Аннотация: Книга закончена. Здесь ее ознакомительный фрагмент.
Жил человек по имени Александр Гравель, отца его звали Иосифом, и происходил он из земли, которая ныне называется Днепропетровская область, но, возможно, к моменту окончания книги она уже так называться не будет.
В период описанных событий ему было около 36 лет, имел он супругу и четырех детей. И служил он конунгу Иосифу Грозному, числясь в дружине сначала у ярла Генриха Ягоды, потом Николая Йигельсона, а затем Лаурентия Берий, в хирдах Иосифа Вепря, Бориса Цигельмана по прозвищу Борин, а потом Александра Вульфа. Чтобы сказать, кто был следующий его хирдман,
надо крепко подумать и освежить память рогом доброго меда, вдруг это поможет.
В хирде указанных мужей он был далеко не первым, но и не последним из хирдманов. Почему не первым- имелись у него недостатки, отчего водители хирда несколько пренебрежительно относились у его воинским умениям, а иногда он и бывал неравнодушен к хмелю, аж до неподобающего поведения для воина столь доблестных ярлов. Николай Йигельсон и сам бывал невоздержан к хмельному, но таких дел в пьяном виде публично не делал.
Еще Александр любил оружие более многих своих товарищей, и дома имел револьвер Нагана, три карманных пистолета, малокалиберную винтовку и охотничье ружье, а также клинок, именуемый 'бебутом'. Для чего он был нужен Александру - доподлинно неизвестно, видимо, он рассчитывал встретить морского змея с чешуей зеленого цвета или розового слона, и в славной битве поразить чудовище столь экзотическим оружием. Для воина это похвальное желание.
Разумеется, он был не один в доблестном хирде, и о них тоже будет рассказано, как и тех, кто пытался попробовать на излом доблесть хирдманов. Не все из пытавшихся ушли живыми, и не о всех осталась память, ибо было их столько, что ни одна память скальда их не вместит.
Так или приблизительно так записали бы сей рассказ в старой Исландии. Поскольку автор, хотя и родился на берегу залива, но этот морской залив называли не фьордом, а Цемесской бухтой, оттого он почитает себя не связанным некоторыми правилами, обязательными для скальдов. Оттого и расскажет об историях, происходивших когда-то, упадке и возвышении, гибели и забвении, и будет надеяться, что его творение не причислят к 'Лживым сагам', когда прочтут.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ.
Гравель и советский разведчик.
Александр, сын Иосифа, в тот момент служил в городе Полтаве, в тамошнем отделении НКВД, и занимался контрразведкой
В том же городе, который в тот момент областным центром не был, а входил в Харьковскую область, жил и учился на первом курсе строительного института Антон Петрович Солимчук. И на него глянуло недреманное око страны в лице товарища Гравеля. Официальная версия взгляда на него звучала так - было получено сообщение из Разведупра РККА, что на территории СССР живет выходец из Польши бывший сотрудник того же Разведупра Солимчук, ныне находящийся под подозрением из-за возможной связи с польской разведкой. Бумага эта прямо упоминается в деле, но сама по себе отсутствует. Поскольку детально работа разведки за границей освещается редко, да и в работах на эту тему не пишут, мог ли Разведупр писать такие вот бумаги на территориальные органы НКВД, то автор не будет противоречить этой версии. Возможна и альтернатива, что кто-то из студентов сигнализировал, что есть у них такой тип с богатой биографией.
Антон Петрович родился на Волыни и жил недалеко от границы. Семья у него состояла из родителей, старшего брата Романа и пятерых сестер. Отца он назвал крестьянином-бедняком, но упомянул о владениях семьи - четыре десятины земли, дом, сарай, хлев для скота, две лошади, две коровы, половина молотилки и еще что-то. Не знаю волынских стандартов богатства, но такое хозяйство не выглядит бедно. Тем более, что юный Антон хотел учиться, и отец в изрядной мере это обеспечивал. Сначала сын закончил местную школу, а потом поступил в украинскую гимназию в Ровно, где с перерывами отучился три года.
Но вот на дальнейшее образование денег уже не было. Поскольку старший брат его был коммунистом, то Антон кое-что знал о том, что происходит за недальней границей. В том числе что образование в СССР бесплатное.
Но вот как самому воспользоваться такой возможностью? Граница недалека и не непреодолима. Пересечь ее можно, но как быть дальше? Не стоит забывать и том, что за нелегальный переход границы обычно положено наказание, в том числе тюрьма. Как же Антону сделать так, чтобы его там ждали не как непрошенного гостя, а как своего? И как своему дали возможность учиться?
И тут на сцену выступил сотрудник Разведупра Красной Армии, часто бывавший на сопредельной территории. Звали его Гапончук Стефан, агентурное имя 'Голуб' И вот однажды их дороги пересеклись и состоялся у них разговор о том, как может исполниться мечта Антона. А это должно было случиться так - Антон некоторое время поработает, выполняя разные поручения Разведупра, а потом он может перейти границу и остаться там надолго, уже как свой. Юноша согласился и начал выполнять задания. Кроме того, Антон контактировал с товарищем 'Западным'. Кто он был -автору неизвестно. Поручения 'Западного' доходили до Антона через другие руки, а потом им довелось и встретиться лично на советской территории в Славуте.
Что интересно - письмо -обязательство работать на советскую разведку Антон писал на польской стороне и передавал через 'Голуба'.
Какие же поручения выполнялись?
Поехать в Брест по железной дороге и изучить состояние железной дороги. Нужно было в том числе узнать, есть ли и в каком количестве тупики на железнодорожных станциях, работают ли водокачки, имеются ли на них строительные материалы или нет.
Поехать в Луцк и собрать сведения о аэродроме.
Собрать сведения о переправе через реку Горынь - состояние и количество мостов, паромов, бродов на реке (Горбаково, Бугрын, Томахово, Острог).
Кроме того, дополнительно он специально ходил к мосту через Горынь в селе Горбаково для его зарисовки.
Узнать, не роют ли поляки окопы на линии Сапожин, Бранов, Блудов, Даничево, Межирич.
Имелось также согласие Антона на то, что он будет сообщать сведения о воинских частях польской армии в городе Ровно, в то время, когда он будет учиться в Ровно. Он его выполнял, передав план расположения казарм и пороховых погребов в городе. Затем он снова сообщил еще какие-то сведения о польских частях.
По заданию же обследовал местность между селами Гоща до села Межиричи на предмет изучения телефонных линий, которые строил польский Корпус пограничной стражи у границы.
По заданию тов. 'Западного' Антон должен был купить в Ковеле недавно изданную книгу 'Волынь'. Книги в продаже не оказалось, пришлось заказывать ее из Варшавы. В итоге книга была получена и передана по назначению.
