Шадрина Нелли Сергеевна : другие произведения.

Сын вождя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Чтобы вылечить человека, мало одних лекарств. Вы должны всего себя посвятить этому трудному делу. Прежде, чем встать на сей тернистый путь, подумайте, а что заставило вас сделать это. Если не святая уверенность в своём предназначении, не готовность всю жизнь посвятить служению людям, не желание усмирять чужую боль - лучше отступитесь сейчас.
   Заходя в комнату, где лежит больной, вы должны забыть про себя. Вы должны обратиться к нему не только словами, но и всей душой. В вас не должно оставаться ничего своего: люди должны видеть в вас только большие добрые белые пятна, всегда готовые помочь.

Сын вождя.

  
   Почему-то студентки второго курса ужасно глупы. Пожалуй, это самая безмозглая категория студенток. Ей объясняешь элементарные вещи, а она смотрит на тебя широко раскрытыми глазами, с которых тушь осыпается кусочками, и не понимает НИ-ЧЕ-ГО.
   - Па-асторонись!!!
   С гиканьем и смехом третьекурсники везли куда-то каталку с маленькой сморщенной старушкой. Один из них довольно грубо оттолкнул Андрея почти до самой стены и, не извинившись, и даже, кажется, не заметив, поскакал дальше.
   Андрей поморщился. Его действительно трудно было отличить от обычного студента. Ростом он был немногим ниже среднего, но худой и узкий в плечах, поэтому казался значительно моложе своих лет. На тонком носу сидели очки в массивной пластмассовой оправе. Они делали и без того маленькие голубые глазки совсем незаметными и придавали сжатому в кулачок лицу по-детски жалобное выражение. Сутулые, чуть приподнятые плечи добавляли к его образу невзрачности и несолидности, поэтому Андрей особенно обижался, когда кто-нибудь не узнавал в нём преподавателя.
   Второкурсница по-прежнему хлопала своими большими крашеными глазами и ждала ответа на вопрос, который Андрей давно забыл. Поэтому доктор предпочёл закончить разговор и начать занятие. Он жестом указал большеглазой на её место за длинным столом, стоявшим прямо посреди коридора, и опустился на своё. Группа дружно проигнорировала появление преподавателя. Она занималась своими делами и делала это очень громко. Нет управы на второкурсников, их старших коллег хоть можно припугнуть экзаменом...
   По коридору, амплитудно размахивая широкими бёдрами, цокала каблучками Леночка. Она числилась медсестрой, но почему-то редко приступала к своим обязанностям, а предпочитала осуществлять общее руководство работой отделения. Она ко всем обращалась на "ты" и особенно любила мальчиков-студентов - всё время заставляла их таскать биксы, носилки с больными, баллоны с закисью азота, шкафы, кровати и прочее движимое имущество клиники. Взаимности от мальчиков Леночка, конечно же, не получала: едва заслышав стук её каблучков, они рассеивались, словно утренний туман. Фигура её была заметна ещё издали, и походила на ромб: к бёдрам расширялась, а дальше сужалась до тоненьких каблучков-шпилек. Однако Леночка собственной фигуры ничуть не стеснялась, а даже подчёркивала объёмы своих ягодиц, облачая их в узкие брюки хирургического костюма.
   - Андрюша, не дашь мне ребят операционную помыть? - сладким голоском проворковала она.
   Андрюша! При студентах!!! По лицам прокатились ехидные ухмылки. Большеглазая девушка отвернулась. Андрей и сам рад бы был послать этих детей куда подальше, но должно же быть хоть какое-то уважение.
   - У меня занятие, - буркнул он Леночке.
   Ему хотелось сказать ей больше: сказать, как раздражают его её походка, её ромбовидная фигура, медовый голосок и цокающие каблучки, но это ещё больше унизило бы Андрея в глазах студентов - и он промолчал. Только сильнее сжал в кулачок своё недовольное лицо.
   Студенты облегчённо вздохнули. Им, конечно, не хотелось нигде мыть. Андрей сурово посмотрел на них. Ничего. Сам такой был. Выбьют из вас и эти идиотские ухмылки, и острые языки укоротят, и с личика твоего, большеглазая, смоют всю косметику.
   Андрей неторопливо открыл свой замызганный блокнот.
   - Итак, Софья Николаевна, расскажите нам, пожалуйста, какие уборки могут проводиться в операционной?
   Большеглазая посмотрела на него с тем негодующим выражением, с которым смотрит жена, застукавшая мужа с любовницей, и принялась нести что-то нечленораздельное.
   В коридоре появился Виталик, солидный молодой человек, по внешнему виду похожий на медведя, но с хитрыми лисьими глазками.
   - Андрей Петрович, можно Вас на минутку? - вежливо поинтересовался Виталик, как будто они и не учились шесть лет в одной группе. Сейчас Андрей был благодарен ему за этот подчёркнуто официальный тон.
   Большеглазая с надеждой посмотрела на Виталика.
   - У меня занятие, Виталий Владимирович, - произнёс Андрей, перехватив её взгляд. - Подождите пару минут.
   Большеглазая сделала трагическое лицо. Виталик улыбнулся краем губ и отошёл к подоконнику, делая вид, что его очень интересует пейзаж за окном.
   Быстренько влепив большеглазой очередной "неуд.", Андрей объявил перерыв и подошёл к бывшему одногруппнику.
   - Ну, как тебе новое поколение? - криво усмехнулся Виталик. Эта улыбочка появилась у него в ординатуре, когда возникла необходимость изображать солидность.
   - Така-ая ду-ура! - одними губами произнёс Андрей и выпучил глаза, кивая на студентку.
   - Это она тебе глазки строит, - равнодушно и довольно громко сказал Виталик.
   - Да ну тебя! - покраснел Андрей.
   Большеглазая не сводила с них любопытного взгляда.
   - Многие девчонки влюбляются в учителей, - пожал плечами Виталик. - И некоторые особо умные даже умудряются их на себе женить. - Он хитро сверкнул своими внимательными лисьими глазками. - Кстати, Наташа зовёт тебя на свой день рождения в следующую среду.
   Наташа должна была выпуститься в этом году и до сих пор по привычке обращалась к мужу по имени-отчеству, если вокруг были люди. Говорят, они познакомились как раз на втором курсе.
   - А что подарить? - спросил Андрей, поправляя очки.
   - Знать бы мне, я б сюда не пришёл! Ты у нас всегда был генератором идей.
   Мимо шли студенты и дружно поздоровались с Виталиком, в упор не заметив Андрея.
   - Ладно, до среды долго. Успеем что-нибудь придумать.
   Когда Виталик, краснодипломник, желанный гость на любой кафедре, заявил, что будет проходить ординатуру по терапии, Андрей обозвал его дураком. Из всех возможностей он выбрал самую бездарную - просиживать штаны на участке за две с половиной копейки в месяц. Теперь он завидовал Витале: молодой преуспевающий врач, уважаемый и любимый всеми, солидный и перспективный. Сам Андрей осел на кафедре своего отца, где его по имени-отчеству называла только санитарка Тамара, человек ещё более мелкий и незначительный. Тень своего отца, без всякой надежды выбиться в люди, Андрей сильно завидовал бывшему одногруппнику, но, несмотря на это, умудрялся сохранять с ним дружеские отношения. Наверное, потому, что и другом Виталик был хорошим.

***

   - Что мы вам, подопытные кролики?! - возмущалась пациентка, дама послебальзаковского возраста, страшно вредная и потому отданная Андрею "на растерзание".
   - У нас в клиниках главное - студенты, - попытался объяснить ей доктор. "Нечего тогда было сюда ложиться", - добавил он про себя. В глазах девушки, стоявшей напротив, он прочёл ту же мысль. - Мы сами всегда лечимся в наших клиниках.
   - У нас в больницах всё делается только не для людей! - не унималась пациентка.
   Андрей сделал знак студентке заклеивать рану и отошёл к другому столу.
   - Конечно! Какие же студенты люди? - услышал он серьёзный баюкающий голос у себя за спиной. Девушка говорила совсем тихо, так что даже Марья Сергеевна, перевязочная медсестра, славная своей строгостью и любовью к порядку, не расслышала. - Убрать отсюда студентов! А то ходют тут, понимаешь, фантиками сорют!
   Андрей обернулся. Такие вольности в перевязочной обычно не приветствовались. Вот влетит ей сейчас от Марь-Сергевны!
   - Ой, девушка, а это же Вы, да? - голос женщины радикально изменился. Из ворчливой старухи пациентка вмиг превратилась в добрую бабушку. - А я-то уж думала, забыла ты меня. Я у медсестры спрашивала, а она не знает, кто ты такая. А я говорю: я ж её и не поблагодарила. Совесть, говорю, замучает: столько я ей хлопот доставила. Ой, спасибо тебе, дочка, а то я лежу-лежу, никто не подходит... Думала, помирать бросили... А тут ты и туда со мной, и сюда, и в туалет, и... ты уж прости, голубка, за беспокойство. Доставила я тебе тогда...
   Андрей снова с интересом оглянулся. Низенькая, но крепко сложенная девчушка в синем хирургическом костюмчике и надвинутом на самые глаза чепчике сосредоточенно пыталась отковырнуть от рулончика кусок лейкопластыря. Не из его группы. Наверное, доцент Чесноков, как обычно, послал своих студентов в перевязочную, а сам кофе пьёт в ординаторской. Точно. Кажется, на вчерашней "скорой" дежурила пара студентов из группы Алексея Анатольевича, парень и девушка. Андрей попытался вспомнить, как её зовут (или, хотя бы, лицо), но не смог.
   - Колечко-то нашли, Лизавета Карловна? - В голосе студентки звучала строгость, но даже Андрею, который плохо разбирался в людях, было видно, с каким трудом она скрывает и ласку, и заботу, и родительскую привязанность к своей, может быть, первой пациентке. Он и сам таким был когда-то... очень-очень давно.
   - Да я ж его, оказывается, вчера не надевала! Дочке звоню, а она говорит - на полке оно осталось. А я уж испугалась: муж-покойник, царствие ему небесное, мне его на третью годовщину...
   А вот это информация к размышлению! Надо будет Виталику сказать...

***

   У Виталика в тумбочке всегда был кофе. Не та гадость в пакетиках, которую обычно продают в буфете, а настоящий кофе, который пах как кофе, имел вкус кофе, а самое главное - бодрил как кофе. Последний пункт в данный момент был наиболее актуален. Андрею предстояло высидеть длинную скучную лекцию и вовремя проснуться, когда надо будет показывать слайды.
   Виталику даже говорить ничего не надо было: едва увидев Андрея, он сразу потянулся к заветной баночке.
   - Слушай, сегодня народ с ума сошёл. Они что, сговорились что ли? Мы со Славиком всю ночь из операционной не выходили.
   - Я знаю, - посочувствовал Виталик. - У нас Наденька даже отгул взяла. "Не могу, - говорит, - всю ночь не спать". Мне сегодня третьей парой придётся за неё занятие вести.
   В жизни российского врача встречаются иногда такие дни, когда он уходит на работу в понедельник утром, а возвращается в среду вечером. Ведь не скажешь же умирающему больному: "Извини, друг, у меня рабочий день кончился".
   Виталик налил другу полную чашку спасительного кофе.
   В дверь постучали.
   - А, Фридрих Генрихович, проходите, пожалуйста!
   В ординаторской появился среднего роста мужчина с гладко зачёсанными назад редкими волосами и интеллигентской, глубокой залысиной. В нервных ухоженных руках посетитель сжимал амбулаторную карту такой толщины, какая бывает только у истеричек, долгоживущих стариков и детей, больных лейкозом.
   - Это Вы Виталий Владимирович? - робко спросил он.
   - Да-да! Мне доктор Овсянников всё про Вас рассказал. Проходите, садитесь. Если Вы не возражаете, нам удобнее поговорить здесь, - увещевал Виталик. В смотровом кабинете уже полгода не могли наладить отопление, поэтому врачам иногда приходилось принимать пациентов прямо в ординаторской. Андрей незаметно сидел в углу и наслаждался своим горячим крепким кофе.
   - Вы понимаете, тут такое дело... - неуверенно начал мужчина и искоса взглянул на Андрея.
   "Мне выйти?" - одним взглядом спросил он у Виталика, но тот сделал рукой знак "сиди".
   - Не волнуйтесь, это доктор Попов. Я специально пригласил его для консультации по Вашему вопросу, - уверенно заявил Виталик. Андрей чуть не прыснул со смеху. - Итак, расскажите, что же с Вами случилось.
   - Понимаете, я работаю в университете, - начал мужчина. В голосе его звучала патетика. Виталик внимательно его слушал, а Андрей рассеянно глядел в окно. - Четыре года назад меня начала мучить ужасная отрыжка. Представляете, я читаю лекцию, а у меня отрыжка. Перед студентами стыдно! Я уже все способы перепробовал. Смешно сказать, даже к бабке ходил! Вы понимаете, о чём я?
   Андрей совсем отвернулся к окну, чтобы пациент не заметил, как он смеётся. Если бы не упоминание имени Сергея Владиславовича Овсянникова, у которого чувство юмора отсутствовало даже в зачаточном состоянии, он мог бы поклясться, что кто-то шутит над его другом в честь первого апреля.
   - У Вас нет неприятного вкуса или горечи во рту, когда происходит... это? - Какая выдержка должна быть у Виталика, чтобы сохранять сочувственно-серьёзное выражение.
   - Нет. Врачи говорят, что с желудком всё нормально! - трагически воскликнул мужчина. Видно, обошёл он со своим горем немало врачей. - Но Вы понимаете, я же лекции читаю!.. Перед студентами стыдно, право!
   - А когда у Вас всё это началось?
   "Всё-таки тяжёлую профессию выбрал себе Виталик, - подумалось вдруг Андрею. - Хирургам проще: не так важны актёрские таланты. Большую часть времени больной или не видит тебя, или ему не до тебя. А терапевтам, бедным, приходится быть одновременно врачами, психологами, политиками и ещё Бог знает кем, чтобы завоевать доверие пациента. Трудно всё это. Сил много тратит..."
   - Я же говорю Вам, четыре года назад. Я как раз тогда докторскую защищал. Вот на защите всё и началось. Представляете, читаю доклад, а у меня отрыжка!
   - Есть один метод лечения, довольно... как бы это сказать... радикальный... Но эффективный.
   Андрей уверенно поставил чашку на стол, встал и навис над больным. Виталик смотрел на него круглыми от удивления глазами. "Парень, что ты несёшь?!" Фридрих Генрихович наоборот уставился с таким видом, будто глас божий говорил сейчас устами доктора Попова.
   - Вы, простите, в какой области науки практикуете? - поинтересовался Андрей, как бы невзначай.
   - В ядерной физике, - пролепетал больной.
   - Так вот, уважаемый...
   - Фридрих Генрихович, - вставил Виталик.
   - Так вот, уважаемый Фридрих Генрихович. Существует хирургический метод лечения вашего недуга. Вы никогда раньше не слышали об операции Добромыслова-Торека?
   Виталик сверлил друга взглядом, не произнося ни слова. Андрей уверенно сел в кресло напротив Фридриха Генриховича.
   - Видите ли, такие случаи, как Ваш, встречаются у нас крайне редко, однако в современной медицине есть способы борьбы с подобными заболеваниями. Отрыжка является следствием недостаточности нижнего сфинктера пищевода и регургитации газов из полости желудка, - серьёзно сказал он, заглядывая в глаза своего пациента. - Да что я говорю! Вы, наверное, уже лучше меня разбираетесь в этой проблеме.
   - Да, врачи говорили мне что-то подобное...
   - Так вот, функцию пищеводных сфинктеров, как Вы, я уверен, знаете, регулируют симпатические и парасимпатические нервы. При соответствующей хирургической коррекции их дисфункцию можно нормализовать. Однако операция это сложная и требует тщательнейшей подготовки и обследования. Виталий Владимирович выпишет Вам необходимые направления. Неделю Вы будете обследоваться амбулаторно, а за день до операции ляжете в стационар.
   Трудно было описать чувства, выразившиеся в этот момент на лице Виталика. "Меня-то ты зачем сюда втравливаешь?!!" Андрею пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы продолжать говорить серьёзно:
   - Завтра Вы должны будете прийти ко мне на приём. Найдёте меня в хирургическом отделении, - продолжал Андрей.
   - Спросите доктора Попова, - подал, наконец, голос Виталик.
   - Послезавтра нужно будет сдать анализы крови и мочи, потом я Вас покажу анестезиологу. Операция будет проходить под общей анестезией, поэтому нужна соответствующая подготовка. У нас сейчас нет свободных койко-мест, иначе бы мы сразу Вас положили в стационар.
   Лицо Фридриха Генриховича сияло внезапно зародившейся в душе надеждой. Похоже, болезнь настолько его измучила, что он согласен был даже на такие крутые меры.
   - А теперь, я думаю, Вам следует идти домой и хорошенько успокоиться. - Виталик, наконец-то пришёл в себя и принялся подыгрывать Андрею. - Постарайтесь эту неделю избегать даже самых незначительных стрессов и инфекций. Успех лечения наполовину зависит от Вашего душевного состояния, - произнёс он, выпроваживая пациента за дверь. - Всего Вам хорошего.
   Едва Фридрих Генрихович скрылся в коридоре, Андрей со смехом повалился на диван.
   - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
   - Да Бог с тобой! Первое апреля же! - у Андрея даже слёзы на глаза от смеха выступили.
   - А я думал ты... Доктор Попов, я Вас когда-нибудь убью, - печально вздохнул Виталик.

