Слова были заучены, но рыдала Рина вполне искренне. Замуж ей действительно не хотелось. Вернее хотелось, но совсем не сейчас и совсем не за того, за кого выдавали. Однако родители "того" не спешили засылать сватов, а до возраста вековухи оставалось каких-то ничтожных три года...
У стройной черноволосой девушки с высокой грудью и соколиными бровями не было недостатка в женихах. Именно поэтому в неполные восемнадцать Рина ещё не расплела свою длинную косу и не спрятала её под платком, как делали в деревне все замужние женщины. Родители без страха давали претендентам на дочкину руку от ворот по ворот, ожидая появления достойного кандидата. В том, что работящая, бойкая и здоровая девушка достойна по меньшей мере купеческого сына, любящие родители не сомневались. Саму Рину тоже вполне устраивала девичья свобода. Она, как и все девушки её возраста, ждала большой и чистой любви, о которой так много поют менестрели. А чтобы развеять тоску ожидания, от всей души веселилась на молодёжных посиделках. Да и красавчик Хон нередко скрашивал однообразные будни прекрасной селянки горячим поцелуем у колодца или жаркими объятьями в тени раскидистой сирени. Родители Рины смотрели на ухажёра с благожелательным равнодушием. Они были уверены, что их благоразумная дочь не допустит лишнего в отношениях с юным дровосеком, а девичье кокетство... ну, все же были молодыми -- понимают. Однако родители Хона не строили иллюзий насчёт возможности родства с дочерью кузнеца и потихоньку вели переговоры с матерью пастушки Леды, даже не пытаясь засылать сваху в дом, у которого так часто ошивался их сын.
Купеческий отпрыск к большому неудовольствию Рины, всё-таки, не преминул появится на горизонте. Вернее, сначала там появился его дядюшка, имевший какие-то торговые дела с кузнецом. Эти дела обещали обеим семьям принести немалые доходы. А потому требовали цемента покрепче купеческого слова. Этим цементом должны были стать Рина и угрюмый смуглолицый Таунис, племянник купца.
Девушка видела своего жениха дважды. Один раз -- на смотринах. Но там они сидели на разных концах длинного стола, а гордость (и огромная свиная туша) не позволили Рине как следует рассмотреть суженого. Второй раз они встретились на рукобитном обеде. Там будущие супруги сидели уже рядом, но демонстративно отводили друг от друга глаза. Однако любопытная невеста сумела-таки пару раз взглянуть на избранника своих родителей в начищенный бок самовара.
- Чернявый, патлатый, худой, как щепка, глаза как у тролля, да к тому же нос крючком, - жаловалась она потом своей подруге Леде.
- Но он ведь богат, - возражала девушке рассудительная пастушка. - В столице живёт, дом у него, говорят, двухэтажный...
- Его богатство меня под одеялом не согреет! - зло отрезала Рина. Её самолюбие было слегка задето тем, что наречённый, судя по кислой физиономии, тоже не был в восторге от предстоящего брака. Любая женщина, пусть даже ей трижды не нужен мужчина, почему-то всегда обижается на его равнодушие. И Рина не была исключением. Оттого-то она теперь злилась. Оттого преувеличивала мелкие изъяны до размеров мельничного колеса.
Леда хитро сощурилась, догадываясь, видимо, о невысказанной части претензий.
- Ничего. У тебя будет возможность как следует проучить его... после свадьбы.
- Ты о порке? - спросила Рина, вмиг посерьёзнев.
Пастушка кивнула. Девушки надолго замолчали.
Порка жениха -- один из обрядов свадебной церемонии. Рина и её подруги нередко приходили полюбоваться на избиение новоиспечённых мужей, посмеяться и поулюлюкать. Порка была последней возможностью женщины проявить свою власть над мужем... Но за ней следовали десятилетия подчинения мужчине. Замужние женщины никогда не говорили со своими дочерьми об этой части свадебного обряда -- лишь отворачивали помрачневшие лица и молчали.
Желанный и злополучный день приближался с неотвратимостью рассвета. После праздника Летнего Солнцестояния Рину облачили в "печальный" наряд и запретили появляться на девичьих посиделках и участвовать в других развлечениях незамужних. Отныне девушка должна была каждый день причитать на крылечке, чтобы соседи слышали, как не хочется ей покидать родительский дом. Вечерами подружки собирались к ней на "отпевание" - и там Рина тоже причитала: уже не по писанному, а искренне, выплакивая все свои страхи и несбывшиеся надежды... чтоб не тянули потом камнем, не мешали строить новую жизнь.
Хон так и не появился. Ни прощаться, ни пытаться что-либо изменить он явно не собирался. Леда смущённо призналась подруге, что на третий день августа назначено рукобитие. К большой радости пастушки Рина не рассердилась, а бросив что-то типа "Ухажёров много, а подруженька у меня одна" - продолжила причитать.
Свадебный обряд начинался поздним вечером и первым его действом была баня. Рину раздели под пение и плач других девушек провели в парную. Там замужние сёстры, сваха и мать долго парили её, натирали травами, расчёсывали волосы берёзовым гребнем. Ночевать девушку оставили там же, в бане: отныне в отчем доме она была лишь гостьей.