В Ровно он также изучал количество стрельбищ гарнизона и собирал сведения о некоей организации по военному обучению учащихся средних учебных заведений ('пшиеносотенс войскове' -так его назвал разведчик).
Передвижения польских войск возле границы в окрестностях села Солимчук также должен был отслеживать, если таковые будут проводиться. Еще одно небольшое задание Антон выполнил, но не помнил точно, в чем оно заключалось.
Кроме того, при разворачивании строительства каких-то зданий в Ровно, он должен был узнать их назначение и сколько там людей работает на стройке.
А также переводил через границу намеченного к вербовке Николая Грицака. Всего Солимчук выполнил примерно шесть заданий (по своей оценке). Сотрудничество с Разведупром сначала длилось примерно с весны 1930 г. по лето 1931 г. В 1932 г. он также продолжал сбор сведений про воинские части в городе
Что немаловажно, за это разведчик получал деньги-когда тридцать, когда сто польских злотых. Сотню он получил при поездке в Брест, на транспортные расходы.
Насмотревшись сериалов о щпионах, читатель может крутить носом: мол, что это за разведчик, чепуха какая-то, и сведения тоже про всякую ерунду.
Тогда не было спутников разведки и прочего, все сведения собирались вот такой кропотливой работой из множества мелких деталей. Анализировались они тоже не при помощи компьютеров. И чем больше таких Солимчуков, тем яснее для РККА было то, что творилось за границей в военном смысле. А сверхсекретные сведения вроде мобилизационного плана всей армии соседа становились добычею разведки не каждый год и даже не каждое десятилетие.
Активная деятельность продолжалась примерно полгода, далее наступил спад. Товарищ 'Голуб' был сочтен двойным агентом и был ликвидирован советской стороной. И усиленные передвижения Антона привлекли внимание полиции: его вызвали в постерунок (то есть сельский отдел полиции) на допрос.
Полицейские заинтересовались, что это Антон делал в Ровно во время одной из поездок туда по заданию 'Западного'. Антон позднее сообщил, что в отделении ему задавали вопросы, что он там делал, он тогда ответил, что покупал краски для занятий рисованием и встречался с товарищами по гимназии. Полицию это якобы удовлетворило, его отпустили, надзора полиции он за собой не замечал. Неясно, знал ли он много о судьбе своего резидента, но исчезновение Голуба им точно отмечено. Дополнительную остроту ситуации придавало то, что в CССР разведичика видели его знакомые братья Евчук, которые после того попали под арест в Польше, а потом были временно выпущены. Антон боялся, что кто-то из них его выдаст, но беспокойство в отношении Евчуков не оправдалось.
Эти события заставили его 'залечь на дно'. Он съездил и некоторое время побыл у далеко живущих родственников, потом вернулся и некоторое время старался пореже выходить из дома. Никто из советской разведки не сменил товарища 'Голуба', и новых заданий ему не давал.
Тем не менее Антон помнил, что право на переезд в Советский Союз он должен заработать. Поэтому он занялся помощью людям, которые нелегально переходили в СССР из Польши в качестве проводника. Так он перевел три-четыре группы общей численностью человек шесть. Поскольку он хорошо знал, где находится советская погранзастава, то мог привести группу туда без ошибок. Иногда он просто доводил группу, а сам на заставу не ходил, иногда вместе с ними стучал в ее двери. Последнее - не фигура речи, а его описание. Тогда его на некоторое время задерживали, но быстро отпускали. Видимо, его либо знали пограничники, либо он назвал пароли или что-то в этом роде. Последний же случай затянулся, Антона быстро не отпустили, а пришлось побывать в погранкомендатуре в Славуте, то есть его отправили к начальству. Все это заняло две недели, но в итоге он был отпущен и вернулся домой. Полиция снова прямо не беспокоила, но Антон ощущал, что за ним следят и собирают сведения, и, возможно, это ему не казалось. Через некоторое время он решился и ушел в СССР.
Маленький штрих по переходу границы. Когда Антон еще в бытность активным агентом Разведупра первый раз переходил границу, то дело было так: проводник перевел его и брата через границу, провел еще немного, и, показав на освещенные окна заставы, сказал, что, дескать, вот она, идите туда, а я пошел к себе домой. Это к вопросу о проницаемости границы в указанный период.
В июне 1933 г. он перешел на советскую сторону и там изъявил желание остаться в СССР. Прошел фильтрацию в течении 27 суток и был направлен на жительство в город Прилуки. В документах упоминается 'порядок рассева' по отношению к переходящим на советскую сторону и оставляемым на жительство в СССР.
Как оценена его деятельность советской разведкой?
Деятельность Солимчука оценена разведорганами СССР как доставившего 'несколько малоценных сообщений'.
Последующее недостаточно отражено в документах, но на советской стороне Антон учился на рабфаке, а, закончив его, поступил в строительный институт, вступил в комсомол. Видимо, все проверки его прошли хорошо и право свое он заработал.
Пока на горизонте не появилось уголовное дело июля 1935 года, когда пятого июля он был арестован и обвинен в шпионаже.
В деле указывается про то, что старший его брат ныне арестован. Дополнительным стимулом могло послужить активное общение Антона по почте и лично. У него была изъята переписка на 156 листах и 38 фотографий. В деле не раскрывается, с кем он поддерживал общение, отражено лишь, что для дела оно не имело никакого значения.
В итоге, как видится автору, перед оперуполномоченным имелся вот такой набор подозрительного: письмо из Разведупра о том, что Соломчук подозревается в шпионаже в пользу Польши и о судьбе товарища 'Голуба', активное общение по переписке (не исключено, что и с родными в Польше), и, пожалуй, что все.
В деле упоминается приложение: пакет ? 551891 от 11.06. 1935 года и ? 69072 от 21.10.1935 года, как документы значительной важности, но сами они из дела изъяты.
При том стоит сказать, что вопрос об антисоветской агитации не фигурирует нигде. Видимо, рассказы студентам о жизни в Польше никому не показались восхваляющим и польскую действительность. Впрочем, Антон мог рассказать и о таком опыте: в 1927 году он нарисовал карикатуру на ксендза, преподававшего у них в школе катехизис. В итоге он был приговорен за это к двум неделям ареста и двум годам полицейского надзора. Правда, обошлось без отсидки-видимо, родные как-то уговорили полицейское начальство. Но отмечаться в полицию Антон ходил.
Дарю этот факт любителям поговорить о затирании инакомыслия в СССР в те годы, чтобы ощутили ничтожность собственных познаний о мире.И подозрения полиции,когда школьник поехал в Ровно- в придачу.
