Дин Рикман старался без необходимости не навещать ближайший городок. Не самый худший из всех, но все равно от него несло несвежими чувствами жителей. А в черте города и подавно душило смрадом мелких, но сильных желаний. Лишь при крайней нужде выползал он из своей берлоги - охотничьего домика, спрятавшегося в лесу. И потом долго и мучительно отходил от "ароматов" и общества, зарывшись лицом в густую шерсть Мрака, единственного существа, способного делиться светлым потоком любви и преданности. Волчара видел в бывшем убийце еще и другую, бродящую где-то по переулкам потусторонья, душу, так и не нашедшую покоя в темноте смерти. А Дину был благодарен за вновь обретенную свободу. Когда-то человек, получивший Дар или Проклятье - читать написанные душами строки эмоций, вернул умирающего зверя к жизни, подарил надежду. А потом, темной снежной ночью словно ниоткуда возник перед клеткой, ударом кулака снес замок - и они ушли вдвоем в ночь. С тех пор они всегда вместе. Лишь когда рядом появляются люди, Мрак прикидывается тенью, но ни на миг не теряет связи с человеком, которого признал своим вожаком. Потому что за его спиной призрачным силуэтом маячил образ несчастного существа, долгое время удерживавшего волка на грани жизни и смерти. Волк бы с радостью отпустил призрака на свободу, но когда-то любившая его женщина надела на себя слишком тяжелые оковы из боли и ненависти убитых ею людей. Зверь не понимал этой жертвы: убитые, по его звериному чутью, не были достойны ни жалости, ни сочувствия. Но у призрака свое мнение, свой, недоступный пониманию зверя, путь. Мрак видел. что и вожак желал бы освободить призрака Тисы, но для этого надо было самому освободиться от собственных цепей. А Дар на позволял. Да и можно ли было назвать Даром то, что Мрак ощущал, как огромного, затаившегося внутри дорогих людей Зверя. И волку оставалось лишь молча поддерживать обоих.
Днем тенью волк вставал между своим вожаком и злобой человеческой, будившей монстра в бывшем убийце. Это было просто: люди сторонились Рикмана, шестым чувством ощущая опасность, исходящую от него и от сопровождающей его повсюду волчьей тени. Ночью было сложнее. Потому что приходили призраки, которых не отогнать, которые были реальнее теплых трусливых людишек. Вожак называл этих призраков своим прошлым, и они таились в том странном месте его души, которое Дин называл совестью. Совесть, прошлое... Мраку оставалось только глухо рычать в пустое пространство, ибо он сам видеть этих тварей не мог, лишь понимал, что они рвут на части душу близкого человека. Рвут, не убивая, оставляя часть его на потом, как зверь, закапывающий излишек еды, чтобы после доесть. В такие минуты Рикман застывал у жаркого огня камина или костра, и перед его внутренним взором возникали причудливо-жуткие образы прошлого, изуродованные собственным подсознанием и обретенным проклятым Даром, будившем спящего Зверя. Единственным светлым пятном для Мрака в эти часы становилась тень Тисы. В остальное время он лишь чувствовал ее присутствие. Но когда приходили призраки прошлого, она становилась видимой для волка. И оставалась такой до тех пор, пока кошмар не уползал снова в закоулки обугленной памяти киллера.
Тиса тоже была монстром. Самым страшным, потому что именно ее Дин не убивал. Однако, мерзкое чувство подсказывало, что не окажись он на пути убийцы-дайома, женщина оставила бы все как есть, и продолжила бы нести свой крест. Смерть была добровольным обдуманным выбором Тисы. Смерть была попыткой освободить наемника от обязательств. Попытка обернулась вечным кошмаром - ведь по какой-то причине проклятие Тисы, от которого она ушла в сумрак смерти, досталось Дину. Он тоже частенько видел тень дайома. И маленькую дырку в виске. Как заказчик мог поверить, что смерть Тисы - его, Рикмана, работа? Ведь он, профессионал, никогда не стал бы стрелять в висок... А за тенью Тисы всегда корчилась в страшных судорогах другая тень. последняя его жертва, заказавший Тису недочеловек, при жизни голыми руками рвавший приговоренных преступников, наслаждавшийся их кричащей болью. А после смерти извивавшийся от этой же боли, которую в последнюю минуту вместо настоящей пули всадил в него Дин силой переданного Тисой Дара. Именно Тису, а не наемника увидел перед смертью Ариман фон Штрудер. А боль и ужас всех убитых Тисой недолюдей вместе с даром достались Рикману, переливаясь по замкнутому кругу от призраков к нему, живому - и обратно. И так без конца...