***

   Летом в лекционной аудитории делали ремонт. Отворяли наглухо забитые уже лет десять окна, сдирали старую штукатурку и даже, кажется, пытались красить потолки. Результатом ремонта было то, что весь сентябрь и половину октября лекции приходилось слушать в другом корпусе, а окна, которые так и не удалось снова закрыть, всю зиму служили пособием для тренировки студенческой находчивости: каждый вновь вошедший в аудиторию придумывал, чем бы законопатить окно, чтобы не было сквозняка. Где-то в середине декабря какой-то народный умелец довольно мастерски пристроил фанерку так, что на некоторое время проблему сквозняка решили. Но в начале марта в вузе объявилась комиссия, которая велела самодеятельность убрать, рамы починить, микроклимат в аудитории восстановить. Фанерку тогда с большим трудом отковыряли (на века творил тот безвестный народный умелец: для себя, видать, старался), а вот исполнение второй половины распоряжения решили отложить до мая. Поэтому окно стояло законопаченное только собственной шторой. В иные дни, когда на лекцию приходило много народа (например, если по потоку проходил слух, что читать её будет молодой любимый всеми доцент по прозвищу граф Дракула), сквозняк был почти не ощутим. Но гораздо чаще приходилось присутствовать на зануднейших лекциях заведующего кафедрой Петра Тимуровича Попова, и тогда те немногие, кто сумел заставить себя туда явиться, к концу первого часа начинали мелко дрожать.
   Много лет профессор Попов читал лекции в этой аудитории, и каждую весну его посещала мысль, что лучше бы здесь устроили часовню, как планировал архитектор. Пётр Тимурович искренне сочувствовал студентам и понимал, отчего они не ходят на его лекции, но долг требовал каждый раз отчитывать немногих присутствовавших (и, в общем-то, ни в чём не виноватых) за то, что большая часть потока где-то гуляет. Горло болело. Говорить было трудно. И поэтому профессор всё чаще заставлял студентов тупо переписывать со слайда давно уж прочитанный ими в учебнике текст, вместо того, чтобы объяснять его. Он говорил по привычке, не думая о содержании своих слов. Он сам не понимал, что говорит - куда уж было студентам понять его.
   В аудитории было двадцать восемь человек, не считая лектора и его ассистента. Пётр Тимурович успел не только пересчитать их, но и разглядеть и запомнить каждого. На первом ряду сидела девушка в квадратных очках, жадно ловившая и записывавшая каждое его слово. Вряд ли она что-нибудь понимала, но профессор готов был поклясться, что к экзамену она выучит лекцию дословно и сдаст на "отлично"... если только экзаменатор не вздумает задать дополнительный вопрос. Рядом с ней недовольно хмурил брови серьёзный молодой человек. Наверняка он искренне интересовался хирургией, участвовал во всех хирургических кружках, где-нибудь работал или дежурил по "скорой". В его жизни не было свободного места - и он искренне злился на Петра Тимуровича за потерянное на лекции время. Собрать бы всех таких (не больше десятка ведь наберётся!) и заниматься с ними отдельно в тёплом профессорском кабинете. Ух, сколько бы тогда им можно было передать! А остальных гнать отсюда поганой метлой!
   За спиной молодого человека сидели две девушки и старательно делали вид, что пишут лекцию. Одна, костлявая блондинка с презрительным взглядом, раскрашивала цветными карандашами наркозную карту для истории болезни. Она искренне верила, что лектор не замечает её посторонних занятий, и даже изредка снисходила до того, чтобы записать пару слов и в лекционную тетрадь. Рядом с ней сидела подружка. Лицо её было круглым и не очень красивым, хотя была в нём какая-то мягкость и теплота, которая привлекала взгляд. Пётр Тимурович впервые видел эту студентку на лекции, и, судя по выражению её скучающей мордашки, она сама не понимала, зачем теряет здесь время.
   На третьем ряду, чуть в стороне, сидело чёрное востроносое существо, похожее на ворону. Девушка не писала лекции и даже не старалась изобразить, что пишет. Весь вид её выказывал пренебрежение к окружающим: даже белого халата не потрудилась она надеть, а сидела в синем хирургическом костюме, как будто вызов профессору бросала. Её широко раскрытые каменные глаза были прикованы к Петру Тимуровичу, но не ясно было, что они видят: то ли самого профессора, то ли стену за его спиной, то ли взгляд её пронизывает эту стену, и улицу, и уходит далеко в чёрные космические глубины.
   Впереди всех за отдельным столом сидел Андрей, нахохлившись, как замёрзший снегирь. Он переставлял отцу слайды, а в перерывах, чтобы не заснуть, писал историю болезни. Каждая строчка начиналась ровно и красиво, но к середине он засыпал, просыпался, когда строка кончалась и ручка начинала чертить по столу, раздражённо стряхивал с себя сон - и начинал новую строчку, ровную и красивую. Вчера клиника дежурила по скорой, и весь город в честь этого события решил срочно загнуться от какого-нибудь тяжёлого недуга. Профессор Попов знал, что у сына сегодня была тяжёлая ночь, но не хотел делать ему одолжений и отпускать с лекции. Пётр Тимурович гордился своим сыном: Андрей никогда не просил для себя поблажек и не использовал доброе имя Поповых для продвижения по службе. Было ясно, что со временем из Андрея вырастет настоящий хирург, наследник, гордость семьи. Да и сейчас он исполнял свои обязанности старательно и аккуратно. Ни разу не слышал Пётр Тимурович ни злого завистливого шепотка за спиной, ни жалобы в лицо. Красные от бессонной ночи глаза Андрея тупо смотрели в листы истории болезни, но не ясно было, видит ли он историю, стол под ней или взгляд его пронизывает этот стол, пол, первый этаж и уходит ещё глубже - к центру земли.
   - Перерыв! - объявил профессор на пять минут раньше положенного (скорее из-за жалости к сыну и замёрзшим студентам) и вышел из аудитории. Андрей поспешил за ним: в ординаторской стояла для него заначка спасительного Виталикиного кофе. Студенты медленно, словно после зимней спячки, начали разбредаться кто куда.
   Длинноногая блондинка Оксана сгребла в кучу свои наркозные карты, сбросила их на сидение, а сама села на стол, будто он был мягче или удобнее скамейки. Круглолицая Марина просто развернулась и потеребила Олесю за плечо. Девушка с вороньим носом неудержимо зевнула, опустила голову на парту и, кажется, моментально заснула.
   - Похоже, Ковальская сегодня не осилит главного прикола, - таинственно протянула Оксана. - Она уже в отключке.
   - Нет! Она сейчас за перерыв так выспится, что... всё будет классно... она справится! - оправдывалась Маринка. Она сама не верила, что её одногруппница не плюнет на все договоры и не пойдёт спать. Но было жаль проигрывать спор. Ещё месяц назад девчонки заключили пари, что кто-то из них, переодевшись цыганкой, предскажет Жучку (так звали они своего преподавателя, Виталия Владимировича Жукова) скорую свадьбу. Девушки не знали, что их любимый Жучок давно уже женат и готовились к первоапрельскому приключению со всей серьёзностью. Переодеваться в цыганку выпало Олесе, но теперь, похоже, Маринке предстояло её заменять.
   - Тебе хорошо говорить! - пыталась она оправдаться перед Оксаной. - Ты зачёт по хирургии уже сдала! А нам завтра его сдавать!
   Оксана скривила губы, отчего её лицо стало ещё более презрительным. Она уже давно сменила свои очки на контактные линзы, но привычка очкариков всё время морщиться осталась.
   - Да не сдала я ничего. Первомур-младший опять завалил. Я ему уже третий зачёт должна! - раздражённо сморщилась девушка. - У всех преподы как преподы, одним нам на Даунов везёт! У них это что, семейное?
   - У него синдром сына вождя, нам Пуля-в-Голове сказала, - успокаивала подругу Маринка, радуясь, что про спор, кажется, забыли. - Вон он и Софью леськину достал. Я, как ни приду - жалуется.
   - Чем меньше какашка - тем больше воняет! - мрачно усмехнулась Оксана.
   - Как хорошо, что нам достался Алексей Анатольевич! Он такой лапочка! - вздохнула Маринка.
   - Сонька сама виновата: приходит в клиники раскрашенная, как Чингачгук, ногти как у Фредди Крюгера. Хорошо, я ещё серьгу у ней из брови вынула, а то встретила бы её Пуля-в-Голове с распростёртыми объятьями, - проворчала Леся, не открывая глаз.
   - О! Ожила! - обрадовалась Маринка.
   - Пуля-в-Голове хоть за дело придирается! - недовольно буркнула Оксана, не заметив чудесного пробуждения. - А этот выпендривается больше, хочет значимость свою показать. Все знают, что он здесь только из-за папы.
   - Хоть бы показали мне этого знаменитого Первомура, - вздохнула Олеся, потягиваясь и распрямляя плечи. Она уже видела, как входил в аудиторию лектор.
   - Да вот же он, слайды... - Оксана обернулась. Ассистент сидел прямо за её спиной, устало опустив голову на сцепленные пальцы. О том, как давно он здесь находился, можно было только догадываться. - Что же вы мне не сказали?! - сдавленно прошептала девушка, опускаясь прямо на свою наркозную карту. Олеся и Маринка только испуганно мотали головами.
   Лекция началась. Красная как рак Оксана ожесточённо принялась конспектировать, пытаясь, видимо, оправдаться перед отцом за сказанное о сыне. Лениво взялась за ручку и Олеся. Хотя вряд ли что-нибудь можно было разобрать в её записях: девушка засыпала на середине строки и просыпалась оттого, что ручка проваливалась за край тетради. Впрочем, жалеть ей было не о чем: за ночь на "скорой" она узнавала больше, чем за месяц таких вот лекций. И она готова была бессонными ночами платить за науку гораздо более полезную, чем могла получить за партой.

***

   Снег почти растаял. Было скользко и слякотно. У ювелирного магазина как всегда дежурили цыганки, повыползавшие с весной из своих скрытых убежищ.
   - Да ладно тебе, Андрюха. Знаешь, сколько я всего наслушался, пока на лекциях сижу? Такое досье мог бы составить на кого угодно... У нас на кафедре есть люди, о которых отзывов без мата я ещё не слышал.
   Андрей шёл рядом, засунув руки глубоко в карманы. Он подарил приятелю идею насчёт украшения для жены, на чём фантазия его исчерпалась, и своего подарка он придумать не мог.
   - Золото сдать не хотите?
   Молоденькая цыганка в длинной широкой юбке и китайской цветной ветровке преградила им дорогу. Вторая, что постарше, прикрывала её с фланга.
   - Нет, девушки, - дружелюбно откликнулся Виталик. - Откуда дэньги у бээдного евгея? - И прошмыгнул в двери ювелирного магазина.
   Старшая цыганка смерила Андрея оценивающим взглядом и потеряла к нему всякий интерес. Молоденькая тоже заметно поскучнела. Похоже, она немного замёрзла в одном капроновом платочке при нуле-то градусов. "Менингит по тебе плачет", - подумал Андрей.
   - Ну, давай хоть погадаю тебе, что ли? Ручку позолотишь...
   Голос приятный, низкий, убаюкивающий.
   - Я в это не верю, - равнодушно ответил Андрей.
   - Зря, - пожала плечами цыганка. - Моя бабушка, вот, в пенициллин не верила, всех травами лечила. Это же не значит, что лекарства отменяются?
   - Нет.
   - Я многих бабок знаю, которые два высших образования имели: врача и психолога... - Лицо её просияло, видимо, на ум пришла счастливая мысль. - А хочешь, я судьбу твою тебе открою, а потом расскажу, как я это сделала?
   - Ну, давай, - Андрей нехотя протянул ей свою ладонь. Он уже потерял надежду пробиться в магазин вслед за Виталиком, да и не очень-то ему этого и хотелось. Какая разница, как проводить бесполезное время?
   - За двойную плату, - лукаво улыбнулась девушка. Её заледеневшие пальцы уже вцепились в его руку: назад ходу не было.
   - Ты врач... - Цыганка сделала многозначительную паузу, пронзительно глядя на Андрея. - Скорее всего, хирург. - Снова пауза. - Но тебя никто не воспринимает всерьёз... Тебе не нравится твоя работа... или место работы. Тебе кажется, что ты можешь больше, но старшие коллеги не дают тебе настоящего дела. Ты как бы в тени кого-то более авторитетного, своего покровителя... но твоя жизнь скоро изменится. Ты сам изменишься... Может быть, поменяешь работу... Или уедешь отсюда... Ты женишься!
   - Ну, наконец-то! И до женитьбы дошли! - нервно засмеялся Андрей. Неужели у него на лице это всё написано? Если чужой человек так легко может угадать его характер и чувства, то что говорить о тех, кто видит его каждый день. Молодой человек не сильно любил, когда кто-нибудь лез к нему под скорлупку, и невольно старался прервать ставшую неприятной шутку.
   - Не перебивай, - серьёзно сказала девушка, пронизывая его своими чёрными глазами. - Твоей женой будет великая актриса!
   - Ага. Я вот только не знаю кого выбрать: Лив Тайлер или Николь Кидман.
   - По-моему, они замужем обе, - обиженно ответила цыганка. - Не буду я больше ничего тебе предсказывать. Не умеешь ты людей слушать.
   Почему-то от её слов Андрею стало стыдно, хотя ничего предосудительного он, вроде бы, не делал. Гадалка отпустила руку. Сейчас было самое время расстаться с ней и войти в магазин вслед за Виталиком, но что-то внутри не позволяло ему сделать это.
   - А вторую часть договора?
   Девушка не отвечала, хотя и не отворачивалась. Ждала, видимо, платы за свою работу.
   - Ты обещала раскрыть карты!
   - Не стоило бы... Но ведь я не сильно ошиблась в своих предсказаниях? - выдержав актёрскую паузу, цыганка снова повеселела. - О том, что ты врач, рассказали твои руки: они пахнут лекарствами и вокруг ногтей эта белая присыпка, которую вы в перчатки засыпаете. Когда я узнала в тебе хирурга, твоё лицо просияло, значит, не многие видят и ценят тебя на этом поприще.
   "Ерунда, - решил про себя Андрей. - Мозги девчонка пудрит. Наверняка слышала обрывок разговора с Виталиком, а теперь хочет набить себе цену. Однако сочиняет неплохо и правдоподобно. Ей бы истории болезней писать..."
   - А насчёт отца? - спросил он, невольно захваченный этой игрой. Молодому врачу хотелось выяснить, доступна ли информация, раскрытая цыганкой, всем окружающим или только высококлассным специалистам в области иллюзии и шарлатанства.
   - Какого отца?
   - Ну, ты сказала, что слава отца меня затеняет.
   Цыганка искоса глянула на Андрея.
   - Значит, и тут я попала?
   Молодой человек смутился.
   - Это уже опыт. Я смотрю на твоё лицо, на то, как ты реагируешь на мои слова, и выбираю из возможных вариантов развития событий самый подходящий.
   - А насчёт жены?
   - Да по тебе видно, что не женатый ты. Разве б жена выпустила тебя в таком виде на улицу? Вот приятель твой сразу ясно - женат: женская забота чуется. Да и в магазин с побрякушками он пошёл, а не ты.
   Андрей пожал плечами.
   - А то, что она актрисой будет, с чего ты это взяла?
   - А об этом мне рассказала рука твоя, - нараспев произнесла цыганка. - У тебя звёздочка на линии любви.
   Андрей долго разглядывал свою ладонь, но ничего особого там не увидел.
   - Не, ну, серьёзно.
   - Серьёзно. - Девушка была непреклонна.
   Виталик вышел из магазина.
   - Что, денег не хватило? - осведомилась цыганка. "Ещё бы! Припёрлись в элитный ювелирный салон два пролетария!" - говорили её глаза, смешливые и вместе с тем проницательные. Андрей готов был поклясться, что впервые видит эту девушку, но глаза её были ему знакомы.
   - Ага, не хватило.
   - В универмаге есть отдел ювелирный, там всё дешевле.
   - Спасибо! - жизнерадостно промурлыкал Виталик.
   - Спасиба много, - проворчала цыганка и посмотрела на Андрея. Тот достал из кармана полтинник и протянул ей. Девушка подняла брови, очевидно, не ожидала столько получить за свой трёп, но сдачи давать не стала. Андрей на всякий случай проверил, на месте ли часы и кошелёк.

