Аннотация: Наши герои собираются в глубокий тыл врага. Во всех боевиках, особенно фантастических, в таком эпизоде нужно показать, насколько мы круты и как модернистски вооружены. Собственно - всё.
Анди Дрэгон сидел за столом гостиничного номера. Он писал письмо и плакал. Впервые за несколько лет он дал волю слезам. Он давно уже смирился со всем тем, что философы называли Жизнью. Просто сегодня был необычный день - он получил письмо из дома. Это было письмо от отца, письмо, которое ушло в Тьер-Туа, потом в столичный почтовый департамент, потом на фронт и так дальше, то теряя, то находя след адресата. Сегодня Дрэгон получил его. Отец писал не очень много, поздравлял с окончанием Университета, о чём-то спрашивал, но это было и не важно:
"...Теперь у тебя есть своя собственная самостоятельная профессия. Это даёт тебе право принимать самостоятельные решения в определении своей будущей жизни. Горячо желаю, чтобы тебе всегда было дано пользоваться этой свободой мудрым и правильным образом. Для твоего возраста от тебя требуется очень многое. Я столь же горячо надеюсь, что в будущем ты не будешь пренебрегать и советами своих родителей. Конечно, мысли и планы родителей тоже могут быть неверными, и мы должны передать это на Божье усмотрение, то есть, кому именно Он дарует наилучшую мысль. Но, исходя из своего опыта, могу сказать тебе одно, что в моей жизни, если я забывал регулярно молиться, то всегда что-то шло не так, как следовало. Пусть это никогда не случится с тобой! Особенно в теперешнее время, которое может принести тебе много опасностей. Не забывай молиться, и молиться о лучших днях! Возможно, что каким-то образом тебе придётся снова пройти через весь процесс выбора карьеры и подготовки к ней. Я надеюсь, что ты сможешь избежать этого. Но знает только Бог. Моё благословение и мои молитвы будут всегда с тобой!"
"Какой же я неблагодарный сын! - в сердцах думал Анди, - Отец ведь любит меня. По своему, конечно, но любит... Да, он не желал слушать меня, но ведь любил. Он никогда не понимал меня, но ведь любил"
Башенные часы пробили полночь. Дрэгон скомкал и выбросил пустой в помарках лист, взял новый и написал: "Дорогой отец! Матушка! Вы уже, наверное знаете, что по окончании университета, я отправился вольноопределяющимся на фронт..."
В принципе Дрэгон был прав - нужно было всё подробно написать родителям, во всём признаться, где надо - покаяться. Тем более, что время ещё позволяло. Писательский пул покамест был в Столице, а вместе с ним в столичной гостинице сидел и рыцарь Ударяющий-молотом-в-слиянии Анди Дрэгон. Можно было думать, писать и переоценивать.
В это время в окно соседа Дрэгона стукнул крылом аспидно-чёрный нетопырь. Штора отодвинулась, скрипнула створка окна, и темнокрылый посланник влетел в номер. Маленький и плюгавый человечек принял нетопыря, снял с его лапки миниатюрный свиток и отпустил крылатое существо назад в ночное малозвёздное небо.
Человечек развернул свиток и стал читать послание. Потом он кивнул сам себе и принялся открывать стенной октан. В октане находился большой пыльный гроб. Судя по слою пыли и паутины, гроб простоял там лет десять.
- Наконец-то! - вздохнул человечек и принялся стирать пыль с гроба, - сколько лет! Вы спите, а я лишь караулю Вас, питаясь всякой падалью на панелях...
Управившись с толстым слоем пыли, человечек достал маслёнку и принялся промасливать многочленные шарниры, соединяющие крышку с основным остовом гроба. Пройдя маслёнкой каждое сочленение, плюгавый человек осторожно открыл крышку гроба и, увидев находящееся там тело, улыбнулся и благоговейно прошептал:
- Хозяин!
ДЕТИ ЖЕЛЕЗНЫХ БОГОВ
Из Гатторн-Гемюндавичуса отец Аркадиус отбыл в Мариданиловск. Там он должен был провести инструктажи с капелланами и отобрать из присутствующих нескольких сэлистэнов для экспедиции. В принципе штат духовных лиц на тот момент у него был укомплектован на половину (практически вся старая ыыльзлендская гвардия). Однако подобная перемена мест была на пользу. Новички были смышлёными и активными. Признаться, Вице-Папа даже подумывал несколько обновить штаты (многие ыыльзлендцы ссылались на возраст и просили отпустить их на покой). Военно-монашеская атмосфера Гатторн-Гемюндавичуса располагала к вечерним моционам и утренним прогулкам, тем более, что имя отца Аркадиуса, епископа Ыыльзленда, имеющего титул Вице-Папы привлекало массу любопытствующих и целую библиотеку сплетен.
- Святой отец! Святой отец! - бывало, подскакивал к Аркадиусу какой-нибудь новобранец.
- Да, сын мой, - Аркадиус обычно останавливался и принимал позу благосклонного исповедника.
- Можно вам один вопросец? - заискивающе спрашивал подошедший.
- Пожалуйста, сын мой!
- А, правда, что вы в Ыыльзленде водили дружбу с раввином? - вот уже вокруг новобранца останавливались другие бойцы.
- Правда, сын мой.
- Его звали случайно не Шишманом? - толпа вокруг беседующих разрасталась.
- Именно, сын мой.
Наступало время кульминации. Новобранец задавал Главный вопрос дня:
- И этот Шишман создавал глиняных големов, которых потом мог оживить и отправить на какое-нибудь задание?
Толпа замирала и, затаив дыхание, ожидала сенсации.
- Обычно, они выполняли домашнюю работу, - буднично отмахивался отец Аркадиус, - Хотя однажды мы с Шишманом верхом на этих самых големах взяли штурмом замок!
- Ах! - взбудораженная и поражённая толпа тут же начинала шушукаться и бурлить, - Так, значит всё правда!
- Что, правда, друзья мои? - совершенно невинно спрашивал окружающих святой Аркадиус.
Тут из толпы появлялся обычно "самый знающий" и спрашивал напрямую:
- Что голем Шишмана служит у вас на посылках, но только в летучий корабль его не берут - тяжёлый сильно?
- Да, - отвечал Аркадиус, - Поэтому он пойдёт пешком и встретит нас уже где-нибудь за Перевалом.
Про всех этих големов, Ыыльзлендских русалок и другие чудесные приключения отца Аркадиуса придумывал господин Алекс дю Нобаг, помощник не менее знаменитого мастера Леда - создателя летающих кораблей. Они с отцом Аркадиусом неимоверно сблизились и подолгу предавались философским беседам о Сущностях и Трансформациях. Дойдя до идеи альтернативных событий, дю Нобаг навскидку рассказал несколько биографических и исторических событий с несовпадающими финалами. Всё это услышала служанка и спустя ровно восемь часов, все эти истории стали достоянием общественности. Более того, даже в таком заштатном и откровенно небольшом городке, как Мариданиловск, нашлись свои свидетели тех или иных событий!