Рождество Дин и в прошлой жизни воспринимал, как цифру в календаре, подразумевающую обязательные мероприятия, вбитые в него еще педагогами закрытой школы для военной элиты. Позже, в годы полицейской службы, рождественские каникулы стали ассоциироваться с круглосуточным авралом. Люди жили в предвкушении чуда, Рикман - в ожидании вызовов на самые кровавые случаи. А потом и вовсе Рождество Рикмана приобрело темно-багровый цвет, когда на его участке объявился рождественский маньяк, наряжавший елки внутренностями своих жертв. Это была первая жертва Алистера Дина Рикмана, за которой тот упорно шел по следу, накручивая себя видами кровавых рождественских елок на площадях города, впитывая ужас обывателей. Дин не помнил момент задержания, хотя распланировал его посекундно. Только черный провал, а потом всплывало белое лицо шефа полиции, приказывавшего сдать значок и оружие и как-то испуганно державшегося на расстоянии от лучшего полицейского города. И еще собственные руки по локоть в крови. Да еще мысль, что пули в патроннике все на месте. С тех пор начальников над собой Рикман не признавал. А Рождество так и осталось кровавым: захват террористов, взорвавших торговый центр в сочельник, застреленный наемник над изуродованным трупом ребенка из секты "Братство истинной веры", украинский садист-поджигатель с его живыми кострами. Заказчики были не столь щепетильны, как службы безопасности и полицейское управление - они ценили опыт Рикмана и закрывали глаза на его моральные качества.
Но оставалась и намертво воспитанная с детства традиция рождественского ужина. Всегда один, даже когда кругом толпа, ожидающая чуда. Дин чудес не ждал, и не верил в них. Его чудеса были другого цвета, с другим звуком и запахом. Но все равно каждый год присоединялся к толпе, оставаясь одиноким даже среди сотен веселящихся.
Вот и в этот раз после относительно спокойного декабря в обществе Мрака старая привычка затащила в провинциальный городок. Возможно, праздничное настроение притупило каждодневный эмоциональный негатив, и атмосфера не казалась такой уж затхлой. А может, где-то в глубине души жили еще детские надежды на чудо, не до конца затоптанные грязными реалиями. Улочки городка были почти безлюдны: народ в основном собирался в немногочисленных магазинах, в церкви, по домам, окунувшись в предпраздничную суету. А редкие прохожие иногда даже снисходили до опасливого кивка и традиционных поздравлений, хоть ответа и не получали.
В местном кафе Рикман забился в самый дальний угол, прихватив со стойки стакан с виски и ноутбук. Спустя год он снизошел до изучения новостных лент. Криминальная хроника прошлой зимы пестрела сообщениями и репортажами и его самоубийстве и сенсационными подробностями смерти его работодателя. Эти случаи никак не связывали. И не мудрено: Рикман считался лучшим снайпером-киллером, а на теле фон Штрудера не было ни одной царапинки. Дин криво усмехнулся количеству найденных утопленников со своим именем. Он даже не подозревал, что так известен в криминальных кругах. О заказном убийстве Кавериной Рунет скромно промолчал, ограничившись парой-тройкой сообщений. Рикман одним глотком выпил свой виски, помянув "усопшего" киллера. Но второй заказанный стакан так и остался полным - поминать Тису, присутствие которой Дин ощущал постоянно, не получалось.
