Север Юрий Н. : другие произведения.

Suolo beato

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Непрямое продолжение "15 капель лауданума". Прошло 12 лет, и герои снова встретились. 1844 год и Неаполь.

suolo beato

Мелфу.

Con questo zeffiro
CosЛ soave,
Oh, come Х bello
Star sulla nave.
Su passeggeri,
Venite via;
Santa Lucia! Santa Lucia!

T. Cottrau - Longo, 1835

Любите смелость нежеланья,

Любите радости молчанья,

Неисполнимые мечты,

Любите тайну нашей встречи,

И все несказанные речи,

И апельсинные цветы.

З. Гиппиус.

  
   Плавание было далеко не самым приятным, и если бы Анри заранее знал обо всех прелестях морских путешествий, предусмотрительно опускаемых романтическими литераторами, то трижды бы подумал, стоило ли брать билет на "Карлотту". Дни, когда потрепанный жизнью пакетбот болтался по Средиземному морю, остались в памяти Мильн Эдвардса как поистине кошмарные: помимо неизбежной морской болезни, почтенный профессор страдал от непередаваемого аромата команды, армии трещащих тараканов, которые появлялись ночью из каждой щели, и ужасающих блюд, изобретаемых коком, так что Анри совершенно искренне вознес хвалу Господу, когда на горизонте воздвиглись приземистые очертания Кастелль дель Ово.
   К западу мчались солнечные кони, желтело небо померанцами.
   Город был недалече, и властно перечеркивал перспективу иззубренный хребет мыса - величаво-равнодушный, лежал над разомлевшим Неаполем, опускаясь, словно усталое животное, к воде, отдельные камни казались напружиненными мускулами, а выбеленные плети злаков - клочьями шерсти бесконечно древнего зверя.
   - И все же, - это был один из спутников Мильна, коллега и ученик, де Бро, - почему именно Неаполь, мсье? Мы вполне могли бы заняться погружениями на Мальте или Балеарах, а вместо этого...
   - Вместо этого провели еще несколько дней в компании тараканов? - усмехнулся профессор. - Бросьте, Жан-Луи... не такая уж и великая жертва. Зато сможете воздать должное прославленной неаполитанской кухне, и песням лаццарони.
   Чуть пожав плечами, де Бро устремил взгляд на приближающуюся панораму города, в каменном кружеве соборов и крепостных стен, в черной раме кипарисов, в солено-хвойном дыхании моря и горных чащ. Анри перевел дух, отер лоб платком и задумался - истинную причину поездки именно сюда, в столицу Королевства Обеих Сицилий, он не сообщил ни Жану-Луи, ни Шарлю-Эмилю Бланшару, также сопровождавшему Мильн Эдвардса на "Карлотте". Истинную причину знал только сам профессор, она ручным зверем сворачивалась на самом дне души, заставляя терпеть и духоту тесных кают пакетбота, и непрекращающуюся качку, и вездесущих тараканов... видит Бог, Анри вынес бы и не такое, лишь бы очутиться в старинном габсбургском городе.
   И не креветки были тому причиной. Их и в самом деле можно было изучать на Мальте.
   Нечто совсем иное...
   Мильн знал его имя.
   На следующий же день, сославшись на необходимость отладки хрупкого оборудования, он отправился в город, и долго колесил по улицам, нежащимся в океанах южного царственного солнца, выехал на ведущую к Университету корсо Умберто, в задумчивости глядя на величественный фасад, соединивший узкие готические башенки и барочную плавность контуров.
   И отчего-то не мог решиться зайти.
   Досадуя на себя, забрал снаряжение из мастерской - на набережной ждала лодка, спустившись, Анри еще раз проверил трубки и стекла, стараясь изгнать из памяти хрупкий силуэт человека, ради встречи с которым и рвался в Неаполь, тот самый силуэт что удивительно гармонировал со здешним кипучим биением жизни, в плавильном котле трех эпох, одинаково уместный в сводчатых залах Студио Дженерале и на белых камнях Ривьеры... нет, безнадежно!
   Его рука протянулась к удерживающему лодку тросу, когда...
   - Ну разумеется, - лениво протянул знакомый, чуть грассирующий голос с неуловимым акцентом. - Если Вы собираетесь, хм, погружаться в воду с этой... штуковиной, профессор, я бы вначале советовал Вам написать завещание.