***

   Девчонки сидели вокруг стола и тупо смотрели на закипающий чайник. Ужинать собирались всегда у Леськи, потому что у неё были самые комфортные жилищные условия (целая комната на двоих) и сестра, которая готовила еду (а что ей ещё делать, на втором-то курсе?). Оксана медленно засыпала. Она всю ночь гуляла на свадьбе у подруги, и только обещанный ужин удерживал её в этом мире. Леся тоже клевала носом после тяжёлого дежурства. Кажется, весь город вчера решил срочно окочуриться от приступа аппендицита.
   Хотя бессонные ночи не помешали честной компании как следует отметить праздник первого апреля: в шесть часов утра вся общага была разбужена работниками СЭС, проводившими срочную профилактику сибирской язвы (вместо вакцины кололи какую-то ужасно болючую витаминку); дверь одной из соседних комнат была заколочена сеткой от кровати (хозяин комнаты почему-то очень разозлился и долго колотил кулаками по сетке, оправдывая надпись "бабуины", прибитую к косяку), а на дверях анатомки почти до самого вечера висела красивая надпись "Sero venientibus - ossa!" Правда, после третьей пары разъяренные первокурсники сорвали объявление, то ли оттого, что слишком хорошо ещё помнили латынь, то ли потому, что всех препаратов, кроме костей, в анатомке действительно не хватало. Однако заряд инициативной группы, сотворившей всё это, к вечеру иссяк.
   - А давайте сонькины ключи в учебник по уходу за больными спрячем. Она всё равно его не открывает. А искать начнёт - скажем: "К урокам готовиться надо!", - предложила Маринка, единственный более-менее бодрый человек в комнате.
   - Хватит на сегодня приколов! - строго сказала Олеся.
   - А давай Дракуле нагадаем, что ему в следующий вторник кирпич на голову свалится, чтобы он дома сидел и хирургию нам отменил! - не унималась девушка.
   Оксана тяжело вздохнула и покачала головой.
   - Я грим уже смыла, - терпеливо объяснила Леся. - Да и не смешно одну и ту же шутку дважды повторять.
   - Не смешно-о, - повторила Маринка голосом умирающей лебеди. - Тетери сонные.
   - Ничего, будешь ты в конце года все свои пропуски отрабатывать - посмотрим, в каком виде сама на занятия придёшь, - огрызнулась Леся.
   - Она-то хоть за пропуски пахать будет, а тебе эти "скорые" на кой сдались? - вступила в разговор Оксана. - Время только зря теряешь.
   - А мне нравится. Весело там. Никто не орёт, все всё посмотреть дают. Можно потренироваться уколы ставить.
   - Вот бы я ещё ради уколов первомурову рожу терпела, - фыркнула Оксана.
   - Он, кстати, на дежурствах совсем не такая сволочь, даже прикольный: шутит, если спросишь о чём-нибудь - всё расскажет, - заступилась за Попова Олеся. - Я даже и не знала, что это тот самый Первомур. Я их, правда, без шапочек и намордников вообще плохо различаю.
   - Классно ты ему сегодня мозги запудрила. Я чуть со смеху не описалась! - улыбнулась Оксана. - А вот Жучок не купился, так что проспорили вы.
   - Жучок её не заметил просто, а раз не заметил, значит, не узнал, - возразила Маринка. - И вообще он женатый, и гадать ему не прикольно. Так что спор Леська выиграла. А на что спорили?
   - На билет в "Миллениум", - ответила Леся. - Только я его тебе прощаю: у меня сейчас много других развлечений.
   - Как великодушно! - Оксана скорчила рожицу.
   - С Мишкой-то вы помирились? - спросила Маринка, чтобы увести разговор от неприятной темы
   - Я себе лучше нашла, - отмахнулась от неё Олеся.
   - Учиться надо, а не на парней глядеть! - Оксана была явно не в духе. Она уже второй день бросала курить, поэтому сегодня ей было просто жизненно необходимо испортить кому-нибудь настроение. А получалось наоборот: настроение портили, в основном, ей.
   - Где он учится хоть? - поинтересовалась Марина, пытаясь скрыть свою радость: Мишка ей давно нравился.
   - Он уже работает.
   - Старик, - заключила Оксана.
   - Неправда, мужчина в самом расцвете сил! - обиделась Олеся.
   - А чё, по-моему, лучше сейчас гулять с парнями лет двадцати пяти-тридцати, чтобы подарки дарил, и с деньгами, - вставила свои пять копеек Маринка.
   - Вот! Хоть кто-то меня понимает! - Леся демонстративно обняла подружку.
   - Вернись, я всё прощу, - улыбнулась Оксана. - Он хоть знает, что должен тебе подарки дарить? Как звать-то?
   - Он меня вообще ещё не знает, я с ним ещё не познакомилась.
   - Опа! - оживилась Оксана.
   - Ну, ты даёшь! - теперь обе подружки смотрели на Лесю с интересом.
   - А он кто у тебя? Ну, работает где? - осторожно спросила Маринка.
   - Врач, конечно, - с достоинством ответила Олеся. - Только вот не знаю, как его внимание на себя обратить.
   - Ногу сломай, - быстро вставила Оксана.
   - Я что, на голову убитая? Он мне не настолько нравится.
   - А мы его знаем?
   Олеся снова загадочно улыбнулась и принялась разливать чай.

***

   На столе испуганно хлопал глазами пациент. Анестезиолог вполголоса рассказывал медсестре матерные анекдоты и нагло пользовался тем, что она не может врезать своей стерильной рукой по его нестерильной роже... да и, кажется, не очень-то хочет.
   Появления Андрея, как обычно, никто не заметил. Медсестра что-то сосредоточенно раскладывала на своём столике.
   - Татьяна, Вы не могли бы уделить мне пару минут? - недовольно спросил молодой хирург.
   - Да ладно, Пётр Тимурович же ещё не пришёл, - не оборачиваясь ответила женщина.
   - Пётр Тимурович сейчас подойдёт, а простынкой пациента накрыть и я смогу, - раздражённо заметил Андрей.
   Медсестра со вздохом принялась надевать на него халат и перчатки.
   По операционной слонялись скучающие студенты. Вечно занятой доцент Чесноков, как обычно, нашёл куда сплавить своих учеников. К тому времени, как Андрей вошёл в операционную, их осталось трое.
   - Танюша! Какие у вас красивые голубые... халаты! - воскликнул анестезиолог. Ему не нужно было давать наркоз, но васильково-синие глаза медсестры задержали его в операционной.
   - Александр Евгеньевич, Вам не мешало бы надеть колпак, - строго сказал Андрей. "Мало того, что мешается всем, так ещё и микробов по операционной разбрасывает!"
   - Зачем?! - удивился Саня и провёл рукой по идеально выбритому черепу. Настроение Андрея совсем испортилось.
   Тем временем последние чесноковские студенты тихонечко слиняли из операционной. Только черноглазая девушка в синем хирургическом костюмчике скромно пристроилась в уголке. Андрей уже не раз сталкивался с этой студенткой на дежурстве и на перевязках: она могла язвить, шутить с кем угодно, даже с самим Николаем Дмитриевичем. Не дальше чем вчера, она болтала с пациенткой в перевязочной, не испугавшись грозной Марь-Сергевны. Но его, Андрея, распоряжения девушка всегда исполняла молча и беспрекословно, только кротко внимала его речам, когда он снисходил до разъяснений или шутки. Молодой врач чувствовал это и бессовестно пользовался её послушанием. Вот и сейчас он жестом подозвал к себе студентку.
   - Халат завяжи, не забывай, что он стерильный.
   Студентка фыркнула в ответ на слегка снисходительный тон. Ничего. Пусть радуется, что её вообще в операционную пустили.
   - Лампу поправь. Левее. Выше. Ну, ты что, не знаешь, где щитовидка находится?
   Низенькая совсем. Даже Андрей может смотреть на неё свысока. Еле дотянулась до лампы. Непроницаемое лицо, хотя знает, что её заставляют делать то, чего она делать не обязана. Глаза красные от постоянного недосыпа. Но молчит. Студентка и должна быть молчаливой. Андрей повёл плечами, пытаясь поправить на себе халат, потянулся.
   - Танюша, можно мне спиртику? - вежливо спросил он у медсестры, хотя она и так уже протягивала ему всё необходимое.
   - Танюша, а мне огурчик, если тебе не трудно, - вставил свои пять копеек анестезиолог, и на этот раз Андрей улыбнулся.
   В предоперационной уже слышен был голос Петра Тимуровича и звуки плещущейся воды: профессор мыл руки. Все ждали только его. Медсестра наводила порядок на своём столике. Саня насвистывал какую-то песенку. Андрей терроризировал санитарку всякими мелкими поручениями: то передвинь, это переставь, поправь очки, да не вертись ты под ногами, а то заденешь кого-нибудь! В эти моменты он был главным в операционной... Пока не вошёл ведущий хирург.

***

   В маршрутке толкучка. Опять отдавили ногу. Не везёт.
   Андрей опаздывал на работу. Хорошо отцу: начальство не опаздывает, начальство задерживается - всегда можно сказать, что был на симпозиуме или ещё на какой конференции...
   Весна. Оттепель. Красота! Девушки в коротких юбках - аж глаза разбегаются...
   Пятнадцать минут осталось. Его отсутствия, конечно, никто даже не заметит, но опаздывать Андрей не любил.
   Мимо него протиснулась симпатичная студентка с чёрной змеистой косой. Народ хлынул из автобуса. Девушка неудачно подвернула ногу и полетела вниз с высокой ступеньки прямо на асфальт. Проворно отползла в сторону, чтобы выходящие её не затоптали.
   Никто из пассажиров даже не оглянулся. Андрею стало жалко девчонку.
   Пятнадцать минут осталось...
   Девушка беспомощно сидела на асфальте и растирала ушибленную ногу.
   Андрей легко спрыгнул на остановку.
   - С Вами всё в порядке?
   Она удивлённо посмотрела на него. Потом - испуганно. Потом - ошарашено. А потом истерично расхохоталась.
   - Давайте я посмотрю, не вывихнули ли Вы чего. - Почему-то Андрею было страшно неловко, словно он предлагал ей что-то неприличное.
   Подошёл ещё один автобус. До начала рабочего дня оставалось уже меньше пятнадцати минут...
   Девушка всё сидела на земле и смеялась, не реагируя на Андрея. Этого ещё не хватало! Истерика! Молодой врач отвесил ей холодную равнодушную пощёчину.
   - Ты чего?! - студентка мгновенно пришла в себя и теперь опять смотрела ошарашено.
   - Сильно больно? - голос Андрея снова был мягким и смущённым.
   - А тебе-то что? - недоверчиво спросила она.
   - Может, я могу помочь?
   Девушка улыбнулась, но, памятуя о пощёчине, смеяться не стала.
   - А ты что, врач?
   - Да, - серьёзно ответил Андрей.
   - И на каком курсе господин доктор?
   Опять эта непредставительная внешность его подводит! Может, бороду отрастить? Нет. Смешно будет смотреться.
   - Я работаю уже... хирургом в больнице.
   Девушка всё-таки засмеялась. Андрею очень захотелось снова влепить ей оплеуху.
   - Тоже мне Пирогов Николай Иваныч!
   Девушка попыталась подняться, но ойкнула и села обратно.
   - Давайте я всё-таки помогу, - настойчиво предложил Попов, чувствуя себя, наконец-то, в своей стихии. Независимо от того, что она ответит, сейчас он обязан ей прийти на выручку. Пострадавшая теперь во власти молодого доктора.
   Андрей помог девушке добраться до лавочки. На этот раз она не сопротивлялась и не смеялась.
   - Только быстрей. Я на лекцию опаздываю.
   - Опоздаешь. Лектор и без тебя справится, - проворчал Андрей, стягивая с подвёрнутой ноги сапожок и закатывая штанину. - Придумала тоже, ездить в маршрутке на шпильках!
   Не переставая ворчать, он осторожно поворачивал ступню то в одну, то в другую сторону.
   - Ой, что ты делаешь, больно же!
   - Ничего страшного, - убаюкивающим тоном произнёс Андрей. - Ушиб только, может, связочки немножко потянула. Сейчас я перебинтую ногу, чтобы не отекала. И сходи к врачу на всякий случай.
   - Да ну...
   - Не "да ну", а "так точно". - Теперь, когда роли определены, можно было напустить на себя побольше строгости, чтобы выглядеть внушительней.
   Андрей с сожалением достал из сумки рулончик бинта, прихваченный накануне с работы. Лучше было, конечно, наложить эластический, но доктор не имел привычки носить с собой чемоданчика первой помощи, а ходить за ним в аптеку было бы глупо: "пациентка" обязательно сбежала бы от незнакомого психа, пристающего к ней со своей помощью.
   Нога еле влезла назад в сапог.
   - Из-за тебя на лекцию опоздала... - печально вздохнула девушка.
   - А я из-за тебя - на работу.
   Кажется, это высказывание её смутило. Неужели у современных студентов остались ещё следы совести?
   - Прости. Беги, может, успеешь ещё. Спасибо тебе, Пирогов!

***

   Половина девятого. Кабинет заведующего клиникой. Пятиминутка.
   "Пятидесятипятиминутка" - так называли все это ежедневное утреннее мучение. Каждый раз одно и то же. Сначала постовые медсёстры отчитывались за своё дежурство - это занимало минуты три, не больше. Потом вставал Николай Дмитриевич Рязанцев, заведующий клиникой, с недавних пор - профессор. Его речь Андрей мог пересказать наизусть: она не изменилась с тех пор, как он ещё ординатором впервые побывал на "пятидесятипятиминутке". Сначала доктор призывал своих подчинённых назначать исследования и лекарства только "строго по показаниям", потом - делал замечания тем, кто попусту транжирил деньги клиники, после чего рассказывал, во что обходится лечение одного больного. Пожалуй, изо дня в день менялись только цены, да фамилии особо злостных транжиров.
   -...Доктора! Я взываю к вашей сознательности. За право лежать в нашей больнице каждый пациент платит пять с половиной тысяч рублей. Общий анализ крови обходится нам в двадцать семь рублей, биохимический - в сто сорок рублей, снимок грудной клетки - в девяносто восемь рублей...
   - Ну, вот, заодно и все расценки узнаем, - прошептал Андрей на ухо Славику, своему соседу.
   Молодые хирурги: Андрей, Славик и Вася - всегда сидели в самом дальнем углу, подальше от глаз и ушей Николая Дмитриевича. Обычно на "пятидесятипятиминутке" они мирно дремали, спрятавшись за широкими спинами "старой гвардии" - профессора Петра Тимуровича, доцента Чеснокова и Андрея Васильевича, опытнейшего хирурга, который в свои пятьдесят два почему-то не защитился даже на кандидата, хотя стоил иного доктора наук. Однако сегодня у младшего поколения было особенное настроение. Андрей ещё не успел остыть после пробежки от остановки до клиник. Он не опоздал только потому, что Николай Дмитриевич сам задержался. Славик чувствовал, что его сегодня будут пропесочивать, поэтому у него заранее было плохое настроение. Вася плевался ядом во все стороны: так обычно бывало, когда он ссорился с очередной своей девушкой. Врачи не спали.
   -...Составляя план обследования, обязательно нужно рассматривать и экономическую сторону вопроса. Доктора! Советский Союз кончился! Пора работать головой! Ведь многие исследования повторяют друг друга. А вы не только по десять раз гоняете туда-сюда бедных больных людей, но и наносите непоправимый ущерб собственным кошелькам.
   - Сейчас начнётся, - обречённо вздохнул Славик.
   - Правильно, давайте по пульсу диагнозы ставить, как китайцы, - пробормотал себе под нос Андрей.
   - Николай Дмитриевич, тут у доктора Попова предложение появилось, - громко сказал Вася. - Говорят, древние китайцы осуществляли диагностику исключительно на основании исследования пульса. Почему бы нам не освоить такой метод: это существенно сократило бы расходы клиники.
   - И правда! - поддержал его доцент Чесноков. - Неплохо бы, наверное, ещё научиться лечить наложением рук: быстро и, говорят, весьма эффективно.
   - Это надо терапевтам предложить, а то мы их совсем без работы оставим, - важно произнёс Андрей Васильевич.
   - Кстати, а как насчёт индонезийских методов оперирования без повреждения тканей? - не унимался Вася. - Вы представляете?! Срок пребывания больного в стационаре можно будет сократить в несколько раз! И на скальпелях сэкономить! Не говоря уже о внутрибольничной инфекции.
   Все смеялись. Даже Пётр Тимурович улыбнулся. Один Славик сидел с непонимающим видом и гадал, будут его сегодня ругать или нет.
   - Ладно, шутники, - сказал, наконец, Николай Дмитриевич. - Всё равно это дело серьёзное и забывать о нём нельзя. Ладно... Кстати, насчёт ваших шуточек, - рентгеновский взор заведующего клиникой устремился на задние ряды. - Кто из вас позавчера пообещал вырезать пищевод профессору политехнического университета?
   Андрей сделал попытку провалиться под землю. Заметив, как изменилось лицо соседа, Славик понял, что гроза на сегодня миновала.
   - Он всё утро искал профессора Попова, но, судя по его словам, вряд ли это пациент Петра Тимуровича.
   Виталик сказал: "Спросите доктора Попова"! Не уточнил - какого! Как же можно было не подумать, что этот экземпляр на самом деле явится сюда!
   Отец обернулся к Андрею. Одного взгляда на сына ему было достаточно, чтобы всё понять.
   - Видите ли, Николай Дмитриевич, - начал он запинаясь. - Один мой знакомый говорил со мной по поводу этого пациента, но я, вероятно, забыл...
   Рязанцев ехидно улыбался. Андрей сидел красный, как рак. Кажется, его отец - тоже.
   - Николай Дмитриевич, позвольте, я сам всё объясню.
   Пётр Тимурович замолчал, оборванный на полуслове, и непонимающе посмотрел на сына. Андрею очень не хотелось ничего говорить, тем более, он не знал, что сказать. Но слушать, как отец его выгораживает, было ещё менее приятно.
   - Это мой пациент. Он не имеет никакого отношения к клинике. Просто мой друг Виталий Жуков попросил меня помочь.
   - И от чего же Вы собрались его лечить таким радикальным способом? - ехидная улыбка не сходила с лица Николая Дмитриевича. Видимо, беседа с бедным профессором-физиком очень развеселила его.
   Андрей покраснел уже как свёкла, но всё же ответил:
   - От отрыжки.
   Кабинет заведующего клиникой огласился таким дружным смехом, что студенты в коридоре замолчали от любопытства.
   - А Вы в курсе, что за такие шуточки и сесть можно, не говоря уже о том, чтобы работу потерять? - холодно спросил Николай Дмитриевич.
   Пётр Тимурович снова испуганно обернулся к сыну. Как ни странно, Андрею нравилось это отнюдь не утешительное для него положение. "Ну, и ладно! - с каким-то отчаянным злорадством думал он. - Зато теперь не отец будет мной руководить, и ни одна сволочь не скажет, что я сын вождя!"
   - Я несу ответственность за все свои действия, - спокойно произнёс Андрей. - Мы с Виталиком... с Виталием Владимировичем обсудили проблему нашего пациента и пришли к выводу, что его странная болезнь вызвана стрессом: отрыжка началась на защите диссертации. Почему бы не попробовать принцип "клин клином вышибают"?
   - О, как выкрутился! - фыркнул Рязанцев и криво усмехнулся. - Сам придумал или подсказал кто? Психолухи недоделанные! А если новый стресс ему совсем крышу снесёт? А если всё всплывёт и он на вас в суд подаст? А если он к другому специалисту обратится? У таких людей обычно большие связи.
   - Вам-то что? Пострадаем мы с Виталиком, - легкомысленно пожал плечами Андрей.
   - Мал ты ещё так говорить! Вся клиника пострадает. Какую вы ей репутацию создадите? Кто к нам после этого пойдёт? У таких, как этот ваш Фридрих Генрихович много знакомых, - строго сказал Николай Дмитриевич. Пётр Тимурович от стыда вжал голову в плечи. Лицо его сына вспыхнуло от злости. Он не знал, что ответить начальнику, и это его бесило. - Ну? Что притих, шутник?
   Хирурги молчали. Даже Славик, который минуту назад радовался счастливому избавлению от взбучки, сочувственно поглядывал на своего соседа.
   - Он выздоровеет, - упрямо сказал Андрей.
   - Ну, если Вы в этом так уверены... - вздохнул Рязанцев. - Вы могли бы поговорить с ним сейчас, объяснить всё пока он в хорошем расположении духа и не приступил к вашему "лечению". Пётр Тимурович мог бы поговорить: его титулы и слава сыграли бы вам на руку.
   - Он выздоровеет, - повторил Андрей. - А если оборвать всё сейчас, то и толку не будет, и скандала не избежать.
   Николай Дмитриевич одобрительно кивнул.
   - Ну, что ж, Ваш пациент сейчас беседует с анестезиологом. Я попросил Саню его осмотреть. В десять придёт психолог. Тоже пусть побеседует... Но, повторяю ещё раз для всех: исследования назначать строго по показаниям!