Вернувшись к делу, стоит сказать, что дальнейшие перспективы сильно зависели от того, что расскажет сам Антон на следствии. Тем более, что в процессе следствия с июля по январь, в дело не попали ни один допрос свидетелей и ни одна очная ставка. Только допросы самого Антона и ходатайства о продлении срока следствия.
А дальше следствие пошло по такой колее: Антона вызывали на допрос, где он подробно рассказывал о свей жизни и деятельности. Приоритет, естественно, отдавался жизни в Польше. О советском периоде был буквально пунктир из сведений. А Гравель подробно все записывал. Всего допросов было двенадцать, и каждый давал с десяток листов текста, заполненных с двух сторон. В досаду автору, который был вынужден продираться сквозь частокол чернильных записей на не самой лучшей бумаге. Кстати, один лист в деле подклеен из какой-то дореволюционной карты устья реки Днестр. Так длилось до октября, до очередного продления срока следствия. Вот тут фамилия Гравеля сменяется фамилией лейтенанта Госбезопасности Назарова.
Срок следствия продлевался 29 августа и 29 октября, а итог был прежним. Да, на допросах Солимчук давал подробные показания все на те же вопросы, в дело подшивались длинные протоколы допросов, а результата, то есть доказательств шпионажа Солимчука, в пользу Польши не было. У следствия имелась только бумага из ИНО НКВД о том, что Солимчук явно сомнительный тип, и это было все.
Поскольку в деле не пишут, отчего дальнейшие действия проводит другой следователь, и даже вообще многое нужное не пишут, автор делает вывод, что усилия Гравеля начальством были оценены крайне низко, и он от заваленного им дела был отстранен. В одной из последних бумаг отражено, что дело было рекомендовано к отправке в Особое Совещание при Наркоме Внутренних Дел, но возвращено Областным управлением на доследование. Читать это следует так, что дело проведено настолько провально, что его не рискнули показывать начальству в Москве. В связи с этим, видимо, и был сменен следователь на более опытного и старшего по званию. И ему было поручено довести дело до конца. Назаров, видимо, оценил манеру ведения дела Гравелем, как бесперспективную, потому попробовал изъять переписку подследственного и поработать с ней. Результат оценен, как не имеющий значения для следствия. Назаров попробовал-таки дожать Солимчука на допросах и провел их еще шесть, что даже интенсивнее, чем работал Гравель. Результат был только частичный, удалось поймать Антона на нескольких расхождениях в описаниях событий, в основном последовательности их. Но при обращении внимания Солимчука на это, Антон ответил, что да, расхождения есть, но он мог по прошествии времени и что-то перепутать без всякого злого умысла.
И был наконец выявлен единственный доказуемый и признанный обвиняемым проступок: он передавал через Гапончука материалы для 'Западного', уже имея прямое запрещение передавать материалы этим каналом связи. Он пояснил такое решение тем, что надо было передавать данные, а другим способом сделать это было нельзя.
Видимо, от безысходности, Назаров стал задавать не имеющие к делу вопросы о знакомых и преподавателях вуза: кто из них польского происхождения и проч.
Но в протоколах допросов не содержится материалов о том, что Солимчук переброшен на советскую сторону поляками и выполнял какое-то разведывательное задание для них. Следователь сомневался в показаниях Солимчука, предполагая, что тот имел возможность получать образование и в Польше, а потому лжет о желании сотрудничать с Разведупром, чтобы иметь возможность учиться. Однако доказать он этого не мог, а, значит, обвинение в шпионаже было ничем не подтверждено
Поскольку истекал очередной срок продления следствия, Назаров составляет обвинительное заключение о том, что Солимчук виновен в преступлении, содержащемся в пункте 11 статьи 54, то есть: 'Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой, влекут за собой - меры социальной защиты, указанные в соответствующих статьях настоящей главы.' То бишь виновен в организации и помощи лицам, незаконно пересекавшим границу СССР. Дело предложено вынести на рассмотрение опять же ОСО, и рекомендовать заключение в исправительно-трудовой лагерь на срок пять лет.
В общем-то это была капитуляция. 26 декабря 1935 г. рождается на свет очень любопытный документ-заключение оперуполномоченного 5 отдела Харьковского Областного Управления НКВД Решетнева, рассмотревшего дело на Солимчука.
Он в нем пишет следующее: 'Принимая во внимание недостаточность собранных материалов для предания Солимчука суду Военного Трибунала, полагал бы следственное дело ?1706 на Солимчука Антона Петровича направить на рассмотрение Особого Совещания при НКВД СССР с ходатайством o заключении его в ИТЛ на срок пять лет.'
С выводом согласились начальник 5 отделения ОО ХОУ Барбаров и зам. начальника ХОУ Семенов. Помощник Военного прокурора Округа Александров санкционировал это решение.
То есть, работники ХОУ видели некачественность следственного дела, но считали нужным прикрыть промахи Гравеля и Назарова решением Москвы.
Но тщетно.
8 января 1936 г. в Харькове дело снова 'взвесили и нашли очень легким'.
'В октябре месяце дело было завершено и направлено в судебные инстанции, но Харьковское Управление НКВД дело вернуло на доследование.
...Обвинительное заключение составлено 3 декабря, в то время как дело фактически закончено еще не было.
...На протяжении всего следствия допросы производились поверхностно, а следствие интересовалось ненужными деталями.
...В протоколе от 26.7 задан совершенно ненужный вопрос: 'Какие города находятся ближе всего к вашему селу?'
...Вместо конкретного изобличающего Солимчука вопроса на допросе 7 августа ему задается оперативно безграмотный вопрос: 'Расскажите о вашей деятельности против интересов СССР во время нахождения в Польше' и отрицательным ответом обвиняемого заканчивается допрос.
Также совершенно ненужный вопрос задан на допросе 9 октября: 'Скажите, нет ли в институте преподавателей-поляков и знаете ли кого-либо из них'.
Протокол допроса от 31.10 составлен вне порядка вопросов и ответов и по содержанию служит повторением предыдущих допросов.
Противоречивые показания Солимчука использованы для изобличения его неумело, в результате чего Солимчук не разоблачен и материалов для предания суду собрано недостаточно. Следствие без всякой необходимости затянулось, ходатайств о продлении своевременно не возбуждалось, и Солимчук содержится под стражей незаконно'.
И, как гвоздь в крышку гроба: 'Следствие проведено безобразно, с целым рядом нарушений приказа НКВД ?321 и инструкции по порядку ведения следствия, не собрано достаточно материалов для направления дела как в судебные инстанции, так и на Особсовещание НКВД СССР.
Ввиду этого постановил:
Следствие по делу в прядке статьи 197 пункт 2 УПК УССР прекратить.
Обвиняемого Солимчука из-под стражи освободить.
