Сомина Ульяна : другие произведения.

Черные птицы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ..Черные птицы кружились над городом. Они приносили горе, печали, разлуки и смерти. Может, и они когда-то были белыми голубками, воркующими под чьим-то заветным окном. А потом, кто-то безбожно подрезал им крылья. И не было смысла ворковать о любви и счастье. Тогда из горла вырывался крик. Крик о помощи, о горе, о безысходности. И сил нет, нам счастливым, чтобы заглушить этот душераздирающий звук. Мы затыкаем уши, пытаемся не слушать, обходить стороной. А крик все возрастает, возрастает. И уже невозможно не слышать, абстрагироваться, не замечать. Все черные птицы на свете хотят быть услышанными, понятыми. Вместо этого мы уходим, не оборачиваясь, унося за собой частичку их черной души. Крупицу боли, песчинку ненависти, щепотку обид. Кто-то из нас однажды становиться черной птицей и кружит, кружит, накликая беду... ЧЕРНОВИК! РОМАН РЕДАКТИРУЕТСЯ. Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

[Lor engris (Света)]


Пролог

Человек-огонек

   Я в гостях у подруги Татки. Мы едим вкуснейшие пирожные и допиваем вторую чашку чая. Идет непринужденный разговор о работе, детях.
   - Твоя-то вымахала - говорю я, - умница, красавица, отличница.
   - Да она уж первый класс заканчивает... Учится она хорошо, как ни странно. Хотя я особо ее никогда за учебу не пилила, сама на тройки закончила, а вот Лева ....
   Тата замолкает. Хотя я и так знаю, что Лева - самый лучший. Она никогда не уставала об этом твердить.
   Подружка постарела. В волосах уже есть серебряные нити, на лице - первые морщинки. И даже ее глаза из голубых превратились в какие-то тускло-серые. Я помню те времена, когда они светились, и Татка не шла, а, казалось, скользила по воздуху. Она сама шила себе платья и надо отметить, руки у нее были золотые. В студенческие годы подруга была едва не первой красавицей при своей довольно простой внешности. И дело не в платьях и даже не в руках, а во внутреннем содержании. Ей никогда не было легко, никогда. Детство и юность были трудными, столько испытаний выпало на ее долю. Но Тата - человек-огонек. Не переставала светить даже в непроглядной тьме. Улыбалась всегда, выручала всех, была доброй и отзывчивой. Многие этим пользовались, но подружка не обижалась.
   Тем более мне было странно видеть ее такой.
   - Тат, что с тобой?
   Впервые за шесть лет она не сдержалась и вместо дежурной фразы: "все в порядке", отчаянно бросила:
   - Я просто очень сильно скучаю.
   И начала рассказывать, выплескивать все, что копилось в душе столько лет. Я слушала и надеялась, что огонек еще не погас, ведь недаром свою дочь она назвала Надеждой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть первая

  

Черные птицы из детских глаз

Выклюют черным клювом алмаз.

Алмаз унесут в черных когтях,

Оставив в глазах черный угольный страх.

гр. "Наутилус Помпилиус"

  
   Татка родилась седьмого ноября, хоть великий и могучий Советский Союз на ту пору, как говорится, "дышал на ладан" - праздник отмечали все, поэтому персонал роддома в который привезли Танину маму был порядком подвыпивший. Татка так торопилась, что не доставила маме особых мучений и появилась на свет без труда.
   - Наташенька, доченька, - прошептала Людмила Владимировна, прижимая к себе малышку.
   Ее решили назвать в честь прабабки, какой-то местной поэтессы, она стряпала не замысловатые стишки в районную газету о революции, Ленине и КПСС. Отец Татки человек простой, любивший принять на грудь, подумал, что как корабль назовешь, так он и поплывет. Кроме этой прабабки в роду Линько особо гордиться было не кем, поэтому сразу поставил жене ультиматум либо Наталья девчонку назовем, либо расти детей одна. В маленьком городишке, где все друг друга знали еще и в не самые хорошие времена о том, чтобы поднять двоих детей простой уборщице речи не шло. Пришлось согласиться. Когда подруга появилась на свет, ее брату исполнилось пять, Сережка не хотел никакую сестру, он мечтал о машине на радиоуправлении и был разочарован, когда увидел кричащий сверток.
   - Мам, у нее даже зубов нет, как она кашу есть будет?
   - У нее вырастут, сынок, не волнуйся.
   В загсе что-то напутали в свидетельстве о рождении, когда пьяный в стельку счастливый родитель явился регистрировать ребенка. Вернее не напутали, а отец сам забыл имя, которым собирался окрестить дочь.
   - Вот вас как зовут? - заплетающимся языком спросил Павел Сергеевич у регистраторши.
   - Таня. - Имя было простым и знакомым.
   - Так значит пиши Таня.
   Так и появилась на свет и стала гражданкой Линько Татьяна Павловна.
   Детство было невеселым. Родители едва сводили концы с концами, да и отец умудрялся делать брешь в семейном бюджете своими частыми попойками. Мать долго кричала, надрывала горло, пока однажды не выставила вещи за порог, и глава семейства не исчез в неизвестном направлении. Хотя потом уже Людмила Владимировна рассказывала, что как раз направление было ей известно, вот только с тех мест не все возвращаются. Так они остались втроем: мать, Таня и старший брат Сережа.
   В детстве она маму почти не видела. Та всегда была на работе. Драила подъезды, убирала в квартирах, выгуливала собак - в общем, хваталась за любую возможность заработать. Сережа учился неважно, хулиганил. Большую часть обязанностей по дому выполняла Татка. Пока мама пропадала на работах, девочка готовила, убирала, стирала.
   С Сережей отношения были прохладными. Особой братской любви он по отношению к сестре не проявлял, иногда просто игнорировал. Может, в силу возраста, а может, это была банальная ревность, которая возникает между детьми в семье.
   Впервые случилось несчастье, когда Татке исполнилось четырнадцать. Мама убежала на работу и они с братом остались одни. Таня испекла торт и разливала чай в чашки из праздничного сервиза.
   - Ну что ж сестренка, я хочу тебя поздравить и пожелать ОГРОМНОЙ любви. Да не красней, я знаю, все девчонки о ней мечтают. А ты вон какая уже красивая стала!
   Таня смущенно поблагодарила брата, и они сели за стол.
   - У меня же для тебя подарок есть! Пойдем, покажу. - он потянул ее за руку в свою комнату.
   То, что случилось дальше - описывать я не берусь. Татка мне доверила это только сейчас - и я была в шоке. В такой ситуации не знаешь кого винить, отчасти все виноваты, а с другой стороны - никто не мог такого предугадать.
   Брат любил свою сестру, как бы это помягче выразиться, не совсем по-родственному. В комнате он попытался ее изнасиловать, но - слава богу! - ему это не удалось. В дверь позвонили.
   С тех пор Таня боялась брата, старалась его избегать, а он частенько напивался и лупил ее. Маме говорить было бесполезно, ей совершенно не было времени разбираться с детьми. Она и так приходила позже всех и уходила раньше всех.
   В своей комнате она не чувствовала себя защищено. В любой момент мог ворваться брат и разрушить всю идиллию. Девочка любила сидеть на подоконнике и смотреть в окно, жили они на пятом этаже. Окна тщательно заклеивались на зиму, однако из них по-прежнему дуло. Таня натянула шерстяную кофту и смотрела на небо, оно казалось ненастоящим и не глубоким, таким как потолок в их квартире, только если бы его разрисовать. Кстати, художник рисующий небо тоже не был особо искусен. Краски преобладающие - это серые, кое-где виднелись проблески белых, как вата облаков.

Ты говоришь, что небо - это стена

Я говорю, что небо - это окно.

Ты говоришь, что небо - это вода.

Ты говоришь, что ныряла и видела дно...

   Из наушников звучала песня "Наутилуса". А может действительно небо стена? Или все же окно?
   В комнату ворвался старший брат, она испуганно смотрела в его распахнутые глаза, которые наливались кровью при взгляде на нее. "Будет бить!" - пронеслось в голове. И стало как-то безразлично, звуки и шорохи стихли, все напоминало немое кино. Она смотрела на нарисованное небо, а чьи-то руки ее куда-то волокли, небо сменилось потолком, тоже безжизненным и однообразным. Ее били по щекам, она вспоминала, как дождь в ноябре так же хлестал ее. Удары были беспорядочными и уже не больными, их было много, и она перестала их ощущать. Только ждала, когда же это кончится. Вспомнилось, как отец так же избивал мать, а брат молча ел кашу. Таня же не могла это выносить и ревела под столом, умоляя папу перестать. Видимо "уроки" отца не прошли для Сережи даром.
   Закрыла лицо руками, похоже, все закончилось, брат ушел. Она лежала на полу и смотрела в квартирное небо. Если бы оно было голубым, бездонным, как и полагается быть небу! И не люстра была бы это вовсе, а одинокая птица с черными крыльями. Или не одинокая, а их было множество. Птицы были бы большими, а самолетики маленькими и игрушечными. Тата сама не заметила, как уснула. А, проснувшись, увидела на своих руках, ногах, бедрах огромные спелые виноградины - синяки и ушибы.
   Мамы еще не было, надела кофту и вышла на лестничную клетку. Тогда-то она и встретила Виктора. Сосед был на пятнадцать лет старше ее, имел жену и двое детей. Но разве сердце выбирает кого любить? И тогда Татка влюбилась впервые. Надо отметить, по словам подруги, он был весьма хорош собой: обаятелен, от него хорошо пахло одеколоном и, судя по одежде, часах и машине, неплохо зарабатывал. Каждый день он таскал огромные пакеты с вкусностями своим "разбойникам".
   - Люблю их очень, балую по этому. - говорил он, как бы оправдываясь.
   Татка иногда сидела с его детьми и утверждала, что дети были золотыми. Она очень завидовала жене Виктора Алесе. Та была очень красива, и муж был от нее без ума.
   Да, первая влюбленность была неожиданностью как для Татки, так и для её ещё совсем юного и трепетного сердца. Она писала стихи, рисовала его портреты и страдала по законам жанра. Тогда Сережа срывался на ней почти ежедневно, улавливая изменения, происходящие в ней. Буквально за пару месяцев она повзрослела, похорошела и улыбалась ему назло. Больше попыток близости он не предпринимал, однако бить не перестал и делал это из-за каждого пустяка. Татка честно хотела поделиться с мамой. Но мама приходила под вечер, уставшая. Поэтому подруга молча разогревала матери ужин и ложилась спать.
   Брат запил, он работал охранником в супермаркете и в последнее время частенько напивался в свой выходной. Поэтому Татка, когда тот был дома, старалась либо не высовываться из своей комнаты, либо сидела с близнецами Виктора. Первый раз его жена предложила посидеть с детьми спустя месяц знакомства девочки с их семьей.
   - Как ты знаешь, мы переехали недавно, здесь толком никого не знаем. А у Вити сегодня важный приём, будут его деловые партнёры и их жены. Тань, не могла бы ты посидеть с детьми? Мы заплатим, разумеется.
   Татка ревностно окинула взглядом стройную фигурку в чёрном платье. Как же она мечтала оказаться на ее месте в тот момент. Но, скрепя сердце, согласилась. Разбойников Ваньку и Саньку она любила и частенько с ними играла. Поэтому общий язык с ними она найдет. Тем более это хорошая возможность ещё раз увидеть мужчину, ведь теперь он будет ей ещё благодарен! В общем, Татка, как влюбленный подросток, мыслила наивно.
   - Конечно, я посижу с Ванькой и Санькой, мне не трудно. И сделаю это бесплатно.
   Услышав это, вмешался Виктор.
   - Нет уж. Мы забираем твоё свободное время, поэтому о благодетельности речи быть не может.
   Мужчина улыбнулся ей и обнял жену за плечи. Позже он признавался, что догадывался об их сложном семейном финансовом положении, поэтому они с женой решили помочь хорошей соседской девочке.
   Девочка была счастлива. Он нуждался в её помощи! Она даже перестала ревновать его к красивой жене.
   Они ушли в шесть, не забыв раздать указания и ей, и мальчишкам. Как только захлопнулась дверь, к ней подбежал Сашка и заорал:
   - Свобода!
   Вечер прошёл под этим девизом. Сперва они играли в пиратов, потом в приставку, потом девочка их накормила и не без труда уложила спать, отчитавшись по телефону Алесе.
   Их родители вернулись не слишком поздно. Стараясь не разбудить ребят, Алеся шепотом поблагодарила Татку. А Виктор, немного подвыпивший, сгреб её в охапку и прошептал на ухо.
   - Спасибо, Танюша. Ты очень светлый человечек.
   Его жена тихо захихикала.
   - Кажется, ты напугал нашу няню, Витюш. Эй, Таня, отомри!
   Она щелкнула перед её носом пальцами, и ощущение реальности вернулось к ней. Она снова стала дышать, различать цвета и запахи. Надо же, оказывается это приятно, когда тебя обнимают. Не сжимают, чтобы сделать больно, не пытаются унизить, а благодарят просто и искренне. Как же она была влюблена...
   Но идиллия кончилась, когда она пришла домой.
   - Где ты шлялась, сука? - процедил сквозь зубы Сережа, встречая её на пороге. Он уже был порядочно пьян, его глаза метали молнии.
   - Работала, - пробурчала девочка, снимая кроссовки.
   Кстати, деньги Виктор действительно ей дал, просто бесцеремонно засунул в карман толстовки.
   - Кем же работают маленькие девочки по ночам, позвольте узнать? - сейчас он напоминал дворняжку, готовую кинутся в бой, заметив издалека полосатого кота Ваську.
   Как говорится, осталось бросить вызов. Но Татка не спешила этого делать, оттягивая момент. Это напоминало столкновение титанов. Он проклинал себя за эту ненависть и ненавидел, она не понимала и молча сносила его вспышки агрессии. Уж лучше пусть бьёт, чем... Получилось в рифму. Фу, пошло и противно. Об этом не хотелось думать, она боялась своего брата, особенно в таком состоянии.
   - Я подрабатывала няней. - Только выдавила из себя, зная, что гнева не миновать.
   Его глаза были страшны, раньше карие, сейчас в тусклом свете прихожей - казались чёрными. Эти глаза светились изнутри ненавистью и злобой. Они превращали в пепел все её надежды на спокойное и светлое будущее в кругу семьи. Глядя в эти глаза, семья становилась сплошным кошмаром, дом - отнюдь не крепостью, а жизнь съеживалась до размеров застывших зрачков. Но ничего не произошло. За спиной застывшего в прыжке брата, появилась мать.
   - Таня, где ты была?
   Она выглядела заспанной и уставшей. Перепалки между детьми Людмила Владимировна не слышала.
   Татка начала объяснять и отдала матери несколько смятых купюр. Та удивилась, но деньги взяла.
   - Мам, неужели ты в это веришь? - негодовал Сережа.
   - Сережа, нам очень нужны деньги. И я, надеюсь, Таня мне не врёт о способе заработка. Иначе разговор будет иным. - Она пригрозила дочери, забрала деньги и ушла.
   Парень остался в одиночестве на кухне курить. А Татка облегченно вздохнула и ускользнула в свою комнату, там переоделась и завалилась спать.
   Людмила Владимировна не была такой уж слепой. Она видела негативное отношение сына к дочери, но списывала все на плохую наследственность (по отцовской линии). Однажды все же попыталась вызвать его на откровенный разговор.
   - Сережа, почему ты так относишься к Тане?
   Сын отмахнулся.
   - Не выдумывай! Нормально я к ней отношусь, у нее характер ужасный. Такая стерва растет, я ее научу вести себя нормально. Тебе все времени нет или желания, а, мамуль?- последняя фраза была брошена явно с претензией.
   Но мать решила тут же сменить тему. Тогда она боялась посмотреть правде в глаза. Духовной близости с детьми у нее не было, но, что самое странное, она не испытывала по этому поводу никакого дискомфорта. Словно это были чужие дети, с которыми по нелепой случайности пришлось делить кров.
   Все мы умиляемся перед милыми ребятишками в песочнице и недовольно морщим носик, когда дитятко начинает плакать. Такое чувство было и у Людмилы. Наверное, поэтому у нее всегда находилось множество работы, чтобы приходить домой и падать от бессилия. Она готова была на все, лишь бы отстрочить возвращение домой.
   У нее выпал выходной, и женщина решила провести время с пользой: сделать генеральную уборку и наготовить еды на неделю вперед.
   Где-то в конце марта зарядили дожди. Приближались каникулы. От скуки Таня начала вести дневник. В нем было все от описания переживаний по поводу неразделенной любви до страха чёрных глаз.
   Синяки на теле Тани все-таки привлекли внимание матери, она зашла в комнату неожиданно и дочка не успела натянуть кофту с длинными рукавами. Картина открывавшаяся перед взором матери была безрадостной. На руках, спине и боках синяки уже начали сходить, становясь зеленоватыми, но были еще видны. Женщина в ужасе замерла на пороге комнаты, не решаясь сказать что-нибудь.
   - Мам, не молчи! И не смотри на меня, как на призрак коммунизма! - не удержавшись, Таня, обернулась и посмотрела на нее в упор, в голосе девочки было слышно раздражение.
   - Это твой брат? Это у него такие методы влияния? - спросила Людмила Владимировна и, не дождавшись ответа на свои скорее риторический вопросы, выскочила из комнаты.
   Дети были чужими. Но факт такого обращения она проигнорировать просто не могла. Для этого нужно было дождаться Сережу и вкрадчиво объяснить ему, что в этом доме такого обращения с кем-либо она не потерпит. Если же он не согласен - пусть катится к чертям, Таня не создает таких проблем. И все же в них течет кровь Линько, поэтому характеры и поступки у них соответствующие. Сын, как и его отец, считает, что единственным методом влияния и воспитания является грубая физическая сила. Чуть что не по его, сразу с кулаками доказывать свою правоту лезет.
   Сережа был на дежурстве, поэтому домой вернулся в шесть утра. Людмила попыталась поговорить с ним после того, как парень вышел из душа.
   - Мне с тобой поговорить надо.
   - Не сейчас, вечером поговорим.
   Сын выглядел таким уставшим и измученным, что мать решила перенести разговор.
   - Только, я в семь ухожу в ночную опять, - предупредил он.
   - Успеем. Я сегодня в шесть дома буду.
   Вот и поговорили.
   А Татка ждала беды. Брат подумает, что она нажаловалась матери и ей проходу не даст. Она решила на время стать невидимкой. И по возможности меньше выходить из комнаты. Как назло началась неделя каникул. Сидеть дома с братом ей не хотелось, поэтому она решила зайти в гости к подруге.
   Здесь можно сделать небольшое лирическое отступление. Единственной подругой Татки на ту пору была Оля Воробьева. Девочка скромная и немного помешанная на учебе. Они учились в одном классе, и иногда моя подруга бывала у Оли в гостях. Жила Оля недалеко от Набережной в обычной пятиэтажке. И все, что помнила Татка о родителях Оли - это то, что мама девочки всегда улыбалась, красила губы красной помадой и об ее романе с директором школы, примерным семьянином, знали все, кроме жены Александра Васильевича. Отец Оли жил на другом конце города с новой семьей, он исправно платил алименты, но участвовать в жизни дочери, даже в качестве постороннего наблюдателя, отказывался.
   Как ни странно Оля, ни отца, ни мать не осуждала.
   - Это их жизнь. - Говорила она, если вдруг девочки затрагивали эту тему.
   О происходящем в доме Тани, она не догадывалась. А та и не спешила откровенничать. Только говорила, что у них с братом натянутые отношения. Для подруг разговоры об отношениях в семьях друг друга были своего рода табу. Поэтому общались они в основном на нейтральные темы. Я уже упоминала, что, по словам Татки, Оля была помешана на учебе. Однако когда девочки повзрослели, это качество трансформировалось в целеустремленность, благодаря которой сейчас эта Воробьева является успешной бизнес-леди.
   Ученица из моей подружки в школе была аховая, по правде говоря. Высокие баллы у нее были только по литературе. Но, как ни странно, ей удалось каким-то чудом поступить в институт. Не на самую престижную профессию, конечно. Но окончила она его с красным дипломом.
   В шесть вечера Людмила, придя домой, тут же позвала Сережу на кухню и серьезный разговор состоялся.
   - Объясни мне, что это за отметины у Тани на теле? Ты уже кулаками машешь?
   Сережа ожидал подобных вопросов и отвечал без запинки, как заученную речь:
   - Если бил, значит заслужила. Ты просто не знаешь, что представляет собой эта дрянь. Мелкая злобная хитрая дрянь. - Последние слова он словно выплюнул, даже слегка поморщившись.
   - Не слишком ли резкое заявление? Пока Таня не давала повода так к ней относиться.
   - Ха, ты знаешь, мамочка, что она путается с нашим новым соседом? Детишек его нянчит... А этот и рад. Малолетку совратил. - Парень был вне себя от ярости. Сказав это, он бросил на стол тетрадь, обычную тетрадь на девяносто шесть листов, в клетку.
   Аккуратным круглым почерком Таней было написано множество того, что приводило брата в ярость. Сегодня он случайно наткнулся на эту тетрадь в письменном столе. Конечно, она лежала в потайном ящичке, закрывающемся на ключ. Но Сережка еще в детстве успешно взламывал его, чтобы посмотреть запрещенные отцовские журналы для взрослых. Теперь в этом шкафчике хранились секреты сестры. И искушение приоткрыть занавес тайны было уж очень велико.
   Он с трепетом открыл тетрадь с рисунком Эйфелевой башни на обложке и принялся читать. У него дрожали руки и потели ладони, как в первом классе, когда его вызывали к доске, чтобы рассказать выученный стих, а у него от волнения каждый раз все слова вылетали из головы.
   В записях сестры он выступал извергом, тираном и моральным уродом. Она вспоминала свой испорченный день рождения и его попытку...близости. К счастью и для нее и для него попытку неудачную.
   Таня не знала, что не назойливая соседка тетя Вера, помешала брату довести задуманное до конца. Нет, просто не этого он хотел. Он не был насильником. И, дав слабину, проявив свою любовь к сестре недвусмысленно, долго корил себя. Сережа знал, что нужно было промолчать, а тем более не пытаться склонить сестру к чему-либо. Он даже в мыслях не хотел называть слова своими именами. Так же он соглашался с каждым ее словом. Да, он моральный урод.
   От этого осознания ее правоты хотелось выть - протяжно и в голос. Чтобы это осознание, эта злость, ярость не была направлена только на него, нужно срочно было менять траекторию. Всегда нам хочется искать виноватых в своих промахах, ошибках. А еще больше мы любим их находить. Если раньше он бил сестру, чтобы как-то справится с разрушительной ненавистью, направленной на самого себя, теперь же он начал культивировать это чувство, направляя его на сестру. Конечно, она виновата, жили бы они втроем и горя не знали. Мама, папа и Сережа. Теперь же из-за Тани и семьи как таковой нет. Отец сбежал при первой удачной возможности, мать отдалилась от детей окончательно, а он сам...
   - Что это? - Людмила Владимировна безразлично взглянула на тетрадь.
   - Это переживания нашей Танечки. Хорошо пишет. И о любви к соседу там много чего интересного можно узнать.
   - Сережа, перестань! Ты на людей не наговаривай. Танька в соседа вполне влюбиться могла, он мужчина видный, но ей четырнадцать, а не двадцать. И она простой влюбленный подросток, а не роковая разлучница. - попыталась вразумить сына мать.
   Но парень ничего не хотел слушать, а тем более внимать каким-то материнским доводам.
   - Мало ли, что этой вертихвостке в голову придет. Еще в подоле принесет. Фу, позор какой!
   - Успокойся! Хорошо, что Тани дома нет. Что ты завелся так. У нее голова на плечах есть, в отличие от тебя. Смотри мне, попробуй только сунуться к Виктору, - она пригрозила сыну кулаком, - Он мужчина влиятельный. Вмиг нас всех сотрет в порошок.
   Сын нахмурился. Он, конечно, был отчаянным, но не до такой степени, чтобы лезть к соседу. Он крутой адвокат. Связи у него будь здоров! Из-за Таньки на нары загреметь, ох, как не хотелось! Хотя после прочтения Таниных "мемуаров" такая мысль его посещала.
   - Все, не кипятись. Я к соседу не сунусь.
   - И к Тане не лезь. Если она тебе так противна, лучше просто игнорируй. А, если кулаки зачесались, ты на вольную борьбу запишись. Такого поведения я в этом доме не потерплю. Хочешь жить здесь - принимай условия. Нет - проваливай.
   Сережа посмотрел в лицо матери и внезапно расхохотался. Людмила удивленно посмотрела на него.
   - Конечно, конечно. Правила проживания в квартире я нарушать не собираюсь. Но и Тане спуску не дам. Бить не буду, обещаю. - Он договорил и, схватив тетрадку, поспешил выйти из кухни.
   Людмила Владимировна облегченно вздохнула. Как же это, оказывается, тяжело - воспитывать чужих детей.
   Таня вернулась домой, когда брат уже ушел на работу. Мать смотрела телевизор. Девочка разогрела ужин, поела и хотела сделать кое-какие записи в дневнике, но в шкафчике стола его не обнаружилось. Ее личный дневник пропал. Кто-то прочел его и знает все ее мысли, секреты. Но ведь она так тщательно его прятала. Было неприятно, словно душу наизнанку насильно вывернули.
   - Мам, это ты читала мой дневник?
   Мать оторвалась от созерцания любимого сериала и, посмотрев на нее, раздраженно вымолвила:
   - Нужен мне твой дневник! Посмотри в сумке, ты в школу ходишь или я?
   - Да нет же, мой личный дневник, я там мысли свои записываю.
   Людмила Владимировна вновь вернулась к просмотру сериала, поэтому не сразу ответила.
   - Сережка какую-то тетрадь мне под нос тыкал, говорит ты, мол, в ней соседу в любви клянешься. Уж куда он ее дел, я не знаю, - голос равнодушный, а у Тани вся жизнь перед глазами пронеслась. Она даже пошевелиться от ужаса не могла. Что же теперь будет? Тут попытаться быть невидимкой маловато, надо реально стать невидимой.
   Ночью она не сомкнула глаз, со страхом ожидая возвращения брата с дежурства. В голове перебрала миллион вариантов развития событий и почему-то все не внушали оптимизма. К утру хотелось плакать от собственного бессилия и безысходности. Поэтому к возвращению Сережи она была готова к самому худшему.
   Когда мать ушла на работу, они остались один на один. Этого больше всего боялась Таня. Но разговора с братом было не избежать, не всю жизнь же она от него прятаться будет.
   - Привет. Я пришла, - возвестила она его на пороге комнаты, без стука распахнув дверь.
   Брат лежал на кровати и смотрел в потолок. Он напоминал ее саму еще несколько часов назад в томительном ожидании неизбежного. Сейчас она его не боялась, да он и не собирался причинять ей боль. Весь он будто выдохся, сдулся, как веселенький яркий воздушный шарик. В один момент для него потерялся смысл всего. И любые произнесенные слова казались ложью. Молчал.
   - Сережа, что случилось? - Татка даже начала беспокоиться, может, действительно произошло что-то, брат не отвечал на ее вопросы.
   Через несколько мгновений мельком взглянул на нее и ответил:
   - Нормально все. Чего тебе? - вопрос прозвучал резко, но Татка почувствовала облегчение, кажется, брат приходил в себя.
   - Ты читал мой дневник. Где ты его дел?
   - Тебе нужны твои милые записи о любви к соседу? Я сейчас расплачусь от умиления, - съехидничал брат.
   - Не все равно? Да, я люблю его.
   Брат вскочил с кровати и схватил ее за плечо. Взгляд у него был бешеный.
   - Любишь? А ты любить умеешь, сопля зеленая? Хочешь, я расскажу тебе, что такое любовь? Я расскажу мне не сложно, - потом его взгляд изменился, он порывисто прижал ее к себе и прошептал в темно-русые волосы сестры, - Танька, родная, я тебя так люблю. Почему ты мне причиняешь боль? Помнишь, я в детстве ты любила, когда я тебе сказки рассказывал. Причем я каждый вечер искал во всех книгах те, которые могли бы понравиться, а потом переделывал на свой лад. Ты еще удивлялась, почему в сказках всегда есть мама, папа или соседка баба Варя.
   Танька, не бойся меня. Я сам уже себя боюсь. И прекрасно понимаю, что любить тебя, так как я люблю - неправильно.
   Девочка действительно испугалась, что сейчас брат вновь попробует ее изнасиловать. Даже растерялась и замерла в его объятьях, как статуя, боясь, пошевелится. Но Сережа отстранился первым. Он вытащил из-под подушки заветную тетрадь и протянул сестре.
   - Бери и проваливай! - гаркнул он, так, что Таня вздрогнула, но быстренько сориентировалась и выбежала из комнаты брата.
   Спустя неделю случилось событие, которое стало своеобразной точкой отсчета до полного распада семьи.
   Сережа понимал, что когда-то все должно быть кончено. Так продолжаться не может. Сестра его бесила, до вспышек ярости в карих глазах. Он ненавидел её и ... любил. Тогда-то он принёс домой веревку, специально долго выбирал в магазине хозтоваров, представляя, как будет затягивать на её нежной шейке петлю. От одних только мыслей ему становилось легче. Наконец он избавится от наваждения по имени Таня.
   На улице в день смерти сёстры светило солнце, парень шел, не замечая ничего вокруг и бормотал.
   - Ты сдохнешь, сдохнешь.
   Убийство он как следует не планировал. Просто купил орудие. Почему-то для него было важно сегодня сделать это. В голове навязчиво звучал голос, повторяющий одно и тоже: "либо ты ее, либо она тебя". Сережа не догадывался, что медленно сходит с ума.
   В квартире было тихо, Тата читала книгу, сидя за столом. Мать ушла на рынок в единственный выходной. Это значительно упрощало задачу. Он убьет ее без ненужных свидетелей.
   Сережа появился на пороге комнаты не заметно, девочка не услышала, как он вернулся домой. Не удивительно, потому что сидела в наушниках. Эта была ее особенностью, Татка любила читать под музыку. Брат изобразил улыбку Голлума из знаменитой книги, осталось прошипеть: "моя прелесть!" Сумасшествие подкрадывалось незаметно.
   Таня почувствовала, как что-то с силой сдавило её горло, и начала задыхаться. На глазах выступили слёзы, казалось, что еще чуть-чуть и кто-то умный и рассудительный наверху навсегда погасить огонёк её жизни. А в наушниках играла песня Цоя "Следи за собой". Она даже не знала, кто стоит за спиной, но хватка была железной. Еще совсем немного и воздуха в лёгких не останется. Но тут кто-то перестал её душить, и она стала кашлять и жадно хватать ртом воздух, девочка мечтала напиться им до дна.
   Сняла наушники и обернулась, увидев брата с веревкой и лихорадочным блеском в глазах. Мать кричала не своим голосом.
   - Ты, урод. Чуть её не убил. Зачем ты это делал?
   - Я ненавижу эту суку. Лучше бы она сдохла, она мешает мне жить, мам, - его лицо было каменным, глаза чёрными, а голос почему-то плаксивым.
   Таня еле отдышалась и находилась в ступоре. Её только что чуть не убил собственный брат! Неужели он её так ненавидит? Почему этот молодой здоровый парень превратился в чудовище? Может, в этом действительно есть её вина?
   На матери лица не было. Она прошипела как змея:
   - Ты превратился в этого ублюдка. На нары хочешь?
   Тогда в первый раз Татка услышала правду из уст матери об отце и поняла, весь их дом пропитан ненавистью и презрением друг к другу.
   - Таня, не смотри на меня так. Я ненавижу и проклинаю каждый день, проведенный с вашим отцом.
   Она опустилась на колени и зарыдала в голос. Сережа замер и как сумасшедший, глядя в одну точку начал твердить одно и то же:
   - Лучше бы ты сдохла.
   Таня бросилась на кухню за водой. Мать удалось успокоить и уложить спать. Сережа немного придя в себя, ушел в свою комнату и не выходил из нее. Девочка решила сходить в душ. В зеркале, рассматривая свою шею, заметила красный след и с тоской подумала о том, что в школу будет носить свитера с высоким горлом. А после решила пойти проветриться, хотела побыть одна и все обдумать.
   Маленький городок, в котором проживала Тата, я знала не понаслышке, сама гостила там часто у тети. Поэтому мне легко было представить как насквозь промокшая Татка бредет вдоль набережной, засунув руки в карманы и думая о своём. Река застыла в своём безмолвии, даже дождь перестал накрапывать, казалось, природа притаилась. Девочка закричала, стоя на пустынной пристани, раньше сюда причаливали катера, а теперь только рыбаки ловили рыбу.
   Ее крик исходил из недр души, он вырывался наружу, освобождая её от страха, от глупых надежд и иллюзий, от всепоглощающей ненависти на дне чёрных зрачков, от сковывающего ужаса. Жизнь казалось нелепой и глупой шуткой человека, который никогда не умел, ни шутить, ни смеяться.
   Дождь внезапно закончился, а Таня звонко рассмеялась.
   Домой возвращаться не хотелось, и она бродила по улицам, пока её не заметил Виктор, проезжая мимо.
   - Эй, соседка, садись, подвезу, - он затормозил и, приоткрыв дверь, посмотрел на неё, улыбаясь своей фирменной улыбкой. И Тане почему-то казалось, что так улыбаться он может только ей. Эх, почему же принцев нельзя заставить любить, притянув за уши! Как бы ей этого хотелось. Она часто представляла их вместе. Как бы они чудесно смотрелись вместе!
   Он жгучий брюнет, высокий, спортивного телосложения в модном костюме ждёт её в ресторане с букетом роз. Она спешит к нему вся разодетая, "дыша духами и туманами". Конечно, она опаздывает, как и положено девушке. Он дарит ей цветы и какое-нибудь украшение, она в знак благодарности обворожительно улыбается и говорит.
   - Спасибо, милый.
   Он смотрит на неё влюбленными глазами.
   - Все для тебя, любимая.
  
