Шахов В., Гомонов С. : другие произведения.

Тень Уробороса. Книга 3

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


<=== Книга 2.
  
  
Книга 3. "Аутодафе"
  
"Как причудливо тасуется колода!.."
М.А.Булгаков
  
ЭСЕФ ПОД УДАРОМ
(1 часть)
  
1. Задача
  
   Нью-Йорк, квартира Дика, 20 января 1002 года
   Капитан Калиостро то и дело мрачно поглядывал на часы. Трансляция не начиналась.
   Он очень изменился. Если вспомнить невероятные события, которые произошли с ним, его женой и молодым фаустянином на Земле прошлого, то ничего удивительного не было в том, что его не узнавали на работе.
   Теперь Дик ждал приват-встречи с Эвелиной Смеловой, новым руководителем московского ВПРУ. Кроме него в голографическом форуме должна была участвовать Полина Буш-Яновская. Их пара уже неплохо зарекомендовала себя, отлично справившись со своей задачей во время операции "Хамелеон".
   Наконец поступил сигнал. Это была Полина. Дик присоединил ее, но они оба не перемолвились ни словом.
   Прошло еще семь минут. Спецотделовцы ждали.
   Эвелина Смелова ворвалась в форум и быстро, без околичностей, изложила все подробности дела. Затем резюмировала. Смысл нового задания сводился к следующему:
   - Под видом супружеской пары вы, капитан Буш-Яновская, и вы, капитан Калиостро, направляетесь на Клеомед. В свете всего вышесказанного вам необходимо установить. Первое: какие именно промышленные предприятия сотрудничают с "Подсолнухом". Второе: каким образом Эмма Даун обеспечивает своих сторонников техникой и оружием, кто является посредником. Третье: где сейчас находится сама руководительница террористической организации.
   Дик посмотрел на Полину, та бросила в его сторону мимолетный взгляд. И он, и она понимали всю опасность этой вылазки под прикрытием. Если раньше Эмме помогала ее сестра, Лора Лаунгвальд, то теперь, после трибунала над последней, новое руководство узнало много подробностей и активно занялось поисками террористов. И террористы ждут этих шагов от Правительства, а значит, будут подозревать в шпионаже любого. Эликсир метаморфозы поможет спецотделовцам лишь отчасти. В случае срыва операции на Клеомеде погибнут они сами, а не маски, за которыми они спрячутся...
   Начальница московского Управления прибавила еще несколько фраз и сообщила, что все документы по этому делу отправлены лично исполнителям. То есть им, Полине и Дику. На ознакомление у них были сутки. Затем Эвелина Смелова прервала связь, позволив агентам остаться в привате для возможного обсуждения.
   - Дик, - осторожно произнесла Буш-Яновская, - ну что там?
   - Ты о чем? - Калиостро проверил поступление материалов. Он старался не встречаться взглядом с напарницей и казался измотанным.
   - О фаустянине.
   - На Землю вылетел тот священник...
   - Агриппа?
   - Да. Ему позволено забрать труп Зила на родину.
   - Неужели эксперты так и не смогли восстановить его? Фанни говорила, что Тьерри Шелл принял активное участие в...
   - Полина! Нет! Я отвечаю на этот вопрос, и мы прекратим тему, договорились? Вот тебе последние слова Тьера: "Возможно, мы смогли бы восстановить его оболочку, технологии позволяют. Но мозг его подвергся процессу не только клинической, но и полной физической смерти. Нам не хватило времени. Сознание дезинтегрировано. И вернуть личность - то, что делает человека личностью - мы не в состоянии. Мы не боги". Так он сказал.
   - Понятно. И все-таки у меня для тебя хорошая новость. Только что получено сообщение о том, что в Египте, в указанном вами с Фаиной месте, обнаружена установка ТДМ. И все аномалии, зафиксированные прежде, действительно были связаны именно с порталом...
   Калиостро никак не отреагировал на ее слова. Казалось, ему было все равно. Полина вздохнула. Он сломался, ему теперь на все наплевать, и это заметно. Хуже всего, что быть свидетелем его депрессии выпало на ее долю. Во время задания, выполнение которого может растянуться на неопределенно долгий срок...
   Оставалось надеяться, что со временем он отойдет.
   - До встречи в космопорте, капитан, - сказала она на прощание.
   - Да, до завтра, - отозвался Дик и поспешил разорвать трансляцию.
   Закурив, он почти набрал код вызова жены, однако на предпоследней цифре сбросил. Со стены на него пустыми глазницами таращилась бамбуковая африканская маска.
   - Клеомед так Клеомед, - пробормотал капитан и, сняв ее, приложил к своему лицу.
   Дик не решался признаться даже самому себе, что подспудной причиной его тревоги было сбывшееся "пророчество" Фаины. Первое из двух...
  
2. Явление пропавшей без вести
  
   Эсеф, январь 1002 года
   Тихое, время от времени смолкающее жужжание разбудило Сэндэл посередине яркого сна. Было еще не поздно, до заката.
   Следя глазами за полетом пчелы, невесть как очутившейся в спальне, Сэндэл опять почувствовала в центре груди ту же тихую, тягучую боль, с которой заснула.
   Жужжание снова смолкло: пчела уселась на пилястре фальшивой колонны между окон.
   Будто дождавшись этой паузы, сработала система оповещения:
   - У вас гость, параметры обрабатываются...
   Сэндэл медленно встала с постели. Как это по-антаресовски - "параметры обрабатываются". Кем может быть внезапный посетитель? Наверняка опять кто-то из деловых партнеров мужа.
   Параметры "обработались" к тому моменту, когда писательница вышла в гостиную.
   - Александра Коваль, 967 года рождения, лейтенант Специального Отдела земного ВПРУ.
   С недоумением обернулась Сэндэл, услышав шаги Антареса. И на его лице она заметила то же выражение растерянности. Правда, мгновение спустя посол скрыл эмоции и отдал приказ впустить гостью.
   - Она ведь исчезла полгода назад, разве не так? - спросила Сэндэл.
   Антарес пожал плечами. Да, Ханс Деггенштайн докладывал о необъяснимом исчезновении катера "Джульетта", на котором транспортировался контейнер с веществом перевоплощения. Вместе с катером бесследно сгинула тогда и Александра Коваль, правая рука Лоры Лаунгвальд.
   Однако посол не стал копаться в догадках. Он приказал "синтам"-телохранителям быть все время начеку, но не показываться, встретил Александру и познакомил ее с женой.
   - Мы уже знакомы, - сообщила Сэндэл, имея в виду тот роковой перелет на Колумб, когда из ее шкатулки выкрали последнюю ампулу с эликсиром Палладаса.
   Коваль изумленно посмотрела на нее, но ничего не сказала. По всем признакам, лейтенант видела Сэндэл впервые. Но говорить мужу о своих сомнениях писательница не стала. Она решила понаблюдать за визитершей. Тем не менее, женская интуиция уже подала сигнальчик тревоги. Ох, и неприятным же был этот сигнальчик! Назойливый, как жужжание той пчелы...
   - Хочу попросить у вас политического убежища, посол, - сказала Александра, переводя взгляд с посла на его супругу. - На Земле мне теперь делать нечего...
   Антарес повел рукой в сторону кресел, послушно всплывших из-под пола. После гибели фаустянина Максимилиан как будто даже помолодел и повеселел. Еще бы: чужими руками устранить такого свидетеля, а заодно - и того, кто этого свидетеля устранял. Ведь залп из военного флайера разнес к чертовой матери бруклинские руины, где прятался снайпер.
   - Господин Антарес, я не могу вернуться на Землю. Насколько мне известно, меня там попросту арестуют.
   - Вы и ваш катер, госпожа лейтенант, пропал полгода назад. И мне очень хотелось бы услышать, в чем дело.
   Антарес слегка потянулся в кресле. Сэндэл примечала за ними обоими. К ней на колени взобралась обезьянка, но и животное с опаской поглядывало на Александру, то и дело оборачиваясь к хозяйке и словно спрашивая, что происходит.
   Коваль поморщилась. Было заметно, что посол ей очень не понравился.
   - Я помню вспышку, помню, будто находилась в каком-то темном помещении среди людей, запутанных в странные коконы. Может, это был сон. Я уже ни в чем не уверена. Самое странное, что потом, после этого "сна", я обнаружила себя в своей каюте на катере, и даже контейнер остался в целости и сохранности. Как будто ничего не происходило...
   - Я вас разочарую, лейтенант, - Антарес поджал губы и сомкнул меж собой кончики пальцев, придавая этому действу излишнюю осмысленность. - Это не тот контейнер.
   - Да? - но Александра не удивилась и не расстроилась. - Жаль...
   - Вы остановились на том, что пришли в себя в каюте...
   - Да. Только пилот, к несчастью, погиб. Приборы показали, что я... что "Ромео" приближается к звездной системе Тау Кита, и я подумала... ведь это, получается, вроде как знак судьбы. Вас вспомнила, господин Антарес!
   Посол натянуто улыбнулся и кивнул в ответ на уточнение Александры. Сэндэл следила за ним, не отводя глаз.
   - Это радует, это радует... - пробормотал Антарес и, побарабанив ногтями по столу, кивнул. - Хорошо. Я поговорю с Эммой. И до ее решения вам лучше пожить здесь.
   - Не знаю, как вас благодарить! - Коваль осклабилась, демонстрируя свои редкие зубы. - Я ведь и не смогла бы изменить курс: ничего не смыслю в астронавигации... Судьба, видать!
   Вторя ей, обезьянка ощерила свою пасть, задрала голову и зацокала языком. В другое время Сэндэл засмеялась бы, но сейчас ее слишком тревожило происходящее.
   - Вероятно, имело место искажение подпространства, - лейтенант обращалась уже к писательнице: Антарес, холодно извинившись, нелогично и нетактично покинул их. - Эта... странность... произошла с моим катером неподалеку от входа в Великий Шелковый Путь... Только так я могу объяснить все, что со мной случилось. Для меня - секунды, здесь - месяцы... Да...
   Сэндэл сделала вид, будто поверила в ее бредовую версию о подпространстве. Но, едва отделавшись от тягостного присутствия незваной гостьи, она бросилась к мужу, чтобы убедить: Александра ведет себя подозрительно. Посол выслушал ее с иронией, и писательница поняла, что Максимилиан все понял и без ее доводов.
   - И что ты планируешь? Ждать решения Эммы, а под боком у нас будет сидеть эта... эта...
   - Она не под боком, Сэндэл. Она под надзором у нас. Правда, наша задача - сделать так, чтобы она даже не заподозрила этого.
   - Александра не дура.
   - Моя система безопасности - тоже. За нею будут наблюдать даже в уборной, и на этот счет можешь быть спокойна. Даже если это кто-то из шпионов Управления под ее личиной - ну что ж, тем хуже для него...
   Сэндэл нахмурилась, но тут же вспомнила, что от этого могут появиться преждевременные морщины, и кончиками пальцев помассировала лоб. Она никак не могла забыть своего провала со шкатулкой и эликсиром метаморфозы, а супруг то и дело тыкал ее носом в эти неприятные воспоминания. Ну и хорошо, пусть теперь действует сам и следит за подозрительной визитершей - даже в санузле. Ему не привыкать...
   Именно в уборную и направилась Коваль почти сразу после того, как горничная, год назад заменившая беднягу-Мирабель, показала гостье ее комнату.
   Склонившись над раковиной, Александра будто случайно зацепила воротничок мундира. Что-то, вшитое в шикдермановую оторочку, хрустнуло у нее под пальцами, и на ткани проступило мокрое пятнышко. Но во время умывания брызги воды, попав на одежду, скрыли ту, первую, отметину.
   - Активировать вытяжку! - приказала лейтенант, и вентиляция заработала в полную мощь.
   В санчасти Коваль освободилась от мундира и надела принесенные горничной свежие сорочку и брюки. "Видеоайзы" фиксировали все, однако никто не придал особенного значения нескольким маленьким красноватым точкам на сгибе локтя женщины, прямо на венках: следы от инъекций были почти незаметны.
   Александра опустила голову и, почти не двигая губами, с улыбкой прошептала:
   - Чума на оба ваших дома!
  
3. Рейд
  
   Выход из гиперпространственного туннеля, сектор близ Альфы Козерога
   Сначала их приняли за пограничников. Сухая вежливость - и напористость одновременно...
   ...Полет "Меркуцио-6" подходил к концу. Разбуженные пассажиры постепенно приходили в себя, а кое-кто уже успел занять диспозицию за барной стойкой в каюте-ресторане, лениво щурясь на голографические сегменты с изображением Клеомеда. Планета надвигалась, разрасталась в обзорниках катера, но покуда скрывала свое лицо под белесыми вихрами циклонов.
   Люди готовились к будничным делам, сервис-"синты" размеренно сновали по коридорам, предлагая просыпающимся различные услуги и создавая непременную рабочую суету.
   Леана жила на Колумбе, работала экспертом при Золотогородской управленческой Лаборатории, а на Клеомед она летела по распоряжению властей, проводить опыты с неким особо опасным веществом, официально запрещенным в Содружестве. Знала она также и имя человека, столь "мило" похлопотавшего за нее. Алан Палладас, некий чуть ли не гениальный биохимик с Земли. Леана была наслышана о нем, его имя не раз упоминалось в сочетании с печально известным атомием, тем самым засекреченным веществом, над феноменом которого ученые бились уже не одно десятилетие, явно делая хорошую мину при плохой игре.
   Новый шеф должен встретить ее сегодня на клеомедянском космопорте Эйнзрог.
   Палладас понравился Леане сразу, еще во время общения в привате. Дяденька в годах, но чертовски симпатичный, и это не сумели скрыть даже неизбежные на таком расстоянии помехи связи. Он успел пофлиртовать с миловидной кудрявой мулаточкой-Леаной. Неудивительно, что при воспоминании о нем та улыбалась всякий раз - как и сейчас, собирая вещи.
   - Желаете прохладительных напитков? Широкий ассортимент на любой вкус!
   Леана покачала головой. "Синт" исчезла. Что ж, вполне вероятно, что на Клеомеде совсем не так плохо, как это принято считать в народе.
   И тут по катеру разлетелось оповещение:
   - Господа пассажиры, просьба приготовиться к таможенному досмотру!
   - Какой еще таможенный досмотр! - фыркнула соседка Леаны, дородная медичка, с которой они шапочно познакомились во время полета.
   Убедиться в том, какой именно это досмотр, путешественникам и экипажу "Меркуцио-6" пришлось всего через несколько минут...
  
* * *
  
   Командир катера беспрекословно снял блокировку и поднялся навстречу вошедшим.
   Их было пятеро, все мужчины, все люди. Биоробот внимательно изучал их лица, бросив безнадежную попытку определить по форме, к какому из подразделений ВПРУ принадлежат клеомедяне. Ему не раз приходилось общаться с местными пограничниками, но эти были одеты, говоря откровенно, очень странным образом.
   Один из них заговорил на неизвестном наречии. Из всего, что он произнес, командир "Меркуцио" понял только слово "виза". Не смущаясь чуждости языка и абсурдности выдвинутого требования, "синт" предъявил вошедшим все необходимые документы.
   - Что за новости? Пропустить, я Генри Живич, майор военного! - из-за спин в рубку протолкался дородный офицер Управления. - Вы тут кто такие?
   Один из незнакомцев что-то ответил. Майор Живич уловил растерянность в глазах "синта"-командира, взгляд которого так заметался, словно биоробот обнаружил за спиной у него привидение. Что-то в звучании голоса незнакомца насторожило и самого Живича. Привыкший смотреть в лицо любому врагу, кем бы тот ни был, майор обернулся и увидел...
  
* * *
  
   Алан все чаще смотрел на часы. Абсолютно бессмысленное действо. Спроси его кто-нибудь, сколько сейчас времени, он, чтоб ответить, обязательно поглядел бы на табло снова.
   Космопорт Эйнзрога по сравнению с другими космопортами Содружества отличался редкой малолюдностью и разрухой. Нуждающиеся в полной реставрации, здания не были отремонтированы даже косметически.
   Биохимику-землянину приходилось коротать время в припортовом ресторанчике "Аранич". Палладас усмехнулся про себя: в последние годы это стало входить у него в привычку - ждать кого-то у стойки, считать минуты и мух. Кстати, последних здесь летало в предостаточном количестве, такого засилья насекомых Алану не доводилось наблюдать даже в научно-популярных фильмах об Эсефе и его плотоядной флоро-фауне. Да и бармен был под стать заведению. Несмотря на благополучную внешность, в нем угадывалось что-то ненормальное: генетические мутации, виной которых являлась непосредственная близость атомия, не обошли стороной и этого бедолагу. Клеомедянин проявлял свою общительность, но время от времени зацикливался на мысли, повторяя одну и ту же фразу раз по пять кряду.
   - Сказать, зачем приезжим столько барахла? - скалясь, спрашивал он Алана.
   Биохимик отрывался от чтива и делал вид, что ему безумно интересно послушать очередную остроту собеседника. Воодушевившись внимательной позой Палладаса, бармен продолжал:
   - Чтобы у нас на таможне их обтрясли до потрохов!
   - Ха-ха, - резюмировал Алан, но клеомедянин его не слышал, заливаясь истовым хохотом.
   - А что это вы читаете? - отсмеявшись, спросил он Алана.
   Палладас и сам с любопытством изучил обложку книги, на которую кивал мутант.
   - Хм... Ну это... из литературы Наследия, знаешь... Страшилка о парне-писателе, мучающемся творческим кризисом*.
   _____________________________________________
   * "Страшилка о парне-писателе..." - намек на сюжет романа Стивена Кинга "Мешок с костями".
  
   - Это как?
   - Ну, вроде как компьютера он стал бояться после смерти жены. Сядет текст набирать - тогда на кнопочки жали, чтобы это сделать - и тут же его воротит...
   - Так хреново писал, что ли?
   - Нет, ты меня не понял, - терпеливо объяснил биохимик. - Вся мистика в том, что придумывать книги он мог, а вот в электронный вид их перевести - не тут-то было... Уже пятьдесят страниц мучается, бедолага...
   - Ого!
   - Вот и я думаю: завел бы себе секретаршу - заодно бы и книжку напечатали... - Алан снова метнул взгляд на часы. - Вот же черт! Почему, интересно, не объявляют причину задержки "Меркуцио"? У меня ведь время не резиновое.
   - Купите жевательную резинку "Уси-пуси" - и забудете о времени! - гоготнув, снова сострил бармен, а землянин по-прежнему откликнулся ничего не значащим "ха-ха".
   Их содержательную беседу прервал взрыв. Это был усиленный в несколько раз голос диспетчера. Неудивительно, подумалось, Алану, что бармен туговат на ухо. Каждое слово отдавалось в животе, взбалтывая ту муть, которую на Клеомеде громко называли кофе.
   - Ну наконец-то! - разобрав в идущем отовсюду реве слова "Меркуцио" и "посадка", поднялся Палладас. - Ну все, парень, бывай! Удачи тебе в продаже "Усей-пусей" и прочей синтетической дряни!
   - Спасибо! Заходите как-нибудь, расскажете, чем там все закончилось, - парень кивнул на книгу, которую посетитель небрежно запихивал в карман.
   Алан еще издалека узнал колумбянку Леану, будущую свою ассистентку. Хотя прежде он виделся с нею лишь посредством голографической связи. Она шла по извилистой кишке коридора легкой походкой Фаины. Почему-то, однажды увидев Леану во весь рост, Палладас решил, что эта девица должна ходить так же, как ходит его дочь. И, как ни странно, он не ошибся в своих ожиданиях. Вспомнились и слова покойной жены, сказанные почти тридцать лет назад, перед рождением Фанни: "Пусть она походит на меня во всем, но только дай Создатель ей ноги, не похожие на мои, и не мою походку!" Пожелание Ефимии воплотилось в точности наоборот: из Инкубатора они забрали абсолютную копию Алана, и он долго хохотал, слушая возмущенные вопли супруги, негодующей по поводу "таких знакомых ямочек" на коленках малышки. Палладаса ноги жены, да и вся фигура в целом, устраивали полностью, но у женщин свои причуды.
   А вот Леана, похоже, его не узнала. Алан не огорчился, хотя во время сеансов ему казалось, что симпатичная мулаточка испытывает к нему интерес вполне известного рода. И опять же - кто их поймет, этих женщин?
   Биохимику пришлось подойти к ней вплотную, чтобы обратить на себя ее внимание. Но и тогда, в первые, по крайней мере, секунды, лицо колумбянки отразило недоумение. Лишь потом она заулыбалась и протянула ему руку.
   - Я прямо заждался! Никак не привыкну к этой клеомедянской неразберихе и полному отсутствию пунктуальности, - сказал Алан, пожимая смуглую ладошку гостьи, с интересом его изучавшей. - Что же задержало "Меркуцио" аж на два с половиной часа?
   - Внеочередной рейд местных таможенников, - сообщила Леана. - Эти идиоты перерыли катер от и до. Не знаю, чего они там искали, но теперь здешние нравы для меня сюрпризом не будут.
   - Ну, не зарекайтесь, не зарекайтесь, прекрасная госпожа с Колумба. Ручаюсь, Клеомед еще удивит вас не одним, так другим. А сейчас нам нужно поторапливаться: я хочу еще дотемна свозить вас в Лабораторию и показать фронт работы. Не хочу пугать, но вкалывать придется до черта, и это никакое не преувеличение...
   По ее лицу мелькнула тень озабоченности. Алан усмехнулся: вполне похоже, что девчонка направлялась в эту командировку, надеясь отдохнуть под эгидой обаяшки-шефа. Она же не знала, что Палладас гоняет своих подчиненных в хвост и в гриву, невзирая на дружественный статус работника.
   Помнится, во время заочного общения Леана проявила себя как довольно разговорчивый, а если уж говорить начистоту, болтливый человек. И если Алан прежде сомневался, стоя перед выбором: она или ее коллега Стейс, - то после сеанса связи сомнения развеялись. Леана и только Леана. Смерть жены породила в нем одну, но очень серьезную фобию: Палладас не мог переносить тишину. Эта девчонка будет ассистировать, да вдобавок еще и развлекать его всякими прибаутками - лучшего и не придумаешь!
   Но во время поездки через Эйнзрог - столицу страны - Леана сидела в машине тише воды, ниже травы. Наверное, грязный, отсталый, погрязший в разрухе город произвел на колумбянку жуткое впечатление. Хотя она этого и не показывала.
   - В принципе, сейчас мы подошли к последнему этапу работы, - не глядя на молчаливую спутницу, первым прервал паузу Алан. - Как вы уже знаете, "антиоксидант" имел некоторые... м-м-м... побочные эффекты... И нашей задачей было избавить вещество от нежелательных соединений...
   - Вы говорите о веществе метаморфозы? - "проснулась" Леана.
   - Ну конечно! О чем же еще?! Оп-ля! - Палладас виртуозно увернулся от мальчишки-мутанта, что выскочил из подворотни и кинулся под колеса его автомобиля.
   Здесь это был один из видов заработка. Нищие семьи, дабы прокормиться, посылали на дороги наиболее изуродованных атомием сородичей. Жизни тем отпущено было немного, и у них был шанс продать ее подороже. Кроме того, наловчившиеся клеомедяне могли продавать ее не один раз, отделываясь легкими травмами. Зато незадачливому водителю приходилось выплачивать семье пострадавшего немалые деньги. Здешний ДПО смотрел на все эти уловки сквозь пальцы. Так что на местных трассах зевать было нельзя.
   Мутант злобно поглядел вслед ускользнувшей от него добыче и даже швырнул в нее обломком камня. Но, разумеется, промазал.
   - Господин Палладас, но ведь он сам был виноват: нарочно бросился под колеса! - возмутилась Леана.
   - О, моя прекрасная госпожа с Колумба, тут я могу сказать вам только одно: привыкайте! Местные нравы не перепутаешь ни с чьими иными в Содружестве. Только здесь вы увидите сидящих прямо на улице нищих, и упаси вас Великий Конструктор подать одному и обойти вниманием другого. Если уж надумали раскошелиться, то кормите весь квартал. И не только один этот раз, а и все последующие, сколько будете проходить по той злосчастной улице. Иначе пройти бесплатно вам уже не дадут. Так что сто раз подумайте, прежде чем вынимать кредитки при виде несчастной мутантки с сопливым младенцем, лежащим в пыли у ее ног. И никогда - слышите? - не берите то, что вам суют в руки: сувенир ли, журнал, даже просто рекламный проспектик. Можете быть уверены: вас заставят это купить. И купить втридорога.
   - Какой ужас! Куда же смотрит полиция?
   - В карманы коллегам. Уверяю вас, Леана, благосостояние сослуживца тревожит клеомедянского полицейского гораздо больше, чем безопасность прохожих. Еще раз говорю: забудьте обо всем, чему вас учили в Управлении и что вы видели на других планетах. Вижу, вижу, вы уже ужасаетесь - "куда я приехала?!". И опять-таки хочу вас уверить: все не так безвыходно, как кажется поначалу. Любое действие рождает противодействие. В точности так же сквозь пальцы посмотрят и на то, если вы остановитесь, поймаете самоубийцу, от которого успели отвернуть ваш авто, и зададите ему трепку.
   - Полное бесправие!
   - Совершенно верно. Законы средневековья. А что вы хотите от планеты, от которой отвернулось все Содружество? Что вы хотите от планеты, на которую не полетит ни один здравомыслящий человек, если он не работает в ВПРУ и не вынужден сделать это по служебной надобности? Ради того, чтобы переломить эту ситуацию - не сейчас, конечно, пройдет еще очень много лет, прежде чем что-то изменится - мы и работаем над веществом, которое условно называем "антиоксидантом". Но сменится не одно поколение, пока мораль Клеомеда примет мало-мальски цивилизованную форму...
   Палладас прервал свою проповедь, выжидательно замолчал и несколько раз покосился на собеседницу. Либо она сейчас скажет: "Поворачиваем! Я отказываюсь работать на Клеомеде!", либо заявит: "Эх, была не была!"
   Леана помедлила и улыбнулась:
   - Ну что ж, придется мне вспомнить спортивные навыки, привитые еще в Академии. Никогда не была звездой рукопашного боя, но предполагаю, что наподдать обнаглевшему попрошайке сумею и без помощи полицейского. А что до коррупционеров - так где их нет? Вот у нас - полно...
   Тут она закусила губу.
   - У вас? Что, эта зараза доползла и до Даниилограда?
   Колумбянка задумчиво посмотрела в сторону приближающихся шпилей на маковках старых обшарпанных построек. Здесь и скрывалась Лаборатория, где работал Палладас и где отныне предстояло работать самой Леане.
   - Да... Зараза - доползла... - медленно проговорила она. - И мало ли куда она еще доползет...
  
4. Положение обязывает...
  
   Эсеф, спустя три дня после прибытия Александры Коваль
   Над белым особняком - резиденцией эсефовского посла Антареса - развернула свои лучи разноцветная голографическая звезда, и в поместье стало светло, как днем. Гости услужливо зааплодировали, стараясь попасться на глаза хозяину и расползтись при этом в сладчайшей улыбке. Но Антарес с выходом не торопился...
   - ...Оставь меня, Максимилиан! - простонали из-за двери спальни.
   Посол снова постучал:
   - Сэндэл, или ты сейчас выйдешь, или...
   - Макси, я очень плохо себя чувствую.
   - Неудивительно. Видимо, прошлой ночью, судя по отметинам, тебе было очень весело, дорогая! - съязвил Антарес.
   Как раз в это время Сэндэл с тревогой разглядывала красноватые пятнышки, проступившие на ее шее. Супруг мог говорить что угодно, однако никакого "веселья" ни в одну из предыдущих ночей у нее не было. После гибели Эла, случившейся из-за ее предательского слабоволия, писательница вообще не могла смотреть на мужчин, не говоря уже о собственном муже.
   Ей кажется, или глаза у женщины из отражения действительно покраснели, стали водянистыми и больными? Сэндэл чувствовала себя отвратительно. Какая-нибудь тропическая лихорадка? Эпидемиологи Эсефа время от времени предупреждают жителей страны о неблагополучном сезоне, когда пэсарты бесятся, выбрасывая в воздух вещества, что заражают мух. А уж эти вездесущие твари разносят лихорадку по всей планете.
   - Сэндэл! Я не намерен повторять! - грозно подытожил Антарес. - У тебя минута, чтобы выйти!
   Сэндэл вскочила, напугав мартышку. Примат защелкал и вскарабкался на занавес. Проклиная свою жизнь, жена посла вылетела в коридор. Антарес выглядел не лучше нее. Вокруг его маленьких обезьяньих глазок скучились тени, щеки ввалились, а залысины стали еще заметнее.
   Рассмотрев Сэндэл, дипломат сделал вывод, что она не лгала насчет своего состояния. Это заставило его несколько смягчиться и, когда брал жену под руку, заметить примирительным тоном:
   - Я тоже чувствую себя не лучшим образом, но это не дает мне права расслабляться, особенно сегодня, ведь...
   Договорить он не успел: из-за поворота, ведущего на половину гостей, вывернула Александра Коваль. Вот уж кто был бодр и полон энергии!
   - А-а-а! Вот вы где! - ощерилась бывшая лейтенант. - Вас заждались!
   Сэндэл покачнулась. Ее обдало холодом, и мгновенно все тело зашлось дрожью.
   - Макси, позвони доктору, - шепнула она. - По-моему, это лихорадка и, по-моему, у меня жар...
   Антарес вспомнил пятнышки у себя на шее, сейчас прикрытые высоким воротником камзола, но постарался опять объяснить их появление следствием стараний любовницы, с которой провел ночь накануне, устав от бесконечных "головных болей" Сэндэл.
   - После, дорогая, после. Сейчас нам нужно выйти к гостям, - в глазах у него темнело, но посол крепился.
   - Я не думаю, что Эмма уже приехала, а если даже это и так, то мне там быть необязательно. Я не из тех, кого она обрадуется увидеть, дорогой... - пользуясь грохотом музыки, шептала Сэндэл на ухо мужу, и хотя Коваль шла за ними всего на два шага позади, она не могла услышать разговора хозяев.
   - Это не обсуждается, Сэндэл, - отрезал Антарес.
   Писательница поджала сухие вспухшие губы. Казалось, каждый миллиметр ее кожи болел и горел.
   И уж, конечно, ни Антарес, ни его жена, ни их гости понятия не имели об армаде странного вида катеров, подходивших в тот момент к орбите синего Эсефа с его ночной стороны. Если бы кто-то провел мысленную линию вверх от крыши резиденции посла на высоту двухсот тысяч километров, то эта линия уперлась бы точно в борт головного катера загадочной армады...
   Однако в поместье Антареса на Северном взморье царило праздничное оживление. Город Орвилл отмечал свой триста восьмой день рождения, и по этому случаю в столице устраивались веселые гуляния с фейерверками и голографическими скай-трансляциями*.
   ________________________________________________
   * "голографическими скай-трансляциями" - (или, иначе - "небесными представлениями") проекция изображений на небо.
  