Сквозь стекло был виден зал магазина, что на противоположной стороне улицы. Там вовсю шла рождественская раздача подарков. Руководил действом громадный Санта с вполне натуральным красным носом, уже отливавшим синевой, и блестящими осоловелыми глазками. Дин не сразу понял, чем привлекла его пустячная суета. Сквозь привычные, потому слабенькие празднично-ровные эмоции тоненькой струйкой просочилась острая боль. Не физическая, но стальным шурупом ввинтилась в мозг и стала там беззвучным криком отчаяния и горя. С недовольным видом Санта что-то выговаривал растерянной женщине, подталкивая к ней заплаканную девочку. А сознание дайома взорвалось криком: "Забери подарок, Санта! Отдай Рекса! Ты же умеешь делать чудеса!"
Дин постарался отгородиться от чужой боли, влил в себя еще стакан виски, на время оглушив и обманув свои ополоумевшие мозги. Бездумно прошлявшись по знакомым закоулкам инета какое-то время, он решил, что общества людей уже достаточно и тенью выскользнул на улицу. На окраине города поймал давно забытое ощущение взгляда в спину. Еще будучи обычным человеком, Дин не любил это чувство, всегда обещавшее серьезные проблемы, и старался раствориться в толпе, сбросить с себя чужое пристальное внимание, даже если это просто любопытный прохожий. но сейчас толпы не было, да и взгляд был не случайным, упорно преследовал, выискивая его в тихих переулках. Следили именно за ним. постаравшись слиться с тенью дома, обернулся - по пустынной улице за ним двигалась маленькая фигурка. та самая девочка, что недавно плакала в магазине, упорно шла следом, волоча за собой на веревке нагруженный чем-то сноуборд. Споткнулась, упала в снег и, поднявшись, стала растерянно озираться. Ее взгляд постоянно возвращался к темному переулку, в тени которого скрылся Рикман. Чушь! Видеть и чувствовать его она не могла. Протащив свой сноуборд еще немного, она остановилась почти рядом и тихо неуверенно позвала:
-Мистер... Мистер колдун. Не прячьтесь!
Дин второй раз за день криво ухмыльнулся. В городе его незаслуженно считали колдуном, хотя свой Дар он никак здесь не проявил. Ни здесь, ни где-либо еще. Хватило того кошмара, что преследовал его после убийства фон Штрудера. Но то ли жители что-то чувствовали, то ли его замкнутый образ жизни где-то в лесу пугал обывателей - ярлык ему прилепили.
-Мистер колдун, - снова зазвенел слезами детский голосок, - у меня есть душа и капля крови. Я не боюсь крови. Правда, писать я еще не умею. Вы ведь можете купить мою душу? И продать Рексу легкую смерть.
Сердце Рикмана на несколько секунд остановилось. Он еще глубже вжался в тень, ошарашенный такой не детской просьбой. Мысль о том, что неплохо бы порвать на части душу того, кто рассказывает ребенку такие сказки, предательски скользнула по краю сознания, растревожив внутри Зверя.
-Мистер колдун, у меня хорошая душа. Она будет послушной.
Те образы, которые просочились вместе с просьбой, заставили волосы встать дыбом. Мать с разбитыми губами, избитая, в углу на грязном полу. Худые девчачьи ручонки в лиловых синяках. И истошный собачий крик, переходящий в хрип.
-Кто тебе сказал, что я могу убивать? - Дин бесшумно выскользнул из тени.
Он привык, что от него шарахаются. Но ребенок посреди пустынной улицы бесстрашно заглянул в его потемневшие глаза. В ее душе не было страха - совсем другие чувства и мысли, не о себе.
-Ваш Волк!