   - Эй, соседка, ты уснула, что ли? Садись!
   Таня вынырнула из грёз и села в машину. Кажется, она на смотрелась голливудских мелодрам.
   - Здрасте, - смущенно пробормотала, нырнув в салон дорогой иномарки.
   Всю дорогу они болтали о пустяках и смеялись. Девочка млела от его взгляда и улыбки.
   Утром в квартире стояла какая-то непривычная тишина, и по комнатам гулял сквозняк, кто-то открыл на ночь в кухне окно. Словно и нежилой это дом был вовсе, а перевалочный пункт между прошлым и будущим. Тата съела бутерброд, выпила какао, натянула джинсы и свитер с высоким горлом, который, кстати, терпеть не могла. Наспех побросала книги и тетради в сумку и ушла в школу. Тогда она не знала, что ночью между матерью и Сережей состоялся решающий разбор полетов.
   - Почему ты её ненавидишь? - Людмила выглядела неважно: волосы с лёгкой проседью собраны в пучок, бледное лицо, мешки под глазами, руки слегка дрожат, в одной - зажата сигарета. Она курит нервно и жадно, будто не курила целую вечность, и теперь хочет наверстать упущенное.
  
   Зачем она тогда связалась с этим разгильдяем, рубахой-парнем Пашкой Линько? И пусть он лучше всех играл на гитаре в общежитии во время совместных пьянок бессмертного Высоцкого. Его голос с хрипотцой был далёк от великого барда, но как он пел! Душа рвалась на части от его голоса с надрывом, с изломом выводящего:

И, улыбаясь, мне ломали крылья,

Мой хрип порой похожим был на вой,

И я немел от боли и бессилья

И лишь шептал: "Спасибо, что живой".

   А этот взгляд его васильковых глаз! Девушки сходили по нему с ума. Милочка Пирогова не была исключением. Вначале она его не замечала, ну поёт кто-то всегда в компании, стреляет глазками, эка невидаль. Тогда она училась на физмате и в их группе двадцать пять человек всегда пытались любыми способами привлечь к себе внимание прекрасной половины общества. Это у Нинки на филфаке такого добра маловато, а у них "бери не хочу". За Милой уже второй год ухаживал Игорь, между прочим, сын профессора да и сам подающий большие надежды в сфере науки. А тут какой-то Линько! Учится худо-бедно на физвоспе, скорее делает видимость что учиться. Зато, если компания собирается в общежитии тут он в первых рядах. Приносит с собой дешевое вино, в правой руке у него неизменная спутница - гитара с красным бантом, с порога кричит:
   - Не ждали? Слава КПСС!
   После этого обычно все смеются, отвечая хором:
   - Физкультпривет!
   И дальше по накатанной. На столе немудреный набор продуктов: картошка в мундирах, чьи-то котлеты, салат из квашеной капусты, бутылка водки и кто-то иногда приносил мятую шоколадку. После прихода Пашки стол дополнялся бутылкой вина, компания оживлялась, и пить как-то становилось веселей, все наперебой принимались просить парня сыграть что-нибудь "для настроя".
   - Э, нет, так дело не пойдёт, сначала выпьем за прекрасных дам! Мужики пьют стоя!
   Все парни одобрительно кивали и выпивали по рюмке "за дам". Девочки краснели, а Линько умудрялся подмигивать всем одновременно. Было у него обаяние какое-то, искра божья. Девчонки от него млели и буквально в рот смотрели, а парни одобрительно хлопали парня по плечу, мол, Линько наш дружбан. Его знали все, уважали и любили. А "посчастливилось" именно Милке. Тогда в общежитии девки с завистью вздыхали:
   - Такой жених!
   И она не без гордости говорила, что она его невеста. Но позже, уже во взрослой семейной жизни, а не в беспечной студенческой, - оказалось, мало играть на гитаре и очаровывать девчонок. Здесь нужны были иного рода качества: ответственность, терпимость, стойкость к жизненным неурядицами, целеустремленность. А таких качеств у Паши было маловато. Вот он и сдался. Нашёл себя по-прежнему в компании, с бутылкой и гитарой. Позже - с кастетом или битой в подворотне.
   - Мила, ты же понимаешь времена такие! Каждый выживает, как может! - говорил он, возвращаясь под утро с окровавленным лицом.
   Она этого не понимала, что за времена такие, что каждый за биту или того хуже за пистолет хватается и это ужасное слово "рэкет" выводило её из себя. Да и денег явных он домой не приносил, только кормил обещаниями о скором безбедном существовании, а ночью уходил с твердым взглядом и кастетом в кармане.
   Мила ненавидела ожидание. Она всегда ждала его с этих "ночных рейдов", гадала жив ли. А он иногда в "благодарность" нажирался со своими "братками" как свинья и её поколачивал.
   Сегодня же, увидев, эту ужасную сцену с участием сына, она поняла, что Паша сыном мог бы гордиться! Она сама того не ведая вырастила монстра. Даже Линько-старший до такого не опускался.
   Сережа не догадывался о мыслях, которые терзают мать, поэтому ответил:
   - Мам, люблю я её!
   Мать озверела и зарядила ему оплеуху:
   - Что ты сказал?
   - Я люблю ее не как брат, - он смотрел ей в глаза, наблюдая за тем, как она ещё раз заносит руку для удара. Но она не ударила, а только прошептала, сделав очередную глубокую затяжку:
   - Почему так? Боже, как я его ненавижу. И ты такой же выродок.
   Сережа кивнул, соглашаясь. А как его можно по-другому назвать?
   - Я бил её, сильно. А она молчала, стиснув зубы. Она сильная, мам, ею ты можешь гордиться.
   Но Людмила будто не слышала его жестоких слов. Она не могла больше видеть ни его глаз, в которых застыли слёзы, ни этой пепельницы с окурками, свидетельствующих о её бессмысленной и жестокой жизни. А он ловил её руки, цепляясь за них, как утопающий. И в конце разрыдался, как в детстве, спрятав лицо в ладонях.
   - Мама, мамочка, прости!
   А мать ушла в свою спальню, выкурила за ночь пачку сигарет, так и не сомкнув глаз.
   После школы Таня решила пойти в гости к подружке.
   - Маме возлюбленный презентовал коробку конфет "Вишня в шоколаде", а она их терпеть не может, - настойчиво зазывала к себе Оля. - Кофе попьем и уроки сделаем.
   Таня только кивнула, домой возвращаться после вчерашнего не хотелось. Она вообще не знала, как теперь будет жить с братом под одной крышей.
   У Оли была просторная кухня, красивые чашки - наперстки для кофе. И не какого-то там растворимого, а ароматного бразильского в зернах, которые Оля молола, а потом варила этот напиток в турке. Кофе пришлось Татке по вкусу. А дома она пила только растворимый и конфеты такие ела впервые. Она хотела даже сунуть пару конфет в карман, но они быстро таяли, да и стыдно было.
   После кофепития они учили уроки в комнате Оли за большим круглым столом. Тогда же Оле домой позвонила мама Тани.
   - Тань, тебя мама! - крикнула Воробьева из коридора.
   Почему-то у Тани пересохло во рту от предчувствия чего-то страшного.
   Голос мамы плохое предчувствие подтвердил, он не выражал никаких эмоций и это пугало еще больше.
   - Приходи домой, твоего брата больше нет.
   Трубка выскользнула из рук и девочка ринулась к входной двери, забыв сумку с книгами и тетрадями у подруги.
   - Таня, что случилось? - крикнула ей вслед обеспокоенная подруга.
   Но Таня уже бежала, сломя голову, наперегонки с ветром, домой. "Он умер, он умер" - в голове молоточками стучали слова, отдаваясь болью в висках. Ведь несмотря ни на что, она брата любила, как любят младшие сестры старших и умных братьев. Она всегда хотела быть немного на него похожей. Когда он начал заниматься боевыми искусствами, она пересмотрела все фильмы с Брюсом Ли, пытаясь постичь философию боя. Даже, когда он бил ее, она не презирала его, а только терпела. Да он пил и не был идеальным братом, но он им был по крови. В детстве, если ее кто-то обижал, она грозилась позвать Сережку. А тот иногда подходил к ней во дворе, трепал по волосам и спрашивал:
   - Ну че, малая, тебя никто не обижает? - и вид у него был такой, словно он готов сейчас же ринуться в бой.
   Татка смотрела с благоговением на старшего брата и небрежно бросала:
   - Пусть только попробуют!
   - Ай, молодца, сестренка, - и теперь уже она имела возможность "дать краба", признавая тем самым, что они на равных.
   А еще позже, когда он совсем вырос, она не могла без слез слушать эту попсовую песенку, которую часто крутили по радио:

Но ты уже взрослый

У нас в квартире другие пластинки

Другие вопросы

Твои девчонки как с картинки

   Теперь же его нет, и не будет никогда уже. Можно выбросить его вещи, похоронить его тело, но забыть невозможно. Что же ты наделал? Почему же нам не удалось сохранить крепкую и дружную семью? И кто теперь виноват?
   Таня бежала, перепрыгивая через лужи. Она еще не знала, что семья уже распалась, а мать нашла предсмертную записку брата в пустой пачке из-под сигарет. В ней было всего три слова "Я не он".
   Сережа повесился в своей комнате, его обнаружила мать, когда пришла с работы. А когда Таня прибежала домой, тело уже забрали. И мать беззвучно плакала на кухне, не переставая курить.
   - Мам, как так получилось? - Таня села напротив на жесткий табурет.
   Людмила Линько только пожала плечами, плакать она перестала и теперь равнодушно смотрела в окно.
   - Это жизнь, - пробормотала женщина.
   - Да нет, мам, в этом и наша вина есть тоже. Он же любил меня, мам, я виновата в том, что он стал чудовищем. - Пытаясь успокоить мать, девочка попыталась ее обнять.
   - Заткнись! Боже, как я вас всех ненавижу! В вас течет кровь этого ублюдка, поэтому вы и получились такими. - Слова матери были полны такой жгучей ненависти, что Тата отпрянула от нее, как от удара.
   Как же, наверное, она ненавидела отца, эта женщина с глазами больной собаки. Так отчаянно можно только ненавидеть или любить. Да Таня бы жизнь отдала, чтобы у них была нормальная полноценная семья, а эта женщина, которую минуту назад она считала самым близким человеком, смеет говорить так.
   - Ты же любила отца, - растерянно прошептала девочка, полу утвердительно полувопросительно.
   - Никогда не говори так! Я его ненавидела, презирала, терпела, но не любила. - лицо Людмилы стало пунцовым от злости, она едва сдерживалась, чтобы не ударить эту глупую девчонку, которая ничего не знает о ее жизни. - Что ты знаешь о нем? А обо мне? Я всегда его ждала, всегда... Даже, когда он пил безбожно или когда ходил на свои темные делишки, даже, когда бил меня. Я ждала, что когда-то все изменится и вернется на круги своя. Он станет тем же Пашкой, душой компании, который лучше всех играл на гитаре и пел Высоцкого. Но ничего не менялось. - Она на минуту замолчала, затягиваясь сигаретой, не обращая внимания на Таню, которая обхватив себя руками, раскачивалась из стороны в сторону. - Я безумно его любила, мне кажется, что так и любить нельзя. Даже ненавидеть так невозможно. Когда за ним пришли менты, я валялась у них в ногах и умоляла не забирать его. Та я бы умерла без него. Даже детей я не так любила, как эту сволочь. Но они забрали его, правда, ненадолго. Кто-то замолвил за него словечко. И все по кругу: пьянки-разборки-ссоры-непонимание. И нужно было что-то решать, потому что, если бы так продолжалось дальше, я бы просто сошла с ума или бы "ушла", как твой брат.
   Она так и сказала, выделяя интонационно словосочетание "твой брат". В этот момент для Тани все стало на свои места. Для этой женщины даже ненависть к отцу была сильнее любви к собственным детям. Она бы перешагнула через них, даже не заметив, если бы нужно было. Татка с ужасом слушала эту чужую ей женщину и не могла поверить в реальность происходящего. Может, это очередной кошмар? Но это был не сон. Женщина продолжала, она отчаянно бросала слова, особо не волнуясь за состояние собеседника. А Татка хотела заткнуть уши, только бы не слышать ее безразличного голоса.
   - Если говорить правду, то Паша не умер и не сгнил на нарах, к моему сожалению. Он стал авторитетом и пожелал вычеркнуть меня из своей жизни. Нет, все-таки Сережа очень похож на этого ублюдка, как и ты. Не думай, я тебя родила, вырастила, и дальше мы будем как-то жить вместе, но любить больше никого я не смогу. У меня с левой стороны все выжжено. Веришь, я даже боли не чувствую, только ненависть, разрушительную и испепеляющую.
   Она налила себе воды из-под крана, и выпила. Таткина мама для своего возраста выглядела неплохо, даже несмотря на волосы с легкой проседью и морщинками на лице. У нее была девчоночья фигура и со спины их с дочерью частенько путали. Вот только у Тани глаза были живые, васильковые с надеждой взирающие на мир. А у Людмилы, как у слепого человека иногда казалось, что она смотрит и не видит, столько боли было на дне ее глаз. И цвета они были голубоватого, арктического, наверное, такие глаза были у Кая, когда он выкладывал из кубиков слово "вечность". Безразличные, холодные, неживые глаза. Она никогда не улыбалась. Эта женщина больше не могла любить или надеяться. Эта женщина исчерпала себя до дна в плане эмоций и переживаний.
   Так моя подружка получила вместо матери - куклу со стеклянными глазами. Так родные люди становятся чужими. Так разбиваются первые юношеские надежды и мечты. Так в один день становятся взрослыми, понимая, что детство закончилось окончательно и бесповоротно и здесь каждый сам за себя.
   ...Чай остыл в кружке. Подруга замолчала. А за окном уже сгустились сумерки. Мы молчим. Скоро я уйду, а она так и будет сидеть на кухне, не зажигая свет, смотреть на огни вдалеке. И вспоминать, вспоминать, вспоминать...
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть вторая

Слушая наше дыхание,

Я слушаю наше дыхание

Я раньше и не думал, что у нас

На двоих одно лишь дыхание.

гр. "Наутилус Помпилиус"

  
   В то время я была далеко от дома, так как для меня путь в сотню километров измерялся тысячами. Я не видела мать два месяца и была безмерно счастлива. Больше не нужно было делать вид, сталкиваясь на кухне, что мы не чужие люди. С того разговора мы друг от друга отдалились настолько, что стена, которую мы так усердно выстроили больше напоминала Великую китайскую.
   Тем летом я поступила в институт. Все сложилось удачно. Я поселилась в общежитии. Нельзя было не заметить облегчение в глазах матери. Все правильно - мы должны жить врозь.
   Меня поселили с Аннушкой, неугомонной второкурсницей из деревни. Её волосы были огненно-рыжими, на лице задорные веснушки, которыми она гордилась, а глаза зеленые-презеленые. Она часто смеялась, была общительной и доброй. Назвали ее Аннушкой с чьей-то легкой руки. Дело в том, что она безумно любила роман "Мастер и Маргарита" Булгакова, сравнивая себя с главной героиней - Маргаритой.
   - Какая же ты Маргарита, скорее Аннушка, которая несвоевременно пролила масло, - сказал кто-то однажды.
   С тех пор её так и называли. Но она не жаловалась, хотя схожести с этой героиней у моей соседки было мало. Наверное, потому что имя Аннушка было лучше ее настоящего имени - Агафья. Его она ненавидела с детства.
   Поэтому, когда меня подселили к ней, первое что она мне сказала было:
   - Привет. Меня Аннушка зовут. Булгакова читала? Так вот я оттуда.
   Я немного растерялась.
   - А я Таня.
   - Не так не пойдёт. Я тебя Таткой звать буду.
   Я пожала плечами, мол, зови как хочешь, только не Бегемотом или Берлиозом. Потом меня все стали называть Татой, к бессмертному творению Булгакова это не относилось, но такой вариант моего имени мне даже нравился.
   Аннушку знали все, через неделю со мной стали здороваться в коридорах. Такой чести я удостоилась, будучи ее соседкой. К нам всегда приходили гости выпить чаю и поговорить. Да, собеседницей Аннушка была хорошей. Она участвовала в студенческом театре, шила костюмы для выступлений, ещё и умудрялась учиться на "отлично". Шить вскоре она научила и меня, поэтому ночами мы иногда спорили до хрипоты над платьем Нины из "Чайки" или Кати из "Грозы". Вскоре я начала шить сама себе платья, а потом и на заказ.
   Так вот, в ноябре это и произошло. У Аннушки умерла бабушка, поэтому она уехала на неделю домой. Я же домой не ездила и грызла гранит науки, который легко мне поддавался.
   Когда я учила литературоведение, ко мне заглянула Машка из 140 комнаты.
   Её взлохмаченная голова просунулась в дверь, а после появилась вся девушка, похожая на маленький бочонок, иногда её дразнили Винни-Пухом из-за не поворотливости.
   - Привет, Тата! - обрадовалась Машка, словно вместо меня ожидала увидеть кого-то другого и уже было расстроилась.
   - Привет, Маш.
   Книгу пришлось отложить. Зная Машку, она так просто меня в покое не оставит.
   - У меня день рождения сегодня. Подарка не надо. Просто приходи вечером в гости.
   Мне стало неловко, я даже не знала, что у неё сегодня день рождения.
   - А как же без подарка? - растерялась я, приходить на праздник с пустыми руками было неприлично.
   - Хорошо, тогда купи торт, только "Киевский". - дала наставление мне девушка. Я усмехнулась, все знали о её страстной любви к тортам.
   - Хорошо, приду. А народу много будет?
   - Да нет, все свои. Значит, в шесть я тебя жду.
   - Договорились.
   И я помчалась в магазин, предварительно заглянув в кошелёк. Картина меня не радовала, на торт-то хватит, но до стипендии ещё целая неделя! Ну, ничего, прорвемся! Затем встала другая проблема: из приличных вещей, в которых можно выйти в "свет" у меня было видавшее виды платье и джинсы, которые я надевала на занятия. А потом, вспомнив, что Машка что-то говорила про "своих", махнула рукой. Пойду в спортивном костюме, ничего страшного. Спортивный костюм состоял из старой выцветшей олимпийки и штанов. Все равно я долго сидеть не собиралась, была суббота, нужно было постирать, доучить литературоведение и выучить конспект по истории.
   Когда виновница торжества распахнула передо мной дверь комнаты, я подавила вздох. В двушке "своих" было много, человек пятнадцать.
   - Машуня, поздравляю с днём рождения, пусть сбываются мечты. - протараторила я и хотела быстренько уйти.
   - Ку-у-уда? Линько, а выпить за моё здоровье? - остановила меня Маша, забирая из моих рук торт.
   Я вздохнула и вошла в комнату, где от такого скопления народа было душно неимоверно. Места всем не хватало , поэтому сидели даже на пушистом ковре.
   Стол стоял посреди комнаты, радуя глаз вечно голодных студентов, изобилием салатов и закусок. Все шумно поздравляли Машку, дарили подарки, только один чудик сидел, уткнувшись в блокнот. Словно не на день рождения пришел, а на совещание. "Деловой какой!" - мысленно усмехнувшись, подумала я. Никто на него внимания поначалу не обращал, а потом все как-то разом притихли и взглянули на парня с нетерпением. Один из парней сказал:
   - Давай, Левыч, толкай речь.
   Я заметила, что Машка в своём ярко-красном платье, делающее ее похожей на краснобокое спелое яблоко, уселась во главе стола. Тут же схватила бокал с шампанским и замерла в предвкушении. Я же ютилась в углу, возле окна, придавленная Машиной соседкой с одной стороны и стеной с другой, пошевелиться не могла не то, что взять стакан и выпить за здоровье именинницы.
   Тогда парень встал, взял бокал и начал говорить торжественную речь. Все смотрели на "оратора", как на божество, это меня даже смутило. Кто он такой, черт возьми? Лицо было мне не знакомо. Он был высоким, выше меня на голову так точно, немного худощав, но с широкими плечами, которые не гармонировали с его туловищем вообще. Да и весь он был иррациональный. На левой скуле заметен шрам, вряд ли полученный в неровном бою. Глаза безразличные и холодные невзрачного серого цвета, а волосы густые и пышные цвета пшеницы. На щеках забавные ямочки, а взгляд жёсткий, колючий. Посмотрел, словно бритвой полоснул. Брр... Странный тип. Я даже испугалась. Но публика была в восторге от его речи. Все аплодировали, Машка смущенно благодарила. А парень, как ни в чем не бывало сел, и снова уткнулся в блокнот.
   Мне почему-то стало не по себе. Кто-то закурил, и в тесной комнатке стало нечем дышать. Я ещё раз взглянула на это странного парня и решила по тихому уйти. Но сделать это не заметно не получилось. Во-первых, пришлось идти буквально по головам, так как люди сидели везде. Во-вторых, меня окликнула Машка.
   - Татка, а ты куда собралась?
   Я замерла у входной двери.
   - Эй, малышка, попляши. - Сказал мне какой-то парень с гитарой, наигрывая Кармен. Кажется, это был Вовка, одногруппник Аннушки. Он всегда участвовал в каких-то музыкальных конкурсах, исполняя авторские песни. Песни были так себе, если честно. Хотя играл на гитаре он неплохо.
   Все уставились на меня, ожидая зрелищ. Хлеб лежал на столе, поэтому публика требовала только зрелищ. И я ничего лучше не придумала, чем махнуть рукой:
   - Маэстро, играй "Яблочко"!
   Вовка усмехнулся и взял аккорд. Кстати, танцевала я как беременная медведица, махала руками, дрыгала ногами еще и напевала невпопад:
   - Эх, яблочко да на тарелочке!
   Сначала все смотрели на меня, как на умалишенную, а потом начали хохотать. Я дотанцевала, если это вообще можно назвать танцем, сделала неуклюжий реверанс и вылетела в коридор. И тут уже смеялась я. Хохотала до слез, так, что люди, проходящее по коридору, испуганно оглядывались и крутили пальцем у виска.
   Никто не знал, что сегодня мне исполнялось восемнадцать лет. Свое день рождения я не праздновала с того момента, как мне исполнилось четырнадцать. Уж очень тяжело было забыть "подарок" брата. Наверное, я больше никогда не смогу радоваться этому дню в календаре.
   Но эта была одна сторона меня. Вторую я тщательно скрывала от посторонних глаз. Я настолько боялась, что кто-нибудь когда-то докопается до моей сути, что до сих пор просыпалась в холодном поту от страха. Если во времена моей влюбленности я посвящала мысли дневнику, изливая душу на страницах, то после того разговора с матерью, я его сожгла. И никто никогда не узнает о моих мыслях, а мои кошмары навсегда останутся со мной. Мои верные спутники, мои скелеты в шкафу, о которых никто не узнает. Но эту ношу было тяжелей нести, чем я думала. Иногда эти извечные спутники так и рвались наружу, пытаясь разорвать меня изнутри в клочья. И я почти сдавалась на радость победителю, погружалась в их темную пучину, захлебывалась от пережитых эмоций, а на губах почему-то был железный привкус крови. Чьей?
   Единственное, что не отпускало меня до конца погрузиться в эту пучину - это слова матери.
   - Этот выродок оставил предсмертную записку и знаешь, что он написал? - Ее глаза смотрели в пустоту, и обращалась она к ней. Женщина небрежно кинула на стол помятый клочок бумаги. На нем знакомым почерком было написано, а мне показалось выжжено, как на живой плоти: "Я НЕ ОН".
   Это воспоминание не давало мне покоя, но почему-то придавало сил. И я боролась, с собой, с воспоминаниями, со страхами. Я НЕ ОНИ. Не сделаю никогда ненависть своей соратницей, не позволю завладеть моими мыслями и желаниями. Я помню, что сгубило их. Что забрало жизнь у брата, сделало из матери пустую куклу с дырой вместо сердца, а отца заставило стать тем, кем он стал. Да, я узнала о его успешной "карьере" в криминальных кругах, но едва это можно считать счастьем.
   Я играла с огнем. Так как, переступив черту ненависти, уже не возвращаются обратно, она калечит жизни, души, заставляет выжигать на бумаге три простых слова, которые вмещают весь смысл короткой жизни. Дневник вести было нельзя. Однако никто не мешал мне думать.
   Дневник, которого не существует (сумбурные мысли в моей голове)
   Мне давно не снится этот сон. Очень давно. Кажется, стало лучше. Или это временное облегчение?
   ...Мне восемнадцать лет. Меня зовут Тата (теперь зовут так). Так следует начинать исповедь? Хотя я, в общем-то, не исповедуюсь. Моя жизнь вполне обычна. Изредка мне снятся черные глаза, которые смотрят в душу и меня сковывает страх. Я до сих пор боюсь, тех, кого нет. Тех, кого не стоит бояться. Со страхом, как и с ненавистью нужно бороться. И пусть борьба будет неравной.
   У нас в институте есть прекрасный профессор, которому принадлежат, такие слова: "В мире гораздо больше сдавшихся, чем проигравших". Согласна. Многие не преодолев и первых препятствий на пути к цели, опускают руки. Мы ищем, где бы мягче подстелить, где лучше обойти, чтобы о камушек не споткнуться. А жизнь - женщина кровожадная. Она любит разбитые лбы, истертые в кровь ноги, покалеченные судьбы. И для этого задействует все средства. Формула жизни проста: все добывается кровью, потом и слезами. Откуда я это знаю, пигалица малолетняя?! А вот знаю и все. И не видела пока сказок со счастливым концом. Зато вдоволь насмотрелась на разбитые лбы и колени. Но я верю! Верю в хэппи-энды, в доброту людей. Иначе как жить на свете. Без веры, без надежды, без огонька внутри?
   Моя мать любила отца больше всего на свете. Только она могла так же и ненавидеть его, света белого не видя из-за своей ненависти. Мой брат любил меня...(мне противно об этом даже думать), он же меня и ненавидел. За отца я ничего не скажу, так как его мало помню, но раз он ушел и вычеркнул нас из своей жизни, значит, любовью к нам не воспылал. Как мне не сойти с ума от этих перипетий? Кто в итоге, как поет моя любимая группа "получил четыре туза, а кто остался с вальтом"?
   Моя жизнь проходит в попытках доказать себе, что я не такая, как они. Я другая. Но у нас одна кровь. Значит ли это, что мы едины? Значит ли это, что их ненависть я впитала с молоком матери? Ответов нет. Моя жизнь - мой выбор. Я либо сдамся, либо попытаюсь что-то изменить.
   Утро начиналось со звона будильника. Мы с Аннушкой чутко спали, поэтому вскакивали моментально, чтобы выключить эту противную трель.
   Я бежала на кухню ставить чайник, а Аннушка делала бутерброды, больше напоминающие изысканные канапе.
   - Не будь транжирой, этот кусок колбасы мне и в рот не поместиться, - строго говорила мне она, когда я пыталась соорудить бутерброды на свое усмотрение. В итоге я сдалась - пусть готовит бутерброды сама. Тем более, это единственное что она умудрялась готовить вкусно. Хотя, вряд ли, процесс приготовления бутербродов можно назвать полноценной готовкой. Кулинария и моя соседка были несовместимы. Если она готовила яичницу, то её не мог есть даже вечно голодный пес Шарик, а он на своём веку и не такие деликатесы уплетал, карауля возле мусорного бака у общежития.
   Готовила всегда я или Аннушке любящие родители передавали посылки с едой.
   Перед парами мы всегда встречаемся с моей одногруппницей у аудитории. Аннушка уже убежала к своим, а я жду всегда опаздывающую Лару. Ни дня без опозданий, хотя живёт буквально в двух шагах от учебного заведения. Тут я случайно столкнулась со вчерашним оратором, вернее он чуть не сбил меня с ног.
   -Ты соседка Аннушки? - его глаза смотрят на меня в упор, но, кажется, вообще не видят.
   - Привет! Ну я... - не хотя говорю я и отвожу взгляд от его лица.
   Он не красив, но чем-то цепляет.
   - Передай ей конверт. И не любопытничай. - пригрозил мне и сунул в руку обычный белый конверт без надписей.
   - Хорошо. - буркнула я.
   Но он моего согласия не дожидался и уже двигался в противоположную сторону.
   Джентльмен! Нашёл почтальона! Я положила конверт в сумку и увидела Лариску.
   - Я не опоздала? - слегка отдышавшись, спросила она.
   Видок у неё ещё тот! Волосы, которые она усердно красила в блонд были растрепаны, на лице неровный румянец, а глаза красные, словно она не спала неделю.
   - Что случилось, Лар? - спросила я, игнорируя звонок, оповещающий о начале занятий.
   - Пошли на палатки, расскажу. - сказала она и поторопилась к выходу.
   "Палатками" мы называли кафешки неподалёку от универа. Там собиралась "элита", состоящая из злостных прогульщиков и курильщиков, а также любителей пообщаться в неформальной обстановке, если это можно так назвать.
   Мы с подругой взяли растворимый кофе и разместились за столиком у окна.
   Ларка сразу затараторила.
   - Татка, это конец. Женя меня бросил вчера. Я как дура поперлась в этот клуб, Ленка уговорила. Он, как узнал, прибежал, устроил скандал. Ужас, что было, я всю ночь проревела.
   Я спокойно прихлебывала кофе - история Ларисы меня не впечатлила. У неё всегда так: сначала "люблю-не могу", а потом "этот козёл меня бросил". Пожалуй, в такие моменты я видела явное преимущество в отсутствии у меня личной жизни как таковой. А Лара все жаловалась и даже пустила скупую слезу по утраченной любви. Я её не слушала, стараясь предположить, что может быть в бумажном конверте, который покоился у меня в сумке. Конечно, Аннушка расскажет мне, что связывает её и этого странного парня. Но я была жутко любопытна. Может, этот чудик решил признаться моей соседке в любви? Старомодный способ, конечно, но очень романтичный. Это вряд ли... Не похож парень на романтика. А может, все проще он заказал Аннушке сшить костюм и и в конверте договоренная сумма. Этот вариант показался мне более правдоподобным.
   - Таточка, ты меня не слушаешь, - отвлекла меня от размышлений страдалица.
   - Лар, да у тебя все как всегда. Лучше бы что-то новое рассказала. Я так понимаю к занятиям ты тоже не готова?
   - Ну какие занятия? У меня личная жизнь рушится!
   - У тебя она каждый день рушится и возрождается, как птица Феникс.
   Кофе мы допили, теперь Ларка закурила свои ужасные дамские сигареты. Я ей показала кулак.
   - Не дыми на меня!
   - Вах-вах, какие мы нэжные! - спародировала "лицо кавказской национальности" она, пуская колечки дыма в другую сторону.
   Я засмеялась. Недаром Лариса участвовала в студенческом КВНе. Меня тоже она приглашала в команду, но я отказывалась. На сцене я теряюсь и не могу выдавить из себя ни звука. Может быть я устроила бы их в роли декораций. Как в эпическом театре - повесят мне на шею табличку "дерево" или там "скульптура" - и буду я стоять неподвижно все выступление на заднем фоне. От своих мыслей я улыбнулась.
   Подруга докурила и мы отправились на вторую пару.
   Аннушка, получив от меня конверт, только нахмурилась. Даже открывать не стала, но я жаждала подробностей.
   - Что этот парень хочет от тебя?
   - Фюрер всегда что-то хочет и всегда получает желаемое, - туманно выразилась подруга, делая какие-то наброски в блокноте.
   - Фюрер? А он похож чем-то... Хотя прозвище, конечно... - растерянно пробормотала, вспоминая его торжественную речь в день рождения и реакцию публики.
   - Его так называют за глаза. Он обладает великим даром, заставляющим плясать людей под его дудку. Просто массовый психоз какой-то. Пристал как репей. В прошлый раз звал в ресторан, боюсь представить что в конверте.
   Аннушка завязала свои волосы в узел и нервно стала грызть карандаш.
   - А разве фюреры могут влюбляться? Их по-моему другие вещи должны волновать. Да и если он такой великий диктатор, пусть найдёт другую девушку, думаю многие с радостью очутились бы на твоём месте.
   - В том то и дело, что многие девушки его побаиваются. Он очень жёсткий и властный. Либо по-моему, либо никак. Да и какая это любовь, просто он не привык сдаваться и если поставил перед собой цель, то идёт напролом. А я ни цель и даже не средство. - Девушка выпалила все на одном дыхании и тут же схватила конверт и начала рвать его на мелкие кусочки. Я только ахнула. Видать, здорово зацепил он её. Если Аннушка так нервничает, то дело пахнет керосином.
   Позже оказалось, что так и есть. Аннушка влюбилась в него по уши. Они даже встречались некоторое время. До того момента как парень заметил обожание в её зелёных глазах и дал отбой. А я ещё долго слышала приглушенные рыдания по ночам.
   - Татка, ты не знаешь. Не поймешь... Представь человека, неважно близкого или далекого... Он просто живёт. Ест булочки с маком и пьет обжигающий кофе по утрам. Откуда-то тебе известно, что у него удивительные глаза, пепельного оттенка. Он говорит о погоде, а думает совершенно о другом. На дне его глаз реальность играет всеми цветами радуги, а он смотрит на мир сквозь призму равнодушия и цинизма. И что-то такое там внутри у него сидит занозой. Он не открывает душу и пытается влезть в твою. Он обожает роман Оруэлла "1984" и может говорить о нем бесконечно. У него тёплые огромные руки и волосы пшеничного цвета. Но он любит дожди и улыбается краешком губ, словно все это уже видел, все ему кажется знакомым. Наверное, этот человек кажется тебе таким нереальным, далеким... - как-то раз разоткровенничалась со мной Аннушка.
   За окном лил дождь, нам не спаслось, атмосфера способствовала душевным разговорам. После её монолога мы долго молчали. Потом я заговорила.
   - К сожалению, я не могу это представить и понять. Но зачем же этот человек так необходим, так значим? И что он знает о тебе?
   Она пожала плечами, смотря как холодные осенние капли барабанят в окно.
   - Не спрашивай о таких вещах. Он есть и это счастье. Помнишь как у Булгакова? Он сравнивает любовь с молнией или ножом. А если молния поражает только одного человека, можно ли это считать любовью? Маргарита ушла от мужа, стала ведьмой, чтобы обрести вместе с любимым вечный приют. Но сделала она бы тоже без намека на взаимность? Тяготило бы её это чувство? Да и хотим ли мы, эгоисты и лицемеры, любит не требуя ответа? Долго ли способен человек стучаться в закрытую дверь? Я не готова ни ждать, ни тешить себя иллюзией.
   В полумраке комнаты, её бледное лицо выглядело не живым. И сама она напоминала покойницу из "Вия". Осталось только крикнуть: "Ко мне упыри, ко мне вурдалаки!". Мне стало не по себе.
   - Аннушка, ты плюнь. Он же фюрер, сама говорила.
   Она устало махнула рукой.
   - Это я со зла. Лева...
   Она замолчала. А я только горько усмехнулась.
   Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож!
  