Короче вечерние посиделки Аркадиуса и дю Нобага стали традицией, а разговоры об Ыыльзлендском чудотворце - скучной обыденностью.
Как-то, сидя за столиками на веранде, просвещённые сотрапезники увидели странный экипаж. Через лагерь по перспективной дороги ехал большой багажный вагонбург. Четыре лошадки с высокими плюмажиками, возница странного плюгавого вида... Странно, что у экипажа не было соответствующего сопровождения (в таких служащие обычно перевозили казну или архивы). Если же это был частный вагонбург, тогда было не понятно, что за хозяин путешествует со столь большим багажным экипажем.
Алекс дю Нобаг долго всматривался в лицо плюгавого возницы, потом сказал:
- Где-то я его уже видел.
Спустя всего три дня в Вернигуруде стало известно, что после рождественского отпуска всех бывших офицеров go-as-you-please направляют на курсы для переподготовки. Такие курсы размещались во всех военных округах. Для тыловых зон строились специальные типовые городки Фрайваальд-Графнсберг. Этот небольшой городок в гористой местности считался курортом, и офицеров размещали в одном из многочисленных санаториев для выздоравливающих военных. Занятия проводились по утрам и продолжались всего три-четыре часа в виде лекций или военных игр на ящиках с песком. Находясь там, де Шабан встретил своего старого товарища, пост-капитана от кавалерии Хайнана. Как выяснилось, с весны прошлого года он командовал второй ротой полка go-as-you-please в пехотном звании обер-лейтенанта на перевале Угрюмого мастера. От Хайнана Лайон узнал, что из сорока офицеров, находившихся в полку с начала его карьеры в части осталось только трое. Все остальные были убиты или ранены.
В санатории имелись лыжи. Поэтому некоторые из офицеров ходили на лыжные прогулки, если позволяла погода, и снег был подходящим. Гористая местность предоставляла хорошие возможности как для катания на лыжах, так и для пеших прогулок. Фрайваальд-Графнсберг не был таким изысканным курортом, как Вернигуруд. Никаких развлечений там не было. После ужина Хайнан и Лайон вместе с артиллеристом, обер-мажором Сильвестром, проводили какое-то время втроём, а потом шли спать. Большинство офицеров прибывавших в санатории были отозваны прямо с передовой. Их почти нечеловеческое напряжение, продолжавшееся последнюю неделю, привело к огромной потребности во сне. Иногда после десяти часов ночного сна многие офицеры снова ложились в постель уже после обеда и спали ещё четыре часа до ужина. Таким образом, достигалась настоящая цель этих курсов, то есть откармливание и восстановление. Кроме того, в Фрайваальд-Графнсберге был вполне приличный провинциальный театр.
После пяти недель, проведенных в Фрайваальд-Графнсберге, началось распределение - часть сформированных "условных" бригад (штата офицеров пока ещё без рядового наполнения) отправили на север в западный Мунграхт. Их места занимали вновь прибывшие отпускники. Среди них и оказался отец Аркадиус с новым штатом капелланов и сэлистэнов. Он рассказал, что наткнулся на интересное местечко неподалёку отсюда, где встретил командира роты "выздоравливающих" Клауса Элеввсиппа, у которого была отдельная комната в доме содержателя гостиницы Потлера. Ещё одним новым знакомым был лейтенант Хеккельсан, член хорошо известной семьи, владевшей мастерской по изготовлению кардинальских шляп в Ивдессе.
В одно из воскресений отряд под руководством Вице-Папы съездил в поместье Махач-Шенберг-Манефу навестить старого товарища вечного курсанта Бормана из Семильи. Он был ранен во время первой же фронтовой стажировки, и у него не сгибалось колено. В другой раз поезд отпускников, вместе с двумя актрисами театра Фрайваальд-Графнсберг, совершили поездку на плотину в Франкенштейн.
КАБЕРНЕ И ГАЛЛИРАТИЙ ИДУТ НА ВОЙНУ I
- Господа! Мы все слишком много едим. Представьте себе, я поел так, что не могу втянуть живот. - генерал Каберне немного попозировал, и потом (так исключительно ради самолюбованья) добавил, - Надо хоть немного поберечь деньги.
- Воистину, у кого есть деньги, тот владеет женщиной, а кто владеет женщиной, способен управиться и с мужчиной, а? - засмеялся Галлиратий и ткнул, зардевшегося камерпаж-бухгалтера в маленький гульфик.
- Разрешите мне представить и рекомендовать вам, генерал, - продолжал Галлиратий, - это мой финанс-управляющий Иоганн Нейма Кхмерка Блох.
- Да? - то ли вопросил, то ли удивился Каберне.
- Вы знаете все эти приданные нам подразделения (Галлиратий ухмыльнулся). Я тут договорился, и мне всё подразделяют и подразделяют! А мой Кхмерка - тоже герой! (Он снова ткнул бухгалтера в гульфик) Трижды в бюджете компании заложил расходы на одно и тоже подразделение. Так, что у нас с вами подразделения медленно превращаются в выделения! Ха! Ха! А?
- Выделяет или отделяет? - уточнил Каберне, ловко расправляясь с лобстером.
Это замечание привело Галлиратия к серьёзному выражению лица и рукам, сцепленным в замок. Он начал:
- Не совсем. Позвольте, я вам объясню? Видите ли, отделяя, вы одних (меньшинство) разводите от других (большинство). А, выделяя, я оставляю стоять некоторых, заставляя опуститься на колени всех остальных...
- В этом есть нюанс... - Каберне покивал головой и даже воздел брови вверх, но так ничего и не понял. Дабы не выглядеть идиотом, он поднял над столом вилку и сообщил, - Да, вот такая деликатная тонкость.
На самом деле, Каберне праздновал - он был бесконечно рад, что ежегодное прошение об отставке было традиционно не удовлетворено. Более того, ему добавили довольствия и пенсион к чину, которого с нетерпением он ожидал. Потом к нему приехал какой-то старый знакомец с поздравлениями.
Обнялись, поцеловались, сели. "Малой! - закричал радостный Каберне, принимая сувенир, - подай скорее... знаешь?" Гость, понятно, думал, что подадут вино и закуски; но как же удивился он, когда человек подал хозяину календарь и тот начал что-то писать в нём. "Что вы это делаете?" - "Отмечаю, братец, кто приезжал ко мне с поздравлением или присылал поздравлять". - "Да для чего же это?" - "Для того, что когда умру, так бы знали, к кому послать похоронные билеты". = В этом был весь генерал, простите, нынче уже генерал-аншеф Каберне.