   Экипажи катеров армады наблюдали разноцветные вспышки над довольно большим безоблачным участком суши. Именно там простирался Орвилл. И, задрав голову в небо, люди снизу видели голограммы, но не могли видеть того, что скрывалось в черном небе за пестротой изображений.
   Тем не менее, несмотря на все домыслы Сэндэл, Эмма Даун-Лаунгвальд уже приехала. Даже больше: когда посол с женой выходили на крыльцо своего дома, глава "Подсолнуха" ступила на подъездную дорожку, покинув привезший ее автомобиль.
   Катер, доставивший ее к Эсефу, был только что захвачен таинственной армадой и сообщиться с Эммой не успел. Даун-Лаунгвальд услышала лишь временные помехи, а потом Деггенштайн передал, что все в порядке и что команда ждет ее распоряжений.
   Горничная, катившая мимо Сэндэл и Антареса тележку с прохладительными напитками, внезапно споткнулась и ничком упала на заполненные фужеры. Гости ахнули. Красное вино брызнуло на белый хлопковый костюм Сэндэл. Писательница запоздало отскочила, пытаясь стряхнуть с юбки и рукавов безобразно громадные пятна. Одно из них растекалось на подоле тавром в форме бычьей головы, пугая своей четкостью и точностью. А горничная так и осталась лежать на медленно катившейся тележке, лишь люди расступались перед нею, уступая дорогу и опасаясь производить какие-то действия без позволения Антареса. Объективы стереокамер специально приглашенных корреспондентов метались, торопливо фиксируя события.
   - Да снимите же ее! - громогласно приказала Эмма, и тогда гости засуетились, подобрали служанку, перевернули вверх лицом.
   "Синт" смотрела в небо пустыми стеклянными глазами. Из рассеченной губы еще катилась темная кровь, а на шее страшным ожерельем пламенели вздувшиеся алые бубоны.
   - Господи Всевышний! - прошептала Сэндэл, сжимая горло судорожными пальцами. "Господи Всевышний" - так иногда называл Великого Конструктора этот несчастный юноша-фаустянин... - Что это такое?!
   Люди инстинктивно отпрянули от мертвого "синта". Они не знали, "что это", но все мгновенно поняли, что держаться от "этого" нужно как можно дальше.
   Ни слова не говоря, Эмма отступила назад, к еще не отъехавшей машине. Она лишь пробормотала несколько слов в свой браслет, и автомобиль скрылся в темноте.
   Тут по толпе прокатился второй вздох: это, теряя сознание, осела на землю Сэндэл. А позади ссутулившегося Антареса, улыбаясь и ничего не предпринимая, стояла Александра Коваль.
   И тогда небеса прорвались штурмом...
  
5. Под прикрытием
  
   На борту катера "Офелия", конец января 1002 года
   Молодая женщина поглядела вслед наматывающему круги мальчишке.
   - Забавный малец, но интересно, куда смотрят его родители? Только и вижу, как он носится круглые сутки по катеру и пристает к пассажирам!
   - Что ты говоришь, мон шери? - оторвавшись от чтения проекции голографических новостей, уточнил солидный мужчина в стильных больших очках.
   Жена с недовольством уставилась на него сквозь призрачную пелену изображения. По лицу ее бежали тени от букв:
   - Выключишь ты сегодня эту чепуху или нет? Я устала повторять тебе все по десять раз! Я спрашиваю: ты хоть раз видел его мать или отца? Этого мальчишки, Эдда... Эша...
   - Нет, не видел, пумпочка, не видел, - добродушно откликнулся господин, откровенно торопясь отделаться от приставаний супруги.
   Пассажирка едва сдержалась, чтобы не прыснуть:
   - Как ты меня назвал?
   В его тоне прозвучала и улыбка, и оправдывающиеся нотки:
   - Я привыкаю...
   - О, ужас! Он опять идет!
   То, что секунду назад отразил голопроектор, очутилось уже в каюте четы путешественников. У него была задорная курносая физиономия, щедро посыпанная веснушками, растрепанные белокурые вихры, выбивающиеся из-под кепки, синие глаза, сделанные, кажется, из воплотившегося в материальную форму любопытства, и, само собой, расхристанная одежда юного непоседы.
   - А на обзорник не хотите? - тут же обрушил на них свой первый вопрос мальчишка. - Ой, а у вас лучше показывает, чем у нас!
   Он вскарабкался с ногами на диван и тут же принялся переключать каналы. Каюта замерцала переливами красок.
   - И запахи лучше слышно! - продолжал гость.
   - Запахи чувствуются, их не "слышно", - менторски поправила женщина, но парень ее даже не услышал. - Ты, кажется, хотел на обзорник сходить?
   Вихрастый оживился:
   - Так вы пойдете? - он с готовностью сполз с дивана и стал зачем-то накручивать на руку край курточки. - Там сейчас устанавливают какой-то телескоп...
   - Ты беги, беги... Мы придем... - махнул рукой мужчина. - Наверное... - тихо добавил он в исчезающую спину мальчика.
   - Я себя чувствую не в своей тарелке, - улыбнулась дама.
   - Оно и неудивительно...
   - Еще раз убеждаюсь: на моем месте всесильная Фанни смотрелась бы куда лучше... И не могу понять, почему Эвелина не отправила с тобой ее. Я не держу эту роль... А твоя фокусница и пацана бы на место поставила, и миссию провела бы без напряжения... - она обула туфли и потопала каблучком в жемчужно светящийся пол. - Идем, надо прогуляться...
   - Перед долгим сном...
   И он помрачнел. Оба они отвлеклись, и лишь услышав тихий сигнал вызова, посмотрели в голопроектор. За дверью, прося разрешения войти, стоял высокий белокурый мужчина лет тридцати или около того.
   - Простите, - с этой оговоркой посетитель и возник в каюте, когда двери открылись, - вы не видели моего Эдмона? Мальчик семи лет. Вы, кажется, знакомы с ним...
   - Как и основная часть пассажиров нашего катера, - не преминула поехидничать женщина.
   В отличие от мальчишки блондин говорил с каким-то странным акцентом. Они были мало похожи, но что-то неуловимое роднило их.
   - Это ваш... сын? Племянник? - уточнил очкастый хозяин каюты.
   - Сын. Эдмон. Простите, я сам не представился. Ламбер Перье...
   Пожимая руку блондина, очкастый ощутил вдруг что-то необычное, будто воздух качнулся в помещении или что-то невидимое завертелось вокруг этого Ламбера. Акцент французский, скорее всего. Так, по крайней мере, подумал мужчина, представляясь в ответ:
   - Арч Фергюссон. И жена моя, Мэт...
   - Матильда, - настойчиво поправила дама и тоже вздрогнула во время рукопожатия.
   Арч лишь бровью повел, а она собралась, спрятала мимолетную растерянность и улыбнулась визитеру:
   - Он помчался на обзорник, ваш Эдмон... Вам не мешало бы ограничить его чересчур свободное передвижение по катеру...
   - Мон шерри, ты слишком строга...
   - Да нет, нет, я знаю, - обреченно согласился с нею Ламбер. - Но мальчуган абсолютно неуправляем. Простите за беспокойство.
   Обе стороны расшаркались. После ухода "француза" Фергюссоны посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, одновременно выдали:
   - Он странный...
  
6. Гость Иерарха
  
   Фауст, мортуриум госпиталя в Тиабару, конец января 1002 года
   Холодные сырые плиты глухо отразили звуки шагов. Два гварда склонились в почтительном поклоне перед входящим магистром. Агриппа не заметил монахов, спускаясь в ледяную темноту мертвецкой.
   На продолговатых столах, сколоченных из досок cileus giate, вытянувшись, лежали покойные монахи ближних монастырей. Они ожидали последнего ритуала. Забальзамированные по древним секретным рецептам, тела их были защищены от разложения, и оттого стылый неподвижный воздух помещения был чист, а запах смерти отсутствовал в мортуриуме.
   Агриппа шел мимо столов, не глядя на трупы. В основном это были старики, многих магистр знал при жизни, но сейчас они не интересовали его.
   Еще несколько ступеней вниз - и Агриппе открылась небольшая комнатушка. Она была освещена куда лучше мертвецкой, и в ней находился всего лишь один "саркофаг", сделанный из прозрачного вещества, как в анабиозных камерах Земли.
   Магистр встал у изголовья, заглядывая сквозь крышку.
   Спокойный, со сложенными на груди руками, в "саркофаге" лежал его воспитанник, Зил Элинор. Агриппа читал на его лице беспредельную усталость, но не было в чертах Зила мятежа, злости или обиды. Священник знал, что открой он сейчас крышку и сдвинь покрывало, то взору представится маленькая страшная рана, которая две недели назад прервала жизнь в этом совершенном теле. Однако открывать крышку было нельзя: скрытые в ней и в днище "саркофага" устройства поддерживали постоянную температуру в замороженных клетках. "Саркофаг" являлся миниатюрной креогенной камерой. Две недели назад это была единственная надежда Тьерри Шелла, эксперта нью-йоркской Лаборатории. Теперь даже Шелл опустил руки и сдался. Восстановить Элинора не было никакой возможности - мозг юноши умер.
   Печально улыбнулся Агриппа, проведя ладонью над лицом приемного сына. Улыбнулся и тихо заговорил:
   - Здравствуй, мой мальчик... Не думал я, что придется нам встретиться так, да, видно, суждено...
   Тишина была ответом пожилому магистру. Ровный свет, так непохожий на трепет пламени свечи, по-прежнему заливал точеное лицо бывшего послушника.
   - Надеялся я рассказать тебе все это, когда найду и заберу домой. И вот нашел, вот забрал. Отныне ты дома. Кажется мне, что за все эти годы не раз и не два помышлял ты о возвращении, пусть и тесно, пусть и душно тебе было здесь. Теперь ты свободен. Теперь ты свободен, как никогда прежде. Тебе хорошо и легко. Больно всегда лишь тем, кто остался. У тебя теперь совсем другие помыслы, я знаю. Хочу лишь рассказать тебе, если ты слышишь меня, обо всем, что случилось во время твоего отсутствия...
   Агриппа с болью в сердце разглядел паутину седины, вплетшуюся в длинные русые волосы умершего. Рожденный воином умрет как воин.
   - Потом, скорее всего, Владыко и Благочинные назначат день ритуала. Нас будет много, помнящих тебя. Я знаю это наверняка, мой мальчик...
   Осекшись, магистр прислушался. А почудился ему тихий-тихий полувздох-полустон. Но то всего лишь ветер гулял в вентиляционных отверстиях шахты мортуриума. Молчали древние стены, как всегда молчит ничего не забывающий камень.
   - Я сразу понял, что посол Антарес оболгал тебя. Для каких-то своих, одному ему ведомых целей, он подстроил все так, чтобы ты узнал женщину и привязался к ней всей душой. Затем он мог распоряжаться тобой через нее. Он не зря спрашивал о твоей религиозности, о твоей внушаемости... Я никогда не верил, что бывают дурные люди, я был слеп... Но к тому времени, как я наконец прозрел, ты пережил уже очень многое и сумел оторваться от них. Ты был очень опасным свидетелем против Антареса, и оставлять тебя в живых он боялся.
   Поверхность "саркофага" слегка замутилась. Агриппа отодвинулся, чтобы теплым дыханием своим не туманить крышку и не упускать из вида лицо Элинора. Священник имел последнюю возможность видеть своего сына в этом мире, и ему не хотелось терять ни единого мгновения из отведенных для беседы минут. Однако туман пропал не сразу, и магистр не смог стереть запотевшее пятнышко с пластиксплава гроба. Так, будто запотело изнутри...
   Едва прояснилось, священник заговорил снова:
   - Все это время я пытался найти тебя. Но когда нашел, оказалось, что забрать тебя невозможно: ты находился под арестом. Я глупо рассчитывал, что теперь, в неволе, ты все же будешь в безопасности. Сообщение о твоей гибели пришло мне от генерала Софи Калиостро. Она сказала, что медики бессильны и что я должен знать...
   Последние слова Агриппа выдавил с трудом, что-то стиснуло его горло, глаза пронзила резь раскаленных невыплаканных слез. Да, магистр не мог плакать ни тогда, когда его впервые привели в креогенную лабораторию, ни во время перелета с Земли на Фауст, до этой минуты. Но сейчас ком в горле не дал ему говорить. Священник затрясся в тихих рыданиях.
   И снова где-то в лабиринтах вентиляции пронесся вздох ветра.
   - Я... - Агриппа стыдливо отер слезы. - Я говорил с той черноволосой девушкой. Ее взгляд был огненным, и я видел, что она все еще надеется. У тебя было много друзей, мой мальчик. И, наверное, о существовании многих ты даже не догадывался. Эта девушка передала мне твои последние слова...
   "Я подожду!" - шепнул ветер, неведомым образом закравшись в сознание священника.
   - "Я подожду!" - сказала мне она. Но ждать целую вечность не под силу ни единой душе на всем белом свете, мой мальчик. Мы не вольны распоряжаться духом своим. Братья-целители могли бы создать точную твою копию, но это будешь уже не ты. Этот новый человек проживет другую жизнь. Им станет владеть другая душа. Значит, такова была воля нашего Создателя, и мы не можем спорить с ним. Будь Его расчет на тебя иным, Он помог бы тебе удержаться здесь...
   Рывок. Отчетливый рывок, от которого вздрогнул Агриппа, а из рясы его выпала Библия, раскрывшись на серых плитах пола. Гневным был рывок, и на представшей глазам странице магистр прочел:
   "День, в который ты вкусишь от древа сего, смертию умрешь!"
   Он закрыл Писание и хотел упрятать его на прежнее место, но рука дрогнула, и, упав, книга снова распахнулась, теперь уже на Евангелии от Луки:
   "Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!"
   - Господи Всевышний! - дрогнувшим голосом прошептал Агриппа. Оглядевшись, снова подобрал он Библию. - Зил, мальчик мой! Ты ли это пытаешься что-то сказать мне? Святый и правый, как бы хотелось мне, чтобы так оно и было!
   - Я подожду! - в третий раз вздохнул ветер в шахте.
  
* * *
  
   Фауст, взгорье Каворат, конец января 1002 года
   - А там что же?
   Странно говорящий человек в желтой одежде вытянул руку, указывая на город в туманной долине.
   Сеялся обычный фаустянский дождь - холодная морось. Мельчайшая водяная взвесь тускло серебрилась на капюшоне Иерарха Эндомиона и на бровях мужчины в желтом. Сырой воздух лелеял гробовую тишину.
   - А там, господин Мор, то, что я и хотел показать вам, - ответствовал Эндомион, коротко окинув взглядом стоявшего поблизости Вирта Ата - юношу со следами страшных ожогов на запястьях.
   И вместо дальнейших объяснений подал Иерарх своему непонятному гостю прибор, позволяющий видеть дальние вещи так, будто они рядом. Желтый Мор приложил устройство к глазам и долго наблюдал за происходящим в долине. Затем он вернул его со словами усмешки:
   - Вестницы войны... Вы тоже собираете их воедино...
   - Вестницы войны? - переспросил Эндомион. - До сих пор они звались дарительницами жизни...
   - Все зависит от обстоятельств, Иерарх. Вчерашние дарительницы жизни сегодня становятся вестницами смерти. Это неоспоримый факт, как и то, что я стою подле вас и произношу эти слова. Достаточно лишь проявить внимание. Когда их одновременно становится слишком много - а именно это я и наблюдаю в стенах вашего серого города - они неизбежно переходят в разряд пособников разрушения.
   - Возможно, вы правы, Мор. Но я преследовал иные цели.
   - Цели не любят, когда их преследуют, - тонкое, изможденное лицо гостя отразило слабое подобие улыбки. - Они путают след и заводят охотника невесть куда. Воины не рождаются для мирных целей. Воины рождаются для войн. Тем более воины веры, как вы называете своих соотечественников, Иерарх.
   Эндомион удрученно кивнул.
   - Но я хотел бы увидеть того, ради кого явился, - продолжал невозмутимый Мор.
   - Увы, но погребение состоялось.
   - Вы присутствовали при этом?
   Иерарх нахмурился. Он не привык держать ответ перед кем бы то ни было.
   - Если я говорю, что погребение состоялось, то так оно и есть. Хотя и не разделяю ваших опасений относительно этой личности.
   Мор пожал плечами и поплотнее закутался в длинный желтый плащ. Венец, поддерживающий длинные и слипшиеся от дождя волосы, замерцал изумрудными змейками.
   - Вы совершили почти невозможное, Иерарх. Поглядим, что будет дальше.
   - Поверьте, я столь же заинтересован в избавлении мира от биологических роботов, как и вы. Насмешка над великой идеей Создателя оскорбляет и меня. Я хочу вернуть все назад.
   - И яблоню срубить, и хвост змея в пасть ему же затолкать? - сухо рассмеялся Мор, запрокидывая голову.
   Сверкнули белоснежные зубы. Он был бы несказанно красив, если бы не...
   - Знали бы вы, сколько видов "биологических роботов" сменило друг друга в наших мирах! Не уверен, что мы придем к источнику, Светлейший! Можно идти в гору день и ночь, всякий раз по журчанию ручья надеясь наконец угадать место, где начинается водопад, столь неукротимый там, внизу. А ручей будет разветвляться на ручейки и уводить нас от истины. Цели не любят, когда их преследуют, Иерарх. Не любят.
   Вирт Ат смотрел и силился понять, кто же столь безудержно знакомый мерещится ему в чертах желтого незнакомца. Он заставил себя забыть многое из прошлой жизни, но этот образ не желал покидать память.
   И лишь в момент прощания Мора и Эндомиона его осенило: человек в желтом был сильно повзрослевшим двойником прежнего друга Вирта, послушника из правого крыла монастыря Хеала, мастера Посоха Зила Элинора...
  
7. Сбылось...
  
   Нью-Йорк, мужская предварительная тюрьма, февраль 1002 года
   Он бежал - Джек Ри - несся, задыхаясь, по коридорам. Ведь это нестерпимо: сидеть в своей камере и знать, что тебя ищут... ищет... Что-то, чему нет названия. Но оно точно знает, где ты, и расстояние между тобой и ним сокращается каждую секунду. Для него не преграда звукоизолированные стены, способные выстоять, произойди вдруг рядом с тюрьмой небольшой термоядерный взрыв. Для этого "нечто" вообще не существует преград, и тебе это известно.
   Оно уже близко. Джек слышал его истошный вой - победителя, наконец напавшего на след добычи. Истерические вопли (а может, и предсмертные хрипы) надзирателей, женщин и мужчин, кошмарный хор...
   Свет погас.
   Нервы не выдержали. Разжалованный офицер спецотдела отчетливо вдруг понял, как поступит эта тварь. И, отозвавшись на его воспоминание, тупо заболела правая кисть, три недели назад пробитая клинком Калиостровского кинжала. Да-да, неведомый преследователь проникнет в тело арестанта, воспользовавшись раной на руке. (Она ведь зажила? Или нет? Некогда думать! Бежать!)
   Джек был уверен, что дверь откроется, и она открылась, выпустив его на свободу.
   А где-то громко скапывает вода, как в старых фильмах о заточениях. И лунный свет сочится в окошки под потолком, и этот запах сырости, всегда и всюду одинаковый... И ты бежишь. Вернее, тебя гонят...
   Нога задевает за что-то податливо-мягкое на полу коридора. Сознание взрывается догадкой: труп обезьяноподобной охранницы...
   Джек споткнулся и влип в стену. Лишь чудом он не свернул шею, лишь чудом - или со страху? - смог тут же подскочить, чтобы мчаться дальше. Но расстояние между ним и преследователем сокращалось. Лихо колотясь, сердце грозило выпрыгнуть из висков, ушей, глотки, оно долбилось в ребра, громадной вращающейся кометой поносилось в голове, обдавая кровью готовые лопнуть барабанные перепонки.
   - А... ас...
   Но слова не лезли из стиснутого горла. Кричать, просто кричать, нельзя: с криком вылетит и сердце, а опустевшую плоть, будто мешок, займет та жуткая тварь, что скользит сейчас по коридорам в каких-нибудь тридцати футах позади...
   Джек помнил, как это случилось впервые. Он стоял над писсуаром в своей камере и вдруг понял, что сейчас из слива выпрыгнет это самое нечто. Оно уже караулит в рукаве трубы, ждет своего часа...
   И вдруг - тупик, а в тупике еще темнее, чем всюду. И оно уже не просто рядом, оно - за спиной...
   Бывший лейтенант пытался отбиться, вслепую размахивая руками и попадая во что-то смрадное и, конечно, заразно-ядовитое. Оно же уверенно лезло под рукав, к открывшейся ране...
   - Отстань! Отстань!
   С дикими воплями Джек вскочил с койки и, перепугано шаря вокруг себя, сощурился от яркого света. Под потолком вспыхнула небольшая голограмма: дежурный пост, та самая обезьяноподобная охранница, которая только что была трупом в черном лабиринте Джековских сновидений.
   Ничего не сказав, надзирательница скроила препротивную мину и отключила связь. Этот спецотделовец надоел ей хуже рекламных блоков во время трансляций зажигательных сериалов. Будь ее воля, она без суда и следствия отправила бы Ри в Карцер, лишь бы не слышать его еженощных концертов.
   Осмотрев постель и убедившись, что никаких монстров простыни не таят, Джек бессильно отвалился на подушку и вперил взгляд в потолок. Что-то не так... Эта тварь, которая караулит его сны - чего ради спроектировал ее мозг? Арестованного не пытали, не подвергали гипнозу (кажется), даже не допрашивали. Он не страдал от одиночества и, в целом, не мог пожаловаться ни на что, кроме отсутствия свободы. Так откуда неведомое чудовище? И почему болит хорошо зажившая рука? Так, будто рана действительно только что открывалась...
   Тварь повадилась к нему после признательного рапорта, где Джек перечислил все свои контакты с заказчиками убийства Зила Элинора. Он считал, что действующий с самой древности закон о чистосердечном признании защитит его. Точнее, Ри считал этот закон действующим. Но теперь начал в том сомневаться, потому что, судя по кошмарам, сердце его не очистилось, да еще и зашевелилось в подсознании что-то гибельное. А как еще объяснить таинственного преследователя в темных переходах тюрьмы? Только избитым сюжетом из древнего мифа о быкоголовом наследнике Критского царства...
   Но разве Минотавр был нежитью?
   А у Джека во сне появлялось четкое ощущение, что его гонитель - неживое существо. Смрадное, ледяное, жуткое...
   Узнать бы еще, откуда оно...
   Утром коренастая охранница, сменяясь, передала своему напарнику приказ: приготовить Ри к переводу в Карцер. Ничего сложного: арестанту просто подчистят память и проводят до подъехавшей "иглы" (или, как иначе называли этот автомобиль в Управлении - до "овощевозки").
   К своему несчастью, Джек знал всю эту процедуру. Он понимал, что к "овощевозке" выйдет уже не он, а совсем другой человек. А может, это и к лучшему. Но... вдруг что-то от личности останется - и жизнь превратится в ад?
   Тварь, проникшая внутрь Джека через рану у него на руке, зашевелилась в сердце. Еще два поворота, и коридоры, по которым его ведут, закончатся. А там - кресло, что высасывает твою душу...
   Желания, вернее, нежелания бывшего спецотделовца и неведомой твари наконец совпали: оба не хотели исчезать.
   Перед самой дверью в операционную Джек Ри вдруг резко дернулся назад, ударил затылком в переносицу конвоира, потерял равновесие, упал на скользком полу, вскочил, бросился бежать. Закрывая одной рукой лоб, другой охранник активировал пульт вызова подкрепления.
   Из разных коридоров к бегущему Джеку ринулись церберы - "синты" в облике громадных собак. Но все закончилось раньше.
   Тварь вырвалась из него и клацнула зубами разверстой пасти прямо ему в лицо. Ослепленный, Джек споткнулся и покатился по гладкому полотну пола. Случись это на пару секунд раньше - у него был бы шанс вырваться на свободу через единственные двери, к которым он и стремился.
   Включившаяся автоматическая энегрозащита двери проела человеческое тело смертоносными волнами, едва соприкоснувшись с плотью. Джек даже не закричал.
   Воздух странно колыхнулся возле перекошенного от боли лица конвоира. Даже "синты" ощутили это и, взвизгнув, резко осели на задние лапы. А мгновение спустя все успокоилось...
   Ненужные врачи склонились над изуродованным трупом Джека.
   - Нарочно не придумаешь, - покачал головой один из экспертов. - Как будто проклял кто...
  
* * *
  
   - Чез, эй, Чез!
   Ломброни подхватил что-то с земли и, еле передвигая ноги от слабости, дотащился до машины. Не лучше было и состояние его спутников.
   - Дьявол... - прохрипел он и с трудом сплюнул комок слюны. - Не мое это...
   - Ну и вымотали вы меня, - с камня на присыпанном снежком пригорке спрыгнул Оскар Басманов, "черный эльф" из квадро-структуры Фредерика Калиостро. Выглядел он, правда, бодрячком, в отличие от остальных коллег. - Ну все? Можно ехать? А то в ваших краях у меня начинается чертова аллергия! Вот, уже сейчас в носу свербит!
   - Где Феликса потерял? - усаживаясь за руль, спросил аристократ-Марчелло. Кто-кто, а Спинотти в любом состоянии старался сохранить лицо.
   - Лагранжа на задание услали, Фанни тоже не поймешь где... Ну вот, сейчас... пчхи! Я же говорил! Аллергия!
   - Ты как? - шепнул Порко, машинально нащупывая в кармане орешки, но вглядываясь в побелевшее лицо обычно смуглого Чезаре. - Как мертвец выглядишь, Мама Мия!
   Здание тюрьмы отступало, отступало, в итоге оставшись далеко позади, а потом и вовсе исчезнув за поворотом. Порко-Витторио прошиб холодный пот, и он отвернулся, опасаясь смотреть назад.
   - Все-таки у женщин это лучше получается! - заметил Басманов.
   Ни живой, ни мертвый, Чезаре лишь сглотнул, не поднимая головы с подушки на спинке кресла. Оскар и Марчелло понимающе переглянулись.
   При подъезде к аэропорту Оскар начал прощаться.
   - Шефу от нас поклон, - за всех сказал Марчелло, а Чез лишь слегка кивнул, присоединяясь.
   - Кофе его отпоите... Ну или... апчхи!.. чем покрепче, на крайний случай, - заботливо посоветовал Басманов. - Ладно, не скучайте тут...
   - Пойду, воздухом подышу, - вызвался Порко. - А то...
   Марчелло и Чезаре остались в машине вдвоем. Помолчав, Спинотти первым прервал паузу:
   - Чез, а Чез?
   - М?
   - Ну и с какой целью ты все это затеял?
   Ответа не было долго. Но "аристократ" ждал.
   - Не могу смотреть на ее заплаканные глаза... - тихо произнес вдруг Ломброни, слабо зашевелившись в кресле.
   "Я догадывался", - хотел сказать Марчелло и не сказал, лишь покачал головой. Что поделать - это непредсказуемо...
   - Чез, тебе отоспаться надо...
   - Некогда. Джо ведь ждет нас.
   - Не валяй дурака. Она что-нибудь заподозрит, увидев тебя такого... Или мы ей скажем?
   Ломброни тут же вскинулся, в широко распахнутых черных глазах грозно замерцали всполохи.
   - Понял, понял! Вендетта есть вендетта... - Марчелло оградил себя ладонью и снова побарабанил пальцами по панели управления. - Ну и где носит этого Порко? Вечно как упрется куда-нибудь...
   - Орешки покупает, - слабо улыбнулся вновь сникший Чезаре.
   - Не орешки, а кофе! Ему!
   Возникнув будто из ничего, Порко влез в машину и подал Чезу запечатанный стакан.
   - Какие планы? Покатаемся, пока наш великий и ужасный колдун придет в себя?
   - Ладно, Порко, не издевайся над ним. Нам вечером надо быть у синьоры в Сан-Франциско, попрошу не забывать!
   - Кати к отелю, Марчелло, - распорядился Чезаре.
   - "Кати к отелю, Марчелло! Предатель сказал уже все! Предатель должен умереть!" - передразнил их Витторио и защелкал орешками. - Лучший предатель - это зажаренный предатель...
   - Порко, не кощунствуй, - поморщил красивое и чуть высокомерное лицо блондин-Марчелло.
   - Ха! Они сами, можно сказать, запугали человека до зеленых чертей, а я кощунствую! Где справедливость?
   Вместо ответа, где же она, эта справедливость, приходящий в себя Чезаре по обыкновению попросил Малареду заткнуться.
  