   Мильн вскинул голову, не веря - на плитах набережной, поигрывая тросточкой, стоял невысокий, щегольски, на здешний манер одетый, человек в шляпе-канотье с черной ленточкой. Серебристо-пепельные, аккуратно уложенные волосы прикрывали уши. Внимательный взгляд из-под длинных ресниц, полуулыбка, замершая на губах... Неужели это правда?
   - Дженнаро? - изумленно проговорил профессор. - Ты здесь?
   - Да, представь, живу. И не ожидал увидеть тебя в наших краях. О Афина, узнаю дорогого учителя! Другие преподаватели на его месте разъезжали бы по окрестностям, честно спали бы на представлениях Оперы, и набивали животы на фуршетах Королевского научного общества, а Анри собирается... что вы затеяли? И что означают все эти... инквизиторские принадлежности? - он подошел ближе.
   - Это устройство, - Мильн Эдвардс взял в руки предмет, похожий на медный горшок со стеклянным окошком и широкой горловиной, - позволит находиться под водой до нескольких часов, пока будет работать соединенная с ним через шланг помпа, правда, глубина, увы, небольшая, несколько метров.
   Красиво очерченные брови вскинулись.
   - И ты... собираешься сам спускаться под воду? Ох, Анри... я бы испытал эту конструкцию на паре-тройке лаццароне, которые почище, ведь это же опасно?
   - Дженнаро, ты в своем амплуа, - улыбнулся Анри. - Разумеется, я собираюсь испытать аппарат лично, и, разумеется, Танкреди приходит в ужас от любых практических инициатив, по привычке опасаясь, что его заставят принять в них участие, верно?
   Видам щелчком сбросил с белоснежных брюк невидимую соринку.
   - И, как всегда, учитель не может удержаться от сарказма в адрес лучшего ученика, - он изящно облокотился о парапет, являя взорам кипенную, с серебряными пуговицами, визитку. - Между прочим, почтенный монарх даровал мне звание ординарного профессора и теперь мы, в некотором роде, на равных, хотя -
   - Нам давно следовало быть на равных, - Мильн бережно опустил шлем на дно лодки и выпрямился, сощурившись. Солнце поднималось в зенит, накаляя воздух, и затягивать с первым погружением не хотелось. - Еще после твоего открытия, когда я не мог поверить глазам, да и ушам тоже... и я рад, что Фердинанд оценил твои заслуги.
   - Фердинанд сделал главное, - отмахнулся анатом, - отдал под мое начало госпиталь на виа Толедо и его секционные... конечно, шума было много, попам здесь намного вольготнее, чем в Париже, но своего я добился, и работать теперь никто не мешает. Если желаешь, на результаты можно взглянуть... ах да, ты не избежишь этой участи, когда в Дженерале узнают, какая знаменитость исследует старый добрый залив. Тебя положительно затаскают по приемам, банкетам и симпозиумам, итальянцы обожают подобные мероприятия, особенно во время сиесты.
   Он закурил, сощурившись, как сытый кот, и пуская кольца ароматного дыма, почти не изменившийся за эти двенадцать лет - лишь резче стали черты, да исчезла юношеская экзальтированность, сменившись легкой ироничностью. Глаза, хранившие раньше настороженное выражение, сейчас светились спокойной уверенностью довольного всем создания... было во взгляде еще что-то, чему Мильн не мог дать объяснения, что-то странно дорогое, сродни оборвавшемуся сну. И ведь совсем не поправился, - с легкой завистью подумал Анри, привычка которого к сидячей жизни уже сказалась на фигуре. Танкреди был так близко, элегантное, изящное напоминание о парижской молодости, об огненных днях тридцать второго, дразнивших сердце незавершенностью до сих пор; до ноздрей профессора даже словно донесся полузабытый запах цитруса и дорогого табака, вернувший его в апартаменты набережной Вольтер, и сырой туман январских ночей.
   - Профессор?
   Ах да... он просто замечтался. К ведущим на причал ступеням шел Бланшар, струилась черно-синяя на белых камнях тень; увидев его, Дженнаро весь подобрался, мгновенно вернув саркастическую официальность, и, изысканно-вежливо поклонившись, ответил:
   - Профессор, если Вы изволите, мой дом на Ривьере ди Кьайя к Вашим услугам.
  