Сейчас он со своим новым заместителем тоже генералом изволил кушать в фешенебельной ресторации на окраине старого города Столицы. Он и не подозревал, что пытливый ум и острый глаз писателя Ана ля Птица уже наблюдают за этой странной троицей (ну, два генерала - это понятно, однако, что делает рядом с ними бухгалтер?)
Фрайваальд-Графнсберг. Командиром резервного батальона был капитан Брандт. Лайон и Аркадиус называли его между собой "штурмовиком". Батальонным адъютантом был лейтенант "Мыши", более известный, как кузен Ди, который вёл обширную переписку с маркизом Лосем, находящимся на сборах следопытов, доном Рыжкони и герцогом Ле Жженом, которые были в полигонных лагерях и не отходили ни на шаг от своих будущих бойцов, а также с доном Мигелем, который в это время скрывался в одном дне пути, прикрываясь чином адвоката в Эгере.
В то время одна маршевая рота каждый месяц отправлялась на северное побережье Мунграхта, где недавно призванные резервисты старших возрастов и совсем молодые солдаты проходили дополнительную подготовку. В этом месяце Аркадиус назначил кузена Ди сопровождающим. После того как тот получил необходимые документы, Вице-Папа отвёл "Мыши" в сторону и дал полные и крайне уместные рекомендации для отбора хороших мичманов.
Однажды с инспекцией Фрайваальд-Графнсберг посетила донья Ирма с экскортом. Она была крайне требовательной и повсюду выражала своё великое недовольство. Нет-нет, в глаза она почти всё хвалила и жала руки всем ответственным лицам, но как только те отходили в сторону, тут же принималась их ругать, на чём свет стоит. Кроме того, донья Ирма посчитала своим долгом собрать и переврать все местные сплетни, чем сильно осложнила жизнь и взаимоотношения местного бомонда. Однако, самое страшное произошло тогда, когда у этой деликатной дамы вскочил на лице или на руке прыщик. Донья Ирма увидела, испугалась и в ту же минуту послала за доктором. Доктор Вадимас де Крени, заведующий офицерским санаторием, сам весь степенный, серьезный человек, осматривая это, тут же потребовал чернил и бумаги, крича: "Скорее, скорее! Боюсь, чтобы не зажило, пока напишу цену и рецепт".
Госпожа Ирма была возмущена и попыталась попенять доктору Крени, тот в ответ удивился и стал спрашивать её о здоровье вообще.
- Уж увольте меня от этих вопросов, - ответила она, окончательно расстраиваясь, - у меня на это есть доктор, который ездит ко мне ежемесячно и которому я плачу по шести сотен золотых за год".
Потом, это был очередной не её день, она снова столкнулась с доктором Крени на панихиде. Отца Аркадиуса, ради которого донья Ирма и соизволила покинуть Столицу, к сожалению не было. Вместо него службу вёл падре Ведрополус. Сначала Крени опоздал, потом сел невдалеке от Ирмы, долго и громко шушукался, а в финале службы, проходя мимо падре, спросил:
- Часто ли трудитесь, батюшка у нас на похоронах?
- По вашей милости, - отвечал с поклоном священник и ввиду некоторой заминки обнёс донью Ирму облаткой.
Вечер следующего дня нанёс донье Ирме сокрушительнейший удар - к ней прибыла донья Хильда. Более того, она затмила всех, разослав приглашение на благотворительный концерт. На следующий день в местном театре все гости слушали музыканта, которого донья Хильда выписала из Столицы, обещая щедро вознаградить его за труд. Конечно, этот плюгавый ничем не интересный музыкант вряд ли мог наделать столько шуму, но все прекрасно понимают, что в провинции достаточно написать на афише слово "Столичная знаменитость" и всё. Ты звезда! И даже если твоя музыка абсолютна вредна для ушей, весь этот местечковый бомонд будут слушать её, как волшебную блок-флейту Орфея. Когда же дело дошло до расплаты, Хильда устроила целый скандал и ничего не дала в гонорары. Музыкант принялся на это громко жаловаться.
- Мы с тобой квиты, - отвечала она, - ибо ты утешал мой слух приятными звуками; а я твой - приятными же обещаниями.
Тут же газетчики накинулись на этот скандал и статьи о путешествии доньи Ирмы отошли на второй план! Теперь кругом была только Хильда, и плебеи её цитировали! "Я ничего не имела бы против музыки будущего, если бы музыканты не заставляли бы меня слушать её в настоящем". Надо было что-то делать!
НАКАЗАНИЯ И ПООЩРЕНИЯ
Пиком противостояния двух конкурирующих корпораций (доньи Ирмы и доньи Хильды) стала пропажа фрейлины. Донья Ирма подняла скандал, но газетчики, падкие на дешёвые сенсации выжидали исхода критического положения. Заподозрили, понятно, офицеров. Гвардия гвардией, но ведь бывшие go-as-you-please! А волка, как известно, сколь ни корми, а от разбоя не отучишь!
В санаториях моментально начались проверки. До семи утра и после одиннадцати вечера, когда уставшие люди спали, к ним стали вламываться комендантские караулы. В расписаниях занятий появился курс из учебки "Общие принципы казарменного общежития" (первой парой!). Каждое утро не к месту поднятые офицеры слушали какого-нибудь очередного Дисциплин-мастера, который тусклым гнусавым голосом зачитывал или комментировал уставы:
- Пристойное пение допустимо, если с этим согласны товарищи по казарме. Популярные песни, затасканные шлягеры и песни непристойного содержания не подходят для солдатского репертуара. В казарменном помещении, т. е. в доме солдата, должен всегда соблюдаться безукоризненный порядок и чистота. В отношениях между солдатами должен быть принят товарищеский тон, чтобы они могли уживаться друг с другом. Обед - это совместный приём пищи как по технической необходимости, так и по причинам военного порядка и развития товарищеских отношений. К столу солдат приходит с чистыми руками, чистыми ногтями и причесанными волосами. За столом он сидит прямо, не гремит посудой, ведёт себя в высшей степени прилично, воздерживаясь от ненужной болтовни.
Просьбы медицинского персонала оградить отдыхающих от этого дисциплинарного террора ни к чему не приводили. Новые трибуны и центурионы, а в союзнических войсках - префекты жёстко взялись следить за субординацией и дисциплиной. В санаториях прямо на общих обеденных столах прибили таблички с цитатами из Полибия, в них тот упоминал о проступках, которые карались смертью: "самовольный уход с караульного поста или неявка в караул (в ночное время), воровство, ложное свидетельство против товарища, трусость или бегство с поля боя и оставление оружия, а также совершение проступка после того, как солдат уже был за него наказан четыре раза".