8. Жертвоприношение
  
   Клеомед, горы Харана, конец января 1002 года
   Смутно-туманный, в клочках воздушной влаги, подкрадывался рассвет к селению. Уже налилась румяной позолотой верхушка скалы, что нависала с востока над убогими домами, а внизу, под слоем опоясавших утес облаков, было по-прежнему мрачно и промозгло.
   Кайша поднялась раньше своей козы, хмуро натянула на себя дырявую шаль, подвязалась ею крест-накрест и, раздув огонь, ушла в сарай. А чему радоваться старой Кайше? Не далее как вчера перед закатом вождь угрюмо посмотрел на ее младшего сына, и знала старуха, ой знала, что это за взгляд. Древние голодные духи снова соскучились по сладкому мясу...
   На далеком уединенном острове, в высокогорном стойбище, слыхом не слыхивали о существовании иных городов, не говоря уже о других мирах. В свою очередь цивилизованные клеомедяне избегали нарушать покой аборигенов гор Харана: даже ребенку известно, что именно в тех местах скопился вредоносный атомий. И поколение за поколением харанцев, жили и умирали, не развиваясь и не зная ничего, кроме собирательства и скотоводства. Простые и незамысловатые интересы их заключались в удовлетворении насущных нужд: поесть, согреться и выспаться. Времени на междоусобицы не хватало, да и было тех дикарей раз, два и обчелся.
   К январю в племени Солнечной Скалы осталось сорок семь человек, из них зрелого возраста - тридцать, остальные же - дети и старики. И Кайша, и вождь считались старыми: оба топтали эту землю уже сорок третий виток светила.
   У Кайши было много детей, столько, сколько пальцев на двух руках, а может, и больше. Но почти все поумирали от болезней, так и не научившись ходить. Теперь с нею жили двое сыновей и дочь. Дочь и старшенький удались, а вот самого младшего, Эфия, злые духи наказали слабой головой. Вместо того чтобы проявлять свою сноровку в охоте либо по хозяйству, Эфий страдал видениями. Бывало, как начнет на ночь брату и сестре рассказывать всякую нелепицу, так те потом и уснуть не могут. А ведь телом удался мальчишка, мог бы и знатным стать охотником. Все бы в нем было хорошо, но и наружное уродство проявилось в нем с самого рождения.
   Не было у Эфия на горле тех самых узеньких отверстий, что помогали всем жителям солнечноскального племени некоторое время находиться под водой. Люди стойбища выживали благодаря сытной рыбе, которую можно было наловить неподалеку от Скалы, в огромном кратере, издревле заполненном чистой водой. Но нередко волновалось озеро, опрокидывая долбленые тяжелые лодки рыбаков вдалеке от берега. И спасительных отверстий на шее как раз хватало им, чтобы добраться живыми до суши. Много веков не видели здесь такого, чтобы рождался кто-то без "рыбьего уха", да еще и дожил до шестнадцати весен. А Эфий дожил, хоть и колотили его сверстники чуть ли не при каждой встрече, хоть и доставалась ему в голодный сезон пища в самую последнюю очередь - сначала должны были наесться здоровые, уж потом, если оставалось, то кормили убогого.
   Кайша любила младшего сына, старалась оградить от злых нападок, но чем старше он становился, тем меньше было у него прав находиться подле матери. И по великому снисхождению Старших племени было разрешено Эфию пасти коз.
   Но с недавних пор все изменилось. Вода в озере стала быстро уходить. Перестала нереститься рыба, начали покидать эти места и звери. Было ясно, что все это - гнев древних сил, недаром последнее время по небу чертили огненные змеи, извечные возницы жестоких духов. Это видели все, и тревожно стало в племени солнцескалов. Те, кто еще надеялся на возвращение озера, сникли. Старухи заговорили о сладком мясе в дар разгневанным божествам. Тревожно стало матерям, имевшим сыновей: если и отдадут кого духам, то не девушек, а юношей. Знавали тут времена, когда в племени оставался лишь один взрослый мужчина. И выжили. Разве только много весен спустя возили юных невест, его многочисленных дочерей, к дальним соседям, как повелел тогдашний Совет Старших, а потом, дождавшись, когда те забрюхатеют от тамошних женихов, возвращали обратно. Так и продержались. Кайша сама была только наполовину солнцескаловкой. И неизвестно, что было бы, погибни в те суровые дни не почти все мужчины, а почти все женщины...
   Очистив за козой сарайчик, Кайша вернулась в землянку. По-прежнему еще спали дочь и внуки; сладко потягивался, просыпаясь, старший. А Эфий посапывал, как ни в чем не бывало, широко раскинувшись на дырявых шкурах в темном углу жилища. Присев на корточки возле юноши, мать невольно пригладила его непослушные волосы. Ладный мальчик, красивый, а вот на тебе: больной...
   Наверняка Старшие уже все о нем решили. Жалко.
   Кайше захотелось плакать. Он ведь и добрый, и неглупым бывает, когда перестает свои видения пересказывать. Ленивый, но послушный и ловкий. Скажешь скотину караулить - не упустит.
   На веку Кайши никогда еще не отдавали древним сладкого мяса. Но долгожители поговаривали, что страшный это обряд и смотреть на него не след, особенно молодым. А на расспросы юнцов - что да как - отнекивались, мол, сами не видели: уж больно далеко в лесу встречаются Старшие с духами, где и оставляют обреченного на съедение...
   - Вставай. Пора тебе.
   Эфий с трудом разлепил глаза. Ничего не понимая, уставился на мать.
   - Хозяйки уже коз гонят. Собирайся, - зная, как трудно выходит младший из мира видений, пояснила Кайша.
   В светло-карих зрачках мальчишки мелькнула улыбка. Он быстро оделся, бегом выскочил за порог, плеснул себе в лицо студеной дождевой водой из деревянного ведерка у входа. Да засмотрелся, приоткрыв рот, на красоту утреннего леса. Качая кронами, что сверкали сочной зеленью в непобедимых лучах солнца, деревья тянулись за уплывающими в небо клочками тумана.
   - Ма! - крикнул Эфий.
   - С дороги! - буркнул хмурый брат и, проходя мимо, грубо оттолкнул его плечом.
   Эфий не обиделся. К вечеру брат повеселеет, подобреет и даже принесет ему, Эфию, чего-нибудь вкусного. А с утра кого же обрадует надобность выбираться из-под теплых шкур да идти в промозгло-сырой лес?
   - Ма! Слушай, ма, почему птичьи голоса не улетают в никуда, как туман?
   Кайша сделала вид, что не слышит его глупостей, и продолжила мести возле едва тлеющего очага.
   - Ма!
   - Ешь и ступай с козами! - буркнула мать, стараясь не показать голосом своей боли, а Эфий одним своим видом заставлял ее вспомнить, что намерены сделать с ним Старшие рода...
   Юноша сел поближе к переливающимся жарком углям и принялся жевать жесткий, словно кусок засохшего навоза, и столь же вонючий шматок вяленого мяса. Он давно отучил себя чувствовать его вкус и запах, но сторицей возмещал все свои убытки, наслаждаясь парным душистым молоком козы.
   - Ма, но ведь смотри: голоса в доме отскакивают от стен, от потолка и возвращаются нам обратно. А птицы поют в лесу, и там нет стен... Почему же мы слышим их голоса? Их должно втягивать в верхнее озеро...
   Кайша с раздражением швырнула веник и вышла вон. Ее душили слезы. Если Эфию вздумается рассуждать вот так же перед Старшими рода, его скормят жестоким духам куда раньше, чем собирались поначалу. Кайша не хочет невзгод своему племени, но младшенький, самый любимый, живущий в сердце ее и в душе, достоин лучшей участи. И если Старшие скажут наверняка, что он будет отдан на смерть, она решится нарушить закон и предупредит сына. Может быть, он сумеет спастись. Кругом горы, куда ни кинь взгляд. Эфий сможет уйти далеко и прибиться к другим людям острова. Кайша скажет ему, что надо прятать свою уродливую шею от чужих, да он и сам, не раз битый сородичами, знает, что негоже оголять ее даже перед своими. У Эфия получится уйти: он один из племени солнцескалов способен бежать бесконечно и даже не запыхаться после бега. И если его не окружали, мальчишка всегда спасался бегством, даже не утруждая себя, тогда как остальные валились бессильно наземь после того, как тропа начинала ощутимо подниматься в гору. Мало того, здешние скалы щедры на пещеры, где можно укрыться от ветра, развести костер и переночевать в тепле. Но коли прозорливые Старшие дознаются, кто шепнул "сладкому мясу" ненужные слова, ни Кайше, ни оставшимся детям, ни внукам ее не поздоровится... Так что делать? Внять стонам сердца и спасти бессудебного - или подумать о тех, кто сможет продолжить род и принести пользу племени?
   Руки сами делали свое дело: отерли обвисшие бока, замотанные ветхой шалью, раскрыли загончик, вывели козу, нацепили на жилистую подвижную шею непрестанно жующей твари колечко с подвешенным в нем камушком, который громко звякал, ударяясь о края кольца... Коза нервно дернулась, посмотрела на Кайшу изумительно осмысленным взглядом и, завернув морду, почесала нос задним копытцем. И в золотисто-карем глазу с узким черным зрачком, перечеркнувшим его поперек, хозяйке почудился дерзкий вызов: "Не осмелишься сказать!".
   Тогда Кайша привязала козу к дереву у землянки и, оставив ее суетливо ощипывать остатки недоеденной травы и чахлые кустики, решительно спустилась к сыну.
   - Эфий.
   Юноша вздрогнул. Он уже свыкся с тем, что будет доедать свой завтрак в одиночестве.
   - Эфий, Старшие рассказывают такую историю. Где-то здесь, рядом, в незапамятные времена жило несколько племен. Они много и отчаянно воевали...
   - Зачем?! - глаза сына округлились, а взгляд их стал таким же, каким был только что у козы, но вместо лукаво сверкнувшей насмешки в них разгоралось кроткое удивление.
   - А кто их знает? Может, рыбы мало им было... или зверья, а может, лица их были слишком разными или кожа другого цвета, поэтому не терпели они друг друга и люто враждовали...
   Эфий кивнул: последний довод был ему понятен как никому, а ушибленное братом плечо заныло, словно в напоминание. Он хотел еще что-то спросить, даже вдохнул, но мать с нетерпением махнула бурой рукой, оплетенной узловатыми венами:
   - Не перебивай, я и без того не мастак разговоры разговаривать! - и, смягчившись, добавила потише и поласковей: - Не перебивай!
   Юноша кивнул и поднес ко рту кувшин с остатками молока.
   - В том племени были две сестры или подруги. Они спорили с самого малолетства - о том, да о сем. А когда стали взрослыми, одна сказала: "Я рожу и выращу много сыновей-воинов, они пойдут и убьют всех наших врагов, и будет нашему племени слава и почет!". Тогда вторая ответила: "А я не буду рожать много сыновей или дочерей, но я узнаю то, что знали наши предки, и научу этому знанию каждого из нашего племени и каждого из чужого племени, кто придет, сядет и пожелает выслушать меня". Старики и первая женщина назвали ее сумасшедшей и не слушали ее. Первая родила и воспитала множество сыновей, и все они стали воинами. А вторая долго скиталась по земле, но когда вернулась, то стала говорить с молодыми, а те стали ее слушать. Но дети первой, воины, не слушали ее никогда, только смеялись над нею и били глупых сверстников, посмевших поверить сумасшедшей. Она говорила со своими, говорила с чужаками, все для нее были едины.
   Эфий слушал, хмурясь. Когда мать остановила рассказ, он снова удивленно раскрыл глаза, не веря, что это уже всё.
   - Кто из сестер тебе больше по нраву, Эфий? - спросила она испытующе.
   - Которая говорила с чужаками... Но что с ними стало дальше?
   - А вот слушай. Однажды случилась война, и победило в войне то племя, где жили сестры-спорщицы. Гордилась первая женщина своими сыновьями, когда они швырнули к ее ногам отрубленные головы врагов. И тихо схоронила поруганные трупы врагов и позабытые в победном угаре тела погибших сородичей вторая, бездетная, женщина. Тогда слух о немыслимой силе победившего племени разнесся по округе, после чего соседские женщины начали говорить: "Мы родим много сыновей-воинов и победим нечестивцев, убивающих всех!". А та, сумасшедшая, собралась и ушла из своего могущественного племени, ушла в никуда. И направились вслед за нею те, кто ей поверил, и были они ей помощью в трудной дороге. А в глубокой старости узнала она от другого странника, что женщины врагов нарожали сыновей-воинов, и те вырезали до единой души всё ее прославленное племя. Убили и ту, оставшуюся неизвестной, чьи переломанные и обгрызенные дикими зверями кости теперь моют ливни; и ее сыновей-воинов убили и надругались над останками. Потом пришли другие и тоже перебили победителей, и так без конца, поэтому на месте былых поселений зияет в земле черное безжизненное пепелище. Говорят, что та женщина, которая ушла от войны, была первой Старшей племени солнцескалов и многому научила наших отцов и матерей... - Кайша замолчала, но потом добавила, будто для убедительности своих слов: - Старшие так говорят...
   - Я видел пепелище, - прошептал Эфий, сдерживая слезы внезапного озарения.
   Кайша недоверчиво поморщилась:
   - Да где же ты его видел, если дальше Голодного камня отсюда не отходил?
   Он опустил глаза и заторопился к козе. Приближающийся звон от колечек на шеях коз, не звон даже, а бряканье на все лады, говорил о том, что хозяйки уже выгнали скот из загонов, и стадо по привычке идет к пастуху.
   Эфий не посмел рассказать недоверчивой матери, как он видел выжженную землю. Это не было сном, это не было даже похоже на сон. Однако он и правда не покидал селения ни разу за всю жизнь. Юноша просто пас коз, когда несколько ребят, возвращавшихся из леса с орехами, решили поглумиться над ним. Один выбил палку у него из-под руки, а другой, не дожидаясь, когда Эфий вскочит, толкнул его. Третий же, намахнувшись полной орехами сумой, чтобы ударить пастуха в грудь, не успел сдержать ношу, и вся тяжесть сумки обрушилась на голову споткнувшегося Эфия. Тот упал, и ни кровинки не проступало в его лице, и дыхания тоже не было. Эфий же, к своему удивлению, видел их всех, видел замешательство старшего, растерянность того, кто ударил сумой, страх в глазах толкнувшего - последний слушал, стучит ли сердце у пастуха. Да и самого пастуха, себя, Эфий тоже видел, как постороннего.
   Ему стало грустно. Лица вечно надоедающих сверстников были мальчику неприятны. Он повернулся и пошел в горы. Потом побежал - бежать было необычайно легко. Эфий глядел на заходящее солнце и думал, сумеет ли он найти то место, где оно ночует, или хотя бы бежать с ним вровень, не отставая. Он быстро забыл о том, что случилось, назад совсем не хотелось, да он уже и не помнил о том, что есть место, куда можно вернуться. Такие мелочи не интересовали его более, Эфий наслаждался скоростью, которую мог увеличивать и увеличивать. Мелькали деревья, уступы скал, медленно разворачивались дальние горы, меняя очертания, изменяли вид и кучевые облака над ними, словно целое стадо сбившихся вместе белых коз.
   А вскоре Эфий увидел то, чего не видел никогда.
   Озеро было без берегов. Он остановился на склоне и смотрел в мутно-синюю даль, которую вначале спутал с небом, проглядывавшим сквозь стволы и кусты. Нога его сорвалась с обрыва, и Эфий кубарем полетел вниз. Однако юный пастух не только не разбился, но даже не заметил приземления. Казалось, он легок подобно птице, умеющей опускать свое тело на мощных крыльях туда, куда ей заблагорассудится.
   Лес внезапно кончился. Здесь, внизу, было мрачно и отвратительно. Эфий не сразу понял, что это из-за цвета земли. Она выглядела как прокопченный камень любого очага, и такой она была, куда хватал глаз, вправо и влево. Юноша поднял голову. Над смрадной черной пустыней даже предвечернее небо выглядело мрачным и бездонным. Эфию почудилось, что оно, как озерный омут, сейчас перевернется и затянет его, только не вниз, под землю, а в еще более пугающую неизвестность. Он зажмурился, сел и вдруг понял, что с ним случилась беда. Беда была связана с орехами, козами и троими напуганными мальчишками. Вспомнив это, Эфий схватил себя за голову, которая тут же взорвалась тысячеигольной пыточной болью. Он заблудился. Он не запоминал дорогу сюда и заблудился. Теперь из этой черной пустыни ему не выбраться...
   Боль вывинтила ему голову до хруста в висках, глаза перестали видеть, Эфий почувствовал, будто валится с немыслимой высоты. Он конвульсивно дернулся, тяжело разлепил набрякшие веки и увидел над собой морду материнской козы. Обидчики попросту сбежали, решив, судя по всему, что пастух умер - и потом это подтвердилось, когда они увидели его живым в селении: на лицах подростков отобразился такой ужас, какого Эфию не приходилось видеть никогда ни у одного человека. Но эти люди не интересовали его теперь. Он хотел знать, правда ли с ним случилась та захватывающая прогулка к безбрежному озеру с выжженной землей? Спросить - сон или явь - было не у кого. И без таких вопросов о юноше теперь заговорили, что он "совсем тронулся умом", а ему не хотелось злить односельчан, уже один раз едва не отобравших его жизнь.
   Теперь, после материнской притчи, воспоминания о дне странной прогулки снова стали яркими. Значит, он видел то место, где в незапамятные времена погибло множество людей, а потом бушевали страшные пожары? Тогда неудивительно, почему было таким ужасным небо над пустошью: оно привыкло затягивать в себя туман, которым становились убитые, сгоревшие в пламени...
   Отпустив стадо пастись, Эфий уже хотел было умоститься меж двух стволов Расщепленного Дерева у оврага и начать вырезать из податливой, размоченной в воде кости фигурку козы, как вдруг понял, что происходит странное. Это он краем глаза уловил стремительное движение над ближней грядой скал, и совершить такой быстрый полет птице было бы не под силу. Прижавшись к коре в надежде стать невидимым, пастух впился глазами в округлый и явно тяжелый, даром что завис в воздухе, предмет цвета звезд. Только что мчавшаяся с немыслимой скоростью махина теперь неуклюже покачивалась над макушками овражных деревьев и была почти вровень с притаившимся между стволами Эфием - очень близко. Юноша понял, что жестокие духи пришли за ним и его народом. Всё, как и говорили Старшие. Лодка, переносившая духов, превосходила по размерам все стойбище солнцескалов, и никому не под силу было бы выдолбить такую руками, без колдовства.
   Постепенно сминая собой лес, лодка цвета звезд усаживалась на землю в сыром овраге. Духи хотели укрыться подальше от человеческих глаз, чтобы напасть внезапно, это было понятно. Эфий и от понятного-то не привык ожидать блага, а что уж толковать о необъяснимом? Конечно, если эти духи злые, то они нападут и уничтожат всех его сородичей.
   Однако вопреки страху и порыву бежать с предупреждением к Старшим Эфий сполз со своего дерева и, держась кустов, стал красться в сторону приземления лодки. Он напрочь забыл о своем стаде, об оставленном наверху, под корнями, узле с едой, и лишь до немоты в руке стискивал костяную рукоять ножика, годного разве только для вырезания нелепых фигурок.
   Духи покинули свою лодку и, осматриваясь, ходили неподалеку от нее. Эфий залег в ямке, выстланной мхом и затянутой протянувшимся с веток вьюном. Он слышал голоса, но не понимал языка духов. Ужас давил его желудок, но все-таки пастух был готов в любой момент кинуться со своим ножиком на любого, кто напал бы на него, если бы все-таки узнал, где тот спрятался. Ему и невдомек было, о чем говорили "духи" друг с другом:
   - Между прочим, за нами наблюдает местный дикарь!
   - А! Ха-ха-ха! Ну вот и вы заметили. Что ж, в легендах аборигенов добавится россказней о богах. А доктор еще потешался над теориями о пришельцах, помните?
   - Ну как же не помнить! "История -- точная наука, а все эти домыслы и вымыслы о богах со звезд и прошлых цивилизациях - не более чем бред романтически настроенных дураков!". Готов поспорить, что за пазухой у нашего дикаря ржавая ковырялка по типу тех, снимками которых доктор так неубедительно пытался подтвердить свои возражения... Кстати, я ничего не знал об этой части населения планеты. Откуда они? Какой у них строй? Почему не найдены и не оцивилизованы? Непорядок!
   Так беседовали двое довольно молодых мужчин в защитных комбинезонах (разумеется, "цвета звезд"), под которыми скрывалась броня, способная уберечь человеческое тело от чего угодно, разве что не от выстрела в упор из плазменного оружия... Один из "пришельцев" был значительно выше второго. При этом оба что-то фиксировали с помощью небольших мерно гудящих устройств, а неподалеку от них копошились другие люди в таком же обмундировании; те собирали землю и куски дерна в прозрачные сосуды, ловили воздух в пробирки и совершали еще массу бессмысленных с точки зрения оцепеневшего Эфия манипуляций. Звуки их речи он сравнил бы с чем-то вроде блеяния козы, иногда перемежаемого псиным подтявкиванием.
   - Судя по показаниям - вот, сами посмотрите - радиационный фон здесь в норме. Но могу поспорить: здесь что-то явно не слава богу, коллега...
   - Не очень удачно сели. Если бы не та каверна, я предпочел бы исследовать область черной пустыни. Вот где, видимо, уйма загадок...
   - Да и каверна там неспроста, коллега... - задумчиво проговорил тот, что был пониже. - Почему только ее не зафиксировали еще до нас, вот что интересно... Надо было рискнуть... Хотя... пилоту, конечно, виднее. Но здесь что хорошего - лес как лес. Правда, до жути противный. Здесь воняет, наверное, гнилью тысячелетий...
   - Т-ш-ш! - внезапно замер высокий, прикасаясь ладонью к шлему. - А вот это уже похуже нашего дикаря и этой вашей дыры в пустыне!
   - Засекли? - тревожно переспросил низенький, не получивший никаких распоряжений в свои наушники.
   "У злых духов очень большие головы", - немного отстраненно подумал Эфий.
   - Все в глайдер! Возвращаемся на станцию.
   Пастух видел, как духи поспешно забрались в свою лодку, и та, ломая не доломанную при посадке растительность, взвилась в воздух, чтобы несколькими мгновениями спустя растаять в небе. Духи испугались чего-то или кого-то, но чего или кого? Ответ пришел тут же: из кустов высунулась жующая морда маминой козы...
   ...Стойбище солнцескалов давно не переживало такого веселья. Окончательно спятивший пастух привел вечером стадо, почтительно держась за рога старой козы тетки Кайши. Коза была убрана цветами и, кажется, сама удивлялась обходительности хозяйкиного сына.
   Старшие только сурово переглянулись. После подробного рассказа Эфия об увиденных в овраге злых духах Кайша помрачнела совершенно и еще более состарилась: теперь участь сына предрешена. Это было написано на лицах мудрых...
   - У духов очень большие головы! - потрясая пальцем в воздухе, заключил пастух, обращаясь к козе, та согласно мекнула, а Кайша расплакалась и ушла в землянку.
  
* * *
  
   Эсеф, январь 1002 года
   Полотно света, колыхнув застоявшийся воздух антаресовской спальни, пролегло на черномраморном полу, будто расстелив торжественную дорожку для вошедших мужчины и женщины. Затем по приказу первого включились внутренние люстры комнаты. Среди помпезной обстановки на кровати под балдахином неподвижно лежали двое - тоже он и она. Точные копии визитеров...
   - Наконец и вы! - чуть понизив при входе голос, сказала нагнавшая их Александра Коваль, полная энергии и оптимизма. - Сейчас вам приготовят переодеться...
   Равнодушно фиксировал "Видеоайз" происходящее в комнате мертвых хозяев. И чуждую, никогда прежде не звучавшую здесь речь, и странное одеяние гостей...
   Мужчина чуть наклонился над синегубым трупом дипломата Антареса. По лицу его промчалась волна разных чувств - от брезгливости и отвращения до страха.
   - Неприятно смотреть на себя дохленького, дорогой? - со всей язвительностью заметила спутница.
   Александра лишь хмыкнула. Антарес-2 хмуро взглянул на отдаленную копию умершей Сэндэл:
   - Сделайте одолжение, помолчите!
   - А вы меня не затыкайте!
   - Помолчите оба! - вмешалась Александра, раздвигая их и шагая к кровати. - Вам работать в паре, господа артисты, так что прошу этого не забывать и прекратить ваши склоки.
   Сэндэл-2 многообещающе покосилась в сторону Антареса и не преминула возразить:
   - Чтобы мне работать с ним в паре и изображать эту... куклу... нужно будет пройти через множество операций. А мы так не договаривались.
   Коваль, которая злорадно сверлила взглядом безжизненное, но по-прежнему безукоризненно красивое лицо истинной Сэндэл, резко выпрямилась:
   - Все дело в цене, как я полагаю?
   - А вы считаете, что я согласилась на эту авантюру ради идеи и бесплатно? Это не роль в кино, и рисковать здесь придется по-настоящему. Идейные дома остались, в войнушки играть, уважаемая госпожа заместитель форсэлдера! И то, что вы наравне с мужчинами дорвались до этого звания, не дает вам права...
   - О, да заткнетесь ли вы, тупица? Вы только и умеете, что своим любовникам, которые вас чем-то обидели, подсыпать отраву!
   Услышав это, Лже-Антарес протестующее взмахнул руками:
   - Так, а теперь и я требую доплаты! За вредность.
   - Ага, а также за злобность, за жадность и за зависть! - тут же отпарировала Сэндэл-2. - Как вы мне осточертели, я лучше пойду переодеваться.
   Когда она покинула спальню, двойник Антареса, осторожно придвинулся к уху Александры:
   - Она что, правда своих любовников - того?..
   Коваль закатила глаза и с тяжким вздохом призналась:
   - Господи, до чего же вы, властолюбивые трусы, мне надоели! Положа руку на сердце, скажу: здешним мужчинам вы и в подметки не годитесь... Готовьтесь к спектаклю, господин Антарес. От вас ждут многого, господа лицедеи, не ударьте лицом в грязь...
   - Если бы за это давали "Оскара", я бы не сомневался... - и, несмотря на то, что Александра вышла, двойник Антареса в задумчивости вертел руками над головой и продолжал бормотать: - А так... отрава... любовники... Всегда говорил, что все женщины - с-с-стервы, и держаться от вас надо подальше! Амбиции, амбиции и снова ам...
   Ворчание фальшивого дипломата стихло за дверями комнаты, свет погас, отключился и "Видеоайз".
  
9. За что убивают память...
  
   Фауст, взгорье Каворат, "Ничья" земля, май 1002 года
   Нике снился дом и люди, которых она знала и любила. И если бы ей предоставили выбор, она осталась бы во сне. Но выбора не было, а измученная Зарецкая, широко раскрыв глаза, долго не могла вспомнить, где находится. Долго - несколько мгновений, которые для нее растянулись на целую вечность, полную кошмаров.
   Проклятые монахи... Келья-тюрьма. Свирепая боль, мучившая несчастную роженицу почти сутки и опять вступившая в права сейчас - из-за нее-то и проснулась Ника, всю ночь терзаемая схватками. Тут же в памяти ожил и крик того, кто едва не убил ее, прорываясь на свет.
   Зарецкая тихо затряслась от плача. Почему только "едва"? Когда кончится это измывательство над ее обезображенным телом и растоптанной волей? Почему эта чужеродная сущность, столько времени копошившаяся в ней, вчера не убила ее до конца, увенчав тем самым свой триумф? Та женщина, которую Ника встретила здесь, ошиблась: кроме ужаса и брезгливости, внутриутробные движения младенца у Зарецкой ничего не вызывали. Когда она воображала, кем мог быть его папаша, ей становилось тошно: пусть даже если это и не монахи, которых она теперь люто ненавидела, то любой другой чужак казался не лучше них. Впрочем, как и сам издевательский способ, к которому ее принудили...
   Серый вошел бесшумно. Как всегда угрюмо взглянув на Нику, поставил перед нею на табурете какое-то варево в убогой миске. Дождавшись его ухода и еще не подозревая о главном открытии, которое ждало ее сегодня, Ника приподнялась на локте. Со стоном закусила губу, когда боль пронзила ее до пят, а после, выстрелив подобно раскаленному гейзеру, вгрызлась в мозг. Перетерпев болевой пик, Зарецкая дотянулась до ложки и, стараясь поменьше двигаться, стала медленно, нехотя, есть похлебку. Если уж выжила после такого испытания, нужно выкарабкиваться и искать способ бегства. Теперь ей не будет мешать слабость, тошнота и удушающе громадный неуклюжий живот. Она не покажет тюремщикам, что набралась сил, а когда они совсем потеряют бдительность, предпримет вторую попытку к бегству. Главное - вернуть свое тело хотя бы в условную норму. О прежнем тренированном состоянии речи уже не шло: мышцы пресса растянулись безнадежно, это она поняла давно, заметив лиловые рубцы на боках, бедрах, уродливо раздутом животе и ноющей груди. Теперь каждый разрыв давал о себе знать разрядом электрической боли. Но ведь раньше с этим женщины как-то жили? Значит, и теперь, чуть погодя, можно будет свыкнуться, прийти в себя и сбежать.
   "А этот, Чужой?" - спросило что-то в голове. Ника вспомнила разговор с той женщиной. Вот и он пожаловал - Животный Инстинкт. Здравствуйте, тебя нам только не хватало!
   Едва она доела и бессильно упала обратно в постель, серый монах материализовался в келье, собрал посуду и бросил через губу:
   - Сейчас принесут кормить. Готовься.
   - Что принесут?
   Вопрос остался без ответа. Лишь коротким презрительным взглядом провинившийся монах выказал свое отношение к женщинам вообще и к отлынивающей от прямых бабьих обязанностей Нике Зарецкой - в частности. Хотя, если та тетка не соврала и на Фаусте живут исключительно представители мужского пола, то откуда этому нелюдю знать о том, чего должны и чего не должны женщины?
   - Тварь! - без энтузиазма прохрипела заточенная вслед серому. - Хоть бы в Содружестве добрались до вас, негодяи проклятые, и взорвали к дьяволу вашу омерзительную планетёнку! Как я вас всех здесь ненавижу...
   Ника снова вспомнила Землю. Как ее водили в Парк Иллюзий в Париже, где отец, проиграв маме в споре День выполнения всех желаний, изображал чародея. "Угодил ли вам недостойный джинн, о, мои повелительницы?" - складывая руки на груди и кланяясь, вопрошал он. А потом все трое хохотали друг над другом. На следующий день мама проиграла папе. И... кажется, тогда они наняли для Ники няню-андроида, сами же куда-то уехали до позднего вечера - словом, это было нисколько не интересно. Зато вернулись они оба весьма довольные.
   Какие прекрасные люди жили в ее родном мире!
   Зарецкая всхлипнула, а память подсунула ей еще одно невыносимо чудное воспоминание из жизни, которой у нее больше не будет никогда. Их последнее свидание с Домиником Лагранжем. Потом они с Феликсом, старшим братом Доминика, отвезли ее в аэропорт, но на флайер Ника все равно опоздала. Увы, братья не могли ждать, спеша куда-то по служебным делам, поэтому, высадив ее, тут же уехали. Чтобы не доставлять им хлопот, девушка решила без звонка Доминику ехать в Москву автостопом. И, к несчастью, подвернулся тот злополучный транспортер, водитель которого, Тибальт, взял ее попутчицей...
   - Нет! - зарыдала Ника, в тысячный раз вспоминая ослепительную вспышку в траве у подмосковной трассы. - Почему я? За что? Кому я делала плохое? За что?
   - Ну, будет тебе реветь! - послышался знакомый женский голос, настолько бодрый и веселый, что это выглядело надругательством над душевным состоянием Зарецкой и совершенно не вязалось с сырым каменным склепом. - Покайся и спасешься!
   Ника обеими руками отерла глаза, и едва спала слезная пелена, взгляд различил ту необъятную тетку, с которой они разговаривали несколько месяцев назад. В дверях, позади неожиданной гостьи, стоял молодой монах, охранник и по совместительству теткин любовник, однако заходить внутрь он не собирался.
   - Смотри, кого я тебе принесла, - женщина шагнула к Нике и положила возле нее серый сверток. - Видишь, какой хорошенький! Здесь такие даже не водятся. А ты ревешь!
   Сверток зашевелился, упруго выгнул спеленатое туловище и недовольно захныкал. Взглянув в лицо малыша, Зарецкая оторопела: это была копия Доминика. Его льняные волосы, голубые глаза, а самое главное - его неповторимый взгляд, в зрачках младенца поразительно осмысленный. Нику что-то приподняло над постелью, мир поплыл, и она провалилась в бездонную темень обморока.
  
