Он стучал негромко и вежливо, ждал, пока Ачарра решится ему открыть. Терпение было его второй душой. Женщина долго смотрела в маленькое окошко, разрываясь между страхом и надеждой. Надежда победила, а он дождался. И Ачарра была благодарна ему за это.
Ел он молча и аккуратно, голодный, но знающий своё место путник. Вдова тихо сидела в углу, наблюдая за гостем. Серые от ранней седины волосы падали ему на лицо, скрывая волчьи глаза. Руки, тонкие у запястья и мощные ближе к локтю -- руки не трудяги, но воина. Широкое лицо со следами северной крови. Совсем как у того, о ком женщина запретила себе вспоминать. Как и у всех жителей Земли Снегов, у гостя трудно было определить возраст, но Ачарра подумала, что ему не может быть меньше четырёх десятков лет.
Хозяйка вздрогнула, обнаружив, что гость смотрит на неё своими пугающими глазами.
- Ты можешь спать здесь, на лавке, - робко предложила она.
Гость досадливо поморщился и мотнул головой.
- Говори, что в самом деле хотела, - фыркнул он.
Ачарра опустилась на табурет и закрыла лицо руками.
- Ты знаешь, - жалко всхлипнула она.
- Я знал, что найду здесь кров и пищу, но не знаю, что тебе нужно. Люди никогда не пускают меня просто так, - терпеливо объяснил оборотень.
Женщина подняла на него глаза. Рассказать. Кажется, для неё это важнее, чем вылечить малышку. Рассказать то, о чём уже много месяцев болит сердце!
- Чиуна, моя единственная дочка, - начала объяснять она. - Её отец... погиб. Она -- вся моя жизнь! Я готова отдать за неё душу... С тех пор, как в ней пробудилась женская суть, малышка тает на глазах. Все знахарки и целители побережья отказались...
Женщина всхлипнула, вытирая слёзы с лица.
- Где она? - сухо спросил гость.
Ачарра молча указала на дверь спальни.
Он не пел и не курил пахучие травы, как можно было ожидать. Хозяйка изо всех сил вслушивалась в происходящее за дверью, но оттуда не доносилось ни звука. Когда тёмный человек вернулся, она тут же бросилась проверять, жива ли дочь. Чиуна крепко спала и дышала ровно и свободно, впервые за много месяцев.
- Девочке не место среди вас, - без обиняков объявил оборотень, когда вдова вернулась к нему. - Отпусти её в Лес.
- С тобой? - подозрительно спросила она. Надо будет утром проверить простыни девушки.
- Можно и со мной, - кивнул тот. - А можно и одну. Главное, не чини ей преград, когда она захочет уйти.
Гость укоризненно покачал головой, но всё же встал. Похоже, его ничуть не удивило поведение хозяйки.
- Обещай хотя бы, что спрячешь её от людей, когда придёт пора родить первенца. Тогда, возможно, ваше племя уцелеет, - грустно вздохнул он и исчез за порогом.
Прошёл год. Затем другой. Третий подходил к середине. После чудесного исцеления у Чиуны не было отбоя от женихов, но странная девушка не замечала их. Шёпот волн и дыхание леса были ей милее страстных объятий и горячих поцелуев. Ачарра сотню раз пожалела, что пустила когда-то оборотня на свой порог. Стареющая вдова сама шила дочери приданое, украшала её платья вышивкой и ткала пояса с красным по жёлтому узором. Она силком заставляла девушку румянить щёки перед выходом из дома и вплетать в русую косу алые с бисером ленты. На молодёжные посиделки Чиуна тоже шла лишь по приказу, но не плясала там и не кокетничала с парнями, а тихо сидела в уголке, безразлично глядя перед собой.
- Ты моё наказание! - орала на неё мать. - С твоими статями могла бы давно выйти замуж и нарожать детишек. А ты так и помрёшь сухим стеблем в одиночестве, как я!
Чиуна плакала, извинялась, обещала исправиться, но на следующее же утро забывала свои обещания. Или не забывала, трудно сказать. Она не отталкивала от себя ухажёров, но парни сами опасались подходить слишком близко к чудной девице.
Лишь Утор ничего не боялся. Он любил добывать редкого и необычного зверя, а странная диковатая девушка казалась ему похожей на его трофеи. Он явился к Ачарре с ворохом бесценных собольих шкур и потребовал руки её дочери.
- Чиуна не убрана, чтобы встречать дорогого гостя, - засуетилась вдова. - Приходи завтра, сговоримся обо всём по правилам.