Следдело ?1708 направить Военному прокурору Харьковского военного округа (через Харьковское управление НКВД) на прекращение. По делу даются отдельные указания.
Пом. оперуполномоченного ОО Каганович.
Согласен: начальник 5 отделения Детинко.
Утверждаю: помнач. ОО НКВД УССР и КВО Самойлов.
14 января в Полтаве освобожден из-под стражи обвиняемый, просидевший за решеткой с 5 июля прошлого года.
Следует сказать, что ему сильно повезло, несказанно повезло, повезло настолько, что просто невозможно поверить в такое везение. Впрочем, возможность попасть под 'Польскую операцию' у него сохранялась.
Как сложилась его судьба дальше- увы, неизвестно.
'Кому хороша, а кому - ни шиша!' В данном случае 'ни шиша'-это Гравелю, оперуполномоченному НКВД, сержанту госбезопасности.
Впрочем, у него еще будет не один шанс загладить свое поражение.
ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ. Поэма о хмеле и Тухачевском, в четырех протоколах, одном постановлении и многих пол-литрах.
История началась, как и многие, так:
-По заснеженной пустыне
Ехал полк в одной машине,
Нам не страшен серый волк!
Мы - кадрированный полк!
Разумеется, это, как и всякий народный армейский фольклор, некоторое преувеличение, но какая разница - Решетиловский район летом или пустыня Муюнкумы зимой?! Читатель ведь не пробует своим организмом соответствие носимой формы и окружающей погоды. Он просто читает.
Насчет полка в одной машине тоже есть основания считать все близким к тексту. Иначе как в одной точке пространства оказались начштаба 25 стрелковой дивизии имени Чапаева, командир одного из трех стрелковых полков и батальонный комиссар из другого полка? И эта точка-не Ленинский уголок в самой дивизии и не буфет в Доме Красной Армии на революционные праздники. Собственно, в территориальной дивизии полковников-то может оказаться не сильно больше двух.
Машина ехала, ехала и оказалось, что с бензином все неблагополучно и он вот-вот кончится. А в далеком 1937 году ситуация отличалось от современной, где выезд из города может украшать сразу три заправочных станции - выбирай, где меньше разбавляют! Тогда же во всем районе могла быть одна нефтебаза, где просто так и не заправишься. Нужны всяческие ордера, фонды, лимиты и пр. ныне малознакомые народу вещи. Поэтому если нет фондов, лимитов и прочего, то и никак не заправишься. Тогда шофер или тракторист (у которого был бензиновый пускач) шел к начальнику и говорил, что надо бы, а то без никак (это если выбросить простонародные выражения). И начальник отрывал седалище от стула и старался выбить сверхплановые или получить положенные фонды на ГСМ.
Машины 25 стрелковой дивизии вряд ли были приписаны к здешней базе, но товарищи из нее знали волшебное слово, при помощи которого может открыться заветная дверь.
Слово это тайное, поэтому я его не назову, а поясню, что надо обратиться к здешней власти, она может и помочь родной армии, невзирая на всякие там документы учета и передачи ГСМ.
Оттого машина, экономя остатки бензина, стала искать дом секретаря Решетиловского райкома партии товарища Кривошеева. Видимо, топливо подходило к концу, но машина еще не останавливалась и не глохла. Секретарь райкома был дома, и что-то праздновал. Возможно, приход гостей, часть которых он знал лично.
Впрочем, об обстоятельствах дела имеются существенные разногласия, и сходство показаний начинается с того, что в доме шла пьянка и на ней обсуждали новости. Вот как- это читатель увидит дальше.
Для удобства восприятия автором слегка препарированы протоколы допросов, имеющиеся в деле товарища Матюхина. Препарирование проведено с целью выделить главное по теме.
10 июня 1937 года. Оперуполномоченный Полтавского Управления НКВД и ОО-25 Куликовский допросил в качестве свидетеля Кривошеева Федора Дорофеевича 1891 года рождения, родившегося в селе Бодаква Лохвицкого района, живущего в селе Решетиловка, являющегося гражданином УССР, секретарь Райкома партии, соцпроисхождение- рабочий. до революции - батрак, после нее- рабочий, состав семьи -жена и сын 11 лет,
И поведал он следующее:
--4 июня я возвратился с партийного съезда. В выходной день 6 числа часов в шесть-семь вечера ко мне на квартиру заехали командир 73 полка полковник Матюхин, которого я хорошо знаю, с другим военным, фамилию, которого я не знают, тоже полковником, я видел его впервые. Матюхин отрекомендовал его начальником штаба дивизии.
Помполита 74 полка я хорошо знаю, но не помню, был ли он. Может, и был.
Матюхин мне сказал, что они направляются в лагеря, но решили заехать ко мне, так у них заканчивается бензин и надвигается дождь. Мы пообедали и после выпивки я задремал тут же у стола, поэтому я не помню, что было под конец вечера. Матюхин и Зеликов продолжали пить.
--Да, рассказывал. Я говорил, что Якир, Тухачевский, Эйдеман, Рудзутак оказались врагами и арестованы.
--Матюхин и Зеликов на мое сообщение об аресте высказали удивление, как такие большие люди оказались врагами. Такое мнение высказали Матюхин и Зеликов. Киборта я не помню, был ли он.
--В моем присутствии никто сожаления об аресте Тухачевского и др. не высказывал и не возмущался. Возможно, что это было, когда я спал.
--Повторяю, что в моем присутствии Матюхин не возмущался арестом Тухачевского и Якира. Если этот разговор был, то, когда я спал.
Признаю, что я совершил большую и грубую ошибку, когда разболтал известные мне как депутату съезда секретные сведения.
Подпись свидетеля и пр.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
свидетеля Зеликова
Зеликов Петр Ефимович 1894 года рождения, уроженец г. Боровск Калужской губ., проживает в Полтаве, Русский. Гражданства СССР, полковник, начальник штаба 25 стр. дивизии, из крестьян-бедняков, образование среднее, беспартийный. В рукописной копии указано, что он кавалер ордена Красной Звезды, а в машинописной-нет.
6 июня я и командир 73 полка полковник Матюхин выехали из Полтавы в лагерь Ереськи. По дороге в Решетиловке ввиду ненастной погоды задержались и по предложению Матюхина выехали к секретарю РК тов. Кривошееву. К нему на квартиру явились в 7 часов вечера. Кривошеев нас принял и предложил посидеть.
Разговор об аресте Якира, Эйдемана поднял сам Кривошеев при следующих обстоятельствах. Он спросил: 'Слышали ли вы новость?' и затем сказал, что на съезде говорили, и в Киеве известно об аресте Якира и Эйдемана. Для нас это было неожиданностью. Матюхин интересовался мотивами ареста, на что Кривошеев сказал, что Якир арестован как шпион.