***

   Сёстры шли по уличной слякоти, тщетно пытаясь не наступать в снежную кашу. Софья несла в руках сумку с продуктами, а Олеся несла Сонины пакеты со второй обувью, халатом и прочей дребеденью.
   -...Знаешь, Сонь, я давно на него смотрю. Он какой-то всегда скукоженный весь, вечно недовольный, вечно обиженный жизнью, и лицо всё время в кулачке. Отчего так?
   - Есть такая наука, генетика. Она говорит, что если отец придурок, то сын получится не умнее.
   Леся остановилась как раз вовремя, чтобы не быть обрызганной с ног до головы мокрой грязью от проезжавшей мимо машины. Соня громко высказала вслед водителю все свои эмоции. Впрочем, она, кажется, тоже не сильно пострадала.
   - Я ведь всё думаю о нём последнее время. Это же судьба, Соня! Не может быть столько совпадений. Я только позавчера узнала, кто он такой...
   - И уже успела познакомиться, - закончила сестра. - Прямо кино какое-то.
   - Я ж его и раньше знала. Только его все зовут Андрей. Андрей, без отчества. Я тебе рассказывала, помнишь? про Моджахеда. Так вот это он и есть.
   Софья хмыкнула. Из бесчисленного множества историй, приносимых Олесей с каждой "скорой" трудно было вспомнить какую-то конкретную. Моджахед - лишь одно из кодовых имён, которыми сестра обзывала незнакомых врачей. А вообще, если представить его в шапочке и наморднике - действительно похож.
   - Он ведь неплохой хирург на самом деле, - продолжала рассказывать Леся. - Никогда от больных носа не воротит, даже от гнойных. Не знаю, почему о нём такая дурная слава идёт. Знаешь, он и как человек мне нравится. Я думала по твоим рассказам, что он зазнайка, но то, что я видела, никак с этим не вяжется. В автобусе тогда... у него такое было лицо, как будто ударили его. Вернее, нет, бьют постоянно и больно, а он ответить не может. Из-за чего это?
   - Из-за папы, - предположила Софья.
   - Внешность у него непредставительная. Хмурый он всегда. А ему так идёт улыбка. Тогда в автобусе меня даже злость взяла, что он не улыбается. Я сказала себе: знаешь, Леся, ты будешь не ты, если не заставишь этого мужчину тебе улыбнуться. И я его перевоспитаю, Соня, я его ещё заставлю мне улыбаться!
   - Если женщина уже в самом начале отношений хочет перевоспитать мужчину, то их отношения обречены, - менторским тоном сказала сестра.
   - Но я же хочу помочь ему! - раздражённо воскликнула Олеся.
   - Прям как в кино, - язвительно заметила Соня. - Мать Тереза.
   Олеся опустила плечи.
   - И зачем, правда, он мне сдался? - спросила она сама у себя. - Проблемы одни, а толку... Для прикола, разве.
   - Любовь зла, а козлы этим пользуются, - предложила свою версию Софья.
   Леся усмехнулась и покачала головой. Про любовь она бы говорила с Маринкой, с Оксаной, ещё с кем-нибудь из девчонок, но Соньке-то зачем эта сопливая лапша?
   - Да при чём тут любовь! Люблю я, кажется, всё ещё Мишку...
   Девушка прикусила язык и некоторое время шагала молча. Она никогда не скрывала своих чувств от сестры, но для того, чтобы рассказать Соньке о чувствах, нужно было для начала самой в них разобраться.
   - Нет, насчёт Мишки я зря сказала. Я сейчас сама не знаю, люблю я его или нет. Он как будто потупел последнее время.
   - Он любит тебя, - заметила Софья.
   - Знаю. Но он ручной. Я позову - и он прибежит... Раньше так и было. Но я больше не хочу его звать. Он мне надоел. Бывает такое в отношениях, когда двое друг другу смертельно надоедают. Другому бы я посоветовала подождать немного или изменить что-нибудь, освежить отношения. Но с Мишкой я ничего уже не хочу. Не вижу смысла. Если он так надоел мне за два месяца, то что будет дальше.
   - Думаешь, с Первомурчиком будет лучше? - ухмыльнулась Соня. По её лицу было видно, что она не верит в успех своей ветреной сестрицы.
   - А что, может и будет! А вдруг он в меня влюбится?!
   - Спортивный интерес, - подытожила сестра. Ох, ну и умеет же она определения подбирать! Самое ужасное, что её определения обычно оказываются самыми верными.
   - Может, у него девушка есть, ты не знаешь? - спросила Леся смущённо, почти с надеждой. Её саму вдруг испугали собственные бредовые идеи.
   Сёстры пробирались по козьей тропке, скользкой, но более короткой, чем не менее скользкая асфальтированная дорожка.
   - Вроде, кольца обручального не носит, - задумчиво проговорила Софья.
   - Хирурги редко на руках что-то носят: им же надо мыться. Они даже часы часто не надевают, - возразила сестра.
   - Да тебе-то какая разница? Раз уж ты войной на него идёшь, что тебе до колец?
   - Да, действительно, что мне до колец... - Ноги Олеси поехали в разные стороны, и если бы не каблуки, надёжно впившиеся в полужидкую землю - прощай белизна халатов.
   - А если Мишка вернётся? - холодно спросила Соня, съезжая вслед за сестрой с небольшого пригорка и ступая, наконец, на твёрдую гладь асфальта.
   - Может и вернётся, - безразлично пожала плечами Леся. - Ой, Сонь! Смотри! Котёночек!
   Девочки, рискуя переломать себе ноги, бросились к маленькому серому взъерошенному существу. Соня взяла его на руки.
   - Выбросили его, - с жалостью сказала Олеся, проводя пальцами по мокрой коротенькой шёрстке. Котёнок доверчиво потянулся к ней мордочкой.
   - Слепой ещё, - вздохнула Софья, ревниво прижимая его к себе.
   - Да нет, видишь, глазки открыл, - возразила ей сестра. - А где же твоя мама, маленький?
   Котёнок пристально смотрел на Олесю своими радужными глазами, зелёными около зрачков и фиолетовыми ближе к краю. Вычислил, видимо, от кого зависит его судьба. Он не ластился, как делали обычно другие кошки, не навязывался, но и не шипел, не пытался вырваться и убежать, просто с любопытством тянулся к ней мордочкой и щекотал её руку своими коротенькими усами. "Такой крошка, а уже какой хитрец!" - невольно восхитилась девушка.
   - Лесь, давай возьмём его? - попросила Софья.
   - Что нам с ним в общаге делать? - проворчала Олеся, пытаясь говорить как можно строже, хотя при виде котёночка её саму захлёстывала волна умиления.
   - Ну, он же ма-аленький! Жалко! Он голодный! - продолжала канючить Соня.
   Котёнок печально склонил головку, как бы подтверждая её слова.
   - Ладно, но только не насовсем. Только покормить, - Леся всё ещё отбивалась. Мысленно она уже давно сдалась этому милому серому существу
   - Лесь, а как мы его назовём?..

***

   Андрей стоял на остановке. Было жарко. Что за погода такая?! Утром снег, а вечером хоть голышом на улицу выходи.
   До дня рождения оставалось два часа, а подарка не было и в помине. А главное, не было никаких идей, и в голове от жары всё опухло. Андрей лихорадочно соображал, что бы такое купить, чтобы не слишком долго искать и не слишком сильно опозориться.
   - Привет, Пирогов! - весёлый голос выдернул его в реальный мир.
   - Здравствуй, хромоножка. - Почему-то Андрею захотелось улыбнуться.
   - О чём задумался так?
   Андрей пожал плечами:
   - Думаю: что можно подарить женщине на день рождения.
   - Обручальное кольцо, - немножко резко засмеялась девушка.
   Андрей почему-то смутился.
   - Да это... боюсь, её муж не оценит...
   - Тогда зелёного плюшевого зайца.
   Случайная пациентка не изменилась в лице, только голос стал чуть тише.
   - Почему зелёного? - удивился Попов.
   - Потому что розового зайца дарить слишком пошло, а оранжевый может ей не понравиться, - быстро ответила девушка.
   - Странная логика, - хмыкнул Андрей.
   - Вам мужчинам не понять! - парировала хромоножка.
   Внезапно доктор вспомнил о роли, которую обязывала играть его профессия.
   - Как нога-то? К врачу ходила?
   Андрей и сам удивился, как мог он, кому уже много лет вдалбливали привычку обращаться к людям по имени-отчеству, так быстро и незаметно для себя перейти с ней на "ты".
   Девушка отрицательно покачала головой, хитро поглядывая на доктора.
   - И, конечно же, повязку сразу сняла?
   Улыбка на её лице сияла прямо-таки до ушей.
   - У меня с ней нога в сапог не лезет.
   Андрей поморщился, глядя на её ботиночки на неимоверной шпильке.
   - С такой обувью ты рискуешь стать моей постоянной пациенткой, - хмыкнул он.
   - Да запросто, - отмахнулась от него девушка. - Ой! Автобус мой!!!
   И она поскакала за маршруткой, да так, что Андрей удивился, как она снова не навернулась.
   - Красота, конечно, требует жертв, но не таких же, - вздохнул он и направился в сторону "Детского мира".

***

   Худой сутулый человечек лет сорока внимательно рассматривал устрашающего вида плакат на стене. С белой глянцевой бумаги на него смотрели бледные большеглазые дети в больничных пижамках с огромными синяками под глазами. "Мама, брось курить!" - гласила угловатая чёрная надпись в нижней части плаката.
   Мимо большой толпой проходили студенты, и человечек потеснился, чтобы их пропустить. Вдруг черноглазая девушка с длинным вороньим носом остановилась и с улыбкой обратилась к нему:
   - Пётр Иванович, а мы к вам.
   - Ну что же, - он смущённо улыбнулся в ответ. - Наверное, мне надо идти в палату, да?
   Девушка кивнула. Человечек неловко протиснулся мимо студентов и заторопился к своей палате.
   - Откуда ты его знаешь? - удивлённо спросила Маринка.
   - Это мой пациент, - гордо ответила Олеся. - Я всё про него знаю.
   В палате было тесно от студентов. Пётр Иванович смущённо стоял между кроватями, раздетый по пояс. Со всех сторон на него глядели весёлые любопытные глаза.
   - Ну что? - спросил он у черноглазой девушки, единственного знакомого ему лица.
   - Хорошо вас лечат, - улыбнулась ему Олеся. - Вчера в лёгких хрипы слышны были, а сегодня всё уже чисто.
   В палату быстрыми шагами вошёл лечащий врач Петра Ивановича, доктор Жуков.
   - Ну что, все послушали влажные хрипы? - строго спросил он у студентов.
   Студенты нерешительно молчали. Некоторые из них смущённо кивали головами.
   - Виталий Владимирович, вчера хрипы были ещё, а сегодня уже нет, - ответила за всех Олеся.
   - Как нет?! - удивился Жуков.
   - Никто не услышал, - уверенно сказала девушка.
   Доктор снял с шеи свой фонендоскоп и принялся слушать пациента.
   - Как же нет! - воскликнул он, наконец. - Пётр Иванович, дышите, пожалуйста, поглубже. Слушайте здесь!
   Олеся молча исполнила распоряжение преподавателя.
   - Слышите? - требовательно спросил Виталий Владимирович.
   Девушка не отвечала.
   - Слышите или нет? - снова повторил он.
   - Слышу, - угрюмо откликнулась Олеся.
   - Вот, а говорите, нет ничего. Внимательнее надо быть. Так, быстренько все подходим и слушаем, - распорядился доктор.
   Олеся вылетела из кабинета, будто пробка из бутылки, едва Жуков объявил об окончании занятия.
   - Ты куда? Подожди! - окликнула её Маринка.
   - Жук проклятый! - на глазах у Леси даже слёзы от обиды выступили. - Я слушала вчера этого человека! У него совсем с другой стороны хрипы были!
   Навстречу по коридору бодро шагала Оксана, как всегда длинная и нескладная, с презрительно наморщенным носом, но добрыми весёлыми глазами.
   - Всем привет! - жизнерадостно поздоровалась она.
   Маринка тоже поздоровалась. Олеся прошла мимо, не обращая внимания на подругу.
   - Что это с ней? - удивилась Оксана.
   - А бог её знает, - пожала плечами Маринка. - Подумаешь, не угадала с какой стороны у пациента хрипы. Я, например, вообще никогда хрипов не слышу, пока мне не покажут.
   Девушки, наконец-то, догнали Олесю, приземлившуюся на лавочке и раздражённо пытавшуюся расстегнуть босоножку.
   - А вы что, зачёт сдавали? - сочувственно спросила Оксана.
   - Да нет, просто занятие было. Леся спорить начала, а Жучок ей сказал, что в нашей профессии полезно иногда быть неправым... - Маринка покачала головой.
   - Ничего ты не понимаешь! - воскликнула Олеся, обращаясь больше к Оксане, чем к Маринке. - Это мой пациент! Я должна знать про него всё, включая его любимое блюдо и знак зодиака. А я вот даже про хрипы его не знаю. Ну, не надо же было так меня позорить: перед группой, перед больным...
   Оксана пожала плечами. Она всегда считала Олесю немного странной, но чтобы до такой степени... Впрочем, её уже приучили мириться с людскими странностями.
   - А истории вы уже сдавали? - девушка переключилась на тему, которая её действительно интересовала.
   - У нас из группы только Леся черновик сдала, - ответила Маринка, скидывая тапочки и доставая из пакета сапоги.
   - И как? - оживилась Оксана, оборачиваясь к Олесе.
   Девушка подняла на неё раздражённый взгляд.
   - "В общем-то, неплохо", - произнесла она, подражая выражению голоса Виталика, одновременно перечёркивая воображаемой ручкой воображаемый листок бумаги. Маринка засмеялась: до того похоже Олеся изобразила их учителя. - Сволочь он, вот кто!
   - Да ну, по-моему, такой лапочка, - не согласилась с ней Оксана.
   - И я ей про то же, - улыбнулась Маринка, складывая халат в пакет.
   - Ты зря на лекцию не идёшь, - строго произнесла Оксана. - Сегодня поднимать будут. Первомурчик сказал, что сам сегодня придёт нас считать.
   - Он только это и умеет, - раздражённо проворчала Олеся, расстёгивая свой халат.
   - А ты что, тоже уходишь?! - удивилась Оксана.
   - Сама не видишь? - фыркнула Леся, запихивая халат в сумку. - У меня поважнее есть дела!