***

  
   Sul mare luccica
   L'astro d'argento
   Placida Х l'onda
   Prospero il vento;
   Venite all'agile
   Barchetta mia;
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   - Дженнаро, - сиреневая тьма обступала террасу, причудливо сплетаясь под резными листьями и паутинно серебрясь в лунном свете. Над заливом протяжно разносилась песня, угасая чистыми кадансами, и таинственно мерцало черное вино. Черное, как море, что тихо дышало в необорной дремоте.
   - Дженни...
   Давнее прозвище, данное анатому сыном Анри (каким он стал, ясноглазый кудрявый малыш?) резнуло Танкреди по сердцу, на миг сбив дыхание. И сквозь яростный галоп сердца пробилось: "Афина Паллада... такова ли власть несбывшегося?". Рука Мильна коснулась его пальцев привычным, успокаивающим движением. Анри... рядом. Море дышит, слышишь? И глубже его бездн наша душа, и несметные сокровища таятся в пучинах.
   Мильн Эдвардс знал. И понимал, что зимние ночи Парижа, растворившие маску видама, стали для них обоих странной, щемящей тайной, дорогой именно своей недосказанностью. Тогда не было ничего, и одновременно - было куда больше, чем он мог помыслить, куда больше, чем все ночи, проведенные с Луизон, потому что... он не мог объяснить, изнемогая от досадной немоты, лишь смотрел на дрожащие ресницы Дженнаро, неужели... они были влажны? Или это просто морок?
   - Ничего, Анри... только ночь, небо и цветы. Ты знаешь, в последние годы... я почти был готов сорваться. Бросить все и мчаться в Париж первым же пакетботом.
   - А вместо этого приехал я.
  
   Con questo zeffiro
   CosЛ soave,
   Oh, come Х bello
   Star sulla nave.
   Su passeggeri,
   Venite via;
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   - Чтобы...
   - Да, Дженни. Слов иногда бывает мало, удивительно мало, потому я и не писал. Второстепенное могут сказать публикации, главное - не уместишь в строки.
   Танкреди с лукавинкой взглянул в его зрачки.
   - Ты ведь не знал, что я здесь. Я ведь... не дал тебе координаты.
   Мильн ласково сжал его руку.
   - Ребенок... неужели ты всерьез думал затеряться за Альпами? Ведь я мог изучать креветок и не в Италии...
   - Не в креветках дело?
   - Когда же ты научишься доверять, мальчик мой?
   Бесшумными стрелками проносятся сквозь серебряные полосы летучие мыши. С залива тянет йодом и сыростью.
   - Анри, я...
   - Тсссс... просто позволь себе быть.
   Черное вино и тихо тающие в бокале кубики льда.
  
   In' fra le tende
   Bandir la cena,
   In una sera
   CosЛ serena.
  