* * *
  
   Земля, Италия, май 1002 года
   Перед Фредериком Калиостро в воздухе развернулась голограмма. Лицо Джоконды Бароччи приблизилось к камере:
   - Синьор Калиостро!
   - Да, Джо? - отец Дика даже не отвлекся от своих дел, продолжая изучать что-то в линзе.
   - Синьор Калиостро, событие чрезвычайной важности. Мы в Испании, я сейчас буду у вас.
   - В двух словах, если можно.
   - Мы перехватили SOS. Это Эмма Даун-Лаунгвальд. Она ищет выход на спецслужбы.
   Фредерик усмехнулся:
   - Приезжайте, Джо. Приезжайте.
   "Черные эльфы" ворвались к своему шефу менее чем через час. Калиостро-старший присмотрелся к своей ученице. Она выглядела так, как выглядит человек, больной хронической бессонницей. Ожесточенно горящие глаза, серые веки, резкие черты лица, тени на щеках... Измученным казался и Чезаре, который то и дело с тревогой косился в сторону начальницы. Будь на их месте кто-то другой, Фредерик не стал бы тратить свое время на выяснение причин. Но...
   - Молодые люди останутся в зале, а мы с тобой, синьорина, пройдем в кабинет... - И, уже в кабинете, понизив голос и покончив с официозом: - В чем дело, Джо? Ты что, бросила спать? Это не дело. Мальчишку не вернуть, но так нельзя...
   Она вскинула на него глаза:
   - Откуда вы...
   - Свой темперамент, синьорина, ты даже под скафандром не спрячешь. Всё, шутки в сторону. Сегодня же к Вилкинсону на прием - и неделя на восстановление. Думаешь, мне его не жаль?
   - А вам бывает кого-то жаль? - в голосе Джоконды прозвучала не свойственная ей неуверенность, как младшей перед старшим.
   Калиостро тихо засмеялся и резковатым жестом прижал ее к своему плечу:
   - Ну почему умные люди иногда бывают такими дурными, а? Сколько живу, всё не могу понять. Ну, давай, выкладывай свои срочные донесения...
   Подавив грустную улыбку, Джоконда отстранилась на "служебное расстояние" и опять стала предельно серьезна:
   - Сегодня квадро-структура Саймона сообщила о перехвате сигнала. Сам сигнал был несколько странным: большой диапазон, но интенсивность низкая. В общем, по этому "шепоту" Саймон все равно расшифровал источник. Катер довольно близко, в пределах Солнечной системы. По-видимому, неподалеку от Шелкового Пути, чтобы в случае опасности нырнуть в гиперпространство и замести следы... Это Эмма Даун, она пытается достучаться до кого-то из силовых ведомств планеты, но осторожничает. Словом, очевидная просьба о сотрудничестве...
   Казалось, ничто на свете не сможет удивить Фредерика Калиостро, однако после донесения Джоконды он выглядел и удивленным, и озадаченным:
   - Сотрудничестве? С нами?! Что - Эмма?!
   - Да, синьор Калиостро, Эмма собственной персоной. И, кроме того, на запрос Саймона она ответила, что всем нам грозит серьезная опасность...
  
* * *
  
   Клеомед, трасса на Тертый Холм, май 1002 года
   Последние грозовые тучи распугало шустрым ветром, и мокрая от ливня дорога начала переливаться каплями солнца. Тогда все и произошло.
   Из подворотни странной придорожной постройки, перекосившейся и полинялой, выбрызнул мальчишка. Вслед ему летела женская ругань и детские разноголосые вопли.
   Насвистывая беззаботную песенку, с Тертого Холма в сторону города неторопливо вел свою машину биохимик Палладас.
   Молясь о том, чтобы юный болтун Эдмон хоть на секунду умолк, пара Фергюссонов бросала красноречивые взгляды на их нового приятеля Ламбера, с которым они познакомились еще в катере и который имел несчастье быть папашей невыносимого подростка. За рулем сидел Арч Фергюссон, поэтому бросать эти самые взгляды ему приходилось через зеркало.
   Все - клеомедянин, Палладас и сборная команда по болтовне - стремились из разных пунктов к одному перекрестку. Классический пример из учебника по арифметике...
   ...Попрошайка первым заметил гравимобиль Фергюссонов и тут же прикинул, как проделает с ними свой трюк, еще не видя машину Алана Палладаса.
   - Смотри! - что есть мочи заорал малыш-Эдмон, тыкая пальцем на дорогу.
   Арч не дрогнул, однако тормоза, включившись, закрутили гравимашину в скользком водовороте. Не солоно хлебавши попрошайка шмыгнул в заросли на обочине - и поминай как звали. И биохимик Палладас, почти поравнявшийся с перекрестком, растерянно понял: увернуться от столкновения не удастся, темно-фиолетовый волчок-гравимобиль оставит на его кузове не просто легкомысленный росчерк, а отметину посерьезнее. Когда же все всё поняли, время прекратило свой полет; вместо этого оно потекло тягучей липкой массой, где застревали даже звуки...
   Фергюссону хватило мастерства, и встреча не стала последней для пассажиров обеих машин. А вот удар был оглушительным.
   - Черт, черт, черт! - расшвыривая ногами осколки фар, выскочивший из своего автомобиля Фергюссон в раздражении отошел с дороги, закурил и без особенной надежды найти виновника торжества пробежался взглядом по придорожным кустам.
   Возле места аварии сотворилась, как оно всегда бывает, жуткая суета.
   - Да что вы делаете? На гробомобиле, да еще и в здешних трущобах! - возмущенно голосил едва не ставший седым Палладас.
   - Вы заметили этого мальчишку? - Матильда Фергюссон не теряла рассудительности.
   - А вы? - Ламбер Перье охал и размахивал руками, будто обокраденная торговка.
   Физиономия его и бурные чувства раздражили биохимика, отчего тот перешел на въедливый, язвительный и тем еще более обидный тон:
   - А то вы не знаете, что у местных это забава - бросаться под машины?!
   Арч сделал последнюю затяжку, бросил окурок под ноги и втер его подошвой в серый гравий. Его кисть сжали маленькие пальцы. Белобрысый Эдмон, беззаботно приплясывая, присоединился к Фергюссону, утомленный руганью взрослых.
   - Что слушаешь? - Арч хмуро кивнул на его наушники.
   - Чего? - мальчишка вытащил один.
   - Слушаешь чего?
   - А, да так... Нате, послушайте!
   Арч вставил наушник и прикрыл глаза. Легкое скрипичное стаккато разогнало адреналиновый яд.
   - Знакомое очень... Это Паганини?
   Не обратив внимания на уважительную интонацию, с которой Фергюссон задал вопрос, мальчишка радостно кивнул:
   - Ага! Каприччио номер 24. Я тоже на скрипке учусь. Хотите покажу?
   - Нет уж, как-нибудь в другой раз.
   Эдмон остался не по-детски невозмутим:
   - Ну так понятно, что в другой. У меня с собой и скрипки-то нет... О, нет! - и тут он спрятался за Арча.
   Это, раздраженный до предела, к ним несся Ламбер. Прежде всегда элегантный, сейчас француз был встрепанным, как та черная птица на перекошенном заборе.
   - Эдмон, ты сейчас же едешь домой, потому что наказан!
   - За что-о-о-о?!!
   - Тебя просили пристегнуться и заткнуться, а что вместо этого делал ты?
   - Папа, вообще-то...
   Сам от себя не ожидая, Арч Фергюссон вступился за Эдмона:
   - Ламбер, давай по справедливости: если бы не твой сын, мы сбили бы того вымогателя насмерть!
   - Он отвлекал тебя!
   - Нет...
   Оставив их, мальчишка подбежал к Палладасу, который удрученно оглядывал свою покореженную машину.
   - Господин, мне очень нужно с вами поговорить!
   - Со мной? Тебе? О чем?!
   - Дяденька господин, это очень важно, - Эдмон по-хозяйски раскрыл дверцу искалеченного автомобиля и запрыгнул внутрь. - Идите сюда, пока они не смотрят на нас!
   И то верно: Арч и Ламбер спорили о поведении Эдмона, Матильда Фергюссон вызывала аварийку - словом, все были заняты своими делами. Заинтригованный Палладас забрался в салон.
   - Господин Палладас, - по-взрослому заговорил мальчик, и даже голос его погрубел. - Это хорошо, что вы нам встретились... ну, хотя и так нелепо... Надо бы вам знать: Арч - вон он, с моим отцом - и Матильда Фергюссоны на самом деле Риккардо Калиостро и Полина Буш-Яновская. Есть у меня предчувствие, что скоро им очень понадобится ваше ходатайство...
   - Вы кто?! - опешил Алан.
   Но мальчишки уже хватились. Он подпрыгнул, стремительно развернулся, быстро шепнул что-то на ухо собеседнику, а затем пулей помчался к своим. Палладас с трудом сглотнул, потряс головой и присвистнул:
   - С ума сойти - ангелочек!
  
* * *
  
   Клеомед, Тертый Холм, май 1002 года
   ...И когда группы наблюдателей, в числе которых были и Палладас, и пассажиры машины, столкнувшейся с его автомобилем, неторопливой процессией поднимались к вершине холма, прозвучал первый взрыв.
   - И в чем же там снова дело? - устало проговорил Арч-Дик, озираясь по сторонам и не понимая, откуда донесся звук.
   Дорога вилась вокруг холма, создавая прекрасную возможность созерцать панораму внизу. Сейчас, в медленно сгущающихся сумерках, после недавнего дождя, Белая Долина казалась сказочной. Но вот у дальнего перелеска явно творилось что-то недоброе, о чем сообщил вездесущий Эдмон, прикладывая к глазам детский бинокль:
   - Па, смотри, там люди и техника. Что они делают?
   Но вместо блондина ему ответил вытесненный из общего людского потока Алан Палладас:
   - Разве не знаете? А ведь по всем новостям прошло... Это убирают древние захоронения с постройками. Они, как решило местное правительство, не представляют исторической ценности, потому что на Клеомеде не осталось ни одного коренного жителя, а для культуры нашей цивилизации важны только останки нашей цивилизации или известных науке внеземных...
   Мэт-Полина сразу же нахмурила брови:
   - Ну что за... Нет, решительно не понимаю... Не понимаю. Что, именно здесь они мешали, эти захоронения?
   - Ну да, - усмехнулся биохимик. - Именно там проложат короткую скоростную трассу до Эйнзрога, и это старое кладбище мешает ее выправить как надо, вот так-то...
   - Пф... Знаете ли!
   Наконец и Арч-Дик внес свою лепту в беседу:
   - Между прочим, на Клеомеде полно скалистых островов, не обжитых людьми и вообще малоизученных, что уж говорить о никому здесь не нужных погостах? Например, в горах Харана зафиксирован вулкан, еще действовавший пару тысяч лет назад. Вся равнинная часть возле него - выжженная черная пустыня. К примеру, я не так давно беседовал с одним ученым-геологом - собственно, он и рассказал мне о Харане... Так вот, у него своя версия на сей счет. По некоторым признакам он выявил, что тот вулкан никогда не был действующим, а опустынивание произошло по другим причинам...
   - Каким, например? - полюбопытствовал Палладас, охочий до всевозможных шарад и головоломок.
   - Он предложил две. Пустыней та местность стала из-за действий тамошних разумных обитателей. Тогда придется согласиться с тем, что Содружество не первым обжило Клеомед и что на нем, возможно, до недавних пор существовало или по сей день существует коренное население... А вторая... - Дик взглянул на свою напарницу. - Вторая и подавно фантастична. Она заключается в некоем устройстве, которое якобы располагается неподалеку от вулкана.
   - Например?
   - Ну, не знаю...
   - Может быть, гигантский молекулярный распылитель? - в голосе Мэт-Полины явственно прозвучал скепсис, но Алан уже давно понял, что эта парочка лицедействует и что верить сейчас нельзя ни единому их слову или действию. - Который построили очень древние клеомедяне, а? Построили и вымерли.
   - Распылившись?
   - Угу. В мелкодисперсный порошок. Нет, дорогой, не верю я в такие побасенки. И единственно, на что были способны вымершие клеомедяне - это хоронить своих усопших и строить над могилами вот те затейливые домики.
   - Да, моя пумпочка, слушаю и повинуюсь!
   - То-то вот!
   "Смотрите! - понеслось тем временем по толпе. - Проявляется!"
   Никому не было дела до кладбищенских взрывов. Все смотрели в густо-синие небеса, где наливалась огромная, в пять земных лун, неровная планета. Именно сегодня одна из Блуждающих проявлялась во всей красе. Она проходила очень близко к поверхности Клеомеда, вызывая стихийные бедствия, внезапные приливы и другие нежелательные для его обитателей природные реакции. Такое событие случалось раз в триста лет, а посему пропустить его не хотел никто. Как принято говорить со стародавних времен, в этот день на Тертом Холме яблоку негде было упасть. За охраной порядка следило несколько сотен управленцев, в воздухе чуть поодаль, дабы не мешать обзору, постоянно висели медицинские и полицейские флайеры.
   И чем темнее становилось над холмом, тем явственней проступали серовато-бурые горные кряжи на искалеченной метеоритами Блуждающей, тем тоскливее разливался ее лунный свет, так что казалось: подбрось вверх камень - и собьешь ее, близкую, выпуклую, загадочную...
   - Свифтовская Лапута, - проговорил Палладас, в восторге разводя руками. - Настоящая Лапута! Не удивлюсь, если великий сэр Джонатан побывал здесь в своих философских снах!
   И Фергюссоны, несмотря на мастерскую маскировку, выглядели сейчас Диком и Полиной, точно лунный свет содрал с них фальшивый облик солидного господина и его суетливой "супруги", вернул их глазам истинный, только Буш-Яновской и Калиостро присущий блеск. Но другое беспокоило Палладаса, а потому, насмотревшись на Блуждающую до боли в шее, он стал придумывать, как пообщаться с мальчишкой Эдмоном. Ему надо было узнать еще и еще подробнее, однако присутствие Ламбера и "супругов" делало это предприятие невозможным.
   - Могу посоветовать вам, госпожа Фергюссон, прекрасную ремонтную. Очень быстро восстанавливают машины после любой поломки, - чуть пригнувшись к уху Полины, прошептал биохимик.
   Та взяла из его пальцев карточку и мельком прочла, после чего в полной рассеянности поблагодарила.
   - А супруг ваш, господин Фергюссон, случаем не в ВПРУ ли работает? - продолжал натиск Алан, заставляя Буш-Яновскую слегка отодвинуться.
   Вдалеке снова прогрохотал взрыв.
   - Вы угадали, господин... э-э-э... Палладас. Он офицер Управления. Более подробную информацию я не могу, простите, дать... А что?
   Палладас усмехнулся. Умело она ввинтила это "э-э-э". Он-то внешность не менял, в отличие от них, чтобы вот так "э-э-э"!
   - Да ничего. Просто мы с вашим мужем отчасти коллеги: я заведующий биохимическим отделом Лаборатории ВПРУ...
   - Господин дяденька, а вы чернокнижник, да? - коварно уточнил болтливый Эдмон, которому давно уже надоело таращиться в бинокль.
   Мимо них медленно проехала установка, донельзя напичканная аппаратурой для съемок. Дежурные управленцы шли чуть впереди нее и освобождали дорогу, приказывая зрителям разойтись в стороны. Когда шум и толкотня прекратились, мальчишка снова куда-то исчез:
   - Я с ним с ума сойду! - простонал Ламбер. - Наверняка забрался к операторам! Нет, всё, это невозможно!
   Извинившись, он бросился на поиски своего отпрыска. Проводив его взглядом, Калиостро медленно повернул свое, то есть Фергюссоново, грузное тело к Палладасу:
   - Знаете что, господин Палладас, а вы бы оставили нам свои внеслужебные координаты... так, на всякий случай...
   - С преогромным удовольствием!
   И, отдавая Дику свою визитку с переливчатой голограммой в виде поедающего собственный хвост изумрудного змия - древним символом алхимии, ныне используемым как эмблема служителей управленческой Лаборатории, - Палладас нарочно придержал ее, снизив тон почти до шепота:
   - И, пожалуйста, господин Фергюссон, в случае крайней необходимости непременно вспомните обо мне! Непременно!
   А в ушах его до сих пор звучал детский голос с недетской фразой: "Есть у меня предчувствие, что скоро им очень понадобится ваше ходатайство". И тот, кто это сказал, вряд ли преувеличил серьезность событий...
  
  
DER KRIEG. НАЧАЛО...
(2 часть)
1. Пробуждение
  
   Тишина... Я стоял на самом краю пропасти и смотрел вниз. Туда, где в обуглившейся земле среди разбросанных валунов зияла громадная, идеально круглая дыра. И поскольку мне было совершенно точно известно, что этого быть не должно, странные чувства захватывали меня. Таинственное. Пугающее. Важное. Всего лишь шаг...
   Я не успел узнать, что крылось в полости под землей, не сделал последнего шага. Грохот камнепада расколол прежнюю картину безмолвия.
   С противоположной стороны из пропасти на плато выбиралось самое страшное, что могло быть для меня. И вот уже позабыта тайна провала у подножия скалы. Позабыто все, остался лишь я и то, что вот-вот должно было явить себя передо мной.
   Лязгнув подковами, на скалистую площадку тяжело поднялся полыхающий огнем конь размеров немыслимых и немыслимой же мощи. И еще страшней коня был всадник. Враг.
   Тут что-то обожгло холодом мою босую ногу. Не сводя глаз с Желтого Всадника, я нагнулся и поднял ледяную секиру. Едва это произошло, враг взъярил скакуна и с обнаженным мечом понесся на меня. А за спиной была только пропасть, на дне которой притаилась черная необъяснимая дыра...
   Лицо всадника было серым, мертвым и... моим. Венец из шипящих змей извивался на его волосах, а шею охватывало ожерелье воспаленных язв, но истинный ужас был порожден ни чем иным, как подернутым патиной распада моим собственным лицом, без всякого зеркала возникшим передо мной. Желтым штандартом взметнулся и хлопнул на ветру плащ. И мертвый воин ударил. Его раскаленный до багреца меч высек из моей секиры ледяной каскад, и, тая в воздухе, осколки падали наземь горячим дождем.
   Конь поднялся на дыбы, навис надо мной, готовя мне гибель. Я бросился ему под ноги, кубарем проскочил, опалившись, между гигантскими копытами, и направил удар секиры в хребет Желтому Всаднику. Его меч отбил мое оружие: не поворачиваясь, враг защитил свою спину, а я лишь чудом увернулся от копыт лягнувшего коня. Мое тело теряло послушность, будто впадая в покойницкое окоченение.
   Желать двинуться - и быть бессильным это сделать...
   Тогда с победным возгласом Желтый Всадник, ухватив рукоять меча обеими руками, всадил пламенное лезвие мне в грудь. Взрыв моего мира оборвал все, что еще связывало меня с жизнью...
   ...и я пришел в себя; по обыкновению - залитый кровью и неспособный пошевелиться, даже открыть глаза.
   - С возвращением, мой мальчик! - сказал знакомый голос.
  
* * *
  
   Фауст, Тиабару, неподалеку от монастыря Хеала, июнь 1002 года
   Неладно было на душе Квая Шуха. Зачем наставник Агриппа так осторожничал и назначил встречу в заброшенной часовне вместо того чтобы прийти прямо в его монастырскую келью. Растеряв друзей, всех до единого, Квай стал недоверчив и угрюм. Он никогда не признался бы даже себе, что вера его пошатнулась. Какая-то маленькая, незначительная особенность истины никак не хотела выдать себя ему, что-то он не понимал и делал не так. Где-то в его представлениях о мире таилась осечка, но дабы найти ее, надо было сосредоточиться - и молодой монах пребывал в непрестанном напряжении. В чем крылся смысл проверки, ниспосланной ему, когда погиб рыжий Сит, когда признанного виновным Вирта заточили на всю оставшуюся жизнь в страшный Пенитенциарий, когда сгинул длинноволосый Зил, заводила и выдумщик Зил, о котором все наставники отзывались, осуждающе качая головой?! Что хотел сообщить Всевышний ему, Кваю? Да и есть ли вообще Создателю дело до множества людишек, населивших суровый Фауст?
   Где-то рядом только что осыпалась облицовка. Шаги. Дождь припустил, как нарочно...
   - Квай, здесь ли ты?
   И магистр Агриппа встал, озираясь, спустил на плечи капюшон. Квай Шух вышел к нему из-за полуразрушенной стены.
   - Да, наставник, - он хотел опуститься на колено и в обычном приветствии прижать губы к худой руке учителя, однако магистр с тенью досады оборвал его и заставил подняться.
   - Сейчас ты идешь со мной, мальчик. Но заклинаю тебя, не задавай мне излишних вопросов. Ты сам все увидишь.
   - Хорошо, - удивленно согласился Квай, и они пошли.
   Монах думал, что они двинутся к Хеала, но Агриппа свернул к реке и повел его по берегу прочь из городка. Вскоре они вышли за пределы Тиабару, и больше никаких построек не было впереди, лишь невысокие скучные холмы и поникшие деревца разнообразили картину перед глазами. Коли уж Квай дал обещание не выспрашивать, он молчал, но в душе гадал, зачем они делают все это и от кого прячутся.
   - Спускайся и входи за мной в реку, - приказал Агриппа. - Не раздевайся: нам придется глубоко нырнуть, и одежда в любом случае вымокнет.
   - Хорошо, - снова ответил монах.
   Русло, вначале похожее на канаву, расширилось. Земляные берега переходили в скалистые, поросшие мхом, откосы, становились все круче, нависали. Струясь между каменных стен, вода издавала звуки, похожие на человеческую речь. Это было неприятно, еще более неприятно, чем ледяной поток.
   - Сейчас набирай в грудь воздуха, ныряй и плыви за мной, - распорядился магистр. - Не отставай, можно сбиться с пути, а там лишь один грот, где можно вынырнуть, остальные полностью в воде.
   Они нырнули и поплыли. В мутноватой воде Агриппу видно было плохо, да и глаза у Квая с непривычки заболели, а в какое-то мгновение промелькнула шальная мысль: что, если наставник заблудится, и им не хватит воздуха? И все-таки магистр приплыл точно в нужный грот. Они прошли по убывающей воде и очутились в подземной пещере.
   - Отожмем одежду и пойдем дальше, Квай.
   Стараясь не клацать зубами, молодой монах повиновался старому. Ухватывая и выкручивая в четыре руки рясу сначала одного, затем другого, они отжали из ткани воду.
   Путь был долгим и еще более однообразным, нежели по поверхности земли. Темный коридор, освещаемый только лампой, которую Агриппа вытащил из ниши в каменной стене и зажег, то сужался, то раздвигался, то становился выше, то заставлял сутулиться и пригибать голову. Когда проход оказывался совсем тесным, Кваю становилось жутко.
   - Прежде ты был куда более доверчив, - с сожалением проговорил магистр. - Но будь спокоен: мы уже почти пришли. Еще два поворота - и начнутся ступеньки.
   Чувство направления безошибочно подсказывало Кваю, что сейчас они находятся где-то глубоко под монастырем Хеала, но как такое могло быть? Ведь Квай почти двадцать пять лет жил в этих краях и ни разу не слышал ни о какой подземной галерее либо иных помещениях.
   - Теперь слушай меня, мой мальчик. Слушай и постарайся выполнить все так, как я прошу. Не задавай вопросов и ничего не говори о последних шести годах. Вспомни себя в девятнадцать лет и веди себя в точности как тогда. Лучше побольше молчи.
   - Да, конечно, но что...
   - Ты все сейчас увидишь. Твоя миссия очень важна, Квай. Даже не так - она определяющая.
   - Меня будут допрашивать? За какую провинность, отец Агриппа?
   Магистр не сразу понял, а после усмехнулся:
   - Никто не будет тебя допрашивать. Мы пришли.
   Ступени кончились, равно как закончился и сырой коридор подземелья. Странно растворились массивные двери из неизвестного материала, отливающего серебром. Они не просто открылись, а разъехались и утонули в камне обеих стен - правой и левой. А в глаза ударил ослепительный с непривычки свет. Квай застился рукой, Агриппа лишь сощурился. Два монаха поприветствовали их легким наклоном туловища и кивком.
   - Подайте нам сухую одежду, - негромко распорядился магистр, останавливая спутника перед входом в следующую комнату.
   Квай недоуменно озирался. Он никогда еще не видывал столько непонятных, да еще и отполированных до блеска приспособлений, не мог понять, чем выложены ослепительно-белые стены помещения и пружинящий под ногами пол.
   Им принесли переодеться, а мокрые вещи забрали и унесли. В сухом Кваю стало хорошо и тепло, но насладиться ощущениями не давала занозливая мысль о грядущем допросе.
   Тем временем Агриппа повернулся к одному из служителей, одетому в светлую, почти белую рясу:
   - Что ж, можно уже войти?
   - Конечно, брат Агриппа, тем более он уже спрашивал о вас.
   - Проснулся?
   - Как обычно: ровно в девять.
   Агриппа в рассеянности покивал и, взяв Квая за плечо, увлек за собой. За дверями была еще одна лестница вниз, а потом...
   Квай не заметил, куда подевался магистр. По-видимому, тот просто отступил, когда у молодого монаха от удивления округлились глаза, а пробивающиеся сквозь кожу на выбритой голове волоски отвратительно закололи, словно в ознобе.
   Тот, из-за кого он замер, тоже растерялся. Но у того, второго, лицо было готово к радостной улыбке. Чуть помедлив, он кинулся к Кваю.
   - Зил? Зил, ты?
   - Да, но теперь мне сказали, что я ношу другое имя! - крепко обняв друга, заговорил сияющий Элинор, а Квай стоял и гадал, как попала в его густые темно-русые волосы паутина седины, а между бровей - морщина страдания, так и не изгнанная улыбкой.
   - Да, - вмешался наконец Агриппа, - после... гм... такой болезни выздоровевший обретает вторую жизнь, а это значит, что ему должно быть подарено второе имя. Квай, твоего друга теперь зовут Кристианом...
   - О... как Основателя... - выдохнул Квай, не сводя глаз с очень повзрослевшего Элинора. - А чем...
   Он хотел спросить, что за болезнь случилась у приятеля, но холодный сверлящий взгляд Агриппы остановил его на полуслове напоминанием о зароке.
   - Квай, я не могу даже найти слов, как рад тебя видеть! - признался Зил-Кристиан. - А меня вот держат в четырех стенах и даже не хотят рассказать, что произошло за время моей болезни и как я здесь очутился.
   Краем глаза Квай Шух увидел, как потупились монахи в светлых рясах и вспомнили о своих делах. Что-то было не так. Что-то, кроме внешности, изменилось в самом Элиноре. Он как будто... как будто... Словом, он был похож на Вирта Ата, когда тот убил в поединке рыжего Сита. Пробитый насквозь, пригвожденный невидимым клинком к столбу собственной вины...
   - Мне-е-е... доверили... - медленно протянул Квай, все с большей уверенностью чувствующий вину друга, - младших...
   - Ты уже почти наставник? И я все пропустил, когда свалился с этой хворью...
   Понизив голос, Квай Шух разочаровал друга:
   - Это не так интересно, как ты думаешь.
   - Как я думаю? - заулыбался Элинор. - Да ты садись, садись! Вот здесь меня лечат, видишь?
   Возле постели Зила-Кристиана стояла странная кровать с серебристыми ножками, высокая, узкая и на колесиках. К ней были привешены непонятные приборы, и точно такие же стояли у обычной кровати в изголовье. Слева, встроенное в стену, переливалось фальшивыми красками обманное окно. На картине, которую оно собой представляло, вдалеке высились стены неизвестного монастыря, и башни его вонзались в пушистое белое облако. Одним словом, ничего, что можно было бы счесть правдой: ни облаков таких, ни цветастых изысканных строений, ни синего неба никогда не видели здесь, на вечно пасмурной планете.
   - Ну и как я, по-твоему, думаю? - продолжал Зил, не обращая внимания на то, что и Агриппа перебрался поближе, сел за стол и, прислушиваясь к ним, сделал вид, точно читает. - Мне вот кажется, что должность наставника - это именно то, что тебе больше всего подходит. Ты всегда был жутким занудой, Квай!
   Они засмеялись. Квай почесал макушку, а Элинор проследил за его рукой.
   - Ты неудачно срастил запястье. Сустав твой тоже еще болит, и...
   - Верно... А ты... - взгляд Квая метнулся за спину Зилу-Кристиану, где Агриппа спешно приложил палец к губам.
   Но Элинор и сам замолчал. По его растерянному лицу было видно, что он пытается что-то вспомнить, и не может.
   - О, Всевышний! - прошептал он, прижимая кулак к губам. - Подскажи, откуда мне это известно?!
   "Но как все это странно, нелепо... - метнулось в голове у Квая. - Зачем я понадобился им, если Агриппа теперь и слова вставить не дает... Как странно"...
   - Помнишь того мальца, который ходил за нами по пятам? - Кваю показалось, что эта тема будет и безобидной, и куда более интересной. - Веснушчатый и любопытный...
   Кристиан Элинор пусто взглянул сквозь него, очнулся:
   - А?
   - Тот мальчишка, который просился с нами на вылазки...
   - Оболтус... Помню, - в свинцовых глазах снова ожила улыбка, посветлело.
   - Ну так вот, я у него наставник. Теперь он поубавил пыл и растерял свои веснушки, но совсем недавно спрашивал у меня о тебе... Я сказал, что ты нездоров... Нет, все, я не могу так больше! Прости, Зил, мне нужно... дела монастыря зовут... Простите, отец Агриппа.
   Квай встал и попятился к выходу. Вранье поедает сердце и душу, и кажется, что ты валяешься в отбросах. Он так не мог. Их так не учили. Зачем все это представление?
   - Квай! - Элинор поднялся и протянул к нему руку. - Ты заглядывай ко мне!
   - Да, нам пора идти, - решил спасти положение Агриппа.
   Он быстро шепнул что-то белорясным монахам и повел Квая Шуха к выходу. Квай успел заметить, что монахи о чем-то заговорили с Элинором, и все они улыбались.
   - Отец, что с ним? Он не в себе? Что с ним произошло? - зашептал он, когда двери за ними наглухо задвинулись.
   - Квай, послушай... О том, что видел здесь Кристиана, ты никому не должен говорить ни при каких обстоятельствах. Но это ты уже понял, как я вижу.
   Квай кивнул.
   - Кроме того, теперь он действительно Кристиан, это имя для него почти привычно. О Зиле Элиноре нужно позабыть. Шесть лет назад он попал во Внешний Круг... - Нетерпеливо отмахнувшись в ответ на изумленное восклицание молодого монаха, от которого все это скрывалось, Агриппа продолжал: - Там жестокий и страшный мир, Квай, и Кристиана едва не убили...
   - Кто? - глухо спросил Квай, ощутив волну негодования, прилившую в грудь.
   - Какой смысл называть тебе имена, если ты все равно их не знаешь. В любом случае эти люди уже наказаны или вот-вот будут отвечать за свои действия, это вселенский непреложный закон. Но меня беспокоит судьба моего мальчика, а не их. Кристиан был тяжело ранен. Мы вылечили его...
   - Но почему он такой? Как он поверил в эту историю с болезнью? Он никогда в жизни не болел!
   - Всевышний благоволил нам трижды. Сам Кристиан хотел бы забыть то ужасное время. Мозг его действительно потерял воспоминания о жизни во Внешнем Круге. И, наконец, для верности монахи-целители с помощью Господа нашего сумели полностью перекрыть у него возможность вспомнить. Эти шесть лет выпали из его сознания. Вместо воспоминаний о них мы внушили ему, что он пролежал в жестокой горячке, без чувств...
   Квай в ужасе не верил своим ушам. Такого не могло произойти с Зилом! Но смерть рыжего Сита - случилась. Все, в том числе самое страшное, могло произойти, и произошло...
   - Почему вы сразу не сказали?
   - Необходима была твоя искренняя радость. Смог бы ты быть столь же открытым теперь, когда узнал все?
   - Не знаю. Возможно. Я... не решусь его увидеть... в ближайшее время...
   - Да, но иногда придется это делать. Нелегко это будет, однако прими как испытание, мой мальчик. Нам больше не на кого рассчитывать, ведь из его лучших друзей остался только ты.
   - А зачем его скрывать теперь, когда те, кто хотел его убить, наказаны?
   Они подошли к выходу в подземный коридор.
   - Нет, не все. Пока не все. И они обязательно узнают, что он жив, если слухи о сегодняшней твоей встрече с Кристианом просочатся на поверхность. Доверься мне и прими то, что тебе не нужно знать всего. Кроме того, всей картины не знаю и я, потому не возьму на себя грех лжи по неведению.
   - Хорошо. Но чем я помогу ему? Я готов...
   - Пока ему нужно лишь общение с ровесником, с близким по духу. Выпустить его наверх нельзя.
   - Зил... э... Кристиан сбежит. Вот увидите - сбежит! Я его знаю!
   Агриппа усмиряющее коснулся его плеча:
   - Не сбежит. Мы позаботимся об этом...
  