Правда были и хорошие новости, Император подписал новый реестр материальных наград. С первого Мармуша заслуженным солдатам расширяли на два акра премию земельным участком, денежная награда для отслужившего весь срок теперь составляла сумму в двадцать сотен золотых, только компанию - двенадцать сотен, за службу по призыву восемь, ветеранам вспомогательных войск предоставлялось право имперского гражданства со всеми вытекающими отсюда льготами. Диплом об этом вырезался на медной дощечке, которая затем хранилась во дворце Правосудия. Всем полководцам пообещали победные памятники (до этого главной наградой, которую получал военачальник, было право на триумф) и украшение своего шлема и герба венечной короной . Солдатам за доблесть и подвиги разрешили брать часть военной добычи, также больший суточный оклад или удвоение месячного жалованья, особенно пайка. Отличившимся солдатам присваивался чин оруженосца и вручались особые знаки отличия: одноцветные и двуцветные вымпела на серебряных палочках.
Однако шедшие плановые и внезапные проверки результатов не давали, а у доньи Ирмы продолжали исчезать фрейлины (по одной в неделю). Странность ситуации и её неопределённость, конечно же, вытеснили с первых полос газет конкурентку Хильду, но крайне неблагоприятно отразились на общем имидже двора Ирмы. Дошло до того, что последняя отправила своих пажей на поиски генерала Гуама фон Шнайдера. В письмах она подробно сообщала о происходящих событиях и заклинала генерала прибыть к ней и разрешить сложившуюся мистификацию.
Генерала нашли быстро. Волею судеб он инспектировал гарнизон Саар-Меца, в котором готовились экспедиционные группы номер шесть и восемь. В отличие от первой и двенадцатой "лётных" групп, шестая и восьмая были горными экспедициями.
Прочитав послание от доньи Ирмы, генерал Шнайдер скуксился, но ехать всё-таки решил.
Когда столичная жандармерия взяла под колпак всех мало-мальски известных развратников, а во всех тыловых зонах заработали дисциплинарные части, количество уголовных и административных правонарушений резко устремилось к нулю. Тем не менее, фрейлины так и продолжали исчезать. Причём "шутник", как прозвали его следователи, "убирал" девушек только из стана доньи Ирмы. Лагерь Хильды пока был не тронут. Офицеры оказались не только чисты, но и порядком раздражены (ничего себе отдохнули - под постоянной слежкой и административным следствием). Кортежам доний было отказано от постоя уже практически во всех курортных городках, сам Государь собственноручно в личных письмах просил, умолял и приказывал дамам вернуться ко двору.
ТАРАКАНЫ И ЧЕРЕПАХИ
С этого момента противостояние приобрело воистину карикатурный размах. Особенно ситуация оказалась на руку журналистам - писать теперь было практически не о чем, разве что о двух враждующих женских корпорациях. Впереди всех по эксклюзивным репортажам и интервью был безусловно Ан ля Птиц здесь и Асисай Муаринд - в Столице. К тому же благодаря определённым связям, Ан ещё и умудрился брать отдельные комментарии у офицеров и инженеров Особой зоны, которых затянувшееся пребывание дам уже изрядно бесило. Качество этих комментариев, их многозначность и личное отношение респондентов к этим дамам вполне отвечало растущему коммерческому спросу печатных изданий повсюду.
Фон Шишбургер прочёл новый памфлет ля Птица, просмеялся и вышел из туалетной комнаты, по традиции имевшей название "Мужского клуба"
- Господин барон! - вошёл ординарец, - К вам корреспондент.
- Кто?
Ординарец всмотрелся в визитную карточку и прочитал:
- Ан ля Птиц.
- В самом деле? - просиял лицом Максимилиан, - Зови! Что же это... Зови.
Шишбургер засуетился, набрасывая на себя походный плащ.
- И чего-нибудь на стол нам поставь, - крикнул он в след удаляющемуся ординарцу.
Вошёл ля Птиц:
- Здравствуй, мой старый amigo! - полез обниматься фон Шишбургер, - Проходи, садись. Рассказывай, с чем пожаловал?
- Да, вот, проездом из Столицы! - весело сообщил ля Птиц.
- Что там у нас нового? - благодушно спросил фон Шишбургер.
- Скандал и дурость нового офицерского административного корпуса. При построении постоянного моста от лагеря несколько тысяч человек были заняты бойкою свай, что, не говоря уже о расходах, крайне замедляло сам ход работы. Искусный строитель генерал Аврор Горн поломал свою умную голову и выдумал машину, значительно облегчившую и ускорившую этот истинно египетский труд. Сделав опыты и дав подробное описание модели машины, он представил всё на суд Главноуправляющему по коммуникации и ждал по крайней мере "Спасибо". В то время там поднимался по карьерной лестнице нынешний генерал Галлиратий. Он порекомендовал Главноуправляющему незамедлительно утешить изобретателя и его потомство. Аврор Горн получил на бумаге официальный и строжайший выговор: "Зачем он этой машины прежде не изобрел и тем ввёл казну в огромные и напрасные расходы"!
- Воистину, эти Новые совсем зарвались! - резюмировал Шиш, - Ну, а от меня лично, вам что нужно?
Ан ля Птиц достал свой пропылённый дорогами войны и мира блокнот:
- Вот. Прибыл взять интервью у нового командующего армией на рубежах Белой пряди! Как настроение у солдат? Их бодрость духа? Доблесть, наконец?
- На самом деле, воин не имеет выбора иного, как забыть о доблести и руководствоваться одной лишь осмотрительностью, - важно сказал фон Шишбургер, - Взгляните на наши холмы и перевалы - там, как правило, разворачиваются поединки, ленивые стычки пехотных групп. В одной стороне клубы пыли, в другой - разноцветные дымы. Посреди всего этого - парад щитов и перьев с плюмажами - смешно!
- Действительно каменный век, - отметил в своём знаменитом блокноте Ан ля Птиц, - Но в этот раз всё изменится?
- Да! - кивнул баронет, - Попомните меня, исход этой битвы будут решать военные машины! Вы уже видели наших "черепах"? Их пока не так много и проходимость у них небольшая, но каков потенциал!
Сегодня это передвижной бастион для арбалетчиков, но завтра, пользуясь опытом нынешнего наступления, мастера поставят на них башенки для ручных баллист и кулеврин! А ещё немного времени спустя, смогут поставить уже и полноценные пушки!
- А как вы видите себе войну будущего?
- Представьте себе, небо затянуто нашими летающими кораблями, которые не только сбрасывают губительный "жидкий" огонь на врага, но и управляют наземной артиллерией (представьте себе эффективность!). Внизу на врага ползут наши передвижные бастионы, а вслед за "черепахами" движется наша доблестная пехота!