Наутро Рину разбудили ещё затемно. Всё с теми же песнями и причитаниями мать заплела ей последнюю в её жизни косу, вплетая в неё красную шёлковую ленту. Девушку облачили в белое платье, словно покойницу в саван. Из украшений на ней остались только серебряные серёжки и красный нитяной поясок, повязанный под одеждой прямо на голое тело. Затем невесту проводили в одну из дальних комнат и усадили там дожидаться жениха в компании сестёр и Леды. Девушки поспешно доделывали невестин венок, втыкая в него свежесобранные ромашки. Остальной убор из нитей, пёрышек и бусин смастерили ещё накануне, но цветы нужно было вплетать в последний момент, чтоб не завяли.
Снаружи слышались голоса, хохот, улулюканье и возня: жених уже битый час пытался пробиться к невесте сквозь неприступную стену её подруг. По обрывкам фраз было слышно, что девицы не только значительно облегчили кошель Тауниса, но и подвергли его множеству испытаний, порой довольно жестоких.
- Ещё полчаса -- и мне достанется нищий муж, - меланхолично заметила Рина, прикалывая к голове шёлковое покрывало, чтобы ветер ненароком его не сорвал.
- Да ладно, чем дороже тебя продадим, тем больше чести, - хихикнула рыжеволосая Лесса, хозяйка комнаты.
- Дружки его расхваливают -- ишь столпились, - сообщила Леда, глядевшая в дверную щёлочку. - Что-то я его не вижу. Видать, под землю провалился от похвальбы.
- Их послушать, так принц ко мне сватается -- не меньше, - согласилась невеста.
- Да ладно тебе, - вступилась за будущего зятя Лия, младшая из сестёр. - Он не так уж и плох: не урод, не ущербный, не беден, а если дядюшка расщедрится...
- Дядюшка забудет об его существовании сразу после третьей бани, - перебила Рина сестру. - Ты не хуже меня знаешь, что наша свадьба лишь для закрепления сделки. Ни мой отец, ни его родичи не собираются оставлять нам наследства.
- Получается, Таунис сватается к тебе без корысти?
Рина пожала плечами, но ответить не успела. Запертые ставни в задней стене комнаты дрогнули. За ними послышалась какая-то возня, смачное орочье ругательство, удар -- и в комнату ввалился жених, вытряхивая опилки из чёрных взъерошенных волос (на заднем дворе, куда выходило запертое окно, находился дровяной склад). Девушки с визгом бросились врассыпную, прячась кто за умывальником, кто за сундуком. Только Рина от удивления не смогла сойти с места.
- Какого лешего?.. - гневно воскликнула она.
Жених даже бровью не повёл. Он бесшумно спрыгнул с подоконника, окинул комнату презрительным взглядом, словно спрашивая: "Ну, которую из этих брать?" Затем подошёл к опешившей невесте, аккуратно, но без всякой надежды вырваться, схватил её за локоть и коротко бросил:
- Идём.
Леда едва успела пристроить венок на голову подруги.
Во дворе их встретил разочарованный возглас девушек и одобрительный -- парней. Селяне окружили жениха и невесту плотным кольцом и с песнями повели к священной берёзе. У Рины уже голова кружилась от пения и бесконечной череды бессмысленных ритуалов. Спутник её, судя по неизменно хмурому выражению лица, тоже был не шибко рад всему этому шуму и гаму, но стоически терпел происходящее.
У священной берёзы отец Рины торжественно вручил Таунису её руку. Жених... нет, с этого момента уже муж, расплёл девушке косу и с поклоном вернул отцу шёлковую ленту. Ленту привязали к одной из ветвей священного дерева -- в компанию к сотням таких же. Покрывало тоже куда-то дели, но Рина была слишком измотана, чтобы проследить - куда. Руки молодых связали полотенцем, трижды обвели посолонь вокруг берёзы. Затем всё так же с песнями, от которых голова молодухи уже не только кружилась, но и болела, проводили к праздничному столу, накрытому во дворе у кузнеца.
Гости весело пировали, пели, дрались, опрокидывали на скатерть кувшины с вином и брагой, снова пели (с каждым часом всё немелодичнее) снова пировали и снова дрались. Кузнец с дядюшкой и отцом новобрачного клялись друг другу в вечной дружбе. Девицы норовили стянуть у Рины то сапожок, то венок, то ещё какую-нибудь деталь её наряда -- себе на скорое и счастливое замужество. Юноши осыпали молодожёнов такими шуточками, от которых щёки девушки не переставали пылать. Таунис не обращал на парней внимания. Его гораздо больше интересовала запечённая с яблоками курица, но попробовать её не было никакой возможности: стол вокруг молодых был на удивление пуст. Рина ещё могла дотянуться до вазочки с сушками, а вот муженёк её находился в гораздо менее выгодном положении. Во-первых, его правая рука была связана с левой рукой жены, так что есть ему в любом случае было бы неудобно. Во-вторых, даже левой рукой он мог достать только до солонки. Из-за этого вид у него был настолько недовольный, что Рина, сжалившись, поделила с ним сушки.