* * *
  
   Фауст, Тиабару, июль 1002 года. Из записок Кристиана Элинора в напоминание себе же
   Двадцать один день назад ко мне приходил Квай, но с тех пор он не появлялся. Я скучаю по друзьям, и еще не дают покоя эти годы, бесследно выпавшие из моей жизни. Так бывает: монахи-целители, братья Граум и Елалис, снабдили меня старыми книгами по медицине, и в них я прочел о подобных случаях забвения. Это очень интересные древние манускрипты. Благодарить за них я должен свое странное предчувствие, из которого стало понятно, что я расположен к врачеванию. Только ради него по приказу отца Агриппы мне доверили драгоценные книги.
   Замечу, что не раз и не два ловил себя на мысли, будто уже знаком с прочитанным. И не просто знаком, а знаком практически.
   Пишу это, чтобы зафиксировать. Вдруг провалы в памяти повторятся?
   Сегодня мне пообещали работу в мортуриуме. Я уверен, что умею. Но все равно сомневаюсь.
   . . . . . . . . . . . . .
   Я умею. Передо мной был труп одного из скончавшихся от старости монахов. Под наблюдением братьев-целителей я произвел вскрытие. То, как они переглядывались, дало мне основание считать, что я справился со своей задачей и даже преуспел. Брат Елалис отныне вызвался меня обучать своему искусству, а ему ведомо очень много, и для меня это огромная честь...
   . . . . . . . . . . . . .
   День не слишком задался. Во сне снова был бой с Желтым Всадником, опять проснулся в крови, теперь лежу, сильно болит бок. Но заживает. Надеюсь завтра продолжить занятия с Елалисом в мортуриуме. Читаю работы доктора Ганемана по-прежнему с ощущением, что уже знаком с ними, и неплохо.
   Найти бы и мне противоядие от забывчивости!
   Может быть, пока я был в горячке, кто-то из монахов читал надо мной вслух эти книги? Наверняка загадке есть простые объяснения. Но как объяснить память пальцев? Я не знаю. Иногда мне страшно, а молитвы хоть и помогают, но ненадолго.
   . . . . . . . . . . . . .
   В одной из книг попалось слово "радуга" и описание того явления, которое она собой представляет. Невероятно, но я видел радугу.
   Чувствую себя увечным, как будто мне что-то отрезали. Я счастлив, но все же мне чего-то немного не хватает. Кстати, со словом "радуга" у меня ассоциирован взгляд чьих-то глаз. Кажется, это бархатно-карие глаза, и в них безнадежность. Помню это не умом, а... Не знаю, как будто воспоминание живет в груди, а не в голове...
   . . . . . . . . . . . . .
   Болезнь дала осложнения. То, что прежде, еще в ранней юности, мне давалось легко, сейчас преодолеваю с трудом. Чем еще, как не осложнениями, объяснить несколько вещей:
   1) начиная медитацию, понимаю, что нахожусь вне своего тела и даже могу посмотреть на себя так, словно я - посторонний, и чувства очень реальны;
   2) если иду дальше, то что-то уводит меня в глубь некоего мира, а там я впадаю в невообразимое состояние, отчасти знакомое, но похожее на смерть;
   3) после этого прихожу в себя, но в течение дня не могу отвлечься от ненужных мыслей и желаний, от которых с легкостью отделывался с тринадцати лет.
   Меня это не столько беспокоит - буду откровенен, ощущения скорее приятны, чем наоборот - сколько мешает, отвлекает и не дает сосредоточиться на изучении книг. Решил какое-то время не медитировать.
   . . . . . . . . . . . . .
   Сегодня занимался в глухом дворике за монастырем. Со всех сторон заплесневелые стены, а подниматься туда из моей новой кельи на поверхность земли нужно по восьмидесяти четырем ступенькам. Я нарочно стараюсь все считать и запоминать, иногда забываюсь и делаю это вслух. В этом случае братья-монахи смотрят на меня как-то сокрушенно.
   Спросил отца Агриппу, когда мне можно будет вернуться в Хеала и понял, что по непонятным причинам он не хочет, чтобы я когда-нибудь туда попал. Все это меня очень тревожит. Сидеть сложа руки не приходится, но ощущение, что я теряю время и мне нужно быть не здесь, проходить не желает...
   Пока думал обо всем этом во время гимнастики, успел заметить, как в небольшую щель над дверью впорхнула птаха. Здесь все серое, и птаха серая. Впорхнула и затихла. Я решил в следующий раз прихватить ей чего-нибудь поклевать, а когда, уходя, наклонился в проеме, она вдруг бесстрашно выскочила из своего убежища и уселась почти у моих ног. Она вертела головкой и явно разглядывала меня черными крапинками глазок. Засмеялся. Да и кого ей здесь бояться, в самом деле, что это я такое подумал? Птаха звонко чирикнула и суетливо встряхнулась.
   - Ну и что?
   Мне почудилось, что она чего-то ждет от меня. Заглянул в щелку, где было ее гнездо, и сразу увидел несколько белых маленьких яиц. Да, странная птица.
   Еще раз прочирикав, она взвилась в воздух и улетела за монастырскую стену. В тот миг у меня слегка закружилась голова, будто это не она, а я сам только что проделал в воздухе несколько веселых кувырков. Напоследок взглянул на гнездо и спустился в келью. Мысли об этой птице и ее выводке возвращались все время, пока я с братьями работал в нижнем инкубаторе. Еще не рожденные младенцы, будущие монахи, напоминали мне птенцов, прячущихся до поры в скорлупу. А потом пришел Агриппа и сказал, что завтра я должен пройти обряд крещения.
   . . . . . . . . . . . . .
   Думал, что это меня будут крестить, нарекая новым именем, но все иначе. Крестить, как оказалось, должен я. Какой из меня...
   Рассуждать не стал, покорно переоделся в лиловую рясу Агриппы и отправился за макросом в молельню. Хорошо помню, как крестили меня самого, помню тот яркий, полыхающий отсветами факелов макрос. Он качался надо мной, а мне впервые было страшно от холода и повисшей в воздухе торжественности, которая так и грозила обвалиться на меня, и так ничтожного. Надо же: это помню до мелочей, а шесть лет назад...
   Аналой был пуст, но я знал, что это принципиально аккуратный брат Граум прибрал крестило в ящик тумбы. И точно. Однако же кроме золотого макроса в ящике холодно сверкнул второй, в точности такой же, но... серебряный. Никогда в жизни мне не доводилось видеть подобное.
   - Что это? - почувствовав спиной Агриппу, спросил я.
   Учитель стоял в дверях молельни и с печалью смотрел на меня.
   - Зачем нужен серебряный?
   - Идем, Кристиан, пора начинать обряд.
   За его спиной возникли братья Граум и Елалис. От меня что-то скрывают? У них был такой таинственный вид, что я не удержался и спросил:
   - А что же это вы не в парадных рясах, братья?
   Они переглянулись. А я-то решил, что выдал искрометную шутку и уже готов был захохотать над нею.
   Перешли в крестильню, все в тех же факелах и с тою же суровой торжественностью, от которой у меня всегда начинались кислотные колики в животе. Теперь и мне придется стать невольным экзекутором ни в чем не повинного маленького послушника. Понадеялся, что он не обладает такой ретивой памятью, как у меня. Может, за нее я и расплатился шестью годами забвения, а теперь пишу на этих клочках старой бумаги всякую чепуху, лишь бы не забыть все снова.
   Цепочка макроса пощипывала запястье, цепляясь за волоски. Пришли переодевшиеся в лиловые рясы Граум с Елалисом. Агриппа отчаянно молился, забыв не только о нас, но и обо всем мире. Покорно ждал, когда принесут. Мне будет уже не впервой видеть младенца, скольких я своими руками вытащил в срок из их прозрачных инкубаторских коконов. Но, признаться, боязно было сказать или сделать что-нибудь в нарушение традиции: в первый раз все же, а послушник я был еще тот...
   Агриппа очнулся и вышел из крестильни. Тихо потрескивали факела и переминались с ноги на ногу братья-целители.
   Младенец был странным. Он оказался гораздо старше, чем те, которых обычно проводят через обряд. Он уперся в меня взглядом взрослых голубых глаз и перестал плакать. Никогда не видел таких белых волос, как у него. Они были белее наших рабочих ряс!
   Но все это ничто по сравнению с тем, что я почувствовал. Страх. Но не тот, что был у меня во время крещения - мои переживания в сравнении с его совершенно поблекли. Ведомый любопытством, я представил себя им и едва не рухнул на пол в агонии.
   ...Давящая теснота, в которой нельзя двинуть даже пальцем или вздохнуть. Меня перемалывает, будто жерновами, но не до смерти, только до боли. И позвоночником я чую: если сейчас же не вздохну, мне не выжить. Умираю, но меня оживляют, и я могу дышать, но в груди пламя. Знаю, что вовеки не забуду этот безграничный жестокий страх, где я был один и ничего не понимал, ничего не чувствовал, кроме смятения и удушья. Засыпаю, но все время просыпаюсь, кричу, туго обвязанный какой-то тканью, напоминающей мне тиски, в которых я недавно погибал. Меня снова усыпляют, мне снится все тот же сон...
   - Брат Кристиан!
   Это Граум. Встряхнул за плечо, ибо я застыл над люлькой и ничего не говорил. Мальчик по-прежнему смотрел на меня взглядом старика, видевшего смерть. За что его мучили? Что случилось с этим ребенком?
   Вместо вопросов читал молитву и покачивал над грудью младенца золотым макросом. Он, упрямо сжав губы, настороженно следил за вспышками факелов в полированном полукруге из металла, не плакал. Я знал, что ему жутко, но он уже не умел избывать из себя страх криком и слезами. Искалечен навсегда. Навсегда. Нельзя встречаться со смертью так рано...
   Нарек его Луисом. Будущий брат Луис. Зная только букву, с которой должно начинаться имя, я придумал именно это слово, а потом понял, что не придумал, а откуда-то оно мне знакомо. Агриппа не возражал, сказал, что имя хорошее.
   Мальчика унесли, а мои подозрения остались...
   Надо покормить пичугу.
  
2. Бегом по огню в день последний
  
   Клеомед, горы Харана, конец июля 1002 года
   Они пришли за Эфием незадолго до заката. Юноша узнал их, пусть лица сородичей были покрыты деревянными масками, а одежды из звериных шкур - одинаково нелепыми, вывернутыми наизнанку и разрисованными углем, охрой и мелом. Кайша с воем кинулась им в ноги, цеплялась и просила пощадить. Ее подхватили и куда-то увели, но пастух еще долго слышал материнские причитания где-то вдалеке.
   Старший сказал, что такова воля ушедших предков, и его спутники начали бить колотушками в обтянутые дубленой кожей скорлупы от больших орехов пауди. Эфий поднялся. Несколько дней кряду Кайша уговаривала его сбежать, она рассказала, что сородичи хотят принести его в жертву злым духам. Но куда бежать? Все равно если духи голодны, они схватят его, одного, в лесу. Он видел их могущество.
   - Можно мне взять с собой козу? - только и попросил юноша.
   Кто мог запретить последнее пожелание? Старший лишь кивнул ужасной маской.
   Солнце медленно сходило в вечерние покои. Сырой холод брал свое.
   Шли долго. Наконец Эфию стало казаться, будто они держат путь к выжженной земле, что распростерлась у озера, не имеющего берегов. От матери пастух узнал еще тогда, давно, после своего "сна": ни один солнцескал не посмел бы просто так и ногой ступить на обугленную почву. Это место проклято, место обиталища злых духов мира. Только очень важная причина могла заставить племя вернуться в эти края...
   Темнело на глазах. И вот наконец вдали показалась синяя полоска безбрежного озера. Потом - черный лоскут земли. Эфий удивился. Для глаз это место было в точности таким, как привиделось ему во сне, но совершенно другим для сердца. Предчувствие опасности, омута, готового затянуть в неведомый мир, которое испытал пастух после того рокового удара мешком с орехами, сейчас куда-то подевалось. Это было просто мертвое отвратительное место, где даже песок спекся в черное стекло. Ни одна птица не решалась пролететь над ними.
   Старший, наряженный в бурую шкуру, из которой наружу торчали острия копий, наконечники стрел и костяные ножи, сделал знак помощникам. Процессия остановилась. Вожак поднял руки, и от сырой шкуры его на Эфия повеяло смрадом:
   - Пусть злые духи неба и земли больше не гневятся на нас! - громко завопил он, и люди тесным кольцом окружили пастуха с козой.
   - Пусть не гневятся! - тихим, но стройным хором вторили солнцескалы.
   Коза тревожно запряла ушами и мекнула.
   - Пусть пошлют нам много сытной еды и будут благосклонны. Пусть как раньше нерестится в нашем озере рыба, а звери охотно бегут на наши копья и стрелы! Пусть не уходит вода из великого озера! За это мы дадим им одного из наших!
   - Одного из наших дадим мы им, не имеющего рыбьего уха, сладкое мясо! - провыла толпа.
   Эфий закрыл глаза. Сейчас его убьют и бросят здесь. Потом придут злые духи и уволокут его неизвестно куда, и это будет еще страшнее, чем гнить в мокрой земле.
   Коза снова заблеяла и встряхнула коротким хвостом. На нее по-прежнему не обратили внимания, а между тем скотинка что-то учуяла: перестала жевать, нос ее заходил ходуном, в умных карих глазах засветилось любопытство. Поддернув рогатую голову, она устремила взгляд куда-то вдаль.
   Эфия толкнули, снова призывая двигаться. Коза потрусила чуть впереди.
   Когда солнце совсем покинуло этот мир, племя вышло к горе с отвесными склонами, похожей на громадный неприступный пень. К горе с начисто снесенной вершиной. Наверное, удалец, у которого получилось бы взобраться на нее, увидел бы перед собой плоскую круглую площадку шагов в триста от края до края через центр. Что срубило "голову" и выточило столбом базальтовые бока скалы, не знал никто.
   - Там! - старейшина указал в сторону изножья "пня".
   По толпе отчетливо пробежал трепет. Солнцескалам не хотелось подходить к чему-то, куда увлекал их вожак. Однако пастуху послушно скрутили руки и поволокли дальше. Кто-то не забыл прихватить за рога и его козу.
   В густо-синем небе нависал тускло светящийся, испещренный дырками коричневатый шар. Он был велик, но не разгонял темноту. Однако его света было достаточно, чтобы увидеть чернеющую прямо в земле у подножья скалы исполинскую дыру. Она выглядела так, будто стесанная верхушка горы однажды ухнула вниз и, пробив остекленевший черный песок, провалилась в неведомые глубины.
   Коза громко заблажила от ужаса, и ее почти одновременно с Эфием швырнули в бездонный провал...
  