От внимательного слуха охотника не скрылась фальшь, прозвучавшая в её голосе. Утор вежливо распрощался с будущей тёщей, но не ушёл, а притаился в тени забора, дожидаясь Ачарры.
Его подозрения оправдались: не прошло и четверти часа, как вдова вышла со двора и направилась вдоль берега. Подгоняемый азартом слежки, Утор поспешил за ней.
В маленькой, скрытой от посторонних глаз, бухточке было тихо, словно в могиле. Чуткая поверхность воды отражала любой шорох, а верные стражи, деревья и скалы, усиливали стократно даже самый слабый звук. Тем интереснее было Утору выслеживать свою дичь.
Они сидели у самой воды. Мужчина растянулся на тёплом песке, привалившись спиной к обкатанной морем каменной глыбе. А девушка свернулась клубочком у него на груди, поджав под себя ноги, как будто желая спрятаться от всего мира в его объятиях.
- Матушка меня ищет, - еле слышно прошептала она, но чуткое ухо Утора уловило её голос.
- Мне нужно уходить, - ласково ответил оборотень. - Нельзя, чтобы тебя видели со мной.
- А я хочу быть с тобой! Забери меня! Я хочу быть только твоей!
Утор напрягся. Неужели это поле уже засеяно? Но нет, чутьё не могло подвести опытного не только по части охоты мужчину.
- Ты сейчас хочешь не меня и не Лес, - покачал головой оборотень, подтверждая догадки охотника. - Ты хочешь спрятаться от нынешней жизни, чтобы кто-то определил за тебя твой путь. Но ты сама должна выбрать между Лесом и людьми. А я буду ждать тебя.
Он провёл рукой по распущенным волосам девушки. Утор заскрипел зубами от ревности, когда его добыча уткнулась носом в грудь чужака.
- А если я выберу людей? - робко спросила она.
- Я жду тебя не одну жизнь и подожду ещё немного, - с улыбкой ответил зверь. - Я люблю тебя всякую, ты же помнишь?
Теперь уже и Утор слышал, как хрустят камешки под ногами старой Ачарры. Сам охотник оставил её позади, обогнул сопку лесом, пока вдова плелась по берегу.
- Прощай, - прошептал волк, и девушка сползла с его колен. За валуном не было видно, как он перекинулся. Только к лесу скользнула огромная серая тень.
Утор довольно потёр руки. Теперь он знал свою новую добычу в лицо.
Чиуна сидела у окна, равнодушно глядя в своё отражение в мутной слюде. Матушка шумно ходила по комнате и сердилась.
- Хоть бы занавески новые повесила! - ворчала она, пристраивая над дверью отрез пёстро вышитой ткани. - Рожу бы набелила, чтоб не так заметно стало, что неделю голодом сидишь. Такой парень сватается, а ты дура-дурой! Другие девки к свадьбе готовятся, а ты...
- Я не другие, - чуть слышно буркнула Чиуна, но мать не обратила внимания на её слова.
- Вот, Ояна, ровесница тебе, между прочим. Какое у неё платье на свадьбе было! А на нижнюю рубашку, говорят, десять локтей кружева ушло! И у ней уже живот налился. Вот мать-то её гордая ходит, что в такую семью девку отдала! А ведь её жених под нашими окнами вечерами вздыхал. Могла б и ты на той свадьбе княжною сидеть!
Чиуна снова что-то пробурчала себе под нос.
- Я всю жизнь отдала ради тебя! Замуж не вышла, чтоб тебе падчерицей не быть. А могла ведь и других дочерей нарожать, нормальных!
Девушка не ответила, только сильнее отвернулась к окну. Ачарра уже почти выла, распаляя сама себя, и со злостью прибивала к раме злосчастные занавески.
- Всё! Я хочу увидеть внуков ещё в нынешней жизни! Поэтому ты выйдешь из этой комнаты либо в подвенечном наряде, либо в посмертном!
- Второе! - прошипела девушка, но её голос был заглушен хлопнувшей дверью.
Утор пришёл вечером на восьмой день после своего сватовства. Пошатываясь на нетвёрдых ногах (сперва удачную охоту следовало отметить в кругу друзей), он ввалился в сени, что-то грубо сказал Ачарре. Та затихла: то ли вышла, то ли спряталась в свой закуток. Охотник, тяжело топая, прошёл к Чиуне.
- Вот! - гордо подбоченился он и бросил под ноги девушки какой-то грязно-серый свёрток.
Чиуна опустилась на колени и провела рукой по мягкой серебристой шкуре, всё ещё пахнувшей кровью и лесом.
- Это он, не сомневайся! - хвастливо заявил Утор. - Он был сильным зверем, но я оказался сильнее.