Над деревней уже начали сгущаться поздние летние сумерки, а гости даже не думали расходиться. Какой-то подвыпивший родственник, пошатываясь, возвышался над молодыми, уже четверть часа объясняя им правила счастливой семейной жизни. Виновники торжества, во рту у которых с утра не было ничего кроме по-братски разделенных сушек, с вожделением смотрели на зажатую в руке родственника куриную ножку и с ненавистью -- на него самого. Тот, впрочем, и не думал обращать на них внимания: молодожёны на свадьбе -- самые бесправные (и как правило -- самые несчастные) существа. Их задача -- сидеть на почётном месте и не сметь возмущаться. Наконец, проповедь родственника вывела из себя даже хладнокровного Тау.
- Когда же всё это кончится! - с отчаянием в голосе прошептал он.
Рина, уже начинавшая бояться, что её обманом выдали за горного тролля, чьи сердца, как известно, из камня, обрадовалась такому невольному проявлению чувств. Похоже, муженёк был её единственным союзником в этом хаосе.
- Ещё пироги раздавать -- это часа два возни, и то если очень-очень повезёт, - мрачно промолвила она, глядя на первую вечернюю звезду, повисшую прямо над воротами.
Мужчина чуть слышно застонал и уронил голову на свободную левую руку.
- ...Так будьте же счастливы, дорогие мои, на долгие-долгие-до-о-о...
Родственник, всё-таки, не удержался на ногах, качнулся и рухнул прямо на молодых. Вернее, на то место, где они сидели, потому что трезвые Рина и Тау оказались куда проворнее пьяного мужика. Они дёрнулись в разные стороны, но связанные руки не позволили до конца увернуться. В результате платье невесты удалось спасти от разлитой медовухи, а вот обнажённая рука вся была в липком пахучем напитке.
Неприятная неожиданность внезапно обернулась для молодых большой удачей. Девушка первая сообразила, что делать, и шепнула на ухо суженому:
- Жди меня у того амбара, что за дровяным складом.
Мужчина молча кивнул и ловким движением руки стянул со стола калач. К девушке подошла мать, развязала полотенце. Рина засеменила к умывальнику. Таунис посидел за столом ещё несколько минут, убедился в том, что отсутствия супруги никто не заметил, и не спеша направился к амбару. Девушка уже ждала его там.
- А амбар твой отец охраняет не так бдительно, как спальню своих дочерей, - заметил Тау, с трудом отворяя притёртый железный крюк.
Светильник был в руках у Рины, но она замерла на пороге, не решаясь переступить через него.
- Ну, что? - раздражённо спросил её муж.
- Нельзя же до третьей бани -- умру в первых же родах, - испуганно прошептала девушка.
Тау пробормотал себе под нос что-то не очень ласковое, но всё же подхватил жену за талию и опустил по другую сторону порога. Рине, конечно хотелось бы, чтобы её красиво внесли в дом на руках, как делали это другие молодожёны. Но этот тролль, похоже, начисто был лишён уважения к традициям. Поэтому девушка лишь вздохнула и прошла внутрь помещения. Когда она дошла до противоположной стены и зажгла висевший там светильник, мужчина понял, почему на двери не было замка. Амбар ещё накануне приготовили для первой брачной ночи: убрали цветами, уложили на пол несколько мешков с зерном и застелили поверх них кровать.
- Тут нас будут искать в последнюю очередь, - пояснила Рина.
- А если найдут -- не потревожат, согласился Тау. Он поддел кончиком ножа крючок и запер дверь снаружи, чтобы прохожие раньше времени не догадались, что в амбаре кто-то есть.
Девушка присела на краешек кровати и жестом фокусника извлекла из складок своей юбки вязанку копчёных колбасок, три картофелины в мундире и два леденца. Последние Тау встретил с детским восторгом. Чуть в ладоши не захлопал, но презрительный взгляд супруги, которая была лет на десять его моложе, вовремя остановил мужчину от неуместного ребячества. Сам он добавил к трапезе давешний калач и бутылку кваса.
Некоторое время они молча жевали, бессовестно рассыпая крошки по будущему брачному ложу. Чудесное избавление от ненавистных праздничных обязанностей значительно подняло обоим настроение. У Рины, наконец-то, появилась возможность как следует рассмотреть новоиспечённого муженька. Теперь, когда девушка была в хорошем расположении духа, Тау не казался ей таким уж уродливым. Лицо смуглое, да, но не так это и страшно. Нос, пожалуй, чуть длинноват, но зато глаза чарующе-чёрные, глубокие. По лицу видно, что не дурак, да и руки...
- Ты вор?! - неожиданно спросила Рина, указывая на тонкие пальцы благоверного.
Таунис улыбнулся, разглядывая свою ладонь, как будто сам впервые её увидел.
- Вор бы легко справился с тем замком на окне -- не пришлось бы вышибать, - глубокомысленно заметил он, хватая янтарно-золотого леденцового петуха.
Девушка, тоже потянувшаяся было за петухом, обиженно надула розовые губки, но вслух ничего не сказала, утешившись клюквенной рыбкой.
- Я лекарь, - снизошёл до объяснений Тау. - Мне кажется, это даже лучше, чем вор: у нас обычно меньше разногласий с королевской стражей.
Глаза девушки испуганно округлились. Тени, отбрасываемые слабым огоньком светильника, вдруг показались ей страшными чудищами.
- Ты колдун?! - в ужасе прошептала она.
Таунис засмеялся так добродушно, что Рине самой стало стыдно от такого предположения.