***

   - Приходит один мужик к хирургу, говорит: "Доктор, у меня живот болит". А тот ему отвечает: "Давайте я Вам уши отрежу". Испугался мужик, сбежал от хирурга. Приходит к терапевту, жалуется: "У меня живот болит, а хирург говорит, что уши отрезать надо". Вздохнул терапевт, похлопал мужика по плечу и отвечает: "Всё бы этим хирургам резать! Выпейте таблеточку - уши сами отвалятся".
   Когда появлялся Саня, в ординаторской всегда становилось очень шумно. Анестезиологи вообще обычно отличаются весёлым нравом, а Саня славился им даже среди анестезиологов. Появившись в операционной, он первым делом рассказывал какой-нибудь анекдот и, в зависимости от того, как все отреагируют, или говорил ворчливо своей медсестре: "Так, хирурги спят. Опять, Света, на нас с тобой вся надежда", или улыбался пациенту: "Врачи смеются, значит, не зарежут".
   В дверь ординаторской робко постучались.
   - Кто там?! - спросил Славик, не переставая смеяться.
   В комнату протиснулся грузный мужчина средних лет с широкими залысинами.
   - Могу я увидеть Андрея Петровича?
   - А! Фридрих Генрихович! Подождите меня минуточку, я сейчас выйду.
   Мужчина исчез. Андрей принялся лихорадочно рыться в ящике стола.
   - Что, опять он? - участливо спросил Саня. - Мне с тобой выйти?
   - Нет, я тебя позову, если что. Лучше сходи к дежурной медсестре, пусть койку приготовит. Похоже, он серьёзно решил на операцию ложиться.
   По лицам хирургов прокатилась волна ухмылок, но в голос смеяться никто не стал: больной мог стоять недалеко от двери и всё слышать. Андрей нашёл в столе чью-то старую историю болезни и вышел в коридор, где ждал его Фридрих Генрихович.
   - Как Вы себя чувствуете? - задал молодой врач дежурный вопрос.
   - Знаете, доктор, замечательно! У меня за неделю ни разу отрыжки не было! Раньше - каждый день, а теперь - ни разу.
   - Тут Ваши анализы пришли. У Вас всё в порядке. Нет никаких противопоказаний к операции, - серьёзно произнёс Андрей. - Осталось только Вашу подпись получить. Это простая формальность: распишитесь, что Вы согласны, в своём уме и трезвой памяти и всё такое. - Хирург протянул своему пациенту пустой бланк, на котором были подробно расписаны условия госпитализации: разрешение на операцию, переливание крови, занятия со студентами. Эта подпись могла стоить Андрею места работы, а клинике - большого скандала, но раз начавши блефовать нельзя останавливаться... Жаль только было подводить Виталика.
   Подошёл Саня, Фридрих Генрихович поздоровался с ним.
   - Лена... Елена Павловна спрашивает, куда его класть, - тихо спросил он.
   Андрей взглянул на мужчину и ответил:
   - Подожди пока, я сейчас.
   - Знаете, доктор, мне, конечно, очень неловко за то, что я Вас побеспокоил, но мне кажется, что моё здоровье последнее время значительно улучшилось, - робко произнёс Фридрих Генрихович, нервно теребя листок с договором.
   - Да? - почти расстроено переспросил Андрей.
   - Может быть, операцию следует пока отложить? - дрожащим голосом произнёс несчастный физик.
   Доктор Попов сокрушённо пожал плечами.
   - Ну, мы не можем взять Вас на операцию без Вашего согласия... Хотя она не срочная и если Вам лучше... Если Вас снова будет мучить Ваш недуг...
   - Спасибо Вам! - радостно воскликнул мужчина. Видно было, что гора свалилась с его плеч.
   - Виталия Владимировича благодарите. Это он Вас вылечил. Я не успел даже, - пожал плечами доктор.
   Фридрих Генрихович ушёл, горячо раскланявшись с Андреем, а из ординаторской раздался дружный мужской смех.

***

   "Ну, почему дождь идёт именно тогда, когда я зонтик дома забываю?! - думала расстроенная Олеся, стоя на остановке. - Не везёт. И этот ещё... Тоже мне, Сын вождя! Решил папочке на лекции помочь, будто Первомур-старший без него не справится!.. Вздумалось ему всплыть именно сейчас!"
   Раздражало абсолютно всё: суетливые люди, хмурый весенний дождик, лужи под ногами и островки снега на грязных ещё не покрывшихся травой клумбах. Олеся снова и снова прокручивала в голове злополучный разговор с Жучком. Ведь не зря же она провела вчерашний вечер! Она тысячу раз слушала лёгкие этого смущённого мужчины и точно знала каждый их хрип и каждый свист. И как она могла забыть, сколь непостоянна бывает картина болезни, так однозначно описанная в учебниках?! И как она могла до такой степени загордиться, что осмелилась вступать в спор с учителем, поленившись даже хорошенько послушать больного.
   Олеся только сейчас представила себя со стороны и поняла, как глупо она выглядела, препираясь с Жучком. Девушка терпеть не могла глупо выглядеть, особенно в присутствии толпы хорошо знакомых и уважавших её людей. Но ещё обиднее было то, что истина, от которой они отмахивались как от давно понятной и надоевшей, оказалась не так уж и очевидна. Что бы случилась, будь Олеся в тот момент в какой-нибудь далёкой деревне, где никто бы её не поправил и не указал бы ей на ошибку? Где доказательство, что и там бы она не пренебрегла какой-нибудь очевидной мелочью и не потеряла бы на этом пациента? "Рано тебе ещё задумываться о собственной практике!" - отмахнулась Маринка, когда Олеся поделилась с ней своими переживаниями. Она всегда относилась к жизни легко и не имела дурной привычки волноваться заранее. Но Леся была уверена: именно сейчас, на третьем курсе, и нужно начинать строить планы. Она уже получила все общие знания, основу, на которой только осталось достроить разные частности. Весь фундамент её будущей профессии в её голове уже заложен. Все эти надоедливые истины, от которых ни в коем случае нельзя отступать, она уже знает. И что же можно ей пророчить, если уже сейчас этот фундамент состоит из песка и тумана? Что будет дальше, если и сейчас она пренебрегает тем немногим, что имеет? Вот почему замечания Жучка так больно её задели: они ставили под сомнение способность Олеси стать хорошим врачом. А она, несмотря на свои довольно трезвые взгляды, хотела стать именно хорошим, а не успешным врачом.
   - Ты чего такая грустная?
   - Да, Жучок двойку поставил, - отмахнулась Олеся и только потом подняла глаза.
   - Что, уроки не выучила? - насмешливо поинтересовался Андрей.
   - Нет, ноту неправильно угадала, - пролепетала она, немного опешив.
   - Это как?
   - Ожидала одного результата, а получила другой. А в моём искусстве главное - беспристрастность, - попыталась объяснить Олеся.
   - Так ты музыкантша? И на чём играешь?
   - На нервах. - Девушка, наконец-то, пришла в себя: вернулось её обычное агрессивно-насмешливое настроение.
   Андрей, казалось, не заметил её резкого тона.
   - Мой отец всегда говорит студентам: "Не страшно, если ваше незнание обнаружит старший коллега, который более сведущ и опытнее вас. Не страшно, если ваше незнание обнаружит равный вам по уму и способностям. Не страшно даже, если ваше незнание обнаружит ваш ученик, зелёный новичок. Страшно только, если ваше незнание обнаружит патологоанатом". В медицине нет ни одной специальности, где так просто было бы спрятать свои промахи, как в хирургии, и нет ни одной науки, где так трудно было бы не ошибаться. И поэтому нигде так не ценится любое мнение, высказанное вслух. Пусть оно неправильное, но ведь даже в той тысяче тонн словесной руды, которой сыплют студенты, может попасться крупица золота.
   - Радия, - поправила Олеся. Было удивительно, насколько неуклюжий, ничего не понимающий в людях Андрей оказался близок к её мыслям. Он даже представить не мог, насколько сильны сейчас его слова, тысячу раз сказанные его отцом на лекции, и тысячу раз пролетевшие мимо олесиных ушей. Сейчас слова сына вождя задевали именно ту струнку, которая больше всего болела в душе.
   Сбитый с толку поправкой насчёт радия, Андрей замолчал. А Лесе не хотелось, чтобы он молчал именно сейчас, когда он говорит такие успокаивающие и придающие уверенности слова.
   - А ты-то почему не на работе? - спросила она, чтобы продолжить разговор.
   - Что я там забыл? - жизнерадостно улыбнулся Андрей. Он явно был в хорошем расположении духа. Лицо его сияло, словно сегодня была пятница, а завтра начинались выходные. - У меня рабочий день закончился. Тебе в какую сторону?
   Олеся встрепенулась.
   - А мне на лекцию! У меня через десять минут лекция начинается! - Она бросилась к пешеходному переходу.
   - Стой! Звать-то тебя как?! - крикнул ей вслед Андрей.
   Девушка обернулась и застыла на мгновение, хитро сверкая своими чёрными глазками.
   - Я артистка больших и малых театров, - сказала она, сопровождая свои слова патетическим жестом. - И имя моё настолько известно, что я не буду его называть.
   - Стой!
   Но её уже уносил водоворот толпы.

***

   На полу играл маленький серый пушистый комочек с умными радужными глазками. Ни одно событие, ни один предмет в комнате не могли оставить его равнодушным: всё вызывало живой интерес. Ручки и карандаши стали внезапно исчезать со стола, белые Сонькины перчатки Олеся нашла за батареей, про макаронины, катавшиеся по полу наподобие футбольных мячей, и говорить не стоило. И всё же с появлением этого шаловливого существа в доме стало как-то спокойнее. Он будто впитывал в себя весь негатив - и дышать становилось легче.
   - Коменда сказала его убрать.
   Это было несправедливо. Это было предательством. Они не имели права приручать это доверчивое серое существо, а раз приручив - не имели права выкинуть его на улицу.
   - Что ей не нравится? - вздохнула Олеся. - На втором этаже аж три кошки живёт - и ничего.
   Соня пожала плечами и прижала котёнка к себе. Она прощалась. А радужные глаза глядели на неё так доверчиво, так мило... он ещё не знал, что ему предстоит вернуться на холодную мокрую улицу.
   - Не знаю, но она сегодня приходила и сказала, чтобы завтра его здесь уже не было.
   Девочки, не сговариваясь, вздохнули.
   В дверь постучали. Леся вышла в коридор. Котёнок спрыгнул с сониных колен и затопал вслед за ней, но Соня успела подхватить его и посадить обратно на колени.
   - Сиди уж, маленький, ей сейчас не до тебя.
   Голоса за дверью звучали как-то непривычно тихо и холодно. Обычно Леся и Мишка выясняли отношения на повышенных тонах. В том, что в коридоре Мишка сомнений не было, иначе Леся пригласила бы гостя в комнату.
   Дверь хлопнула резко, словно кто-то сломал засохшую ветку. Лицо Олеси было слегка ошарашенным, испуганным. Это было лицо человека, который сам не очень хорошо понимает, что творит.
   - Мишка? - в упор глядя на сестру спросила Софья.
   Та кивнула.
   - Помириться пытался?
   - Пытался.
   - Что будешь теперь делать?
   Леся пожала плечами.
   - А кто знает?
   Котёнок снова спрыгнул на пол и, смешно растопыривая коготки, пошёл по комнате.
   - Дура ты, Леська. Зачем ты его так?
   - Пусть помучается... - Девушка опустилась на пол, обхватила руками колени и упёрла в них подбородок. Она сама не верила в свои слова. Котёнок отважно атаковал её тапочек, пытаясь, видимо, привлечь к себе внимание. - Почему мне одной должно быть плохо?
   - И долго ты собираешься его мучить?
   "Пока не попросит прощения", - хотела сказать Олеся, но передумала, потому что Мишка несколько раз уже просил прощения, даже не зная, в чём он виноват. "Пока не исправится", - придумала она новую отмазку, но на закономерный вопрос, что именно не устраивало Олесю в бойфренде, она не смогла найти ответ.
   - Пока он от тебя не уйдёт, - заключила Софья, так и не дождавшись ответа от сестры.
   Да нет, не уйдёт! Будет бегать, как привязанный... Или уйдёт? А ведь может. Об этом варианте развития событий Леся как-то не подумала. И ведь она будет искренне переживать, если он уйдёт, даже, может быть, поревёт тихонечко в подушку. Что же она наделала! Сама загнала себя в тупик, глупая девчонка! И помириться-то с ним ей теперь не позволит гордость. Только чудо может свести их снова вместе. Миша! Миша! Миленький! Пожалуйста, соверши чудо!
   - Влезла неизвестно куда. А с тем что делать будешь? - Обычно более легкомысленная Соня говорила с сестрой голосом прокурора.
   Олеся снова пожала плечами. Про Андрея она в тот момент как-то не вспомнила. А зря. Она методично приручала его. Но он же не котёнок, которого можно в любой момент выбросить обратно на улицу.
   - Зачем ты ему голову морочишь? - продолжала свой допрос Софья.
   - Сама не знаю, отстань! - раздражённо ответила девушка. Котёнок, испугавшись громкого голоса отскочил и выгнул спинку, но тут же снова подошёл и принялся осторожно покусывать олесину руку, всё время поглядывая за её реакцией.
   А ведь ссора с Мишкой действительно была рассчитанным, хорошо спланированным шагом. Она шла к этой размолвке не одну неделю. В каждом своём и в каждом Мишкином поступке она искала повод для ссоры. Она боялась, что Мишка захочет вернуться. Она боялась поддаться привычке, слабости, и простить его. Она поднялась на какую-то новую ступень своей жизни, а Мишка остался далеко позади, и возвращаться к нему означало потерять крылья, навек заковать себя в кандалы случайно кинутых обещаний... А признаться ему и, тем более, себе было пока страшно. И поэтому Олеся яростно искала поводы для ссоры, но всем сердцем переживала, когда ссора удавалась.
   - Знаешь, Сонь... мне было так легко и хорошо, когда Мишка хлопнул дверью...
   Олеся подобрала котёнка и посадила на стол. Тот склонил голову на бок и кокетливо взглянул на неё своими большими радужными глазами. "Ты же меня не бросишь?"
   - Ну, красавец, куда мы тебя девать-то будем?

***

  
   Солнце слепило глаза. Что за погода? Весь день то снег, то дождь, а теперь - солнце. Тысячи золотых капель висели на деревьях и проводах, и приходилось всё время жмуриться, чтобы не ослепнуть.
   - Она не придёт, или я женщин плохо знаю, - весело сказала Наташа. Солнце отражалось на её светлом лице, и веснушки искрились сотней золотых монеток.
   - Кто она? - в один голос спросили Андрей и Виталик, только Андрей - с удивлением, а Виталик - с любопытством.
   - Девушка, которую ты надеешься встретить. Ты же всё время оглядываешься на переход.
   Лицо Виталика вдруг просияло.
   - Так у нашего буки появилась девушка?! Что же ты мне о ней не рассказываешь?!
   Андрей покраснел, будто рак, и насупился.
   - Нет у меня никакой девушки, - сказал он, пытаясь придать своему лицу и голосу угрюмое выражение, но Наташа так жизнерадостно улыбалась, что хмуриться не получилось.
   - Краснеть полезно для лица - улучшает кровообращение. Это я тебе как будущий дерматолог авторитетно заявляю! - весело прощебетала она. - Я ещё на дне рождения заподозрила: что-то тут не чисто - не мог ты своими мужскими мозгами мне такой подарок придумать. А тут гляжу: он уже третий "девятнадцатый" пропускает и смотрит совсем в другую сторону.
   - Может, это он с нами общается, - заступился за товарища Виталик.
   - Ладно, мальчики, у Андрея дома всё равно наверняка есть нечего, так что поехали-ка к нам, а то ты часа два здесь проторчишь, если мы тебя оставим. Вон и "тройка" подошла.
   В маленькой квартире Жуковых троим было уже тесно. Она являла собой образец хрущёвских квартир, в которых даже кухни отдельной не было, а плита стояла прямо в коридоре. И видимо поэтому, потому, что душевное тепло не распылялось по большой площади, было там особенно уютно и весело. Андрей любил ходить в гости к Жуковым, но не любил возвращаться от них домой. После их маленького, но тёплого гнёздышка своя квартира казалась Андрею до безобразия большой и холодной.
   Андрей жил один.
   Периодически рядом с ним появлялась женщина. Изредка она даже привозила к нему свои тапочки. Но никогда Андрей не позволял женщине наглеть настолько, чтобы вить гнездо в его холодной и тёмной пещере. И поэтому женщина всегда со вздохом уходила. Ведь это существо не умеет не вить гнёзд.
   Лишь одна из них осмелилась когда-то пустить корни в Андреевой жизни. Её звали Анной, как далёкую белую звезду. И за ней он готов был броситься хоть на край света. Но она ушла от него к другому, стала его невестой. Она стоила того, чтобы бросить для неё всё: работу, учёбу, квартиру с отдельной кухней... И Андрей отбил женщину у её нового жениха. Сделал своей, привязал к себе. А потом выяснилось, что звезда давно уже погасла - да и не было её никогда. Анна сделалась понятной и простой, как уличный фонарь. И даже вечные её романы на стороне и мимолётные влюблённости оказались простой уловкой. Пару раз ещё Андрей отбивал её у новых женихов, а однажды просто отпустил. И зарёкся навсегда гнаться за женщиной.
   И с тех пор ни одна представительница этого скверного племени не отваживалась вить гнездо в его квартире.
   И с тех пор большая для одного квартира Андрея всегда была холодной и неуютной.