- Он был человеком, - чуть слышно прошептала девушка.
- Ты теперь моя, - уверенно произнёс мужчина.
Она низко опустила голову, перебирая пальцами дымчатый мех.
- Ты моя! - с напором повторил Утор.
Чиуна не ответила. Охотник схватил её за шиворот и рывком поднял на ноги. Тонкая ткань, богато украшенная вышивкой, жалобно затрещала. Он грубо толкнул девушку на лавку. Чиуна молчала. Глаза её были пусты и равнодушны. Только один раз она жалобно взглянула на дверь. Утор перехватил её взгляд и лишь головой покачал. Они оба знали, что Ачарра не побежит за помощью. Ей проще отдать дочь на растерзание насильнику, чем выслушивать потом шепотки о её позоре.
Чиуна молчала.
Он ушёл утром, не сильно таясь от соседских глаз - назло Ачарре, его раздражала эта женщина. Чиуна так и осталась лежать на лавке, даже не потрудилась расчесать спутанные волосы и надеть новую рубашку.
Он пришёл на следующий вечер, потом ещё через день.
Чиуна всё молчала.
На третий день Утор её ударил, пытаясь хоть так вывести из оцепенения. Он привык побеждать, в том числе и в любовном поединке. Ему хотелось любых чувств, хоть бы и ненависти, которую так просто превратить в любовь. Лишь бы не это холодное смирение.
Чиуна молчала. Только надела более закрытую рубашку, чтобы спрятать синяки.
Утор уже готов был сдаться, когда она пришла сама.
Чиуна возвращалась домой от колодца, когда её окликнула соседка Иша:
- Деточка, подойди!
Иша была искусной портнихой и часто брала заказы у односельчан.
- Зайди во двор, дорогая, надо примерить шубку.
- Шубку? - удивлённо переспросила девушка.
Иша заговорщицки подмигнула.
- Не таись, Ачарра мне всё рассказала (да мы и сами, чай, не слепые). Какой мужчина! Подумать только! Я бы на твоём месте тоже на всё согласилась. Такие подарки! Извини, дорогая, но браслет я разобрала и пришила по вороту. Если он так щедр, ещё подарит.
Сердце Чиуны сжалось от нехорошего предчувствия. Она уже две недели не могла найти волчью шкуру: мать куда-то спрятала её в первую же ночь и не признавалась -- куда. Через минуту предчувствия оправдались. Соседка вынесла из дома охапку серебристого меха. Встряхнула, и на плечи девушки опустилась искусно расшитая бисером шубка. По вороту были пришиты звенья серебряного браслета, лежавшего в шкатулке у матери, сколько Чиуна себя помнила. В детстве она любила разглядывать этот браслет. На каждом его звёнышке эмалью было нарисовано изображение волка, рыси или медведя...
- Осталось вот тут крючочки подшить... - щебетала Иша.
Девушка не слышала её. Она молча двинулась прочь, даже не потрудившись снять шубу и забрать оставленные во дворе у портнихи вёдра.
Утор жил на другом конце деревни, и всю дорогу её сопровождал многоголосый гомон, но Чиуна не слышала. Охотник вышел на крыльцо, привлечённый криками соседей. Увидев девушку и быстро оценив ситуацию, он схватил Чиуну за рукав и утащил в дом.
- Останешься здесь, - не терпящим возражений тоном заявил он.
Чиуна кивнула и разрыдалась, уронив голову на руки.
- Ну ладно, будет, - попытался успокоить её раздосадованный охотник. - Это отдай.
Не дожидаясь ответа, он сдёрнул шубу и, небрежно скомкав, сунул её в печь. Женщина, вскрикнув, кинулась доставать, но была остановлена могучей рукой.
- Я тебе другую шкуру добуду.
В его голосе можно было уловить и заботу, но стали в нём было больше.
- Там бисер и серебро... дорого... можно отпорю? - промямлила Чиуна, не поднимая глаз.
Утор подумал и выпустил её из рук. Женщина метнулась к печке и достала шубу. По летнему времени печь стояла нетопленая, так что шкура не обгорела, но была перепачкана золой и вряд ли подлежала восстановлению.
- Мне сходить за твоими вещами?
Чиуна вздрогнула и поспешно замотала головой. Утор одобрительно кивнул и ушёл во двор.
Женщина огляделась по сторонам. Оглушающая пустота давила на неё изнутри. Хотелось чем-то её заполнить, сделать хоть что-то, чтобы почувствовать себя живой, настоящей.