- Я прослушал курс травничества в магической школе, но оно никогда мне не давалось. А колдовство и подавно. - Мужчина смахнул с простыни рассыпанные крошки. - Нет, ногу гангренозную отсечь, раздробленную кость в лубок собрать, рану зашить -- это по мне. А всякие там заклинания и чары...
Девушку перекосило при мысли о гангренозной ноге, но она страшила её меньше, чем колдовство. Со двора донеслись возмущённые возгласы: гости, наконец-то, обнаружили пропажу виновников торжества.
- Ищут, - улыбнулся Тау, прислушиваясь к крикам.
- А если найдут? - испуганно спросила у него Рина. Её всё ещё пугала перспектива раздавать пироги и выслушивать в ответ пьяные проповеди о секретах семейного счастья.
- Не волнуйся, не вломятся. Это тебе не Южные Врата от орков защищать -- уж толпу-то пьяниц я как-нибудь за порог выставлю. Да и постесняются, небось, нарушать наше уединение...
Девушка мельком глянула на него и отвернулась, чтобы скрыть заливший лицо румянец. Она вдруг с предельной ясностью осознала, как близко и неотвратимо приблизилось к ней неизвестное... неизбежное... Было страшно и, в то же время, любопытно узнать, о чём же так загадочно молчат её старшие сёстры.
Она снова украдкой взглянула на мужа. Тот безмятежно сидел на кровати и вертел в руках палочку от леденца.
- Тау, - едва слышно от смущения промолвила Рина, - а у тебя когда-нибудь было... это?
- А у тебя? - спросил он, хитро прищурившись.
Девушка вспыхнула от негодования и попыталась было залепить нахалу пощёчину, но Таунис поймал на лету её руку, весело (и потому -- очень обидно) рассмеявшись.
- Хам! - воскликнула она и вскочила, пытаясь освободиться, но тонкие пальцы костоправа оказались не такими уж и слабыми. Он не дал ей вырваться и усадил девушку рядом с собой на кровать.
- Какая разница, что было, и по чьей воле мы оказались вместе? - тихо произнёс Тау. - Теперь нам придётся учиться жить друг с другом, желаем мы этого или нет.
Он отпустил её руку, но Рине уже расхотелось обиженно уходить.
- У тебя венок совсем развалился, - улыбнулся вдруг Таунис, извлекая из чёрных локонов супруги белое пёрышко.
Девушка вскрикнула и схватилась за голову. Бисерные нити расплелись и свисали вдоль лица стеклянными сосульками, время от времени роняя на пол мелкие прозрачные капли. Пёрышки и подвявшие ромашки равномерно распределились по густым и длинным волосам, начисто исключая возможность быстро от себя избавиться.
- О, Сущий! Я похожа на ощипанную курицу! - воскликнула Рина. На глаза её навернулись слёзы отчаянья.
- Да нет, наоборот, это красиво, - с улыбкой произнёс Тау, аккуратно выпутывая ещё одно пёрышко и сдувая его на пол. - Похоже на хлопья снега в осенней ночи.
Его рука снова пробежала по её волосам, как бы нечаянно касаясь шеи и скидывая лямочку платья с обнажённого плеча. Рина закрыла глаза и позволила мужу делать с ней всё, что угодно, не пытаясь ни приблизить, ни оттянуть неизбежное.
Боль, тепло его дыхания, лёгкое касание рук и губ, горечь где-то в груди -- от того, что она никогда уже не будет такой, как прежде. Глумливые крики где-то там, за стенами амбара. И тихий успокаивающий шёпот человека, который один понимает её сейчас, пусть и нежеланного, но верного друга. Рина отвернулась, чтобы скрыть от мужа внезапно подкатившие глупые слёзы. Тау не пытался заглянуть ей в лицо, а лишь молча гладил по волосам, выбирая из них остатки свадебного венка. Когда его рука невзначай касалась кожи Рины, по ней, словно круги по воде, разбегались предательские мурашки...
Проснулась она от крика петухов и запаха невесть откуда взявшейся яичницы. Таунис сидел на кровати и приговаривал остатки своей порции.
- Матушка твоя принесла, - весело пояснил благоверный. - На второй день, вроде, голодом уже не морят.
Это "вроде" настораживало. Рина попыталась припомнить те свадьбы, на которых ей довелось побывать... но со стороны жених с невестой и в первый день никогда не выглядели голодными...
- Ешь, скоро бабки придут, - добродушно посоветовал Тау.
Рина нехотя вылезла из-под одеяла и направилась к лавочке, на которой стояла её тарелка. Краем глаза она поймала на себе взгляд новоиспечённого супруга. По его лицу было ясно, что он предпочёл бы остаться с ней наедине до вечера, но бабки были неизбежны, как наступление зимы. Молодая взяла тарелку и хотела было присесть на кровать, но что-то остановило её. Тарелка со звоном разлетелась на кусочки. Рина застыла, глядя в одну точку полными удивления, страха и слёз глазами. Тау спокойно проследил за её взглядом и понимающе кивнул.
- Я не... честное слово!.. Почему?.. - бессвязно лепетала женщина. Слёзы, всё-таки, победили самообладание и брызнули из глаз.
Таунис свесился с кровати, дотянулся до лежавшего в сапоге ножа, полоснул им по пальцу левой руки и небрежно вытер о простыню. Затем подошёл к рыдающей супруге и обнял её за плечи.