- Какую же роль вы отводите рыцарской коннице?
- Это армия дальнего рейда! Они вклиниваются в бой и уходят в тактическую глубину противника. Туда же необходимо выбрасывать десант воздушных пехотинцев, которые перережут все коммуникации противника, как между соседними армиями, так и между вторым и третьим эшелонами! Конные бригады весело, с ветерком, летят в глубь вражеской обороны, сея сумятицу и ошеломляя неподготовленного противника!
- А если они встречают на своём пути сколько-нибудь подготовленное сопротивление?
- Тогда всадники также легко откатываются назад и появляются вновь, но уже с пехотным батальоном!
- Гениально!
- Но это ещё не всё! Я хочу, чтобы вы в своей статье обязательно отметили, ля Птиц...
- Да, я весь - внимание.
- Уже сегодня война становится делом инженеров. Вы наверняка и раньше видели подкопы, эскарпы, контрэскарпы, сапы, выдолбы, надолгбы и прочее...
- Конечно!
- Так вот представьте себе, если противник намерено или нет, туда сунется! То-то будет фейерверк!
- Да, уж! Закачаешься!
- Так вот, если раньше в штабах, мягко говоря, недооценивали тактическую разведку, то сегодня так же пренебрежительно относятся и к инженерам. Если хотите, не мы готовим победу, а школьные учителя, которые нас учили складывать два и два... Да, да, всех нас от солдата до генерала учили сначала в школе, где-нибудь в деревеньке, близ церковки с маленьким золочёным крестиком на шпиле...
- Признайтесь, Максимилиан, вы тайно пишите стихи?
- Нет! - хохотнул фон Шишбургер, - Но я хотел сказать, что учителя выигрывают войны, а не количество оруженосцев, пажей, слуг и прочего, простите за выражение, лакокрасочного дерьма!
- Кстати, - начал из далека ля Птиц, - Как вы относитесь к военному корреспонденту на войне?
- Хорошо! И очень рад вас видеть!
- А как вы относитесь к тем щелкопёрам, которые пороха не нюхали и пишут всякий вздор, который им доносит штабной ответственный чин?
- Плохо! Очень, знаете ли, плохо!
- Тогда у меня к вам просьба...
- Ничего не говорите! Я согласен! У меня есть уже один писатель, вы его должны знать - Ди Шнайдер. Так вот он и наш старый знакомец Дрэгон сейчас осваивают "черепаху" с шестнадцатым бортовым номером, если хотите, я вас туда прикомандирую?
- Ну, два писателя в одной бронированной берлоге - честно говоря, не очень. Я бы хотел вклиниться куда-нибудь в ваш "железный поток"?
- Ну, только в середину - ближе к краю будет очень опасно.
- Спасибо, - заулыбался Ан ля Птиц и направился к выходу.
- Но с одним условием! - остановил его фон Шишбургер, - Смотреть в оба и не отставать!
- Я воль, мой хенераль! - ля Птиц взял на козырёк, передразнивая кавалергардов на марше, и вышел.
КАБЕРНЕ И ГАЛЛИРАТИЙ ИДУТ НА ВОЙНУ II
Заштатный трактир в Захолустье. Немного ветреная погода, хотя и солнечно.
- Определитесь, чего вы хотите: прибыть в армию, чтобы возглавить наступление или вовремя почтить своим присутствием войска в час победы, когда наступит время без очереди рапортовать об успехах вашей армии во время завершения операции?
- Увы, - удивился логике Галлиратия генерал-аншеф Каберне, - Ах, дон Эдуардо, я такой непрактичный человек!
- Вижу! Давайте предадимся сравнению. Вот вы, как собираетесь ехать?
- Налегке, я возьму с собой адъютанта Савиньона (способный мальчик, он у меня уже лет десять). Потом свою третью жену (я боюсь оставлять её дома в одиночестве, на четвёртую, боюсь, уже пороха не хватит). Ну, и новую фаворитку. Конечно, хотелось бы ещё прикупить вина...
- Ну, так же нельзя! - всплеснул руками Галлиратий, - Боже мой! Нынче уже другие времена! Посмотрите, я беру с собой: всю свою многочисленную свиту - это двести всадников! Все, как один. Расшитые золотом ливреи, лучшее сукно. Доспехи с инкрустацией и монограммами. Плюс триста пятьдесят лошадей - это мой штат, чтобы я не повторялся в выборе лошади. Посмотрите в окно - это движутся мои обозы. Их более тысячи повозок! И всё за государственный счёт. Что вы думаете, для чего я покупал эту должность?
- Кстати, а для чего вы купили должность генерала фронта? - искренне удивился Каберне, - Это же дорого?
- Нет, конечно же, дороговизна - бич нашего времени, но всё это окупится и не один раз. Причём в самое короткое время! - Галлиратий наклонился и прошептал на ухо Каберне, - Я взял с собой целый штат бухгалтеров!
После этих слов дон Эдуардо загадочно приподнял бровь и хитро улыбнулся.
- Бухгалтеров? - громко переспросил Каберне, - А зачем мне на войне люди, которые в своей жизни ничего тяжелеё сводной тетради и гусиного пера не поднимали?
- Тише, - заволновался дон Эдуардо, - Тише, ради Бога! Я всё объясню. Сейчас Император выделяет огромное финансирование на фронтах. Всего более трёхсот фронтовых топографий. Все округа будут поделены на фронты наступающие, поддерживающие и фронты обеспечения. Основные средства вложены в категории наступающих фронтов. Если мы правильно поставим задачу нашему бухгалтерскому штату - (далее он заговорил серьёзно с холодным блеском в глазах) - Может быть, мы и не выиграем эту войну, но вернёмся с неё состоятельными и очень обеспеченными людьми...
- Интересная мысль... - сообщил Каберне.
- Вот именно! Ваша задача - всего лишь переложить на меня, вашего нового поверенного и штаб-генерала...
- Вы хотите сразу штаб-генерала! - одновременно возмутился конкуренту, удивился столь стремительному карьеризму и испугался за своё место Каберне.
- Я хочу сразу кавалергард-генерала при чём при дворе Его Величества!
- Ну, уж... - опешил Каберне.
- Пониманию, это пока, дальняя перспектива, - деловито согласился Эдуардо Галлиратий, - Пока всего лишь я, с вашей помощью, и разумеется - небезвозмездно, возглавлю фронт!
Окно заслонила тень. Они оглянулись. Галлиратий расцвёл и сообщил:
- Кстати, вот, напоминаю вам и хочу, так сказать, отрекомендовать этого вошедшего в кабинет строго одетого с интендантскими галунами человека, - мой поверенный бухгалтер Кхмерка Блох, я знакомил вас с ним в Столице, помните?