* * *
  
   Где-то на Клеомеде, конец июля 1002 года
   - Инструкцию знаешь? - человек слегка пригнулся, чтобы увидеть в полутьме да из-под нависающих ржавых пластин железа того, кто подошел за ампулой - высокорослого детину с широченной нижней челюстью и глуповатой физиономией. - Только по приказу! Я обязан предупредить каждого.
   Давным-давно заброшенный завод этой ночью ожил. Сотни людей входили в громадные цеха предприятия и, получив то, за чем являлись, таяли без следа во тьме саванны...
   - Давай, не учи, сам знаю! - вяло выговорил визави и с недовольством бросил соседу: - На черта только это нужно?
   Спутник кивнул, посулив объяснить, и тоже забрал ампулу. Когда отошли, он сказал детине:
   - Во имя Мора, прекратил бы ты тупить! Их в сотни раз меньше, но грязные ублюдки перемешали все расы. Только Великие знают, что делают. У нас нет такого, мы чисты, но некоторое время нам надо побыть их двойниками.
   Здоровяк задумался и по окончании речи приятеля пробасил:
   - Так вроде ж у нас и так находят настоящих двойников!
   - Иных и находят, черт тебя дери. Для тех, чьи предки не успели изгваздаться в разврате с грязными обезьянами - находят. А остальных? У? Дошло? Накличешь на нас беду своими глупыми вопросами!
   - Да не хочу я в эту... в обезьяну!
   В возмущении намахнулся он, чтобы со всей мочи швырнуть о ржавый пол проклятую ампулу, но по два охранника вмиг повисло у него на руках.
   - Ты что это творишь, рекрут? - орали со всех сторон. - Зачем тогда совался?!
   А детина буянил и ревел:
   - Да не знал я! Пустите, домой вернусь! Сами обезьянами становитесь! Еще бы в бабу меня превратить попробовали!
   - Ну-ка, пустите умника, - послышался вкрадчивый, но тут же усиленный эхом голос. - И добавьте света, что у вас так темно?
   - Добавить света! Добавить света! Это, сэр, чтобы не вызвать подозрений наблюдателей за спутниковыми данными... Свет же, ну!
   Перед бунтующим детиной возник среднего роста, коренастый и с кусачими голубыми глазками тип, одетый по форме, прилизанный, опасный. Рекрут тут же и примолк, угодив под гипноз въедливого взгляда:
   - Тебе у нас что-то не нравится? Вернуться хотим? Никто не уговаривает, но дорога эта в одну сторону. Ты контракт читал, когда подписывал?.. Впрочем, думаю, это было тебе не под силу, извини, рекрут. Ну так я тебя просвещу. Или, может быть, кто-то еще сомневается? Мы шли сюда, ведомые гением Мора, на благое дело, на спасение человечества. Мы шли сюда жить!
   Он сделал паузу, и поначалу робкие, а после все более воодушевленные возгласы одобрения были оратору вместо аплодисментов.
   - Назад пути нет. В контракте было прописано ясно! - он хлопнул на чугунный станок объемистую папку с пачкой бумаги листов эдак в сто. - Вот копия. Кому было недосуг прочесть дома - можете восполнить пробелы. Деньги, дома - да целый мир теперь будет взамен в вашем распоряжении. А ты, - прилизанный сумрачно глянул на детину, - истерики закатываешь. Или ты сомневаешься в великом учении Мора?
   - Учение Мора безупречно! - скороговоркой выпалил тот и, выпущенный из-под прицела кусачих глазок, расслабился.
   - Вопросы есть, рекруты?
   - Вопросов нет! - ладным хором отозвались люди.
   - Разбираем препарат и разлетаемся! И становиться будем теми, кем прикажут! Продолжайте!
   И свет медленно угас
   - А тебя я записал! - шепнул вкрадчивый голосок прилизанного возле самого уха рекрута-буяна.
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, конец июля 1002 года
   Бедняга Эдмон в изнеможении вытянулся на кровати:
   - Нет, Феликс, этак я окончательно изойдусь на сопли! Придется все-таки рискнуть и топать к врачу, это не шуточки!
   И мальчишку снова скрутил приступ лающего кашля. Ламбер Перье озабоченно потер светлую бородку и нахмурил фарфорово-белый лоб:
   - Как же тебя, черт возьми, угораздило? - в сердцах бросил он.
   Эдмон шумно высморкался в очередной платок:
   - Это пусть он тебя возьмет, болван бездушный! Ты что, не знаешь, как нападают вирусы?
   - Не у всех же родители медики! - съязвил мсье Перье, стараясь не дышать в сторону больного сына.
   - У меня они не медики, но это элементарно и знать должны все! Сначала вирус прикидывается безобидной клеткой организма, такой же, как остальные, и проникает внутрь. Там он начинает с бешеной скоростью размножаться и показывает свое истинное лицо. Когда защита срабатывает, уже поздно, и ты заболеваешь.
   - Нет уж, уволь, я не собираюсь заболевать. Выпей-ка еще жаропонижающего, смотреть на тебя страшно.
   - Папочка выискался! - пробурчал мальчишка. - Да таких папочек...
   Он поперхнулся, но средство, разведенное Ламбером в горячей воде, выпил.
   - Ладно, ты отлеживайся, а мне надо к Фергюссонам. В последнее время не нравится мне все это. Кажется, их вот-вот расколют...
   - Да, пожалуй, круг сужается. Ладно, вали. Если что, я на связи.
   - Лежи уже, дохлятина...
   Эдмон снова откинулся на подушку и с тоской поглядел сквозь обшарпанное и давно не мытое гостиничное окно в набрякшее тучами свинцовое небо. Дождь в городе шел уже третьи сутки. То припуская, то поджидая случая, когда побольше народа поверит, будто непогода закончилась, и решится покинуть убежища.
   Тем временем Ламбер, проехав через весь Эйнзрог - надо сказать, почти без приключений, ежели не считать таковыми пару-тройку попыток оборванцев спровоцировать несчастный случай - очутился в Северном районе города. В том самом, где близ очаровательного лесопарка поселилась чета Фергюссонов - Арч и Матильда, по совместительству сотрудники местного ВПРУ и заодно шпионы по имени Рикардо Калиостро и Полина Буш-Яновская. Но знание последнего факта мсье Ламберу Перье вроде как и не полагалось по сценарию. Мсье Ламбер Перье не возражал. Он просто делал часть своей работы... ну а теперь еще и работы Эдмона Перье, своего так не вовремя заболевшего отпрыска.
   Ламбер взглянул на часы. Совершенно верно: Арч и Мэт вот-вот вернутся с собрания. Именно туда чета Фергюссонов пробивалась долгие месяцы пребывания на Клеомеде, именно через посещение этих "сходок" брезжила возможность пролить хоть какой-то свет на шашни Эммы Даун-Лаунгвальд с предателями в клеомедянском правительстве. Иначе говоря, это была почти секта, правда, в утратившем свое прежнее - религиозное - значение смысле слова.
   "Сектанты" собирались в здании телестудии, в самом тихом и мирном уголке парка. Оппозиционность выражалась пока исключительно толканием возмущенных речей да задушевным перетиранием политических новостей. Ради такой чепухи можно было бы собираться и на скамейках во дворах, играя в домино, шахматы, шашки, потягивая пивко и перемывая кости сильным мира сего. Теперь, когда сообщество утратило своего главного идеолога - Эмму Даун-Лаунгвальд - необходимость посиделок сильно упала. Но "секта" не только не развалилась, но время от времени даже пополнялась новыми членами.
   Сама же Эмма совершила престранный с любой точки зрения поступок: она добровольно сдалась властям Содружества несколько месяцев назад. По ее словам, для этого был веский повод. Мятежная валькирия утверждала, что по крайней мере Эсеф, а быть может теперь уже и прочие планеты, входящие в состав Галактического сообщества под управлением Земли, "заражены" нашествием некой враждебной цивилизации, в планы которой входит полное или частичное искоренение аборигенов этих миров. На вопрос, что же тогда представляет собой эта цивилизация, если никто до сих пор так и не смог прорубить коридор даже до ближайшей Андромеды, Эмма ответить затруднилась. Но свои фантазмообразные заявления госпожа Даун подкрепила подробнейшим рассказом о смерти посла и его жены прямо на территории их собственного эсефовского поместья во время праздника, а также о своем побеге и спасении. Показания начальницы слово в слово подтвердил педантичный Ханс Деггенштайн, сдавшийся вместе со своим командиром. Дисциплинированный материалист, невозмутимый перед лицом опасности служака, он тем не менее с готовностью и даже жаром поведал и о случившемся за год до смерти Антареса - то, что было по завершении операции "Венецианский купец" на Колумбе, когда целый катер с Александрой Коваль и контейнером "оборотного зелья" на борту поглотила некая "черная дыра", причем буквально у него на глазах.
   Президент и ее кабинет на "Лапуте" восприняли известия на удивление серьезно. Отсутствие фактов, которые могли бы хоть как-то нейтрализовать голословие панических сказок оппозиционерки Даун-Лаунгвальд и ее приспешника, ни Ольгу, ни ее советников не смутило. Страшные предостережения нужно было проверить - и либо исключить, либо подтвердить и начать принимать меры.
   Соответственно изменилось и содержание приказов, которые шли с Земли Фергюссонам и Ламберу Перье. Впрочем, первые пока не догадывались о том, что их приятель-блондин - тоже посвященный.
   Сегодня все должно было разрешиться. Словно внасмешку над побасенками Эммы, на Клеомед прибыл посол Максимиллиан Антарес собственной персоной. Живой, вполне бодрый и даже в сопровождении обворожительной спутницы, в которой едва узнавалась Сэндэл Мерле: вероятно, так ее изменили очередные пластические операции.
   Об их прилете сегодня сообщалось во всех новостийных сводках, там же транслировались кадры посадки эсефовского катера на клеомедянский космодром, высадка пассажиров, переход Антареса и Мерле к флайеру с почетным эскортом. Встречал их не кто-нибудь, а сам мэр Эйнзрога со помощники.
   Когда этим же утром Ламбер связался с земным руководством и испросил инструкцию о своих и малыша-Эдмона дальнейших передвижениях, непосредственная начальница в некотором замешательстве велела им наблюдать за действиями посла и Фергюссонов. Она подразумевала, что выполнять приказ напарники будут, как обычно, вдвоем - Перье-старший и Перье-младший. Но Эдмон, как назло, схлопотал не то простуду, не то вирус и слег с насморком, ужасным кашлем и дикой температурой. Эксплуатировать детский организм, грубо накачав его медикаментами, было бы жестоко, и Ламбер решил отдуваться за двоих в одиночку.
   Итак, было уже семь вечера по местному времени. В салоне машины тихо лопотала минимизированная голограмма, повествуя о погоде различных районов Клеомеда. Где-то нещадно палило солнце, где-то готовился к извержению доселе спавший вулкан, а где-то буря и шторм расправлялись с прибрежными постройками и растительностью. А Ламбер Перье, пропуская почти всю информацию мимо ушей, настороженно следил за дверью выхода из здания телестудии.
   И еще ему очень не понравилось то, что у дома. Арендованного Фергюссонами, был припаркован военный фургон с вооруженными до зубов офицерами и солдатней. Единственно, что успокаивало, так это дом жившего неподалеку полковника местного Управления: машина и военные вполне могли приехать ради каких-либо его нужд...
   Ламбер не стал распыляться. Достаточно было и того приятного стечения обстоятельств, что посол Антарес лично прикатил в телестудию на встречу с клеомедянской оппозицией. Для поднятия боевого духа у соратников дипломат прихватил с собой и красотку Сэндэл. Если помнить о любвеобильности мужской части населения этого города, то нетрудно представить, насколько приподнятым и воинственным станет этот боевой дух, когда клеомедяне увидят полураздетую аппетитную писательницу, нежно мурлыкающую что-то в ретранслятор и при этом смачно облизывающую блестящие напомаженные губки.
   Но все же господину Ламберу Перье было до оскомины интересно, как будет выкручиваться Эмма Даун, пустившая "дезу" о безвременной кончине четы Антарес--Мерле?
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, конец июля 1002 года, тот же день
   Дик и Полина, всего пару дней назад прошедшие курс восстановления образа, необходимый им для того, чтобы не утратить "маски" Арча и Матильды, сидели в обшарпанном актовом зале телестудии - убежища сторонников Эммы Даун.
   Среди публики было полным-полно коллег-управленцев, с которыми Калиостро и Буш-Яновской пришлось чуть ли не четверть часа раскланиваться по приходе на заседание. Еще бы: ведь именно по протекции некоторых из них, благодаря их сговорчивости и расположению, агенты земного ВПРУ получили возможность проникнуть на тайные встречи "подсолнуховцев" Клеомеда и даже выведать кое-какие, пока, увы, не особенно серьезные сведения о деятельности общества.
   До сегодняшнего дня все было скучно и бесперспективно. Полина откровенно позевывала и с трудом изображала энтузиазм, если нужно было выразить протест по поводу какого-нибудь решения центрального правительства.
   Сегодня же все было по-другому. Сборище заметно оживилось, в воздухе кружилось ощущение праздника. Настроение толпы почти передалось и тоскующим Калиостро с Буш-Яновской. По крайней мере, адреналин от предвкушения новизны агенты Земли почувствовать успели.
   - Чертовы мутанты, - улыбаясь сидящей через два ряда от них лейтенантше, сквозь полусжатые губы прозудел Дик на ухо Полине. - Каждую минуту только и жду от них какой-нибудь гадости.
   Буш-Яновская многозначительно поковырялась пальцем в изрезанной обшивке переднего кресла и кивнула. Все здание, весь город, да и вся планета в целом имели удручающе упаднический вид. Так бывает, когда некие силы отворачиваются от чего-либо или кого-либо и отказывают в энергии. Клеомед, больной изнутри, походил на безнадежного больного, доживающего последние дни.
   Грянули фанфары.
   Торжественной поступью средневекового глашатая на помост вышел Кандилл Вилен, личность, уважаемая и известная в узких кругах, диктор и организатор всех собраний Общества. Окинув притихший зрительный зал пренебрежительным взглядом из-под тяжелых посиневших век, Вилен провозгласил:
   - Сегодня прекрасный день, друзья мои! Многие из вас уже знают, но для большинства это будет новостью: в этот памятный день мы можем гордиться тем, что нам нанесен визит столь высокопоставленных и известных всему Галактическому Содружеству особ, как господин Максимиллиан Антарес и его супруга, госпожа Сэндэл Мер...
   Голос его тут же потонул в ликующем свисте, овациях и воплях. Чтобы не отставать от всех, Дик с Полиной тоже вскочили, отбивая в рукоплесканиях ладоши и крича слова приветствия. Правда, если бы громкость в зале не была предельной, Дик наверняка расслышал бы скандирование "супруги" и пожалел, что обучил ее некоторым словечкам на американском. Потому что звучало это скандирование отлично от общей массы выкриков:
   - Мерлин, гоу хоум! Мерлин, гоу хоум! - пищала Полина голоском Мэт.
   На сцену вальяжно выплыли дипломат с женой. Антарес слегка поклонился Вилену, одновременно и благодаря за конферанс, и намекая оставить их с Сэндэл на сцене вдвоем, что догадливый диктор тут же и проделал, ретируясь за погрызенный насекомыми темно-зеленый занавес.
   - Я всех вас рад видеть, господа, - негромко заговорил Максимиллиан, а Сэндэл ослепительно осклабилась, сорвав бонус в виде нескольких хлопков. - Жаль. Очень жаль, что теперь мы собрались неполным составом. Увы, но уважаемая госпожа Даун пострадала за наше правое дело и ныне находится в застенках земного контрразведотдела, а вскоре будет переведена в Карцер...
   Буш-Яновская наклонилась к уху Дика и шепнула:
   - Сэндэл сегодня какая-то странная, тебе не кажется?
   - Может быть, ноготь сломала? - предположил тот. - Или зубопротез жмет?
   Подозрений Полины это не развеяло:
   - Да нет. Я хоть сто лет ее не видела, но все равно могу сказать, что ее будто бы подменили...
   Калиостро пригляделся и был вынужден согласиться с напарницей. Если прежде Сэндэл предпочитала оставаться на вторых ролях в лучах влиятельной звезды Антареса, то теперь она, можно сказать, контролировала каждый звук, слетающий с его губ - так, словно была сварливым ревностным кинорежиссером, который требует от артистов зубрежки сценарного текста.
   Но минутой позже они увидели еще более интересное.
   Полина ухватила Дика за коленку:
   - Матка боска, смотри кто!
   К левой рампе сцены подошла Александра Коваль. Сложив руки на груди, управленка-изменница наблюдала за выступлением Максимиллиана с таким же видом, как и Сэндэл. И было похоже, что этот щуплый, некогда харизматичный дядечка чувствовал себя не очень-то уютно под перекрестным огнем этих внимательных взглядов.
   Калиостро покачал головой.
   - Я тоже ничего не понимаю, - согласилась Полина. - Думаю, нам стоит срочно-пресрочно связаться с Эвелиной, минуя Джо и твою тетку...
   - Не уверен насчет последнего, но мне все это не нравится. Позвоночником чую, это какие-то марионетки. Может быть, тогда на Колумбе произошла какая-то утечка паладасовского снадобья, м?
   - Исключено, - возразила Буш-Яновская. - Никакой утечки... гм... если только не считать инъекции, которую сделала себе Коваль, сперев ампулу из шкатулки Сэндэл!
   - Черт! - ругнулся Калиостро хоть и шепотом, но все же достаточно громко, чтобы сидящий впереди него клеомедянин с негодованием обернулся и приложил палец к губам. - Простите, муха укусила! - и, виновато блеснув очками, Дик почесал толстую щеку Арча Фергюссона.
   Выговорившись, Антарес, его жена и поднявшаяся к ним на сцену Александра Коваль удалились за кулисы под бурю аплодисментов. Эти овации заглушали всякие попытки Кандилла Вилена прокомментировать выступление.
   Исчезнув из вида у публики, троица тут же сменила торжественно-самодовольный вид на озабоченность.
   - Они были среди них. В зале, - сказала Сэндэл. - В точности как в сводке, лица те же.
   - Их уже ждут у дома, - кивнула Коваль.
   - Почему изменили план? А если почуют и улизнут?
   - Все под контролем.
   Услышав заверение Александры, Антарес расплылся в удовлетворенной улыбке и заметно расслабился:
   - Ну, как я выступил, девочки?
   "Девочки" переглянулись и тяжело вздохнули, не удостоив его ответом.
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, конец июля 1002 года, тот же день
   Ламбер не сводил глаз с фургона. Сам он со своей машиной занял очень выгодную позицию возле двухэтажного дома, где сейчас шумно справляли какой-то праздник. Гуляли на широкую ногу, по-здешнему, и машин у въезда припарковано было множество. Среди них прокатный автомобильчик мсье Перье выделялся разве только своей скромностью. Но он вполне мог бы принадлежать кому-то из обслуги и вряд ли вызвал бы подозрения даже у самого бдительного управленца.
   Люди из фургона явно - теперь в этом не было никаких сомнений - готовились к захвату. Они намерены штурмовать дом? И вообще, каковы их планы? Прощупать их каким-либо техническим способом Ламбер не мог: все было экранировано; мсье Перье ненароком подумал, а не скрыты ли под куполами ОЭЗ какие-нибудь резервные силы, готовые прийти как из ниоткуда на помощь вэошникам в фургоне? Ламбер пустил было в ход ментальные щупы, но тоже вовремя осекся: среди этих людей была псионичка, офицер-контрразведчица. Благо, она ничего не успела уловить, потому что была поглощена переговорами со своим руководством.
   - Хреново дело, - пробормотал Ламбер, все еще колеблясь и в раздумьях поглядывая на ретранслятор.
   В какой-то момент фургон вдруг исчез из поля зрения. Наблюдатель почти растерялся, но вовремя осознал две вещи: во-первых, они закрылись оптико-энергетической защитой, получив команду боевой готовности; во-вторых, энергии в их стационарном блоке было немного, и ее приберегли на последний бросок, а это значило, что нет никакой засады, только эта группа.
   К гаражным воротам дома Фергюссонов подъехал автомобиль. Ламбер весь обратился в зрение, каждая мышца тела напряглась и застыла.
   Ворота не открывались. О чем-то перемолвившись с женой, из машины вышел Арч-Дик и направился к автораспределителю, чтобы открыть гараж вручную. Свое место покинула и Матильда-Полина. Люди из фургона только того и ждали.
   Сбросив маскировку, вэошники оказались прямо возле Дика. Такой стремительности и слаженности действий Ламбер Перье от местных увальней не ожидал и оторопел. Вырубить без пяти минут майора специального отдела смогли бы не всякие трое военных. А с напарницей-капитаном этого же отдела - и подавно. На Полину оказала очевидное влияние тетка из КРО, это из-за ее пси-парализатора Буш-Яновская рухнула на землю, как подкошенная - ударить ее не успели.
   Ламбер успел заметить, что с Диком перестарались: ему сильно разбили лицо, он был без сознания, когда его волокли в машину. А это означало, что вот-вот он лишится облика, и вся операция уже наверняка накроется медным тазом. Хотя, разумеется, она уже накрылась: чересчур уж уверенно действовали вэошники. Теперь все было понятно. Мсье Перье связался с сыном. Мальчишка проснулся и даже при плохом разрешении голограммы выглядел больным и помятым.
   - План Альфа, - тихо сказал Ламбер.
   Лицо Эдмона вытянулось и еще больше побелело:
   - Ч-черт возьми! Тебя понял!
   Изображение тут же погасло, и мсье Перье сообщил о том, что следует за объектом, уже в пустоту.
   В эту секунду юный Эдмон дрожащими от слабости руками набирал нужный номер. Когда перед ним возник Алан Палладас (тут же его, к слову, признавший), мальчик хрипло сказал:
   - Тебе действовать. Будь на связи с Ламбером.
   Биохимик кивнул.
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, конец июля 1002 года, спустя несколько часов после ареста
   Когда прежде Калиостро попадалась фраза "голова гудела, как колокол", он считал ее ужасным клише. Но теперь никаких других сравнений для того, чтобы передать его самочувствие, ни у него, ни у кого-либо еще не нашлось бы. Если прежде, после отраженного Элинором в самолете "посыла подчинения", череп бедняги-капитана раскалывался, то сейчас мозг именно гудел и вибрировал, все плыло даже перед закрытыми, склеенными засохшей кровью глазами, отчего все внутренности выворачивало тошнотными спазмами.
   Со стоном перевернувшись набок, Дик попытался встать хотя бы на четвереньки. Под ним был холодный гладкий пол, только это и мог оценить сейчас спецотделовец: запекшаяся кровь намертво слепила ресницы. Переворот стоил ему приступа рвоты. Отплевываясь, Калиостро попутно пытался вспомнить, что произошло, и сообразить, где он. Мысли в извилинах носились, как вагончики на аттракционе "Русские горки", и не с большей пользой, чем сами вагончики. От каждого их пируэта Дика снова начинало мутить. Он ретировался подальше от того, что отверг его желудок, и, упершись в стенку, снова лег передохнуть. Лицо болело так, как будто его уже там и не было. Причем, ощупав себя, капитан так и не пришел к однозначному выводу, но по всем признакам догадался, что за время обморока успел обрести свое натуральное тело, уж слишком упитанным был Арч Фергюссон по сравнению с ним настоящим...
   Это полный провал операции. Мало того: неизвестна судьба Полины. Дик не успел увидеть ее пленения, да и полностью прочувствовать свое смог только теперь. Скорее всего, ее тоже взяли - они ведь были вместе. Раз группе захвата удалось подойти незамеченными на такую короткую дистанцию, значит, у них в арсенале присутствует оснащение, доступное только управленцам - соответственно, они с Полиной арестованы местными вэошниками. Но кто их сдал?
   Анализируя неприятные факты, Дик тем временем раздирал слипшиеся ресницы. Он рассчитывал, прозрев, обнаружить себя в "зеркальном ящике" здешнего КРО, куда по обыкновению притащили бы подозреваемого в шпионаже. Но все было гораздо хуже. Клеомедянские контрразведчики не очень-то тратились на оборудование для допросных залов. Местный "зеркальный ящик" вовсе не был зеркальным. Ему куда больше подошел бы эпитет "средневековые казематы".
   Постепенно "Русские горки" останавливались. Затухание головной боли наконец позволило Дику подняться и сесть - правда, по-прежнему на полу: мебели в "застенках" не предусмотрели.
   И тут же, как по команде, в помещение вошла женщина в форме с нашивками КРО.
   - Вас всех, что ли, для контр в одном инкубаторе выводят? - невольно выдал Каиостро, дивясь ее сходству со Стефанией Каприччо.
   Вместо ответа контрразведчица посмотрела так, будто вкрутила ему шуруп промеж бровей. Ого, да она псионик, и к тому же сильный! Справиться с последствиями ее взгляда было нелегко, и Калиостро корчило на полу, как червяка. И все же злая кровь предков-римлян сделала свое дело.
   - Никак вы меня пытать будете? - ухмыльнулся капитан, теперь преследуя единственную цель: как следует выбесить противницу.
   - Вытритесь, - она брезгливо бросила ему салфетку, пропитанную каким-то пахучим антисептиком.
   Медикаментозная вонь вызвала у Дика невольные воспоминания о лаборатории Тьерри Шелла в Нью-Йорке и, следом же, историю со вскрытием клеомедянина-мутанта. Наверное, и у этой девицы где-нибудь на генетическом уровне, а может, не столь глубоко, уже сидят наготове необратимые изменения, вызванные атомием. Ну что ж, ей очень пошли бы небольшие рожки на лбу и длинный тонкий хвост. Она походила на классическую демоницу с картин художников Наследия.
   Калиостро протер лицо, оставив на салфетке густо-бурые пятна крови. Ощупал себя еще раз. Кажется, первоначальные подозрения о переломе всех лицевых костей были преувеличены: пальцы нащупали рассеченную рану поперек правой брови, разбитую - тоже справа - скулу и разрыв на губе. Надо запомнить, что над его многострадальной физиономией так поглумился именно левша, вдруг представится случай поквитаться? А поквитаться с кем-нибудь Дику сейчас очень хотелось. Забурлившая в жилах итальянская кровь взывала к справедливой вендетте. Вид Антареса, который как ни в чем не бывало раскатывал по Галактике, сея смуту и топча жизни и судьбы людей, привел Калиостро в бешенство. Капитан подумал и о смерти Элинора, и об убийстве старухи-Зейдельман, и о едва не взорванном самолете, и еще много о чем, связанном с именем эсефовского посла.
   - Встать! - "Демоница" подошла к арестованному вплотную, ее коленки, обтянутые форменными черными брюками, очутились всего в нескольких дюймах от его носа.
   - Яволь, фрау! Но, может быть, вы подадите мне руку для... - Шуруп снова начал ввинчиваться в переносицу. - Ну нет - и не надо, - почти простонал Дик. - Прекратите свои инквизиторские штучки, лейтенант...
   Опираясь на стену, Калиостро поднялся на ноги. Стоять было невыносимо сложно, как будто весь организм одурел и в одночасье потерял все навыки, в том числе - равновесия.
   "Демоница" оказалась женщиной высокой, почти одного с ним роста. Ну да, на каблуках. Она стояла почти впритык и сверлила капитана взглядом.
   - Ваше звание?
   Калиостро усмехнулся и покачал головой.
   - Ваше! Звание! - повторно отчеканила она, и глаза ее стали наливаться змеиной зеленью.
   - Госпожа лейтенант, а может, довольно разыгрывать тут фарс? Если меня сдали, то неужели я поверю, будто она не посвятили вас в самую важную часть моего досье? Катитесь-ка уже к дьяволу, вы меня достали. И ноги у вас, между прочим, некрасивые. Не носите штаны в обтяжку, они вам не идут.
   Контрразведчика с размаху съездила ему по разбитой щеке, нарочно целя в рану. Дика отбросило на стену, и он едва устоял на дрожащих от слабости ногах, но все же утерся и с удовольствием отметил: слабая сторона противника найдена, брешь в заслоне пробита:
   - Ну не-е-ет, Стефания на вашем месте, мэм, подольше держала бы удар... Так что, боюсь, на Демоницу вы не тянете. Так... нечисть низшего порядка... Плохо вас, псиоников, для контрразведки на Клеомеде обучают...
   Она отступила и щелкнула пальцами. В камеру ввалились двое парней-вэошников, причем у того, который был выше ростом, отчетливо проступали на лице следы вырождения: тупая маска с вечно приоткрытым ртом и пустыми глазами.
   - Не знал, что в местное Управление берут даже горилл-олигофренов! Или это бракованная модель киборга-охранника?
   "Хоть бы этот дебил поскорей покончил со всем этим!" - как-то устало подумалось Дику.
   - Займитесь им, - приказала контрразведчица.
   Кожа на низком набыченном лбу "гориллы-олигофрена" съехала на затылок, волной прокатившись под бобриком коротко остриженных волос.
   - И постарайся не халтурить, - напоследок посоветовал ему Калиостро.
   Первые удары им нанести не удалось, потому что оба они улетели и влипли в стену, даже не успев толком коснуться пленника. Но "Демоница" не дремала и снова применила псионическую пытку. Калиостро зашатался от неимоверной боли, а потом все померкло...
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, дом биохимика Палладаса, конец июля 1002 года
   - Куда ты, Алан? - встрепенулась ассистентка Леана, заметив, что шеф, только что связывавшийся с кем-то по ретранслятору в кабинете, собирается уезжать.
   Палладас и сам еще не совсем четко представлял себе свои будущие действия. Да, связаться с полковником... этим, как его? Лео? Клео? Иллеоклео Па... нет, не выговоришь... Затем... что затем? Все зацикливается на этом Иллеоклео: он непосредственный куратор проекта, над которым Палладас работает здесь уже без малого два года. Алану, съевшему собаку на разных темных делишках и общении со всевозможными темными людишками, полковник показался честным малым. Хотя он и не был в состоянии полностью выговорить регалии и имя куратора, уважение к Иллиоклео он испытывал немалое и знал, что сейчас единственная возможность спасти зятя и Буш-Яновскую - это серьезно поговорить с полковником эйнзроговского СО. Возможность зыбкая, но не полностью иллюзорная.
   - Я скоро, не скучай, детка! - Алан послал мулаточке-колумбянке воздушный поцелуй.
   - Алан! Стой! Я сказала, стой!
   - Что? - удивился он.
   - Ты никуда не поедешь!
   - Леана, малышка, а ты, часом, не надышалась ли каким-нибудь веселящим газом, пока мыла пробирки, а?
   Ассистентка решительно двинулась к двери:
   - Ты остаешься на месте! - прорычала она и заправским жестом извлекла из-за спины плазменник. - Сидеть!
   Палладас медленно, с приподнятыми руками, сел на стул.
   - Ну, хорошо, сижу.
   - Теперь заткнись, я думать буду.
   Алан отвернулся и, скорчив мину, процедил в сторону: "Интересно, чем?"
   Леана металась по комнате туда-сюда, иногда швыряя в шефа тяжелые взгляды. Ничего положительного это не сулило. Палладас догадался, что в итоге из-за своего скудоумия она может прийти к мысли застрелить его. Потому что, скорее всего, Леана - шпионка из Управления, обученная убивать, но мало что смыслящая в биохимии. Ее подсунули ему, как приманку, а он заглотил крючок, облизнулся, да еще и приблизил ее к себе...
   - Слушай, детка. А давай ты положишь на полочку свою пушечку и перестанешь нервничать, а мы поговорим, - с вопросительной интонацией посоветовал Алан. - Мне кажется, что делать две операции одновременно тебе не стоит...
   - Я же сказала - заткнись! Заткнись! - колумбянка почти визжала и в ярости бросилась на него.
   Палладас оказался чуть ловчее, а Леана не рассчитала сил. Некоторое время они боролись с шефом на полу, затем выстрелил плазменник (и тут же перешел в руки биохимика), Алан же вскочил под истошный вопль девицы. Ассистентка кричала так, словно ее резали по живому, и каталась на стене, ухватившись за левую ногу. Только тут до Палладаса долетел запах паленого мяса и горевшей ткани.
   - О, черт! - Алан недоуменно взглянул на ствол плазменника, однако спохватился и снова взял Леану на прицел: девка могла прикидываться.
   Однако дымящаяся в полу под мулаткой круглая дырка от входа луча и ее расположение доказывали, что бедро Леаны было прожжено насквозь и что девушка не симулировала. Палладас невольно поморщился, представив на мгновение ту боль, что она испытывала сейчас.
   - Лежи. Ты сама нарвалась!
   Он побежал в свой кабинет, перебрал несколько флаконов на полке с анестетиками, наполнил инъектор наиболее быстро действующим препаратом и, вернувшись, впрыснул раненой ассистентке наркоз.
   - Поспи, мне пока некогда заниматься тобой. Ты уж извини, - глядя в ее заволакивающиеся туманом глаза, проговорил Алан, а после ее отключки поднялся с корточек.
   Часы неумолимо звали его на помощь Дику и Полине, но бросить раненную ассистентку биохимик тоже не мог. Хоть Леана и дура, но умри она от болевого шока, когда проснется, он себе этого не простит. Даже если курок во время борьбы спущен был не им. А если им, то умрет и он - распылится к чертовой бабушке на миллиарды молекул, и все.
   Кое-как, в меру своих умений и познаний в области медицины обработав ожоги на ноге спящей, Палладас забинтовал ее, словно египетскую мумию: сначала - раны, потом - всю ее. На всякий случай, чтобы не сбежала, если очухается и найдет в себе силы. Словом, большую часть бинтов он использовал как веревку.
   Алана лихорадило. Он чувствовал, что теряет из-за нее драгоценное время. Живы ли там ребята?
   Биохимик снова вызвал Ламбера Перье:
   - Ламбер... Тут... тут произошла накладка. Вот, - он перевел камеру на связанную ассистентку.
   - Во имя всего... кто это?! - изумился Ламбер, которому тоже пришло сравнение с мумией.
   - Э-э-э...то моя лаборантка. Она, видите ли, ранена. Случайно. Вы могли бы ею заняться, пока я...
   - Да. Я сейчас подъеду.
   - Что нового у ребят? Они еще в Эйнзроге?
   - Да. Центральный корпус Управления, скорее всего, в КРО. Точнее сказать не могу. Поспешите, господин Палладас!
   - Я не буду запирать квартиру.
   - Хорошо.
   Алан не помнил, как спустился во двор, как запрыгнул в машину, как связался с полковником СО по экстренному каналу, как назначил встречу.
   Он обнаружил себя сидящим в кабинете Иллиоклео, когда с момента их разговора минуло около сорока минут...
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, кабинет полковника местного СО, конец июля 1002 года
   Полковник был чуть моложе самого Палладаса, с благородной проседью и аристократичной посадкой головы. Поговаривали, будто он в свое время проштрафился перед старухой Лорой Лаунгвальд, и она отправила его в ссылку на эту загаженную планетку. Но, как и подобает гордецу и интеллигенту, Иллиоклео с достоинством принял свою судьбу, а когда Лаунгвальд сместили, не пожелал возвращаться в общество трусов, подхалимов и карьеристов, которые в свое время попустительствовали действиям предательницы Содружества. Впрочем, его отказ был связан еще и с тем, что в эйнзроговском ВПРУ он познакомился с дамой из своего отдела, лейтенантом, и они благополучно поженились; кроме того, здесь он обрел друзей, здесь его ценили. Словом, на Клеомеде нравы были проще, интриг среди управленцев (по крайней мере, до последнего времени) - меньше, а отношения - искреннее.
   - Что случилось, господин Палладас? - тревожно спросил полковник: на Алана достаточно было только взглянуть, чтобы вообразить катастрофу вселенских масштабов, а в досье на него значилось, что биохимик отличается невозмутимостью и не слишком склонен к стрессам, потому как всецело поглощен своей работой. В этом Иллиоклео успел убедиться и во время нескольких непродолжительных встреч, случавшихся по поводу обсуждений проекта. И вот перед полковником как будто посадили другого человека.
   - Прежде чем объясняться, полковник, я мог бы получить некоторые гаранты вашего ко мне доверия? - переведя дух, уточнил Алан.
   - Разумеется! Я как куратор обязан давать вам характеристики перед вышестоящим начальством, и до сих пор, признаюсь, вы заслуживали наивысшей оценки ваших качеств, - несколько витиевато, но ни разу не запнувшись, проговорил управленец.
   - Должен сказать, в местном ВПРУ случилось предательство.
   Иллиоклео нахмурился. Помолчав, он выдал:
   - Это очень ответственное заявление, господин Палладас. Имеются ли у вас доказательства?
   - О, да. Видите ли, я направлен работать в нашем с вами проекте проверенными людьми московского... земного ВПРУ. То есть теми, кто заинтересован не в шкурной стороне дела, а во благе всего Галактического Содружества, как бы громко это ни звучало...
   Алан пристально и оценивающе поглядел в лицо собеседника. Глаза полковника потеплели. Палладас похвалил себя за дипломатичность, ведь ему удалось зацепить главную струнку души патриота-Иллиоклео. Для того фраза о благе Содружества действительно никогда не звучала пафосно: он именно так и жил и бесконечно уважал людей, которые исповедовали его кредо.
   - Продолжайте. Вы не хотите чего-нибудь выпить, господин Палладас? Я заметил, что вы очень взволнованы...
   - Нет, спасибо. Я продолжу, - Алан безнадежно махнул рукой, мол, выпивкой делу не помочь. - Вы не хуже меня осведомлены о том, как обстоит атомиевая проблема на Клеомеде и сколько вертится вокруг дельцов и игроков-политиков, желающих нагреть руки на получении нового топлива...
   Иллиоклео кивнул.
   - В частности, в одной из интриг замешана с одной стороны - небезызвестная Эмма Даун-Лаугнвальд, - (Палладас нарочно назвал ее двойной фамилией, рассчитывая хотя бы на подсознательном уровне воздействовать на благородного полковника, некогда пострадавшего из-за незаслуженной опалы Эмминой сестры; но по крайней мере внешне управленец остался невозмутим, он словно даже пропустил это имя мимо ушей.) - а вот с другой - властьпридержащие Клеомеда, в том числе - силовые структуры. То есть инфекция проникла и в Управление. И давно.
   - Я тоже буду откровенен. Никогда не отличался самодурством и прекрасно понимаю, что далеко не все мои коллеги, в том числе подчиненные, улыбаясь мне, испытывают симпатию. Отдаю себе отчет, что среди них могут иметься предатели. Но у меня нет доказательств. Я даже лично для себя не могу показать на кого-то и внутренне произнести: "Вот это изменник, видишь, Пауль Иллиоклео? Вот это изменник, хотя у тебя нет вещественных улик, чтобы обвинить его!". Не могу, господин Палладас. У меня под носом ведутся какие-то тайные игры, я чувствую это интуитивно, но мои коллеги, как вы сами понимаете, люди весьма неглупые и очень осторожные. Вы готовы назвать имена и представить доказательства? Если нет - давайте на этом и закончим. Готовы?
   Палладас встал, перевел дух, сосчитал про себя до пяти.
   - Я могу назвать людей, которые назовут вам имена и представят доказательства.
   - Кто же они?
   - Фергюссоны, Арч и Матильда.
   - Фергюссоны... Фергюссоны... - полковник потянулся было за линзой, чтобы просмотреть их личные дела у себя на компе, но Алан слегка коснулся его локтя, останавливая.
   - Уважаемый полковник, это бессмысленно.
   - Почему? - недоуменно развел руками Иллеоклео.
   - Потому что это совсем не те люди, за которых они себя выдавали. Короче говоря, я не в курсе всех тонкостей, мне выдали только ту часть сведений, которую я должен был знать для выполнения своей миссии и то лишь потому, что мне удобнее связаться с вами, нежели тем, кто в курсе большего. Как говорится, никогда не клади все яйца в одну корзину.
   - Тогда кто эти Фергюссоны?
   - Офицеры земных спецотделов.
   - И как им удалось оказаться здесь незамеченными и даже втереться в доверие к неким изменникам?
   - Это очень долго объяснять. Я сделаю это позже, если хотите. Могу даже предоставить формулы и некоторые документы, связанные с моими разработками того вещества, которое позволило офицерам с Земли "мимикрировать" под ваших настоящих сотрудников. Между прочим, честных людей, согласившихся сотрудничать и оставшихся на время операции жить в Москве. Вместо них сюда прибыли другие люди в их обличье. И сейчас эти люди схвачены вашей контрразведкой и находятся где-то здесь.
   - Вы не курите? - вымученно, загробным голосом пробормотал Иллеоклео.
   - Нет.
   - Я же тоже бросил, но... - он заглянул в ящик стола и поморщился. - Но как? Как их раскусили? На Земле ведь готовят элитных управленцев! Как они провалили такое задание?!
   - Вот мы и пришли к тому, что среди ваших коллег есть предатели, и они сейчас выбивают сведения из землян.
   - Но если никто из моих коллег не был посвящен в эту операцию...
   - Я и не говорю, что они были посвящены. Иначе Фергюссонов повязали бы сразу после прилета или при первом появлении в этом здании. Их оповестили гораздо позже. Сегодня. Сегодня все и случилось.
   Полковник сжал ладонями и энергично растер виски. Ему стало почти дурно. Самое ужасное, что он не знал, с какой стороны начать распутывать этот клубок и как отыскать лжеФергюссонов, ведь и надземная часть ВПРУ не мала, а уж говорить о подземной, где классически располагались отделы РО и КРО, и подавно не приходилось. Каким магнитом искать эти две иголки в гигантском стоге сена, именуемом лабиринтами контрразведчиков?
   Покрасневшими глазами взглянул он на Палладаса. Биохимик напряженно следил за ним.
   - Мне нужно хоть что-то, что укажет путь, господин Палладас. Иначе я бессилен.
   - Я записал на свою линзу то, что мне сбросил по видеосвязи посредник. Может быть, вы сможете опознать здесь кого-нибудь из своих подчиненных...
   Иллеоклео выхватил линзу у него из рук и погрузился в созерцание.
   - Так, это уже лучше. Сейчас идентифицируем... Хорошо, что осталась запись... Плоховата, но сойдет как вещественное. Там по цепочке можно раскрутить...
   Алану подумалось, что если бы оказалось нельзя, то в ближайшее же время к орбите Клеомеда подошли боевые корабли-ракетоносцы с Земли, и тут бы такое веселье последовало, что чертям на Блуждающих тошно стало... Генерал Калиостро обид не прощает, а если еще учесть, что Президент Содружества - ее ближайший друг, то такая перспектива конца света на Клеомеде была бы не совсем уж фантастической. Ведь эту планетку до сих пор терпели только из-за соблюдения законов Конвенции, в случае же его нарушения со стороны клеомедян все могло решиться не в ее пользу. Клеомед просто смели бы с лица Галактики.
   И тут Палладаса осенило страшной догадкой: если об операции знал только ограниченный круг людей на Земле, значит, в этот круг тоже просочились шпионы. И, возможно, по тому же принципу, что и Калиостро с Буш-Яновской - сюда... Но как? Ведь контейнер с эликсиром полностью уничтожили... или не полностью?.. или не уничтожили? Будь оно все трижды счастливо! Нет, пора уходить от мира. На Фауст! В монастырь!
  