   Последняя надежда Аннушки была в моих руках, и я несла её с таким трепетом к этому безразличному ко всему миру человеку. Она написала письмо. Конечно, я его не читала, но могла предположить, что написала влюбленная подруга. Это множество искренних фраз, трогательных слов, и чего-то ждущих многоточий. Если он не чувствует и половины того, что чувствует Аннушка - нужно не читая порвать письмо. Не зачем изливать душу перед запертой дверью.
   - Это тебе от неё, - я подхожу к нему на большой перемене.
   Он равнодушно скользит по мне взглядом. И конверт не берет.
   - Мне это не нужно. Пусть забудет.
   У него в глазах безразличие. Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Фюрер хватает меня за запястье.
   - Прочти мне его.
   - В смысле? - я пытаюсь вырвать свою руку, но хватка у него железная.
   Он улыбнулся краешком губ и повёл меня по коридору.
   Мы вышли на улицу. В сквере возле университета было немного народу, поэтому он усадил меня на скамейку, а сам присел рядом.
   - Читай так, чтобы я верил каждому слову. - Он буквально прошептал мне на ухо, это было больше походило на приказ, чем на просьбу.
   - Ты больной! Она же от всего сердца.
   - Мне плевать на её большое и доброе сердце. Мне интересно то, как ты это будешь читать.
   Я не выдержала пристального взгляда серых глаз и поежилась. Все-таки этот человек имеет огромную власть над людьми. Он только и умеет что манипулировать, ему доставляет удовольствие смотреть, как я сгораю от стыда, читая первые строчки. Запинаюсь и чувствую себя последней предательницей. После пытаюсь перебороть острую неприязнь к себе, к нему... Он смотрит на меня, а я задыхаюсь от нахлынувших эмоций, хочу забиться в угол и рыдать. Только бы не читать этого, только бы не знать его пристального взгляда.

Письмо Аннушки

   Ждать можно долго, я привыкла ждать безнадёжно долго. Ты заглянул мне в глаза и я заметила, что в них мир окрашен черно-белым цветом. Оттого они серого цвета. Я захотела увидеть мир твоими глазами. И моё желание исполнилось. Как тебе живется теперь? Мне неважно. Я поняла, почему с детства ненавидела старые черно-белые фильмы. Мама говорит, они хранят в себе дух времени. А мне становилось так тоскливо и грустно на душе. Мне хотелось увидеть яркое небо, помаду на губах героини, какого цвета глаза у героя. Мир ведь такой удивительный, когда разноцветный. Теперь мои глаза видят всю ущербность, неправильность, шероховатость. Спасибо тебе и за это. Если это даёт возможность хоть немного сблизить нас.
   Я знаю о тебе немного. Но что так болит у тебя внутри, что гложет так, что ты не признаешься даже себе в этом?
   Я не говорю главных слов, потому что ты не хочешь и слушать. А я не привыкла бросать слова на ветер. Я помню твои тёплые руки, серые холодные глаза, вечное упрямство и умение подчинять. А ты любил кого-то? Так чтобы, просыпаясь, думать о человеке, проклиная все обстоятельства на свете - любить, ловить каждое слово, улыбку, жест так жадно, словно завтра тебя может не быть. Когда-то это случится и с тобой.

Прощай, Фюрер.

  
   Я дочитала и облегченно вздохнула, пытка взглядом закончилась.
   - Я поверил. - удовлетворенно протянул он.
   - Тварь, бесчувственная тварь! Да она каждую ночь ревет и повторяет твоё имя. А ты поверил! - я разозлилась.
   Стараясь не смотреть на него, поднялась со скамейки и зашагала в сторону университета.
   - Согласен! - вдруг раздался отчаянный голос за моей спиной.
   От удивления я даже обернулась, чтобы взглянуть на него.
   - Я ей верю, но ничего не чувствую. Может быть, только избранным даровано это знание. - он был серьёзен, только его глаза уже не были холодными и безразличными. Он говорил правду. Парень не знал того, о чем писала Аннушка. Для него это были только слова. А для моей подруги - таинством.
   Лева - почему-то я вспомнила его имя - стоял в двух шагах от меня. Волосы растрепаны, пальто расстегнуто, а глаза....
   Я поняла Аннушку. Но развернулась и ушла, не промолвив ни слова. Он умеет разделять и властвовать, он умеет говорить торжественные речи, но не умеет понимать и чувствовать, у него эмоции и чувства, словно, атрофированы. Или он их сам себе отрезал за ненадобностью.
   Тогда я ещё не знала, что Лева - это болезнь Аннушки. Это грипп с осложнениями. Она каждый день писала ему письма и просила меня передать ему. А я не говорила, что Лёве плевать. Да она и сама подозревала об этом. И письма в порыве отчаяния летели в мусорное ведро.
   В середине ноября зарядили морозы. Но дожди прекратились, пошел первый пушистый снежок.
   Я решила вытащить соседку развеяться, ведь раньше она была компанейской, а теперь стала затворницей, сидит до глубокой ночи костюмы шьет да слёзы льет. Так и с ума сойти можно. И на плеере песня по кругу Плач Еремии "Вона". А я то понимаю, что песня отчасти о ней. Вот только Лева не её или она не его. Разве могла она влюбиться в этого парня с замашками диктатора и взглядом волка?
   Мы пошли в кино. Шла какая-то абсолютно неудачная комедия. На дневном сеансе было мало людей, поэтому мы по большей части скучали, чем смеялись. Попкорн был уже съеден, а чувство не ловкости не пропадало.
   - Зря пришли. - с разочарованием говорю я.
   Но Аннушка улыбается. Впервые за этот период сумасшедшей любви. Ее зелёные глаза блестят и кажется, что она светится изнутри.
   Однако стоило мне обернуться, все стало на свои места. А я то уже обрадовалась таким разительным переменам. За моей спиной стоял Лева. Он тоже улыбался и выглядел очень даже дружелюбно.
   Сегодня он вообще выглядел необычным, каким-то... домашним, что ли. На нем свитер с чужого плеча, пальто нараспашку, на щеках румянец, волосы растрепаны, словно он гнался за кем-то. Но теперь замер как вкопанный возле нас. О, нет, нужно срочно уводить отсюда Аннушку! Но было поздно. Подруга уже тянулась к нему, как тянется к солнцу цветок. Она не знала, глупая, что солнце бывает не только теплым, но и обжигающим. Девушка звонко рассмеялась и, заправив за ухо рыжий локон, смущенно пробормотала.
   - Привет, Лёв. Мы тут с Татой на фильм ходили. Может, ты хочешь выпить с нами кофе?
   Лёва молчал и смотрел на меня. Я не понимала его взгляда и решила, что пора вытаскивать подругу из западни.
   - Аннушка, мы ещё хотели джинсы мне посмотреть, в магазинчике на первом этаже распродажа.
   Я-то думала эта дура мне подыграет, она же обожает шопинг, но Аннушка словно и не слышала меня. У неё весь мир сосредоточен был на лице парня.
   Лева, видимо собравшись с мыслями, заговорил.
   - Можно и кофе выпить.
   Я только вздохнула, и мы пошли в какую-то кафешку пить растворимую бурду.
   Неожиданно латте, которое заказал Лева, оказалось очень вкусным. На подругу я старалась не смотреть, она была счастлива до неприличия. Мне казалось, что и Лева старался избегать ее взгляда.
   - Итак, дамы, вам понравился фильм? - начал разговор парень немного насмешливо, особенно выделяя слово "дамы".
   Я натянуто улыбнулась, глядя в его серые глаза. Но Аннушка опередила мою саркастическую реплику.
   - Не очень. Я люблю более реалистичные картины.
   - Какие же? - поинтересовался Лева и начал внимательно слушать Аннушку, которая затараторила о своих любимых кинокартинах.
   А глазам парня вернулось прежнее выражение, от которого по коже бегут мурашки. Не подумайте, что от великой любви или тайной страсти! Не знаю как объяснить. Перед вами человек, вроде обычный - две руки, две ноги, два глаза несуразного цвета, но в тоже время вы чувствуете, что что-то не так. Он скользит по вас взглядом, и вы готовы исполнить любое его желание, будто кто-то невидимый дернул вас за веревочку. Подсознательно этот человек вызывает у вас такой животный страх, что инстинкт самосохранения вопит, о том, чтобы вы держались от него подальше. А лучше забаррикадировались и никогда больше не покидали своей комнаты. Я не знаю, как простой человек может вмещать в себе столько силы, власти над другими. Как он вообще не сошел с ума от таких способностей?
   - Тата, тебе плохо? - увидев мое напряженное лицо, сказала Аннушка, оторвавшись от созерцания объекта своей любви.
   - Нет! Я сейчас. - Я выскользнула из-за столика и направилась в уборную.
   Мне нужно было привести свои мысли в порядок. Рядом с Фюрером я чувствую себя безвольным манекеном. В зеркале на меня смотрела растрепанная девушка с косой. Я выглядела взволнованно, на щеках проступал румянец, а глаза почему-то стали прозрачными, как хрусталь. На мне были простые джинсы и свитер с причудливым узором, я вязала его сама, чем очень гордилась. Хотелось сбежать, глупо, конечно, но чувство сделать ноги было сильнее меня. Но куртка осталась на спинке стула, а на ногах были почему-то кеды. Да оделась я явно по погоде. Просто в торговый центр, где находится кинотеатр, мы приехали на маршрутке, на долгие прогулки мы не договаривались с Аннушкой. Предполагалось сходить в кино, сесть на маршрутку и приехать обратно, так как мне еще нужно было сделать доклад по истории. Медленно, но верно приближалась первая сессия.
   Я сполоснула лицо холодной водой из-под крана и кинула зло своему двойнику в зеркале:
   - Не трусь! Тебе еще не надоело бояться? Дитя ненависти!
   Тут я разревелась как дура, смотря в свое испуганное отражение. Неужели страх - это единственное чувство, которое я буду испытывать всегда? Он стал частью меня. Существуют две части меня. Одна Таня гордая и своевольная, а вторая - испуганная, та, которая замирает при звуке открывающейся двери. Я всегда жду, что в комнату ворвется брат и прокричит со всей ненавистью "сука!", а потом будут удары. Он думал, что причиняя боль мне, сможет избавиться от ненависти к себе.
   Дверь распахнулась. Кто-то схватил меня за руку и потащил куда-то. Я не стала сопротивляться.
   - Что случилось? - спрашивала Аннушка, протягивая мне носовой платок.
   - Я немного ударилась о косяк. - попыталась выкрутиться я.
   Левы уже не было, Аннушка сказала, что он ушел после моего ухода.
   - Врунья ты, Татка! И рева! Пошли уж тебе еще доклад писать.
   Я, повесив голову, поплелась за ней. Но, честно говоря, испытала огромное облегчение, когда узнала, что Лева ушел.
   Встретилась с отцом я случайно. А познакомила меня с ним Ларка. Он оказался ее бойфрендом. Мы прогуливали последнюю пару, и вдруг рядом притормозила иномарка, и Ларка потащила меня за руку к ней. Когда мы плюхнулись на заднее сидение, подруга звонко чмокнула водителя в щеку и засюсюкала.
   - Милый, я скучала.
   "Милый" проигнорировал ее реплику, приоткрыл окно и закурил.
   - Может, познакомишь меня со своей подругой?
   Тон был холодным и безразличным. Я поежилась, еще один... Хотела было открыть дверь и выйти из машины, но Лара дернула меня за рукав.
   - Это моя подруга, Тата, мы вместе учимся.
   Мне показалось немного нелепым разводить китайские церемонии, поэтому я съязвила.
   - Не Татка, а Линько Татьяна Павловна, прошу любить и жаловать. Лар, я пойду.
   Мужчина выбросил сигарету и резко повернулся. И я все поняла. Недаром мама говорила, что я была похожа на отца. Он смотрел на меня в упор. Его волосы уже тронула небольшая седина и под глазами появились первые морщинки.
   - Она ненавидит тебя, - прошептала я, и отвернулась.
   Моя фраза повисла в воздухе, отчего тишина стала удручающей. Наконец мужчина произнес:
   - Лар, оставь нас наедине ненадолго.
   - Паш, я не понимаю...
   Я посмотрела на нее:
   - Я все объясню потом.
   Она кивнула и вылезла из машины. Мы остались вдвоем.
   - А я ее любил. Очень... Хоть и был негодяем, когда делал ей больно. Почему-то мы всегда делаем больно, тем кого любим. Я не оправдываю себя. Мне молится на нее нужно было. А я...
   Я представила маму, курящую одиноко на кухне. Кем они были и кем стали. У нее безжизненные глаза, у него позднее раскаяние. У нее осталась только всепоглощающая ненависть, а он говорит о великой любви. Какая же тут любовь, если ненависть прожгла в груди дыру и невозможно ни жить, ни дышать. Пусть замолчит! Пусть никогда не говорит таких слов! Не имеет права даже думать так! В ее мире не осталось места для чего-то кроме ненависти к нему, а в его мире есть все. Раз... Два... Три... Я мысленно считаю потери. Раз... неправильная любовь брата ко мне. Два... его нелепая смерть и записка, объясняющая все. Три... бесцельное существование матери.
   - Сережа умер. Он повесился в своей комнате, оставив записку, где написал: "Я не он", - перебила отца я.
   Мужчина пожал плечами и стараясь не смотреть на меня, заговорил снова:
   - В этом есть моя вина.
   - Не надо! Тебе было плевать, ты наслаждался своей безоблачной жизнью, не вспоминая нас. Дорога ложка к обеду. А теперь уже не важно, кто прав, кто виноват. Сережи нет и не к чему эти пафосные речи.
   - Послушай...
   И он заговорил. Прошлое опять заключило меня в свои объятья. На этот раз чужое...
   В комнате душно. Посредине стол с нехитрыми закусками и выпивкой. Молодой человек с гитарой - вечной спутницей - входит в комнату. Все взгляды устремляются к нему, девушки смущаются, парни здороваются, поочередно пожимая ему руку. Он долгожданный гость на подобных мероприятиях, всегда незваный, но желанный. Пашка Линько может разбавить своим присутствием даже самую скучную компанию. Молодой человек обаятелен, умеет расположить к себе. Для девушек главным козырем является - игра на гитаре. Немало сердец он успел разбить, но они не переставали лететь к нему, как мотыльки на свет.
   У каждого человека есть призвание. У Павла призвание заключалось в том, чтобы быть вечно молодым, бесшабашным, задорным парнишкой с гитарой наперевес, всеобщим любимцем, покорителем женских сердец. Но жизнь не стоит на месте и не всегда получается "не прогибаться под изменчивый мир". Сколько их этих весёлых, молодых и беспечных стало солидными дядями в костюмах, примерными семьянинами? А сколько так и не смогло смириться с течением жизни, поэтому застряло во времени? Таких мы часто встречаем с бутылкой в подворотне, порядком поседевшие, с солидным пивным брюшком они все ещё хотят казаться беззаботными. Эти мужчины напоминают престарелых кокеток, они нелепо хотят повернуть время вспять. Таким был мой отец...
  