***

   Она стояла на остановке, и ветер рвал с её головы беретку. Андрей заметил её ещё с другой стороны улицы и невольно ускорил шаг. Но, поймав себя на мысли, что бежит за ней, пошёл медленнее. Вспомнилась вчерашняя Наташина насмешка, и стало неприятно.
   Девушка стояла на остановке и мелко дрожала. Андрею показалась странной её поза: она что-то прижимала к груди, но он не мог разглядеть, что именно.
   - Хромоножка, а ты-то что здесь делаешь? - Он постарался говорить так, будто только что её заметил.
   Она раскрыла ему навстречу своё остренькое черноглазое личико.
   - Думаю, то же, что и ты: автобуса жду, - серьёзно ответила девушка. Андрей удивился, не встретив в её глазах привычной улыбки.
   Из-под куртки у неё выглянула пушистая серая головка.
   - Тебе котёночек не нужен? - жалобно спросила она. - Маленький такой, а куда мне его, не в общагу же?
   Видно было, что это уловка. Но для чего? Подманить его? Но тогда зачем она всё время скрывается? Посмеяться над ним? Она сейчас выглядела более смешно, чем могла выставить Андрея.
   Или это действительно была случайность? Или она была искренна в своей заботе об этом сером комочке пуха?
   - Так что же я-то с ним делать буду? - У Андрея в доме никогда не было кошек: отец берёг свои руки.
   - Он смирный и не царапается совсем, и к туалету приученный, - затараторила девушка. - Посмотри, какой милый!
   Андрей немножко пришёл в себя. Котёнок его совершенно не занимал - хозяйка была гораздо интереснее.
   - Ну, хорошо, - улыбнулся он. Лицо девушки засияло. - Но только при одном условии.
   - Что угодно! - с готовностью пообещала она.
   - Ты скажешь мне, как тебя зовут.
   Девушка засмеялась и протянула ему свою руку.
   - Олеся.
   - А я Андрей, - он пожал руку.
   Девушка вынула котёнка из-за пазухи. Тот равнодушно висел у неё на руке и с любопытством озирался вокруг.
   - А его как зовут?
   Олеся пожала плечами. За те дни, пока он жил в общаге, они с Сонькой как-то не подумали дать котёнку имя. Он откликался и на "уси-пуси", и на "гадёныш", и на "паразит", и на "лапочка" одинаково охотно. И всегда знал, когда обращались именно к нему.
   - Не знаю, я сама с ним только что познакомилась. Жалко. Вот думала, кому отдать... Придумай сам ему имя. Только вискасом не корми: у него живот пучит. Он пока одно молоко пьёт. Ладно, я побежала.
   - Подожди, разве ты не захочешь узнать, как дела... у него? - удивился Андрей.
   - Я уверена, что мы ещё встретимся!

***

   Олеся бежала, радостная и лёгкая. После сданного зачёта мир всегда кажется каким-то болезненно-ярким. Хотелось хохотать или плакать.
   - А ты что здесь делаешь?!
   Её лицо было, наверное, не менее удивлённым, чем у него. Олеся первая пришла в себя.
   - А у меня сестра здесь учится. Мне ей кое-что отдать надо было, - лихо соврала она. - Как там мой кот?
   - Это теперь мой кот, - сквозь зубы произнёс Андрей.
   Кажется, девушка смутилась.
   - И на каком курсе сестра? - В общем-то его это совершенно не интересовало, но нужно было что-то говорить, чем-то заглушить молчание.
   - На втором. - Леся отвечала односложно.
   - Ты сейчас на остановку? Могу составить компанию.
   Олеся только плечами пожала и принуждённо улыбнулась. Андрей открыл перед ней двери клиник.
   - Кто у сестры хирургию ведёт?
   - Немец какой-то. Первомур, кажется.
   Андрей прыснул со смеху.
   - Я что-то не так сказала?
   - Первомур - это раствор для дезинфекции, - объяснил он ей. Девушка снова смущённо улыбнулась и покраснела.
   - Я не знала. Соня это слово как фамилию употребляла. У них, говорят, там два Первомура: большой и маленький. Большой - какая-то большая шишка, а маленький, вот, ведёт... Я опять что-то не то сказала?
   Лицо Андрея сделалось серым и усталым.
   - Первомур - это Пётр Тимурович, мой отец.
   Глаза Олеси притворно округлились. Она знала, что балансирует на острие ножа, но терять уже было нечего. И она нанесла последний удар:
   - Так у тебя даже клички своей нет?!
   Они вышли уже со двора клиник. Андрей шагал молча, как будто не был знаком с Олесей.
   - Не обижайся, - робко сказала она. - Я не думала, что всё так серьёзно. Я не хотела...
   - Не важно, - вздохнул Андрей. - Я уже привык. Только я что-то не понял, при чём тут клички?
   - Ну как же! - оживилась Олеся. - Кличка в студенческой среде - один из главных индикаторов твоего статуса. Чем выше категория клички, тем, значит, больше тебя уважают.
   Лицо Андрея немного оттаяло, и Леся продолжала, уже увереннее:
   - У тебя сейчас кличка самой низкой категории - вообще не своя. Это значит, что тебя считают придатком к Первомуру большому. Это плохо. Наверняка никто тебя и по имени-отчеству не знает. Большинство кличек - клички первой ступени - образуются от фамилии или от имени. Как, например, у нас есть один препод, Жучок, на самом деле он Жуков.
   - А что он у вас ведёт?
   Девушка на мгновение замолчала, сбитая с мысли.
   - Этику и культуру речи, а что?
   - Да так, просто у меня друг есть, Виталик Жуков, но он здесь работает, на кафедре пропедтерапии.
   - Можешь не ругаться, я всё равно знаю, что это такое.
   Андрей, наконец-то, улыбнулся.
   - Странно, а ты мне тогда что-то про ноты говорила, - вспомнил он вдруг.
   - Когда? А, это я образно... Ну так вот. Есть клички второй категории. Они даются по какому-то внешнему признаку. Например, у сестры моей терапию-уход ведёт некая Дюймовочка-в-Башмачках.
   - Наденька Васильева! - догадался Андрей.
   - Надежда Павловна, - согласилась Леся. - А самая высшая категория кличек - это когда прозвище дают по каким-то специфическим чертам характера. Например, Великий Инквизитор или, скажем, Пуля-в-Голове...
   - Пуля-в-Голове - это Мария Петровна Аксёненко! - снова встрял Андрей.
   Олеся пожала плечами.
   - Не знаю. Сонька не говорила, как её зовут, но все её очень боятся.
   - Это точно, сам у неё полгода проучился. Она тогда тоже была Пулей-в-Голове.
   Они не заметили, как дошли до остановки.
   - Тебе куда? - поинтересовался Андрей, на этот раз действительно просто так.
   - Мне - на рынок. Надо сестре подарок на день рождения купить. У неё день рождения послезавтра. - Впервые за время общения с Андреем с языка Олеси сорвалась фраза, не выверенная и не просчитанная вдоль и поперёк, будто в каком-нибудь шпионском романе.
   - О! А мне тоже туда!
   - Ты-то что на рынке забыл?
   - Живу я там, поблизости. Да, и ещё поесть что-то надо купить одному мелкому вредителю народного хозяйства.
   - Как он? Много с ним проблем? - с тревогой спросила девушка. Видно было, что она на самом деле волнуется за своего протеже.
   Проблем с котёнком было много, но хозяин только неопределённо отмахнулся от её слов, дескать, не беда, прорвёмся.
   Подъехал автобус, под завязку полный, но они всё равно полезли в него.
   - Ноги осторожно, - криво усмехнулся Андрей.
   - Доктор починит, - парировала Леся и краем глаза заметила, как её спутник расцвёл в улыбке.
   - Раз уж мы всё равно в одну сторону едем, пойдёшь со мной, поможешь выбрать подарок. - Опять без задней мысли. Только post factum осознала, что это был ловкий ход для удержания мужчины в своём обществе. - За тобой должок, помнишь?
   - Кстати, Наташе очень понравился заяц.
   Теперь настала очередь Олеси расцветать.
   - Между прочим, хочешь, дам полезный совет? - сказала она, вдруг посерьёзнев и снова вернувшись в рамки своей роли воспитателя и наставницы. - Если хочешь, чтобы все узнавали в тебе врача, обрати внимание на свою внешность.
   Лицо Андрея сделалось скучным.
   - Не, я серьёзно... помогает. От того, как ты выглядишь, зависит то, как ты себя чувствуешь, и как тебя воспринимают окружающие. Знаешь, меня в своё время мама отучала сутулиться. Всё перепробовала - не вышло. Тогда она взяла, да и постригла мне чёлку так, чтобы волосы, стоит мне наклониться, лезли в глаза. Приходилось всё время ходить с задранным носом. А когда чёлка отросла, я уже и так привыкла шею не сгибать.
   Андрей непроизвольно провёл рукой по затылку и улыбнулся: его волосы для такого метода явно не годились.
   - А мне что делать? - спросил он, натягивая двумя пальцами короткую прядку со лба.
   - Ну, вас же наверняка тоже учили про гиппократовский образ и так далее, - деловым тоном произнесла Олеся.
   - Мне тунику надеть?
   Девушка засмеялась:
   - Нет, но рубашку лучше носить белую: с халатом официальнее выглядит. И причёску поменяй... и очки тоже.
   - Очки-то тебе чем не понравились?! - удивился Андрей.
   - У тебя в них вид какой-то немножко... - Олеся довольно долго подбирала нужное слово, - детский что ли... Ты в них похож на прошлогоднюю банку с квашеной капустой. Не, вообще если не хочешь - не надо. Я просто советую.
   Молодой врач долго пытался представить себе прошлогоднюю капусту и себя в её образе, но так и не смог.
   - А ты что, профессиональный имиджмейкер?
   Девушка загадочно улыбнулась:
   - Я специалист широкого профиля.
   - Ну, тогда ты просто обязана зайти ко мне, чтобы проведать кота, а заодно и дать мне консультацию.
   Повисла долгая пауза. Олеся покраснела.
   - Мы ведь незнакомы совсем.
   Андрей, поняв, что он ляпнул, нервно засмеялся.
   - Я похож на коварного соблазнителя, который заманивает девушек к себе домой, а потом хранит их в холодильнике? Ладно, понял, хватит с меня и рынка.

***

   Андрей шёл по коридору и сам себя не узнавал. Каждый встречный оглядывался на него и удивлённо здоровался. Видимо, встречные тоже не узнавали Андрея.
   Бред. Сумасшествие. Чья-то решительная рука схватила его за шкирку, довольно бесцеремонно вытряхнула из кокона, вывернула наизнанку и выставила на потеху этим удивлённым лицам. Неужели это всё та девушка, Олеся? Вряд ли простодушная Олеся могла так быстро и легко сделать с ним то, на что коварной и опытной Анне не хватило нескольких лет. Женская сила - страшная сила, но Андрей не верил в неё. Леся была лишь голосом, удачным стечением обстоятельств. Она просто озвучила то, что давно пора было озвучить.
   Навстречу шла пациентка, выглянувшая в коридор погулять. Это была пациентка Андрея, но доктор никак не мог вспомнить её имени. Дурная привычка - помнить своих больных по диагнозу. Женщина средних лет. Скорее всего скоропомощьная. На последнем дежурстве у него было трое таких: Ольга, Елизавета и Александра. Все трое оставили в памяти Андрея весьма незначительный след. Которая из них?.. Так. Ольга выписалась через три дня. Александру ведёт Славик. Но это не Елизавета. Совсем голова дырявая стала... Пока Андрей лихорадочно соображал, пациентка подошла к нему.
   - Здравствуйте, Андрей Петрович, - поздоровалась она, широко улыбаясь.
   На краю сознания всплыла паспортная часть её истории болезни. Фаина! И она не скоропомощьная, её только позавчера прооперировали.
   - Как Ваше здоровье, Фаина Павловна? - дружелюбно откликнулся он.
   - Да лучше уже.
   Если пациент говорит, что ему уже лучше, значит, сейчас начнёт проситься домой. Нет, дорогая, рано тебе ещё домой.
   - Температура не поднималась? Не забыли, что сегодня на перевязку?
   - А мне можно на выходные домой?
   Андрей улыбнулся, поправил тонкие старомодного вида очки в металлической оправе, как будто только что похищенные с портрета Боткина. Потомственный врач точно помнил, что у его знаменитого деда, Тимура Аркадьевича, были точно такие же, хотя и художник, писавший портрет для кафедры биохимии, и скульптор, творивший барельеф на стену главного корпуса, зачем-то надели на деда толстенные "консервные банки". И если скульптора ещё как-то можно было понять, то художника Андрей решительно осуждал. Было немножко непривычно: он носил свои старые очки много лет и, можно сказать, прирос к ним. Так неуютно без надёжного тёплого кокона.
   Пациентка с надеждой смотрела на Андрея. Ей не хотелось провести выходные среди этих серых наводящих тоску стен.
   - Давайте поговорим об этом после перевязки, - уклончиво ответил доктор и пошёл дальше.
   К Фаине Павловне подошла соседка по палате.
   - Влюбился, похоже, наш Андрюша, - заговорщицки шепнула она. - Я-то всё думала: кого он мне напоминает. Миронова молодого!
   И женщины засмеялись.
   Студенты встретили своего преподавателя как-то подозрительно тихо. Смирно сидели и отводили глаза. Наверняка опять пришли неподготовленными. Андрей внимательно изучал списки двух вверенных ему групп.
   - Ковальская Софья Николаевна, - медленно прочитал он, наконец, и окинул взглядом студентов.
   Послышался вздох облегчения. Робко поднялись на него большие чёрные глаза. А похожи-то как! Можно было сразу догадаться.
   - С днём рождения, Софья Николаевна. - Глаза девушки стали совсем круглыми. - Я так понимаю, пятая группа вчера отмечала сие знаменательное событие? Тогда про диетстолы нам поведает, скажем, Максим Сергеевич...