Каберне не помнил. Галлиратий отдал бухгалтеру какие-то бумаги, проводил глазами до лестницы и продолжил:
- Один старый Энляндский помещик, мой учитель и друг, рекомендовал мне мальчишку, который себя хорошо показал в учении и арифметике. Например, он научил хозяина контролировать рты своих служанок. Чтобы они там чего не съели или не выпили, Кхмерка заставлял их молиться вслух или петь.
- Мудро...
- Потом его поступили в Столичную Финансовую школу. А жил мальчик у покойного Памфлия Рунера, вы должны были его знать. Некогда он был знатным собаководом. Тот поручил Кхмерке Блоху экономство в своём собственном доме в Столице и на псарне. Спустя некоторое время Кхмерка вывел всю бухгалтерию из тени и сократил штат собак до одного самца-производителя. Памфлий чрезвычайно любил его, но Кхмерка всё равно принужден был продать кобеля. Во-первых, потому, что собака очень много ела, а во-вторых, по той причине, что за неё дали ему весьма хорошую цену. Стараясь утаить от соседей и своего хозяина, что продал собаку, и одновременно устрашить воров, он не чурался выбегать каждую ночь на двор и лаять там, что было силы. Но судьба была не милостива к юному экономисту. Рунер получил огромные сверхдоходы и, дабы разместить их поудобнее в соответствующие ценные бумаги, прибыл в Столицу. Любой бы похвалил столь радетельного эконома, но Памфлий же, узнав о том, что сталось с его псарней, схватился за сердце и занедужил. А перед смертью приказал предать Иоганна Нейму Кхмерку Блоха кастрированию Большой ли, Малою ли печатью - всё равно!
- Ну? - вопросил Каберне.
- Ну, вот зажали Кхмерку в креслах. После использовали специальные кольца, всё хозяйство протянули между ручками зажимов, острые внутренние края которых перерезали кожу, соединяющую мошонку с туловищем. Потом один удар, тупая боль, и края раны прижигаются и зашиваются.
- Ужас! - Каберне даже напрягся. Галлиратий скорбно продолжал:
- Так этот несчастный юноша и попал ко мне. Говорили, что через некоторое время после операции известный орган снова может приобрести способность к эрекции, в зависимости от состояния его сердца, кровообращения и предстательной железы. Один из столичных медицинских светил, благо деньги были, Сум Буртон показывал нам жену одного кастрата, которая говорила, что её муж способен возбудиться до такой степени, что у него даже происходит подобие эякуляции. Но у нас была Большая печать... Потом мы узнали от одного высокопоставленного чиновника что, "хотя евнухи были кастрированы, удалённые органы во многих случаях могут вырастать до таких размеров, что требуется повторная кастрация!" Мы не теряли надежды.
Галлиратий поднял и опустил брови - давая понять, всю конфедициальность произнесённой информации.
- Да? - удивился Каберне, - Я вот тут вспомнил, у Ювенала... Как там? Мм..."Есть девушки, которые любят немужественных евнухов - таких гладких, таких безбородых, что их приятно целовать и можно не заботиться об опасности забеременеть! Но больше всего их волнует тот взрослый, похотливый чёрный мужлан, которому лекарь вот-вот обработает пах. Яички, что созреют и упадут, надо пощупать, пока они ещё висят. А потом лекарь отрежет их, не нанеся никому ущерба, кроме цирюльника".
За окном темнело. Многочисленный обоз Галлиратия давно уплыл в сиреневую даль. На небо выплыла Луна, и многие постояльцы отправились спать. И Галлиратий, и Каберне продолжали полуночные сидения, сменив уже несколько кувшинов вина.
Иоганн Нейма Кхмерка Блох мирно заснул в каморке на чердаке, едва прикрыв ставни в единственном, но довольно большом окне. Он всегда брезговал гостиничным бельём и лёг спать, не раздеваясь. Некоторое время в голове копошились цифры, образуя странные круги и спирали. Потом настала темнота. Потом у темноты появились руки, которые принялись с интересом поглаживать Кхмерку. Сначала он улыбнулся и полностью отдался на встречу этой ласке, но быстро осознал, что это не только не его хозяин, но даже и не его начальник. Медленно, стараясь не нарушать тишину и не навлекать беды, он повернулся и взглянул на ночного пришельца.
Это был высокий и статный, очень худой и странный мужчина. Его гладко зализанные волосы, длинные когтистые пальцы, наконец, его рот (О, Боже) с двумя выпирающими клыками... При этом, Кхмерка это понял, как только сел на кровати, Вампир был не один. С ним была молодая особа с мертвенно бледным лицом, на котором тревожным огнём горели красные глаза.
- Иди и возьми его! - приказал Вампир своей спутнице.
Та плотоядно улыбнулась и кинулась на жертву. Борьба была не долгой. Вампирица вцепилась в одежду Кхмерки и принялась рвать её своими длинными и острыми ногтями. Всё, что оставалось делать бедному бухгалтеру, так это молится и защищать шею!
Раздался треск, и тут вампирица остановилась...
Иоганн Нейма Кхмерка Блох открыл глаза и увидел, как бледнолицее исчадие ада всматривается в его межножное пространство...
- О, Боже! - прошипела она, отодвигаясь, и, не отводя глаз от изуродованного экзекутором тела, перекрестилась.
Раздалась вспышка и в доли секунды вампирица стала горсткой пепла. Вампир охнул, обернулся большой летучей мышью и скрылся в темноте...
СОЛНЕЧНЫЙ ИМПЕРАТОР И ЛУННЫЙ ДЕНЬ
Наконец, дабы избежать дальнейшей огласки и лично позаботиться о немедленной отправке всех женских эскортов в Столицу под Его Императорского Величества личную протекцию, в Вернигуруд прибыл сам Государь Император. Естественно, прибыв к театру военных действий, Императорская семья, точнее её мужская часть, принялась устраивать званные вечера, главной целью которых было примирение двух враждующих женщин. По причине далёкого родства и долгого своячничества, приглашения шли и к дону Мигелю.
Дон Мигель настолько любил эти маленькие обеды, что бессовестным образом бросал друзей и сбегал из своей подпольной квартиры прямо ко всем великим князьям.
Однажды, встретившись за обедом с Мигелем де Шабаном (в гости прибыли граф Лайон де Шабан, святой отец Аркадиус и инженер Алекс дю Нобаг), барон Эгер, или просто дедушка Гарданополус, даже пошутил:
- Боюсь, Мигелька, что плохо мы тебя накормим - избаловали вас царские повара...