   Тот вечер не особо отличался от предыдущих, он сыграл по привычке на гитаре, выслушал восхищенные реплики девиц, выпил водки. Рассказал какой-то анекдот об армянском радио, все звонко рассмеялись.
   И тут заметил девушку, которая смотрела на него без всякого интереса, разглядывала как зверюшку в зоопарке, любопытно да и только. Каштановые волосы собраны в пучок на затылке, одета в легкое ситцевое платье, тонкие запястья и родинка на щеке. Ее можно охарактеризовать одним словом "милая". Позже оказалось, что и зовут ее - Мила.
   Мила была девушкой из другого мира. Пришлось постараться. Но она влюбилась! Они могли до утра говорить обо всем на свете, а потом с таким же упоением целоваться возле комнаты. Боясь, что как только за ней захлопнется дверь все волшебство вечера исчезнет. Но волшебство не исчезало и на тесной скрипучей кровати в комнате Паши. Тогда он пообещал себе, что это финишная прямая. Вот здесь и сейчас он остановится в вихре бесконечных гуляний, и останется с ней навсегда. Вскоре они поженились и ему пришлось уйти из института, чтобы обеспечивать семью.
   - Тань, у меня все внутри оборвалась. Не получилось из меня примерного мужа, отца, добытчика. Я старался, честно.
   Я старалась не смотреть на него. Он продолжал рассказ.
   Вначале родился Сережка. Мила с горем пополам окончила институт. Но по специальности так никогда и не работала. Линько потерял нелюбимую, но хорошо оплачиваемую работу, на которую его по протекции устроил тесть. С тех пор тихое семейное счастье закончилось. Мужчина сломался и запил. Дальше - больше. Родилась я. Пришлось как-то выживать. И тогда все пути назад были отрезаны. Он постепенно превращался в чудовище, оправдывая себя избитой фразой: "не мы такие - жизнь такая". А Мила беззвучно плакала в подушку, ждала его дома и любила. А он стал ненавидеть её заботу, запах и даже близость с ней ему была противна. И он напивался до чертиков, снимал шлюх, даже иногда поколачивал её.
   Его спокойный голос врезался в мозг, как раскаленной гвоздь. И голос такой холодный, спокойный. Словно это было не с ним, словно это был не он. Переболело, прошло... Я пыталась понять почему для кого-то прошлое остаётся в прошлом, каким бы плохим оно не было, а для кого-то прошлое шагает под руку с настоящим.
   - У неё была красивая улыбка, ты просто не видела свою мать какой её знал когда-то я. У тебя её глаза. Она была тогда немного наивной, читала наизусть Есенина и рисовала какие-то пейзажики в тетради. Я ей тогда стихотворение сочинил, хотел покорить. Она расплакалась от моего рифмоплетства. Розы-слезы срифмовал. И хранила же этот листок с моим творением. - он со всей силы стукнул рукой по рулю.
   Я слушала и слышала откровения этого чужого мужчины, но не воспринимала.
   Он теперь успешен, хорошо упакован, может позволить иметь любую девицу моего возраста. Это его жизнь. И нам нет места в ней.
   - Пап, ты счастлив? - задаю я вопрос, впервые за столько лет произнося забытое "папа".
   Он оборачивается и смотрит пристально мне в глаза. Догадайся, мол, сама...
   А я знаю ответ. Знает ли его он?
   Лариса в недоумении.
   - Ну ты даёшь, Татка! Откуда ты знаешь Пашу?
   Я пожимаю плечами, а она спешит к машине. Больше у меня нет желания видеться с отцом. Ни-ко-гда.
   После встречи с отцом, я позвонила матери.
   - Мам, я видела отца. Он узнал меня.
   Тишина.
   - Мам, я приеду на праздники. У тебя все хорошо.
   - Приезжай.
   - Мам, как ты там?
   - Нормально.
   - Пока.
   - Пока.
   Гудки.....
   Дневник, которого не существует
   Как родные люди становятся чужими? Сегодня ты доверчиво смотришь человеку в глаза, знаешь что он пьёт чай без сахара и когда улыбается, на щеках у него появляются ямочки. Ты доверяешь ему всего себя целиком, со всеми достоинствами, недостатками, тараканами. И он любит тебя и принимает любого. А однажды ты просыпаешься и чувствуешь, что что-то не так. И с надеждой заглядываешь в родные глаза, а они уже чужие. И больше ничего не связывает вас таких разных да и не могло связывать - бес попутал. А оказывается так изначально было задумано - подарить тебе родного человека, а потом выстроить непроходимую стену между вами.
   Я помню, как мать говорила об отце, но отец относился к ней по-другому.
   Он все помнил. От орехового цвета волос до любимой песни. Он знал, когда она грустит, а когда счастлива. Почему же он ушёл? Почему не удержал, просто ушёл?
   Он сказал мне: "Чужими становятся постепенно, а, кажется в один миг. Родными становятся годами, проходят сквозь огонь и воду. Чужим не нужны испытания, у них ничего в груди не екает. Они улыбаются и расходятся. И никак ты не удержишь, не в твоих силах это, если она смотрит на тебя как на прохожего".
   Так мои родители стали чужими и все полетели к чертям. И можно винить кого угодно в смерти брата, ненависти матери, разрушенной семье. Но собрать все по кусочкам невозможно. Иногда что-то исчезает, ускользает от нас и мы не в силах это остановить, задержать. Множество "если бы"... Я всегда говорю, если бы.... Что было бы, если бы... А было бы что-нибудь? Какая жизнь была бы тогда? Какие были бы мы в ней? Да и были бы вообще?
   Я часто вижусь с Левой. Иногда мне кажется, что он издевается надо мной. Он просто наслаждается моим страхом. Я поспешно отвожу глаза, а он возникает передо мной:
   - Привет!
   - Привет, - стараюсь протиснуться сквозь толпу к выходу столовой.
   - Не спеши. Как Аннушка? - он хватает меня за рукав у самого выхода.
   Пристально рассматриваю его ботинки.
   - Тебе действительно интересна душещипательная история безответной любви к абсолютно неподходящему типу?
   - Нет, просто ты убегала, и как-то нужно было тебя остановить.
   - Отстань.
   Я вырываюсь и все-таки убегаю.
   Дневник (навязчивые мысли о Леве)
   Почему я больше всего на свете боюсь это странного парня с холодными серыми глазами, как мартовская слякоть. Я помню наизусть яростный взгляд брата, его руки на моём теле. Но я никогда не боялась его так, как Леву. Это просто какой-то животный страх. Иногда мне кажется, если я посмотрю ему в глаза, то вместо меня окажется кучка пепла. И он знает об этом и именно поэтому старается почаще со мной сталкиваться. Я стараюсь взять себя в руки, но дрожу как осиновый лист. Наверное, мы не люди, а манекены, если такие как он могут подавлять нашу волю.
   Но я сильная, я могу быть сильной. Интересно можно ли назвать мою мать сильной? А отца? Я так и не сумела их понять. Но однажды я услышала песню, в которой была такая строчка: "Я теряю тебя по-простому, как Золушка без десяти и по сложному, как фортепиано настройщик". Так вот эти два человека потеряли друг друга, также, как настройщик безуспешно пытаясь вдохнуть жизнь, теряет старенькое пианино.
   Иногда мне кажется, что Лева везде. Как Старший Брат из его любимой книги, он следит за мной. Это попахивает паранойей, но я начала оборачиваться на улице. А при встрече, избегаю его пристального взгляда. Прочь! Прочь от меня!.. Я плохо сплю по ночам, снятся кошмары и его пристальный взгляд. Он говорит мне:
   - Смотри мне в глаза, ты что-то скрываешь от меня?
   И я смотрю, потому что его взгляд везде: в витринах магазинов, на плакатах, на экранах, в зеркалах. И эти глаза несуразного цвета смотрят в меня, постигая все мои тайны, страхи, чувства, мысли. Я чувствую себя обнаженной, даже возникает желание прикрыться чем-нибудь. Но оголять душу намного сложнее, болезненнее, чем тело. Я как натянутая струна стою перед ним и чувствую себя вывернутой наизнанку, а он смеётся и смех такой зловещий, отзывается эхом в моей пустыне внутри.
   Просыпаюсь и реву как раненный зверь, прикрываясь подушкой. Зачем он так мучает меня? Сны сделали своё дело, я боялась спать. Учила пары допоздна и пила литрами кофе. Благо, Аннушка в последнее время спала крепко и не видела мои ночные метания. Зато замечала мешки под глазами и апатию.
   - Татка, ты выглядишь измотанной. Зубришь?
   Я утвердительно киваю, а что ещё ответить.
   Аннушка рисует очередной эскиз костюма. Про Леву она больше не говорит. Пытается забыть.
   Я тоже хочу забыть. Но каждый раз сталкиваюсь с ним в коридоре. Он возникает передо мной внезапно, перегораживает путь.
   - Привет.
   Я пячусь.
   - Не бойся. - шепчет он.
   А у меня паника. Я обнимаю себя руками. Спасает меня Лариса.
   - Приветик. - говорит она, подходя ко мне.
   Лева с досадой бросает мне.
   - Увидимся.
   Я дрожу. Лара внимательно смотрит на меня и замечая моё состояние говорит:
   - Что хотел от тебя Фюрер?
   Молчу. Не хочу ничего говорить. Да и нечего.
   - А ну-ка, пойдем.
   И мы пошли в кафе через дорогу. Лариса заказала мне кофе и пончик, а потом потребовала рассказать обо всем.
   - Не могу. Да и нечего рассказывать.
   - Он к тебе приставал или... - Ларка ахнула и сжала кулаки. - Я убью его.
   Я отрицательно покачала головой.
   - Успокойся, он меня пальцем не тронул.
   Подруга облегченно вздохнула и закурила.
   - Напугала. А что тогда?
   Я пожала плечами. Как объяснить ей мои кошмары, метания, животный страх, которые я испытываю?
   - Он бросил Аннушку. Я поговорить хотела с ним о ней, но он такой бесчувственный. - наплела что-то более-менее правдоподобное я.
   Лара ухмыльнулась.
   - Да, Тат, ты наивная. Фюрер самый бесчувственный человек, которого я встречала когда-либо. А за свои двадцать с хвостиком многих успела повидать.
   Тут надо сделать маленькое лирическое отступление. Ларисе было 23, но она почему-то стеснялась своего возраста. У неё была нелёгкая жизнь, с семнадцати ей пришлось самостоятельно зарабатывать на жизнь, так как умер отец, а мать слегла. Где и кем ей только не приходилось работать! Потом она решила все-таки исполнить волю матери и поступила в университет. Поэтому людей она действительно повидала много на своём веку.
   - Он не человек, а камень, идол. Но такую власть имеет над людьми, что каждый мечтал бы о такой. Да люди убивали, сжигали города, чтобы иметь хоть половину той власти, которая является его сущностью.
   Я пила кофе. И мысленно соглашалась с каждым её словом.
   - Вот только такая власть приводит к разрушению и является наказанием, а не наградой. Тат, знаешь почему многие помешаны на сексе? Потому что секс - это та же власть, хоть и небольшая и кратковременная. А у таких людей, как Фюрер она уже есть с рождения. Он может иметь людей, не раздеваясь, морально. И не красней, большая девочка уже! Думаешь он любил? Или ненавидел? Он разделял и властвовал. Но он не упивается своей властью, нет. Он и вполовину не пользуется ею, иначе мы ходили по струнке и пели священные гимны.
   - Лара, откуда ты знаешь столько о нем?
   Она улыбнулась.
   - Я хорошо разбираюсь в людях. Да и твой отец не подарок.
   Я кивнула, но поспешно отвела от нее взгляд. После той встречи с отцом, эта тема была для нас под запретом. Мы не обсуждали ни отношения подруги с ним, ни наш разговор с папой в машине.
   - В общем, не повезло Аннушке. Фюрер не тот человек на который нужно распылять свои чувства. Его этим не проймешь. Ты доела? Тогда пошли на литературу. - сказала подруга и мы отправились на занятия.
   Чем ближе была первая сессия, тем я больше забывала об учёбе, хотя стипендия была мне необходима. По-прежнему плохо спала по ночам, пыталась учить конспекты и не сталкиваться с Левой. Эта занимательная игра называлась "Довести до белого каления". Он выныривал из ниоткуда, смотрел на меня и исчезал дав понять, что это не последняя встреча. Мне хотелось закричать, мол, что ты хочешь от меня. Я все отдам или скажу, только не смотри так пристально. Только не следи, не снись, не говори.
   В середине декабря Аннушке исполнялось 20. День рождения праздновали скромно. Именинница молча пила шампанское, пока мы сыпали поздравлениями. Внезапно дверь нашей комнатки распахнулась на пороге с букетом роз появился Лева. Я отвернулась, увидев на лице именинницы улыбку.
   - Аннушка, поздравляю тебя...
   Он не успел договорить, как девушка вскочила, чмокнула его в щеку и потащила к столу. Из гостей присутствовала Машка, я и Митька - актёр местного разлива.
   Что тут началось! Аннушка вокруг Левы плющом вилась, он постоянно произносил тосты, и после третьего бокала все порядком окосели. Кроме Левы, он скромно пил вишневый компот. Не стоит описывать моё состояние. Атмосфера комнаты давила на меня, иногда мне казалось, что я задыхаюсь. Хорошо, что сегодня не было взглядов в упор из моих кошмаров. Поэтому я, пытаясь отвлечься, потягивала почему-то не шампанское, а домашнее вино, которое принёс Митя. Сработало не очень, но все-таки помогло мне немного расслабиться. И тут же захотелось смеяться над глупыми шутками Маши, терроризировать Митю, мол, спой.
   Проснулась утром от взгляда в упор.
   - Не расслабляйся! - произнёс знакомый голос и чья-то рука сдавила мне горло.
   Проснулась и все повторилось вновь. Вчера ничего не было, пыталась тщетно убедить себя я. Но это было.
   Я помню обрывки разговора, взгляд серых глаз и чьи-то тёплые руки у меня на плече. Целостная картинка не складывалась или не хотела складываться.
   Было вчера что-то важное. Серые глаза близко-близко и дыхание ровное, вымеренное, дозированное. Почему-то оно у нас было одно на двоих. Вокруг никого, только глаза и размеренное дыхание. Мне казалось, что если я перестану его слышать, мир исчезнет. Как будто мир раньше существовал ради нашего дыхания. Общего... Его рука лежала у меня на плече и я больше ничего не боялась, познав эту простую истину. А потом все волшебство момента испарилось, я услышала голоса, он обернулся и убрал руку с моего плеча, шепнув.
   - Я ждать буду. Там, где светло.
   А я хотела спросить. Чего? Чего ждать? При чем здесь свет? Когда будет светло?
   Потом был торт. К которому я - сладкоежка - даже не притронулась. Лева извинился и распрощался со всеми. Аннушка пожелала продолжить веселье в клубе, я выпроводила их и уснула.
   После утренних воспоминаний, я находилась в абсолютной растерянности, поэтому пошла в университет абсолютно не подготовленной к зачету. Хорошо, что предмет я знала неплохо.
   - Ну, с почином нас! - закричала Ларка, обнимая меня. Она сдала на пять. - Это надо отметить.
   - Не, мне вчерашнего отмечания хватило. - запротестовала я, хотя тоже сдала на "отлично"
   - Хорошо, не буду настаивать. Ты у нас девушка занятая.
   - В смысле?
   - Ждут тебя.
   Меня действительно ждали. Моя... мать. Она стояла на улице, зябко кутаясь в шубу. Выглядела она не важно. Какой-то растрепанной, измученной, нервной. Почему-то подруга подошла к ней вместе со мной.
   Я неловко обняла маму. Мы не виделись больше трёх месяцев.
   - Привет. - голос непривычно хриплый, казалось она вот-вот сорвется на крик.
   - Привет, мам.
   Мне хотелось сказать что-то ещё, но тут же по её глазам полным отчаяния и решительности, поняла, что она не от великой любви ко мне приехала.
   - Тань, мне нужна сигарета. Я приехала к отцу.
   Увидев напряженный взгляд Лары, я схватила маму за локоть и повела её к ближайшему кафе.
   - Он забыл уже. Все забыл. Даже имя. - сказала обессиленно подруга нам вслед, будто все главное уже произошло и она не в силах ничего изменить.
   Забыл ли?
   Мама курила и пила чай. Молчание... Потом она сделала попытка объясниться.
   - Я решила поговорить, раз уж ты с ним встретилась. Он рассказал свою версию событий. Наверное, убедил тебя, что он жертва обстоятельств.
   Я остановила её.
   - Он помнит. И сожалеет.
   - Мне плевать на его сожаления. Серёжи нет. Я похожа на старуху. А тогда казалось любовь. И где она? Таня, я поговорю с ним. С этим грузом сложно жить. Как его найти?
   Я поискала в сумке блокнот, там я случайно записала координаты отца с твёрдой уверенностью, что они никогда мне не понадобятся. Понадобились...
   Вырвала листок и протянула ей.
   - Я найду тебя. Расскажу, как все прошло. - она запихнула листок в карман шубы и собралась уходить.
   - Мам, отпусти его. Не держи зла. Если это когда-то было любовью.
   - Что ты знаешь о любви? - внимательно посмотрела на меня. - Прощу, постараюсь простить, - и неторопливо направилась к выходу.
   Дневник, которого не существует
   Мама молчала. Я пыталась узнать как прошла встреча, но она молчала. Является ли молчание ответом? Догадайся, мол, сама... Спрашивала у Лары, что говорит отец по этому поводу, она только пожимает плечами. Надеюсь, они сумели договориться. В последнее время я думаю о том, как важно прощать. В пятом классе моя подруга Шура украла у меня заколку для волос. Заколка была очень красивая и дорогая, мне подарила её мамина подруга, она торговала красивой бижутерией. Шура призналась спустя два дня, пришла ко мне с повинной головой. Мать, когда узнала об этой истории, сказала:
   - Не дружи больше с ней. Никогда не нужно прощать, тех, кто этого не заслуживает.
   Почему-то, по мнению мамы, Шурка относилась именно к таким людям. Я перестала дружить с девочкой. А теперь вот думаю разве это так важно? Если люди не умеют прощать по пустякам, разве можно их называть добрыми, отзывчивыми, хорошими? А ведь такими мы хотим быть или казаться. У Шурки не было отца, мать пила, где ей было взять эту треклятую заколку, если её колготки были штопаны-перештопаны? Сейчас бы ей сама отдала эту злополучную заколку. Но мудрость приходит позже, когда уже ничего изменить нельзя. Моя подруга Шура попала в детдом, когда мать допилась до чертиков, девочке тогда едва 12 исполнилось. И кому нужна моя дурацкая обида? Нужно прощать всегда и всех. Даже, когда это кажется невозможным.
   Утро было пасмурным. Так наступила весна. Но я радовались новому дню как спасению. Ночь была бессонной. Засыпая, я видела темноту, которая почему-то давила на грудь и голос такой знакомый шептал:
   - Таня... Таня...
   Чьи-то тёплые руки на моем теле. Нет, ничего фривольного. Только прикосновения, словно кто-то невидимый хотел убедиться в том, что я существую, а не плод чьей-то фантазии. Вообще-то я не любила, когда кто-то ко мне прикасался. Но этих прикосновений я не боялась и даже ждала их. Я знала кто был рядом, по ту сторону тьмы или света (тут уж кто как считает).
   Поэтому поспать мне не удалось, я проснулась и долго вглядывалась в темноту комнаты.
   Жизнь шла по накатанной колее. Зима прошла под девизом: "Все будет хорошо, когда-то".
   На каникулах я домой не попала. Да и мать особо не хотела меня видеть.
   - У меня гости.
   Её голос дрожал, она волновалась.
   - Мам, мне приехать?
   - Как хочешь.
   Безразличие. Ей не до меня.
   Гудки... Гудки... Гудки...
   На мне длинная юбка, сапожки, свитер на выпуск, чудовищный шарф и кожаная куртка явно с чужого плеча - я иду на свидание. К черту одиночество! Одевали меня, как говорится всем колхозом, стилистом была Аннушка. Маша принесла куртку, Лиза сапоги, шарф откопали у комендантши, не спрашивайте каким образом.
   - Татка, я тебе такой макияж забабахаю - Санек с ума сойдёт.
   Я критически посмотрела на свой наряд в зеркале, потом покосилась на радостное лицо соседки.
   - Сомневаюсь. - выдавила только.
   Лиза махнула рукой.
   - Аннушка, ты её не слушай. Это она сейчас бурчит, а потом нас благодарить будет.
   Маша молча грызла яблоко, не обращая внимания на моё "сказочное перевоплощение".
   - А этот Царевич, хоть этого стоит? - спросила вдруг всегда молчаливая Соня.
   - Ещё бы! - вдруг встрепенулась Машка и начала привычно тараторить без умолку, рассказывая о моём "прынце".
   Ну принцем Саня был, мягко говоря, фиговеньким. Он учился на третьем курсе, жил по соседству и давно проявлял ко мне симпатию. Просто однажды я приняла его приглашение и теперь собираюсь на свидание. Он симпатичный, не глупый. А мне так надоели кошмары по ночам.
   - А куда вы идете? - Соня явно превысила свой лимит допустимых слов на сегодня.
   - Он сказал, что отведет меня в то место, где я никогда не была, но мне должно понравиться.
   - Класс, Саня такой романтик! - протянула с завистью Машка.
   - Тата, не вертись! - прикрикнула на меня Аннушка, когда я заелозила на стуле. Ну не люблю я процесс наложения макияжа, поэтому и косметикой почти не пользуюсь.
   - Маш, а ты не завидуй! Вон твой Боря тоже не промах! - приструнила и Машку подруга.
   Маша возмущенно фыркнула.
   - Ой да ладно. Подумаешь, Саня - тоже мне принц заморский. Колхозник обыкновенный. То ли дело Леша Селин. Вот это уровень! - сказала равнодушно Лиза, нанося уже третий слой помады на губы.
   Да, Лиза своего не упустит и себя раздаривать кому попало не собирается.Таких как она не мало, но сколько из них становятся действительно счастливыми? Сейчас она беспристрастно рассуждает об удачной партии, а когда все идет, как по нотам (удачное замужество, обеспеченная жизнь) оказывается, что этого ничтожно мало, так мало что кажется и жизни не хватит, чтобы исправить, переиначить, переиграть....
   - Ты выглядишь необычно, но мне нравится. - Саша прямолинеен, это одно из его достоинств и один из его недостатков одновременно.
   Он из тех людей, кто пробуя отвратительно невкусное блюдо не скажет однозначно плохо. А что-то вроде:
   - Интересное сочетание, но вот с солью перебор, ещё суховато, необходимо добавить....
   Вроде высказал своё мнение, дал совет. Но многие считали его занудой.
   Я улыбнулась и взяла букет гвоздик. Да уж... Романтик.
   Саша... Не был красавцем. Обычная внешность: темные волосы, немного вытянутое лицо, острые скулы, родинка на щеке. Глаза голубые и не глубокие, как зеркало или гладь мелкой речушки. В таких не тонут.
   - Куда мы пойдем? - спросила я, когда мы сели в трамвай.
   - На крышу. Надеюсь, ты не боишься высоты?
   Я пожала плечами и процитировала:
   - Отчего люди не летают как птицы?
   - Это ты к чему? - не понял Саша. К любителям классики он явно не относился.
   - Та так, умничаю.
   Он улыбнулся. Всю дорогу мы молчали.
   На крыше многоэтажки было волнующе, однако я без страха смотрела вниз. Сверху вся наша бурлящая жизнь казалась мелочной, неважной. Словно создатель издевался над нами заставляя суетиться день изо дня, придумывать себе проблемы, переживать трудности, умирать, любить, рождаться. Просто мышиные войны какие-то.
   Саша курил.
   - Если ты сейчас скажешь по законам мелодрам, что приходишь сюда, когда тебе грустно, я развернусь и уйду.
   Сказала слишком резко, но чувство которое переполняло меня было слишком личным. В такие места ходят в одиночку, чтобы подумать о мелочности нашей жизни. Для свиданий такие места не годятся.
   - Ты права! Но я не хотел делиться этим с тобой, он настоял. Ты же знаешь его?
   Саша многозначительно кивнул куда-то мне за спину.
   А я уже знала о ком он говорит. Солнце светило не позволительно ярко. Там, где светло... Здесь всегда светло... Мы всегда озаряем места своим присутствием, своими мыслями. Здесь мы чувствуем себя свободными. Очередной самообман.
   Я не оборачивалась, и он подошёл и шепнул мне на ухо.
   - Танюша, а помнишь у Оруэлла в министерстве любви, которое учит ненавидеть, есть комната с ослепительно ярким светом. В ней отрекается от всего, отказываются от своих идеалов и принципов, перестают быть людьми.
   Так вот сюда прихожу я, когда отрекаюсь от всего. В моей жизни, в отличии от романа, это место имеет немного другой контекст.
   Саша исчез. И мы остались один на один. Только я и его голос.
   - Знаешь, когда я потерял себя? Когда нашёл тебя. И хорошо это или плохо я не знаю. И не хочу знать. Но раз уж я здесь давай разберемся.
   Его глаза оказались напротив моих и я поняла, что не могу пошевелиться. Просто не могу, его взгляд в прямом смысле приковал меня к месту.
   - Таня Линько. Что ты скрываешь? Какие тайны таишь в себе? Обожаю загадки. Нет, я не злодей из книжки, не бойся. Просто, когда я смотрю на тебя мне хочется быть всем и никем одновременно. И не красавица ты. Не глупая, конечно, но таких миллионы. А ты одна. Жила-была себе девочка Таня... Скажи что тебе сниться? Кошмары? О чем ты мечтаешь? Почему смотришь как загнанный зверь? И почему у нас одно дыхание на двоих? Я не романтик, дорогая. Нет.... Я действительно хочу знать.
   Он коснулся моей щеки и она почему-то вспыхнула огнём.
   - Уйди, пожалуйста, уйди. Мне надоело бояться. Убегать... - только выдавила я.
   Он одернул руку. И отступил на шаг.
   - Ты будешь счастлива. И больше не будешь бояться никогда. Я обещаю. Можешь не верить. Никому не стоит верить. Знаешь почему меня зовут Фюрером? Нет, я не зазнайка с манией величия, не гипнотизёр, и не злодей. Я привык подчинять. Мой взгляд, мой голос действуют на людей сильнее любого наркотика. Так повелось. Я не знаю почему. Может, у меня дар. Но так сложилось. Я властный, я упрямый. Ты боишься властных людей не так ли? Ты не спишь по ночам из-за своих скелетов в шкафу?
   Я кивнула. В голове было пусто и только его голос обволакивал, убаюкивал. И невозможно было отвести взгляд от его лица. Взгляд напряженный, натянутый, как тетива.
   - Такие как я долго не живут, о них нельзя сказать в двух словах или написать книгу со счастливым концом. Но все в моих руках иногда это приятно, иногда выгодно, иногда скучно.
   Ну сказал бы я сейчас Саше выброситься с крыши, потому что мне скучно, разве это интересно. Разве я стою чьей-то жизни? Я лучше его или сильнее? Получается со мной люди теряют себя. Кто я, чтобы вершить судьбы или властвовать над людьми? Ты такая же. Ты боишься. Ты подчиняешься. Пытаешься барахтаться из последних сил. Как видишь, я люблю пафос и громкие слова.
   Но я хочу знать все о тебе.
   Отец говорил мне о любви. Он говорил, что это дар. Как отпечаток солнца на ладони. Маленький красноватый след, который всегда напоминает о себе. Вначале, даже больно, но как сладко сердце замирает в груди от одной мысли об этой ладони с отпечатком вашего солнца.
   Отец, конечно, любитель сказки рассказывать. Но, чёрт возьми, как бы я хотел увидеть этот отпечаток на твоей ладони.
   Я старалась не дышать. Что происходит? И отчего сердце замерло в предвкушении чего-то грандиозного?
   - Лева... Хочу показать тебе, что моя рука пуста.
   Я протянута ему руку ладонью вверх.
   Он улыбнулся.
   - Я буду ждать.
   И он ждал. Ждал, ни на минуту не давая мне забыть о своём существовании. Мы встречались в коридоре, обменивались ничего незначащими фразами. Он шёл рядом и напевал что-то себе под нос, потом оказалось моих любимых "Нау". Он внезапно хватал меня за руку в гуще толпы и уводил в парк, там мы молчали, наслаждаясь тишиной. Он давал возможность наслаждаться, чувствовать, дышать вдвоём.
   Аннушка что-то заподозрила, чаще улыбаться и радоваться по пустякам.
   - Это произошло? - соседка сочувственно вздыхает, мол, ты попала.
   - Что "это"?
   - Ты влюбилась?
   Я засмеялась, выражение лица с которым был задан этот вопрос было забавным. Словно, она спросила о том, действительно ли я террористка-смертница?
   Кстати, подруга решила радикально сменить имидж, а вместе с ним и жизнь. Первые перемены в её внешнем облике подвергли меня в шок, но сейчас я привыкла и уже без ужаса взирала на её лысую макушку. Да, с волосами она попрощалась. На запястье красовался миниатюрный треугольник с глазом внутри. Аннушка именовала его "всевидящим оком". Но как ни странно окончательно от себя прежней не избавилась. Она носила разноцветные платья, пила кофе утром, по прежнему шила костюмы и отзывалась на имя Аннушка. Но эти перемены в ней чувствовалось. Глаза стали тусклее, взгляд задумчивей, движения не торопливыми. Роман Булгакова, который она истерла до дыр, перечитывая - был заброшен. Теперь её чаще можно было увидеть с блокнотиком и карандашом. Иногда она читала стихотворения Блока или Рождественского. В общем, перемены были заметны не только во мне, но и в окружающих.
   - Чего хохочешь? - нахмурилась Аннушка.
   - Смешная. А что ты знаешь о любви? У неё есть особые симптомы?
   Девушка перестала кроить платье. Посмотрела на меня внимательно.
   - Ничего не знаю и тебе не советую. Я видела тебя с Ним. Ты знаешь, чем это закончится.
   Я кивнула. Ожогом на ладони, он говорил.
   - Предупрежден, значит вооружен. - промолвила она и принялась дальше кроить платье.
   Потом она признавалась мне, что в тот момент, как заядлый курильщик боится избавиться от своей вредной привычки из-за боязни, что больше никогда не сможет закурить. Так она боялась перестать что-либо чувствовать, чтобы потом не стать бездушной.
   Мне снился брат. Он бил меня и улыбался. А я смотрела в квартирное небо с надеждой, что все будет хорошо.
   Почему-то я больше не просыпалась в холодном поту. И Лева мне казался не обиднее котёнка.
   - Сегодня я решил не молчать. И поэтому расскажу тебе историю - невеселую и негрустную, а жизненную. Может быть после этого ты тоже расскажешь мне свою историю.
   Я только кивнула и постаралась заглянуть в глаза человеку, который теперь казался мне самым родным на свете...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть третья

Берег встретит героя,

Берег встретит врага

Нас всегда было двое,

А теперь только я.

гр. "Наутилус Помпилиус"

  
   Жила-была хорошая девочка Ксюша. Была ли она хорошей? А кто в нашем понимании является хорошим человеком?
   Все однозначно твердили о том, что Ксюша хорошая. И она верила в это. И училась она лучше всех, была скромной, вежливой, умной... Да и жила девочка в то время, когда ходили строем и носили одинаковые коричневые школьные платья с белым воротником. Все девчонки в старших классах покупали дешевую косметику и красились тайком от родителей и злобных учителей.
   - Старая грымза, прикопалась ко мне. Видите ли я губы подкрасила. А я не хочу ходить как моль бледная. - возмущалась Лена Трофимова, соседка Ксюши по парте. Едва можно было назвать их подругами.
   Ксюша была паинькой. На радость родителям, многочисленным знакомым, соседям. А как же! Отец профессор, мать врач. Образцовая семья. Когда-то у неё была старшая сестра Алла, но она её совсем не помнила. Она умерла, когда Ксюше едва три исполнилось, родители не любили о ней вспоминать. Даже фотографий её не осталось, словно и не было её никогда.
   Она усердно училась, посещала музыкальную школу. Друзей у неё не было да и не хватало времени на общение со сверстниками. Родители делали все возможное, чтобы Ксюша выросла достойным человеком. Таким как лётчик герой в "Повести о настоящем человеке" или Владимир Устименко в трилогии Юрия Германа, ну может как Ульяна Громова в "Молодой гвардии". И она старалась соответствовать идеалам. И ей нравилось. Такой была Ксюша... Из этого состояла её жизнь...
   Но это была одна сторона медали. Друга сторона была в тени до поры.
   Однажды в квартире раздался звонок достаточно поздно. На часах было 10 вечера. Ксюша читала книгу. Отец писал в кабинете очередной доклад. Мать слушала радио. И тогда привычный вечер был нарушен звонком. Мать открыла дверь, в прихожей Ксюша услышала мужской голос. Но выйти не решилась. По всей видимости мать отвела гостя на кухню, позже к ним присоединился отец. Девочку распирало любопытство, но выйти из комнаты она не посмела.
   А на утро обнаружила незнакомого мужчину на кухне. Он курил. Родители считали курение моветоном. Поэтому Ксюша удивилась насколько этот человек был бесцеремонным.
   - Здравствуйте. Вы хотите чаю? - проявила гостеприимство девочка.
   Мужчина посмотрел на неё своими серыми глазами и улыбнулся.
   - Привет. Буду. Ты Ксюша?
   Она поставила чайник и быстро соорудила пару бутербродов с колбасой.
   - Да. А вас как зовут?
   - Дмитрий... Игоревич.
   Ксюша кивнула. Ей ужасно хотелось спросить, что он делает здесь. Но она молчала. Мужчина, прочитав её мысли, решил сам объяснить.
   - Я муж твоей сёстры. Ты вряд ли её помнишь, но она была хорошей.
   - Я не сказала бы... - на кухне возникла мать.
   Она была одета и собрана. Но голос раздраженный.
   - Юлия Борисовна, давайте не будем спорить. Все таки она ваша дочь.
   - Была. А теперь у меня есть Ксюша и Алла и мизинца не стоит её.
   Ксюша никогда не видела мать такой и слова, которые она говорила были резкими и жестокими. Будто она обвиняла погибшую сестру в её несостоятельности.
   - Но Алла погибла! - обессиленно сказал Дмитрий.
   - Ну конечно. От разгульной жизни?
   - Мама! - воскликнула Ксюша, поняв о чем идёт речь.
   - Да! Твоя сестра была шлюхой!- закричала Юлия Борисовна.
   Ксюша закрыла уши руками.
   Дмитрий ушёл. А мать как ни в чем не бывало пила чай на кухне с баранками. Ксюше же кусок в горло не лез.
   А с мужчиной они встретились. И теперь повзрослевшая и похорошевшая семнадцатилетняя девушка сразу узнала его. Самое главное - она поняла как Алла смотрела на него. И что чувствовала оставаясь на дне его зрачков, отпечатываясь в его сердце.
   Он шагнул ей навстречу. Протянул руку и прошептал:
   - Алла.
   Ксюша машинально кивнула. Сейчас она и была Аллой.
   Торопливые движения, узкая комната с кроватью поперёк стены. Её школьное платье на ковре с розой. Его кожа пахла сигаретным дымом, одеколоном и чем-то знакомым и родным. Её хрупкое нежное девичье тело утонуло в белых мятых простынях. Он был нежным, Алле он не мог причинить боль. Когда-то она любила быть стремительной, сильной, порывистой. А теперь только бесконечная нежность и покорность. Она не заигрывала, не убегала. А наслаждалась моментом здесь и сейчас, предоставив ему выбор. Выбор встать и уйти, подавив все инстинкты, сделать вид что ничего не было и дальше продолжать делать вид, что все идёт по плану, как пел Егорка Летов. Но он ни делал ничего, просто дышал в такт сердцу, лихорадочно колотящемуся в груди. Алла снова была с ним!

Алла

   Я не признавала полутонов, недомолвок, и прочих недо и полу... Как у Высоцкого, который звучал во времена моего взросления звучал из каждого окна.

Я не люблю когда на половину...

   Нет, это не максимализм в чистом виде. Все или ничего. Так вот, мне нужно все. Это я пыталась донести до каждого из окружающих меня людей с детства. Если я видела, что мама улыбается, мне хотелось, чтобы она была счастлива, я несла какую-то чушь, шутила, делала ей приятное. Если соседка Люся, вечно страдающая от неразделенной любви стенала на тяжелую судьбу, я совершала ей какую-то пакость или дерзила. Поделом! Повзрослев своим принципам я не изменила и этого же требовала от людей. Поэтому, наверное, у меня было не так много друзей.
   - Характер у тебя тяжёлый... - вздыхал отец.
   - Я просто получаю все, что хочу, не довольствуясь крохами. Я эгоистичная и своенравная. - закончила его мысль я.
   Меня это не беспокоило. Никогда. Это мне даже помогало в жизни. Я сразу отделяла зерна от плевел. Не сказать что у меня не было проблем, родители со мной мучились, но по натуре своей были гуманистами, поэтому стойко выносили фортели дочери. Потом они признавались, что думали, что я перерасту, исправлюсь. А я не исправилась...
   Я не нашла себя среди этих многочисленных глаголов условного наклонения. Сходил бы, купил бы, любил бы... Никаких условий, только действие. Если я дружила, то дружила насмерть и пусть попробуют что-то сказать о моём друге. Если я ненавидела, то этот человек становился злейшим врагом, пока моя ненависть не исчерпает себя. Со временем это проходило, но перед этим я выворачивалась наизнанку, отдаваясь своей ненависти без остатка. У меня не было понятия навсегда. У меня было сейчас и до конца. Потом я долго приходила в себя, рефлексировала, была апатичной, равнодушной. Это был период восстановления, я ставила себе табу на всякого рода эмоции и чувства. В этом была моя жизнь... Я погружались в круговорот с таким рвением и энтузиазмом, превращаясь в пыль, а потом с трудом возвращалась обратно, собирая себя по крупицам. Иногда я думала, что состою из точек, мелких чёрных точек. Большинство состоит из запятых, многоточий, вопросительных знаков, а я из точек, незыблемых как скала. Я перегораю, распадаюсь, а где-то сверху, от старания высунув кончик языка, маленькая девочка девочка-озорница рисует меня снова, расставляя точку за точкой.
   Все это я рассказала ему, запинаясь от волнения и тревоги. Задыхаясь от ещё незнакомого мне чувства, но лёгкий ветерок уже подхватил меня, оторвал от земли и закружил. Все или ничего. Я выбираю все.
  
   На этом Ксюшина жизнь закончилась. Он называл её "Аллочка" так нежно и любя, что она решила стать ею. Схожесть с сестрой определила её судьбу.
   - Дрянь! - мать в отчаянии отвесила оплеуху теперь уже нерадивой дочери. - Твоя сестра тоже связалась с ним. Спроси, спроси чем это кончилось.
   Ксюша не боялась, она, в силу своей юности и неискушённости, считала, что правда на её стороне.
   - Она разбилась на машине, мам, всего лишь, а не то, что ты себе навыдумывала.
   - Все равно. Она ушла от нас, вела разгульную жизнь. Ты же была светом в окошке, а получается ты такая же.
   - Получается так. Я его люблю и буду с ним не смотря ни на что, даже если для этого мне предстоит стать Аллой. - уверенно сказала Ксюша, смотря матери прямо в глаза.
   - Ксюша, что же ты делаешь, девочка? В этой жизни важно оставаться собой, а не играть роль даже ради самого великого и светлого чувства. - изрекла мать. Впоследствии девушка не раз вспоминала эти слова.
   Так Ксюша вышла замуж, так для неё самым дорогим человеком на свете стала умершая сестра. В фотоальбомах знакомые лица. Ксюша, порядком повзрослевшая, муж и мальчик с непривычным именем, которым хотела назвать сына Алла. Ах да в семейном фотоальбоме наряду с членами семьи встречаются её фото. На фото она улыбалась беззаботно и непринужденно. Она любила фотографироваться "на память", поэтому, наверное, её нельзя было забыть. Дмитрий и не пытался, для него Ксюша была воплощением Аллы. И Ксюша верила ему, была не счастлива, но исправно отзывалась на её имя.

Алла

   Я ненавидела пустоту, она убивала все живое вокруг. Зачеркивала смыслы и стирала грани. Её нужно заполнять чем-то. Любовью, ненавистью или дыханьем за спиной. Моя жизнь - это постоянная борьба с пустотой внутри и снаружи. И мне удавалось выигрывать этот бой. Я никогда не была равнодушной, бесчувственной.
   Зная слова - мы говорим, зная буквы - читаем. Но как же мы дышим? Бессознательно и почему-то в унисон. Мне плевать кто ты, откуда, но если мы дышим в унисон - мы едины. Так в моей жизни появляется человек. Критерии отбора соблюдены. Он входит в мою жизнь внезапно и заполняет собой все свободное пространство. И я уже в ответе за него. Нет, не как Маленький принц за Лисом. Это намного больше, чем мы в ответе за тех, кого приручили и намного меньше, чем навеки вместе.
   Три глупых слова, замолчи! Не хочу слушать. А голос так и льется, как вода из прорвавшейся плотины. Ты много знаешь, ты много видел. Ты мудрее меня и старше. Знаешь, как смотрит на мир моя маленькая сестренка? Взглядом мудрого старика или Творца, который смеётся над нами, глупыми людьми. Нельзя! Я же не верю в бога. Я комсомолка, спортсменка и в какой-то степени красавица. Дорогой мой, я мысленно молюсь за тебя, как учила меня бабушка в детстве. Помню её седую голову в цветастом платке, она хранила икону в шкафу, подальше от посторонних глаз. И памятуя старые времена, кормила меня досыта. А под кроватью стоял собранный чемодан "на случай".
   - Молитву надо знать, она всегда от зла оберегает. Только в школе не очень распространяйся. - говорила она, крестясь у пресвятой Богородицы.
   Как хорошо, что ты не слышишь меня. Я представила твоё хмурое лицо и учительские интонации в голосе:
   - Ты забываешься, это чревато.
   Ах, как я люблю забываться! Иногда я даже чувствую себя свободным человеком. Это пройдёт, скоро пройдёт. Улыбаюсь. Когда я крашу губы красной помадой, мать называет меня "путаной". Она не знает, что я хочу нравится тебе. Как в иностранных фильмах, где все красивы до невозможности.
   Неприлично мечтать о таком девушке моего возраста, но я хочу, чтобы ты был неистов в своей страсти. Бери меня всю без остатка: с мыслями, бесконечной любовью, голосом разума, предрассудками... Я хочу принадлежать тебе и душой и телом. Перечеркнуть. Все перечеркнуть. Я знаю, что мы будем сидеть до позднего вечера, разговаривать, пить чай, избегать серьёзных тем, слушать двадцатый раз песню из фильма "Три плюс два". И все мои слова (мысли) останутся при мне. Ты старше, ты мудрее... Глупая...
  
