Там,
На озерном льду
Близ УжИна,
Ощущая голыми
Свои спины
Шли.
Ползли.
Ломая лыжи,
Зарываясь в снег,
Будто мыши.
Ведь надо дойти.
Успеть.
Пробиться.
Продержаться.
И зацепиться.
За мерзлую
Береговую полоску,
Как зеркало плоскую.
Ни тополя, ни березки -
Негде укрыться.
А над озером черные.
Кружатся птицы.
И словно высматривают
Чем поживиться.
Короткая,
Сухая трель,
Как ножом,
Разрезает
Ночь и метель.
И широким мазком
По снегу и льду
Мы, беззащитные,
У птиц на виду
Кровью своею
Рисуем знамя,
Мир обнимая
Руками,
Сердцами
И мечтами...
А перья чёрные
Ледяным градом
И жёлтый цветок
Расцветает рядом
Мы падаем.
Кто-то уже не встаёт.
Но нужно вперёд.
К той куче камней.
И с каждым шагом
Трудней и трудней
Подняться
И снова идти вперёд
А дождь идёт
Чёрный дождь
До самых корней зубов
До дна предутренних снов
До предсмертных слов
Пронизывает сознание
Жужжание
Серой стальной пчелы
Несущей ужас
Из глубин предрассветной мглы
Здравствуй, смерть,
Нам с тобой по пути,
Вон, взводный упал,
И, кажется,
Не за кем больше идти.
Остаётся ползти.
Жив он?
Глаза белые,
Как у слепца
В руку вцепляется
Рука мертвеца
Отпусти!
Я жив ещё!
Полон жизни!
Могу я ещё ползти!
Знамя горячее нашей крови нести
Туда, куда нет пути.
Но крепко держит рука
Холодная,
Оставляет след
Он уже там,
Где мир и рассвет,
В царстве прекрасных снов.
Но, медальон сорвав,
Здесь, средь ужаса и снегов
Он шепчет:
"Там адрес.
Отца уже нет.
Лишь мать
И сын.
Напиши,
Он умеет уже читать.
Он теперь другую фамилию носит.
А ей скажи...
Если спросит...
Что я сожалею...
Нет, не говори.
Но не забудь, смотри!
Сын!.."
И затих.
И в этой тиши
Прозвучало звонко:
"Таня!
Пришла похоронка.
Он погиб
Где-то под Ленинградом.
Прорывая блокаду".
И навсегда застывает в лёд
Сердце.
Ещё один не придёт.
Их было шестеро,
Близких её мужчин:
Трое взрослых
И трое маленьких.
Выжил из них один.
Сын.
Он, может быть,
Будет жить.
Радоваться и творить,
Любить...
Только бы не завыть
Дикой волчицей в ночи...
Тише! Разбудишь!
Молчи.
Ты ведь из стали
Гнули тебя и ковали,
Но не сломали.
И надо им вслед идти
Восстанавливая пути,
Чтоб поезд проехал снова
От Бендер и до Кишинёва.
Чтоб выжженная земля
Вновь ожила
И цвела.
Некогда тут рыдать.
Ты же всё ещё мать:
Сына должна поднять!
Ты и не знаешь,
Что нежный, верящий в чудо
Ждёт он тебя под окном
Обгрызенным карандашом
Он выводит за строчкой строчку.
"Иосиф Виссарионович"
Точка.
Нет, не так.
Лучше восклицательный знак.
"Дорогой наш товарищ Сталин!"
За окном средь чёрных проталин
Зелёная дымка травушки...
"Я без мамы живу у бабушки
Все умерли: Вова, Паша,
И папа, и дядя Саша
И мама там далеко
Нам с бабушкой не легко,
Но это всё ничего.
Я очень боюсь того,
Что мама к нам не вернётся.
Что бомба над ней взорвётся,
И к нам придёт телеграмма...
Прошу Вас, верните маму!"
Оглядываясь, тайком,
Письмо в конверт и бегом
По слякоти и проталинам.
"В Кремль. Товарищу Сталину".
Песок и вода
Нам горе не беда!
Веселее стройка!
Попить бы только.
Ну, что, любезные,
Бабы железные,
Ещё поднажмём
И обедать пойдём.
На стройке грязь
К реке, смеясь,
Идут девчонки,
Берёзки тонкие.
По плечу работа,
Да пить охота.
Спустились к реке,
Ведёрки в руке
А на волнах качается
За корни цепляется...
И в реку обед отправляется...
"Хорошо хоть не наш", -
Шепчут тихонько
Пятясь,
Грязные,
Стальные девчонки.
Раки пусть
Погрызут уродца.
Пить охота...
Потерпи до колодца.
Но голос
Громом
Душу взрывает:
"Таня, тебя вызывают!"
И сердцу больно опять
Кого мне ещё терять?
Неужто сыночек, Юрочка?!
Смеётся начальник:
"Дурочка!
Жив, сорванец, и здоров.
Оттуда, с самых верхов,
Прислали нам телеграмму.
Вернуть повелели маму".