Матюхин при мне, узнав, что Якир оказался шпионом, очень возмущался, что, мол, Якир из вождей оказался подлецом. Сожаления об аресте при мне Матюхин никакого не высказывал. Я уехал раньше, в квартире оставались Матюхин, Киборт и Кривошеев, какой разговор они вели, мне неизвестно.
Матюхин остался ночевать в Решетиловке у Кривошеева.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА КИБОРТА
1937 года июня 11 дня, я, оперуполномоченный Полтавского Управления НКВД и ОО-25 Куликовский допросил в качестве свидетеля
Киборт Анатолий Францискович, 1902 года рождения, уроженец города Либава(Латвия), местожительства- город Полтава. ул. Комсомольская 25 гражданство СССР, военнослужащий, и. о. ВК 74 стрелкового полка 25 дивизии, отец рабочий. До революции - рабочий. после революции рабочий, Состав семьи-жена, дочь Лена и Светлана, образование низшее, член ВКП(б) с 1923 года, репрессиям ни до революции, ни после не подвергался. Звание- батальонный комиссар, наград не имеет, служба в Красной Армии с 1924 года.
6 июня я ехал с грузовой машиной и в результате около с. Решетиловка не хватило бензину. Я решил зайти к знакомому секретарю РПК Кривошееву, достать через него бензину. Зайдя к нему на квартиру, я застал уходящего оттуда начштаба дивизии Зеликова и командира 73 СП Матюхина, разговаривающих в передней комнате, и оба пьяные.
Зеликов сразу расспросил о дороге, попрощался и уехал в лагерь Яреськи, а Матюхин тут же взял меня под руку, отвел в угол и говорит:
'Скажи, товарищ Киборт, для чего нас так обижают?' Тут он стал говорит таким плаксивым тоном, продолжая: 'Ты знаешь Якира? Посадили в тюрьму! Тухачевского посадили в тюрьму! Ну почему!', и тут же начал чуть ли не плакать и говорить: 'Пойдем!' Повел меня в другую комнату и предложил выпить водки, налив в стакан. Я отказался, сказав, что нет желания и мне нужен бензин. Когда в передней комнате мне говорил Матюхин про арест Якира и Тухачевского, меня поразил не сам факт ареста, о котором я впервые слышал, а тон, плаксивый тон, то сожаление и даже протест хотя и пьяного Матюхина.
Войдя в другую комнату, я увидел на столе водку. вино, закуску. И кроме того за столом, облокотившись, спал секретарь РК Кривошеев.
Разбуженный Кривошеев оказался сильно пьяным, даже сильнее, чем Матюхин. С трудом узнав меня, продолжил рассказывать: 'Якира посадили в тюрьму, Тухачевского посадили в тюрьму, Эйдемана тоже, кандидата в члены Политбюро Рудзутака посадили'. Кривошеев, будучи сильно пьяным, повторял это несколько раз беспрерывно, причем этот рассказ слышала и работница, которая подавала на стол.
Я также установил, что Кривошеев рассказал это пьяному начальнику штаба дивизии Зеликову, т.к. Матюхин сказал, что когда об этом сообщили Зеликову, то он изменился в лице и побледнел. Повторяя несколько раз об аресте Якира и других, Кривошеев бросил выражение: 'Вот вы, военные, не знаете, а мне известны все военные тайны, я все знаю'. После чего Матюхин заявил, как бы раздумывая: 'Как цветы скосили!' Если Кривошеев возмущался по поводу этих врагов, то Матюхин ни разу не выразил возмущение по поводу этих врагов.
Я с большим трудом достал распоряжения о заправке моей машины и уехал. Матюхин остался ночевать.
Между тем 17 июня Матюхин был арестован.
Партийная комиссия 25 стрелковой Чапаевской Краснознаменной ордена Ленина дивизии.
НАЧАЛЬНИКУ ОО 25 СД
Выписка из протокола ?17 ДПК-25 от 22 июня 1937 года.
СЛУШАЛИ:
Конфликтное дело. Матюхин Николай Максимович. год рождения 1895, партстаж с декабря месяца 1917 года, партбилет образца 1936 года ? (пропущено автором), образование 6 классов городского училища, соцпроисхождение - из рабочих, соцположение - служащий, взысканиям разным не подвергался, в РККА с 1918 года, политработник РККА до 1927 года, с 1927 года и по настоящее время командир 75 стрелкового полка.
СУТЬ ДЕЛА
Матюхин, будучи выпивши, своими заявлениями по поводу ареста изменников и шпионов был разоблачен, а именно на квартире у секретаря Решетиловской РПК и беспартийным начальником штаба 25 СД была организована выпивка, на эту выпивку случайно натолкнулся член ВКП(б) товарищ Киборт, которому Матюхин, соболезнуя, рассказал: 'Киборт, зачем нас обижают, зачем армию обижают, арестовали лучших людей, цвет армии- Тухачевского, Якира и др.'.
Таким заявлением Матюхин противопоставил себя партии, правительству и рабочему классу, встав на позиции открытых врагов, щпионов и изменников.
Совершенно не случайным было, на протяжении командования полком и пребывания в дивизии проводил враждебную практику работы (см. протокол ДПК от 11 июня ?10)
Разбор дела проводился заочно ввиду ареста Матюхина сотрудникам НКВД.
ПОСТАНОВИЛИ:
За контрреволюционный троцкизм, соболезнование по аресту изменников, шпионов и враждебную практику работы- Матюхина Николая Максимовича из партии исключить.
ОТСЕКР ДПК-25 старший политрук Михеев
Печать.
В этот же день Матюхин давал показания следствию. И на вопрос об участии в заговоре ответил, что он свое участие категорически отрицает.
На что следователь заявил, что у него имеются сведения о разговорах Матюхина на квартире у товарища Кривошеева, поэтому пусть Матюхин пояснит, как может советский человек сожалеть об аресте заговорщиков?
--Я никакого сожаления к арестованным Тухачевскому и др. не высказывал, а также и протеста тоже самое.
--Этот ваш ответ следствие не удовлетворят.
-- Будучи 6.06. 1937 года в квартире секретаря Решетиловского райкома КП(б)У Кривошеева вместе с начальником штаба 25 СД Зеликовым. Узнали от Кривошеева об аресте Тухачевского и пр. Причем все высказывали свое возмущение против Тухачевского и др., причем я даже ругался площадной бранью и говорил, зачем они нас, гады, обижают. Причем я был тогда вполне опьянелым.
Далее следователь еще раз напомнил о том, что подследственный уклоняется от дачи правдивых показаний.
--Нет, я не уклоняюсь, я высказывался против Тухачевского.
И потом еще раз напомнил, что Матюхин неправдив и что-то скрывает.