   Семейная жизнь Ксюши была обычной. Девиз: "все как у всех". Дмитрий много работал он ушёл из университета, передумал защищать диссертацию.
   - Кому сейчас нужна литература? Вот-вот прилавки заполнить иностранное чтиво, а с ним другие идеалы, темы. И кому нужна наша "Поднятая целина"? Разве это будет считаться через десять лет классикой?
   В девяностые он вошел в струю и открыл свое дело. Оно было маленьким и приносило небольшой доход, но стабильным. Почему-то в лихие "бизнес" Дмитрия не пострадал, наездов он избежал, платя исправно какой-то процент главному авторитету, который в свою очередь бдительно следил за тем, чтобы "братки" к Дмитрию не наведывались. Ксюша безумно любила рисовать, она не посещала художественную школу и поначалу рисовала для себя. А потом решила отнести рисунки в издательство. Хмурая женщина в сиреневой блузке и очках в золотой оправе, просмотрев рисунки, спросила:
   - Откуда вы взяли сюжет? Это книга?
   Ксюша отрицательно помахала головой:
   - Это я сыну истории разные придумываю, только не записываю, а рисую.
   -Хм... Интересно. Детский писатель-иллюстратор. Ну приносите еще какие-нибудь рисунки да подписи придумайте, рассказывающие историю. Только сжатые, все остальное должно быть на рисунках.
   Ксюша сама рисовала книги, сын быстро пресытился курочкой Рябой и Колобком. Да и чтение его особо не интересовало, а вот рассматривать картинки он любил. Это они называли путешествием. "Путешествовали" они каждый вечер, и каждый день женщина придумывала новые истории.
   Позже, издав несколько книг с историями. Издательство предложило не только рисовать, но и писать истории. Но у Ксюши лучше получалось рисовать, чем переводить мысли в слова. Поэтому у историй появился соавтор, известная детская писательница, которая просматривала иллюстрации и писала историю. Тогда Ксюша нашла себя. Конечно, ее книги не издавались миллионными тиражами и не приносили много прибыли, но ей безумно нравилось творить.
   Алла же писала стихи... Дмитрий даже удивился.
   - Аллочка, зачем тебе рисовать? Ты прекрасно пишешь стихи.
   С годами, он уже окончательно стал воспринимать сестер как одного человека. Это Ксюша умерла в его памяти, а Алла жива-здорова, весела, бодра, любима. Ксюше это стало напоминать затянувшийся спектакль. Она уже и не рада была, что согласилась на роль двойника главной героини. И самое страшное, что она настолько вжилась в роль, что потеряла себя. О, это страшно! Терять себя... Найти в чем-то одном, а потерять в другом... И выбора не было. Все вокруг по праву принадлежало ей - сестре. Здесь ее фотографии, безделушки, кофе без сахара, который она любила, красная помада, которой она красила губы. Сын, которого она так и не родила. Муж, которого она так и недолюбила.
   Самое страшное - умереть при жизни и жить после смерти. Вот что поняла Ксюша за годы своей семейной жизни. Потому что ее не было. Просто не существовало. Мертвая сестра жила, дышала, любила; а живая была зарыта под землю и только сырая земля над головой, вечная тьма и ужас. Возможно, муж был болен. Но кто ему может помочь? Кто может заставить его похоронить мертвых и раскопать живых? Его любовь упряма, хитра, обманчива. Она дарит иллюзию вечности. Но она не вечна. Так же как и люди, которые ушли и уже не вернуться назад.
   - Мама, а как тебя зовут? - спросил сын, смотря на нее знакомыми серыми глазами.
   Сын был особенным. Нет, конечно, для всех матерей сыновья особенные. Но этот мальчик был на самом деле особенным. Он видел людей насквозь, смотрел не просто в глаза, а заглядывал в душу. И, что самое страшное, ему хотелось... подчинятся. Подчиняться беспрекословно. Его люди даже побаивались, зыркнет своими платиновыми глазами - пиши пропало. Наверное, он был тем самым не рожденным сыном Аллы. Ксюше казалось, что он похож на нее. Может быть поэтому, в какой-то степени, она была к нему холодна. Женщине казалось, что у нее не мог родиться такой сын. Она даже представляла какой бы был у нее озорной мальчуган с васильковыми наивными глазами. И никаких тебе глаз металлического цвета, в которые смотреть боишься, а то отнимет волю. Хватит с нее того, что она и в жизни потеряла себя, не хватало еще терять себя рядом с сыном. Зато Дмитрий его обожал, что впрочем было неудивительно. И имя сыну дал необычное, как хотела Алла - Лев. Глупости какие! Лучше бы был Мишкой или Сережкой, а может Сашкой. И тогда бы все было иначе.
   - Ксюша, меня зовут. Ты же прекрасно знаешь. - раздраженно говорит она, насыпая ему в тарелку кашу.
   - Тогда почему папа говорит, что ты Алла?
   - Потому что я для него Алла! - ну как объяснишь такие вещи восьмилетнему ребенку.
   Он внимательно смотрит на мать. Сейчас почему-то она кажется ему старухой. Русые волосы небрежным пучком сколоты на затылке, простой ситцевый халат, полинявший до неприличия после многократных стирок. Под глазами мешки, морщинки на лбу, постоянно хмуриться, бледные губы сжаты в полоску.
   - Можно я тебя тоже как хочу называть буду?
   Мать ставит перед ним тарелку с дымящейся кашей.
   - Ешь давай. Придумал! Как можно иначе мать называть?
   - Можно как известную актрису или певицу.
   - Не выдумывай!
   Как же иногда выводил он ее из себя. И глаза эти... И голос... Алла бы им гордилась. Но она не Алла, вернее не до конца Алла. Как странно, сестра не любила полутонов, а жизнь Ксюши сплошное недо и полу.
   Все мечтают о любви так или иначе. Это к тридцати годам Ксюша твердо усвоила. Она и сама о ней мечтала, чувствуя себя одинокой, когда муж называл ее нежно "Аллочка". Уже не так, как в семнадцать, хотелось плавиться от нежности и влюбленности. Хотелось четких формулировок и определений. Не просто изгибов и линий, как в тетради школьника, а любви определенной и зрелой. Не иллюзорной любви. Но шли дни, ночи, рос сын, а жизнь оставалась прежней. И стопки любовных романов, которыми она зачитывалась, не приносили должного облегчения, а только заставляли надеяться на то, чего никогда не случиться. И все казалось ненужным, пустым.
   - Дим, может мне родить дочку?
   - Аллочка, не придумывай. У нас чудесный сын, ты же всегда мечтала о сыне.
   Ксюша кивала, она привыкла к тому, что в доме никто не осмелиться ослушаться Аллу. К черту все! Может она всегда мечтала о Сашке и девочке Настеньке. Так хотелось закричать о том, что Алла мертва и Ксюше плевать на ее неосуществленные мечты и планы. Но тогда бы она потеряла и то, что у нее есть.

Алла

   Прошло целая вечность, с тех пор, как я полюбила тебя. Ты был взрослым, умным и образованным. Отец восхищался тобой, считая, что за такими как ты - будущее современной науки. Талантливый ученый, примерный семьянин и просто обаятельный мужчина. Было не просто стать для тебя всем. Даже воздухом. Особенно воздухом. Теперь же ты без меня и вздоха сделать не можешь, когда я ухожу на час, ты нервно ходишь по квартире и считаешь секунды. Зависимый.
   А раньше казался мне сильным и НЕзависимым. Тебе все было нипочем. Учил меня жизни, не обращал внимания на мои выходки в виде коротких платьиц и стрельбы глазками в твою сторону.
   У тебя была невзрачная жена. Она смотрела на меня недоверчиво и разливала чай. Может, подозревала или недооценивала.
   Ты сдался. Стоило мне сказать "люблю" и протянуть руки навстречу.
   - Ты будешь у меня первым.. - прошептала я, расстегивая пуговицы на своей более чем скромной кофточке. Было немного страшно. Вдруг отвергнешь?
   Но ты решительно шагнул ко мне и сжал мои оголенные хрупкие плечи. Мы любили друг друга. Тогда еще нас было двое.
   Со временем во мне все перегорело. И ты стал невыносимым со своей сумасшедшей любовью ко мне. Это было одержимостью. У тебя я была всем в буквальном смысле. И была везде. В голове, в доме, в планах, в постели, в сердце. Отпусти. Любовь не должна так душить. Она дарит ощущение полета, а не надевает оковы. Ты хотел приковать к себе, оставить меня навсегда с собой. Запереть в клетке, как диковинную птичку. А главное... мы давно не дышали в унисон, ты безбожно фальшивил, выдавая желаемое за действительное.
   Поэтому это должно было случиться рано или поздно... Я расскажу тебе о нем.
   Лев Бронштейн. Так звали нашего соседа по коммуналке, в которого были влюблены все женщины от мала до велика. Конечно, тогда мне едва десять исполнилось, и вскоре мы с родителями переехали в огромную квартиру. Но его образ навсегда врезался в мою память. Тогда мой отец только поднимался по карьерной лестнице, и мама была простым врачом на скорой.
   Это был молодой человек двадцати лет, он был некрасив, но чрезвычайно обаятелен. У него был пленительный взгляд черных, как уголь глаз. Я видела, как к нему в комнату часто ходили замужние женщины, а потом баба Люся, проработавшая акушеркой тридцать лет, делала им аборты и они орали так, что приходилось затыкать уши и кусать подушку. Милиция не обращала внимания на эти незаконные аборты, так как сын бабы Люси был большим начальником. Эти подробности рассказала мне мать, одна из не многих, на кого обаяние Льва не действовало.
   - Мальчишка, разве он что-то знает о жизни? Лучше бы учился, а не с замужними путался. - каждый раз восклицала мать, заметив, как очередная мадам прошмыгнула в комнату к соседу.
   Юноша учился в техническом вузе. Учился из вон рук плохо, но диплом получил без труда. За это он должен был благодарен дочке ректора, которая в свое время стала жертвой его чар.
   Я же Льва боготворила и со всей страстью и нелюбовью к полутонам, готова была на все. Он смеялся, от горшка два вершка и туда же.
   Мы с ним встретились позже, когда я уже разлюбила тебя, но пустоту внутри еще ничем не могла заполнить.
   - Мартышка, повзрослела, похорошела! - он всегда называл меня Мартышкой. Лев изменился, густая черная шевелюра была теперь серебристой от седины. На щеках морщинки, только глаза остались теми же. Голубые, бездонные. Я тонула. Но он только ухмыльнулся, от него никто не уходил. В всяком случае без потерь. Я сдалась. Прости...
   Ты же знаешь, как я могу любить. Леве было все равно. Его любили многие и сильно. Если человек привык воспринимать любовь как данность - он холоден и бездушен.
   - Мартышка, мне хорошо с тобой. Но мне хорошо было с многими, разве ты лучше их? Однако сейчас я с тобой.
   Нет, тебе не понять. Наши отношения напоминали строчки из стихотворения Блока:
  

Он не умел, не мог любить

Она любила только зверя

В нем обуздать и укротить.

  
   Поэтому я не могла уйти от тебя. Мне нужно было все, а он не мог дать мне и половины. А ты... Да, пусть я уже не люблю тебя. Ты изводишь меня своей любовью, но... Когда-то у нас с тобой родиться мальчик и я назову его Львом. И он никогда не будет иметь ничего общего с Львом Бронштейном.
  
   Самое удивительное то, что Дмитрий знал об измене Аллы. Но он настолько был ей предан, что закрывал глаза и на это. Узнав об этой истории, Ксюша не выдержала и от отчаяния закричала:
   - Дима! Она умерла! Ее нет! А я здесь! Я Ксюша, а не Алла!
   Он только пожал плечами.
   - А Лева назван в честь ее любовника и что? - голос его и взгляд были равнодушными.
   Сын вырос, возмужал. И стал ей еще ненавистнее. А теперь и вовсе противен.
   - Какая мерзость! Ты сошел с ума, Дима. Устроил здесь мавзолей. А мать-то была права, шлюха Алла и есть. Ты же олух.
   Он встал из-за стола, и ушел, хлопнув входной дверью. Теперь Ксюша сама разрушила свою семью. Хотя разве могли они вообще когда-то называться семьей?
   - Это правда? - в комнату ворвался, зыркая своими серыми глазищами сын.
   - Что? Правда? Да какая это правда? Твой отец не признает никой правды, кроме своей собственной. Ты же копия Алла. Она везде, понимаешь? Она душит меня, изживает.
   Женщина смотрела ему в глаза впервые спокойно и уверенно. Она приняла решение. А он останется с отцом в этом "мавзолее".
   Отец с сыном ладили. Лева игнорировал его сумасшедшую любовь к умершей тетке. А Дмитрий не совал нос в его личные дела. Тогда парень обнаружил свою особенность: умение манипулировать людьми. Он смотрел на мир своими серыми глазами и усмехался. Юноша видел все его черные пятна, недочеты и люди, сливаясь, образовывали что-то бесформенное, страшное, серое. И он умел укрощать это что-то. Однако Лева не упивался своей силой и властью. Поначалу она манила и влекла его, а потом перестала. Иногда это помогало ему в жизни, иногда мешало.
   - Я смотрю в глаза человеку, и он пропадает, растворяется. Я вижу его пустые глаза и понимаю, что он во мне. Мы единый организм. Кто-то боится и избегает меня, кто-то доверяет свою жизнь безоговорочно. Нет, я не сверхчеловек, не экстрасенс, ни гипнотизер. Все намного глубже.
   Он говорил, а день клонился к закату. Я сидела, не шевелясь, и слушала.
   Лева закончил рассказ и посмотрел на меня, взглядом профессора, мол, вопросы будут? Я только спросила:
   - Ты давно не видел маму?
   - Давно, - и замолчал.
   Молчание затянулось. Мне необходимо было все обдумать и переварить. А Лева...
   - На самом деле в этой истории очень мало правды, больше выдумки. Все намного сложнее и запутаннее. Тем более я уже давно не верю в хэппи-энды.
   Я вскочила и направилась прочь, сказав ему на прощание.
   - В жизни есть место для всяких, даже самых невероятных историй. Не нужно мыслить столь стереотипно. Жизнь - не сказка, но и не тяжкое наказание.
   Лева мне ничего не ответил, только слегка улыбнулся. Какая-то великая тайна известна ему, делающая его практически всемогущим. Поэтому он умеет так манипулировать нами, как марионетками. Что известно ему? И что из истории, рассказанной им, является правдой?

Одиночество

Особенно тоскливы вечера...

Когда ты в доме у себя как пленница.

Сегодня также пусто как вчера

И завтра вряд ли что-нибудь изменится.

И это одиночество твое

Не временем бы мерить, а бессонницей.

То книги, то вязанье, то шитье,

А жизнь пройдет и ничего не вспомнится.

Но все-таки однажды он придет,

И сбудутся надежды и пророчества.

Твои он губы в темноте найдет

И шепотом прогонит одиночество.

  
   Этот стих я выучила наизусть. Выписала в записную книжку и выучила. И в моем ненаписанном дневнике есть страница, отведенная этому стихотворению.
   Дневник, которого не существует
   Один преподаватель, читающий нашему курсу лекции по литературе, рассказал об интересном факте из своей педагогической практики. Семиклассницы из спортивного интерната, в котором он преподавал долгое время, начали массово вести дневники, выписывать тексты песен и стихи. Это был период первых влюбленностей и разочарований. Чтобы привить девочкам любовь к литературе, учитель стал знакомить их со стихотворениями о любви признанных мастеров слова. И это не прошло бесследно. Вместо песен Жени Белоусова и Наутилуса, в тетрадях начали появляться стихи Дементьева, Рождественского и Евтушенко. Одна девочка всю ночь корпела над тетрадью, переписывая "Монолог женщины". Много лет спустя, на встрече выпускников они показывали эти тетради и с улыбкой вспоминали те времена.
   А мне хотелось закричать: "Да, вранье это все!" Не могут зеленые девчонки понять Рождественского. С этим нужно жить, это нужно чувствовать. Любовь в подростковом возрасте другая. Она робкая, неокрепшая, безнадежная, но от этого еще более сладостная. В этом возрасте главное - эмоции и переживания. Но в стихах ведь не об этом. Как же это донести словами?
   Это стихотворение для меня как ода. Или гимн надежде. Я просыпаюсь и читаю первые строки. Я засыпаю, кутаясь в одеяло, пытаясь согреться и мечтая о любви. Почему-то я вспоминаю Левины слова. И так хочется, до боли, до головокружения ощутить отпечаток солнца на своей ладони.
   - У меня под кожей скрыто твое имя. Я произношу его как мантру, - слышу чей-то голос сквозь пелену сна. Этот голос мне знаком, но я боюсь открывать глаза. Даже дышать перестала. А он продолжает:
   - Я не говорю пустые слова. Но я чувствую, отчего ты грустишь и почему смеешься. Эти твои испуганные глаза и кроткие улыбки, слезы на подушке и несчастливое детство. Сама ты без остатка нужна мне.
   Я широко распахиваю глаза, не в силах сдержать волнение. Но это не ОН. Это всего лишь Аннушка читает вслух очередной сценарий. Она теперь возомнила себя великим сценаристом.
   - Неплохо, да? Я бы от такого признания с ума сошла. - говорит она мне, не обращая на мой убийственный взгляд никакого внимания.
   Встаю и плетусь ставить чайник и умываться. День начался с ложных надежд и иллюзий. Неужели ты и вправду подумала, что это говорил ОН? Да кому ты нужна! Я критично осмотрела себя в зеркале. Глаза заспанные, на щеке вмятина от подушки, волосы собраны в неаккуратный пучок и эта нелепая пижама с сердечками. Да уж - я просто секс. Хотя кто сказал, что это так важно. Любят же просто так, не за ноги или стройную фигуру. Ну-ну, утешай себя! Я вздохнула и принялась чистить зубы.
   В универе все было, как обычно. Лариса трещала без умолку о новом платье, которое приобрела на распродаже. А потом запнулась:
   - Паша хотел с тобой встретиться.
   - Лар, я не хочу с ним встречаться.
   - У него день рождения скоро, порадуй его.
   - А он меня радовал? Вспоминал обо мне или о брате все эти годы? Почему мужчины считают, что после развода жизнь детей его не касается?
   Лара шикнула на меня, потому что на мою гневную тираду начали оборачиваться одногруппники. Преподаватель сделал вид, что не заметил и продолжил читать лекцию.
   Ларка передала мне листок, на котором было написано: "Он сожалеет. Пожалуйста, пойди ему навстречу". Я вздохнула и написала ответ: "Я еще не готова, прости". Подруга в ответ пожала плечами и начала записывать лекцию.
   С Левой я столкнулась в коридоре через неделю. Не похоже, чтобы он был особенно рад нашей встрече. Хотя этот парень не так прост. Я не могла его понять. То он буквально вылавливал меня, то становился холодным, "как айсберг в океане".
   - Привет. Встретимся в парке после пар. - Быстро сказал он и испарился.
   Я только хмыкнула. Поставил перед фактом.
   Но в парк пришла и с трепетом принялась ждать Леву. Почему он постоянно появляется в моей жизни и разрушает все преграды и рамки? Он странный и....
   - Я не врал. Только об одном забыл сказать... - Он сел рядом со мной на скамейку, прервав мои размышления.
   Почему-то сегодня он казался мне особенно красивым. Все как в песне,"вроде и небо как всегда голубое", но почему-то его русые волосы, бледная кожа, пронзительный взгляд, тонкие пальцы очень привлекало меня.
   Я перебила его:
   - Когда я смотрю на тебя, мне кажется, у меня едет крыша. Ты смотришь пронзительно и сопротивляться не возможно. Почему ты такой? Чем ты заслужил этот дар? Или это проклятье? - я легонько коснулась его щеки, но тут же одернула руку.
   Он наклонился и легонько поцеловал меня. Я замерла. Теперь я была в замешательстве. Но он не говорил ничего и не смотрел мне в глаза. Мне показалось, он сейчас развернется и уйдет. Этого нельзя допустить. Я схватила его за руку. И вместо того, чтобы сказать что-то важное или спросить о том, что произошло, я начала читать стих, который был для меня гимном надежде.
   Он удивленно посмотрел на меня. Но дал закончить, держа за руку.
   - Ты... Я знал, что это ты. И я ждал тебя. Я люблю тебя. Останься со мной навсегда. - произнес ошеломленный, но уже обезоруженный.
   Я кивнула и улыбнулась. Так началась наша история. И я помню до мелочей, вроде перламутровых пуговиц на его любимой рубашке, нательного крестика, родинки за ухом. Он знал меня лучше, чем кто-либо. Мне казалось, мы дышали в унисон, а это было настолько важно. Это было любовью. Теперь я знала, как это называется. А тогда мы не вешали ярлыков и оставляли вещи безымянными. Наши отношения развивались обычно: встречи, разговоры до утра, поцелуи...
   Я пришла к нему спустя два месяца, молча сняла одежду и отдала ему всю себя без остатка. Его движения были неторопливыми, он хотел насладиться моментом. Поэтому все было медленно, нежно, трепетно. Мы занимались любовью до утра. А после долго лежали молча и смотрели в квартирное "небо". Не хотелось ни говорить, ни шевелится, ни спать. Когда рассвело, Лева все-таки нарушил тишину:
   - У тебя что-то случилось плохое в жизни. Поэтому ты прятала глаза и боялась меня. Это очень личное и это не дает тебе спокойно спать по ночам. Не говори ничего, я знаю тебе больно вспоминать. Почему-то воспоминания всегда болезненнее, чем события происходившие когда-либо. Поэтому не оглядывайся, но и не строй планов на будущее. Будь всегда там, где чувствуешь себя на своем месте.
   Он прошептал мне на ухо все это так, будто читал сказку перед сном. Поэтому вскоре я уснула, а проснулась полная сил и энергии. Левы рядом не было. Я застала его на кухне. Он купил свежих булочек и грел чайник на плите. Тогда-то я решила расставить точки над "i". Рассказ дался мне нелегко, но я должна была рассказать ему все, чтобы между нами не было недоговоренностей.
   Мы были счастливы ровно год, а потом в один момент я потеряла все. Он просто не вернулся домой с работы. Я обзвонила всех друзей, сослуживцев, знакомых, на следующий день помчалась в милицию. Но его так и не нашли. Все сослуживцы уверяли, что он ушел с работы со всеми, вел себя как обычно. Его хотели признать без вести пропавшим, но я не хотела такого "статуса", потому что он не умер, а просто ушел. И кто виноват? Я долго пыталась ответить на этот вопрос. Занималась самокопанием и уничижением. Может, я была плохой женой или любовницей? Или он встретил другую? Нет, Лева не был столь банален. Он бы прямо заявил мне об этом, а не придумывал хитроумное исчезновение. Надюша появилась на свет спустя восемь месяцев. Лева так и не узнал, что у него есть дочь. Хотя она была очень похожа на него. Этот пронзительный взгляд, улыбка - все буквально кричало о том, чья она дочь. И я назвала ее Надеждой.
   Лева не появился ни через месяц, ни через год. Все, казалось, забыли о нем. Его отец, как и прежде скучал по любимой Алле, окончательно похоронив себя в этом доме-мавзолее. Он редко выходил на улицу, бросил работу, все стены завесил ее фотографиями и часами смотрел на них, что-то бормоча себе под нос. Я однажды застала его в таком положении и подумала о том, что человек сам воздвигает себе стены, и только он в силе их разрушить. Я не понимаю такой сумасшедшей любви, а он и не знал иной.
   Однажды я столкнулась с Ларисой, она уже вышла замуж за моего отца и предложила помощь в поисках мужа.
   - У твоего отца, наверняка, остались связи.
   Я поняла о каких связях идет речь, но скрипя сердце согласилась. Отец позвонил мне через два дня и предложил встретиться в кафе на набережной.
   Отец изрядно постарел со времен нашей последней встречи. Его взгляд стал жестким, а в голосе был слышен металл. Он напоминал мне заведенного робота, а не человека. Неужели он действительно может мне помочь? А роботы что-нибудь чувствуют?
   - Здравствуй. - тоном человека, который привык руководить, сказал он. Осталось только, как в сериалах, достать дипломат и промолвить: "Перейдем сразу к делу". Так разговаривают с деловыми партнерами, но не с родной дочерью.
   Но глупости моей не было предела, на эту встречу я захватила Надю. Думала, что он будет рад увидеть внучку. Стоит ли говорить, что это был последний раз, когда он ее видел?!
   - Привет. Надюш, поздоровайся с дедушкой.
   Наконец заметив, Надю, в страхе прижавшуюся к моим ногам, он скривился.
   - Ты и ее привела?
   Я взяла дочку на руки, почему-то она очень боялась незнакомых людей, поэтому мы редко посещали с ней людные места.
   - Да, она же твоя внучка.
   Он отмахнулся и попросил меня присесть за стол.
   - Разговор неприятный, а ты еще с ребенком.
   Я усадила Надю на стул и заказала ей сока. Она не была капризным ребенком, но обладала некоторыми "способностями" своего отца. Например, взгляд у нее был Левин. Именно из-за этого я никак не могла забыть его. Казалось, что он наблюдает за мной, глазами нашей дочери.
   - Чтобы это ни было, говори как есть. Надя должна знать все о своем отце.
   Он кивнул и, заказав кофе, принялся рассказывать. Почему-то меня не покидало чувство на протяжении всего рассказа, что он говорит зазубренный монолог. Никаких эмоций и переживаний, только констатация фактов. "За что купил, за то и продаю".
   На самом деле все было иначе. Все было другим. Мне казалось, что я нахожусь под действием наркотика или что-то в этом роде. А был ли мальчик? Пытаюсь найти ответ на вопрос, но ответа нет. Никакого Льва Денисьева никогда не существовало. И я бы поверила в собственное сумасшествие, если бы на соседнем стуле, не сидело живое доказательство моей "нормальности". Надюша была, бесспорно, дочерью Левы или как его там зовут. Я пыталась возражать, как же так, ведь я знакома с его отцом! Но это оказалось неправдой. Мужчина никакого отношения не имел к лже-Леве. А вот история, которую рассказал мне он, была частично правдивой. Загвоздка заключалась в том, что в паспорте он значился как Алексей Денисов. Я доверяла ему настолько, что никогда не удосужилась посмотреть в его паспорт. А Лева, скажем так, "псевдоним известный в определенных кругах". Ксения же жила во Владивостоке со своим новым мужем и предпочитала не вспоминать свою несчастливую семейную жизнь, в том числе и сына.
   Отцу удалось отыскать некоторые сведения о человеке, скрывающемся под именем Льва Денисьева. Хорошего было мало. Отец не стал уточнять, но мне и общих фраз хватило, чтобы понять - прошлое у этого человека темное, а будущее более, чем туманно. Что-то связанное с криминалом. Грязь... Кровь... Деньги... В общем стандартный сюжет голливудского боевика. Вот только одно дело смотреть по телевизору и восхищаться храбростью и ловкостью героя, а другое - участвовать в этом.
   Теперь я поняла, почему Михаил Веллер называл любовью огромный накал страстей, готовый в любой момент перерасти в не менее сильное чувство - ненависть. Сейчас я Леву (или Лешу?) почти ненавидела. Я говорю "почти", потому что ладошка дочери, которую схватила в отчаянии не давала мне окончательно переступить эту черту.
   - Можешь не ждать его, он больше никогда не объявится в твоей жизни. Даже мне до конца выяснить не удалось о его делишках. Но мне хватило той информации, которую я получил. И это счастье, что она, - он махнул головой в сторону Нади, - его никогда не увидит. Он, конечно, тот еще подлец, но видимо ты для него что-то значила, раз он решил оборвать все и исчезнуть.
   Надюша заерзала на стуле и потянула меня за руку. Ей здесь не нравилось, она хотела уйти. Я ее понимала, мне тоже хотелось бежать от этих "новостей", безразличных интонаций и слов, которые были страшнее ударов под дых.
   - Мы пойдем, пап. Спасибо за помощь.
   - Таня... - его взгляд чуть оттаял и он посмотрел на внучку.
   Он силился еще что-то сказать, но я не позволила. Развернувшись и подхватив дочку на руки, направилась к выходу. Да, я слабая... Очень слабая... Но я не хотела больше слушать правду. Я объелась ей, как беленой. И даже ложь теперь казалась милой детской забавой. Давайте врать друг другу?! Мне срочно нужна порция лжи во спасение. Иначе я задохнусь от такого количества правды, с неимоверной силой реальность накатывала на меня, как волна на пустынный берег. Только этот берег не пуст. На нем живет моя надежда - хрупкая девушка, стоящая на берегу и беспрерывно ждущая чуда. Правда - он никогда не вернется, а может, и не было его вовсе. Ложь - он вернется, к любимым всегда возвращаются.
   К сожалению, самовнушение не помогало. Спасала дочка, которая пыталась о чем-то рассказать мне, лепеча на своем языке и улыбаясь. Это была улыбка - привет от Левы. Хмурится, на лбу морщинка, а взгляд - проницательный. Словно ей было известно обо всем, что творится у меня в душе.
   - Мама, я люлю тебя.
   Я остановилась и крепко прижала ее к себе, стараясь сдержать подступающие слезы.
   - Все будет хорошо у нас, обещаю. Я тоже тебя очень люблю.
   И все-таки предательская слеза скатилась по щеке, но это пустяки. Смахнем и дальше пойдем.
   Дневник, которого не существует
   Ври мне почаще, пожалуйста. Я прошу тебя, умоляю, только не говори правду. Никогда и ни за что. Я знаю то, что неизменно в моей жизни - любовь к тебе и нашей дочери. Хочется невыносимо прижаться к твоему плечу и прошептать (почему-то тишина мне кажется такой уютной и необходимой): "А помнишь?.." И ты улыбнешься, кивнув. Ты никогда ничего не забывал. Ни денья рождения моей мамы, ни первый наш совместный отдых в Крыму дикарями, ни первую ночь... Мне казалось, я открываю книгу жизни на любой странице и начинаю читать, а ты заканчиваешь (ты выучил ее наизусть). Все, что касалось нас, ты знал наизусть. Жаль, мы так и не успели пожениться...
   Хорошо. Я хочу, чтобы ты продолжил. Нелепый сиреневый сарафан, обгоревший нос и крымское солнце... И я будто слышу твой голос... "Это было почти два года назад. Ты купила этот чудовищный сарафан в поездку. Мы решили съездить в Крым. Ты до этого никогда не была в Крыму".
   И я словно оказываюсь в кинотеатре в первом ряду и на большом экране вижу все, я даже чувствую то счастье, которое буквально обволакивало меня,... нас.
   Вначале был ветер и шум прибоя. Почему-то в первый день отдыха пошел дождь. И такой мерзкий и холодный. Поэтому мы в первый день мы сняли комнату у старушки и смотрели фильмы на ноутбуке.
   Я смотрела на тебя и улыбалась. Боже, как я была счастлива! И ты улыбался и, казалось, что и твои глаза несуразного цвета становятся цвета неба. Такого глубокого и бездонного. Тогда у нас была ночь откровений. Оказывается, как мало я знала о тебе...
   - Я никого никогда не любил. Отец любил только Аллу, и он положил все на алтарь этой любви, мать хотела любить, но не могла. Мне, казалось, что это что-то не нужное, лишнее. У меня были девушки, куда же без них. И они говорили мое имя с особым придыханием и строили глазки. А после со страхом ждали от меня следующего шага. И я напоминал себе Карабаса-Барабаса. Людям проще идти за кем-то, чем принимать решение самостоятельно, поэтому они буквально смотрели мне в рот. А потом говорили подружкам: "Он же Фюрер!"
   Это неправда. У меня есть чувства и эмоции, я живой человек. Когда ты читала письмо Аннушки, мне хотелось полюбить. Говорить с таким же восторгом о ком-то, как отец рассказывал об Алле. И чтобы никто не мог затмить ее образ в моем сердце. Помнишь, я говорил про отпечаток солнца на ладони?
   Ты посмотрел на меня и улыбнулся, притянув к себе. И пробормотала тебе в плечо:
   - У меня он есть. Я люблю тебя, мой Фюрер...
   - Тата, я рад, что ты со мной. Я сделаю... Я постараюсь сделать тебя счастливой. Ты слишком много для меня значишь... - прошептал ты и поцеловал меня в висок.
   Но этого было мало, я развернулась и поцеловала тебя как следует в губы. Мы с упоением начали целоваться. Ты шептал мне на ухо признания и озвучивал желания, а я медленно таяла. И мы занимались любовью. Наверное, в ту ночь началось существование Надюши. Она была "крымской", мы привезли ее оттуда.
   Я попыталась уснуть. Но перед глазами стоит тот последний отдых вдвоем. Все, что осталось у меня после него - воспоминания и дочка, спящая рядом со мной. Спасибо тебе за этот подарок. Где ты теперь? Что с тобой?
   Когда я поняла, что уснуть не удастся, побрела на кухню. Решила выпить мятного чаю. И так захотелось с кем-то поговорить, рассказать обо всем. Но не было никого, с кем бы я хотела поделиться, кроме него.
   И тогда я разревелась, как последняя истеричка, прикрывая рот рукой. Почему?.. Почему ты ушел?..
  
  
  

Часть четвертая

Лёва (Лёша)

Я знал эту женщину, она выходила в окно

В доме было десять тысяч дверей, но она выходила в окно.