За спиной Рикмана тихо скользнула его вторая тень. "Предатель!" - полумысль-полуобраз с оттенком шутливой обиды скользнул в сторону зверя. И пришло ощущение-ответ: "Сам дурак!" А следом от волка пришло видение: как сильный зверь мягко, но настойчиво всем телом подталкивает его, Рикмана, к закутанному существу, лежащему на сноуборде. Этим видением мрак пытался разбудить Дар,ту его часть, которая не была Зверем. Словно объяснял, что эту способность можно контролировать и направлять. Дин даже не понял, как оказался возле умирающей собаки. Стоя на коленях, он запустил пальцы в густую, слипшуюся от крови, шерсть. Собака не пошевелилась, только равномерные судороги волнами прокатывались по телу да тяжелое дыхание было ответом на прикосновение. Но на ментальном уровне Рекс шарахнулся от человеческого сознания, будто старался отгородить Дина от своей невыносимой боли и смертной тоски. Чтобы понять, что зверь уже не жилец - не надо было Дара. Позвоночник был переломан в двух местах. Собака уже не чувствовала половину своего тела, боль была фантомной. Внутренности вероятно, представляли собой кровавую кашу, завернутую в относительно неповрежденный мешок из кожи и меха. Однако, отгородиться от Дина Рекс не смог - убийца медленно и мучительно впитывал в себя ощущения умирающего. И его воспоминания:
удар ногой... боль... еще удар... детский плач где-то рядом... удар... хлюпанье внутри... удар... хруст... взрыв боли... ненависть пополам с отчаянием - не защитить маленькое тельце, все уже в синяках, в котором душа сжалась от страха и боли... боли не своей, боли пополам с ним... острое чувство беспомощности и НЕНАВИСТИ...
Уже собственная ненависть окрасила мир Рикмана в багрово-черный цвет. Пальцы словно стали самостоятельными существами и намертво вцепились в загривок Рекса. Или в свой - Дин уже не чувствовал разницы между своим и звериным сознанием, переливая собаке свою силу, мысли, воспоминания, принимая его боль, отчаяние и тоску. И выл. Не вслух, но беззвучный вой дайома темными волнами заполнял безлюдную улицу. Рекс слабо пошевелился - и Дин осторожно переложил пса себе на колени. Хвост собаки слабо вильнул в ответ. Это движение отозвалось в теле Рикмана острыми иголками, впившимися в хребет, прошившими насквозь спинной мозг. Боль слегка подтолкнула к реальности...
-Убери свои грязные лапы от моей дочери, ублюдок! - голос, который на самом деле был слышен на соседних улицах, только тихим шепотом скользнул по краю раздвоенного сознания Дина.
Еле хватило сил поднять голову - нечто очень знакомое, всколыхнувшее память прошлой жизни и заставившее Зверя , целый год спавшего в дальнем углу души, тоже поднять голову. Два черных кружка, двустволка, две точки, несущие смерть. настоящие глаза смерти, без чувств, без эмоций, без цвета. А за ними смерч немотивированной ненависти к миру, который не желает жить по раз и навсегда установленным им правилам. Третье сознание, злобно щемившееся в закрытый мир Дина, явно стало лишним. За долгую жизнь смотрящий в душу ствол стал привычным и даже родным. Нормальных людей этот взгляд вводил в ступор. Но Рикман нормальностью никогда не отличался - его реакция на этот неживой взгляд всегда была иной. Все человеческое, что Дин целый год пытался сохранить в себе, ушло к умирающему псу. А проснувшийся внутри Зверь встал во весь рост, накрыв дайома и всех стоящих рядом черной тенью. Этот Зверь больше не был частью души - он был вполне реален, хоть и недоступен простому человеческому взору. И он посмотрел в дула двустволки через ставшие такими нечеловеческими глаза Рикмана. Где-то в другой реальности ощерился и зарычал Мрак, став рядом с хозяином и другом и загородив собой девочку.
Краснорожий бугай, одетый в костюм Санты, с отклеившейся бородой и остекленевшими от ненависти глазами, пылал "праведным" гневом и ничего не замечал, ослепленный своим безумием. Стоявшие позади зеваки, однако, поеживались, ощущая что-то неладное, но не понимая, что именно. Только худенькая женщина с разбитыми губами в ужасе застыла, глядя во тьму, сгущающуюся за спиной Рикмана. Она не видела, но чувствовала сущность, накрывающую город, медленно выползающую из сгорбленного человека, кажущегося таким беззащитным под прицелом маскарадного Санты. Бугай передернул затвор, и этот звук оказался единственным в нависшей тишине, окутавшей улицу и запустившей свои щупальца в сердца людей. Но выстрела не последовало.
