский сон, навеянный, несомненно нервной должностью и рабочим переутомлением, Протасов поначалу смотрел с некоторым интересом.
Жена, обливаясь, слезами, указывала на него каким-то квадратным мордам:
- Вот он, дорогой мой Ванечка... ох, на кого ж он меня оста-а-авил...
- Чего надо? - рявкнул, вроде как трезвея, Иван Петрович, но его бесцеремонно перебили:
- Где покойник?
- Покойник? Какой покойник? - встрепенулся Протасов, вроде как окончательно протрезвев. - Почему зам не предупредил? Мы первые застолбили...
- Мария Васильевна, - тем временем продолжали морды, - наша фирма выражает вам всяческие соболезнования и хотела бы поскорее получить тело, чтобы оформить всякие формальности...
- Какое тело? Где тело? - возмутился Протасов, признавая в харях молодцев из "Вечной Жизни". - Эт вы что, братцы, мимо меня с моей же квартиры трупы забирать будете?! Вот обнаглели! Ну-у, креста на вас нет!
- Этот, штоль? - тем временем спрашивала одна из харь, не обращая ни малейшего внимания на праведное возмущение Ивана Петровича, и обращаясь исключительно к его жене.
- Ва-а-а-анечка-а-а-а-а-а! - заголосила супруга вместо внятного ответа и бросилась к Протасову, покрывая его слюнявыми поцелуями.
Он попытался вырваться, но не тут-то было.
А кирпичные рожи невозмутимо снимали с него, Протасова, мерки, занося в блокнотик, кратко отвечая на расспросы жены и полностью игнорируя его самого.
От бредовости ситуации Протасову поплохело, хотя он совершенно ясно понимал, что это дурацкий сон. Но...
За спиной "выжиг" мелькнул силуэт человека в шляпе, и у Протасова оборвалось сердце. Он похолодел. Хотел было что-то сказать - но слова застыли в горле. А конкуренты споро и деловито заполняли какие-то бумаги.
- А чего не из евойной фирмы приехали-то? - спросила, наконец, жена, вытирая глаза платочком.
- Дык из уважения! Посмертный подарочек, типа! - гоготнул один из "выжиг". - Сначала закопаем, а потом и в евонную фирму доложим. Да вы не беспокойтесь, усё за нас счёт, без-вод... возд... короче, забесплатно!
- Ну, если забесплатно... - с сомнением произнесла жена.
* * *
Абсурдный сон никак не желал кончаться. Протасов пытался выкарабкаться из домовины и объяснить, что он не умер, а просто заснул, но его никто не слушал.
- Холодненький, бедня-ажечка, - пропела соседка с четвертого этажа, целуя его в венчик.
- Ты что, дура?! Я ж живой! - воскликнул он, отбиваясь от сильных рук похоронщиков, но его почему-то никто не слушал. Ночью он, кажется, даже выбирался из гроба, шатался по квартире, но устал и лёг обратно. Проснулся же он, когда его несли под заунывный вой соседской псины и нестройное дребезжание тарелок оркестра. Он кричал и возмущался, но кто бы его слушал? Заколотили и опустили, неаккуратно стукнув гроб о дно могилы, и вскоре он услышал, как по крышке застучали комья земли.
... Тьфу ты, и приснится же такое!
Протасов дёрнулся, просыпаясь, и застонал от облегчения. На душе было муторно и неспокойно, но слава Богу, что проснулся... Пойти, открыть бар, там есть ещё бутылка... Попытавшись встать, Иван Петрович почувствовал, что лежать ему не так чтобы удобно, хотя вокруг тихо, темно и мягко. Он сунулся раз, другой, в бок, стукнулся головой и понял, что спьяну залез под стол... Или не под стол... Руки затекли в неудобном положении, а ноги что-то жало... Протасов понял, что это, похоже, очень неудобные ботинки. Он пошевелил пальцами, и картонная подошва отвалилась, пальцы уперлись в какую-то стенку.
- Э-эй... эй... - прошептал он, подозревая самое худшее, но отказываясь поверить в этот кошмар.