гр. "Наутилус Помпилиус"

  
   Когда тебе двадцать, тебе кажется, что ты знаешь о жизни все. Да, что там все! Ты можешь приручить ее, как тигра в зоопарке. Алле-оп! И она у твоих ног и мирно виляет хвостом. А ты весь такой победитель, раздаешь команды. И удача тебе, чтобы всегда улыбалась и если на грабли наступать, то единожды и слегка. И денег много, без особых усилий. И счастье, чтобы тоннами было, оптом. Можно любви еще, как в романах: раз и в омут с головой. Ну и здоровья еще там, карьеру, только без всяких лестниц, а сразу на вершину на лифте подняться.
   А жизнь, как назло только хохочет и виляет хвостом. Не все сразу. Не так быстро.
   Леше хотелось быстро и сразу все. Поэтому он влипал с детства в разные авантюры. Стоит отметить, что парень он был не глупый и очень амбициозный.
   Иногда это мешало, а иногда даже помогало. После безуспешных попыток иметь все и сразу, парень понял, что получить все и сразу можно, только едва ли это будет законным. В их родном городе Лешу знали многие. Прославился он как неугомонный изобретатель способов зарабатывания "легких денег". Какие способы только не были испробованы им! Чего стоит только его идея с подпольным казино! К счастью, ни одна из них не обвенчалось успехом. Но парень не сдавался. Город, несмотря на полумиллионное население, казался ему маленьким. И для того, чтобы выбраться оттуда, он прилагал максимум усилий. Буквально вгрызался в любую возможность. Но так как к физическому труду Леша относился пренебрежительно, он усердно грыз гранит науки, который легко ему поддавался. Учился он хорошо.
   Стоит отметить одну особенность, из-за которой он, в общем-то, стал тем, кем стал. Взгляд... После, уже в университете из-за нее его за глаза станут называть Фюрером. Нет, ничего общего с известным носителем этого "звания" у парня не было. Но стоило заглянуть в его серые глаза, и... человек терял себя. Если бы вы спросили после у человека, что же там такого, на дне его зрачков, он бы только пожал плечами. Этого не объяснить. Смотришь, и границы реальности размываются, уже и нет тебя вроде бы. Ты не чувствуешь себя личностью, а лишь частью чего-то общего, слаженного. Будто бы оказываешься в толпе, скандирующей имя вождя.
   Один человек оставил в его жизни неизгладимый след. Троюродная тетка, дальняя родственница с которой он жил с шестнадцати лет. Отец похоронил себя окончательно в своем мавзолее. Ему было не до сына.
   Ксения встретила свою великую любовь и переехала в далекий Владивосток, так как муж был военным. Для сына в ее жизни места тоже не нашлось.
   Тетя Инна появилась внезапно. О ней стоит рассказать. Однажды эта элегантно одетая женщина появилась на пороге квартиры. В их квартире она казалась не просто чужестранкой, а инопланетянкой. Ее теплый взгляд, глаза василькового цвета, летящая походка, стройная фигурка, длинные каштановые волосы - все это выглядело настолько прекрасно и завораживающе, словно она сошла с обложки журнала. А у них в доме давно не было слышно звонкого смеха. Инна же пришла и сразу озарила своим присутствием их скромное жилище с фотографиями Аллы вместо икон.
   - Ты Леша? Я твоя тетя, давай сразу договоримся - Инна и на "ты", окей? - подмигнула ему эта удивительная женщина.
   Сразу принялась наводить порядок, приготовила ужин и попыталась разговорить угрюмого отца.
   - Димка, помнишь, ты так здорово делал поделки из дерева?
   - Сейчас папа все больше самокопанием занимается. - ответил за отца Леша.
   Дмитрий Игоревич даже не повернулся в их сторону. Он давно отрешился от внешнего мира.
   - Это Алла? Симпатичная. - Инна бесцеремонно подошла к стене и сняла рамку с улыбающейся девушкой на фото.
   - Повесь на место. - рявкнул мужчина так, что она вздрогнула, но фотографию повесила.
   - Ты ее никогда не видела? - удивился племянник, когда они вдвоем пили чай на кухне.
   Инна улыбнулась.
   - Нет. Мы были против этого брака. Алла его из семьи увела. - У Леши в прямом смысле отвисла челюсть. - Да-да, когда они познакомились, он был женат. Валя беременная была. - Лицо Инны стало непроницаемым. - Твой дед был научным руководителем Димы. И он часто той зимой бывал у них дома. После того, как у них все произошло с Аллой, он ушел от жены. А у Вали выкидыш случился после того, как она узнала обо всем. И тогда в горячке мы наговорили ему много чего. Поэтому не общались длительное время. Я приехала, потому что он позвонил мне и попросил забрать тебя, - перешла на шепот женщина.
   - Зачем? Я мешаю ему? - недоумевал парень.
   - Леш, он умирает. Он умирает без нее. Медленно и мучительно. И никто не может ему помочь в этом. Неужели ты тоже хочешь похоронить себя заживо здесь?
   - Нет.
   - Тогда будешь не против, если я оформлю опекунство над тобой? - спросила она, полная решительности хоть сейчас паковать чемоданы. Леша, долго не раздумывая, согласился. В этом доме он действительно чувствовал себя лишним.
   - Скажи, неужели любовь такая? Неужели она стоит того, чтобы хоронить себя под обломками памяти? - парень негодовал. Как отец может быть таким слабаком! А не любовь ли делает нас такими слабыми, безвольными? Если да, то он никогда не будет любить.
   - Нет, конечно, нет. Просто так вышло с твоим отцом.
   Инна жила на другом конце города. Через неделю он перебрался к ней окончательно, только проведывал отца изредка, но, видя, как тот не реагирует ни на что, перестал жалеть себя и его. Пусть будет так! У него есть Алла, у Леши - Инна. Тетя старалась, правда старалась, быть для Леши самым родным человеком, пыталась компенсировать недостаток родительской любви. И у нее получалось.
   Пока в один прекрасный день, вернувшись домой после школы, не обнаружил ее в слезах. Тетя получила письмо.
   - Он приезжает через неделю! Мы не виделись пятнадцать лет, представляешь? - это были все же слезы радости. Леша не мог понять о ком идет речь, но не спешил лезть в душу с расспросами.
   А Инна принялась рассказывать свою непростую историю. Зная, что племянник никогда не будет ее презирать, он поймет. Все-таки за это время они действительно сблизились. Женщина видела в мальчике сына, которого у нее никогда не было.
  
   Правда обычно проще и прозаичнее лжи. Скажем, мальчик свято верит в погибшего отца-летчика, а отец - пьяница и мерзавец. Или девочка верит в добрый и светлый мир, а этот мир оказывается не совсем таким хорошим, как хотелось бы и показывает ей сразу все свои грани и оттенки. Таким он оказался для Инны.
   Девушка росла в образцовой семье и в чем-то была похожа на Аллу. Была такой же максималисткой, целеустремленной и прямолинейной. Но все же слишком мало знала о настоящей жизни. Дружила она и общалась только с узким кругом людей. И все было простенько, миленько и спокойно. Но неугомонной Инне хотелось почувствовать, хлебнуть настоящей жизни. Поэтому она отправилась покорять Москву. На этом месте можно закрыть книгу или же зевнуть, мол, скукота. Сколько было таких дурочек? А сколько таких рассказов? Но дело не в покорении столицы или разочаровании в своих идеалах, хотя и в этом тоже.
   Конечно же, по примеру знаменитой героини Муравьевой, девушка решила поступать в театральный. "Там и призвания особого не нужно, было бы личико запоминающееся", - так посудила она и сделала первый опрометчивый шаг. Стоит ли говорить, что она провалилась на первом же экзамене? Но нужно знать Инну, она была упряма. К сожалению, не всегда к месту.
   Ее рвение заметили и отметили. Она согласилась. Это был второй опрометчивый шаг. Инна была привлекательной. Фигура стройная, а не худая, как у многих, с округлыми формами, где необходимо, длинными ногами и роскошными волосами до поясницы. Волосы пришлось отрезать, после того, как их подожгли за "непослушание". Она что-то пыталась требовать и угрожала сутенеру. Сутенер, милейший дядечка, на первый взгляд, которого все называли Петрович, не любил пустых угроз.
   - Тебе повезло, дура, не каждая становится валютной. Ты элита, а не какая-то потаскуха с трассы. Поверь, там бы с тобой не церемонились. Нужно ценить то, что имеешь. - Он наклонил ее над горящей конфоркой, и волосы начали гореть. Но она не плакала, знала, что будет хуже. А Петрович все равно ей ничего не сделает, она была лучшей из его "девочек". Клиенты всегда были довольны ею.
   - А имидж тебе все равно надо сменить, тут заказ поступил от серьезного человека. Он просит, чтобы девочка не только была лучшей в своем деле, но и сопровождала его и была похожа на его погибшую жену. А у его жены было каре. Нужно, чтобы все было натурально. - Петрович засунул ее голову под кран, начав объяснять.
   Инна стиснула зубы, чтобы не разревется в голос. И Петровичу сейчас хотелось накостылять по шее. Родители учили уважать старших, но родительская наука оказалась бессильна перед реалиями жизни. Да и родители ей ничем здесь помочь не могут. Она могла бы уехать, сбежать... Но Инна не привыкла сдаваться и убегать зализывать раны, тем более, вряд ли бы кто-то ее отпустил так просто.
   Им внушали, что они живой товар, как мясо на рынке. Слово клиента - закон. Любое извращение, каприз - поощряется. Необходимо строго следить за своей гигиеной, принимать противозачаточные средства и не реже раза в неделю проходить осмотр у врача. Было ли в этом мире место для романтики? В какой-то момент Инна, проснувшись рядом с очередным ВИП-клиентом с весом в сто килограмм, одышкой и двумя внуками, - поняла, что жизнь не такая, какой представлялась из-под крылышка любящих и заботливых родителей. Мир представлялся теперь не морем, таким ласковым и спокойным, каким оно было в Крыму во время отдыха с родителями; теперь оно было стихией: неукротимой, бушующей, всемогущей. Ее нельзя было приручить или заставить плясать под свою дудку. Смысл в том, что сильные выживают даже после кораблекрушений, а слабые тонут в луже. Она хотела быть сильной. Однако это было не просто.
   Не сразу, но ей удалось освоиться и частично смирится со своей новой жизнью. Каждое утро она стояла у зеркала и повторяла, внушая себе, что она сильная и справится. Это самовнушение работало, может быть, потому что в зеркале она больше не видела ту наивную девчушку со своей правдой и максимализмом, готовую отстаивать права сирых и убогих. Теперь исподлобья каждое утро на нее смотрела зрелая женщина с холодными глазами и уставшим лицом. Дошло до того, что она стала ненавидеть свое тело, казавшееся ей некогда привлекательным. В квартире, которую она снимала у какой-то старушки по протекции Петровича, Инна никогда не ходила обнаженной. И даже летом спала в ночнушке до пят, а в ванной отворачивалась от отражения собственного тела и быстро закутывалась в полотенце. Это тело было чужим, оно больше не принадлежало ей. Его хотелось сбросить, как чешую. Слишком много рук касалось его. Руки были разными: требовательными, осторожными, с намеком на нежность, терзающими, грубыми... Она хорошо выполняла свою работу и только. Со временем Инна перестала относиться к ним, как к чему-то из ряда вон. Ее называли Лейлой. Никто не знал ее настоящего имени, это было не принято. Петрович, принимая новенькую под свое крыло любил говорить:
   - Забудь свое имя, оставь его для светлого будущего, когда ты будешь хорошей женой и матерью. А здесь ты...
   Почему-то Петрович считал "девочек" из "бывших" самыми верными женами и самоотверженными матерями. Они знали другую сторону жизни и ценили каждый миг, проведенный в любви и согласии. К сожалению, на ее памяти таких случаев были единицы. В основном девушки заканчивали плохо. Хорошо, что Петрович строго следил за их здоровьем и образом жизни. Поэтому алкоголь и наркотики были под запретом. А те, кто нарушал это правило - долго под его опекой не задерживались.
   Лейла была жемчужиной его коллекции. У нее был свой круг клиентов: от коммерсантов до иностранных консулов. Петрович ее оберегал и многое позволял. Например, мог дать небольшой отпуск в начале июня. Что было большой удачей, у некоторых девочек и выходных не было, не то, что отпуска. Она могла съездить домой, но в этот раз, почему-то позвонила матери и сказала, что нашла хорошую подработку и останется в Москве.
   Мать только вздохнула.
   - Ты хотя бы нам с папой фотокарточку пришли свою, мы тебя не видели сколько. А ты все работаешь и работаешь. Забывать нас стала, не звонишь неделями.
   Инна молчала и смотрела, как за окном бушует гроза. Небо наливается свинцом и вот-вот на асфальт упадут первые тяжелые капли. Она любила дождь и могла сидеть на подоконнике с кружкой, наблюдая за непогодой вечно.
   - Мам, я приеду... Обещаю...
   Не дождавшись ответа, девушка резко положила трубку на рычаг. Она никогда не вернется. А фотокарточку, пожалуй, вышлет. Надо бы купить красивое платье и сходить в фотоателье. И она будет счастливо улыбаться с фотографии своим родным, красивая и беспечная. Едва ли они заметят ее грустные глаза или усталость.
   Она заварила себе чай. Аппетита не было. Пыталась читать книгу, Петрович частенько подсовывал ей классическую литературу. Она должна быть во всех смыслах еще и светской дамой. Но сейчас читать не хотелось, даже "Золотого теленка". Телевизора в ее квартире не было, да и она дома почти никогда не бывала, все чаще в гостиницах. Поэтому квартира была не обжитой. Хозяйка только удивлялась, приходя за оплатой раз в месяц. Почему Инна не обзавелась такими нужными девушке вещами, как фен или утюг?
   Девушка исправно платила и компаний не водила, поэтому не считала нужным удовлетворять любопытство женщины.
   Слоняясь из угла в угол, она не хотела думать об одиночестве. Но, как назло, сегодня даже погода за окном, настраивала ее на лирический лад.
   Дело в том, что она не любила недоговоренностей и лжи. Но в жизни именно так и получалось. Люди недоговаривали, изворачивались и лгали, считая это спасением. Клиенты откровенничали с ней, жаловались на жен и детей. Она слушала и не понимала, как можно, имея такое счастье, как надежный тыл под названием семья, приходить к ней и говорить что-то плохое, жаловаться.
   Инна слишком хорошо знала, что такое крепкая и дружная семья, от этого было еще больней, словно кто-то из родных мог вот так... Да, иногда бывает плохо и неспокойно в кругу семьи и здесь бывает непогода. Но, приходя к ней, человек предает семью, а значит себя самого. И такой человек не достоин надежного тыла за спиной.
   Тогда чего достойна она? Достойна ли вообще? И почему она так боится одиночества?
   Девушка обняла себя руками, поежившись. Несмотря на то, что на ней был махровый халат, было холодно. И мерзла она вне зависимости от времени года. А так хотелось тепла! Но его не было. Ни одежда, ни одеяло не дарили ощущение долгожданного уюта и тепла, даже, когда она спала не одна. Особенно, когда она спала не одна. Тогда холод буквально пробирал ее до костей. Когда ее касался клиент, по телу бегали мурашки и, вопреки самоуверенности мужчин, не от страсти, а от холода. Но большинство, заметив такую реакцию ее организма, шептали на ухо мерзким голосом, который должен был казаться ей сексуальным:
   - Ты такая страстная, твое тело говорит за тебя.
   Она притворялась, извиваясь от удовольствия в чужих руках в подтверждение этих слов. Однако только холод, дыхание и тяжесть чужого тела - все, что чувствовала Инна. Девочки поопытнее говорили, что это излишки профессии. Нужно только безукоризненно исполнять свою роль, несмотря ни на что. У нее получалось неплохо.
   Однако Инне было всего двадцать пять, и она хотела любить, а не лицедействовать. Девочки смеялись, раскладывая пасьянс во время совместных посиделок.
   - А это тоже излишки профессии, дорогая. Слишком много грязи мы видим, чтобы в нашей жизни оставалось место для чувств. Да и где искать ее, любовь эту? Крутить шашни с клиентом нельзя, а других мужчин мы и не видим.
   Инна соглашалась с ними. Но она прекрасно знала, что каждая из них остается женщиной в любом случае. А женщина хочет банального и простого счастья.
   Думать об этом не хотелось, только изводить себя. Уж лучше все-таки попробовать почитать книгу или прибраться десятый раз за день в квартире.
   Зазвонил телефон. Инна схватила трубку сразу же.
   - Это я, Лейла. Собирайся, у меня к тебе будет просьба личного характера.
   Это был Петрович. Обычно он не прерывал ее отдых, тем более по просьбе личного характера. Значит, что-то срочное. Она собралась за двадцать минут, не забыв накраситься. Вся "рабочая одежда" находилась в штаб-квартире, если ее можно так назвать. В ней принимали особых клиентов и хранили одежду, иногда устраивали "смотрины".
   К подъезду подъехала красная девятка Петровича, и Инна выскочила на улицу.
   - Привет. Пришлось тебя выдернуть, у меня деликатная просьба будет к тебе, - мужчина, выехав со двора, принялся объяснять, почему пришлось срочно вызвать ее. - Мой племянник вернулся из Афгана месяц назад... - он замолчал, собираясь с мыслями. - Здоровый пацан, я его еще младенцем помню. А теперь... - Петрович махнул рукой, не отводя взгляда от дороги.
   Рассказ давался ему нелегко. Инна старалась не вмешиваться, дав ему выговориться.
   - В общем, его собрали буквально по кускам. Хорошо, что жив остался. Только шрам на пол-лица да хромает на правую ногу. Я не просто так тебе это говорю. Понимаю, твое удивление. Но он молодой двадцатилетний парень, а чувствует здесь себя лишним. Недавно хотел повеситься, а затем рвался назад. Сестра плачет в трубку, спрашивает что делать. А в газетах пишут "афганский синдром"... Он рос безотцовщиной, как сын мне...
   Инна перебила его, бросив раздраженно:
   - Петрович, я не лечу души.
   Он резко нажал на тормоз. Посмотрел внимательно на свою подопечную и, открыв бардачок, протянул ей платок со словами:
   - Сотри эту боевую раскраску, сегодня ты не будешь шлюхой, - потом, заглянув ей в глаза, срывающимся голосом попросил, - подари ему немного тепла этой ночью, я прошу тебя.
   Инна только кивнула. Хотя не понимала, как можно подарить тепло кому-то, если тебя саму преследует вечный холод? Но спорить с Петровичем не стала.
   - Ты студентка четвертого курса филологического факультета, моя соседка. Зовут тебя... Сама решишь, как тебя зовут. Свои профессиональные навыки брось, очаровывать его и в койку тащить не обязательно. Только, если сам проявит инициативу. За это я заплачу отдельно. Главное, попробуй поговорить с ним, изобрази сочувствие, заботу. Хотя, что я тебе объясняю, ты же женщина, сама знаешь, как утешить мужчину. В доме вы будете одни, сестра погостит у меня. Я выбрал тебя, потому что в тебе еще осталась жизнь. Ты еще не исчерпала себя. А ему ее так не хватает. Будь поласковее с ним, пожалуйста, - давал наставления мужчина Инне, петляя по каким-то переулкам.
   - Разберусь. Только чуда от меня не жди. Я проститутка, а не психиатр. Да и осталась ли во мне жизнь эта или нет, сама уж не знаю... - пробормотала девушка.
   Они остановились у небольшого дома, Инна не думала, что в Москве еще остались такие частные домишки, больше напоминающие деревенские. Дом был небольшим, ухоженным, с огородиком и удобствами во дворе. Инна хотела было выйти из машины, но Петрович ее схватил за руку:
   - Я не пойду с тобой. Он знает, что должна приехать моя соседка, у них хорошая библиотека. А тебе для дипломной нужно. Повод так себе, но хоть костьми ляг, только, чтобы до утра осталась. Делай, что хочешь.
   - Поняла уже, что легко не будет, - горько усмехнулась она. - Это очень необычная для меня роль.
   - Ты справишься. Ну, иди уже.
   Она открыла дверцу и вышла из машины. Петрович тут же уехал, махнув рукой на прощание.
   А она еще с минуту стояла у забора, не решаясь войти во двор. После вздохнула и потянула за ручку калитку, выкрашенную чьей-то заботливой рукой в зеленый цвет. Потом только поняла, что стоит в строгом платье с глухим воротом и туфлях, напоминая больше учительницу, чем спасительницу-утешительницу. Дверь отворилась, она даже не успела взойти на крыльцо, осматривая свой неудачный наряд.
   - Почему не заходишь? Я не кусаюсь! - проговорил насмешливый голос без особых церемоний.
   Она испуганно подняла голову и столкнулась с холодным взглядом зеленых глаз. Такой взгляд она наблюдала у себя в зеркале по утрам, поэтому невольно поежилась, обняв себя руками.
   - Испугалась?
   Только теперь Инна обратила внимание на мужчину, стоящего перед ней, скрестив руки. Пацаном того нельзя было назвать. Пол-лица занимал безобразный шрам, изуродовав молочную нежную кожу, на которой пробивался пушок. Когда-то он был ребенком. Нет, она не почувствовала отвращение или брезгливости, рассматривая его лицо. Вначале почувствовала укол жалости. За что его так? А потом разозлилась на себя. Тоже мне сестра милосердия! Не нужна ему твоя подачка в виде жалости. Ему бы повернуть время вспять.
   - Я Инна. - вырвалось у нее.
   И осеклась, вспомнив, что уже давно не говорила никому своего настоящего имени. А сейчас захотелось сказать. Ему не хотелось врать. Он и так видел и слышал достаточно лжи.
   - Ну заходи, Инна, - хмыкнул и исчез внутри дома.
   Его плечи были непропорционально широкими, а руки весели плетьми. Он был выше ее на голову, но походка была неровной, нервной, словно бессознательно хотел казаться меньше, поэтому втягивал голову в плечи. Была хромота, о которой говорил его дядя, но она ее почти не заметила.
   - Могу чаю предложить. Водку ты вряд ли будешь.
   Девушка прошла в комнату и увидела огромный круглый стол и лампу с абажуром, ее родители любили устраивать традиционные чаепития за таким же столом на даче. Он убрал со стола стакан и полную бутылку водки. Видимо, до ее прихода он собирался пить.
   - Я буду чай, спасибо. - попыталась улыбнуться Инна.
   Парень кивнул и пошел ставить чайник. Инна опустилась на стул. Это было тяжелее, чем она думала. Ей казалось, что каждая клеточка в ее теле напряжена, от этого было невыносимо трудно говорить, дышать, улыбаться. Это был странный дом, словно не жилой или вымерший. Везде идеальный порядок, на стенах не висят фотографии с розовощеким карапузом, которые так любят вешать матери. В углу старенький телевизор, на диване ни морщинки на подстилке, на стене висит ковер, шторы плотно задернуты, поэтому в комнате царит полумрак. Рядом с телевизором небольшое трюмо, больше в комнате нет ничего, что как-то могло рассказать об его обитателях. Да и тишина была здесь какой-то нереальной, словно Инна попала в другой мир.
   Он вернулся с чашками, чайником и заваркой. После принес сахарницу и галетное печенье. Делал все на автомате, словно с детства принимал гостей, и ритуал знал на уровне безусловных рефлексов.
   - Зачем ты пришла? - закончив разливать кипяток в чашки, спросил он, глядя на нее в упор.
   Она умела притворяться, это было частью ее профессии. Но под этим жестким взглядом, не хотелось врать. Поэтому она отпила чаю и неопределенно пожала плечами.
   - Меня Саша зовут. Спасибо, что не врешь. А то дядя с мамой стараются вытащить меня, мне их даже жалко становится.
   Инна понимающе кивнула, но раны бередить не стала, поэтому спросила о другом.
   - У вас действительно хорошая библиотека?
   Саша улыбнулся краешком губ.
   - Да, еще дед собирал. Я в детстве запирался на чердаке и читал, читал... А потом мечтал. Когда-то я любил мечтать.
   - Я тоже когда-то... мечтала.
   Их взгляды встретились, словно говоря о том, что нельзя выразить словами.
   - Там, в детстве, на чердаке, мечталось по-особенному. В мечтах я был отчаянным пиратом или храбрым воином. Тогда казалось все возможным. Позже мне хотелось быть героем из книги, где просто расставить точки над "i", умирать за правду, любить до смерти, за друзьями идти в огонь и воду и точно знать, где черное и белое. Наверное, все мы немного романтики. Для нас война - это подвиги и слава. Мальчишки...
   Инна не смотрела на него, рассматривая кружку в своих дрожащих пальцах. И вдруг отчаянно выпалила на одном дыхании, не выдержав напряжения:
   - К сожалению, я знаю, что есть другая война... Война с собой, со своей душой... Когда тело уже кажется чужим и не нужным, а душу пристроить некуда и ты воюешь, пытаясь поддерживать равновесие. Между тем, чего уже нет и тем, чего в избытке и оно всегда останется не востребованным. На этой войне нет цинковых гробов, но на этой войне гибнут люди не реже, а то и чаще, чем на фронте.
   Саша полоснул по ней взглядом и промолвил:
   - Все мы шли с твердым убеждением сражаться до конца. Вот только умирать оказалось легче, чем найти силы бороться за жизнь. Я открываю глаза утром и молюсь, даже не зная молитвы, но уже веря в бога. Когда попал в госпиталь, кричу: "Мамке, сестрички, письмо черкните. Мол, жив-здоров, скоро в отпуск приеду". Они крутят пальцем у виска.
   Я не хочу об этом говорить... У каждого своя война... - он обессиленно уронил голову на руки.
   - Я пришла за книгой. Дай мне ее, я уйду. - Инна решительно встала из-за стола, решив наплевать на договоренность. Здесь она бессильна.
   - Ты пришла ко мне. Останься, пожалуйста, - глухо пробормотал он, не поднимая головы.
   Может, он догадался. Может, знал изначально. Это уже было неважно. Инна знала одно, если он тонет, то она обязательно протянет ему руку. И к черту заповедь: "Спасение утопающих - дело рук самих утопающих"! Пусть он потянет ее вместе с собой на дно.
   Осталась... Теребила нервно край льняной скатерти. Что тут скажешь? Так неловко ей никогда не было. Саша не поднимал головы; и в комнате было так тихо, что хотелось выть и рвать на себе волосы от этой угнетающей тишины.
   - Не молчи, мне страшно, - призналась неожиданно она, почему-то осипшим голосом.
   Он поднял голову и уставился на скатерть.
   - Что сейчас кажется для тебя самым значимым? - задал вопрос просто так, лишь бы что-то сказать.
   - В данный момент, это неожиданные выходные и уют моей небольшой съемной квартирки. Еще люблю дождь, почему-то наблюдать из своего уютного мирка за ним особенно хорошо.
   - Ты могла бы отказаться от всего этого в один миг? - взгляд сосредоточился на ее лице, он спрашивал всерьез.
   - Не знаю, не думала об этом.
   - Значит, нет. У меня была девушка, она хотела отдать жизнь за меня. Правда, правда... И она отдала бы...может быть...когда-то... Но я ушел и вернулся живым трупом. А ей нужно было идти дальше, а я остался, застрял... - Саша махнул рукой. - К чему я это все говорю... Не обещай никогда ничего, не бросай зря слова на ветер... Нет смысла... А то, что сегодня кажется значимым, завтра может превратиться в пыль...
   Девушка кивнула. Он говорил сумбурно, нелогично, но ей казалось, что она запомнит каждое его слово и не раз, в мыслях, будет возвращаться к этому странному разговору.
   После они долго смотрели в глаза друг другу, пытаясь рассмотреть, узнать что-то, о чем привыкли молчать.
   - Спасибо, что пришла.
   - Я не уйду, не проси, - внезапно жестко произнесла Инна, решительно приблизившись к нему.
   Он поднял на нее уставшие глаза и слабо улыбнулся.
   - Ты красивая.
   Она кивнула и, наклонившись, поцеловала его в бритую макушку. Он на миг замер, даже дышать перестал.
   - Только без жалости. - процедил сквозь зубы Саша. И внезапно крепко сжал ее руку.
   Их взгляды встретились, она восхитилась его силой и мужеством, а он нашел в них свое отражение не искаженное реальностью. Там парень увидел себя, Сашку, простого двадцатилетнего парня, коих тысячи.
   - Я не буду нежен, - только пробормотал он, как бы предупреждая, торопливо снимая с нее платье.
   Инна улыбнулась, кивнув. Почему-то она не чувствовала себя посторонним наблюдателем, ее тело не казалось ей чужим, впервые девушка слилась с ним в единое целое. Чтобы превратиться в струну, натянутую тетиву или оголенный нерв только бы чувствовать этого мужчину так близко и глубоко. Сливаясь с ним в древний танец страсти, движения в котором заучены наизусть не одним поколением людей. Этот танец был неистовым и беспощадным. Иногда он напоминал борьбу двух бушующих стихий. Но в конце все же вспыхивал синим пламенем, заживо погребая под собой двоих, оставляя после себя привкус блаженства.
   У нее на коже, отпечатки его рук и губ. Он тяжело дышит, отвернувшись к стене. Внезапно Инна засмеялась и запела свою любимую песню Окуджавы, старательно выводя: "... надежды маленький оркестрик под управлением любви..."
   Он подхватил, и они запели в два голоса.

И командиры все охрипли,

Когда командовал людьми

Надежды маленький оркестрик

под управлением любви.