   Chi non dimanda,
   Chi non desia;
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   Он не помнил, как очутился в спальне - кажется, Мильн поднял его на руки, очень бережно, прижав тонкое тело к груди, и Дженнаро сцепил руки у него на шее, а пальцы щекотали жесткие кончики волос, и понес по утопающей в чернилах ночи лестнице, казавшейся сейчас бесплотной, как сновидение - или это и был сон, морок, греза? Танкреди не знал, радостно подчиняясь чутким рукам Анри. Он и не подозревал, что сила может быть так притягательна, как напоенная ароматом шиповника и олеандра ночь, как лунная дорожка залива и Santa Lucia, доносящаяся с набережной.
   Анри...
   И сейчас было совершенно не важно, что сказала бы Луизон, не было того жгучего стеснения, оплеснувшего душу интерна Танкреди, и интерна уже не было; в глаза Мильну смотрел признанный ученый, доктор наук Дженерале и любимец короля... но для Анри и повзрослевший видам оставался Дженни, пепельноволосым созданием в окситанских кружевах, доверчиво свернувшимся под мохнатым одеялом. В непроглядной зимней тьме. Чистым и нежным, боявшимся иллюзорных кошмаров и изнемогающим под грузом потрясающего открытия. Таким близким... и таким недоступным. За прошедшие годы Мильн Эдвардс так и не сумел заклясть манящий призрак невозможной близости.
   Который стал реальностью сейчас. В Неаполе.
   - Анри... - губы Дженнаро щекотали его ухо.
   - Все хорошо, малыш, - Господи, вот так бы и держать теплое тело, слушая ровный стук сердца, не отпускать!
   В окна струилась душистая неаполитанская ночь. Vedi Napoli... Неаполь подарил мне тебя. Нас... И потрескавшаяся лепнина на потолке, и строгие складки драпри чернее самой мглы, и тусклота стекол кривоногого книжного шкафа упали в опрокинутую чашу южного небосвода и - отразились в глазах Мильна, когда он ощутил губы Танкреди, их горьковатый вкус.
   Запах цитруса и дорогого табака.
  
   Mare sЛ placido,
   vento sЛ caro,
   Scordar fa i triboli
   Al marinaio.
   E va gridando
   Con allegria:
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   Ладони легли на узкие плечи, едва заметно дрогнувшие от прикосновения, движением норовистого, но прирученного коня. Дженнаро, не двигаясь, смотрел на Мильна, чуть улыбаясь, и Анри на миг остро захотелось повалить его в подушки, сорвать, сминая дорогое кружево, сорочку, открыв взору белое гибкое тело, ждущее поцелуев. Но - лишь на миг.
   И Танкреди это понял.
   Поведя плечами, сбросил визитку; сквозь тончайший батист акварельно просвечивали плавные линии, потянул за тесемку у горла. Анри грузно опустился рядом, отодвинул его ладонь.
   - Дай, я сам...
   - Только не порви, - фыркнул видам. Ткань казалась невесомой, холодила пальцы. Под проникновенным взором Мильн справился с завязками и припал лицом к вырезу, жадно вдыхая знакомый аромат, касаясь губами сосков и ощущая их напряжение. Он хотел вобрать в себя это чувство, пропитаться им, удержать в памяти истомную нежность полуоткинувшейся на покрывале фигурки, и ритм дыхания, и жаркую шелковистость кожи.
   Ах, Неаполь, ах, любовник Юга, ласковый даже в измене, коварно-вкрадчивый танцор, пропахший морем, базиликом и ладаном, по-восточному утонченный, по-италийски пылкий красавец, прячущий в широких рукавах эркеров и проулков bravi, поящий ночь душной истомой поцелуев и любовных ласк - в молнийном промельке стилета, в хриплом стоне то ли экстаза, то ли агонии - и поверх разудалым визгом пьяных скрипок и флейт, что случайный прохожий не догадается ни о чем...
   - А-ах...
  