***

   Зазвонил будильник. Вредитель галопом затопотал по направлению к кухне. В подоконник монотонно били капельки дождя. "Не встану", - твердил в душе у Андрея резкий упрямый детский голос. Вернулся из кухни Вредитель, запрыгнул на диван и удивлённо ткнулся мордочкой хозяину в щеку. Потом полез через его лицо на другую сторону подушки, но передумал и улёгся, перекрыв своим тёплым боком все дыхательные пути. "Не встану", - категорично заявил всё тот же противный голос. Андрей повернул голову на бок, и котёнок скатился на подушку. Видимо решив, что подушка во всём виновата, Вредитель принялся с остервенением грызть её и рвать задними лапами. За время своей короткой жизни он усвоил одно правило - в этом доме можно почти безнаказанно делать всё: ходить в туалет в неположенном месте, ронять на пол ценные бьющиеся предметы, точить когти о мебель, забираться на шторы. Нельзя только одно - царапать хозяину руки. Пару раз получив по носу, котёнок научился вымещать свои эмоции на подушке.
   "Не хочу вставать!" - повторил капризный ребёнок в душе у Андрея, но другой, взрослый и серьёзный человек уже произносил непоколебимое "надо". Вредитель снова бросился на кухню. Хозяин тяжело поднялся с дивана и поплёлся за ним, чтобы накормить котёнка долгожданным завтраком. Сам он через силу проглотил свои макароны "по-флотски". Есть не хотелось, но Андрей сегодня должен был ассистировать на операции, которая обещала растянуться часов на шесть, поэтому ему нужно было хорошо поесть.
   Серый день. На лицах людей вокруг никаких эмоций. Когда-то Андрею нравилось разглядывать человеческие лица, наблюдать, как они меняются, как ведут себя люди, если думают, что их никто не видит. Скорее всего, поэтому он и стал врачом. Теперь всё стёрлось, стало как-то бесцветней, проще. Наверное, это от усталости. На работе люди, люди, шум, суета, хочется тишины, хочется быть одному. И одиноко. Утро плавно переходит в вечер, вечер - снова в утро. Каждый день похож на другой. Давка в автобусе. Улица. Деревья. Машины. Поворот. Мемориальная доска деду, Тимуру Аркадьевичу Попову, на углу. Низкие двери. Приёмный покой. Две усталые женщины на вокзальных лавках у стены. Коридор. Студенты толпой стоят у закрытого окна гардероба. Каждый день одно и то же. Работа... Несмотря ни на что, Андрей по-прежнему любил свою работу, но она перестала быть для него тем священным таинством, каким была раньше. Уши привыкли слышать боль, глаза смирились с видом крови, душа научилась принимать неизбежное.
   Лишь один луч, сон, наваждение, смех... А после него тишина кажется ещё более давящей. И не ясно, было ли всё на самом деле или только приснилось. Они с Олесей виделись всего несколько раз, а Андрей чувствовал себя рядом с ней так же свободно, как со старой знакомой. Не похоже на него. Он давно так не смеялся, не шутил, как в тот день. Он был другим. Он сам себе удивлялся. Потом она исчезла, не оставив телефона. А обратной дороги уже не было... Её сестра, Софья, учится у него. Но у Софьи хирургия только через неделю. Да и при чём тут сестра? Не подойти же к ней со словами "так, мол, и так, ваша родственница мне поперёк жизни прошла, хочу призвать её к ответу". Андрей даже не знал толком, чего именно хочет от Олеси. Это чувство не было любовью с первого взгляда, по крайней мере, в том варианте, в котором её принято рисовать в романах. Просто ему хотелось снова слышать смех и звонкий хруст льда, пронзённого тонким каблучком.
   - Андрей, у тебя что-то случилось? - участливо спросил отец. Что с ним? Обычно он никогда не проявлял своих эмоций на работе. Он вообще очень редко их проявлял.
   В руках Андрея было два крючка и четыре зажима, голова была занята тем, как бы перехватить это всё поудобнее, так что вопрос отца показался ему в этот момент слегка неуместным.
   - Я что-то не так делаю? - с вызовом спросил он.
   Пётр Тимурович удивлённо посмотрел на сына.
   - Да нет, всё в порядке, - пожал плечами отец.
   - Может быть, кто-то тебе на меня пожаловался? - не унимался Андрей.
   - Просто ты сам не свой последнее время: задумчивый, в облаках витаешь...
   - Я сделал какую-то ошибку? Если тебя не устраивает, как я тебе ассистирую, позови Ярослава, он сейчас свободен.
   Андрей говорил совершенно спокойно, холодным и ровным голосом.
   - Ладно, забудь, - покачал головой отец. Под маской его лица не было видно, но Андрей знал это выражение: тонкие поджатые губы, глубокие складки от носа до самого подбородка.
   - Зачем ты так со мной разговариваешь?
   Руки продолжали делать то, что привыкли. Казалось, они существовали отдельно от Петра Тимуровича.
   - Кажется, я стараюсь делать... помогать тебе, - задумчиво продолжал отец. - Но ты воспринимаешь это так, будто... будто я обижаю тебя.
   - Я застрял. Ты мешаешь мне идти вперёд. Из-за твоей опеки меня никто не воспринимает всерьёз, - пробормотал Андрей, стараясь не отвлекаться от операции. Его руки ещё не достигли такого мастерства, и ему всё время приходилось сосредотачиваться на том, что они делают.
   - Я создал тебе все условия: ты со студенческих лет ассистируешь мне на операциях, - обиженно сказал Пётр Тимурович.
   - Правильно! - воскликнул Андрей. - Я стою у тебя на крючках со второго курса! Эту операцию я уже мог бы делать сам, а я всё ещё стою у тебя на крючках.
   Отец ничего не отвечал. Он делал вид, что сосредоточился на своей работе, но пинцет в руке по несколько раз пытался зацепить пустой воздух.
   А что бы сказала на это Олеся? Засмеялась бы презрительно: "Эх ты, Пирогов! Подросток! Обвиняешь человека в том, чего сам не можешь достичь! А ещё называешь себя хирургом, уважения требуешь".
   - Я зря тебя обидел. Просто, наверное, последнее время я слишком устаю, а ты действительно не виноват, - примирительно произнёс Андрей. Отец кивнул, но складки на его лбу не расправились.
   - Знаешь что, - сурово сказал он через несколько минут, - а иди-ка ты, брат, на моё место.
   - Тебе отсюда не будет виднее, - спокойно откликнулся Андрей, решив, что хирург просто ищет более удобную позицию.
   - Не спорь! - строго воскликнул Пётр Тимурович. - Хочешь добиваться - работай!
   Не веря своим ушам, молодой врач обошёл вокруг стола и занял место своего отца. Профессор неловко подхватил его крючки и зажимы. Видеть его в роли ассистента было смешно и немного непривычно. Да и сам он за столько лет, похоже, отвык от этой роли.
   - Ну и что ты делаешь? - вежливо, но строго поучал он сына. - Ты хирург или мясник? Куда опять полез? Пироговым себя возомнил? Так Пирогов когда жил! Ты знаешь, как в его время резали?! Вот и ты так же пытаешься. Им-то под Севастополем выбирать не приходилось, а ты, будь любезен, аккуратнее работай!
   По лбу у Андрея крупными каплями струился пот. Ему было жарко. Он был весь красный, словно рак. Он прикрикивал на медсестру, ругался с отцом, проваливался под землю от его едких замечаний, сопровождавших каждую, даже самую мелкую его ошибку. Но он был счастлив, как первоклашка, которого учительница впервые похвалила за красиво написанные буквы.

***

   Они шли вместе и крепко держались за руки. И на лицах у обоих светились самые глупые и самые счастливые улыбки из тех, что когда-либо приходилось видеть Олесе. Самое обидное, что ещё совсем недавно эта Мишкина улыбка предназначалась исключительно ей.
   - Здравствуй, Олеся!
   У неё хватило сил улыбнуться. И даже поздороваться. А они оба улыбались ей весьма искренне.
   - Историю болезни сдала?
   Ну, зачем же продолжать разговор? Шли вдвоём и идите, куда шли!
   - Нет, Жучок опять мне её зарубил, - Олеся порадовалась тому, что тема разговора была ей действительно неприятна. Не нужно было улыбаться, отвечая на вопросы Марины.
   - Ты на "Экстремалов" ходила? Говорят, классный фильм. Пойдём с нами, если хочешь, - дружелюбно предложил Мишка.
   Предатель! И он ещё смеет так спокойно к ней обращаться!
   - У меня сейчас много других развлечений, - буркнула ему в ответ Леся.
   - Ладно, тогда мы пошли, - улыбнулась Марина.
   Он держал её за руку... Он обнимал её за плечи... Ты же сама этого добивалась! Почему так обидно?
   "Сняла решительно пиджак наброшенный,
   Казаться гордою хватило сил.
   Ему сказала я: "Всего хорошего!"
   А он прощения не попросил..." - подвывали динамики в городском саду. Там были объявлены народные гуляния по поводу чьего-то очередного профессионального праздника.
   Интересно, если бы Мишка попросил прощения, простила бы она его? Вряд ли. Глупая гордость. Глупые принципы. Вот у Марины наверняка нет никаких принципов, поэтому она сейчас с Мишкой. Успокаивало одно: зачёт по фармакологии она завтра опять завалит.
   Почему так обидно? Потому, что с Маринкой, с лучшей подругой? Потому, что так быстро? Или просто из вечного женского "моё!"?
   Вот комедия! "Собака на сене" называется. Даром не нужен ей этот Мишка, а отдавать его Маринке тоже не хочется. И умом-то ведь понимаешь, что не с чего тут расстраиваться, что ситуация, в общем-то, выгодная, но так обидно.
   Холодно.
   Замаячила вдали знакомая фигура. Олеся уже привыкла замечать Андрея раньше, чем он заметит её. Кажется, в этот раз всё было наоборот. Почему он всегда появляется в самый неподходящий момент? Сейчас она не хотела его видеть. Сейчас она думала не о нём.
   "Цок! Цок! Цок! Цок!" - стучали тонкие каблучки. И Андрей бежал за ними, уже ничуть не стесняясь бежать.
   - Хромоножка! Стой! Куда же ты пропала!
   - Андрей Петрович, у меня есть имя, и Вы его уже знаете. - Как ушат холодной воды. Даже не посмотрела в его сторону.
   Андрей догнал её и пошёл рядом. Олеся никак не реагировала на него.
   - У тебя что-то случилось? - спросил он, заранее готовый посочувствовать. В этом выражении было что-то до боли знакомое и ужасно раздражавшее Олесю.
   - Нет. - Она откликалась односложно, не поддерживала разговор.
   - Я тебе помешал?
   Её ответ ничего не значил. Андрей всё равно бы не отстал. Но Олеся остановилась и внимательно посмотрела на него.
   - Андрей, ты кого-то боишься? - серьёзно спросила она.
   - Нет вроде...
   - Тогда зачем ты скукожился, как куриный эмбрион? Можешь прямо спину держать? Или ты не знаешь, как выглядит прямая линия?
   Тяжело, будто натягивая чужую кожу, Андрей распрямил плечи. Олеся слегка улыбнулась краем губ и пошла дальше.
   - Вот смотрю я на Вас, Олеся Николаевна и думаю, зачем же Вы от меня всё время ускользнуть пытаетесь? - он говорил серьёзно, хотя по смыслу вопрос, вроде бы, должен быть шутливым.
   Девушка непонимающе подняла брови:
   - С чего бы это? - голос Леси всё ещё оставался ледяным, но глаза потихоньку оттаивали.
   - Что с тобой? Неприятности? - снова участливо спросил Андрей
   Вид у неё был совсем замёрзший и колючий.
   - Да нет, устала просто, - тихо призналась Леся.
   - Парень бросил?
   Она опустила голову, чтобы избежать его взгляда, но шла уже медленнее, не пытаясь оторваться.
   - С чего ты взял?
   - Вижу. Меня цыганка одна знакомая гадать научила. Хочешь, погадаю?
   Олеся слегка улыбнулась. Расценив улыбку как знак одобрения, Андрей вцепился в её ладонь.
   - Вижу я, что тебе сейчас трудно: разом навалились и учёба, и дома проблемы, и в личной жизни полный кавардак. Но скоро ждёт тебя свидание, новый друг, а может быть, и новая любовь.
   - Лучше бы она тебя деньги зарабатывать научила. Глядишь, ты бы куртку хоть раз в десять лет менял.
   К удивлению Олеси Андрей ни капельки не обиделся, только смущённо оглядел свою действительно весьма потёртую куртку.
   - Всё будет хорошо. Не бывает неразрешимых проблем.
   Олеся вдруг поняла, что он говорит с ней сейчас как врач с капризной пациенткой. Стало вдруг смешно и очень обидно, словно она попалась на собственную уловку.
   - Ты это к чему? У меня нет никаких проблем.
   "Кроме тебя", - добавила она мысленно.
   - Тогда завтра в шесть я буду ждать тебя вот на этом самом месте, - с готовностью заявил Андрей таким тоном, как будто её мнение в данном случае не учитывалось.
   Теперь Олеся взглянула на навязчивого попутчика с интересом.
   - А если я не приду?
   Молодой человек беспомощно пожал плечами:
   - Тогда я замёрзну.

***

   В маршрутке толкучка. Опять отдавили ногу. Не везёт.
   Маринка сегодня со скрипом, с натягом, но всё-таки сдала зачёт, и ходила теперь до неприличия счастливая и довольная. А Жучок опять зарубил олесину историю болезни. Да ещё нотации почитал, дескать, не всё в жизни удаётся только оттого, что в зачётке пятёрка. Ему хорошо. У него в ординаторской компьютер стоит. А ей теперь листов десять переписывать придётся. Это при том, что срок окончательной сдачи - послезавтра.
   Худенькая и тщедушная на вид старушка так пригвоздила Олесю острым локотком к поручню, что девушка на мгновение засомневалась в целости своих рёбер.
   - Раз не выходишь, чего стоишь на дороге?! - недовольно проскрипел божий одуванчик, подтаскивая к двери свои безразмерные баулы.
   Автобус подъезжал к университету. Олеся не собиралась выходить, но женское самолюбивое любопытство заставило её выглянуть в окно. Андрей стоял на остановке и, кажется, действительно замерзал.
   Старушка надёжно забаррикадировала сумками проход. "А, гори она синим пламенем, эта история болезни! Что я, в самом деле, нюни развела?!" - отчаянно подумала Олеся и легко спрыгнула на остановку, едва избежав нового столкновения с неповоротливой старушкой и её чемоданами.
   - Олеся!
   На лице Андрея светилась глупая улыбка.
  

***

   Солнце ещё не светило. Мир замер перед тем, как взорваться буйным весенним цветением. Ещё не видно было ни одного листочка, небо затянуто серой депрессивной пеленой. Но где-то в воздухе уже витала мысль о новой весне, новом расцвете. Люди и птицы ждали каждого нового дня. Весь мир затаил дыхание, чтобы через мгновение вдохнуть полной грудью новую жизнь.
   В каких-то ста метрах от сквера кипел суетой проспект, но узенькая речушка и овраг как будто отрезали тот, шумный и стремительный, мир от этого: тихого, созерцательного, немного романтичного.
   Андрею было легко. Олеся что-то щебетала, смеялась, шутила. С ней можно было просто идти рядом, не думая о статусе, не играя роли, ничего не доказывая. Как будто внутренний кулак, сжимавший горло, вдруг куда-то исчез -- и в грудь хлынула холодная свежая струя чистого воздуха. Он мог написать перед ней свой образ с чистого листа, ведь она не знала, каким он был раньше. Можно было притвориться суперменом. Или Джеймсом Бондом. Или рыцарем без страха и упрёка. Но интереснее всего было притвориться... самим собой, Андреем Поповым, просто человеком, которому не чуждо ничего человеческого. Впервые в жизни он играл роль самого себя, и это была очень сильная, захватывающая, трудная роль.
   Всегда проще раскрываться перед незнакомцем, который через минуту исчезнет из твоей жизни. Олеся ускользала, как вода сквозь пальцы -- и это-то и было притягательно. Это была ещё не любовь. Нет, такому страшному, серьёзному, тяжёлому чувству не было места в их отношениях -- это было лишь предчувствие любви.
   - А знаешь, нога-то у меня уже не болит. У меня вообще крепкий голеностоп. Я даже в школе коньками занималась -- мне все тренеры говорили, что голеностоп хороший. Вот смотри!
   Олеся легко вскочила на бордюр и поскакала по нему на одной ножке. На той самой, подвёрнутой. В том самом сапожке со шпилькой... А за бордюром начинался крутой обрыв, и метрах в двадцати внизу лениво текла река.
   Андрей замер с открытым ртом. Первая мысль была: "Надо срочно жениться на этой женщине, пока она окончательно себя не угробила. Или меня до инфаркта не довела". Вторая: "С ней мне будет нелегко. Седины прибавится -- это точно. Но скучно мне с ней не будет никогда". И лишь потом до него окончательно дошла мысль, что Олеся прыгает на краю обрыва, и её надо как-то оттуда спасать. Но как? Что делать? Броситься схватить её? Хуже будет -- запросто можно в пропасть её столкнуть. Закричать -- испугается, тоже пошатнётся и...
   - Слезь оттуда! - сдавленно прошептал он, стараясь говорить как можно менее резко.
   Девушка пожала плечами и легко спрыгнула на тротуар. Андрей на всякий случай взял её за руку.
   - Да ладно, не убегу я, - засмеялась Олеся, вновь ускользая из его рук. - А ты молодец: держаться стал увереннее, и выглядишь уже почти прилично.
   - Я стараюсь, - скромно потупился Андрей.
   - Так держать. Разреши только кое что... - не дожидаясь разрешения, она сняла с него очки и начала вытирать их платочком.
   Андрей снова был выбит из колеи. Как и большинство близоруких, он очень неуверенно чувствовал себя без очков. Снова смятение. Какое оно по счёту за последние десять минут? Что делать? Как вернуть равновесие? Мозг уже работал на пределе своих возможностей, вот-вот готовый слететь с катушек. И тогда Андрей сделал единственное, что пришло ему в голову в тот момент: сгрёб Олесю в охапку и поцеловал.
   Девушка отшатнулась. Её лицо вдруг стало таким испуганным, непонимающим, как у маленького ребёнка. У неё были готовы ответы на любые вопросы, она умела вывернуться из любой ситуации. Но тут она не знала, как себя вести. До сих пор она наблюдала за Андреем из убежища, но теперь она внезапно оказалась с ним лицом к лицу. До сих пор она была ребёнком, и играла с ним. Играла как с ребёнком. Но теперь перед ней стоял взрослый человек, мужчина, и играть с ним по-прежнему теперь не получится никогда.
   Олеся молча протянула Андрею очки. Надо было что-то сказать ей в ответ, как-то объясниться. Но как можно объяснить совершенно иррациональный поступок? А она всё таяла. Ускользала. Сейчас она развернётся и уйдёт навсегда, а ему этого совсем уже не хотелось.
   - Извини, если...
   - Не извиняйся! - она резко оборвала его. Андрей одел очки. Мир стал чётче, понятнее. В привычной скорлупке хорошо, надёжно. - Никогда нельзя извиняться перед девушкой за поце...
   Он не дал ей закончить фразу. Снова притянул к себе и поцеловал. Пусть теперь бежит, куда хочет. Не важно, будут ли они вместе или нет. Зато теперь Андрей никогда не пожалеет, что не сделал этого...
   Внезапно они оказались в толпе. Какие-то студенты шли к переходу. Стоило Олесе сделать шаг, и Андрей уже потерял её из виду. "Исчезнет. Всё-таки исчезнет! - промелькнуло у него в голове. - Ну и пусть! Зато теперь не осталось этой гнетущей недосказанности, как в прошлые разы!"
   Толпа схлынула. Олеся стояла на другой стороне дорожки, прислонившись к фонарному столбу. Весь мир остановился вокруг неё. Остановился и притих, ожидая следующего шага.
   - А я думал, ты опять скроешься от меня. Всё в порядке? - вопрос был глупый, но надо же было что-то говорить.
   - Моя креатура меня обыграла, - тихо произнесла девушка. - Прошлого не воротишь, а будущее непонятно.
   - Наше будущее? - уточнил Андрей.
   - И наше тоже, - согласилась Олеся. - Мне надо что-то сказать тебе очень важное. Но не сейчас. Мы увидимся завтра?
   - Конечно увидимся.
   - Нет, мы завтра не увидимся. Мне завтра нужно на работу. Это очень важно, никак нельзя пропустить. - Время снова закружило их на своей карусели. Бабочка вспорхнула и полетела прочь. - Давай послезавтра. Мне нужно бежать. Правда-правда очень нужно! Прощай. До послезавтра!
   Она ускользала. Теперь Андрей был почти уверен, что она вернётся, но всё же спросил по привычке:
   - А ты не исчезнешь снова?
   Девушка уже оторвалась от него на несколько шагов. Через дорогу трамвай подходил к остановке.
   - Нет, куда я денусь, - улыбнулась она через плечо. - Не забудь! До послезавтра!
   - Олеся, а послезавтра во сколько?..
   Она вскочила на ступеньку трамвая и дверь закрылась за ней. Андрей снова остался один, и снова в смятении. Это чувство уже стало для него привычным.
  