- Такое случается, Рина. Не у всех бывает кровь. Мы с тобой знаем правду, а остальным придётся довольствоваться этим балаганом. - Он указал рукой на простыню.
Молодая закивала, но рыдания ещё несколько минут никак не хотели прекращаться.
Когда явились старухи, слёзы ещё не успели высохнуть, но на них никто не обратил внимания. Мало ли из-за чего может плакать молодая женщина? Бабки, как в шутку называл их Тау, обошли весь амбар, словно принюхиваясь и разыскивая что-то. Постояли у кровати, одобрительно покивали, но ничего не сказали. Следом за ними вошла мать, неся на подносе два шёлковых платка: белый и красный. Тау взял красный, отчего старухи снова начали довольно кивать. Затем они столпились вокруг Рины, так что муж на время потерял её из виду. С песнями, от которых женщину уже начинало мутить, молодых вывели во двор и проводили в баню, где они парились вместе. Это была вторая баня свадебного обряда.
После бани старухи расчесали Рине волосы и скрутили их в два тугих узелка, похожих на рожки оленёнка. Вместо белого девичьего платья на неё одели красное, женское. Голову укрыли тем платком, что взял её муж у новоявленной тёщи. Руки и шею унизали украшениями: серебряными браслетами, бусами из хоросского коралла, кольцами и подвесками.
На дворе уже накрывали столы. Вообще-то, второй день свадьбы принято было справлять в доме жениха, но поскольку оный находился в двух неделях пути от Сребролесья, решено было пировать всё там же -- на дворе у кузнеца.
Если первый день в основном был испытанием для жениха, то на второй принято испытывать молодую супругу. К двум часам пополудни в глазах у Рины уже рябило от сметаемых монеток, перебираемых круп, подаваемых пирогов и прочих заданий, которые она непременно должна была выполнить, чтобы не посрамиться перед новой роднёй. Спина болела так, будто её по-настоящему заставили выполнить всю работу большой деревенской семьи. Тау наблюдал за её стараниями из-под раскидистой яблони, неспешно беседуя с женатыми селянами... всё о тех же секретах семейной жизни, конечно. Мужики пока ещё были относительно трезвы, руки Тауниса свободны, а стол накрыт, так что он даже получал удовольствие от беседы.
Наконец, когда Рина уже всерьёз задумывалась о том, чтобы наплевать на дурные приметы и хлопнуться в обморок, её муж неспешно подошёл, взял супругу за руку и повелительным тоном приказал:
- Идём.
- Куда? - опешила Рина, не веря в своё чудесное избавление.
- Не твоё дело, женщина, - жёстко отрезал Тау.
Мужчины, наблюдавшие из-за стола, одобрительно загомонили: так с ней и надо, с бабой. Женщины, придумывавшие испытания, рассеянно пожали плечами: дескать, что они могут поставить против веления мужа и господина. Рина со вздохом облегчения засеменила вслед за супругом.
Тау привёл её к амбару, где они ночевали, переставил через порог.
- Спасибо, что спас меня, - обворожительно улыбнулась женщина.
- Не за что. Теперь это, вроде как, моя обязанность.
Тау окинул жену взглядом, слегка задержавшимся на её высокой груди, и шагнул во двор.
- Куда ты? - удивлённо окликнула его Рина, не смея переступить порог вслед за мужем.
- Прогуляюсь пойду, - равнодушно ответил тот.
- А я? - беспомощьно пискнула она.
- А ты лучше тут посиди, если не хочешь опять серебрушки из пшена выбирать, - пожал плечами Таунис и, не оборачиваясь, направился к реке.
Рина минуту постояла у порога, не смея его переступить, а потом со злостью захлопнула дверь амбара, бросилась на кровать и разрыдалась. Могла ли она подумать, что её, первую красотку на деревне, ждёт такая незавидная участь? Всю жизнь прожить с этим черномазым бездушным троллем, только и мечтающим, как бы посильнее её унизить и пообиднее уколоть. До конца своих дней мириться с его равнодушием, терпеть его мерзкие выходки! Уж лучше умереть! Да, вот сейчас назло ему встанет, перешагнёт порог амбара и умрёт, рожая первенца...
Тау вышел за ворота и, напевая что-то себе под нос, направился к реке. Проходя мимо увешанной красными лентами берёзы, он на секунду остановился, улыбнулся каким-то своим мыслям и пошёл дальше. Здесь, за околицей, где никто на него не смотрел, мужчину словно подменили. Плечи опустились, походка стала пружинистой, хмурое выражение с лица исчезло... Но вряд ли Рине понравилось бы новое лицо её благоверного -- лицо охотника, идущего по следу осторожного зверя.
Берёзы расступились, открывая вид на водную гладь. Берег в этом месте круто спускался к реке. Тау спрыгнул с невысокого обрыва и приземлился на пологий, поросший редкой травкой склон.
- Ну, как первая брачная ночь?
- Пятьдесят восемь.
- Что?
- Пятьдесят семь человек уже задали мне этот вопрос. Ты пятьдесят восьмой.
Линна можно было принять за деревенского пастушка: голубоглазый, русый, в простой льняной рубашке и с соломинками в волосах.
- Давно ждёшь?
- Да не, не очень.