* * *
  
   Клеомед, город Эйнзрог, следующий после ареста день
   Полина лежала на койке в своей камере и глядела в серый потолок. Если ей переломали все пальцы, почти вывернули руки и отбили ребра, то что они могли сделать с Диком? Она боялась думать о том, что его, возможно, уже нет в живых. Ведь вряд ли Калиостро согласился бы выдать хоть какие-то сведения. По крайней мере, изувечен он сейчас до крайности, и если ему не окажут медицинскую помощь - а ее никто здесь не окажет, - он погибнет.
   Буш-Яновская старалась не выходить из состояния, когда все душевные силы направлены на угнетение боли. В сознании она была лишь благодаря этому.
   Их убьют. Они очень много видели на собраниях "сектантов", они знали пофамильно тех, кто вел двойную игру. Удивительно, что их не убили сразу. Вероятно, они были еще нужны для какого-то дела. Или какие-то сведения от них... Или еще что-то, о чем Полина не догадывалась.
   Буш-Яновская перевела взгляд на небрежно перемотанные тряпками запястья. Кровоподтеки шли до самых плеч, а плечи и грудь были вообще одним сплошным кровоподтеком, под которым нещадной болью разрывало перерастянутые во время пыток мышцы. Когда двое громил выворачивают тебе руки, так вот запросто поднимая в воздух за скованные наручниками кисти, словно ты и не весишь ничего, трудно не потерять сознание. В свой облик Полина вернулась после первого же обморока.
   Услышав отчаянный шум за дверью, она попыталась приподняться, но тело не слушалось. По коридору тяжело топали и явно куда-то бежали. Во всем здании стоял беспрерывный вопль сирены. Что там еще могло произойти?
   Буш-Яновская обратилась в слух. С трудом вычленив из какофонии отдельные звуки, капитан успела понять, что речь идет о какой-то серьезной утечке, опасности массового отравления и прочих ужасах, которые постигнут того, кто не успеет покинуть здание и эвакуироваться в безопасное место.
   Ну, теперь-то им с Калиостро точно пришел полный и необратимый конец. Кто в такой суматохе подумает о двух неходячих пленниках? А может, оно и к лучшему.
   Полина закрыла глаза и уже приготовилась просматривать на прощание события из этой своей короткой жизни, когда металлический замок на дверях громко лязгнул. Капитан поняла, что в коридоре все стихло, никто больше не топочет, сирена не "дринькает" противным звуком. В камеру ступило двое мужчин, и по их вполне обычной комплекции Буш-Яновская сразу догадалась, что это не охранники-костоломы. Лиц их, стоящих в светлом проеме выхода, пока было не угадать.
   - Капитан Буш-Яновская? - звучным голосом спросил один из визитеров.
   - Я, - еле слышно просипела она и облизнула пересохшие губы. - Это я, - во второй раз получилось громче.
   - Поля, Поленька, ты идти сможешь? - другой мужчина бросился к койке, тут-то Полина и узнала Алана Палладаса.
   - Не знаю!
   - Давай. Держись.
   Алан хотел помочь Полине охватить их со спутником за шеи, чтобы удобнее было вывести в коридор, но не учел лишь одного...
   - Ру... ки! - она заорала бы, если бы у нее были силы.
   Биохимик отпрянул, в ужасе оглядел ее истерзанное пытками тело и громко выругался:
   - Да что они, совсем озверели, что ли, паскуды?!
   - Господин Палладас, вам придется вынести ее. Я пока вытащу капитана Калиостро, - быстро сказал первый мужчина с благородной проседью в темных волосах и аристократичной внешностью.
   - Полинка, потерпи, девочка!
   Палладас поднял ее, прижал к себе. Буш-Яновская заколотилась от боли и провалилась в обморок.
   - Господин Палладас, мы здесь! - послышался голос из-за раскрытых дверей соседней камеры. - И тут все гораздо хуже...
   Алан прошептал что-то вроде молитвы, слегка подбросил свою ношу, чтобы перехватить покрепче, и заглянул внутрь.
   Своего зятя он не узнал. Это было некое окровавленное существо в разодранной до состояния лохмотьев одежде с чужого плеча, тоже заскорузлой и не поддающейся какому-то определению. Иллиоклео стоял над его койкой и пытался привести в чувство, но сделать это, не прикасаясь, было невозможно, а прикасаться к одной сплошной ране, которую являл собой Дик, не смел.
   - Давайте ваши препараты, Алан. Они должны выйти отсюда самостоятельно, а там будь что будет. Двоих мы не потянем...
   Палладас положил Полину на пол и скрепя сердце вытащил из кармана два инъектора. Руки его дрожали, когда он протянул один полковнику. Сердца искалеченных пленников могли не вынести такую нагрузку, как это вещество, в формуле которого присутствовала изрядная доля адреналина. Однако выбора не было.
   Они почти одновременно опустошили инъекторы. Полина дрогнула сразу и застонала. Дик все еще не шевелился.
   - Поля, потерпи. Сейчас подействует лекарство, и боль уляжется. Потерпи тридцать секунд! Полковник, что там с капитаном? Он жив?
   - Жив, - ответил с койки Иллеоклео. - Сейчас очнется... Ему переломали все ребра.
   Калиостро судорожно задергался и зашипел сквозь зубы. Полковник придержал его за плечи.
   - Дик, - окликнул зятя Палладас, - Дик, я Алан. Мы за вами. Тебе надо встать.
   - Где Полина? Она жива? - пробулькал Калиостро, не в состоянии раскрыть затекшие глаза, и сплюнул кровью.
   - Жива! Вставай!
   - Вставайте, капитан, я поддержу вас, - полковник сцепил руки вокруг его туловища и в один прием поднял с койки.
   - А вы кто еще? - Дик слепо замотал головой, пытаясь угадать в какой стороне от него находится лицо Иллиоклео.
   - Я руководитель спецотдела, полковник Иллеоклео.
   - Ни черта не могу увидеть.
   - Мы вас выведем, вы только держитесь на ногах!
   - Да на удивление держусь. Или вы меня чем-то обкололи?
   - Обкололи, обкололи, Дик! Идем! - Палладас снова уцепился за Полину, которая на сей раз могла двигаться самостоятельно, а Калиостро и полковник в обнимку последовали за ними.
   - Поспешите, нам направо и на лестницу, господин Палладас. Лифт уже отключен.
   - Через сколько рванет?
   - Через семь минут. Успеем.
   Услышав слово "рванет", Калиостро тут же переспросил, что должно рвануть.
   - Капитан, это будет пиротехника для отвода глаз. Лучшего плана по вашему вызволению не намечалось...
   - Как вы вообще нас нашли? - вмешалась Буш-Яновская, обманутая действием препарата, ощущающая бодрость и необыкновенную, уже почти забытую безболезненность в теле.
   - Позже все расскажем, Поля! Позже. Просто у вас есть ангелы-хранители.
   - А до сегодняшнего дня они были в анабиозе? - язвительно уточнила она.
   - Дик, ты как? - не оглядываясь на капитана с полковником, спросил Алан.
   - Выживу - напишу рассказ о зомби... от первого лица.
   - А, ну раз черный юмор из вас попер, значит, точно выживете, ребята.
   - Алан!
   - Да, Поля?
   - Ты мог бы заткнуться?
   - Да, Поля.
   - Спасибо, Поля, - добавил Калиостро, передразнивая интонацию тестя.
  
3. Доминик
  
   Клеомед, город Эйнзрог, квартира, снимаемая Ламбером Перье, конец июля 1002 года
   - Господин Палладас, только вы сможете это объяснить.
   Таковы были первые слова, которые Алан услышал от Ламбера Перье при входе в его дом. После того, как они с похищенными пленниками, скрытые густым облаком дыма от рвущейся повсюду пиротехники, забрались в автомобиль полковника Иллеоклео и на всех парах примчались в единственное место, где землян не додумаются искать, прошло не более получаса, и биохимик до сих пор с содроганием вспоминал те двадцать семь шагов от выхода до машины. Ему не верилось в успех операции, он никак не мог убедить самого себя, что Дик и Полина, судьбы которых еще вчера висели на тоненьких волосках, живы и теперь в относительной безопасности. Правда, действие препарата, который они с полковником вкачали в капитанов, стало сходить на нет, и вскоре бывшие арестанты снова почувствуют адскую боль...
   - Что случилось, господин Перье? Кстати, срочно нужен очень хороший врач для них... а где его взять?
   - Мы с Эдмоном решим эту проблему, - бросая косые взгляды на Иллеоклео, кивнул Ламбер. - Для них приготовлена комната. Я через минуту буду с вами.
   Полковник безропотно повел раненых в указанную комнату, а блондин снова повернулся к Палладасу.
   - Вот, взгляните.
   Он подал Алану линзу и поколдовал в своем компе-напульснике. С содроганием увидел биохимик лежащую в разгромленной комнате "мумию" Леаны. Затем снимающий приблизился, что-то заметив.
   Тело ассистентки ходило ходуном. Казалось, под бинтами кто-то ползает и перекатывается. Менялось лицо, менялся цвет кожи, анатомическое строение.
   - Ох, да это же классическая картина обратного перевоплощения после моей сыворотки! - тихо воскликнул Палладас.
   - Вот-вот. Вы дальше смотрите.
   Тем временем к ним подошел Иллеоклео и шепнул, что ему пора, что его долгое отсутствие во время суматохи может показаться подозрительным и что Палладасу стоит пока остаться здесь, а не ехать к себе домой.
   - Ну, это-то я уже понял... - задумчиво выдал тот, разглядывая и пытаясь узнать громадную, как боевая лошадь, и столь же крепкую женщину средних лет, в которую за несколько минут превращалась Леана. Ничего общего ни с одной своей знакомой в этой даме Алан не находил.
   Пока они с Ламбером общались, в комнату к Полине и Дику проскользнул Эдмон в медицинской повязке, закрывающей нос и рот. В его тонких ручонках громоздилась гигантская коробка, причем тоже медицинского происхождения.
   - Так что скажете, Алан? - еще раз спросил мсье Перье после ухода полковника. - У вас есть соображения, кто это такая?
   - Никаких! Но вы оказали ей помощь?
   - Да, в меру своих возможностей. Затем я вывез ее из вашей квартиры и оставил на скамейке в парке неподалеку от госпиталя. Полагаю, там ею займутся... Но вам теперь заказан путь в те края. Будете законспирированы здесь, нужные вам вещи я вывезу оттуда...
   - А ваши планы?
   - Как только Калиостро и Буш-Яновская станут транспортабельны, нам нужно будет покинуть Клеомед. Всем вместе. И вам тоже. Здесь готовится очень нехороший спектакль по неизвестному нам сценарию, и Земля отзывает нас назад.
   - Вы будете посвящать в это полковника Лео... Клео... черт, никак не запомню его дурацкую фамилию! Он здорово помог нам сегодня...
   Ламбер пожал плечами и уклончиво ответил:
   - Я попытаюсь получить инструкции с Земли...
   По квартире разлился запах медикаментов.
   - Кто это там химичит? - принюхался Алан.
   - Эдмон, конечно, - мсье Перье насмешливо смерил Палладаса взглядом с головы до ног. - Весь в папу. Пожалуй, пора ему помочь.
   Полина почти сразу потребовала рассказать о том, как планировалась операция по их добыванию из казематов. Биохимик поведал, что знал.
   Акцию планировал Иллеоклео почти в одиночку. Ему помогала жена и еще двое очень хорошо проверенных сотрудников СО. В вентиляционные системы заложили специальные дымовые шашки, по кабинетам рассовали какую-то особенно громкую и яркую пиротехнику, имитирующую взрывы. Параллельно по цепочке допрашивались люди, задействованные в захвате землян: сначала те, которых зафиксировал Ламбер в фургоне, затем по возрастающей. Чем дальше, тем больше полковник понимал, что оставаться на Клеомеде теперь, после "проделанной работы", для него и его семьи смерти подобно. На разбирательство уйдет неделя-две, арестованных им предателей отпустят, но за это время они с домашними успеют эвакуироваться.
   Алан все это время находился в кабинете полковника и ждал "время икс". В нужный час он по всевозможным хитрым пересылочным линиям связался с горячим автоответчиком Управления и технически измененным до неузнаваемости голосом наплел заранее отрепетированную чепуху про опасность взрыва и утечки некоего вещества из нижних секторов Лаборатории. То, что такое не исключено в случае нарушений мер безопасности, он, как работник этой самой Лаборатории, знал прекрасно, а насчет взрывов... ну, надо же было им с пленниками выйти под дымовым прикрытием!
   Кашляющий, едва стоящий на ногах Эдмон во время рассказа беспрестанно и очень профессионально обрабатывал увечья капитана Калиостро. На его детском лице крепилось выражение взрослой сосредоточенности.
   - Тебе бы в медики... - не выдержав, сказал мальчику Алан. - Ловкие у тебя руки!
   - Спасибо, мне и на моем месте хорошо, - отрезал Эдмон; тогда Полина с подозрением повернула голову в его сторону, точно силясь что-то в нем разглядеть. - Пап...
   - А? - дуэтом откликнулись Ламбер и призадумавшийся Палладас, потом биохимик осекся, виновато взглянул на отца и сына Перье и развел руками.
   Эдмон хрипло закашлялся и больным голосом продолжил говорить Ламберу:
   - Пап, пока вы мотались по делам, я тут узнал кое-какие новости. И, черт возьми, чую - мы сможем использовать складывающиеся обстоятельства в своих целях...
   Все, даже полуживой Калиостро, у которого после умывания наконец открылся один глаз, уставились на мальчишку.
   - План такой: через неделю, за которую эти двое должны хотя бы встать на ноги, на одном из местных полигонов начнется совместная учебная операция "Будь бдителен!", которую проводят здешние военные из отделов противовоздушной и противокосмической обороны...
  
* * *
  
   Созвездие Жертвенник, планета Фауст, Тиабару, конец июля 1002 года
   То утро у Элинора началось иначе, нежели все предыдущие - из тех, разумеется, что он помнил. Он видел сон, однако это не был тот навязчивый кошмар в образе Желтого всадника. Нынешнее наваждение струилось легко и спокойно. В нем все связывалось логикой, как если бы это происходило в реальности, но в момент пробуждения оказалось незнакомым, чуждым и постепенно дезертировало по темным уголкам памяти. Мысли монаха в попытке ухватиться то за один, то за другой ускользающий эпизод только разбегались в разные стороны и окончательно теряли след.
   Измучившись, Кристиан сел в постели и сдавил виски ладонями. Спутанные волосы падали ему на глаза, и походил он на умалишенного...
   - Братья! - через несколько минут, умывшийся, безупречно одетый и причесанный, он возник перед монахами-лекарями. - Мне очень надо поговорить с отцом Агриппой. Когда я смогу это сделать?
   Монахи перебросились взглядами и неопределенно пожали плечами. Элинор порывисто сел на обструганную длинную скамью, механистически повернулся к длинному дощатому же столу для трапез и, вынув из широкого кармана в рясе стопку сероватых листов бумаги, принялся, как одержимый, что-то чертить со скоростью необыкновенной. Губы его шептали невнятные слова, а взгляд уже витал где-то за пределами этого мира.
   - Что с ним? - спросил круглощекий брат Граум сурового и аскетичного брата Елалиса.
   Елалис многозначительно подергал кустистыми серыми бровями и стал еще суровее.
   Спустя какое-то время оба вновь вспомнили о Кристиане, отвлеклись от своих дел и подошли посмотреть, что за каракули устилают теперь принесенную им бумагу. У обоих зашлось дыхание, когда они увидели нарисованное им.
   На них смотрело множество незнакомых лиц. Дрожащим от смятения пальцем Граум указал Елалису на одно из них. Странное существо, черноглазый ангел с длинными, чуть вьющимися волосами и нежной улыбкой словно говорило невольному зрителю: "Я люблю тебя! Люблю весь мир и укрою его своими крыльями от бед и напастей!". И будь это действительно канонический ангел, братья-монахи благоговейно встали бы перед ним на колени. Но он был порождением бездны, злом всех зол, правой рукой темных сил, наихудшее, что описывали священные книги, читанные Граумом и Елалисом.
   Так вот что терзало несчастный дух Кристиана Элинора! Вот что искушало его там...
   Но "ангелов" этих был целый сонм. Вот другой, черты его прекрасны, ангел смерти, ибо внутри он пуст, его беспокоит лишь он сам в своем безукоризненном блеске. Эгоистичная, доступно-недоступная красота его несет с собой смерть любому, кто коснется душой и сердцем этих глаз. Вот еще один - лукавый и развратный. Волосы его темны, а глаза светлы. Это ангел игры и азарта. С ним рядом стоит хищный, с тонким изогнутым носом ангел войны...
   Они все как живые... Они похожи на обычных людей, которых Элинор тоже нарисовал подле них, но при этом они другие, они библейские чудовища, искусители. Утонченность их обликов пугает, потому как завораживает и влечет. В глазах исчадий скверна, и слабое тело человеческое в своем природном пороке откликается на призывы зовущих взглядов, а ум оказывается служить, додумывая то, чего умалчивают адские создания.
   - Прочь! - тихо выкрикнул Елалис, отталкивая от себя рисунки.
   Элинор тем временем уронил голову на руки и, подрагивая, распластался грудью на столе.
   - Граум!
   Розовощекий здоровяк, уже подавшийся на выручку Кристиану, обернулся и пошел вслед за Елалисом.
   - Граум! - отведя его в сторону, забормотал тот. - Над ним надо читать молитвы, и срочно. Да, отмолить его, иначе он погибнет... А кощунственные картины его сожги. Прямо сейчас, брат, сожги!
   - Куда ты?
   - Я отправляюсь за отцом Агриппой. Это они, вот эти ангелы, привели Зила... Кристиана... к искусу и гибели! Что делать, если он начнет вспоминать и задавать вопросы? Я не умею лгать, и ты тоже. Если он спросит прямо, я не смогу не ответить.
   - Воистину!
   - Ну так останься с ним, уничтожь картины, а я тотчас отправлю кого-нибудь в Епархию за магистром...
   Граум кивнул, и Елалис покинул их, сверкнув исподлобья взглядом в сторону содрогающегося за столом Кристиана. Бумага сгорела быстро на верхнем дворе, несмотря на морось, а когда Граум спустился обратно, Элинор приподнял голову и ухватил его за руку:
   - Я хочу вспомнить, Граум! - проговорил он, беспомощно глядя снизу на здоровяка воспаленными от слез глазами. - Что было со мной все эти годы? Что скрыто от меня за семью печатями и зачем? Я причинил зло? Пусть мне об этом скажут - я обязан его искупить, иначе не будет мне покоя. Мне причинили зло? Тогда я готов простить. Но не знать - хуже. Незнание, беспамятство сжигают меня, во мне ад, во мне горит страшный огонь, я задыхаюсь...
   - Всегда ли лучше знать и помнить? - сокрушенно ответил Граум, садясь рядом с ним, верхом на скамью. - Иногда ведь искупить вину уже никоим образом невозможно, что сделано, то сделано. И если тебе даровано величайшее благо - забыть о содеянном - так прими его с радостию и продолжай жить, молясь за очищение своей души и помогая ближним по мере сил. Живи дальше, не марая бумагу рисунками из прошлого.
   - Я не хочу так! Я хочу знать о содеянном.
   - В тебе живет смута. Пока ты не смиришься, никогда тебе не исправить грехи. Знание и попытки загладить вину приведут лишь к новым ошибкам, одна пуще другой...
   - Но это моя смута, мои грехи и моя жизнь. Зачем вы решили за меня и вопреки мне? - вскинулся Элинор.
   Граум проводил его взглядом - из угла в угол, из угла в угол.
   - Брат Граум! Верни мне меня, слышишь? Если можешь, если знаешь...
   - Я ничего не знаю. Елалис послал за отцом Агриппой, подожди прихода магистра и спроси его.
   Элинор вновь сел на скамью, сгорбился, уперся локтями в колени, свесил руки и голову, точно поверженный.
   Тем временем, покинув Епархию, Агриппа уже поспешал к своему флайеру. Из окна за ним наблюдал Иерарх Эндомион, сумрачно обдумывая свое.
  
* * *
  
   Клеомед, конец июля 1002 года, 07.30 утра по местному времени, начало операции "Будь бдителен!"
   Диспетчер в замешательстве смотрела на голограмму. Инфракрасные датчики фиксировали еще один угнанный флайер. Тоже пассажирский. Но... незапланированный в сценарии. Что это означало?
   - База, вызываю на связь! - наконец она приняла решение.
   Развернулась вторая голограмма, и с нее на диспетчера смотрел один из исполнительных офицеров ПВО, задействованных в учебной операции:
   - База на связи!
   - Из космопорта Эйнзрога только что без санкции поднялся в воздух еще один пассажирский. Даю координаты и изображение... Это запланированные изменения?
   - Не могу ответить... - офицер тоже не понимал, в чем дело. - Наладьте связь с командованием в Эйнзроге.
   Диспетчер активировала третью голограмму, но изображение не появлялось.
   - Связи нет.
   - Что происходит? - в диспетчерскую ворвались ее коллеги. - У тебя тоже нет связи с городом?
   - Ах! - вскрикнула она, указывая им и офицеру на инфракрасное изображение. - Спутник фиксирует еще два угона!
   - Внештатная ситуация, - ПВО-шник исчез из видимости, лишь его голос доносился откуда-то из-за пределов охвата объектива камеры: - Командование! База три запрашивает канал связи! Прием! Слышно меня? База три...
  
* * *
  
   Клеомед, космопорт Эйнзрога, за час до начала учений
   - Живо-живо-живо!
   Ламбер взглянул на часы. На подъездной дорожке круто, с сильным заносом, затормозил гравимобиль полковника Иллеоклео.
   Все присутствующие невольно похлопали себя по бокам, проверяя оружие. Алан и мальчишка подхватили под руки хромающего Калиостро, Ламбер помог Буш-Яновской. Ничего из вещей не брали.
   - Живо-живо-живо! - повторял мсье Перье.
   Все пятеро ввалились в машину полковника СО. Иллеоклео указал на сидящую подле него женщину:
   - Жена моя, Аустина.
   - Да, приятно, - пробормотал Ламбер, остальные с трудом усаживались в тесноватом пространстве.
   Аустина Иллеоклео, блондинка средних лет и средней комплекции - впрочем, миловидная и обаятельная - с улыбкой кивнула малышу-Эдмону. Тот вполне успешно разместился на коленях у отца и, когда дверцы заблокировались, сказал:
   - Ну что ж, и мы начинаем операцию. Называется "Две башни"!
   Ламбер фыркнул. Аустина не без любопытства оглядела непоседливого мальчика:
   - Вы любите фэнтези?
   - Нет, мы любим историю, - всерьез отрезал Эдмон, окинув ее снисходительным взглядом.
   - В хорошем смысле слова "история", - добавил Ламбер.
   Буш-Яновская прикрыла глаза перебинтованной рукой. Калиостро без сил откинул голову на подушку сидения. Оба готовились к последнему рывку, копили остатки воли. В доме Перье им обоим казалось, что они чувствуют себя вполне сносно, однако короткая пробежка измотала их и вернула боль. Но сознаться в том, что из-за них операция на грани срыва, они уже не могли. Теперь все поставлено на карту...
   - Нас с Аустиной вычислили, - спокойно констатировал Иллеоклео, твердой рукой ведя машину к космопорту. - Мы второй день скрываемся. Наши помощники, к счастью, нет...
   - Что происходит в ВПРУ? - спросил Дик, не открывая глаз и не поднимая головы.
   - Я назвала бы это неразберихой, капитан, - вместо сокрушенно опустившего плечи мужа отозвалась Аустина. - Управление серьезно заражено предательством. Практически все наши коллеги примкнули к некой антиправительственной партии, ее возглавляет Антарес...
   Иллеоклео вздохнул и проговорил:
   - Даже если нам удастся осуществить этот захват, нас не выпустят с планеты. Надеюсь, вы понимаете это? Нам не дадут прорваться на орбиту.
   - Мы и не станем туда прорываться, - с невозмутимым видом возразил Ламбер, приглаживая светлые волосы.
   - Нам нужно оказаться в горах Харана, это один из здешних островов... - снова подал голос Эдмон.
   - Какой эрудированный у вас сын! - восхитилась госпожа Иллеоклео.
   - Да, и болтливый не на шутку...
   - Нас начали преследовать, - сообщил полковник.
   Все как по команде обернулись и увидели, что по их следу мчится остроносая машина с мерцающей эмблемой Содружества над кузовом. Еще одна только что присоединилась к ней, вывернув из проулка.
   - Скорее. Это управленцы! - Палладас заерзал в кресле. - Надо скрыться...
   - Не получится, - Иллеоклео прибавил скорости. - Скорее всего, будем прорываться к флайеру. Там с восточной стороны космопорта есть "лабиринт"...
   Эдмон указал на него пальцем:
   - Уф, да вы прямо мои мысли читаете, полковник!
   - Но будьте готовы, нас начнут перехватывать...
   Аустина изумленно глядела на вундеркинда, пока он не показал ей язык.
   Время мчалось. Вдалеке, в серой дымке уже показались постройки космопорта. Преследователи множились, теснили машину полковника, и только чудом Иллеоклео удавалось вырваться из сжимавшегося уже который раз кольца...
  
* * *
  
   Клеомед, космопорт Эйнзрога, за 10 минут до начала учений
   Он был замаскирован рабочим восточного крыла космопорта и одним из первых увидел, как ринулись в коридор, который местные называли лабиринтом, охранники объекта. Бросив свой полотер, он побежал следом, подчиняясь инструкции.
   Беглецы оказались за поворотом. В тот момент, когда первый солдат выстрелил, они рассыпались по ответвлениям зеркального коридора. "Рабочий" плюнул, в душе проклиная никчемные, а теперь даже вредные дизайнерские прихоти строителей космопорта, придумавших всю эту ерунду с лабиринтом и зеркалами. Если не верить множественным отражениям, нарушителей было человек шесть или семь, но никак не больше.
   - Это те самые, - услышал он рядом голос охранника. - Стрелять на поражение!
   "Рабочий" тут же присоединился к его группе и на всякий случай проверил уровень заряда в плазменнике. Уровень был предельным, стреляй - не хочу.
   - Он там!
   "Рабочий" был горд тем, что первым увидел убегавшего нарушителя.
   - Гоним его в тупик. Ты направо, ты налево, встречаемся там!
   Охранники разделились. "Рабочий" бежал теперь один, надеясь, что ему снова повезет и, возможно, сам Мор впоследствии отметит его заслуги.
   И ему повезло. Загнанный в тупик мальчишка выл и бился о зеркало, обманчиво отражавшее проход, который на самом деле находился совершенно в другой стороне. Это был тупик. Увидев "рабочего", белобрысый обернулся, размазывая по конопатым щекам грязные слезы:
   - Не стреляйте, дяденька... Пожалуй...
   Рука целившегося дрогнула было, но сбоку выстрелил охранник, который подоспел на место событий как раз вовремя. Мальчишка разлетелся вдребезги, будто стеклянный, и не успели преследователи оторопеть от такого зрелища, из настоящего прохода в них со свистом полетел целый веер карт-сюрикенов. Короли, тузы, дамы, валеты, десятки врезались в самые уязвимые места людей, обрывая их жизнь, а бросавший их мальчишка - целый и невредимый - с улыбкой пронаблюдал за "собственной" и их смертью.
   - Дьявол! - зажимая взрезанное горло и обваливаясь на колени, пробулькал командир "охранников".
   "Рабочий" шарахнулся в сторону, юркнул в свободный проход лабиринта и налетел на рослого блондина, внешне чем-то похожего на того мальчишку-убийцу. В руке блондина неумолимо поблескивал чернотой плазменник.
   Поскользнувшись и потеряв равновесие, "рабочий" упал на копчик, пополз назад, спиной чуя приближение мальчишки со смертельной карточной колодой в руках.
   - Не надо! - истерически крикнул он, понимая, что это конец. - Этого не может быть! Мне сказали, вы не сможете воевать, не сумеете! Нам говорили, вы сдадитесь без огня и без борьбы!
   - Тебя обманули, - холодно отозвался блондин и выпустил луч прямо в голову "рабочего".
   Вскипевший мозг убитого брызнул на зеркала. Тело заколотилось в агонии, затихло и через пару секунд задвигалось в конвульсиях обратного перевоплощения.
   - Ч-черт возьми! - прошипел Эдмон, хватая отца за руку и устремляясь к остальным. - И этот такой же!
   - Захватить бы с собой труп, хоть один, да разобраться дома, что такое с ними происходит и кто они вообще! - бросил Ламбер.
   - Да, это точно... Вон они, наши! Пробились! Эй, все живы?
   Палладас лишь махнул им рукой. Последний коридор - и они выскочили к ангарам.
   - Что ж, господа иллюзионисты, - Иллеоклео мельком взглянул на отца и сына Перье, - а вот теперь наступила и наша очередь поработать таранами. Вот, кажется, отличный вариант!
   Он указал на ближайший ангар, прикрытый от обзора из "лабиринта" непонятной технической постройкой. Все устремились туда, держа наготове плазменники, лишь Полина с забинтованными руками держалась в центре группы...
   - Para pacem, para bellum, - выдал сентенцию юный Эдмон, и в проеме разъехавшихся ворот ангара показался громадный пассажирский флайер.
   - Уникум! - снова восхитилась им жена Иллеоклео. - Господин Перье, ваш сын - гений!
   Алан лишь проворчал сквозь зубы у них за спинами:
   - Уж мы этих гениев...
   - Полковник! - Ламбер остановил всех. - Вам придется убедить киберпилота впустить нас на борт и поднять машину в воздух. Вы самый старший по званию среди нас, и он будет вынужден подчиниться приказу высшего руководства... Остальное - за нами с Эдмоном...
   Иллеоклео молча кивнул.
* * *
  
   Клеомед, конец июля 1002 года, 07.48 утра по местному времени, учебная операция "Будь бдителен!"
   На диспетчерских пунктах сразу нескольких городов бушевала страшная неразбериха. Первый из незапланированно угнанных с космопорта Эйнзрога флайеров мистическим способом исчез, и ни один вид сверхчувствительной аппаратуры не мог вернуть его на голограмму. Все радары дружно отказались отслеживать его курс.
   Связь с командованием Эйнзрога также не восстанавливалась.
   А в довершение всего флайеры - учебные и преступно поднятые в воздух - разлетелись в разных направлениях. Часть понеслась на мегаполисы, часть - в сторону океана, некоторые кружились над космодромами и добивались от руководства приказов о дальнейших действиях.
   Большинство же руководителей операции "Будь бдителен!" уже лежали в своих кабинетах филиалов Управления с вышибленными мозгами и уже ничего не могли исправить.
   Когда прозвучал приказ об окончании операции и посадке, некоторые летчики не подчинились. Следуя интуиции, они велели своим киберпилотам продолжать погоню за целями.
   Так поступила и лейтенант Магрит Мо, которую, к слову, хорошо знала чета Иллеоклео, причисляя ее к немногим управленцам, оставшимся верными правительству Содружества.
   - Лейтенант Мо! - орали ей с диспетчерского пункта. - Немедленно посадите флайер! Операция окончена.
   Магрит молчала, и киберпилот, с некоторым колебанием оглядываясь на нее, продолжал полет.
   - Лейтенант Мо! Прекратите преследование и возвращайтесь на базу!
   - Лейтенант! - не выдержал помощник Мо. - Это трибунал.
   - Молчать! - буркнула та. - Преследуем YF-70. Приготовить запуск ракет!
   Помощник вскочил. Он без лишних слов понял по тону командира, что имеются в виду не учебные, а самые настоящие, боевые, ракеты. Операция "Будь бдителен!" действительно закончилась.
   Тот самый YF-70 уже приближался к самому высокому зданию в Эйнзроге, когда из-под брюха флайера-истребителя вырвалось несколько ракет и разнесло его в мелкодисперсную раскаленную пыль на расстоянии трехсот метров от его вероятной цели.
   Магрит Мо отвалилась от обзорника на кресло и перевела дух.
   В передатчиках стояла мертвая тишина. Первым очнулся помощник и слабым, даже убитым голосом спросил:
   - Лейтенант... что мы сделали?
   Магрит сняла с руки браслет личного компа и активировала запись в развернутую голограмму:
   - Я получила это анонимное послание семь минут назад. Не знаю, что это и откуда... но...
   На записи очень плохого, прямо таки допотопного качества некое странное громоздкое устройство, отдаленно напоминающее крупный современный самолет, на всей скорости пробило один из двух одинаковых небоскребов. Эта пятисекундная запись была закольцована и настойчиво повторялась.
   - Возвращаемся на базу, - сказала лейтенант Мо. - Дело сделано.
   Тем временем пропавший с радаров флайер благополучно приближался к горам Харана...
* * *
  