***

  
   В подоконник монотонно били капельки дождя. Пустой день. И она не позвонит.
   - Славка, дело на сто рублей. Поменяйся со мной дежурством. Я завтра за тебя отдежурю, а ты за меня -- послезавтра.
   - Ну ты даёшь! Завтра ж "скорая". Оно тебе надо -- всю ночь впахивать?
   - Очень надо, Слав.
   - Ну, хорошо. Без проблем.
   Улица. Деревья. Машины. Дождь умыл весенние тротуары, сделал их свежими и жизнерадостными. Мемориальная доска деду, Тимуру Аркадьевичу Попову, на углу. Эх, дед, зачем ты напялил эти дурацкие очки?! Носил бы лучше свои старые, золочёные.
   Вот что означала ехидная Славкина ухмылка. На дежурство оставили одних мальцов: двух интернов и Васю, тоже без году неделя в хирургах. Эти мальчишки смотрели на него точно так, как он раньше смотрел на Чеснокова или на Андрея Васильича. И Андрею приходилось носиться туда-сюда, подпинывать сонных медсестёр и незадачливых санитаров, принимать решения, брать на себя ответственность. Зато не хотелось спать. Сил было - хоть отбавляй, и настроение - лучше некуда.
  

***

  
   Первое дежурство. И страшно до дрожи в коленках, и отчаянно-радостно. Окунуться в этот загадочный и бурный мир -- это ли не мечта всей её жизни?!
   - Олеся, ну-ка сюда. У тебя почерк красивый: садись, помогать будешь.
   - Но Виталий Владимирович! Это у меня-то почерк?
   - Садись, я сказал.
   В приёмном покое царил обычный бардак. Люди в пальто, халатах и ночных рубашках толкали друг друга. В углу на каталке охала, вцепившись в кислородную подушку, серая растрёпанная бабка. Напротив неё, под другой каталкой, сидел на корточках средних лет мужчина. Он так хорошо перегораживал проход, что каждый споткнувшийся в сердцах просил его влезть обратно на каталку. Мужчина только хлопал своими красными глазами и повторял всё время одну и ту же фразу, в которой не матерным был только предлог "в". Невыспавшийся медбрат периодически зло, но всё же довольно интеллигентно, просил не устраивать базар и выйти всех посторонних. На стуле посреди покоя сидел чей-то ребёнок. Прислонившись к стене, на кушетке в странной позе скрючился какой-то парень. По его отсутствующему взгляду было ясно, что он сидит здесь уже не первый час. Маленькая женщина в белом халате и круглоносых чёрных туфлях носилась, словно оса, от одного страждущего к другому. Периодически в покой врывался человек, в куртке поверх хирургического костюма, гавкал на всех и снова исчезал.
   - Маша! Где кардиограмма Кузнецовой? Где Маша?
   Высокая симпатичная медсестра Маша, тянувшая скорее на Гюльнару, максимум - на Фатиму, подняла голову.
   - Виталь Владимирч, ты обнаглел! Я ж тебе её в руки давала!
   - Ничего ты мне не давала.
   Олеся принялась разбирать гору розовых рулончиков на столе у Виталика.
   - Ну что, мне заново, что ли, снимать?! - возмущалась медсестра. Ей очень не хотелось дважды делать одну и ту же работу.
   Зазвонил телефон.
   - Слушаю! - рявкнул в трубку Виталик. - Родить я её тебе должен, что ли?.. Не знаю!!! Я ещё двадцать минут назад к вам её послал!.. Сам ищи!.. Андрей, Бог с тобой! Она ж лежачая!.. Да иди ты!!! - доктор бросил трубку.
   - Виталь Владимирч, вот кузнецовская ЭКГ, - Олеся протянула Виталику один из рулончиков.
   - Представляешь, пациентка потерялась, - произнёс он в пустоту.
   - Под ковриком посмотри: может, закатилась нечаянно, - равнодушно откликнулся злой медбрат.
   - Вань, она носилочная!
   - Значит, стоит в коридоре между первым и вторым этажом. С наших мальчиков станется: до половины довезли, а дальше их привлекли куда-нибудь, - догадалась Олеся.
   - Лесь, иди построй их там, - попросил Виталик. - И Андрею передай: пусть сюда спустится. Дюймо... Надежда Павловна уже битый час его для консультации дожидается.
   - Андрею Петровичу или Андрею Васильевичу? - подозрительно переспросила девушка.
   - Попову, Васильич дома дрыхнет.
   Лицо Олеси заметно потускнело, но она всё же пошла искать санитаров.
   В коридоре было мертвенно тихо. Сразу захотелось спать. Санитары курили у запасного выхода.
   - Ну-ка шнеллер-шнеллер быстро. Где тётку оставили?!
   - Опа! - заржал один из парней.
   - Она не тётка, ей лет двадцать, - заявил другой.
   - Я-то почём знаю, кого вы там забыли?! Довезите уж её до хирургии.
   - Щас, докурим...
   - Бегом! - рявкнула Олеся. Парни принялись тушить сигареты. - И Попову передайте, чтобы вниз спустился.

***

   - Андрей Петрович, но ведь классика же! - возмущался молодой хирург Вася, кажется, Сергеевич. - Интерны засмеют, если узнают! Любой студент тебе скажет, что это аппендицит.
   Больше всего вчерашний интерн Вася боялся насмешки со стороны своего менее опытного товарища, который сейчас подменял Попова в приёмном покое. Андрей устало прислонился к стене. В тишине коридора хотелось спать. Яркий свет операционной хотя бы придавал бодрости.
   - Чтоб потом ни одна собака тебе не сказала, что ты ей зря брюхо распорол. Первый раз аппендицит, другой раз аппендицит, а в сотый раз - опс! - и ты один на один с её разгневанной мамочкой, - устало объяснял он.
   Вася скорчил кислую мину. "Наверняка тоже считает, что я выпендриваюсь, пытаюсь свою власть показать", - с досадой подумал Андрей. По крайней мере, именно такая мысль пришла в голову ему самому, когда в позапрошлом году Виктор Иванович посмел усомниться в его диагнозе и послать больного на УЗИ. Но помнил он и первый свой "опс!", когда под дружные насмешки коллег и обвинения в занудстве и формализме потащил вот такого же "классического" больного на кардиографию и вместо аппендицита обнаружил обширный инфаркт.
   - Но не таскать же так каждого по десять раз на УЗИ, - ныл Вася. Сегодня там дежурила Зоя Семёновна, а это значило, что завтра на "пятидесятипятиминутке" Васю будут пропесочивать за необоснованное назначение дополнительных исследований.
   - И двадцать раз стаскаешь, если надо. И потом ещё к гинекологу. И терпеливо выслушаешь всё, что тебе скажет гинеколог. - Андрей был непреклонен, хотя ему и самому не ясно было, что его так настораживало в пациентке.
   - И послушно пойдёшь туда, куда он тебя пошлёт, - недовольно огрызнулся Вася.
   - Вот будет у тебя, как у Андрея Васильевича, рентгеновский взор - будешь таскать не каждого, а только через одного.
   В конце коридора появились санитары.
   - Я не понял, господа, вы её что, через вокзал сюда везли? - возмутился Андрей.
   - Вас Виталь Владимирч спуститься просит, - попытался замять тему один из молодых людей.
   - Так. Эту - на УЗИ. Андрей Петрович, заодно направление там спросишь? - распорядился Вася.

***

   Первое апреля затянулось. Как здорово, легко и весело было летать бабочкой, ускользая из его рук. Как страшно и захватывающе было хватать за усы спящего тигра. Но игра должна была когда-то кончиться.
   Под скорлупой маленького, вечно недовольного жизнью, человечка живёт большой и светлый Человечище. Как здорово было пробраться в глубины его души с чёрного хода, тайком подсмотреть то, что он никогда и никому не покажет открыто. Но этот путь тупиковый. Ей уже мало подглядывать -- ей охота дотронуться до его души, открыть свою. А для этого надо пройти через боль. Раскрываться другому всегда больно.
   Девочка умирала. Бабочка, порхающая от цветка к цветку, солнечный зайчик, блик на поверхности озера -- это всё должно было рано или поздно исчезнуть. Теперь ей предстояло играть совсем в другие игры. Девочка умирала. Рождалась женщина.
   Он, конечно же, обидится. Смертно обидится! Может быть, даже перестанет с ней разговаривать. Это не преступление, Олеся не ощущала себя виноватой. Но она хорошо знала Андрея. Он почувствует себя глупо, а он ненавидит чувствовать себя глупо. Но ему обязательно захочется снова её увидеть. Может, через день, а может, через год - но захочется. И она будет где-то рядом, чтобы ему не пришлось дважды переступать через своё больное самолюбие, разыскивая её. Ведь глупые люди порой способны всю жизнь молчать о своей любви -- лишь бы не ранить самолюбия.
   Но ей так легко с ним сейчас, пока она бабочка. Так весело. Можно смеяться и шутить -- Олеся никогда в жизни так много не смеялась...
   - Мне нравится, что можно быть смешной, распущенной и не играть словами... - пропела девушка -- и гулкое эхо пустого коридора многократно отразило её голос.
   Сейчас. Сейчас или никогда! Сама судьба подсказывает ей путь. Судьба заставила его выйти не в своё дежурство -- это ли не знак? Нужно решаться. Одним махом -- рррраз -- и разрубить... У неё никогда ещё не было серьёзных отношений с мужчиной -- всегда лишь флирт, игра, порхание бабочки... Надо встать, пойти и всё ему сказать. Так просто: встать и пойти.
   Нет. Не сейчас. Завтра. Сейчас он уйдёт в операционную и всю ночь проторчит там. А потом пойдёт спать. Если сидеть в приёмном покое, можно избежать встречи, выиграть ещё один день. А потом, может быть, и ещё один... Дурочка, неужели ты в него влюбилась?! Раньше-то где твоя голова была?.. Где она была, когда ты устраивалась медсестрой в его больницу?.. Всю следующую неделю они вряд ли встретятся - Олесе нужно готовиться к зачётам. Конечно, Андрей будет опять возмущаться, упрекать её в недостатке внимания, как будто сам не учился на третьем курсе. Но это всё же лучше, чем сейчас -- будет время настроиться, подготовиться, подобрать слова... Потом выйдет из отпуска Чесноков -- можно будет попроситься дежурить в его смену (а значит -- не в смену Андрея), а потом, если повезёт...
   Она шла, погружённая в собственные мысли. Он бы не заметил её, проскочил мимо, но она вдруг остановилась и испуганно подняла на него глаза.
   - Привет.
   - Ты?!
   Звучало ужасно глупо. Больше всего на свете Андрей не любил выглядеть глупо. От этого он начинал злиться на Олесю, хотя ещё не понимал, что происходит. Почему она здесь? Почему в хирургическом костюме? Почему...
   - Так ты... Ты это специально?
   - Да.
   Голос спокойный, даже равнодушный. Без испуга, разве что с лёгкой досадой. Без каблуков она кажется такой маленькой... Щёлк! Треск! И всё встало на свои места. Все кусочки головоломки по имени Олеся подпрыгнули и сложились в заветное слово, в название женщины - каждой женщины - Стерва. А Андрей думал про неё другое. Видно, плохо Анна его учила.
   - И зачем?
   Всё уже ясно. Всё уже решено, по крайней мере, для него. Нет! Сейчас нельзя расстраиваться. Сейчас Андрей на работе. Сейчас от него зависят люди: больные и эти новички-мальчишки - они сейчас важнее. А своё подождёт. Не время сейчас для своего.
   - Так получилось...
   "Умница, девочка! Не время выяснять отношения. Я всё решил, и ты знала, что я решу... Да и навряд ли тебя сильно заботило моё решение".
   - А цыганка была права - ты и правда великая актриса.
   Медленно, будто в киселе, Андрей двинулся прежним маршрутом, не попрощавшись, даже не оглянувшись на Олесю.
   - Цыганка говорила, что ты на ней женишься! - зло выкрикнула девушка ему в спину.
   Щёлкнув, встала на место последняя деталька головоломки. Андрей на мгновение замер. Он всё понял. Но всё равно не оглянулся.
   Олеся осталась одна в тёмном коридоре. Она присела на корточки у стены и обхватила руками колени. Было обидно, что случай сделал то, что она должна была сделать сама. А внутри ни-че-го. Ни грусти, ни отчаяния, ни слёз, только чувство облегчения и мысль, которой Олеся стыдилась потом всю жизнь: "Хорошо. Хоть сдам спокойно сессию".

***

   - А грибы сейчас как раз самые хорошие пошли: белые, лисички... Я попрошу сына принести Вам. Прошлогодней, правда, засолки. Но уж в этом году, видимо, не судьба... А у Вас, Андрей Петрович, жена грибы солит?
   - Нет у меня жены, Настасья...
   Андрей замялся. Конечно же, он как обычно забыл посмотреть отчество. Как ещё имя угораздило запомнить...
   - Захаровна, - едва слышно подсказала медсестра, подавая инструмент.
   - Мы ещё с Вами повоюем, Настасья Захаровна! Мы ещё таких грибов с Вами соберём!!!
   - Дай Бог Вам здоровья, голубчик Вы мой! Да если бы не Вы, на том свете, наверное, уже бы предстала... И вам, девочки, спасибо... Ох, золотые вы люди!..
   Студенты, хихикая в рукав, увозили каталку проч из операционной.
   - Всем спасибоооо! - крикнул Андрей и эхо многократно отразилось от высоких стен.
   Конец рабочего дня. Какой кошмар!
   - Андрей Петрович, мне написать протокол операции?
   - Нет, Вась, иди домой. Я сам напишу.
   Иди, ребёнок, развлекайся. Тебе есть кого встретить за пределами этих белых стен.
   Поначалу её не хватало. Всё напоминало её. Всё говорило о ней. И некуда было скрыться.
   А теперь просто было пусто. Дела шли в гору, но это не радовало. Появилось уважение коллег и студентов, но это не радовало. Пациенты выживали и выздоравливали, но и это ничуть не радовало. Была ли возможность найти её? Да, безусловно. Но не хотелось. Она осталась в прошлой жизни. Где-то очень-очень далеко. А может, просто было страшно ворошить прошлое?
   - Людмила Ивановна, извините, а Вы не подскажете, кто сегодня на операции стоял? Сестричек новых понабрали -- я ж их не различаю в намордниках...
   Через весь коридор громовым голосом:
   - Кир! Как Незабудку зовут?!
   - Леся!
   - А фамилия?...

***

   Из коридора в пустую операционную веяло ноябрём. Хирургический костюм не спасал от сквозняка, а халат было жалко забрызгать водой или раствором. Девушка сидела на корточках, забившись между двумя стеклянными шкафами. Глаза её были закрыты. Как тихо! Наконец-то тихо. Сумасшедший день сегодня. Надо было оставаться в приёмнике. У операционных сестёр работы в разы больше. Вот бы знать, так всегда или только сегодня?
   Но зато как интересно!
   За спиной тихонько скрипнула дверь. Сквозняк прекратился. Олеся улыбнулась, не открывая глаз. Как хорошо и тепло стало теперь, когда он здесь. Как долго она этого ждала! Будь что будет.
   - Ты здесь?
   Девушка ещё сильнее съёжилась, будто хотела забиться в щель между плитками кафеля. Пришёл -- значит, наверное, хотел прийти. Какой он тёплый, хороший...
   Он подошёл и присел на корточки рядом.
   - Опять маскарад?
   Она кивнула: разве ты не знаешь, что это свойственно моей натуре?
   - Зачем?
   Олеся пыталась угадать, какие чувства привели Андрея к ней. Любопытство? Обида? Гнев? Страх? По голосу было трудно догадаться об этом -- пришлось открыть глаза. Лицо Андрея было спокойным. За полгода пламя гнева и ярости должно было погаснуть. Но что осталось от него? Тёплые угольки нежности или холодный пепел безразличия?
   Он прямо и внимательно смотрел ей в глаза. Пожалуй, он был удивлён тем, какой нашёл Олесю. Он ожидал увидеть наглый и бесстрашный взгляд. Или тень загадки в опущенных чёрных ресницах. Или даже -- вряд ли, но... - раскаяние. Но не спокойствие.
   - Да вот, решила теперь нарядиться медсестрой, - тихо ответила она. - Тебе нравится мой новый образ?
   - Устала?
   Леся пожала плечами. Какая разница?
   Он сжал её ладони в своих. Руки у Леси были ледяные. Как всегда. Без каблуков она кажется такой маленькой. Нежно, как будто признаваясь в любви, Андрей прошептал:
   - Накрывайся на лапару: там, по ходу, ещё один перитонит из области привезли.
  
  
   Опоздавшим - кости! (лат.)
   Поэзия - та же добыча радия
   Год работы - грамм труды
   Изводишь единого слова ради
   Тысячи тонн словесной руды.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"