--Я это категорически отрицаю.
На том допрос закончился.
Матюхин еще месяц содержался под арестом в Полтаве и показаний о своей враждебной деятельности не давал. Потом он был переведен в Харьков, где признался во всем. 5.10 1937 года Военная Коллегия ВС СССР приговорила его к высшей мере наказания.
В сентябре 1937 года был арестован Зеликов. К сожалению, его дело было переслано в Калужскую область, а оттого недоступно автору.
Но, насколько автор понял из ссылок в других делах, следствие затянулось, а на заседании Военной Коллегии Верховного Суда Зеликов категорически отрицал предъявленные ему обвинения и был освобожден.
Сведения о двух других участниках заговоро-водочной эпопеи у автора пока нет.
А вот теперь информация к размышлению для читателей.
ДО 4 июня товарищ Кривошеев в Киеве получает информацию о том, что ряд лиц арестованы по очень серьезному обвинению, возможно в заговоре.
Тухачевский между 26 мая и первым июня дал признательные показания. Решение о процессе принято приблизительно 5 июня.
Процесс состоялся 11 июня, Тухачевский расстрелян 12 числа (как и положено, по закону от 1 декабря).
Якир вообще арестован 28 мая.
Рудзутак арестован 25 мая 1937 года, но до приговора дошло аж в 1938 году.
Товарищ Кривошеев действительно знает все.
А еще предлагаю читателю оценить факт того, что 11 июня проведено заседание специального судебного присутствие по поводу 'военно-фашистского заговора', которое закончилось поздно ночью, а в городе Полтаве 10 и 11 Куликовский опрашивает, как это Матюхин поддерживал арестованных шпионов и предателей.
Возможно, читателей и интересует, почему это товарищи в Решетиловке разболтались и доболтались, но автора- нет. Он это видит каждый рабочий день на протяжении 32 лет. Люди пьют, болтают то, чего не стоило бы говорить, а наутро не помнят, что в пьяной поножовщине в его квартире погибло двое. Что он в пьяном виде пошел на пруд с лебедями и вступил с лебедем в рукопашную схватку, что утащил с работы множество керамических труб, которые ему нафиг не нужны, но за которые он сядет на семь лет. Таких историй хватит на пару томов.
Поэтому под песню из истории:
'Посадили в тюрьму!
Почему? Не пойму!'
мы рассказ и закончим.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. Гравель и комиссар Амчеславский.
В этом рассказе будет достаточно подробно описана технология следствия, некоторые его штампы, а также будет немного сказано, насколько хорошим следователем был Гравель. Хотя формально это не было провалом вроде дела Солимчука - дело товарища Амчеславского дошло до Военной Коллегии Верховного Суда, там данные следствия были подтверждены, вынесен расстрельный приговор, и даже попытки подследственного задействовать Мехлиса не увенчались успехов. Позднее жена его писала снова Мехлису, в Прокуратуру СССР, возможно, даже Сталину, но без эффекта. Дело было пересмотрено только после 1956 года, когда существование 'военно-фашистского' заговора было дезавуировано, как несуществующего, сначала были реабилитированы Тухачевский, Якир и Уборевич, а потом процесс пошел и ниже. Товарищ Амчеславский тоже был реабилитирован, причем достаточно быстро.
События относятся к тому периоду, когда Гравель на некоторое время был направлен в город Кременчуг, где занялся контрразведывательной работой. Город сей соперничал с Полтавой по благоустройству, культурному развитию, промышленнности, ну и воинских частей там тоже хватало. В 1927 году это были 75 стрелковый полк 25 Чапаевской дивизии, 25 артиллерийский полк и 25 саперная рота этой же дивизии (штаб дивизии размещался в Полтаве), вещевой склад УВО в Крюкове, продовольственный склад, артиллерийский склад ?27, 12 отдельный стрелковый батальон, гарнизонная хлебопекарня, 18 строительный участок, конвойный отряд ДОПР, продовольственный магазин (не исключено. что он и продовольственный склад-это одно и тоже), военный комиссариат.
Кроме того, начальнику гарнизона города подчинялись находившиеся в Александрии 21 тяжелый артиллерийский дивизион ТАОН и 2 конвойный батальон
Возможно, это еще не все, потому что воинские части из города убирались и вновь прибывали, и след их только мелькает в старых документах о том, как в двух дивизионах ТАОН (тяжелая артиллерия особого назначения) в начале 1922 года нечем кормить красноармейцев, кроме как гнилыми сухофруктами, а конский состав дивизионов получает сено по норме, только сено это прелое и некачественное и пр.
Да, к 1938 году прибавились зенитчики, сначала отдельная зенитная батарея, потом она стала отдельным зенитным артдивизионом. А в 1941 году в документах мелькают уже новые номера частей.
А раз есть воинские части, то среди их личного состава могут затесаться участники военно-фашистского заговора (вариант- военно-троцкистского), да и шпионы тоже не дремлют.
На городской пристани свила гнездо шпионская организация, работающая в пользу Японии, среди задач которой было и то, что в военное время она должна устроить диверсии на артскладе. Участники признались, что планировали это учинить, а также подорвать мост через Днепр.
Для этого одним из участников было заведено знакомство среди работников артсклада. Насчет же подрыва моста... Тут, конечно, сложно, ибо участники ни взрывчатки, ни навыков не имели. Следствие изящно вышло из положения, вписав в протокол то, что зарубежные хозяева обещали в случае войны прислать взрывчатку и специалиста.
А за местными оставалась роль неквалифицированной рабочей силы.
В исполкоме был юрисконсультант, сначала признавшийся в вербовке себя немецкой разведкой, а потом и польской. В артполку служил начальник штаба дивизиона, вслух рассказывающий о том, что Троцкий и Каменев когда-то имели и заслуги перед Советской властью.
На вещевом складе был шорник, которого польские шпионы искусили прямо в распивочной, во время принятия горячительного внутрь.
Сел за столик с бутылкой и закусью полноценный гражданин СССР, но подсел к нему шпион и смутил шпионить на Польшу. Встал из-за стола уже враг народа, которому, впрочем, на свободе ходить долго не пришлось.
Ну, а артиллерийский склад ?27 - там трудилось народу побольше.
Бывший начальник склада Булгаков и бывший помполит Кофанов (или Кофманов), арестованные не здесь, около десятка средних командиров (особенно много из мастерской 'Б' склада.) Ну и противогазная мастерская склада тоже имела трех арестованных- начальника, старшего химика и старшего лаборанта.
Дела минимум троих из них вел товарищ Гравель. Первым будет рассказано о деле военкома склада Амчеславского, обвиненияв адрес которого были скорее политиескими, ибо к производственным вопросам он прилагал усилия небольшие.