Восемь лет назад Тау сделал невозможное -- буквально по частям собрал раненого мага, вытащил его с того света, хотя самые опытные лекари ставили тысячу против одного на его смерть. Линн не долго оставался должником. Пять лет назад он спас лекаря из-под самого носа орочьего палача. Правда потом волшебника снова пришлось собирать по кусочкам, так что счёт пока что оставался в пользу Тау.
- Ну, всё же? Как она? Ничего?
- Тебе в подробностях или кратко?
- А ты куда-то спешишь?
Тау изобразил праведное возмущение.
- Ну, ничего себе вопрос! Меня там молодая жена в опочивальне ждёт, а он ещё спрашивает, не спешу ли я!
- Значит, всё-таки она ничего, - глубокомысленно заключил волшебник.
Лекарь улыбнулся, сощурился, глядя на противоположный берег. Напротив Сребролесья Бетула делала изгиб и текла с севера на юг, так что солнце сейчас светило мужчинам прямо в лицо.
- Две недели, Тау, - голос Линна стал вдруг серьёзным. - Успеешь?
- А чего не успеть? - спокойно ответил черноволосый. - Отвезу её в столицу, куплю домик, оставлю денег и свалю. Времени-то немного надо.
Он с хрустом потянулся, улёгся на траве.
- А знаешь, это даже удобно. Теперь не придётся искать себе девчонку на несколько месяцев до следующей заварушки. Наверное, приятно будет осознавать, что где-то ждёт красавица-жена и горячие пирожки.
- Через десять лет она состарится, растолстеет и у неё испортится характер, - ухмыльнулся волшебник.
Лекарь бросил на него быстрый внимательный взгляд.
- Ты искренне веришь, что я доживу до этого времени?
Линн только отмахнулся от него, как от надоедливой мухи.
- По-прежнему не собираешься ей ничего говорить?
- А зачем? Мало ли у лекаря поводов уехать из дома? Геморрой у милорда Кверкуса, прыщ на попе у дочери герцога Гату, эпидемия в Дуано...
- Эпидемия переломов и колотых ран? - хохотнул волшебник. - Или ты уже в травники подался?
- Линн! Она -- простая деревенская девчонка! Я вчера битый час ей объяснял, в чём разница между колдуном и хирургом, и не уверен, что она эту разницу поняла! - простонал Таунис.
- Ну, тебе решать, - пожал плечами маг.
- Между нами всё честно. Она овдовеет, получит от короля хорошую пенсию и выйдет замуж по любви, как мечтают все деревенские девицы.
- А если к тебе прикипит? В этих местах верят, что если женщина после смерти супруга не выходит замуж, то в следующем воплощении они снова будут вместе.
- Да ну тебя! Она считает меня досаднейшим недоразумением в своей жизни.
- О, да вы созданы друг для друга!
Они замолчали, глядя, как солнце медленно опускается к верхушкам деревьев на другом берегу реки. Где-то там, за спиной, уже идут бои. Люди отдают свои жизни за то, чтобы тут, в глухой западной деревушке, было тихо. И им обоим скоро предстояло отправиться на восток. Но сейчас туда даже смотреть не хотелось.
- Ладно, пойду я, - сказал, наконец, лекарь. - До встречи через две недели.
Он нехотя встал и принялся карабкаться вверх по склону.
- А что, это ведь и правда неплохо: домик на улице цветочников, красавица-жена в белом переднике, орава детишек под ногами, а, Тау? - окликнул Линн, когда друг уже был на вершине обрыва.
- Встретимся через две недели, - хмуро промолвил лекарь и быстрым шагом направился к деревне. На его лице снова появилось такое знакомое Рине скучающе-кислое выражение.
Когда Тау вернулся во двор, гости уже разбрелись по деревне. Рина спала, свернувшись калачиком на краешке кровати. Лицо её было заплаканным. Лекарь озадаченно почесал затылок. Нет, ему никогда не научиться понимать этих женщин. Он спас её от нескольких часов мучений, а вместо благодарности получил слёзы. Да уж, на редкость вздорная особа, похоже, досталась ему в жёны. Может, и правда не надо было поддаваться на уговоры дядюшки? Был бы сейчас свободен, как ветер. А теперь до конца своих или её дней придётся терпеть эти внезапные взрывы и неожиданные слёзы. Впрочем, раз уж назад пути нет, нужно хотя бы попытаться найти что-нибудь хорошее в сложившейся ситуации... Ну, например, по сравнению с такой семейной жизнью, любой орочий плен покажется праздником...
Таунис присел на кровать и аккуратно вынул из "оленьих рожек" державшие их шпильки. Волосы жены чёрным облаком рассыпались по подушке. С минуту полюбовавшись, мужчина аккуратно потянул за кончики шнурка, держащего корсаж.
Рина проснулась и улыбнулась мужу (к удивлению последнего). Размышляя, из-за чего же тогда плакала дражайшая супруга, если не из-за него, Тау продолжал возиться со шнуровкой. Женщина по-кошачьи потянулась и села, так что муж теперь мог обнять её за талию, чем он тут же не преминул воспользоваться.
- Тау, - задумчиво спросила она, - зачем ты на мне женился?
Вопрос поставил мужчину в тупик. Он не нашёлся, что ей ответить.