   O dolce Napoli,
   O suol beato,
   Ove sorridere
   Volle il creato,
   Tu sei l'impero
   Dell'armonia,
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   Внезапно Дженнаро обвил руками его шею и впился в губы, с неистовой, горячечной страстью, будто ломая себя, отрицая прошлый стыд, застенчивость и... кодекс чести, встававший меж ним и Мильном благодаря женитьбе Анри. Сейчас это было неважно, Луизон осталась там, в прошлом, в далеком Париже, а кругом царил летний Неаполь, полный звенящих песен и звездных огней на Ривьере, он умел хранить тайны, как ласковый кавалер в карнавальной полумаске - достаточной, чтобы скрыть лицо и в то же время - не потерять индивидуальности. Сейчас значение имели только они вдвоем.
   - Я хочу видеть твое тело.
   - Ты разочаруешься... - Анри потянул узел шейного платка. - Вряд ли я столь же хорош, как твой юный приятель.
   Пахнущие померанцем пальцы ложатся на его губы.
   - Дурачок... ты - Анри, и это главное. Разве что-то может остановить... сейчас?
   Мильн стеснялся собственной полноты рядом с выточенным из слоновой кости видамом, над которым, казалось, и время не имело власти, но, сняв рубашку, понял - напрасно. Для Дженнаро он навсегда остался любимым учителем, это сквозило во взгляде, в грациозной завершенности жестов, в такой родной сдержанной ласке танцующих по телу коготков и теплого язычка...
   И в неожиданной смелости. Ладонь видама коснулась бедра Мильна.
   Словно электрический ток пробежал под кожей, и, не сдерживая себя, Анри прижал к груди Дженнаро, крепко, как только мог, чувствуя его каждой клеточкой, покрывал поцелуями грудь и живот, исступленно, но нежно, потому что нельзя причинять лунному созданию боль, скользнул рукою к низу живота, оглаживая - видам часто задышал, прикусывая губу.
  
   Or che tardate?
   Bella Х la sera;
   Spira un'auretta
   Fresca e leggiera;
   Venite all'agile
   Barchetta mia;
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   - Анри... почему все ... так?
   - Джер...мена, хорошая моя... хороший... - Мильн снова видел шрамы на внутренней поверхности ног и темный треугольничек коротких волос, он до сих пор не мог привыкнуть к непостижимой двойственности Танкреди, сочетающего в себе мужское и женское, к бесполости, навевающей воспоминания об альраунах и лунных цветах на старых кладбищах. Ох, Дженнаро-Джермена, черное вино и аромат огромных магнолий...
   Быстрые, дразнящие касания. Загорелые руки Анри кажутся темными на матовой, молочной коже видама. Ногти Танкреди впиваются в его крестец, и Дженнаро изгибается, увлекая Мильна на себя.
   Испытующий взгляд из-под длинных ресниц. "Ты ведь не причинишь мне боли?"
   - Все будет хорошо, Дженни... - он переворачивает податливое тело на живот, грива серебром рассыпается по худенькой спине.
   Мгновенная вспышка боли, перемешанной с наслаждением; тихо зарычав, Дженнаро падает лицом в темноту подушек, и дрожь сотрясает тело. Он откликается на движения Анри, ловя ритм и еле слышно постанывая, а Мильн Эдвардс мечтает лишь об одном - чтобы это чувство, это удивительное единение, это дикое, невозможное и такое реальное счастье все длилось... и приходит понимание - именно ради этой ночи он ехал в Неаполь, и лишь напрасно пытался обмануть себя. Дженнаро в очередной раз оказался прав.
   - А... Афина Паллада...
  
   Santa Lucia! Santa Lucia!
  
   ... В предутренней дымке наконец-то засыпает гуляка-Неаполь, тихо склоняется к заливу - рябит вода под его дыханием, плещется о каменные бока набережной. Разъезжаются, в конце концов, завсегдатаи веселых домов, фальшивыми улыбками и остротами заученными провожают франтов милашки, истомно зевают эркеры домов - совсем скоро новый день, вот уже кажется, прислушайся - цокают его копыта по булыжным мостовым, гулко-гулко.
   - Дженни... - Мильн чувствует теплую тяжесть на груди; открывать глаза не хочется. Анри знает и так, что Танкреди лежит рядом, серебристая спутанная гривка разметалась, а дыхание греет кожу. Он просто обнимает гибкое, ласковое тело, и Дженнаро счастливо вздыхает, потягиваясь, как игривый зверек.
   - Ох, учитель... теперь я и правда склонен начать завидовать мадам Мильн Эдвардс, - промурлыкал видам.
   Вдали начался дождь, прошелестел лапками по крышам и упругим листьям платанов, дождь нёс частичку тоски предутратной.
  