Дон Мигель, оглядываясь и убедившись, что все господа за столом, и он может рассказывать, ответил: "Что вы, в самом деле, дедушка, цагские повага! С обедов этих сытым я ни газу не возвгащался. Я ведь, господа, также думал - закогмят во двогце в усмегть! Пегвый газ поехал и думаю: вегнусь, какой уж там ужин, слуг отпустил. А вышло что? Убганство, сегвиговка - одна кгасота и изящество. Сели - суп подают: на донышке зелень какая-то, могковь фестонами выгезана, да всё так на мели и стоит, потому что супу-то самого только лужица. Ей-Богу, пять ложек всего. Сомнение взяло меня: быть может, нашего бгата технагя лакеи, шельмы, обносят? Гляжу - нет, у всех такое же мелководье. А пигожки? - не больше детского кулачка. Захватил я два, а камег-лакей уж удирать ноговит. Попгидегжал я его за пуговицу и ещё два снял. Тут он выгвался он и двух "ядом со мною обнёс. Видно, отставать лакеям никак нельзя. Гыба хорошая - Фогели у нас ведь звеги (!), а в Палатах исключительно одну мелюзгу подают, - куда меньше погционного! Да что тут удивительного, когда всё, что побольше, тогговкам-спекулянткам с Кузнецкой Божидомки спускают. Я сам у у них как-то покупал. За гыбою пошли гуинские финтифлюшки. Как бы гогшочек опгокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и тгюфелей обгезочки - всякие остаточки. На вкус недугно, но ведь мало! Хочу ещё гогшочек взять, а блюдо-то уж далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только поптчуют на языке кусочком, а поесть не дают?!
Добгались до индейки. Не плошай, думаю, Мигель, здесь мы с тобой и отыггаемся! Подносят. Хотите вегьте, хотите - нет: только ножки и кгылушки, на маленькие кусочки обкгомленные, "ядушком лежат, а самая-то та птица под ними попой квегху пгипгятана, и ненагезана, стегва. Хогоши, думаю, молодчики! Взял я ножку, обглодал и положил на тагелку. Смотгю, у всех по косточке - пустыня пустыней. И вспомнился мне покойный классик: "О полюшко, ты моё, поле, кто же тебя усеял мегтвыми костями?" И стало мне ггустно-пгеггустно, чуть слеза не пгошибла... А тут вижу - Сам печаль мою подметил и что-то главному лакею сказал... и на меня пальцем показывает... И что же? Втогой газ мне индейку поднесли. Низкий поклон я Импегатогу отвесил - ведь жалованная. Хочу взять, а птица-то так негазгезанная и лежит. Нет, думаю, шалишь голубчик, - меня тепегь не пговедёшь: "Вот так нагежь и сюда пгинеси" - указую камег-лакею. Так вот всего-то фунтик питательного и заполучил. Зато все на меня глядят и завидуют.
Пгавда и индейка у них совсем захудалая, благогодной догодности никакой, жагили, подлецы, спозаганку и к обеду, извегги, подоггевали!
А сладкое! Стыдно сказать... Пол-апельсина! Нутго из него болезного вынуто, а взамен желе набито. Со злости с кожей я его и съел. Плохо нашу импегатогскую фамилию когмят, - сплошное надувательство кгугом. Потому и вина льют без конца. Только что выпьешь, - глянь, опять гюмка стоит полная. А почему? Потому что пгидвогная челядь потом их гаспивает.
Вегнулся я домой голодный-пгеголодный... Как быть? Слугу-то я ещё в начале повести отпустил, ничего же не запасено... Пгишлось в гестогацию ехать. А нынче, когда там обедать пгиходится, - ждёт меня дома всегда ужин. Ведь же войдёшь домой, выпьешь стаканчик водчонки и, со свежими силами, как будто вовсе и не обедал..."
- Ох, боюсь я, боюсь, - прервал его Гарданополус, - Что и сегодня ждёт не дождётся вас, Мигелище, ужин в комнате... Наверняка что-нибудь от нас припрятали под кроватью...
Мигель тут же принялся божиться, что сыт до отвала, что хозяйка его по горло накормила, а повар просто совсем пленил.
- Ну, по совести, - не отставал дедушка, - неужели вы, дон Мигель, так натощак и спать ляжете?
- По совести, натощак не лягу, - успокоил всех дон Мигель дон Шабан, - Ужинать не буду, но жбанчик кислой капусты и кувшинчик на ночь глядя пгиму, чтобы желудочек не отвык.
Кстати говоря, традиция званных обедов продолжалась не долго - прибывший в Вернигуруд генерал Гуам Шнайдер, узнав о ежевечерних банкетах, в ультимативной форме потребовал от шталмейстера Двора Ниннеля и мажордома Аскалона, немедленно вернуть всех особ императорской крови в Столицу и не выпускать их за границу старого города.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ КЛУБ: УЛИСС-ЛИЧАРДА
- Надеюсь, господа, затравку этого сюжета помнят все. Первый же герой, который ступит на землю Трои, должен будет погибнуть. Одиссей, он же Лаэртид, он же Улисс хитроумно избегает этого божественного проклятия. Спрашивается: как? Отвечаю: он не выпрыгивал первым на землю Трои!
- Интересная мысль! - сообщил де Шабан и посмотрел на инженера дю Нобага.
- Более того. Что если Улисс вообще никуда не уезжал, - сообщил тот.
- В смысле? - не понял его Мигель.
- Элементарно! - дю Нобаг взялся дискутировать, - Кто первым решил "откосить" от армии? Всемирная история указывает на Улисса - теперь представим, что ему это удалось.
- Но как же Троя? - перебил его Аркадиус.
- Под Троей шла долгая война, причём, на кораблях героев, возвращающихся с той войны Одиссея не видели! - дю Нобаг готовился расставлять методологические ловушки, - Где он был?
- Ну, ведь... - замялся Лайон.
- Да, он много рассказывает о взятии Трои и о своём корабле, но где свидетели? - ловушка дю Нобага захлопывалась, - Он сам - это не свидетель - он рассказчик. Он, может быть, и плавал куда-нибудь в Ливию, скажем, а потом сидел у себя дома в пивнушке и рассказывал все те сплетни, что слышал на заморских базарах! Судите сами, сколько там разночтений и нестыковок...
- Кому вина! Кому сластей! - пел на базаре Одиссей! - на территории клуба неожиданно для всех появился Ан ля Птиц.
- А я господа, - начал он, - настаиваю, что всякие там легендарные Одиссеи народу не интересны и не понятны!
- Почему? - удивился и несколько смутился дю Нобаг.
- Потому, что эти герои ужасно далеки от народа! - отрезал Птиц и присоединился к столу барона Эгера.
- Господа! - воскликнул Лайон де Шабан и повернулся к дедушке Гарданополусу, - Я совсем забыл вам представить нашего нового гостя: это известнейший корреспондент, создатель "народного" направления в нашей высокой литературе - Ан ля Птиц.