Со стороны казалось, что краснорожий Санта просто не мог справиться с дрожью. Руки ходили ходуном, лицо кривилось, из горла вырывались то ли взрыкивания, то ли стоны. Зеваки отступили, и он остался один, окруженный сгущающейся тьмой, в которой только Мрак видел тени избитых женщины и девочки и разрываемого болью пса. Тени, ибо настоящие были здесь же. Тени-воспоминания, которые не мог и не желал больше держать в себе человек под прицелом. Мрак придвинулся ближе, стараясь согреть хозяина теплым боком. Сквозь темный призрачный туман Дин ощутил и другое прикосновение и услышал неуверенное рычание. Еще покачиваясь от слабости, рядом встал пес. С засохшей кровью на шкуре, но живой, немного удивленный избавлением от мучений. Оба зверя хребтом ощущали сзади присутствие еще одного участника действа: во мгле огненными сполохами мерцала тень рыжеволосого духа, зыбкая, но как никогда яркая, переполненная силой и двойственными желаниями. Избавить от боли - и уничтожить, спасти - и снести этот мир к чертовой матери. Человек с двустволкой опустился на колени, потом лег на землю - и завыл, забился в судорогах, словно пытался отодвинуться от невидимых ударов. На его лице явственно проступали синяки, тело корежило, будто невидимые удары ломали кости, изо рта выплескивались редкие фонтанчики крови. Только что здоровый, уверенный в себе мужчина без видимой посторонней помощи превращался в кровавое месиво, а тишину разрывал только его вой и хруст ломающихся костей.
Но живых пугало не это, а черные неживые провалы вместо глаз человека, стоявшего без движения на коленях перед бьющимся изуродованным телом. Рикман чуть вздрогнул, с трудом перевел взгляд на ближайшего "зрителя". И в этом взгляде не было ничего человеческого. Вообще ничего не было - холодная бесчувственная пустота, использующая чувства как пули. Зевака шарахнулся, пытаясь спрятаться за чьей-то спиной, но страшная темнота неотвратимо тянулась к нему от коленопреклоненного убийцы. Не подчинялся больше человеческой душе Зверь. Только стоявшие рядом пес и волк ощущали где-то в глубине свернувшееся в клубок, как испуганный ребенок, задавленное Даром сознание человека. Туманная рыжая тень, не дотянувшись, до спрятавшегося внутри себя Дина, взметнулась над мглой - и опустилась между Зверем и его дрожащей жертвой. "Не держи в себе свой Ад. Поделись!" - знакомый тихий голос будто ударил Рикмана. Его лицо, и без того бледное покрылось мертвенной синевой. Мгла отхлынула от людей и завертелась между двумя существами: живым, стоящим на грани безумия, и призраком, познавшим это безумие при жизни. Ибо они были самыми близкими и понятными среди дрожащей толпы. Казалось Зверь беззвучно выл, пытаясь вырваться из невидимой клетки, созданной духом и человеком. И хотел остаться, потому что это были Его Люди. "Не получится уйти от своего Зверя. не получится загнать его в глубину, - шепот Тисы заполнял сознание Рикмана, - он будет всегда. Он будет твоим Адом, пока ты не поймешь его, не приручишь - и не отпустишь на свободу к тем, кто готов принять его. Я совершила ошибку, поддавшись собственной слабости, оглохнув от собственного крика, ослепнув от собственной боли. Я пряталась от Зверя, но на самом деле уходила от себя. Уходила, предавая тех, кто готов был разделить со мной темную часть меня. Ведь ты был готов! Но не все мосты сожжены. Зверь всегда будет тобой, мной. И от нас зависит, каким он будет."
Мгла перестала метаться, темный сгусток завис на мгновение - и город накрыл снегопад. Тихий, замедливший время, густой снег растворял черноту, белым мехом оседал на волосах и ресницах Рикмана, на шкурах Мрака и Рекса. И совсем скрыл призрачную фигуру Тисы. Дин медленно поднялся и пошел прочь, унося за собой тот кошмар, что только что бесновался на улице. Лишь неподвижное тело напоминало о разыгравшейся трагедии. Провожавшие его взглядами жители видели лишь сгорбленную фигуру, постепенно растворяющуюся в снежно-черном массиве снегопада, сопровождаемую бесшумной тенью волка. Людям мир казался тихим, они не слышали того размеренной беседы, что вели человек, дух и, наконец, отозвавшийся Зверь. Только осталось ощущение, что хуже уже не будет - все самое страшное накрыл снег...