- Ну, нам, девушкам, выбирать не приходится: за кого просватали, за того и пойдём, - пояснила Рина. - Парням молодым -- то же: на кого родители укажут, к той и сватайся. Но тебе-то дядюшка не указ. Ты своим умом живёшь. Но не похоже, что ты искал именно меня и был рад нашей свадьбе. Так что же тебя к ней подтолкнуло? Деньги?
- Нет. Я не старший из братьев. Ни отец, ни дядя ничего мне не оставят, - серьёзным тоном ответил Таунис. Ему показалось, что женщина вздохнула с облегчением, но допрос не прекратила.
- А что же тогда?
- Жалость.
- Что-о-о?
- Мне стало тебя жалко, - пояснил Тау. - Твой отец всё равно породнился бы с моим дядей. Не ты, так одна из твоих сестёр. Не я, так один из моих братьев. Негоже младшей сестре выходить замуж вперёд старшей. Тобой бы всё равно скрепили какой-нибудь деловой союз отца, но бракованная, ты в лучшем случае досталась бы престарелому вдовцу или его пьянице-сынишке.
Рина побледнела, подняла руку, чтобы залепить мужу пощёчину, но вспомнив о прошлой неудачной попытке, раздумала. Просто встала и направилась к выходу. Леший с ними, с родами! Ночевать под одной крышей с этим хамом она не будет! Жениться из жалости? На ней? Да тебя даже из жалости по доброй воле в мужья бы никто не взял, тролль бессердечный!
- Рина, вернись! Что я такого сказал? - искренне недоумевал Таунис.
Женщина замерла на пороге. Выйти во двор ей помешали не оклики мужа, а наполовину расшнурованное платье. Она молча забилась в уголок амбара, самый дальний от кровати, да там и замерла.
- Ладно уж, ложись на кровать, что ты дуешься? - попытался помириться Тау, но вышло у него плоховато. Да что за муха укусила эту вздорную бабу? - Ну, хочешь, я на лавочке посплю?
Рина с видом оскорблённого достоинства подошла к кровати, но не легла, пока супруг её не покинул. Тау с сожалением глянул на то, что почти не скрывала её батистовая рубашка, но разговаривать больше не пытался. Пусть эта маленькая стерва знает, кто в доме мужчина!
Их разбудил требовательный стук в дверь. Рина поспешно стянула волосы узлом и спрятала под платком. Праздничное платье она одевать не стала, ограничилась простой старой юбкой и шалью. Тау и подавно вышел к свёкру в одних штанах -- всё равно рубашку предстояло снимать.
- Ну, что, доченька? Не обижает ли тебя молодой супруг? Ласков ли с тобой? - грозно спросил кузнец.
Рина много раз видела этот ритуал со стороны. От неё требовалось назвать несколько недостатков мужа, чтобы показать, как ей не хотелось покидать семью отца. Чем больше недостатков, тем больше розог получит новоиспечённый супруг.
Женщина глянула на Тау, надеясь отыскать в его лице хоть каплю раскаянья. Но нашла она лишь угрюмое ожидание неприятного, но неизбежного обряда.
- Он не ласков со мной, батюшка, - ледяным тоном начала Рина. - Не щедр. Не заботлив. Не внимателен...
Тау сделал два шага к тестю и встал перед ним на колени. Он забыл перенести Рину через порог, так что теперь ей оставалось только наблюдать от двери.
- Не уважителен. Не слушает моего слова. Не чтит традиции. И... - голос женщины дрогнул, но она всё же закончила, - он был холоден со мной ночью.
В толпе кто-то испуганно охнул. Тау обернулся и посмотрел на Рину таким взглядом, как будто она только что предала его. "Ничего, мерзавец, получишь пару лишних розог, будешь знать, как оскорблять свою жену!"
- Это серьёзные обвинения, - смущённо проговорил кузнец. Девушку удивил его нерешительный тон. - Ты уверена, что говоришь правду?
- Да, - холодно кивнула Рина.
- Тау?
- Да, она говорит правду, - тихо промолвил тот.
Женщина удивлённо вскинула бровь. Вообще-то раньше при ней никогда не просили мужа подтвердить правдивость обвинений. Но раз уж к благоверному обратились -- мог бы и защитить свою честь. Неужели ей достался ещё и безвольный тюфяк?
- У нас найдётся, чем тебя согреть, - пожал плечами кузнец. Рине показалось, что в голосе отца звучало сочувствие.
Она не сразу поняла, в чём дело. Обряд проходил как-то не так, не как обычно. Не было привычного улюлюканья и шутливых выкриков вроде "так тебе и надо!", "знай как обижать нашу кровиночку!" Люди молча наблюдали за поркой. Тау низко склонил голову, так что Рина не могла видеть его лица. Мужчина переносил избиение молча. В воздухе всё сильнее пахло едкой леннийской солью. Лишь ударе на десятом до Рины дошло, что источник запаха -- ведро с розгами. Жгучая соль -- вот что должно было "согреть" её супруга.
- Нет!
Кузнец замер с розгой в руке.
- Я соврала, отец! Сегодня ночью я сама не пустила мужа к себе в постель!
Снова эти слёзы! Как же Тау их ненавидел! Мужчина не боялся сразиться в чистом поле с вооружённым до зубов орком, но при виде женских слёз до сих пор терялся. И это его ужасно злило.