***

  
   ...Спускаясь по лестнице в серых лоскутах пасмурного утра, Анри едва не споткнулся о вольготно лежащее на нижней ступеньке черное лохматое чудовище. Оно подняло единственное ухо и густым, утробным басом поинтересовалось:
   - Ваааааа?
   - О Боже, Дженнаро, это кто?
   - Инвариант. Не спрашивай, где Тео его взял, и откуда такое имечко, но мальчик души не чает в этом звере, - улыбнулся видам, бочком протискиваясь мимо страшилища, в предках которого помимо мастиффа и мареммы, явно наблюдались горные волки. - Пока еще никого не кусал.
   - Может, потому, что гостей особенно не было? - усмехнулся Мильн. Пес внимательно смотрел на него, словно оценивая степень благонадежности.
   - Это свои, Инвариант, - не слишком уверенно сказал Танкреди. - Проходи, Анри.
   - Нууууууу, - с сомнением протянуло чудище, однако лень пересилила, и питомец Теодора уронил покрытую шрамами голову на лапы.
   Профессор шагнул следом и широко улыбнулся.
   - Ух и взгляд у него, дружище... словно бы и правда, что-то заподозрил...
   - Брось, - отмахнулся Дженнаро. - Давай лучше чай пить.
   Впрочем, разговор не клеился; каждый ждал роковой фразы, и в пыльной бархатной роскоши гостиной настаивалась глухая, сторожкая тишина. Танкреди знал, события этой ночи не повторятся, понимал их обреченную, горькую прелесть, откуда-то поднималось сознание: он больше не увидит Мильна. Теперь у каждого - своя дорога, и видам должен быть счастлив, здесь, в аудиториях и секционных Студио Дженерале, и среди барочной лепнины особняка, вместе с Тео, казалось бы - не к этому ли он стремился еще в Париже, когда...
   Когда был рядом с Анри.
   Власть прошлого над нами сильна непознаваемостью; сейчас, глядя в прозрачно-зеленоватые глаза в оплетке ранних морщин, Танкреди чувствовал глубокую, щемящую, странную нежность, которой никогда не испытывал к Лесюэру. Мильн связывал его с юностью, полной противоречий, напоминал о пути, приведшем к открытию, и эти руки, неподвижно лежащие на скатерти, руки, касавшиеся его сегодняшней безумной ночью, учили его благородному искусству препараций...
   Там, в Сорбонне.
   Видам еле слышно всхлипнул и отодвинул непочатую чашку. Что испытывал Анри? Ведь теперь он точно покинет Неаполь, и не в креветках дело. Просто... лучше и правда скорее расстаться, поставить преградой синие воды моря, чтобы утопить в закатном пожаре нерожденную надежду, о которой никто из них двоих не мог заговорить вслух. Я слишком уважаю мадам Луизу, и твое счастье, учитель... и никогда никому не расскажу, что случилось сегодня, Инвариант тоже промолчит, я в нем уверен.
   За окнами шуршали по мостовой дождевые капли, смывали хрупкое очарование ночи, но главное, надежно схороненное в душе, было им неподвластно.
   - Наши рыбаки ловят креветок на Сицилии, - надо же о чем-то говорить, молчание невыносимо гнетет душу, - таких больших и лупоглазых... ты не думал побывать, например, близ Таормины?
   - Наверное...
   "А может, и дальше..."
   - И я буду рад прочитать об этой экспедиции. Только ты правда... осторожнее с этой страстью, хорошо? - просительно сказал Дженнаро, ковыряя вилочкой омлет. - Тем более, под водой.