Дом Утора был типичной берлогой холостяка. Порядка тут было, пожалуй, даже побольше, чем в избушке Ачарры (почему-то у Чиуны никогда не поворачивался язык назвать дом матери своим). Но это был порядок того сорта, от которого деревенские кумушки закатывают глаза и начинают рьяно сватать хозяину своих дочек, ибо "одичал совсем без хозяйки в доме".
Осторожно, чтобы не разрушить чужого порядка, Чиуна принялась заполнять пустоту внутри себя делами. Протёрла окна, собрала паутину с потолка, подмела пол, вытряхнула старенький коврик. Поколебавшись, всё же решилась взбить подушки и ровно постелить одеяло.
Где-то на задворках сознания даже появилась мыслишка, что монотонное служение в доме охотника -- не такая уж и тяжкая доля. Утор - неплохой и по-своему благородный человек, и мог бы защитить её...
В окошко требовательно, но негромко постучали. Чиуна выглянула, чтобы сказать, что хозяина нет, но тут же пожалела об этом. Под окном стояла Ачарра, воровато оглядываясь и нервно комкая в руках какой-то узелок.
- Мама? - удивлённо воскликнула Чиуна. Сердце тревожно забилось, стало ужасно стыдно за свою детскую выходку. Мать ведь как лучше хотела! А теперь их имена долго ещё будут трепаться всеми деревенскими сплетницами...
- Постели себе так, чтоб не спать с ним в одной кровати, - заговорщицки прошептала Ачарра, пихая свой свёрток в руки дочери.
- Но здесь нет второй кровати, - растерянно пробормотала та, тупо уставившись на связанную в узел шаль, самую красивую в их доме, хотя совершенно не шедшую сероглазой Чиуне.
- Значит в сенях постели, - наставляла Ачарра. - Скажи, что до свадьбы не дашь ему к себе прикоснуться.
- Тебе не кажется, что поздновато беречь мою невинность? - холодно осведомилась дочь.
Мать возмущённо сверкнула глазами.
- Он никогда на тебе не женится, если будет и так получать всё, что захочет! - прохрипела она, потому что кричать шёпотом оказалось невозможно.
- Он и так уже получил, что захотел, - всё тем же ледяным тоном ответила ей дочь. - Где ты была со своими советами, когда он меня насиловал?
Ачарра вздрогнула, как от пощёчины.
- А что я могла сделать? - пискнула она.
- Хотя бы позвать людей! - вызверилась в ответ Чиуна.
- Чтобы вся деревня говорила, что ты всем подряд даёшь?! - рявкнула Ачарра. - Будь ты хоть чуточку умнее, ты бы...
Чиуна не стала слушать. Она отошла от окна и забилась в угол между сундуком и столом. Так и нашёл её вернувшийся Утор: бледную, судорожно сжимающую узелок с какими-то женскими мелочами, беззвучно (по движению губ только ясно) ведущую спор с кем-то невидимым, но очень жестоким.
- Постели мне на лавке, - хмуро приказал он. - Сама у печи ляжешь.
Чиуна вздрогнула от голоса и испуганно посмотрела на него снизу вверх.
- Через неделю войдёшь в этот дом хозяйкой, а до того чтоб по правилам...
- Нет!
Охотник вопросительно поднял бровь.
Чиуна поспешно и немножко суетливо рванула завязку на своей рубашке. Узелок затянулся и никак не давался её дрожащим пальцам.
- Сегодня хороший день. Сделай мне ребёнка.
Утор с интересом наблюдал за её попытками развязать шнурок. Затем со снисходительной усмешкой присел рядом и снял её рубашку через голову.
- Привяжи меня к себе, - бормотала женщина, хватая его руки и прижимая к своим горящим щекам. - Любовью, ненавистью, ребёнком... без свадьбы, только привяжи... Я хочу быть с людьми!
- Я не смогу защитить тебя от Ачарры, если ты не будешь мне женой, - серьёзно сказал Утор.
Она смотрела на него лихорадочно блестящими глазами и воевала с завязками на юбке.
- Тогда запри меня в своём доме. Я не смогу не уйти в Лес. И давать тебе клятвы, которые не смогу сдержать, я не хочу.
- Ты слишком много говоришь, женщина! - рыкнул Утор, не в силах больше видеть её издевательство над шнурками. - Ты моя, а своё я знаю, как удержать!
Свадьбу сыграли богатую.
Новоиспечённая тёща трогательно рыдала, не забывая рассказывать товаркам, из чего сшита нижняя рубашка дочки и сколько на неё ушло кружева.
А вот невеста, вопреки традиции, не плакала. Бабки для виду хмурились, но, в целом, поведение девушки никого не удивило. Неприметной замарашке, да такого жениха отхватить! Другая бы на её месте с песнями вкруг деревни пошла, а эта ещё ничего, чинно восседает.