- Спасибо, Лайон! - Ан ля Птиц сел и продолжил, - Господа! Я действительно призываю вас посмотреть на все эти высокосложные и скучные литературные произведения для эрудитов и полиглотов трезвым взглядом. Кто ещё кроме вас это сегодня читает? Сегодня общество ждёт от нас лёгкой народной литературы, через которую мы будем прививать безкультурным массам, желание обучиться грамоте и письму!
- А есть ли у вас какие-то реальные примеры того, о чём вы так вдохновенно говорите? - встрепенулся скучающий хозяин Эгера.
Ля Птиц достал из своей походной сумки блокнот.
- Вот, господа! - сказал он, покачивая записной книжкой в воздухе, - Здесь два десятка сюжетов! Когда закончится эта заварушка, я тут же примусь за их печать и распродажу по самым низким ценам!
- Хорошо, но посвятите нас хотя бы в один из сюжетов... - попросил барон Гарданополус, - Так, на выбор.
- Хорошо, барон, считайте, что вы меня уговорили, - начал ля Птиц, - Всё просто и банально! Личарда, молодой, но совершенно бедный рыцарь, после падения дома отца, работает у оружейного мастера и ждёт повестки в армию!
- Что ж, - закивал головой Гарданополус, - это благородно...
- Она - Милитриса (одна, как стебель сельдерея). Но молода, умна, образована, остроумна и, наконец, она просто красавица! Весь двор нового лендлорда Симбальды, дальнего родственника нашего Личарды, который выкупил заложенное имение и, естественно установил там свои порядки без ума от неё. Так вот, при дворе Симбальды по нашей красавице Милитрисе все с ума посходили. Но!
- Она больна псориазом и прогрессирующим параличом? - спохватился Гарданополус. Ля Птиц на мгновение замолчал, что-то отметил на последней странице блокнота и продолжил:
- Под маской светской дамы скрывается беглая лье-терская каторжанка, которая живёт при дворе Симбальды лишь одной мечтой - отомстить за поруганную честь семьи этому самому Симбальде.
Вот тут, господа, и начинает закручиваться наш сюжетец! Сначала загадочно погибает священник, духовник нового лорда, потом при страшных и отягчающих обстоятельствах убиты два инквизитора!
- Ну, и чёрт с ними! - махнул рукой Гарданополус, - Ближе к делу, друг мой.
- А наш главный герой Личарда в это время выполняет свою почётную обязанность гражданина своей страны в армии, точнее его взяли на наш Северный флот.
Ревущие штормы Гипербореи! Сводящие с ума мёртвые штили Просачного моря! Десанты на вражеские берега! Интриги и политические действа! Конечно же абордажи, спрятанные пиратами сокровища и, наконец, тяжелейшая контузия!
Мой доблестный Личарда теряет память и долгое время считает, что сам живёт где-нибудь в будущем, веке так в двадцатом... Ну, может быть на рубеже веков... В другом городе, в другой стране.
- Со мной тоже такое было! - сообщил барон Эгера, - Потом расскажу.
- В общем, совершенно случайно он попадается на глаза одной очень знающей женщине. Она мнит себя знахаркой, но в процессе манипуляций и пертурбаций память ему таки возвращает, правда, за очень большие деньги.
И вот мой Личарда, без копья в кармане, насвистывая полонез, возвращается на Родину, где, как мы помним, властвует его троюродный дядя Симбальда - властный и жестокий мизантроп, у которого происходят постоянные проблемы, связанные с убийствами приближённых ему людей. Следователь дознаватель, даром что алкоголик, выстраивает версию, что убийца постепенно подкрадывается к самому лорду. И выставляет основным мотивом - месть по старым делам (у дяди-то, похоже, рыльце в пушку!).
- Ох, уж мне эти старые лорды, - укоризненно покачал головой дедушка Гарданополус, встал, открыл свой секретер и погладил лежащий там череп (видимо, семейную реликвию). Ан продолжал:
- Следователь был прав, но жил не долго! Тогда лорд начинает консультации с колдунами и магами и узнаёт, что в городе N есть чудодейственный перстень со стрелочкой, которая всегда указывает на убийцу.
Вот в это самый момент и возвращается наш Личарда!
- Ай, молодца! - хлопнул в ладоши барон Гарданополус, возвращаясь за стол, - Ты глянь, наш пострел везде поспел. (к ля Птицу) А ты говорил быдто он контуженный!
- Не долго погостив в имении дяди, он натыкается на милую девушку Милитрису. В процессе развития романа, Милитриса открывается ему с лучшей стороны, и молодые люди влюбляются друг в друга.
Лорд Симбальда, конечно же, согласен на их брак, но при одном условии. Наш рыцарь Личарда должен в самые кратчайшие сроки отправиться в город N и привести оттуда чудесный артефакт. За что Симбальда наделит его землёй, а невесте организует деревеньку в приданное.
- Ну, вот и славно, - умилённо и миролюбиво заключил Гарданополус. Ля Птиц всем своим видом показал, что это ещё не конец и продолжил:
- Конечно же, рыцарь без армии - это не рыцарь! Но что делать, если у тебя единственное, что есть в кармане - дыра? Правильно, Личарда нанимает себе в качестве отряда бригаду Тосских разбойников, которые только и мечтают о том, чтобы ограбить хозяина и пропить этот малополезный с точки зрения бандита с большой дороги перстенёк.
Однако уникальная система оздоровления капустными листьями и скипидаром не позволяет тоссцам убить Личарду, и он, пусть избитый и ограбленный, пусть в рваном камзоле и без кольца, возвращается назад. Где и узнаёт, что с убийством лорда закончилась череда загадочных смертей, а в старом родительском доме его ждёт красавица, пусть и с очень криминальным прошлым!
- И как же это всё будет называться? - спросил дон Мигель.
- Любимая домашняя работа, - ответил ля Птиц и захлопнул свой блокнот.
- Не знаю, - сказал на это дон Мигель де Шабан, - Я люблю литегатугу, в котогой бы пили так, что выжми книгу и водка польётся!
Все удивлённо посмотрели на дона Мигеля.
- И ещё, чтобы в конце обязательно все умегли! - закончил Мигель свою мысль.
- Но зачем? - спросил Ан ля Птиц.
- Чтобы потом никого жалко не было! - весело пояснил дон Мигель.
Литературный клуб безмолвствовал.
В этот момент в помещёние вошли несколько человек - судебных приставов из Столицы. Один из них достал бумагу и подошёл к самому веселому книголюбу:
- Дон Мигель де Шабан?
- Да, - ответил невозмутимый Мигель, - Он самый, а в чём...