   - Это не "страсть", как ты изволил выразиться, а шлем для погружений, усовершенствованный лично мною, - к Мильну возвращалась привычная ирония, спасение от подступающей к горлу тоски. - А уж я не институтка, бояться собственноручных исследований, в отличие от некоторых рафинированных провансальцев.
   - И такого риска... - начал Танкреди, не принимая шутливого тона, но звякнул колокольчик у входа, рванулся, стуча когтями, в холл Инвариант, и через пару секунд на пороге возник Тео, в распахнутом легком пальто и без шляпы, с небрежно откинутыми назад мокрыми прядками волос.
   - Мсье Мильн Эдвардс? - удивленно и весело распахнулись глазищи. - Вот так сюрприз!
   "А мальчик подрос... все же, когда я провожал до станции Дженнаро и его, растерянного и задумчивого, полного отчаянной надежды и желания остаться, то и не думал, что встречу снова... еще и таким". Теперь перед Анри в блеске мятежных тридцати лет стоял удивительно красивый, сохранивший юношескую свежесть, изящный человек с огромными глазами цвета крепкого чая и белой, несмотря на жгучее средиземноморское солнце, кожей. Но улыбка осталась прежней, озорной и чуть застенчивой, и в дорогой одежде хорошего покроя, был легкий беспорядок. Тео... он удивительно подходил щеголеватому, аристократичному до кончиков ногтей, окситанцу, и профессор искренне порадовался за обоих.
   Инвариант, оказавшийся едва не по пояс хозяину, бестолково-радостно крутился у ног, заглядывал в глаза и лизал руки; небрежно взлохматив жесткую песью шерсть, Лесюэр прошел к столу и плюхнулся в кресло, ласково взглянув на физиолога.
   - Это чудесно, мсье... я часто вспоминал о Вас, и о Париже... особенно осенью. Да, неаполитанский октябрь прозрачен и нежен, но листва Сен-Жермена пахнет совершенно по-другому.
   - И здесь не цветут бур-ла-ренские каштаны, - кивнул Анри, все же, главное было сделано. Теодор остался жить, он нашел себя и... видама. Мильн улыбнулся: все хорошо, мальчик наверняка стал звездой точных наук местного Университета. А у него есть Луизон, дети и работа.
   И воспоминание об удивительной близости, которое никто не отнимет.
   Цокая, как конь, подошел Инвариант, бухнулся мохнатой тушей на ноги хозяина и, насторожив ухо, хитро сощурился на Мильн Эдвардса.
   "Ты еще молчи", - физиолог почувствовал, что краснеет.
   - Вы ведь погостите у нас, правда? - Тео налил чаю и придвинул вазочку с конфетами. - Конечно, сейчас не лучший сезон, этот сирокко раскаленный... зато занятия у моих математиков кончились, и мы могли бы отправиться верхом к Арнимским высотам или в Салерно. Мне... о многом хотелось бы поговорить с Вами, профессор.
   Погостите у нас...
   - Уууууу, - набычился Инвариант.
   Дженнаро молчал, но глаза не лгали. "Если... ты останешься, мне будет куда тяжелее, чем сейчас, отпустить тебя навсегда".
   И мне будет стократ сложнее уехать, милые. Видит Бог, я бы очень хотел увидеть доломитовые обрывы в можжевеловых зарослях или белые дома Сорренто, но... нельзя.
   Ради всех нас.
   - Сожалею, - Мильн тяжело поднялся, едва не опрокинув хрупкую чашку. - "Карлотта" ждет.
   - Близ Таормины водятся удивительные креветки, - с улыбкой повторил Танкреди, когда его пальцы сплелись с пальцами Лесюэра давнишним дружеским движением. - Крупные и ужасно глазастые...
   - Даааааа, - вздохнул Инвариант, совсем по-человечески подмигнув Анри.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"