   Почему-то они боялись смотреть в глаза друг другу. Когда допели, наступило мучительное молчание.
   - У нас Митька в отряде хорошо на гитаре играл. Он нас вечерами развлекал песнями, все эту больше всего любили. Когда он погиб, его гитару хотели матери отправить, а я ее себе оставил... Играть не умею... Митьку живым вспоминаю... он добрый был, веселый... единственный сын, отрада для матери. Все письма ей писал, шутил, мол, живем как на курорте. А сам подорвался на растяжке.
   Голос спокоен, безжизненный взгляд устремлен в потолок. Инна закрывает руками уши и зажмуривается, выпаливая:
   - Что мне сделать? Как вытащить тебя из этой чертовой ямы?
   Он удивленно смотрит на нее, проводит рукой по ее щеке.
   - Будь там, где ты хочешь быть, не ломай себя никогда и ни за что. Не предавай себя и не умирай во имя глупости. У меня не было того, кто бы сказал мне эти слова. - и целует ее в лоб, а она не может сдержать слов, которые рвутся наружу:
   - Я хочу быть с тобой.
   Саша хмурится и молчит. Инне не нужен ответ. Она, атеистка, мысленно благодарит Бога, за то, что он вернулся живым. Но едва ли это можно было назвать жизнью. Парню иногда хотелось вернуться и остаться лежать там, вместе с Митей, разорванным в клочья, ненужным и забытым. И почему-то на ум приходит избитая фраза - "Когда умирает один человек - это трагедия, а когда гибнут тысячи - это статистика". Для него это не были сухие числа и факты из книги по истории, как прежде. За этими числами стояли живые люди, взрослые или совсем юные, у них были имена, звания, лица. И он, казалось, знает каждого и чувствует невыносимую боль в груди от недосказанных слов, от прерванных жизней и необъятного, всепоглощающего горя матерей.
   - Ты уходи... я останусь один. - еле слышно говорит Саша, чувствуя что тонет в привычной пучине безысходности.
   В такие моменты он крепко сжимает челюсти, боясь, что крик вырвется наружу и заполнит собой не только его легкие, но и окружающее пространство. И тогда он просто не выдержит, сорвется и совершит непоправимое: убьет себя или кого-то из людей, смотрящих с жалостью и презрением ему вслед.
   - Не уйду. - Инна отрицательно покачала головой.
   В этот момент ей кажется, что она останется в этой комнате с постаревшим и огрубевшим не по своей воле юношей, навсегда. И это будет ее дом. В комнате без единой фотографии, как напоминания о старой жизни, беззаботной и легкой. Они будут сидеть за столом под абажуром, и пить чай, а может просто говорить о бессмысленном и мимолетном. Чаще же - молчать. Он не верит словам.
   Конечно же, этого не случилось. Она ушла утром и больше никогда не видела его. Хотя нет, видела во сне. В стране произошли перемены, Советский Союз приказал долго жить, и она вернулась домой. А многообещающее "навсегда" сменилось обреченным "никогда"...
   Теперь у нее в руках письмо. Он приезжает к ней. Ее любимый и дорогой человек.
   Леша подумал о том, что ему больше не будет места в ее жизни, как и в жизни родителей. Всему виной снова эта с*ка - любовь!
   Лева старался теперь избегать общества тети. У него находилось миллион факультативов, дополнительных занятий и встреч с друзьями. Это ее задевало, ведь раньше они были настолько близки, а сейчас словно отдалялись. Но понимала, что сделать ничего не может. Леша должен осознать, переосмыслить все, о чем она рассказала ему. И самое главное - принять факт существования Саши. Это будет сложно, так как слишком много родных людей он потерял из-за любви. Поэтому и ненавидел, и презирал это чувство всей душой.
   Инна ждала его. Ждала много лет, знала, что не сможет не ждать. И он пришел. Позвонил в дверь среди ночи. А она сонная и растрепанная, беспечно распахнула дверь, даже не спросив "кто там?". В письме сказал, что сам найдет ее. И нашел...
   На пороге стоял мужчина. Едва в нем можно было узнать двадцатилетнего парня, вернувшегося из ада войны. Глаза выцветшие, почти прозрачного цвета. Взгляд скользит по ее лицу и спускается по телу. От эмоций, переполнявших ее, она нервничает. Шагает навстречу, разрывая расстояние между ними, прижимается щекой к его щеке с тем же шрамом и шепчет.
   - Ты здесь. Сашка...
   Он не хочет ничего говорить, просто прижимает ее к себе и целует в губы. Инна начинает тонуть в своих эмоциях, чувствах. Но он, не давая ей опомнится, не разрывая поцелуя, заходит в дом и захлопывает за собой дверь. В темноте слышно тяжелое дыхание, звук поцелуев и стоны страсти. Он уже и забыл как с ней радостно и легко. Легко быть собой, неуклюже гладить ее и нежно целовать за ушком. Все эти действия действовали на нее опьяняющее. И она как заведенная, требовала: "Еще, еще!" А что он мог дать ей? Она все равно давала ему намного больше.
   Да что там, эта удивительная женщина спасла его тогда. Ведь он жить не хотел. Вернулся из Афгана живым трупом и ушел в запой. Первый месяц тихо спивался один, запершись у себя в комнате. Пока дядя не приехал, откликнувшись на мольбы матери, помочь непутевому племяннику. Как сейчас стоит перед глазами картина того разговора с ним.
   Он лежит неподвижно на кровати, курит и смотрит в потолок. На полу - батарея из бутылок, в голове - неразбериха и лица живых и мертвых. Он напивался, потому что только так мог уснуть, вернее, просто провалиться в забытье.
   Дядя брезгливо отодвигает ногой бутылки, и садиться на краешек кровати.
   - Ну здорово, племянничек. Горюешь? - голос бесцветный и даже кажется безразличным. Но Саша точно знает, что дядя только пытается казаться спокойным и равнодушным.
   Отвечать не хотелось. Да и видеть никого не хотелось.
   - Не молчи! Скажи, зачем это все? Тяжело тебе, да? Сдохнуть хочешь? - не выдерживая, раздраженно говорит мужчина.
   Саша взглянул на него и расхохотался. Это было похоже на сумасшествие. И когда его приступ внезапного веселья стих, он сказал ровным голосом:
   - Хочу. Ты меня отговаривать пришел?
   Выражения лица дяди он не видел, опять уставился в потолок.
   - Ты брось, Шурик. Время оно лечит. Это сейчас, кажется, что жизнь закончилась. Но ты жив, Сань. Ты побывал там и выжил, а это многого стоит.
   Саша скривился от этого его успокаивающего тона и "Шурика". Так дядя называл его в далеком детстве.
   - Оставь меня, не нужно ничего говорить. Уходи.
   Но мужчина не спешил уходить.
   - К тебе сегодня придет девушка, постарайся не испугать ее и будь поласковее.
   Парень удивленно посмотрел на дядю.
   - Ты мне девчонку подсунуть решил? Думаешь, это поможет?
   - Никого я тебе не подсовываю, что я сводник, что ли?! Это соседка моя, она придет по делу.
   - А не пошла бы она со своим делом, куда подальше? - чеканя каждое слово, произнес парень.
   - Нет, она очень хороший человек и я обещал ей помочь. Но так как мы с твоей матерью уезжаем сегодня, поможешь ей ты.
   Саша даже растерялся от такой наглости.
   - Никому я помогать не буду! Я ее в дом не пущу!
   - Пустишь! - решительно заявил дядя и вышел из комнаты.
   Увидев девушку на пороге, парень скрепя сердце вынужден был согласиться с дядей. Разве ее можно не пустить? Красивая, собранная, решительная в платье строгого покроя и глазами цвета небесной глади. Может, у него давно не было девушки. Или ему так хотелось хоть на мгновение почувствовать себя нужным, желанным.
   Инна помогла ему. Он не знал, что бывают такие, как она. Но нужно ли продолжение тому, что было прекрасным? Ведь прекрасное, рано или поздно, становится обыденным и постылым. Нужно ли стараться найти ей место в его жизни "после". Вот, если бы она появилась в жизни "до"...
   Как дорога ложка к обеду, так дорог человек вовремя. Инна появилась во время и сделала за него мучительный выбор. А именно - жить...
   - Я ждала и верила. Глупо, конечно. - Инна прижималась к его плечу и улыбалась.
   - Прости. Я не мог раньше. Как ты жила одна, милая? - выдохнул он, поцеловав в висок и почувствовав, как его окутывает безграничное счастье.
   Она рассказала обо всем. А еще больше - о главном. О том, о чем привыкла молчать столько лет.
   Леша утром уплетал яичницу с колбасой, стараясь не думать о визите ночного гостя, которого он уже ненавидел всей душой.
   - Ну, здравствуй, Леша. Я Саша, - ночной гость появился на кухне в спортивных штанах и футболке, и протянул мальчику руку для рукопожатия.
   Леша ее пожимать не стал, только внимательно посмотрел на возлюбленного тети. И из-за этого "красавца" весь сыр-бор? Инна достойна намного большего, чем этот мужчина со шрамом на щеке. Вот только глаза у него счастливые. Мальчик даже думать не хотел, по какой причине. А причина было одна - Инна. Любовь у них! А ему теперь хоть домой не приходи! Ну, ничего осталось еще три месяца до окончания школы, а потом он исчезнет из их жизни.
   - Как ваше отчество? Я как-то чужим людям тыкать не привык! - голос, как у обидчивого ребенка, Леше стало даже стыдно за эту реплику. Взрослый, вроде уже, а ведет себя, как капризное дитя!
   Но мужчина все понял. Он хмыкнул и сказал:
   - Александр Иванович. Тогда и ты, пожалуй, скажи свое, а то я как-то не привык общаться в одностороннем порядке. Мне на вы - я на вы.
   - Алексей Дмитриевич. А вы надолго к нам? - вопрос был бесцеремонным и наглым, но удержаться Леша не смог.
   - Не от меня все зависит. Я твою тетю люблю и хочу сделать ей предложение. От ее ответа зависит срок моего пребывания здесь. - сказав это, новоиспеченный жених тети принялся готовить завтрак.
   А Леша не как не мог успокоиться и язвительно заметил.
   - Ну да, ну да. После того, что мне пришлось услышать ночью вы просто обязаны на ней жениться. Ах да, совсем забыл, вам же и дела не было до нее все эти годы. Она-то вас ждала, а вы где пропадали?
   Александр Иванович с невозмутимым видом принялся жарить оладушки.
   - Леш, давай на чистоту. Я не нравлюсь тебе, это ясно. Какой-то мужик врывается в вашу размеренную жизнь и хочет отобрать у тебя близкого человека. Давай сделаем так. Если я как-то обижу словом или делом твою тетю, я соберу вещи и уеду. Но, если она будет счастлива, ты хочешь, чтобы я исчез, как пятнадцать лет тому назад? Любовь...
   Парень перебил его.
   - Не надо мне втирать, о вашей великой любви. Не верю я в эту чушь! И очень надеюсь, что со мной это великое светлое чувство никогда не случится.
   Мужчина усмехнулся. И промолчал. Все мы бьем кулаком и кричим, что "никогда" и "ни за что". А потом, когда это случается с нами, думаешь, что и не жил до этого.
   На кухне появилась Инна. Она уже умылась и облачилась в спортивный костюм. Подошла к Леше, звонко чмокнула того в щеку, тот только поморщился. Затем долгого поцелуя был удостоен Саша.
   - Инна, перестань! Я уже понял, что вы, как влюбленные подростки будете теперь прижиматься на каждом углу. - возмутился племянник, пытаясь протиснуться к раковине, чтобы помыть тарелку.
   - Лешик, не бурчи, тебе не идет.
   Парень только закатил глаза.
  
   Как бы он не пытался нормально относиться к присутствию Саши в их жизни, получалось плохо. Он, вроде и понимал, что тетя светиться от счастья, рядом с ним. Но смириться не мог.
   Инна согласилась принять предложение Саши и переехать в далекую Москву. Только после того, как Леше исполниться восемнадцать лет. До дня рождения племянника оставалось всего ничего. В конце мая Леша отпраздновал свое совершеннолетие, а в начале июня тетя, расцеловав племянника и пообещав звонить, уехала вместе со своим любимым. Кстати, перед этим она сделала Леше прощальный подарок, переписав на него квартиру.
   - Александр Иванович, берегите ее! А то разговор будет другим, - пригрозил Леша мужчине на прощание.
   - Алексей Дмитриевич, не беспокойтесь. Я сам себе не прощу, если она будет несчастна. - на том и порешали, пожав на прощание руки.
   На выпускном Леша впервые напился до поросячьего состояния. Он уже предвкушал новую взрослую жизнь. Но в груди невыносимо жгло от потерь. Сможет ли он когда-нибудь восполнить пробел?
   Уже тогда Леша предчувствовал что-то. Это "что-то" было новым, пугающим, но, увы, неизбежным. Казалось, все лучшее впереди. Но ветер той осенью был северным и беспощадно бросал в лицо и под ноги городскую пыль и пожелтевшие листья. Однако тогда он еще верил в светлое будущее и ровную дорогу, ведущую прямиком к воротам личного рая. А за воротами - то о чем он мечтает, к чему стремится. От банальной схемы (институт - любимая работа и стабильный заработок - семья) до личных стремлений и целей (конечно, благородных и масштабных). И работы хотелось любимой, и дом на берегу моря, и пользу обществу приносить. Кто из нас в восемнадцать лет не мечтает быть суперменом? Кто не видит себя представительного и солидного в кожаном кресле в собственном офисе?
   А кто жестко разочаровывается после в своих наивных детских мечтах? Сколько нас, столкнувшись с реальностью, не перестают верить в свою значимость, солидность, успешность? С Лешей случилось что-то похожее.
   Вначале он захотел сразу выбиться "из грязи в князи". И, конечно же, это имело последствия, очень плохие последствия. Обо всем по порядку.
  
   Осень в том году действительно была особенно холодной и дождливой. И этот разрыв с летом был настолько ощутим, что казалось, уснув теплой ночью тридцать первого августа, утром люди попали на ветреную, холодную планету, где балом правила осень. Первого сентября пошел мерзкий мелкий дождик. Такой дождик люди ненавидели больше всего. Как и Леша.
   Парень поступил в университет в другом городе, намного больше и перспективнее, как ему казалось, своего родного городишки. Он снимал комнатку у бабушки на окраине города. Почему-то в год его поступления в вуз, мест в общежитии не хватало и ему пришлось срочно искать жилье. С ним комнату снимал парень второкурсник с того же университета, но, как считал Леша, девчачьего факультета - филологического. Сосед не считал свою профессию девчачьей и всячески пытался спорить с парнем. Сам Леша поступил на экономический факультет, чем очень гордился.
   - Ты мой одногруппник, я так понимаю? Будем знакомы - Наташа. - девушка спортивного телосложения и с крепким рукопожатием была первой кого увидел парень возле аудитории первого сентября.
   Вначале он даже растерялся. Может, он аудиторию перепутал. Этой Наташе борьбой нужно заниматься, а не на экономическом учиться. Но все было верно: третий этаж 320 аудитория.
   Наташа, не дождавшись от парня ответа, переспросила. Как позже выяснилось, она была настойчивой и упрямой. Что здорово помогало ей в жизни.
   - Так как зовут тебя?
   Он выдавил улыбку. И с губ сорвалось имя, которым его называл отец, в память об Алле.
   - Лева.
   Девушка улыбнулась в ответ.
   - Очень приятно, Лева. Прикольное имя, кстати.
   Он только плечами пожал, мол, кто их поймет этих родителей.
   В аудитории было много народу, все знакомились, пересаживались с места на место, уже хихикали и обменивались номерами. Леша сел на задний ряд и вздохнул. Тогда он еще не знал, КАК может манипулировать людьми. Это не было детской забавой, когда взглядом можно было заставить мать купить мороженое. Это уже другие масштабы, другие горизонты. Он шел к этому постепенно, но уверенно.
   Все началось неожиданно. С банального прогула. Решили прогулять всей группой. Но Леше было просто необходимо попасть на пару. У него и так были проблемы с этим предметом да и наживать врага в лице преподавателя не хотелось. Поэтому когда все договорились встретиться перед парой в кафешке в десяти минутах ходьбы от вуза, Леша честно попытался предупредить, что прогуливать не намерен.
   - Да ладно тебе, Денисов. Не глупи! - хлопнул его по плечу Димка Коваленко.
   Все загалдели, соглашаясь. И тут Лешу (или уже Леву?) озарило. Он вспомнил свою особенность. И смело вышел вперед. Это было наваждением, ЧТО он говорил, никто не запомнил, даже он сам. Вся группа завороженно смотрела на него, наверное, так смотрит кролик на удава, беспомощная овечка в глаза хищника. И он почувствовал свою власть, осознал свое могущество. Было ли это проклятьем или даром небес, никто не скажет наверняка. В тот момент, глядя в затуманенные глаза сокурсников, он считал себя великим гипнотизером, оратором и диктатором в одном флаконе. Они поверили и, словно очнувшись ото сна, отказались от своей затеи с прогулом. Всем внезапно стало так необходимо находиться на паре. Если бы кто-то спросил одного из них, с чем связана такая перемена мнений, все как один только пожали плечами.
   На следующий день к Леве подошла Наташа.
   - Лева, не хочешь быть старостой?
   Лева (теперь его можно было называть только так) опешил от такого предложения, но немного подумав, согласился. Первые шаги на пути к чему-то пока неизвестному, но такому притягательному и желанному, были сделаны.
   У Левы были недостатки. Их было множество: заметных и неприметных, маленьких и больших. Достоинства были тоже, как у всех. Но, чтобы добиться успеха быстро, многие из них нужно было отмести сразу же. Он пытался создать себя заново, перебирал воспоминания, сортировал плохие и хорошие качества, выбрасывал ненужное, пытаясь освободить место для необходимого. На это требовалось время, которое набирало ход.
   Ему, как в детстве, хотелось легких денег и власти. Впрочем, с властью дела обстояли проще: у него она уже была, осталось только научиться правильно использовать свои способности. С деньгами было сложнее.
   Он пробовал работать. Но каждый раз просчитывался. Слишком много денег уходило на съемное жилье и еду. Вначале все работодатели сулили золотые горы и волшебные перспективы, на деле все оказывалось более прозаичным. Зарплата в месяц ненамного превышала стипендию. Да и времени не хватало. Учился он на отлично, а это требовало определенных усилий.
   Тогда появился Коллекционер. Он, как змей искуситель, пообещал ему все и сразу в обмен на душу (чем не сюжет романа?). Конечно, ему не нужна была ничья душа, он просто был коллекционером таких доверчивых, немного циничных и тщеславных - людей, имен, лиц, тел. Он любил коллекционировать их слезы, боль, страх, жажду наживы и горечь разочарования. Однажды Лева сам пришел к нему и согласился стать частью его коллекции. С тех пор они подписали не гласное соглашение, где роли были четко распределены. За невыполнение обязательств Лева должен лишиться самого дорогого в жизни безвозвратно. Никто никогда добровольно не покидал стен тюрьмы сооруженной для очередной живой вещи из коллекции. Парень старался, выполнял все, что было необходимо. Он ничего не боялся и не задавал лишних вопросов. Старался не думать о том, что делает что-то плохое. Даже когда приходилось стрелять в упор и не всегда в переносном смысле. Конечно, он не надеялся, что будет защитником женщин и детей, и за это будет получать приличные деньги. Но иногда проскальзывало что-то похожее на разочарование и осознание бесполезности, ненужности того, что он делает. Тогда он отправлял отцу деньги и, услышав его бесцветный голос в трубке бормотал:
   - Я рад тебя слышать. Нашел работу, буду иногда деньги тебе присылать.
   Тогда-то просыпался голос совести, хриплый и тусклый. Он твердил, что все изменилось, и он погряз в болоте криминала, больших денег и человеческой боли. За что боролся, на то и напоролся, как говорится. Так хотелось придумать оправдание своему выбору, заведомо неверному. Но его не было. Дело в том, что это был его выбор. Значит, вина целиком и полностью лежала на нем. А мужчина должен отвечать за свои поступки, ему об этом еще в детстве мама твердила.
   Лева все схватывал на лету. Спустя год Коллекционер стал доверять ему серьезные дела и поручения. Чем он только не занимался: шулерство, воровство, мошенничество. Коллекционер же учил парня стрельбе и рукопашному бою. Эти навыки пригодились лишь однажды. И жизнь стала другой. Теперь он помогал деньгами отцу, отдыхал с размахом и прикупил себе однокомнатную квартиру в центре. В середине марта позвонила Инна. Он не общался с ней, наверное, больше трех месяцев, поэтому был рад услышать ее голос в трубке.
   - Привет, Лешик! Как твои дела, дорогой?
   Он улыбнулся и представил, ее укутанную в свой любимый халат с ромашками с неизменной гулькой на голове. Как она нервно накручивает на палец провод телефона и кусает губы.
   - Привет! У меня все замечательно, я работаю и учусь. А как ты? Как Москва?
   - Лешка, у нас счастье. Мы с Сашей скоро станем родителями, представляешь?
   Леша не представлял. Тете было сорок лет, не поздновато ли заводить детей.
   - Инна, ты уверена, что хочешь этого ребенка? - задал он глупый вопрос, зная ответ на него.
   - Конечно, хочу! Я мечтала родить Саше ребенка пятнадцать лет. Лешка, я счастлива! - голос действительно не скрывает радости.
   Леша пытался обрадоваться и даже поздравил ее и пообещал приехать при первой возможности. Но, когда он повесил трубку, только со всей злости стукнул кулаком по стене. Всем было плевать на него. Отец, мать, Инна... Кто следующий?
  
   Дни летели со скоростью света. Жизнь по-прежнему крутила свое колесо. Леша стал успешным. Коллекционер его даже стал выделять, как лучший экземпляр из своей многочисленной коллекции. В университете у старост были определенные преимущества, некоторыми из них парень иногда пользовался. Еще не могли не радовать до определенного момента внезапно возникшие отношения с Наташей, грозившееся перерасти во что-то большее, чем секс в любое время дня и ночи.
   - Я больше не приду к тебе, Лева. Не надо этого. - как-то сказала она, натягивая футболку на свою пышную грудь.
   Он вздохнул. Женщины. Вот что она этим добивается, чего хочет от него? Клятв и признаний? Обещаний, которые он просто не может ей дать? Он никогда не понимал их, воистину женщины были странными существами. Пять минут назад она стонала под ним и царапала в порыве страсти его голую спину, на которой уже наверняка появились красные полосы, а сейчас - "прости, прощай". Тоже мне оскорбленная невинность!
   - Что случилось, Нат? Ты знаешь я ни хрена не понимаю во всех этих женских штучках, - наконец, устало произнес он и откинулся на подушки.
   - Я тебя люблю, вот что случилось. Мне мало всего этого. - резко ответила девушка, посмотрев ему в глаза, а потом испуганно отвела взгляд, понимая, что начинает растворяться в этих пронзительных глазах серого цвета.
   Зачем он так? Как он может так, одним взглядом, рассказать ей обо всем, объяснить ее неправоту? Это не человек. Это вождь, не иначе. Он смотрит и знает уже обо всем, что ты скажешь, что почувствуешь. В чем будешь неправ и виноват. Ты же видишь себя со стороны, такого глупого и неправильного. Так взирают на безликую толпу великие диктаторы. И точно также их губ касается легкая ухмылка, когда приходит осознание, что никуда это скопление безымянной, серой массы от тебя не денется. У нее в голове проскочила одна жуткая мысль: "Фюрер, манипулятор, диктатор - бездушный и беспощадный". Тогда-то пришла мысль, что бежать нужно изо всех ног. Она не единственная, кому приходили похожие мысли. В такие моменты страх двигал человеком и его поступками, он ослеплял и оглушал. А чувство самосохранения начинало работать в усиленном режиме, как во время схватки с хищником. Алгоритм действий прост: вначале - ступор, после - спасение бегством. Последнюю часть Лева любил больше всего.
   Теперь пора признаться, он часто использовал свою способность себе на руку. Например, сейчас наблюдая за внутренними терзаниями Наты, мысленно довольно усмехался, как сытый кот. Правильно, со мной лучше не связываться. Беги, Ната, беги.
   Реакция девушки не заставила себя ждать, и была предсказуемой. Она внутренне сжалась в комок и пробормотала, стараясь не смотреть на него:
   - Прости. У меня просто голова разболелась, поэтому накинулась на тебя. Мне нужно идти, - а потом, словно спрашивая разрешения, - Можно я пойду?
   Он, чувствуя себя барином-батюшкой, отругавшим нерадивую крестьянку, только величественно кивнул.
   Стоит ли говорить о том, что через две минуты, входная дверь захлопнулась и он, не сдержавшись, уткнулся лицом в подушку, и захохотал.
   Наташа стала избегать его, стараясь не оставаться наедине и сталкиваться взглядом. А прозвище Фюрер с ее легкой руки прочно закрепилось за ним.
  
   У него были деньги. Он получил все, о чем мечтал. Но по ночам почему-то это не грело душу. Что они принесли ему? Власть над людьми? Так она у него и так была. Возможность обеспечить себя всем необходимым? Он уже не знал, что ему необходимо. Квартира была, имел возможность завтракать, обедать и ужинать в ресторанах. Девушки. Ему уже тошнило от них, они сливались в разноцветное пятно, без лиц, тел, голоса. Он не был бабником и не менял их каждую ночь. Но все же их было достаточно. Так как Лева был противником случайного секса, с каждой из них его связывали некоторые отношения, пусть и кратковременные. А потом все опостылело. Неужели в двадцать лет, что-то может опостылеть? Обо всем, что имел он, мечтал не один молодой человек его возраста. И все же, все же...
   - Знакомься, Анют. Это Лева, мой сокурсник. - Маша Шевченко решила развеять скуку, пригласив весь курс и с десяток своих многочисленных знакомых на сабантуй к себе на дачу.
   Теперь же на него смотрело рыжее недоумение с зелеными глазами. "Недоумение" было забавным и уж слишком юным, первокурсница наверняка.
   - Аннушка. - девчонка смело подалась вперед и протянула ему руку.
   Он отставил стакан с дешевым портвейном (почему на всех студенческих вечеринках неизменно присутствует это пойло?) и пожал маленькую ладошку.
   - Очень приятно, Аннушка. - Он улыбнулся одной из своих обезоруживающих улыбок. - Это из параллель с романом Булгакова, да?
   Тут же на щеках милого создания вспыхнул румянец. Ну, просто загляденье. Только почему-то складывалось впечатление, что взрослый дядька соблазняет невинную школьницу.
   - Да, это моя любимая книга.
   Конечно же, Леве она нравилась. К милому личику бонусом была вполне развитая фигура молодой девушки. Однако минуту он колебался. Стоит ли он девичьих грез и пролитых слез. Но потом рискнул. И пригласил ее на свидание.
   Позже выяснилось, что девушка всего на два года младше его и учиться на втором курсе института. Она была приятной собеседницей, вполне смышленой и подкованной во многих вопросах. Может, из этого что-то бы вышло. Если бы не вмешался случай..
   - Лева, прости, я не смогу пойти с тобой на свидание, у меня заболела бабушка, поэтому мне нужно срочно уехать домой. - она позвонила в четверг вечером и сообщила неприятную новость.
   А ведь на эти выходные у него были грандиозные планы. Они встречались уже две недели, и ему захотелось перейти на следующий этап их отношений. Попросту - переспать с ней.
   Теперь ему оставалось, только коротко сказать:
   - Хорошо, ничего страшного.
   На следующий день его пригласили на день рождения. Машка давно симпатизировала ему, но он не обращал на нее внимания. А тут вдруг решил согласиться. С чем черт не шутит. И пришел в субботу в комнату общежития.
   Тогда-то в мирное течение жизни вмешался случай в лице Татьяны Линько.
   Надо же, ему дали произнести торжественную речь. И все взирали на него, как на великого оратора, а после даже зааплодировали. Оказывается, так утомительно произносить возвышенные речи в неподходящем месте, человеку, на которого тебе, в общем-то, плевать.
   Он ловил на себе взгляды именинницы и гостей. Но чей-то взгляд, мимолетный, заставил его нервничать. Да и обладательницей была неказистая девица в спортивном костюме. Она выглядела уставшей и смотрелась здесь не к месту.
   Сравнивать ее с Аннушкой, все равно, что сравнивать лисицу с полевой мышкой. Она была заурядной. Все слишком просто и неинтересно. Среднестатистическая девушка, не более того. Однако ее мимолетный взгляд с долей любопытства чем-то зацепил. Вот только чем?
   Стоит отметить, что Лева действительно чувствовал людей, он улавливал малейшие изменения, перемены, подводные камни. Вот просто смотрит в глаза, тем самым гипнотизирующим взглядом и без проблем достает до дна души. Поэтому он всегда был разборчив в выборе друзей и девушек.
   Об этой девушке парень пока ничего сказать не мог. Он просто не мог поймать ее взгляд. А потом после феерического танца со странными движениями, больше напоминавшими танец маленьких утят, незнакомка и вовсе испарилась. Лева с досадой подумал: "Вернется ли?"
   Она вернулась. Нужные люди всегда возвращаются, во всяком случае, хотелось в это верить. Лева еще ничего не знал, ни о ней, ни, как оказалось позже, о себе.
   Отношения с Аннушкой постепенно сошли на нет. Да ему и не до нее стало. Теперь у парня было увлекательное занятие, он называл это "догонялки". Почему-то было просто жизненно необходимо смотреть на бледную и съежившую от страха Таню. Конечно, девушка убегала от его пронзительных и, казалось, вездесущих глаз. Ее глаза молили о пощаде, он же только усмехался и смотрел на нее с осознанием своего полного превосходства, как Старший брат из его любимой книги.
   Коллекционер исчез на время, обещав, что позвонит, когда парень ему понадобится. И Лева по глупости решил, что он свободен. Что он вправе решать, куда ему идти, что делать, кого любить. И новое пьянящее чувство накрыло его с головой.
   Лева и не думал о том, что может сделать кому-то больно. Он обожал играть с чужими чувствами. Ему нравился страх на дне ее зрачков. Ему безумно нравилась она. Вся. За пару месяцев он смог ее изучить досконально. Эти наблюдения были незначительны для окружающих, но очень значимы для него.
   - Зачем тебе она, Денисов? - он столкнулся с Ларой в ресторане "Вечный зов", в котором частенько ужинал.
   - Лариса, ты задаешь странные вопросы. О ком речь? - усмехнулся Лева ей и внимательно посмотрел ей в глаза. Избитый трюк. Вот только Лара была не так проста.
   - Можешь не смотреть так, я знаю твои приемчики. За это Коллекционер бережет тебя, как зеницу ока. Отстань от Таты...
   Лариса ему нравилась. Она была профессиональной карманницей. Стройная блондинка, с холодным взглядом и умением прекрасно исполнять свою роль. Например, веселой и общительной студентки, КВНщицы и активистки. Или такой, какой она предстает перед Таней - хорошей подругой с нелегкой судьбой. На самом деле - хитрая, изворотливая, беспринципная. Она была одной из ценных приобретений Коллекционера. Вначале у них даже возникло что-то наподобие конкуренции, но Коллекционер быстро разогнал их по "углам".
   - Лара, ты же умная девушка. На кой ляд мне сдалась эта невинная девица? - изобразил удивление Лева и отпил вина из бокала.
   Девушка только отмахнулась и, достав из сумки, пачку сигарет, закурила. Потянуло чем-то сладким. Лева поморщился, он не любил дамские сигареты с запахом клубничной жвачки.
   - Дорогой, тебе она нужна, я это вижу. Не стоит меня недооценивать, - она, шутя, пригрозила ему изящным пальчиком с французским маникюром. - У меня профессия такая, обязывает немного разбираться в людях. Ты у нас человек-загадка. Однако твои реверансы вокруг девочки заметить не составило труда. И, если не хочешь неприятностей, не лезь к ней.
   Лева улыбнулся.
   - Ты же не лишишь меня удовольствия поиграть с ней? Она так забавно боится меня! Мне нравится эта девочка. - спокойно проговорил парень, но потом его тон стал угрожающим, - Не нужно угрожать мне, потому что я тоже могу быть плохим, поверь.
   Лариса прищурилась и глазами бросила ему вызов. Он ответил. Ну что ж, посмотрим, посмотрим... Девушка направилась к выходу, даже не оглянувшись. Откуда в ней столько самоуверенности? Надо бы поговорить с Коллекционером, пусть приструнит свою подопечную.
   В ту ночь ему не спалось, какие-то глупости в голову лезли. Хорошо, что завтра выходные. Можно поспать подольше или позволить себе выпить виски в гордом одиночестве, смотря в беззвездное небо на балконе.
  
   Этой ночью не спалось не только ему. Лариса тоже не могла уснуть. Наверное, поэтому она, не сдержавшись, набрала знакомый номер. Пальцы дрожали, и гудки были невыносимыми. Он не взял трубку. Может, он спал... Или занимался более увлекательным занятием. Нет, об этом не хотелось думать. Только не сейчас. Курить не хотелось, но она машинально потянулась к пачке сигарет, лежавшей на прикроватной тумбочке.
   Из огромного зеркала стоящего напротив кровати на нее смотрела растрепанная девушка в мятой футболке. Ее глаз было не видно в темноте, но почему-то Лариса не сомневалась, что они были покрасневшими от бессонницы и слез. Слезы были горячими и солеными. Только здесь и сейчас девушку можно было увидеть такой: слабой и беспомощной, открытой и безоружной.
   Лариса не верила в приметы, только презрительно фыркала, когда кто-то стучал по дереву или боялся ходить под лестницей. Именно из-за этого она поставила это зеркало возле кровати. Скорее из-за протеста. А нам все нипочем! Как же она теперь жалела об этом! Если бы не было его здесь, не пришлось бы смотреть на себя в моменты слабости, нервно поправлять волосы и пытаться взять себя в руки.
   Три часа ночи. Она встает и идет на кухню пить мятный чай и есть его любимое шоколадное печенье. Вчера девушка так старалась, пекла его для него, а он не пришел.
   - Девочка, ты же знаешь, я против глупостей на работе. Это будет мешать нашему делу. Поищи себе любовь на стороне, малыш. - Бросил он ей в трубку, когда она срывающимся от волнения голосом, пригласила его на чай.
   Конечно, ему было невдомек, что она никогда никого не приглашала на чай. Если ей не хватало мужского внимания, она шла в клуб и флиртовала с парнями. С кем-то даже коротала вечера. Но никогда не звала их сюда, не пекла печенье и не волновалась, как школьница перед первым свиданием.
   Ей - двадцать три. Она наконец-то решила изменить свою жизнь, поступила в университет, завела знакомых. И ей даже начала нравится эта игра в бесшабашную студенческую жизнь. Поэтому хваталась за все, принимала участие КВНе, состояла в студсовете, веселилась с сокурсниками в клубах. И разница в возрасте не была помехой, по крайней мере, девушке этого хотелось. Но себя-то не обманешь. Лариса была другой. И когда ей надоедало притворяться, она звонила ему. Он слушал и молчал. После говорил место, время, пароли и явки. Считалось, что ничто не лечит неприкаянную душу, как работа.
   Ларе же было нужно не много. Его теплый взгляд. Его молчание в трубке. А еще его рядом, близко, чтобы можно было достать рукой. Почувствовать под рукой его колючую щеку, от трехдневной щетины и видеть ответный огонек в его глазах. Как в песне, "тихий огонек его души".
   Лариса была желанной для многих мужчин. А она желала одного. И любила...Что там любила! Она его боготворила, как идола. И из кожи вон лезла, чтобы быть самой-самой... Он только головой качал и легко приобнимая ее за талию, хвалил:
   - Умница, девочка, держишь удар. Это ведь главное, помнишь?
   Лариса кивала. И сжимала от отчаяния кулачки, чтобы удержаться от соблазна прикоснуться к его губам. Он так редко был так близко к ней. И каждая ночь превращалась в пытку. Ночь требовала раздумий, переживаний, воспоминаний. Девушка считала ее беспощадной, поэтому глотала снотворное или отрывалась в клубах. Сегодня не хотелось ни первого, ни второго. Только его рядом. Пусть ненадолго, всего на мгновение, ей бы и этого хватило.
   Звук входящего звонка прервал ее размышления. В трубке любимый голос и она затаила дыхание.
   - Девочка, приходи ко мне завтра. Нам нужно поговорить.
   Она только смогла ответить, через несколько секунд, голос был сиплым:
   - Хорошо, я приду в пять.
   И что он хотел? Может, она сделала что-то не так? Или разочаровала его? Лариса отпила из чашки остывший чай, припоминая. Все было, как обычно. Без сучка и задоринки. К ней претензий быть не должно. Что тогда?
   Гадать было бессмысленно. Завтра все узнает. Но нужно было быть во всеоружии. Шанса остаться с ним наедине, она не упустит. Если он звал к себе, то разговор будет тет-а-тет, в этом она не сомневалась. Боже, как же мучительно ожидание!
  