- Она просто жалеет меня, - хрипло прошипел Таунис. - Её обвинения справедливы.
Розга снова опустилась на его спину. Рина вздрогнула, будто это её ударили. Ещё удар. Ещё... Женщина с криком перепрыгнула через порог и заслонила собой спину мужа. В толпе послышались возгласы удивления и испуга -- то ли из-за дурной приметы, то ли из-за отчаянной выходки новобрачной. Кузнец ещё пару раз попытался достать зятя розгой, но задев руку дочери, бросил орудие порки в ведро.
- Ладно, разбирайтесь сами. Ты теперь его! - с досадой сказал он Рине и ушёл в дом.
Баня была натоплена не сильно. Вкусно пахло распаренными вениками и настоем ромашки.
Тау лежал на животе на нижнем полке, а Рина стояла на коленях и втирала ему в спину какую-то мазь, поминутно всхлипывая и шмыгая носом.
- Если ты не прекратишь плакать, всю спину закапаешь слезами и мне будет сильно щипать, - меланхолично заметил Таунис, оглядываясь на жену.
Рина нервно хихикнула и принялась рыдать уже в голос.
- Почему ты не оспорил мои слова? - спросила она, как только смогла снова говорить.
- Тогда бы розги с жёлтой солью достались тебе, - безмятежно ответил Тау, поводя лопатками. Под действием мази ссадины сначала вспыхивали огнём, а потом боль затихала.
- Это было бы справедливо.
Рина низко опустила голову. Липкие от пара прядки волос приклеились к её щекам. Мужчина взял у неё из рук чашечку с мазью, понюхал, попробовал на язык, пытаясь разгадать состав.
- Зачем мне битая жена? - спросил он, возвращая ей мазь.
- Чтобы её жалеть. Ты же это любишь.
Тау присел на полке, глядя на Рину сверху вниз.
- Когда мы выйдем из бани, свадебный обряд будет завершён, - произнёс он неожиданно серьёзно. - Мы стали мужем и женой, и единственный способ кому-нибудь из нас освободиться -- убить другого. Рина, пусть мы и не по своей воле женаты, назад дороги нет. Ты заметила, что когда мы пытаемся бодаться, жизнь обоих становится невыносимой, а когда идём рука об руку -- обоим хорошо. Давай уж как-нибудь постараемся, чтоб было в основном хорошо, а?
Супруга ничего не ответила, только молча кивнула. Тау взял её за подбородок и заставил поднять к нему заплаканное лицо.
- Так значит, говоришь, ночью тебе было без меня холодно?
На могилке росли жёлтые пушистые цветы, источавшие медовый сладкий запах. Аккуратная скамеечка, чистое, не заросшее мхом, надгробие, свежий венок из берёзовых веток -- по сравнению с другими эта могила казалась свежей, хотя на этом кладбище уже лет двадцать никого не хоронили.
Высокая худая старуха и девочка лет тринадцати медленно поднимались на пригорок. Девочка тащила огромную корзину, старуха -- маленький веник и холщовый мешочек.
- Бабушка, пришли!
Старуха кивнула, присела на скамеечку, стянула с головы косынку и вытерла пот с лица. Несмотря на возраст, серебряные проволочки были почти незаметны в её чёрных косах. Глаза уже не блестели, как у молодых девушек, но в глубине их до сих пор таилось девичье лукавство, а в уголке бесцветных сухих губ пряталась тёплая улыбка.
Девочка взяла у старухи веник, привычным движением обмела пыль с могильного камня. Молча указала на венок: "Не наш", - но поправила и его. Женщина ничего не говорила, только щурилась на солнышке.
- Бабушка, всё.
Старуха похлопала ладонью по лавке, призывая девочку сесть рядом. Какое-то время они слушали жужжание одуревших от жары мух.
- Отчего он умер? - тихо спросила девочка.
- От старости, - грустно улыбнулась её спутница. - Прошёл две войны и бессчётное множество приграничных стычек, но от белолицей ведьмы никому ещё не удавалось уйти.
- Ты его сильно любила?
Старуха пожала плечами.
- Мы прожили вместе сорок лет, но о любви я как-то ни разу не задумывалась, да и он мне о ней не говорил. Он был хорошим мужем, я старалась быть ему хорошей женой. Мы не выбирали друг друга, но если бы мне сейчас дали право самой решать судьбу той семнадцатилетней девчонки, я выдала бы её за Тау.
Девочка лукаво сощурилась:
- Значит, всё-таки, вы друг друга очень любили. Иначе бы он не возвращался к тебе живым из каждой битвы, а ты бы не приходила на его могилу спустя четверть века.
Рина снова пожала плечами и погладила девочку по макушке.
- Нет, плотвичка, жизнь немножко сложнее, чем пишут о ней твои книжки. Впрочем, наверное, в чём-то ты и права. Мечтаешь выйти замуж по любви?
Глаза девочки загорелись.
- Очень!
Старуха кивнула.
- Наверняка именно так всё и будет. Но запомни: мало разжечь огонь любви, надо уметь оставаться вместе даже если любовь не освещает вам путь.
- Я запомню, бабушка!
Примета обманула. Рина не умерла ни в первых родах, ни в восьмых. Половина деревни Ольшанники называла её бабушкой, и очень многие имели на это полное право.