Однажды в Кременчуг пришла справка из областного города Житомира, утвержденная самим Народным Комиссаром Внутренних Дел УССР Успенским.
А в ней было сказано, что Анатолий Абрамович Амчеславский, 1900 года рождения, гражданин СССР, еврей, член ВКП(Б), ныне военком артиллерийского склада, старший политрук, разрабатывается Житомирским областным управлением НКВД как член контрреволюционной троцкистской организации с 1937 года. После ликвидации этой организации он проходил по показаниям арестованного УГБ НКВД УССР руководителя к-р националистической троцкистской организации 'Житомирский центр' Самутина Федора Ивановича, бывшего культпропа Житомирского Обкома ВКП(Б) как активный участник контрреволюционной организации.
Бывший участник военно-фашистского заговора (ныне осужденный) Рубан Иван Борисович показал:
'Со слов бывшего руководителя военно-фашистской организации в 122 полку бывшего командира полка полковника Банова мне известны следующие лица как участники военно-фашистского заговора:
Амчеславский Анатолий Абрамович, б. военком 122 полка, ныне комиссар артиллерийского склада'.
Пришла в горотдел и выписка из дела Самутина. Короткая, но несущая серьезные последствия. 'В Малинском районе, так же, как и в Савранском, на такой основе сформировалась аналогичная к-р националистическая троцкистская группа в составе следующих лиц:' И под номером три: 'Амчеславского, моего заместителя, потом помвоенкома полка в Хмельнике, из армии изъят как троцкист'.
Дальше печать областного управления НКВД, 'Верно' и подпись.
Третий документ тоже был значителен и еще более интересен. Это выписка из протокола партийного собрания Владикавказской пехотной школы от пятого января 1928 года, где политрук Анатолий Амчеславский рассказывает в числе трех бывших оппозиционеров, как он порвал с оппозицией.
'Я в школе недавно и свои взгляды высказывал в Ростове. Я считаю обязанным сказать правду. Первое несогласие с Центральным Комитетом партии у меня выявилось по вопросу о китайской революции. 'Лозунг Советов' мне казалось, что ЦК партии выдвинул тогда, когда революция шла на убыль. Мне казалось, что оппозиция выдвинула его своевременно. Я не был согласен и с вопросом внутрипартийной демократии, считал возможным опубликование платформы оппозиции. Эти два вопроса я считал главными. Свое несогласие с оппозицией в других вопросах, например, о зарплате, я подчинил этим двум и примкнул к оппозиции. В ноябре 1927 года в Ростове я голосовал против тезисов ЦК. Голосовал против исключения лидеров оппозиции. Я считаю, что мои взгляды были ошибочными и сейчас решения Съезда партии ликвидировали мои сомнения.'.
Далее следовало решение собрания, что оно принимает заявление бывших оппозиционеров об их идейном разоружении и напоминает им, что они должны активной своей работой доказать, что изжили свои меньшевистские взгляды. Кроме того, им предлагалось в двухмесячный срок опубликовать в печати свое мнение об отходе от оппозиции и подать в бюро коллектива тезисы по тем вопросам, в которых они были ранее не согласны с партией и научно обосновать в них правоту партии и неправоту оппозиции.
Выписка из протокола заслуживала быть приведенной тут и сильно утяжеляла участь товарища старшего политрука. Ведь, согласно ней, он еще до 1928 года поддерживал оппозицию, потом раскаялся в своей деятельности и был прощен. И вот-рецидив. Оттого рецидив оппозиционных деяний мог закончится очень плохо. Но в этой выписке был один, но крайне существенный изъян. Анатолий Абрамович никогда не бывал и не служил во Владикавказе в тамошней пехотной школе, оттого на этом собрании в ней в чем-то каяться не мог.
Каялся какой-то другой Амчеславский, хотя тоже Анатолий, но это еще предстояло узнать следствию. Впрочем, в составленной сержантами госбезопасности Мармачем и Гравелем бумаге Анатолию Амчеславскому и так светило немало- статья 54, части 1 'б', 7 и 11. Это стандартный набор частей статьи для участников военно-фашистского заговора. Такая гремучая смесь пахла расстрелом.
Выражаясь сухим языком, перед нами технология работы НКВД. В далеком Житомире или близком Крыжополе заканчивается дело по политическим обвинениям имярека. В конце его вшивается бумага, где перечислены проходящие по делу иные контрреволюционеры. Часть из них уже обезврежены, то бишь под следствием или ...ну, понятно, что с ними. И есть те, до которых карающая рука пролетариата еще не дошла. Они в списке тоже есть, но с приписками, что кто-то из них 'устанавливается', то бишь неизвестно точно, где сейчас этот враг находится. Есть и другие, местонахождение которых известно. В данном случае в делах Самутина и Рубана таким будущим врагом, место пребывания которого известно, и оказался Амчеславский. Поэтому минимум два документа по нему достигли цели. После этого, ходя на службу или в театр, старший политрук мог в любой момент встретить сотрудников НКВД, которые пришли его арестовывать.
Автор не знает, как именно Амчеславский ощущал угрозу, но есть один не всякому понятный факт. При обыске у старшего политрука найден пистолет, в котором имелось всего два патрона. Это признак подготовки к самоубийству, и не один будущий суицидент из военных сделал так перед тем, как расстаться с этим миром. В старые добрые времена патроны были таковы, что не гарантировали 100 процентного срабатывания. Поэтому оставлен второй - то, что он тоже не сработает при нажатии на спуск, уже менее вероятно.
Материалы докладываются начальнику городского отдела НКВД, он дает добро, после чего подключается городской прокурор, дающий санкцию на арест.
Это тоже содержится в деле, но при том имеется достаточно серьезный прокол.
'В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) ? 1232/191 'О порядке производства арестов' от 17 июня 1935 г., аресты по всем без исключения делам органы НКВД должны были согласовывать с соответствующим прокурором. В соответствии с тем же постановлением, приказом НКО ? 006 от 3 февраля 1935 г. и 'Положением о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА' от 22 сентября 1935 г., аресты органами НКВД всех командиров и начальников от командира взвода, им равных и выше должны были производиться только с разрешения наркома обороны'.
В 1937 году некоторое время такое разрешение давали военные советы округов и флотов, но потом право это было у них изъято.
В данном деле 1938 года нет никаких упоминаний, что арест военкома артсклада (считался политработником дивизионного уровня) санкционирован Ворошиловым или его замами.
Очевидно, он входит в число тех, кто был арестован без такой санкции. Их тоже было немало.