Девицы злословили, исходили ядом. Как могла эта вечно витающая в облаках моль приворожить такого красавца? Парни досадовали, как могли они прозевать такую красотку. И как разглядел её Утор в ненарядной простушке.
Жених был горд. Чиуна восседала рядом с ним, словно княжна, словно статуя из драгоценного лунного нефрита: холодная, величественная, спокойная. Ни одного неловкого движения. Ни одного не к месту сказанного слова. Впрочем, говорила она вообще мало.
Ни один свой трофей Утор не демонстрировал с такой гордостью и удовольствием....
Меховая шуба (не волчья, другая, из чёрного соболя) хорошо скрывала фигуру, но через полгода деревня заговорила о том, что в семье Утора ждут наследника. Ачарра развесила у себя во дворе уже много лет хранившиеся в сундуке рубашечки и пелёнки. Чаще всего её теперь можно было видеть на крыльце с вязанием.
Дочь её, наоборот, с каждым днём становилась всё молчаливее. Окружающий мир всё меньше интересовал её. Вместо того, чтобы вместе с другими молодухами собираться на бабских посиделках да со вниманием слушать рассказы о родах, она поддевала под дорогую соболью шубу ту, волчью, и часами стояла на берегу моря, обдуваемая всеми ветрами. Зима в тот год выдалось мерзкая. Что ни день, то пурга, что ни ночь, то метель. И поговаривали, что ведьма насылает непогоду на остров, что призывает она морские ветры и снега, стоя на своём утёсе... Да разве ж поперёк Утора слово скажешь? Вот и молчали деревенские, да ещё и жёнам своим да дочерям Чиуну в пример ставили: красивая, послушная, осанка княгини, хозяйка да не бесплодна к тому же. Молодец, Утор! Такую рысь поймал! А что на берег ходит... так то ж на берег, а не в чужую избу...
Весна уже робко начала напоминать о себе. Пурга сменилась дождём. Прибрежные скалы обросли наледью и стали скользкими да опасными. Чиуна всё реже выходила на свои прогулки.
Возвращалась она всегда тихо. Она вообще была тиха, особенно последние месяцы. А хозяином Утор был добрым, дверь смазывал жирно, доски крыльца подгонял плотно, чтоб не скрипели...
Они не сразу заметили её, Утор и рыжеволосая женщина, жена рыбака Витко. Чиуна довольно долго стояла над ними, не зная, как привлечь к себе внимание. Наконец, соперница заметила её, коротко взвизгнула и откатилась от любовника.
- Скажешь кому-нибудь -- придушу! И тебя, и твоё волчье отродье! - зашипела она со страху.
- Пошла вон, - тихо и спокойно произнёс Утор.
Рыжеволосая как-то поняла, что он обращается к ней, спешно собралась и выскользнула за дверь.
Чиуна сняла дорогую шубу и аккуратно повесила на крюк. Там же пристроила шапку и рукавицы. Только волчью шкуру мешкала снимать. Впрочем, она часто носила её дома, оберегая живот от сквозняков. Затем она поставила тесто и принялась чистить лук для начинки пирога.
Утор с недоумением следил за женой. Он ожидал чего угодно: гнева, слёз, упрёков, мольбы -- но не этого смиренного равнодушия. В сердце его кипела ярость. Она разрывала охотника изнутри. Он только что нанёс Чиуне самое сильное оскорбление из тех, что можно нанести женщине. Как может эта зимняя рыба так спокойно печь ему пироги?
Он резко вскочил с лавки и двинулся навстречу жене. Она, вздрогнув, уронила на пол корзину с яйцами.
- А-ах ты растя-а-па! - заорал Утор, с наслаждением отвешивая супруге пощёчину. Ну, теперь-то она вспыхнет? Заорёт в ответ? Заплачет?
Чиуна отшатнулась и застыла, втянув голову в плечи, как будто ждала новых ударов. Утора бесило её молчание. Он всей душой ненавидел эту чистенькую мордашку, покрытую ледяной коркой. Хотелось разбить её, пустить кровь, а вместе с кровью выпустить ненависть, боль или что там затаилось под непроницаемой маской благопристойности?
Он ударил снова.
И снова.
Чиуна упала, и он пнул её.
Она свернулась калачом, пытаясь защитить живот и голову. Впрочем, в живот Утор и не бил. Даже в гневе он был благороден: бил по ногам, плечам, спине.
Он схватил её за шиворот, пытаясь поднять, и тут...