Запах, привычный сырой запах, столь знакомый ему по роду профессиональной деятельности, обволакивал тело.
- Свят-свят-свят, - пробормотал Иван Петрович. Почему-то он не испытывал паники, видимо, до шокированного мозга ещё не дошло нынешнее положение, но Протасов чувствовал, что паника не за порогом. Вот-вот до него дойдёт, что это не сон, и тогда...
Похоронщик дёрнулся и почувствовал, что руки у него связны. "Сволочи, - подумал он, - какие же вы сволочи... даже руки развязать забыли! Халтурщики! Да что ж это в мире-то деется... Ничего святого...". Его разум всё ещё пытался вообразить, что это сон, шутка, что угодно - но только не сырая замогильная реальность, и Протасов подсознательно пытался отсрочить волну ужаса и сумасшествия профессиональным возмущением. "Сволочи, ботинки приличные стырили и руки развязать забыли". Возмутившись, он попытался высвободить запястья, и тут же отлетела дешевая пуговица от манжеты. "Жмоты! Ворьё! Хал-турщики! Нормальную рубашку, и то стырили!"
Руки были связаны слабо, и вскоре Иван Петрович получил возможность вволю царапать по крышке гроба, оббитой дешёвым ситцем, профессионально отмечая: материя плохо прибита, доски плохо оструганы... Вот жульё! Грудь давило, он ощупал карманы и вытянул бумажник, набитый резаной бумагой. "Твою мать, - пробормотал он. - Мало того, что вы, уроды, меня закопали, так вы ещё и во гроб женой положенное вытащили! Совсем страх божий потеряли! Креста на вас нет!" От осознания факта, что конкуренты с ним поступили в совершеннейшей точности с правилами его собственной фирмы, стало глухо и безнадежно. Наконец-то разум сдался, и Протасов почувствовал: это не сон, это совершеннейшая правда. И бумажник пустой. И ботинки картонные.
- Боже, - пробормотал он. - Боже...
Снизу что-то давило, сучок царапал спину сквозь разрезанный на спине пиджак.
Пришло осознание: "Всё". Рванувшись, он бил и колотил по крышке, выл и орал, царапался и ломился.
А потом долго лежал в полной темноте и чувствовал, как ему не хватает воздуха. "Боже, - прошептал он, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, - Боже, если я виноват, Господи, а я виноват... Господи, я искуплю... Пожалуйста, не покинь, не оставь, Господи... Боже, сделай так, чтобы это было кошмарным сном, Боже, дай мне шанс, дай мне..."
И тут в кромешной темноте мигнул зеленоватый огонек и раздалась трель. Мобильник! Мобильник, братцы! Трясущимися руками, путаясь в зацепившейся за манжету веревке, он выхватил из-под подушки, заломив в тесноте до боли руку, заветное чудо техники, торжество человеческой мысли... Высветился знакомый номер.
- Ребята, ребятушки, - он едва не плакал. - Братцы, миленькие, как же хорошо, что вы позвонили, братцы, ради всего святого...
- Погодь орать, - в голосе зама, Павлуши, звучали возбужденные нотки. - Слыш, Петрович, чё скажу... Тут мелкие уроды... типа вандалы... короче, плиту ветеранскую толкают. С мемориала. Чистый кусок. Реально так откололи, едва допихали... Брать?
- Да? - загорелся Протасов и торопливо, чтобы конкуренты не перебили, крикнул: - Конечно, бери!
Он ещё хотел дать ценные указания, но мобильник неожиданно пискнул и батарея сдохла. Протасов тупо и неверяще смотрел на угасающий экран. И прошептал, и одними губами простонал:
- Бо-о-оже...
Накрыла темнота, и он завопил, срывая связки:
- Братцы, подождите, вытащите меня, братцы!
Но батарейка приказала долго жить, настолько долго, насколько хватит воздуха в этой могильной сырости. Оставалось лежать и думать: "Боже, пожалуйста, дай мне еще один шанс. Дай мне еще один шанс, пожалуйста, Боже".