   Утро было пасмурным и хмурым. Рассвет не принес облегчения, не загнал в закрома души и памяти затаенные страхи и нелепые надежды. Лева прилег на часок и в пять был уже на ногах.
   Его уютная квартирка была почти в центре шумного города. Окна выходили на оживленный проспект. Влетела же она ему в копеечку, пришлось немного одолжить у Коллекционера. Долг свой он исправно отрабатывал.
   Но оно того стоило. Теперь многие проблемы отпали. Университет находился в паре кварталов, магазины, клубы и даже любимый ресторанчик был рядом.
   Рассвело ближе к семи. Кончался ноябрь. За окном царствовала промозглая, холодная поздняя осень. Лев смотрел в окно и видел машин и людей. Несмотря на такую рань, город проснулся, жизнь закипела. Бесконечной вереницей потянулись маршрутки с сонными пассажирами, машины с недовольными водителями, почему вечно спешащими. И Леву эта утренняя суета успокаивала. Странно, но это было так. Он вообще не переносил одиночества и безмолвия. Наверное, поэтому не любил ночи. Слишком много ненужных мыслей и ощущение, словно город уснул специально, оставляя тебя в одиночестве. И ты один на один с собой. А днем всем понятно - ты часть огромного мира. Тебя внесли в отлаженный механизм в виде винтика, и ты тоже принимаешь участие во всей суете - жизни. Ночью становится страшно. Настигает чувство безысходности, опустошенности. Ты есть, но кто ты?
   Лева отогнал от себя привычные философские размышления. Хотелось думать о хорошем и легком. Например, о Татке, "девочке с глазами из самого синего льда". А ведь глаза у нее голубые. Со страхом на дне зрачков. И сама она похожа на тайну. Что-то произошло с ней. Это что-то научило терпеть сцепив зубы, молчать, когда нужно срываться на крик, улыбаться и рыдать ночью, прося о пощаде у своих страхов, воспоминаний, которые пытаюсь задавить ее своим грузом. Но она борется, она уже борется. Боясь его, убегая от него, она сама того не понимая забывает о собственных демонах, как говорится клин клином. Отпустят ли они ее? Надолго ли?
   Теперь в ее понимании демон он. Пусть так...
   Милая, милая Таня... Сколько их таких несчастных, утопающих в своих собственных бедах, захлебывающихся в вязком болоте воспоминаний?
   Тогда, стоя у окна и думая о Тане Линько, Лева все уже решил для себя. Понял он об этом позже, но осознание пришло именно тогда. У нее родинка на шее, она вечно теряет резинки, поэтому носит их на запястье, от нее пахнет ванилью и корицей и однажды она будет его женой.
   Лариса была взволнованна. Наверное, именно поэтому она вырядилась, в черное маленькое платье. Кого соблазнять вздумала? Можно подумать, он не видел ее длинных ног или высокую грудь. У него, таких, как она миллион, только свистни - прибегут. Конечно, они не знают столько нем, сколько знает она. Но между ними работа и только, а эти девушки могут рассчитывать на нечто иное. На что Лариса рассчитывать не смеет. Зачем же тогда она с волнением рассматривала себя в зеркале и про себя отметила, что выглядит отлично. Волосы собраны в красивый пучок на затылке, на лице легкий макияж, на ней - черное платье с небольшим декольте, но весьма короткое по длине и высокие туфли на шпильке. Так она не рискнула бы даже в клуб пойти, уж очень наряд был вызывающим. Последний штрих - капелька духов на шею и запястье.
   Такси уже ждало девушку у подъезда. Она назвала адрес и откинулась на сидение, пытаясь унять волнение. Хорошо, что водитель не стал включать шансон или пытаться развлечь ее бессмысленными разговорами. Ехать было минут двадцать, можно было привести мысли в порядок. Так как они метались из крайности в крайность.
   Вдруг он вызвал ее, чтобы отстранить от дел? Вот надоела она ему, своей глупой любовью. Сейчас встретит ее, пожурит в привычной для него манере, а потом укажет на дверь. Что тогда будет? Ведь это ее жизнь: работа и он. Дура! Дура и есть! Права была запойная мамашка, если мозгов нет, смазливая рожа не спасет.
   Когда-то мать была мастером спорта по художественной гимнастике. Увы, триумф был недолгим. Она забеременела от тренера и ушла из спорта со скандалом. После рождения дочери пыталась работать тренером в местной спортивной школе. Но что такое какая-то провинциальная спортивная школа, по сравнению со школой олимпийских резервов? Мать была безумно красива, но счастья ей это не принесло. В итоге - спилась и умерла от цирроза печени в сорок лет. Лариса не любила вспоминать ее. Сейчас же волей-неволей вспомнила пьяные нравоучения матери. Все-таки дочку она любила, хоть и лупила ее нещадно.
   Машина плавно притормозила у дома с двухметровым забором. Лариса расплатилась с водителем и выпорхнула из машины. Волнение не исчезло, но дрожь прошла. Будь что будет! "Отстранит - пущусь во все тяжкие, долой бессонные одинокие ночи!" - подумала Лара и нажала кнопку домофона.
   Ворота отворились, пропуская ее внутрь. Он стоял у окна, к ней спиной. И эта широкая мужская спина в кашемировом свитере нравилась ей необычайно. В ней чувствовалась такая мужественность, защищенность, хотелось прижаться к ней и не двигаться, замереть на мгновение. Только слушать его дыхание и биение сердца в сильной мужской груди.
   Нужно было отвлечься от таких непозволительных мыслей, поэтому она заговорила:
   - Привет! Я пришла, как ты просил.
   Мужчина резко обернулся и, осмотрев ее с ног до головы, равнодушно произнес:
   - Присаживайся, Лара. Будешь чай, кофе или покрепче что-то?
   Лара присела на краешек кожаного дивана, такого шикарного, как и все в этом доме. Здесь все было сделано с шиком, вычурно и помпезно. Начиная от шкафа-купе в прихожей, заканчивая люстрой из хрусталя размером с луну.
   - Начни с главного. Зачем ты позвал меня к себе? - девушка решила не оттягивать неизбежное.
   Пусть уже скажет и она уйдет. Неуютно было здесь находиться. В чужом доме и жизни.
   Мужчина нахмурился и присел рядом с ней на диван.
   - Лара, так дела не делаются. Из-за тебя я спать по ночам спокойно не могу! - внезапно воскликнул всегда спокойный и уравновешенный Коллекционер.
   Девушка вздрогнула от неожиданности. Что же она такого натворила? А он вдруг улыбнулся спокойно и с насмешкой спросил:
   - Ты шоколадное печенье будешь? Я угощаю!
   Она даже растерялась. У него же глаза смеющиеся, с искрой, наверное, в такие моменты он напоминал себя прежнего - Пашку Линько, рубаху-парня и весельчака.
   - Дура ты! Я из-за нее страдаю, ночами не сплю, а она сидит и глазищами красивыми хлопает.
   И неожиданно, резко обнял ее и, притянув за шею, поцеловал. Тут уже Лариса растаяла, как шоколадка на солнце. Значит, не только у нее были бессонные ночи. Все-таки недаром она надела это чертово платье! Правда, через минуту оно в спешке было сорвано с нее и заброшено за диван. Оно того стоило. Стоило жарких поцелуев, мягкого шепота с придыханием "моя... самая...", прикосновений и ласк.
   - Ларис, я с тобой поговорить хотел... - с удовольствием рассматривая, как она надевает платье, деловым тоном сказал мужчина.
   Она улыбнулась и сдув со лба непослушную прядь, поинтересовалась:
   - Что-то случилось?
   Он махнул рукой и, положив ногу на ногу, смачно закурил свой любимый "Парламент". Лариса на секунду залюбовалась ним. Выглядит он безукоризненно, словно и не он десять минут назад занимался с ней любовью. Нет, конечно, она не надеется и не мечтает. Подумаешь, заскучал, а тут она... И вот теперь этот прекрасный мужчина, с видом хозяина жизни, курит, стряхивая пепел в пепельницу, оставленную предусмотрительной домработницей на стеклянном столике. Пытается быть серьезным и невозмутимым, а она не может даже собрать себя по кусочкам, как мозаику. Ведь десять минут она не была цельной. Она распалась, разлетелась на миллионы разноцветных паззлов, кусочков. А теперь ищи силы, бери себя в руки, живи как-то. Он еще поговорить хочет! Конечно, не об этом... не о них.
   - Как там Таня? - голос хриплый, то ли от глубокой затяжки, то ли от нервов.
   - Хорошо. Учится, - немного резко ответила она.
   - Это и я знаю. Может, есть то, о чем не знаю я, но знает подруга?..
  
   В конце августа у Лары с Коллекционером состоялся серьезный разговор.
   - Ларик, ты же хотела получить вышку? - начал издалека он.
   Девушка пожала плечами, потягивая мартини.
   - Можно было бы.
   - Так вот, ты будешь учиться. Я все устрою. Но при одном условии. Услуга за услугу, маленькая, - его улыбка стала какой-то злорадной, как у злодея мирового масштаба.
   Лариса поежилась и даже бокал с остатками мартини отставила.
   - Что за услуга, не темни, - он поднес к ее дамской сигарете зажигалку и, когда она прикурила, ответил на вопрос.
   - Присмотри за кое-кем. Вернее за моей дочерью, - протянул девушке небольшой конверт и наклонившись, прошептал ей на ухо, - Только это между нами, ты же знаешь, что я не люблю тех, кто не держит язык за зубами. - Лара шумно выдохнула и закивала. - В конверте фотография и некоторые общие сведения, все остальное сама. Держи ее как можно ближе к себе. Лучше всего, если вы станете подругами.
   Он уже хотел встать и уйти, но Лариса неожиданно схватила его за руку. Потом, встретившись с его предупреждающим взглядом, отпустила и смутилась. Но все же спросила:
   - Она так важна для тебя?
   Павел Линько, он же наиболее известный в криминальных кругах как Коллекционер, только усмехнулся и поспешил уйти из душного помещения кафе.
  
   К Леве Лариса относилась хорошо, парень был смышленым и целеустремленным. Именно поэтому она решила предупредить его, тогда в ресторане. Потому что, если Коллекционер узнает о любых отношениях между дочерью и его "подопечным" плохо будет всем. В том числе и Ларисе. Конечно, девушка уже была осведомлена о специфике отношений отца и дочери. То бишь, и отношений никаких не было, он следил за ней издалека, чтобы при падении подать руку, но едва ли это можно назвать отцовской любовью.
   Поэтому после наводящих вопросов, Лара насторожилась. И решила любыми способами прикрывать Леву. Чтобы ни было между девушкой и парнем, сейчас говорить правду нельзя. Неизвестно, что с пылу с жару, Коллекционер натворить может, а связи у него - будь здоров! Левка забудет не только дорогу к девушке, но и себя заодно. Если вообще живым останется.
   - Странный ты, Коллекционер. Я с ней почти целыми днями нянчусь, думаешь, я дала бы ей пойти по кривой дорожке? - она постаралась максимально правдиво изобразить удивление, даже бровь одну изогнула.
   - Малыш, я знаю, что ты хорошо выполняешь мои условия, и я даю тебе полностью насладиться студенческой жизнью. Вдруг ты чего-то не заметила из-за своей активной общественной жизни? - он насмешливо смотрел на нее в упор, словно знал обо всем. О ее страхе, бессонных ночах и глупых надеждах.
   Этот взгляд, она не выдержала, отвернулась к окну.
   - Может, ты сама расскажешь мне о Леве? - голос его стал жестким.
   Она пожала плечами.
   - А что говорить? Мальчик наслаждается жизнью. И ведет активную жизнь, вот только не такую общественную, как я. Скорее постельную. Слабость у него к бабам. Но я нашла на него управу. - тогда, не выдержав, она повернулась к нему, чтобы увидеть реакцию на те слова, которые собиралась сказать, - Теперь чаще он бывает в моей постели. Поэтому для Тани он опасности не несет.
   А реакции не было. Вначале - удивление, потом - безразличие. Правильно, не к чему тебе, Лара, бессмысленные обещания. Однако сердце тревожно ухало в груди. Ему было все нипочем.
   - Постарайся не заигрываться. И к Тане его не подпускай.
   Лариса кивнула и, спешно натянув на ноги неудобные туфли на шпильке, поторопилась уйти. Он не стал задерживать. Да ее сейчас никто и ничто не смогло бы удержать. Как же она ненавидела чужие дома с их размеренной, уютной и в какой-то степени удобной чужой жизнью. Ощущение, словно пальто с чужого плеча ей на плечи накинули. Вроде дарит необходимое тепло, но все равно не то, не так.
   Такси не было минут пятнадцать, за это время она перебрала в голове миллион вариантов планов на сегодняшний вечер, а в итоге приехала домой и, не снимая сексуального платья и красивых туфель, легла спать.
   Конечно, шила в мешке скрыть не удалось, и вскоре Коллекционер узнал о близких отношениях дочери и Льва. Перед этим у него состоялась встреча, которая решила все.
   У ворот его роскошного особняка переминается с ноги на ногу женщина, не решаясь войти. Она перебрала в голове сотни вариантов их встречи. Простить его? Да, она сошла с ума! Она же ненавидит, так ненавидит, что жить спокойно не может из-за этого чувства, тлеющего в груди. И вместе с тем понимала, что так жить нельзя, иначе она просто сожжет себя заживо. Разговор должен был состояться еще много лет назад, когда еще что-то можно было изменить. А теперь...
   Мужчина терпеливо ждет, смотря на экран домофона. Он узнал ее. Мила... Как же любил он когда-то, а потом - бац! - и лишил напрочь крыльев этого прелестного создания. Не отрезал аккуратно их, а вырвал с мясом. Иногда он думал, что даже слышал ее крик и мольбу о помощи. Но жена молчала и терпела. Их сын ушел из жизни в нежном возрасте, потому что родители что-то не поделили и их домашний очаг потух, оставив за собой лишь обугленные головешки. Это они виноваты во всем, что происходит в жизни детей. Вот и дочь решила пойти по стопам матери и выбрала себе недостойного. Нет, пока все под контролем, пусть наслаждаются молодостью и любовью. Но серьезную ошибку, которую совершила Мила, Тане он совершить не позволит. Связать свою судьбу с Левой сродни самоубийству. Он-то знает, чем заканчиваются такие истории. Лева уже пошел по кривой дорожке, значит на ровную ему не выйти. А Таня так похожа на мать в молодости: добрая, милая, немного наивная.
   Мила решилась. Нажала кнопку и из динамика послышался знакомый голос:
   - Заходи, Мил.
   Она вошла. Павел подался ей навстречу, захотелось почему-то обнять эту храбрившуюся женщину с настороженным взглядом. Но он только кивнул в знак приветствия и помог ей снять шубу.
   - Я пришла поговорить. - решительно заявила она, присаживаясь на мягкое кожаное кресло.
   Павел немного даже растерялся от этой ее напористости. Они не виделись столько лет. Ему нужно было время, чтобы привыкнуть к такой Миле. Воинственной, решительной. Взгляд жесткий, голос ровный, сжимает кулаки так, что побелели костяшки. И все же бывшая жена не изменилась внешне, может, не считая парочки морщинок и усталой тени, которая залегла под глазами. Волосы она как прежде завязывает в косу, носит платья с глухими воротами и сидит ровно, как прилежная ученица, коленка к коленке. Все мелочи подмечал цепкий взгляд Павла. Сейчас он был не настроен на серьезный разговор. Хотелось увидеть, узнать, обрадоваться новым открытиям, почувствовать легкую грусть от давно забытых черт. Он забывал все это постепенно, и этот процесс был необычайно болезненным, однако необратимым. Она же не могла забыть все плохое, что было с ними. В первую очередь - крылья, которых не стало. И ей, такой доверчивой, так хотелось парить в облаках, как тогда в комнате общежития, когда любовь согревала их своим теплом и дарила ощущение полета.
   А теперь, если они и птицы, то черные. Вестники беды, разлуки и смерти, парящие низко над землей: с отростками вместо крыльев и камнем вместо сердца. Бездушные и оттого равнодушные к чужим бедам и горестям.
   Мужчина был чужим и знакомым одновременно. Она столкнулась с его взглядом, но спешно отвела взгляд. Он вырос, наверное, во всех смыслах. Именно поэтому она не узнавала его. Взгляд, жесты, мимика, даже внешний вид - все говорило о его взрослости. Раньше даже в костюме он смотрелся нелепо, никак не вязался его озорной взгляд мальчишки и речь "пацана с района" с обликом делового и серьезного человека. Теперь же в нем едва можно было угадать того мальчишку или парня, орудующего кастетом в подворотне. Вот уж классика - кем мы были, кем мы стали. Шикарный мужчина и она простушка и бывшая жена, которая мешала ему своей преданностью и любовью.
   Теперь она разозлилась на ход своих мыслей. Пашка шикарный мужчина? А то что этот мужчина бросил тебя и детей, забыла? Он пил, бил, ходил налево и упивался твоей верностью и всепрощением, а теперь стал... шикарным мужчиной? Семья, значит, ему мешала, тянула вниз, была камнем на шее. Освободился, оправился, зализал раны и встал на ноги. А мы? Как же мы? Были ли вообще "мы"? Или только он и она?
   - Мила, не смотри так. Меня столько раз пытались убить, вряд ли твой взгляд способен совершить удачную попытку, - женщина в платье с передником и в кокетливом маленьком белом колпачке поставила на небольшой стеклянный столик поднос с чашками и пирожными.
   Мила подождала пока она удалилась и, взяв чашку с обжигающим кофе, насмешливо отметила.
   - Да у тебя тут крепостной строй. Кофе, кстати, замечательный, - она сделала глоток и, как ни странно, улыбнулась.
   - Просто я люблю, когда люди добросовестно выполняют свою работу, вот и все. Я знал, что тебе понравится.
   После кофе она заметно расслабилась. А после сладкого еще и подобрела.
   - Я рад, что ты пришла.
   После его фразы и обжигающего взгляда, она насторожилась. Что он хочет этим сказать? Но внутри уже все полыхало огнем от голоса, от взгляда, от шикарного мужчины, коим стал всегда беззаботный, ветреный Пашка Линько.
   Поэтому она не устояла. Это была близость со вкусом горечи. Может, от выпитого кофе или от непролитых слез? Или оттого, что это прощание. Прощание с ненавистью, с любовью, с обидами. С ними. С ним. Это прощание и прощение. Это обещание другой жизни, возможно лучшей. Это точка невозврата к прежней. Их тела, поцелуи, прикосновения намного больше сказали друг другу, чем они с помощью слов.
   - Паш, мы потеряли сына. Я так боюсь теперь потерять Таню. - призналась она ему, почему-то шепотом.
   - Не потеряем. Мы исправим все, что натворили. - он погладил ее по волосам. Она же отвернулась к стене.
   - Не мы - а я и ты.
   - Нет, мы, потому что мы остаемся ее родителями. И если бы раньше, у нас хватило смелости, времени, возможно, это можно было исправить намного раньше. А может и спасти Сережу. - он ощутил как что-то кольнуло в груди. Сын, который добровольно ушел из жизни. Это плата за ошибки, которые нужно исправлять вовремя.
   - Ты был плохим отцом, и ты это знаешь. Виноваты мы оба. Я сделаю все, что от меня зависит. - сухой тон и напряженная спина.
   - Каким он был? Расскажи мне о нем. - вдруг попросил Павел, чувствуя, как горлу подступает ком.
   - Он был, Паша, а теперь его нет. Что сказать? То, что он был твоей копией? У него было непонятное, неестественное влечение к младшей сестре? Он умер, чтобы доказать мне, что не похож на тебя.
   Павел не верил своим ушам. Нет, он не просто плохой отец, он чудовище. А, есть в жизни ошибки, поступки, которые невозможно исправить? Конечно, есть. Это смерть сына в попытке доказать матери, что он не похож на отца-чудовище.
   - Я буду стараться не упустить хотя бы Таню. И сделаю все, чтобы она была счастлива. А теперь собирайся, поехали.
   - Куда?
   - К сыну.
   На кладбище возле памятника с изображением улыбающегося молодого парня, Павел Линько не смог сдержать слез. Только теперь он до конца осознал свою потерю.
   На день рождения Аннушки Лева пришел из-за Тани. И не зря. После пары стаканов вина она порядком расслабилась и перестала смотреть на него как затравленный зверь. Внезапно как-то всем захотелось покурить, и их оставили вдвоем. Она было близко, ближе, чем обычно. Так близко, что ее внимательные голубые глаза тщетно всматривались в глубину его серых. Что его поразило - дыхание. Ровное: вдох-выдох, вдох-выдох. Только одно на двоих. Так хотелось сказать, что-то важное. Но он молчал. Любовался ее румянцем на щеках, легким сарафаном в крупный горох и слушал дыхание, пытаясь узнать или понять что-то важное. И его рука так легко легла ей на плечо. Но волшебство момента было испорчено приближающимися голосами ребят.
   И так некстати вспомнилась цитата из любимой книги. А сказать-то хотелось другое.
   Черт его дернул изображать из себя загадочного парня с червоточинкой. И о своей жизни рассказывать не до конца, потом скрывать откуда у него столько денег. Изворачиваться, сочинять небылицы. Вот только ложь - штука коварная. Она затягивает и не врать просто не получается. Ложь везде: в словах, поступках, жестах. Даже погода за окном обманчива. Ты перестаешь верить не только другим, ты и себе не веришь. Может, и тебя нет и все это фантазия отъявленного фантазера и вруна?
  
   - Никогда не ври мне, маленькая. Я же знаю, что ты ночи проводишь одна. Таня влюбилась в него, да? - его голос в трубке для нее, как соломинка для утопающего. После того раза он общался с ней только в деловом ключе. И ни разу не намекнул на то, что было между ними.
   - Да, она влюбилась. Прости за ложь. Но, возможно, им совсем неплохо будет вместе. - обессиленно проронила она и вдруг выдохнула. - Я так скучаю по тебе.
   Молчание и его размеренное дыхание. Она терпеливая, она ждет его сурового тона с просьбой одуматься.
   - Ларис, я приеду сейчас. Подожди немного, ладно? - неожиданно говорит он и в ухо летят гудки.
   Лара сидит на кровати, и пялиться на одну точку в стене. Не приедет, конечно же не приедет. Хочет, чтобы ждала, волновалась и снова надеялась.
   А он взял и приехал. Переступил порог ее скромной квартирки и сгреб ее в объятья. Лариса смутилась того, что была в старой растянутой футболке и шортах. Да и в холодильнике шаром покати, сегодня ей хватило чашки чая с мятой, кусок в горло просто не лез.
   После того, как разнеженная от его ласк и прикосновений, она лежала и смотрела на них в зеркало у кровати, он серьезно спросил.
   - Малыш, ты выйдешь за меня замуж?
   Девушка от неожиданности и радости рассмеялась. Это и было ответом.
  
   ..Тогда, чтобы выбраться из завалов собственной лжи и бурной фантазии тебе подают руку помощи. Эту руку помощи Леве подал Коллекционер, правда вряд ли это можно назвать помощью.
   - Что у тебя с Таней?
   Глаза в глаза. Безмолвный поединок.
   - Мы уже год как живем вместе. Я собираюсь сделать ей предложение. Наверное, мы партнеры по шахматам. - голос насмешливый. Лева играет с огнем.
   - Не нужно хохмить. Я прекрасно знаю о твоих намерениях. Надеюсь, ты тоже осведомлен в каком кровном родстве мы состоим с твоей невестой?
   - Да уж, сорока все уши прожужжала. Но мы счастливы с Таней. Ты же не хочешь, чтобы твоя дочь была несчастна. - Лева был уверен в расстановке сил, как никогда. Если Коллекционер год назад ничего не стал предпринимать на счет их отношений, то сейчас тем более не станет.
   - Именно поэтому, она все еще живет с тобой. Но все меняется и ты мне нужен немного в ином качестве. - Павел Линько спокоен и решителен. Наконец-то появилась возможность сплавить этого прихлебателя. Обещал же себе и Миле не допустить совершить Тане ошибку. Тогда он совершил ошибку, пустил все на тормозах, да и Лариса голову вскружила. Влюбился, как пацан.
   - Я же вроде отошел от дел, вот бизнесом вполне легальным занялся. - не без гордости сказал парень. Ведь действительно все изменилось. С криминалом было покончено и образование экономиста пригодилось, пораскинул мозгами и открыл небольшой ресторанчик. А Таня, любимая и единственная, всячески поддерживала его и помогала.
   - Все, что принадлежит тебе, получено отнюдь не твоим трудом и стараниями. Так что, как говаривал великий комбинатор: "командовать парадом буду я!" Завтра ты улетаешь в Киев.
   - Ну конечно! Брошу все и улечу! Как же! Вот только летать не умею, вы уж простите. - Лева был на взводе, у него на лице заходили желваки. По какому праву им распоряжаются, как собственностью?
   - Засунь себе свое свободолюбие и гребаную независимость в одно место. Шутить я не намерен. Ты думал выйти из игры по щелчку? Я тебя "купил" и, причем давно со всеми потрохами. Отдохнул, потрахался и в бой. Иначе я обломаю тебе крылья другими способами... более радикальными.
   Коллекционер и не ждал легкой победы. Однако в том, что он своего добьется - был уверен. Во-первых, мальчик сильно любит дочь и не хочет предстать перед ней в нехорошем свете. Во-вторых, жизнью хоть немного дорожит. На крайний случай у него был менее демократичный метод: доставить к пункту назначения силой. Уж он это организует.
   - Почему я не могу уехать с Таней? Она моя невеста и ваша дочь.
   - Именно поэтому, она останется здесь. Ей лишняя информация о нашей сфере деятельности не нужна. В Киеве серьезные дела мутят. Серьезные люди стоят. Она может пострадать, а мне бы этого не хотелось.
   Лева кивнул. Сложно отобразить всю гамму чувств, которая охватила его. Уныние, безысходность, грусть, злость... Но важнее было то, чувство, которое он испытывал по отношению к Тане. Он любил и хотел ее уберечь. И, конечно же, как любой другой человек побаивался "серьезных людей", "серьезных дел"...
   Лева уехал. Ушел после работы (он параллельно работал в какой-то фирме) и для Тани исчез бесследно. Почему-то еще долго ему вспоминался его дежурный поцелуй перед уходом на работу и ее просьба:
   - Возвращайся скорей!
   И он ушел скрепя сердце, чтобы никогда не возвращаться.
   Была у него такая примета - никогда не оглядываться и не возвращаться назад. Наверное, когда он в детстве убегал на вокзал и провожал поезда на стареньком перроне, сложилась эта примета. Поезда возвращались, но уже с другими пассажирами, судьбами, багажом. Нужен ли он другим? Не лучше ли остаться тем же в воспоминаниях и на фотографиях?..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Эпилог

Черные птицы

  
   "Возвращайся, ты слишком далеко..."
   По радио в который раз крутили эту песню. Надюша выучила ее наизусть и напивала себе под нос, делая уроки, не понимая смысла композиции. А Таня понимала и оттого ходила, как в воду опущенная. Когда же ей удастся забыть о нем?
   Пусть он трижды мерзавец и лжец. Но забыть невозможно и ожидание становится смыслом жизни. Она встает с мыслью о нем и засыпает с замиранием сердца, прислушиваясь к шагам на лестнице. Чтобы броситься ему навстречу со всех ног. Скучала. Надеялась. Молчала. Терпела. Не выдержала только один раз и поделилась с близкой подругой своими переживаниями.
   ...Он вернется? Вернется же?
   - Мамуль, ты опять грустишь? - дернула ее за рукав дочка, заметив мать, не мигая смотрящую в окно.
   - Нет, я не грущу. Все хорошо.
   Как хорошо, что у нее своя собственная Надежда, у которой Левин взгляд и маленькие ручки. А еще ямочки на щеках, а носике чуть заметные веснушки. Она любит рисовать и устраивать концерты для "своих". "Свои" - это мама, бабушка Люда, дедушка Паша, тетя Лара и еще их трехлетний сын Юрка, (которого девочка покровительственно называла "малявкой"). Она была артисткой и выдумщицей, их Надюша.
   Об отце она спросила лишь однажды, но Тани быстро отвлекла ее. Потом она объяснит дочке, расскажет...
   Иногда Татка уставала ждать. Вроде бы само ожидание не утомляло, свернувшись клубочком, как маленький котенок, посапывало где-то в районе сердца. Но оно было так ощутимо. Всегда когда девушка делала вздох, этот пушистый комок превращался в липкий и мерзкий ком из смеси страха, грусти и отчаяния. Она не знала к кому обратиться, рассказать, кому позвонить и в отчаянии прокричать в трубку: "Пусть вернется! Вернется, пожалуйста, вернется... Близкие люди всегда возвращаются..."
   - Близкие люди никогда не возвращаются! - конечно, она позвонила матери и она опровергла все ее теории и надежды. - Тань, ты не маленькая! Он не вернется, как не вернулся твой отец. Вначале я ненавидела, но верила в его возвращение. А теперь... ничего не чувствую. Словно и не было тех лет. Может, приснилось?
   - Мам, я тебя огорчу... Были... - голос предательски дрожит. - Не вернется?
   Мама - самый родной человек молчит в трубку, даже дыхания не слышно. А потом бормочет несвязно:
   - Ничему жизнь тебя не учит. Уехал он, забыл о вас, может, у него новая семья уже есть.
   - Мама, не надо... - все их разговоры заканчиваются тем же, причитаниями Людмилы Владимировны по поводу Таткиной наивности и не приспособленности к взрослой жизни.
   Но Татка не была наивной. Она знала и верила, что иначе быть не может.
   Звонил отец, на заднем фоне ревел Юрка, и слышны были Ларисины безуспешные попытки успокоить сына. Семейная идиллия. Таня горько усмехнулась.
   - Этот твой охламон возвращается. Встречай его с распростертыми объятьями, сил моих больше нет... Любит он тебя, Танюша. Любит... А, значит, ты будешь счастлива. И Надюша, главное Надюша... - голос его срывался на крик от переполнявших эмоций или в попытке перекричать громкоголосого сына.
   - Папа, я тоже люблю его. И Надюша любит и ждет. - Таня пытается сдержать рыдания, которые рвутся наружу. То ли от счастья, то ли от облегчения.
   На перроне холодно. Так холодно, что изо рта вырывается облачко пара. Дочь любит так забавляться, изображая огнедышащего дракона.
   - Мам, как я его узнаю? Папа высокий и сильный, да? Он красивый, да? - допытывалась Надя, вертя головой по сторонам, и в нетерпении переминаясь с ноги на ногу. Таня крепко держала ее за руку. Девочка из-за любопытства и нетерпеливости напрочь забыла о своей боязни общественных мест с большим скоплением народа.
   Таня корила себя за то, что даже не удосужилась показать Надюшке фотографию Левы. Потому что сама старалась не смотреть на их счастливые лица или сцепленные пальцы.
   - Мам, смотри, вот же он, в синей куртке. Он помахал мне рукой. - закричала Надюша и потянула за руку внезапно застывшую на месте Таню.
   Это был он. Лева (пусть его зовут иначе, для нее он останется Левой) шел им навстречу с нескрываемой радостью в глазах.
   Как ему это удалось? Подойти, обнять ее и рукой снять все тревоги и обиды? Но тут уже Надя решила показать характер, знай наших!
   Она посмотрела на отца исподлобья знакомым ему взглядом и он как завороженный, подошел к ней.
   - Скажи, скажи мне все, дочка! Папка плохой, да? Ну не смотри так и я на досуге могу вести за собой народы. - на последней фразе, он прижал к себе Таню и расхохотался, Татка с Надей переглянулись и тоже рассмеялись.
   - Да ну тебя, Фюрер, лучше дочку поцелуй. А то она тебя сейчас убьет взглядом. - Вытирая слезы от смеха, сказала Таня. И незаметно подмигнула дочери. Дочь подмигнула в ответ. Надя была прирожденной актрисой. Так изображать холодное безразличие, когда еще пару минут назад изнывала от нетерпения и любопытства.
   - Я уже понял! - и он скоро подхватил на руки Надю и звонко чмокнул в щеку. Та, не выдержав, обняла его за шею и улыбнулась. Занавес. Аплодисменты.
  
   Лева не любил возвращаться. Это единственный раз, когда он нарушил свое правило. Татка не любила ждать. Поэтому теперь не отпускала мужа надолго.
   Он честно рассказал обо всем. Они приняла его всего, с плохим и хорошим.
  
   ..Черные птицы кружились над городом. Они приносили горе, печали, разлуки и смерти. Может, и они когда-то были белыми голубками, воркующими под чьим-то заветным окном. А потом, кто-то безбожно подрезал им крылья. И не было смысла ворковать о любви и счастье. Тогда из горла вырывался крик. Крик о помощи, о горе, о безысходности. И сил нет, нам счастливым, чтобы заглушить этот душераздирающий звук. Мы затыкаем уши, пытаемся не слушать, обходить стороной. А крик все возрастает, возрастает. И уже невозможно не слышать, абстрагироваться, не замечать. Все черные птицы на свете хотят быть услышанными, понятыми. Вместо этого мы уходим, не оборачиваясь, унося за собой частичку их черной души. Крупицу боли, песчинку ненависти, щепотку обид. Кто-то из нас однажды становиться черной птицей и кружит, кружит, накликая беду...
   Почему так легко облачиться в черное и срываться на крик, но так сложно беспечно ворковать о счастье? Но однажды, я верю, каждая черная птица имеет возможность превратиться в белоснежную голубку или лебедку, стать усладой для глаз и души, вынырнув из привычного мрачного мира. Да, пусть будет так.
  
  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"