Лицо Чиуны преобразилась. Губа, разбитая в кровь, опухшая, приподнялась, обнажая зубы. Зрачки сузились до точки. Она низко, зловеще зарычала, с нечеловеческой силой оттолкнула мужа и выпрыгнула в окно, легко высадив толстые ставни.
Утор и ещё дюжина охотников искали её до начала сенокоса. Не нашли ни женщины, ни ребёнка, ни их останков.
Через год Утор женился снова. За него даже отдали девушку, хотя обычно за вдовцов выходили только вдовы да перестарки.
Бывшую тёщу охотник не бросил. Несмотря на беззлобное ворчание жены, помогал ей иногда по хозяйству, отдавал часть добычи.
Ачарра, не дожившая ещё своего пятого семилетья, в один год превратилась в старуху. Глаза её стали пустыми и бесцветными, речь невнятной, руки задрожали. Она перестала следить за своим платьем, и если бы сердобольная уторова жена не отдавала ей свою старую одежду, ходить бы Ачарре в лохмотьях. Односельчане сторонились её. Судачили по углам, что от ведьмы лишь ведьма родится. И что муж её, сгинувший много лет назад, не по своей воле, видать, сгинул, а опутан порчей был и принесён в жертву тёмным силам. Старуха скандалила и лезла в драку. И если бы не зять, быть бы ей битой до смерти. Из страха перед охотником односельчане лишь отгоняли безумицу, добавляя прорех на её одежде, но не калеча.
Через год в семье Утора родилась дочка. Ещё через два года -- долгожданный сын. Отстроили новый большой дом.
А про странную первую жену охотника уже и не вспоминал никто.
Грибов на поляне было много до боли в пояснице. Ачарра, бормоча себе под нос что-то бессвязное, срезала их туповатым ржавым ножичком. Она не сразу заметила тень, упавшую на траву.
- Мама.
Голос чужой, сильный, мало похожий на тихий голосок её дочки.
- Ты?
Чиуна была одета в серебристую волчью шубу, хотя полуденное солнце палило нещадно. Штаны и сапоги из замши явно были сшиты уже после... побега. Из воротника сзади выглядывал голый мальчик, лет четырёх от роду.
- Как тебе не стыдно ходить в штанах? Что люди скажут? - прошептала изумлённая Ачарра.
- Это не важно, - тихо ответила Чиуна. - Я выбрала Лес.
- Ты не собираешься вернуться? - удивилась старуха. - Но почему? Утор бы выгнал свою толстуху. Я же вижу, он до сих пор любит тебя...
- Моё место здесь, - пожала плечами та, что когда-то была её дочерью.
Ачарра прижала руки к горлу, будто пытаясь защитить его от волчьих зубов.
- Оборотница! - закричала она. - Ты такая же, как твой отец! Оборотница!
Лицо Чиуны побледнело. Ребёнок у неё за спиной заплакал.
- Почему ты не говорила раньше? - хрипло произнесла она.
- Ради тебя! Я хотела, чтобы ты была человеком! - выкрикнула ей в лицо мать.
Волчица отвернулась.
- У меня был бы шанс смириться с отцовской кровью, если бы я знала о ней. Я чуть не умерла, пытаясь убить её в себе. Только Лио любил меня всякую.
- Лио?
- Тот волк, что вылечил меня в детстве.
- Нужно было прирезать эту тварь, пока она не ступила на порог нашего дома! - запальчиво выкрикнула Ачарра.
Чиуна вздохнула и шагнула в заросли малины. Старухе показалось, что между стволами промелькнула тень большого серого волка.
Утор выслеживал её с самого рассвета. Хитрая тварь ускользала из-под самого носа, всё глубже заводя его в лес. Волчица, не иначе. Только они бывают такими подлыми.
Женщина вышла на поляну бесшумно, а вот мальчик, следовавший за ней, неаккуратно наступил на сухую ветку.
- Ты?!
- Я привела твоего сына, - тихо сказала она.
- Я думал, ты мертва.
- Правильно думал.
- Я женился.
- Знаю.
Они долго молчали, не зная, что ещё друг другу сказать.
- Ты хороший человек. И мужем был хорошим, как умел. Воспитай и сына... хорошим человеком.
Кажется, ей с трудом давалась людская речь.
- Человеком? - хмыкнул Утор.
- Да, он человек. А вот внучку я заберу, ей среди вас не место.
- Ты тоже была хорошей женой, - торжественно произнёс охотник, беря за руку одетого в меховую курточку мальчика.
- Я не оставлю вас.
Она долго смотрела, как они уходили. Утор чувствовал спиной её взгляд, но не обернулся.