Утро застало Дина на поляне у потухшего костра. Охотничий домик, целый год служивший убежищем, казался давно заброшенным. По ту сторону обгорелого круга лежал Мрак, положив морду на вытянутые лапы. Вроде спал, но Дин видел странные туманные образы, всплывавшие в сознании зверя. Собственный Зверь внутри больше не спал, ворочался, засовывал нос в забытые воспоминания и чего-то мотал себе на ус, понимая, что от Дина никуда не деться и не справиться с ним. И снова маячила в ближайшем будущем дорога в неизвестность, только уже без острой боли одиночества: ворочаясь, Зверь натыкался на легкие, но ощутимые тычки призрака Тисы, которая, казалось, была везде.
Мокрый собачий нос ткнулся в ладонь.
-Домой иди, Рекс, - буркнул Рикман, мягко отталкивая от себя пса.
-Он не пойдет, - раздался сзади детский голосок, - его все равно убьют. Соседи называют Рекса зомби и оборотнем. И говорят, что он всех съест.
-Есть за что, - хмыкнул Рикман и поймал себя на мысли, что стоящий за его спиной ребенок думает, как взрослый, а понимает и того больше.
-Меня зовут Марго, - отозвала девочка, - мой дядька сказал, что меня отправят в больницу. Иначе маму выгонят из города. Мне кажется, в больнице мне будет плохо.
-Будет, - согласился Рикман.
-Научи меня исполнять желания.
-Я не умею.
-А Мрак говорит, что умеешь.
Волк поднял морду и улыбнулся.
-Прямо так и сказал? - Дин оторвался от созерцания потухшего костра.
Девочка подошла к Мраку и села рядом, положив руку на большой лоб. Волк зажмурился и боднул ее ладонь, намекая на "почесать".
-Я не исполняю желания. Я возвращаю людям то, что они создают в своих душах. Пока никому не понравилось созданное ими.
-Рексу понравилось. И мне.
Над потухшим костром зависло туманное облачко. Тиса.
"Не держи свой Ад в себе, если кто-то готов разделить его."
"Она - ребенок!"
" Я тоже была такой, когда получила Дар. Просто я не просила, не была готова. А потом, так же не спросив, поделилась с тобой. Зло, разделенное на много маленьких частей, возможно, перестанет быть Злом."
Облачко дрогнуло, и перед мысленным взором Рикмана появился костер с бьющейся у столба женщиной
"Будет не так. Но будет. Ей нет дороги назад, потому что она сама просила тебя о помощи. Ей не простят."
Зверь, до сих пор тихо ворочавшийся внутри, выпрямился и протянул свои невидимые щупальца к маленькому созданию на той стороне черного круга. Волк поднял голову и оскалился, пес прижал уши, тихо рыча. Но на лице Марго все так же светилась улыбка. Доверчивая, но все понимающая.
"Мы были озлоблены, отталкивали этот жестокий мир, когда приняли Дар и Зверя. И Зверь стал нами. Марго еще верит в чудо, в ее душе обида не успела стать злобой. Возможно, Зверь с ней будет другим," - шелестели мысли-слова Тисы.
"Оставлю ее сейчас - она все равно найдет своего Зверя, - продолжил, соглашаясь, Рикман. - Но тогда она будет уже другой..."
По заснеженной дороге прочь от города уходили четверо. Случайный прохожий, оказавшийся на окраине города, видел, как искрящийся туман следовал за ними, иногда обретая черты женской фигуры. Утренние лучи солнца заполнили все пространство до самого неба, скрывая от человеческого взора черный мерцающий бархат, где Звездный Снайпер, настигнув, наконец, свою жертву, вдруг опустил винтовку.