7 октября 1941 года, утро. Театр военных действий под Мелитополем. Пленение.
Первое, что почувствовал Данил, выныривая из небытия - невыносимая резь в плече. Он попробовал протянуть вперёд приваленную землёй окровавленную руку, но в ответ страшная боль пронзила всё тело от макушки до таза. Мужчина застонал. Чтобы хоть немного притупить страдания, раненый замер, стараясь даже не дышать. Однако вместо желанного облегчения к уже осознанной боли прибавилось какое-то ощущение несносного деревянного гула, со всех сторон сдавливающего будто бы чужую голову.
И всё-таки самым ужасным было чувство животной паники, сконцентрировавшееся в районе солнечного сплетения. Именно оно, в конце концов, заслонило всё остальное, требуя первоочередного и срочного разрешения. Пытаясь осознать причину этой всепоглощающей тревоги, Данил стал продираться сквозь адскую муку боли, предпринимая отчаянные усилия, дабы сложить осколки размолотого сознания.
- Почему не болят ноги? - проступило, наконец, навязчивое подозрение.
Бойцу почему-то захотелось во что бы то ни стало пошевелить ступнями, но попытки сделать это ни к чему не привели: ног он не чувствовал.
Собрав в кулак всю свою волю, Данил повернул голову. Потревоженный этим движением, мозг будто бы сорвался со своего привычного места и с треском ударился о черепную коробку, разразившись мигренозным приступом. Комья земли посыпались с волос, и мужчина услышал шорох от их падения. Это было первым не болевым ощущением израненного организма.
Открыв глаза, боец увидел, что на его бёдрах лежит борт повозки.
"Видимо, передавлены сосуды, и именно потому ноги не слушаются, будто не мои", - подумал он.
Собрав остатки воли и превозмогая адскую боль, Данил стал ворочаться и извиваться, стараясь выдернуть ноги из-под борта. Однако смог лишь немного сдвинуть повозку в сторону. Затем он изогнулся и попробовал приподнять её руками. Но и эти попытки освободиться от груза оказались безрезультатными: для столь напряжённой физической работы просто не было сил. На поверку предпринятые манипуляции вместо облегчения принесли ещё большие страдания: ноги тоже начали страшно болеть. Измаявшись и потеряв всякую надежду совладать с повозкой, мужчина снова откинулся в исходное положение и от обречённости зарыдал. А вскоре и плакать стало невмоготу; осталась только горечь и безмолвная жалость к самому себе.
"Вот как придётся умереть", - возникла в мозгу печальная мысль.
Данил посмотрел вверх: в некоторых местах между тучами стали проступать участки сине-серого осеннего неба. Обращаясь к этим просветам, он взялся шептать слова молитвы.
Вдруг до него донеслись обрывки человеческой речи.
"Спасение!" - подумал боец.
Обрадованный, он мобилизовал остатки сил, набрал в лёгкие побольше воздуха и испустил вопль. Бедняге казалось, что изданный им крик подобен грому, но на самом деле находящиеся неподалёку люди его едва услыхали. Они стали продвигаться в сторону раздающегося подозрительного звука, и до Данила донеслись фразы на незнакомом иностранном языке.
"Немцы", - понял он.
Рой самых разных мыслей пронёсся в голове. Мужчина понимал, что закончиться эта встреча может как угодно. Но в конце концов он успокоил себя, ведь так хотя бы есть надежда либо остаться в живых, либо умереть от выстрела без мучений, а не подыхать здесь, как собака, оставленная в лесу на привязи.
Ещё раз подав голос, Данил принялся махать здоровой рукой и вскоре был замечен немцами, проводившими инвентаризацию трофеев. Со "шмайсерами" и карабинами наготове, они осторожно подошли к источнику звука, стараясь оценить обстановку. Германские солдаты издали осмотрели придавленного повозкой красноармейца, перекидываясь между собой какими-то непонятными фразами. Затем один из них подобрал валявшуюся поблизости винтовку, а остальные перевернули повозку, поставив её обратно колёсами на землю.
В первые мгновения после того, как ноги освободились от бремени, Данил почувствовал огромное облегчение. Но буквально через несколько секунд в разблокированные сосуды хлынула кровь, и страшная колющая боль пронзила всю нижнюю часть тела. Будто бы миллионы иголок вонзались в ноги и снаружи, и изнутри. Мужчина не знал, куда себя деть, как избавиться от этой пытки. Он взялся кататься по земле, в результате чего оказался в центре снарядной воронки и теперь корёжился на её дне.
Немецкие вояки начали оживлённо о чём-то говорить, посмеиваясь и указывая пальцами на ноги Данила. Когда, выбившись из сил, красноармеец немного успокоился, один из них, видимо командир, сказал сначала по-немецки, а потом на ломанном русском языке:
- Steh auf! Встать!
Данил попытался встать, но ноги по-прежнему не слушались. Он тут же, как подкошенный, свалился обратно в воронку, вызвав дружный хохот солдат Вермахта.
"Слава Богу: они надо мной смеются, - подумал Данил, начинающий приходить в себя, - значит, вряд ли будут убивать".
Ещё некоторое время немцы потешались бесплатным представлением, наставляя на Данила оружие и повторяя не способному держаться на ногах бойцу команду "Встать!". Затем они помогли еле передвигавшемуся мужчине выбраться из непреодолимой для него западни.
Вскоре его поместили в кузов грузовика с ещё дюжиной таких же, как он, раненых и контуженых бывших бойцов Красной армии. Теперь все они стали военнопленными.