Чума пришла как будто бы ниоткуда. Каждую неделю кто-нибудь умирал. Многие лежали с лихорадкой. В доме Утора все пока были здоровы, лишь новорожденная девочка плакала чаще обычного. Уныние опустилось на остров. Не играли свадеб, не судачили на завалинке старушки, парни не мерились силой, не озорничали детишки.
Она шла по пустынной улице, но ей даже вслед никто не оглядывался -- некому было.
За ней шли волки.
В руках её был бубен, сшитый из оленьей кожи. Время от времени она поднимала его над головой и била обшитой мехом колотушкой. Звук низкий, негромкий, тягучий, словно рокот камнепада, словно вода, что бурлит меж скал, заползая в самые потаённые трещинки души.
А когда она запела, волки принялись вторить ей.
Люди прятались на чердаках и в подвалах, но не было спасения от лесного воинства. Песня Волчьей Княгини лишала воли. Мужчины цепенели и не могли сопротивляться. Женщины выпускали младенцев из рук, а волки хватали их зубами и уносили в чащу.
Лишь Утор не поддался наваждению. Когда огромный седой зверь ворвался в дом, охотник схватил нож и встал на его пути. Волк пригнул голову к земле и чуть слышно зарычал. Мужчина зарычал тоже. Волк бросился. Утор отступил в сторону, пропуская зверя мимо себя. Нож устремился к горлу, но тварь в последний момент вильнула вбок, и лезвие лишь оцарапало её плечо. Пропускать зверя дальше в дом было нельзя, и Утор бросился вперёд, обхватывая шею чудовища руками. Оно рыкнуло и дёрнулось в сторону, увлекая за собою мужчину. Он больно ударился головой обо что-то твёрдое и, кажется, потерял сознание.
Очнулся охотник на спине. Голова болела. По виску и щеке тёплым ручейком бежала кровь, заливая левый глаз.
Он с трудом узнал её -- так изменилась его странная и тихая бывшая жена. Глаза Чиуны светились безумием, губы были ярко-алыми от крови. Она со смехом провела языком по его щеке. Шкура её была распорота. Полную, чуть оттянутую книзу, грудь ничто не скрывало. Утор облизал пересохшие губы. Десять лет назад, когда Чиуна принадлежала ему, тело её было другим: более стройным и гладким, но менее сильным. Эта грудь кормила его сына. А может, и ещё чьих-то волчат. И прежняя Чиуна даже на сотую долю не была так желанна, как эта волчица.
- Не пытайся остановить их, - шептала она, касаясь губами его уха. - Не смей убивать моих сородичей здесь, в деревне. Слышишь?! Поклянись!
- Да, клянусь!
Он в чём угодно готов был сейчас поклясться, лишь бы не выпускать её из своих рук. Лишь бы слышать её смех, дикий, пугающий. Чувствовать её губы на своей коже и не знать, то ли она в следующий миг вонзит клыки в его тело и перервёт жилы на шее, то ли подарит наслаждение, которое не испытывал ни один мужчина на свете...
- Почему ты не была такой прежде? - спросил он, когда вновь смог говорить.
Женщина рассмеялась, остановившись на пороге его дома.
- Я всегда такой была! - звонко ответила она, а затем добавила непонятное: - Твой сын придёт на девятый день. Убей его.
Лишь когда запричитали очнувшиеся от наваждения женщины, Утор понял, что был околдован так же, как и все.
Из дома охотника никто не пропал, но из деревни волки унесли многих: детей, стариков, женщин и мужчин. Всех мёртвых и больных, но и здоровых немало, особенно среди детей. Измученные мором и напуганные колдовством, люди не осмелились искать их. Утор тоже не пошёл в лес, проклиная себя за данное ведьме обещание. На то он и мужчина, чтобы держать слово, пусть оно даже дано было в бреду.
На девятый день волки явились вновь. Они больше не трогали людей, но резали овец, собак и особенно крыс. Те бежали по улицам, обезумевшие от страха, но не было нигде спасения от волчьих зубов.
Волчий Князь, огромный чёрный зверь, ступал плавно, не таясь. Утор вышел к нему навстречу. В чистой рубашке, с одним лишь ножом в руке, он заступил дорогу своему врагу. Битва была яростной, но короткой. Кровь двух витязей, звериного и людского, смешивалась, орошая сухую пыль дороги. Силы оказались равны, но Утор был опытнее, поэтому он победил.
Вся деревня собралась посмотреть на юношу, который как две капли воды был похож на Угге, старшего сына Утора.
- Он будет похоронен как человек! - постановил охотник, и никто не посмел с ним спорить.