Итак, 14 марта 1938 года был подписан ордер на арест Амчеславского, и
старший политрук попал в узилище на нынешней улице Победы. Тогда она была еще улицей Розы Люксембург. Город Кременчуг при царе был уездным городом Полтавской губернии, но не забывал того, что некогда являлся губернским центром. До идеи 'порто-франко' он не дозрел по географическим причинам, но упорно стремился перещеголять Полтаву своими достижениями. Одним из них было то, что тюрьму в нем построили вместимостью, полагающейся только губернским городам. Сермяжная правда в этом была, поскольку если очень значительная часть деловой жизни губернии протекает тут, то и преступный элемент сюда явится 'в рассуждении, чего покушать'. Потому городские власти и слегка ловчили: когда опасались, что губернское начальство косо взглянет на попытку поравняться тюрьмой с губернскими городами, построили в ней три небольших корпуса нужной вместимости, а потом, когда опасаться перестали, так старые корпуса снесли и построили новый, двухэтажный, большой вместимости. То есть 220 'койко-мест' на двух этажах- 40 камер общим объемом 213,8 кубических сажени.
Тут им немного не хватило полета фантазии, оттого в корпусе и при царе было тесно, а после гражданской войны особенно. Хоть в Кременчуге, хоть в Полтаве сидели 400-1000 человек на 230 оборудованных местах и было им тесно, особенно в Полтаве с тысячью заключенных на те же кубические сажени. Оттого была проведена 'разгрузка' мест заключения. Означало это, что комиссия пересмотрела все дела и выпустила, кого было можно.
Тем не менее в 1924 году заключенных было 323 человека, отбывавших здесь назначенное народным судом.
В те далекие времена с местами заключения было настолько нехорошо, что сидеть за решеткой -это была привилегия. Значит, ты совершил нечто особенно выдающееся. И даже позже, 'в марте 1928 года правительственная инструкция фактически потребовала от народных судов осуждать мелких преступников к принудительным работам без содержания под стражей. В результате всю первую половину 1930-х годов доля осуждённых народными судами к принудительным работам превышала 50%. В 1930 году 20% всех убийц, 31% насильников, 46,2% грабителей и 69,7% воров были осуждены к принудительным работам без содержания под стражей.'
Такая ситуация и побудила к реанимации системы ранее существовавших лагерей принудительного труда (иногда называвшихся и концентрационными), поскольку позволяла создать значительное число 'арестантомест' без значительных затрат на капитальное строительство.
Но это случилось потом, а пока, чтобы заключенные не так теснились, был организован филиал на полсотни человек, и сельскохозяйственная колония- еще на 15-20 человек. Филиал отличался отсутствием порядка и в нем из полусотни заключенных в бегах постоянно числилось 10-15. Из сельхозколонии не бегали. Там подбирался народ посерьезнее, и не зря. Несмотря на то, что на пропитание узникам деньги и продукты выделяли, но, как и всегда, эти деньги нужно было получить и реализовать. А узник не желает знать, отчего деньги, выделенные на его питание, не могут быть перечислены банком или как-то еще не дойти до адресата. Ему вынь да положь 1 фунт 24 золотника хлеба,
1,06 золотника подболточной муки, 32 золотника мяса или рыбы, 32 золотника крупы, корнеплодов 48 золотников, картофеля 1 фунт, соли 5 золотников, сахара 3.2 золотника, чая - 0.2 золотника. Фунт тогда составлял 409 грамм, а золотник 4.2 грамма.
Начальник БУПР (так называлось тогда городская тюрьма) регулярно требовал от городских властей положенного и добивался. А входящая в его состав сельхозколония немного облегчала положение арестантов. В соседнем районе выделялась земля - 60 десятин, работая на которой, арестанты зарабатывали добавку к пайку. Обычно земля делилась на четыре клина- пар, яровые, озимые, картофель. Восемь десятин числились как усадебная земля. После уборки урожая землю отбирали, а на следующий год давали новую. Жили сельхозколонисты в нескольких сельских хатах.
В ведомости пайка еще упоминаются огурцы, фасоль, кофе, но нормы их не указаны вообще. Автору один раз попадался документ 1924 года о том, что два фунта кофе были закуплены и оприходованы. Кто их потребил и за какие заслуги- пусть читатель сам рассудит в меру своего идеализма. Должен сказать, что к потреблению кофе надо приучать, потому впервые попробовавший его сельский хлопец может и сказать, что: 'Какую гадость (политкорректная замена его выражения) вы мне дали? Дайте нормального чаю Высоцкого! Или того, что у нас в селе пьют, когда чаю нет!' Это Рязанский концлагерь, имея несколько мешков кофе, мог поить сидящих там пленных белых офицеров- ценители найдутся.
Потому жители основного корпуса жили не так плохо, по сравнению с царским временем. Столов не всегда хватало, но зато провели электрическое освещение. Появилась библиотека из 370 томов, организован театр имени доктора Гааза, в котором ставили пьесы силами заключенных.
Но уже в 1929 году с местами стало опять нехорошо
5 марта этого года там было 745 человек,
15 апреля -894,
20 апреля 913,
28 сентября 785,
На 15 апреля из 894 человек:
299 отбывали лишение свободы без строгой изоляции,
165 со строгой изоляцией,
358 человек были подследственными.
Один был голодающим.
На тот момент, как и прежде, заключенные содержались в главном здании,
филиале, сельхозколоний было уже две- в Глобинском и Жужмановском районах.
Глобинская колония выросла (в апреле там было 35 человек).
Филиал тоже подрос 147 человек на 20 апреля.
А это означает, что главный корпус опять перегружен.
По голодающим-их было много, рапортички сохранились за большую часть года, и они показывают, что голодовки протеста были массовыми. На первой странице указывалось, сколько их голодает вообще в числе прочей статистики, а на обороте писалось уже подробно- сколько голодает, по какой причине и пр.
Например, 30 мая голодающими числилось 11 человек.
28 мая имеется список объявивших смертельную голодовку,
но про умерших -указаний нет, были ли они вообще.
Из причин- в основном указывается, что голодающие заявляли, что ни в чем не виноваты (формулировки разные, но смысл именно этот).
30 ноября- в списке числятся 8 человек еще голодающих, 11 прекративших голодовку, и присоединившихся к голодовке 12 человек (они числились за ГПУ).
1 марта 1930 года.
Велико-Жужмановская колония-26 (это осужденные на срок до 1 года 5 месяцев)
Глобинская сельхозколония- 10 человек
Глобинская сахароварня- 35
Промышленная колония- 42 человека
Все вышеперечисленные с тем же сроком.
Заключенные в главном здании с тем же сроком 15 человек.
Заключенные в главном здании со сроком до 3 лет- 13 человек.
Заключенные в Жужмановской колонии со сроком до 3 лет-11 человек.
Еще один список осужденные на срок до 3 лет (но без уточнения)-16 человек.