Высокий костёр сложили на берегу моря. Снесли к нему всех зарезанных волками овец. Каждая хозяйка напекла блинов и выставила для пира лучший свой мёд и соленья. Утор вложил в руки волчонка свой охотничий нож, рядом положил лук и колчан с десятком стрел. В ноги сложили собак, задранных лесным воинством. Над мертвецом возвели домовину, на которую ушли брёвна одного из опустевших домов. Обильно полили домовину смолой и подожгли её соломенную крышу.
Пировали молча, ибо никто не знал ушедшего. Лишь староста вежливо попрощался с Волчьим Княжичем и от имени всех селян пожелал ему удачной охоты в Навьем мире.
В середине пира за стол начали садиться мёртвые. Живые не удивлялись, лишь двигались, чтобы их родичам удобнее было сесть. Вкусив человеческой пищи, мёртвые оживали. Те из них, кто постарше, рассказывали о том, как волки загнали их на пустынный полуостров, далеко выступавший в море. Там был родник с горьковатой не слишком хорошо пахнущей водой. А для пропитания приходилось сбивать камнями чаек и собирать на берегу крабов и морских гадов.
Вернулись не все, но многие. Тех, кто не пережил мора, похоронили на волчьем мысу.
- Чиуна! Дряная девчонка, сиди же ты смирно!
Высокий широкоплечий мужчина привязывал лодку к обломку скалы, торчавшему на берегу. Этот камень так и называли -- якорной скалой.
- Ба-ба-ба-ба-ба! - весело голосила девочка.
Угге обернулся.
Она стояла в воде. Седые волосы рассыпались по серебристому меху. Маленькая Чиуна тянула к бабке свои пухлые ручки.
- Мать?! - удивлённо воскликнул мужчина.
- Ты привёл её ко мне? - спросила старуха.
Угге нахмурился.
- Отец велел отдать её, но он не властен над моими детьми. И ты тоже!
Волчица покачала головой.
- Она не вашего племени, сынок. У вас будут ещё дети, люди, как и ты.
- Ты просто сумасшедшая! - зарычал охотник. Девочка даже заплакала от страха. - Ты убьёшь малышку! Какая ей жизнь среди волков?!
- Она сама должна выбрать между Лесом и людьми. И если выберет людей, как ты, я приведу её к вам.
Голос Чиуны-старшей был спокоен и холоден, как снег на вершинах гор.
- Кому она нужна тогда будет, оборотница? - горько вздохнул Угге.
- Тяжко это, когда близкие твои не тебя видят, а лишь свои о тебе помыслы.
Мгновение мужчина сомневался. Чиуне даже показалось, что он согласится отпустить девочку с ней. Но сын лишь упрямо покачал головой.
- Моя дочь будет расти в нормальной семье. Тебе я её не отдам, - угрюмо заявил он.
Чиуна вздохнула и повернулась, чтобы уйти.
- Зря ты так, сынок, - сказала она напоследок. - Теперь лишь Судьба над ней власть имеет.
Угге проводил её взглядом до кромки леса, и только потом обернулся. Лодка быстро удалялась от берега, гонимая северным ветром. Обрывок верёвки по-прежнему был надёжно привязан к Якорной скале, да, видно, перетёрся где-то. Над бортом торчала любопытная растрёпанная головка. Девочка ещё не поняла, в какую беду попала, а потому сидела спокойно. Мужчина с воем бросился к воде. Потом одумался (осеннее море было слишком холодным, чтобы пускаться вплавь) и побежал вдоль берега к деревне.
Он поднимался по склону холма. Идти было трудно, земля уходила из-под ног, сухие травы рассыпались в пыль, не позволяя зацепиться за них. Там, за спиной была блаженная пустота. Она шептала ласково, обещая покой и свободу, тепло и такой желанный отдых.
Но мужчина карабкался вверх -- его там ждали.
Её песня мало походила на песни людей, но она делала его живым. Ему хотелось жить, чтобы облечь эту песню в слова и мелодию.
И спеть её любимой.
Склон становился всё круче, но и голос звучал ближе. Он уже мог различить её силуэт -- тоненький и хрупкий. Она зовёт, ей так нужна защита...
Он полз почти на карачках, а потому не сразу понял, когда достиг вершины. Хранительница его сердца стояла и ждала его. Он протянул к ней руку -- тут, на границе жизни и смерти можно выйти за рамки людских приличий. Она не отшатнулась, хотя глядела настороженно. Верхняя губа подрагивала, обнажая клыки.
- Глупенькая, неужели ты не помнишь, что я люблю тебя всякую? - улыбнулся мужчина и погрузил свои пальцы в густую и тёплую шерсть.