   Клеомед, горы Харана, конец июля 1002 года
   - Откуда у вас эта запись и о чем она? - Иллеоклео снова включил изображение летательного аппарата, который врезался в древнее здание, уходящее в небеса. - Это фильм?
   Дик Калиостро все с большим подозрением смотрел на Эдмона, ведь это мальчишка передал трансляцию лейтенанту Магрит Мо, в то время как его отец заметал следы их флайера.
   - Вы оба из "Черных эльфов", - заключил он.
   - Да, - отозвался Перье-младший, - и госпожа Джоконда Бароччи очень любит просчитывать варианты событий, не так ли? Это - один из них... Пожалуй, дело сделано. После телепортации поговорим.
   - О, Матка Боска! Фанни, да довольно темнить! - не выдержала Полина. - Я не знала, что тебя уже обучили убивать...
   Эдмон ухмыльнулся лукаво:
   - Это было непременное условие Фреда Калиостро для отправки меня к вам, детки. Ну и ротозеи же вы двое! И как только вам удалось тогда отвоевать контейнер у "Подсолнуха"?..
   Аустина Иллеоклео смотрела на него с приоткрытым ртом:
   - Так ты... вы... не ребенок?!
   - Эх, и я даже не мальчонок... - сокрушенно ответила Фанни.
   - Моя дочка! - с гордостью добавил Палладас, делая ударение на первом слове, что Буш-Яновская не преминула прокомментировать фразой: "Ой, ну кто бы сомневался! Яблоко от яблони..."
   Фанни-Эдмон тем временем старательно разглядывала карту прибрежной части острова.
   - Вот здесь наши обнаружили ту каверну. Опустынивание вокруг нее говорило в пользу присутствия где-то там ТДМ. И он нашелся. Правда, глубоко под землей. Так что нашему пилоту придется заложить несколько фигур высшего пилотажа, потому как заниматься альпинизмом, имея под боком вот этих двоих коллег-калек я бы лично не рискнула. Феликс!.. Да, кстати, познакомьтесь: Феликс Лагранж, квадро-структура Фредерика Калиостро... Феликс, мы стряхнули с хвоста надежно?
   - Абсолютно надежно, - согласился бывший Ламбер Перье, которому не пришлось даже менять внешность и национальность, чтобы замаскироваться для их с Палладой легенды.
   - О, манификь*!
   - Хватит кривляться! - мрачно бросила ей Полина, раздраженная нелестными эпитетами Фаины в свой адрес и ее чрезмерной самоуверенностью, которая, тем не менее, как назло, была оправданна; смириться с этим властной Буш-Яновской было нелегко. - Кто проверял, действующий ли это трансдематериализатор?
   _______________________________
   * От старофранцузского "magnifiquement" - "великолепно"
  
   - Ну неужели ты думаешь, что нас послали бы наобум? - усмехнулась Фанни.
   - Да что угодно может быть!
   - Нет, чего угодно быть не может. По крайней мере, в нашем случае. Правда, Карди заставил нас с Феликсом пропотеть: как вспоминаю его в тот день, так вздрагиваю...
   И гречанка коснулась плеча мужа. Дик улыбнулся и покачал головой:
   - Не стоило, дарлинг. Не забывай, что в свое время пришлось испытать миссис Кейт Чейфер. После такого любое увечье - шутка...
   - Не знаю, не испытывала и не хочу пробовать. Но верю. Что ж, если нам суждено вырваться с этой поганой планетки, я буду считать, что прожила свою жизнь не зря... Вот только действительно жаль, что нам не удалось захватить "языка"...
   - Это, по-моему, было невозможно, - вмешался полковник Иллеоклео. - Вы и без того сделали нереальные вещи... Так значит, организация "Черные эльфы" - не миф?
   Земляне все как один скромно потупились.
   - Приготовьтесь и пристегните страховые ремни! - прозвучал в датчиках бесстрастный голос киберпилота. - Мы начинаем снижение. Возможна сильная тряска.
   - А вот и наша спасительная ямка! - и Фанни указала в обзорник, где прямо под ними расстилалась черная выжженная земля. - Ну-ка увеличьте верхний правый сектор до максимума! Ба! Смотрите-ка! А тут водятся аборигены из каменного века! И, кажется, они держат путь к нашей каверне. Стоит поторопиться... Ну, если мы не хотим прослыть тут какими-нибудь вудуистскими демонами...
* * *
  
   Клеомед, горы Харана, конец июля 1002 года
   Эфий настолько испугался падения, что потерял чувства еще до того, как его спихнули в каверну. На него просто упала тьма, и все.
   Сознание возвращалось толчками сердца, отдававшегося в висках. Руку холодило что-то липкое и мокрое. Пастух разлепил веки и обнаружил себя лежащим на козьей туше. Шея животного была сломана, а череп разбит вдребезги, отчего рядом с трупом и расползалась лужа черной, быстро остывающей крови, куда угодила рука Эфия.
   Юноша осторожно пошевелился. Коза спасла его, приняв удар на себя, а Эфию повезло уцелеть, приземлившись на ее спине. У него даже не было ушибов!
   Он посмотрел вверх. Дыра, в которую их сбросили, отсюда казалась маленькой. "Колодец", образованный ею там, наверху, обрывался: под толстым слоем земной коры таилась пустота. Пещера выглядела гигантской и... достаточно светлой, чтобы глаза различали подробности.
   Эфий поднялся и с приоткрытым ртом стал разглядывать все вокруг.
   Нутро каверны поразило даже его безумное воображение. Он никогда не видел такого великолепия. Чертоги подземных злых духов подавляли. Своды потолка поддерживались причудливыми колоннами из сросшихся верхушками черных "сосулек". Оплывшие сталагмиты и истонченные сталактиты касались друг друга и создавали "талии" колонн, тонкие, как у самой красивой девушки стойбища солнцескалов. Черными были и потолок, и пол, и стена, которую смог различить вдалеке глаз пастуха. Эта чернота блестела, словно от полировки. Эфий всмотрелся и обнаружил на полу тонкий сияющий слой непонятной пленки. Там, где упала коза и где разлилась кровь, эта пленка разорвалась и скукожилась махровыми клочками. Всего лишь плесень...
   А откуда-то из глубины пещеры отчетливо доносился слабый гул. Так бывает, когда колдун и его помощники уходят говорить с духами, начинают пение и долго тянут какой-нибудь низкий звук, чтобы вызвать нужную сущность. Только у них рано или поздно воздух в легких заканчивался, и они прерывались, чтобы вздохнуть.
   Юноша еще раз взглянул вверх. Отверстие в потолке теперь казалось еще более недосягаемым. Нет, не стоило обманывать себя чаяниями выкарабкаться наверх. Хотя стены "колодца", длинной горловиной соединявшего дыру в земле с пещерой, отвесными не были и сброшенные жертвы катились по ним первое время, пока не рухнули на дно, в полость, у Эфия не было никаких приспособлений, даже самой простой веревки, чтобы сделать попытку спастись. Оставалось одно: идти вперед. Только откуда исходит этот странный и оттого пугающий гул? Надо знать точно, чтобы идти от него, а не к нему...
   В лицо Эфию подул слабый ветерок. Может быть, здесь есть еще какой-нибудь выход? Сквозняки просто так не случаются...
   Обнадеженный, пастух со вздохом посмотрел на погибшую козу. Как же он без нее будет защищаться от злых духов? Он попал в их дом, они разгневаются и убьют его. Но...
   Тут у юноши мелькнула хорошая идея. Может быть, предложить им в качестве откупа козлиную тушу? Вдруг они насытятся и не захотят, хотя бы какое-то время, "сладкого мяса"? А это даст Эфию отсрочку.
   Труп животного оказался очень тяжелым. Никто из солнцескалов не пронес бы его долго, начал бы задыхаться. Но Эфий был увечным, и оттого вместо прекрасных жабр его легкие разрослись вдвое больше по сравнению с легкими сородичей. Он мог дышать полной грудью, не испытывая в горле жжения, как от проглоченного сухого песка. Поэтому пастух взвалил на плечи свою умершую спасительницу и, согнувшись под ее весом, побрел вперед по светящейся дорожке. Иногда подошвы скользили по заплесневелой пленке на полу. Эфий осторожно приседал и ставил ногу на безопасное место.
   Гул не прекращался, но и не нарастал.
   Для смелости Эфий начал придумывать всякие истории. Это немного развлекало его. Коза не так давила на плечи, страх отступал.
   В какой-то момент юноша перестал глядеть под ноги, и вовремя. Всюду, куда хватал глаз - и влево, и вправо - пол пещеры обрывался отвесной ступенькой во много человеческих ростов. Там, внизу, пещера продолжалась. Она уходила под свод большого наплыва. Эфий вообразил, что когда-то, в незапамятные времена, здесь плавились эти жуткие черно-прозрачные колонны, натекали друг на друга и в конце концов создали нору в норе. Но как же перебраться на нижний ярус пещеры? Ветерок слабо дул откуда-то с той стороны, а это означало, что второй выход мог быть там, под сводом...
   Эфий пошел вдоль края "ступеньки" направо, надеясь рано или поздно найти удачную колонну, чтобы, опершись на нее спиной, а ногами перебирая по стенке, тихонько съехать вниз. И он ее нашел! Точнее сказать, колонна-сталагнат по какой-то причине разрушилась. Нижняя сосулька, сталагмит, выросла в виде кривой спиральной капли, и верхняя, сталактит, сломалась, так и не дотянувшись до нее или после объединения, из-за тряски земли. До спирального спуска можно было допрыгнуть, но только без ноши. Эфий снял с плеч козью тушу, перевел дух, утер ладонью под носом. Немного отдохнув и попросив прощения у духа материной любимицы, пастух снова поднял труп, раскачал его и что было мочи швырнул в пропасть. Бедной козе уже все равно, а так есть надежда, что на нижнем ярусе ее снова можно будет подобрать и тащить дальше. Занятый этим, молодой солнцескал не сразу понял, что изменилось. И только когда коза с глухим стуком упала где-то между стеной и сталагмитом, до Эфия дошло: гул пропал. Может быть, это духи насторожились и теперь поджидали его прихода?
   Делать было нечего. Эфий разбежался и перепрыгнул на сталагмит. Нарост оказался куда более скользким, чем пол пещеры. Пастух свалился с ног и начал стремительно съезжать по спирали, закручивающейся вокруг основания "сосульки". Дух захватило, но одновременно у Эфия появилась непонятная уверенность, что он уцелеет. Так и вышло. Словно зимой со снежной горки он скатился прямо к дохлой козе, подобрал ее и пошел дальше.
   Под сводом, во "второй норе", было совсем темно. Похоже, светящаяся плесень еще не успела нарасти здесь в достаточном количестве или попросту не смела соваться сюда из-за какой-то опасности для нее. И эту опасность Эфий ощутил кожей. Она не пахла, не издавала звуков, ее не было видно... Но она была!
   И тут "нора" взревела. На Эфия неслось чудовище-гигант со сверкающей чешуей и множеством глаз. Оно выло, гудело, рычало и визжало, плавно разворачиваясь в воздухе и метя ухватить свои жертвы.
   Стаскивая с себя козу, Эфий ринулся прочь. Он не выбирал дорогу теперь, он забыл о кромешной тьме. И когда чудовище уже догоняло, юноша швырнул ему заготовленную дань, а сам влип в невидимую сосульку. Искры посыпались у Эфия из глаз, а впереди забрезжил свет. Туда и кинулся пастух со всех ног.
   - А-а-а!!! - заорал он и с разбега налетел на что-то мягкое.
   "Что-то" оказалось "кем-то". Их было несколько, и они шли в том же направлении, освещая перед собой дорогу странными негорячими факелами, дающими лишь узкие лучи, которые Эфий сзади и не распознал, приняв за свечение плесени.
   Пастуха скрутили, навели на его лицо световой конус из верхушки маленького факела. Голоса в полутьме принадлежали женщинам и мужчинам. Язык был непонятен Эфию, но если судить по виду, это были люди. Или, скорее, злые духи, принявшие человеческие обличия с тем, чтобы обмануть и схватить "сладкое мясо". Юноша обмяк. Он понял, что проиграл и сейчас умрет страшной смертью.
   Человекоподобные духи совещались. Эфий слышал их в полуобморочном состоянии и, конечно, не разбирал ни слова. И то, что чудовище куда-то исчезло, уже не могло утешить его.
   - Черт! Кто это еще? - спросил детский голос.
   - Из местных, что ли? Одежда меховая, мех внутрь, а воняет-то! - проворчал на это мужчина в возрасте.
   - Подозреваю, - бесстрастно отозвался третий, тоже мужчина, но, судя по голосу, молодой, - что у здешних дикарей практикуется жертвоприношение и что по какой-то причине жертвой избрали вот этого парня.
   - Что с ним делать? - вмешались сразу две женщины, перебивая друг друга.
   - Не бросать же! - (снова ребенок).
   - Да он дикий. Еще искусает! - (пожилой).
   - Скорее! - почти простонал доселе молчавший. - Идемте скорее!
   Все решила женщина с командными нотками в тоне:
   - Да, давайте-ка спешить! Полковник, Алан! Держите этого типа и ведите к ТДМ... Мы ищем шары и устройство...
   Не скрывая брезгливости, два духа, принявшие облик мужчин, сдавили дуреющего Эфия и поволокли к непонятному возвышению в самой глубине "норы".
   - Есть! - звонко крикнул ребенок. - Шары есть, а вот ложбинки! Светите хорошо, здесь главное не перепутать последовательность!
   - Заряжай! - бесстрастно откликнулся молодой. - Хватит болтовни!
   - Нашел!
   Мальчишка с гулом закатил шары внутрь каких-то отверстий. Ноги Эфия подкосились, и мужчины сдавили его плечами, чтобы удержать.
   - Все на платформу, я включаю адскую машину!
   Люди тесно окружили Эфия. Свод пещеры вдруг заполыхал. Кажется, на нем, угольно-черном, высветились звезды ночного неба. Шары с гулом катились каждый по своей лунке.
   И в последний момент, когда мир уже распадался для Эфия на куски, страшная сила сшибла с ног пастуха и его пленителей.
   Все исчезло.
  
* * *
  
   Фауст, взгорье Каворат, "Ничья" земля, конец июля 1002 года
   - Марсия! - громким шепотом позвала Ника подругу по несчастью. - Марсия, можно тебя?
   Женщина, сидевшая за дверью в соседней комнате, вошла тяжелой поступью.
   - Он уснул. Можно он побудет тут? Мне нужно... выйти... ненадолго. Не говори им, а то...
   - Да поняла я, поняла. Беги, посижу с ним...
   Зарецкая закрыла грудь, отдала спящего младенца Марсии, нацепила на ноги расхлябанные шлепанцы и побежала в туалет. Если "серые" поймут, что кормежка окончена и что ребенок уснул, они снова унесут его. Еще в мае Ника была бы рада никогда больше не видеть его. Еще в мае все было иначе - то того момента, когда она впервые увидела его и все поняла. Но как, как же у них это получилось? Зарецкая не осмеливалась поделиться этим даже со своей "наперсницей поневоле", ведь это, как ей казалось, делало их с маленьким Домиником уязвимыми. Расскажи Марсия о догадках Ники своему любовнику-расстриге, о них узнают и другие монахи, а значит, смогут манипулировать действиями пленницы. А быть может, все и не так, но Зарецкая предпочитала молчать.
   Вернувшись, она застала Марсию в одиночестве. Та виновато развела руками:
   - Этот твой тюремщик следил за тобой. Когда понял, что ты покормила мальчишку, он его забрал... Вот говорила тебе: не давай ему имя, не привыкай, все равно отберут рано или поздно...
   Ника искусала все губы, слушая ее и стараясь проглотить раскаленный пучок ваты, внезапно скопившийся в горле. Но все равно не выдержала, слезы брызнули из глаз:
   - Я убегу отсюда! - она бросилась в постель, зарыла лицо в серое подобие подушки. - С ним убегу!
   - Тс-с-с! Ну что ты так громко? - Марсия с досадой выглянула за дверь и потом нарочно оставила ее приоткрытой, а голос понизила. - Даст Великий Конструктор - убежишь. Но сейчас зря думаешь об этом, только терзаешься... И сына унести не получится, даже если сама сможешь сбежать. Они тебя на него, как на крючок, поймали. А вот я бы сбежала...
   - Откуда ты знаешь?
   - О чем?
   - Что как на крючок?
   - Да что я, слепая? Не вижу, думаешь, как ты на него смотришь?
   - Марсия... Я не понимаю, как у них это получилось, но Доминик очень похож на моего парня... на Земле...
   Марсия фыркнула:
   - Как получилось! Да все просто! Ты, возможно, незадолго до похищения встречалась с ним?
   - Да...
   - Ну, так и что же невозможного? Я ведь говорила тебе не раз, что здешние монахи - отличные врачи, да и аппаратура у них имеется, не смотри, что видимость средневековья! - тихо засмеялась тетка. - Так что это и есть сын твоего парня... Это потому ты так в него вцепилась?
   Ника отвела глаза, а Марсия качнула головой:
   - Эхе-хе! Ладно, мне идти надо. Зови, если что. А то погулять сходи, в кои-то веки на улице подсохло!
   Вместо ответа Зарецкая перевернулась на бок, лицом к стене, и накрыла голову рукой.
   - Как хочешь. Я тебе хорошего советую, - посетовала Марсия, закрывая за собой дверь.
   Приступ отчаяния отпускал, оставалась только пустая и глухая стена бессилия. Не хотелось не то что шевелиться, но и думать. Но как-то бежать отсюда нужно, иначе она не выдержит, если у нее отберут сына, а его отберут...
   Чем подкупить своего тюремщика? Если вспомнить его нечеловечески мрачное, почти злое лицо, то это невозможно. Да у нее ничего и не было. Тупик. Но даже если бы случилось чудо, если бы "серый" пошел ей навстречу - что дальше? Покинет она этот город, обнесенный каменным забором, доберется до космодрома... ведь у них должен быть космодром, если они сообщаются с внешним миром? А дальше? С младенцем на руках, без какого-либо оружия захватывать межзвездный катер? Нонсенс!
   Ника застонала. Нет, все не то.
   Она вскочила и выбежала на улицу. Дождя действительно не было, а воздух казался вкусным, почти как в зеленых зонах Дома, на Земле. Зарецкая не выбирала направление, ноги сами несли ее вперед, к высокой стене, отрезавшей город на взгорье Каворат от прочего мира монастырей Фауста...
  
* * *
  
   Фауст, Тиабару, конец июля 1002 года. Из записок Кристиана Элинора в напоминание себе же
   Я сбежал. Просто сбежал от братьев-монахов. То, что привиделось мне прошлой ночью, не было сном. Кажется, я начал вспоминать что-то, от чего меня по доброте своей пытались уберечь отец Агриппа, Квай, братья Граум и Елалис...
   Но разве можно удержать того, кто, испытывая смертельную жажду, уже коснулся губами воды в ручье? Разве перестанет он пить, даже если ему станут внушать, будто вода отравлена?
   Я не думал, куда иду и зачем, и потому удивился, обнаружив себя неподалеку от родного монастыря. Решение тут же возникло само по себе: найду Квая Шуха и выспрошу у него все. Мы ведь друзья, он не сможет скрыть от меня правду! Ему и тогда было не по себе, когда у меня еще не было повода для подозрений, а теперь я и подавно выкажу настойчивость.
   На всякий случай я надвинул капюшон поглубже на лоб и спрятал кисти в рукавах рясы. Теперь я ничем не отличался от любого другого послушника из Хеала и спокойно прошел в правое крыло, по пути встретив только наставника Маркуария и молча поклонившись ему. Маркуарий, немного постаревший с тех времен, когда мы виделись последний раз, как ни в чем не бывало ответил на приветствие, и это утвердило меня в моей обычности и неузнаваемости. Только бы Квай был сейчас в своей келье!
   Когда я уже поворачивал по коридору, то краем глаза заметил преследующую меня тень. То, что она была заинтересована именно во мне, я понял, когда тень шмыгнула в альков, дабы не попасться мне на глаза. Почему же я не ощутил ее раньше? Я прислушался. Кажется, мой преследователь отстал. Но мороз по-прежнему пробирал меня, словно это была встреча с чем-то потусторонним. Каким облегчением было увидеть идущих на молебен послушников-подростков! Они тоже поздоровались со мной, правда, потом переглянулись: наверное, безмолвно спрашивали друг у друга, кто я такой.
   Вот и дверь кельи Квая. Я тихо постучал, и он вышел. Все такой же бритоголовый, только в глазах побольше настороженности. И, в отличие от остальных, он-то меня признал сразу, торопливо посторонился и еще поспешнее захлопнул дверь, а потом вопреки уставу задвинул щеколду.
   - Что ты делаешь, Зил... Кристиан?! - прошипел Квай, подталкивая меня в самый дальний от входа угол комнаты. - Тебя же узнают!
   - Ну и что? - от волнения мой голос прозвучал излишне раздраженно. - Что с того?! Это мой родной монастырь! От кого мне прятаться? Квай, говори, что знаешь!
   - Ничего я не знаю! - буркнул он, сжимая кулаки и садясь на кровать.
   - Говори, почему я должен прятаться от своих?
   Он огрызнулся:
   - Потому что мне так сказали старшие, и я не хочу нарушать запрет!
   - С каких это пор?
   Квай опять уставился в серый пол. Пришлось менять тактику, потому что я хорошо знал это выражение лица друга. Уж если он уперся, то пиши пропало.
   - Слушай, мы ведь с самого раннего детства друзья, - я сел рядом с ним и сбросил капюшон с головы. - Я никогда ничего не таил от вас с Ситом и Виртом. Все было общим. Что изменилось?
   - То, что, когда тебя забрали во Внешний Круг, наставник Диэнус выставил Вирта против Сита, и тот случайно убил его! - выпалил он. - Вот так!
   Меня снова окатило ледяной волной. Казалось, кожа на спине вздыбилась от мороза, когда я это услышал. Даже то, что одного из нас уже нет в живых, Агриппа скрывал от меня!
   - Мастера посоха против мастера цепа?.. - я сам не узнал свой голос, таким он был вялым, а все из-за мечущихся во все стороны мыслей. - Где же теперь Вирт?
   - Ходят слухи, что на суде, где разбирали его дело, присутствовал сам Иерарх. Говорят, он лично приговорил Вирта к заключению в Пенитенциарии... А это значит...
   - ...что его уже тоже нет в живых... - выговорил я, пытаясь осознать и принять услышанное.
   Мне вспоминались наши тайные вылазки с Кваем, Виртом и Ситом, наши разговоры и выходки, не соответствующие поведению благонравных послушников, то, как мы выгораживали друг друга, получая, подчас незаслуженно, нагоняи - один за другого... И тут я узнаю, что нас стало вдвое меньше! Что еще скрывают от меня, никому не позволяя говорить о прошедших годах, пока меня здесь не было?
   - Да, наверное, Вирт Ат тоже уже умер, - согласился Квай. - В Пенитенциарии живут совсем мало... Кристиан, послушай, уходи обратно и не возвращайся сюда. Мне кажется, вокруг тебя творится что-то очень нехорошее, а ты сам в великой опасности. Даже здесь. Отец Агриппа недаром соблюдал такие предосторожности, когда привел меня к тебе два месяца назад!
   - Ты мне одно скажи: что со мной случилось во Внешнем Круге?
   - Мне не рассказывали! Не рассказывали мне! Я ничего не знаю и тебе не советую в это лезть! Тебе слишком легко живется, да? Уходи обратно, молю тебя, Зил... Кристиан!
   Я внимательно посмотрел в его глаза и понял, что он не лжет. Ему действительно ничего не известно. И он не желает знать запретных тем. Квай всегда был самым осторожным и уставопослушным в нашей четверке...
   Добиваться чего-то еще от старого приятеля было бесполезно. С таким же успехом я мог пытать о своей судьбе любого обитателя Хеала.
   Квай выглянул в коридор, успокоился и выпустил меня. Я снова спрятался под капюшоном, обнял друга на прощание и выскользнул прочь. Мне снова показалось, что в конце коридора промелькнула тень. И, вроде бы, это была та же тень...
   Куда идти теперь, я не знал. Разве что обратно - упросить отца Агриппу сжалиться надо мной и рассказать правду?
   Звук голосов, гулким эхом усиленный и разнесшийся по всей галерее, заставил меня свернуть на черную лестницу. В былые времена мы часто собирались там с друзьями, почти не рискуя, что наставники застанут нас врасплох: этот путь обитатели Хеала выбирали очень редко. Лестница вела к балюстраде на пятом этаже, но выход туда был заблокирован задолго до моего рождения. А вот совершенно пустой подвал стоял открытым - там-то мы обычно и планировали свои вылазки. Он и теперь манил темнотой, и я бесшумно шагнул под ступеньки, дабы скрыться и пропустить группу молодых монахов мимо себя. Стоило мне обернуться в коридор, чья-то крепкая рука схватила меня за плечо, рванула назад и вниз...
   Я вывернулся и сделал несколько сальто, отлично помня о крутой каменной лестнице, на которой по незнанию и в темноте можно было бы свернуть себе шею. Таким вот замысловатым образом спустившись по ней, я принял оборонительную позу, но невидимый враг притаился, успев захлопнуть за нами дверь. Не ведаю, сколь острым было его зрение, однако мои глаза отказывались различать что-либо в полной тьме. Оставалось надеяться на слух, и он меня не подвел: я услышал шорох позади, присел и на ощупь сбил противника с ног. Некоторое время мы дрались вслепую, и он был очень силен. Но по его действиям я догадался, что не убить он меня хочет, а обездвижить.
   - Зил, стой! - выдохнул он, когда я уже занес руку над его яремной впадиной, намереваясь парализовать ударом пальцев.
   Голос был знакомым. Я ухватил его повыше кисти и ощутил шрам, браслетом обвивший запястье.
   - Кто это?
   - Это я. Зажги свечу, она все еще на прежнем месте.
   Свечной огарок и правда лежал в щели между плитой пола и нижней ступенью. Там же было спрятано огниво. Об этом знали четверо...
   Уже высекая огонь, я догадался, кого сейчас увижу, и все же не сдержал удивленного возгласа, едва узнав изменившегося Вирта Ата:
   - Вирт?! Мне о тебе сказали, что ты мертв!
   - Вот незадача-то, - мрачно проворчал старый друг, поднимаясь на ноги и потирая шрам на руке. - А мне - о тебе.
   - Что на тебе надето? - я повел свечой из стороны в сторону, и тени запрыгали по стенам.
   У него действительно было странное одеяние, совершенно не похожее на наше, монашеское. Странная повязка, намотанная на голову и ниспадающая на шею, длинные кожаные наплечники, торчащие крыльями чуть вверх, рубаха, подпоясанная толстым кожаным ремнем, брюки, широкие настолько, что не сразу отличишь их от подола рясы; на руках - короткие, чуть прикрывающие кисть и ладони, перчатки. И длинный, слегка изогнутый меч в ножнах на бедре, который он даже не собирался обнажать против меня...
   - Ну довольно уже разглядывать. Я сюда пришел не сказки рассказывать и не красоваться, Зил. Времени мало. Меня вот-вот хватятся, и будет туго.
   - Кто хватится и где?
   - В Епархии, Зил. Садись и слушай. Не верь, а просто слушай. Потом я кое-что покажу тебе.
   Мы уселись прямо на ступеньку, и я поставил свечу нам под ноги. Вирт повернулся ко мне. В черных провалах на месте его глаз угадывалось отчаяние. Я снова чувствовал его и понимал. С ним случилось что-то страшное. Нет, не только смерть Сита, а что-то еще. Свеча вспыхнула поярче, разгоняя страшный мираж и возвращая лицу Вирта глаза - живые и знакомые.
   - Зил, всё плохо. То, что твоей гибели желал Иерарх Эндомион - полбеды...
   Я поперхнулся воздухом. Откуда великому Иерарху знать о моем существовании и зачем ему нужна моя смерть? Мне с трудом удалось удержаться от вопроса, не бредит ли мой собеседник.
   А Вирт продолжал:
   - Гораздо хуже, что они с Благочинными привели в этот мир такую библейскую чуму, что недолго осталось жить Внешнему Кругу... Я грешен: в помутнении рассудка я помогал им в том ритуале с Зеркалом. Мор и его народ уже здесь. Неслышной поступью он поражает этот мир, словно страшная хворь...
   Мне все сильнее казалось, что он сошел с ума и несет какую-то чепуху. Но свеча снова озарила его лицо, его ясный и разумный взгляд. Он не был сумасшедшим. Он много страдал, но сохранил рассудок.
   - Кто таков Мор и его народ?
   - Они - это мы. Я не знаю, как по-другому объяснить тебе. Я мало пребывал во Внешнем Круге, мало знаю. Я говорю, как понял, как уяснил себе то, что было передо мной. В нашем мире когда-то давно случилась страшная война, погубившая много людей. А в том мире ее не было. И все у нас с ними происходило по-разному. Вот все, что я знаю.
   - Так зачем они здесь, Вирт?! - ужаснулся я.
   - Им нет места там. Они задыхаются. Их стало невероятно много. А Эндомион предложил им сговор... Людей Внешнего Круга он считает искусственными, противными Всевышнему, достойными искоренения. Пришедшие им на смену, как он говорит, будут настоящими людьми и вернут мир Богу...
   Я решительно не понимал ничего из того, что он мне рассказал. Как возник этот "другой" мир? Какое дело Иерарху до проблем Внешнего Круга? И при чем тут я?
   - Ты сказал, что Иерарх желает моей гибели. Меня от него прячет Агриппа?
   - Да. Магистр догадался обо всем. Идем. Теперь мне нужно кое-что показать тебе.
   Мы выскользнули из подвала. Снаружи смеркалось, и покинуть Хеала незамеченными нам стало проще. Вирт шел, чуть обгоняя меня и придерживая на бедре рукоять своего меча.
   - Что теперь происходит с людьми Внешнего Круга и этими... пришлыми?
   Он пожал плечами, и наплечники вскинулись, точно Вирт взлетал.
   - Если не война, то не знаю.
   - Что ты хочешь мне показать?
   - Ты сам увидишь. Не буду ничего говорить: хочу, чтобы ты понял.
   - Тогда хотя бы объясни, почему Владыко Эндомион собирался умертвить меня? Как я стал ему известен?
   Вирт шикнул, и мы переместились в молельню, став там на колени и прикинувшись погруженными в медитацию послушниками. Мимо нас, не замечая и тоже о чем-то беседуя вполголоса, прошли настоятель и хозяйственник монастыря.
   Когда все стихло, мой друг торопливо вскочил на ноги и помчался в сторону алтаря. Я - за ним. Мы проникли за колонны, пробежали через низкий и узкий коридор и вскоре очутились на монастырском погосте.
   - Ты стал известен Иерарху по одной причине. Тебе с самого рождения прочили сан следующего главы нашей Епархии. Потому у тебя такое второе имя.
   - Но ведь, даже если это так, вступление в сан происходит лишь после смерти правящего Иерарха, не раньше! - воскликнул я, решительно не понимая, чем я мог досадить Эндомиону, пусть по каким-то неведомым мне причинам и должен был когда-то в далеком будущем продолжить его работу.
   - Да. После. Но посмотри на себя в зеркало, а потом попробуй отыскать в библиотеке старинные гравюры с портретом Основателя Фауста. Он изменил наш мир. Он приветствовал появление новых людей, смешение всех известных религий, рас и национальностей. А в тебе течет его кровь, у тебя его характер, образ мышления и...
   ...Тут что-то взблеснуло у меня в памяти. Я лежу в пыли где-то под землей, у рукотворной каменной стены. Дышать нечем. От жары песок готов стать стеклом. Мои внутренности выворачивает от боли, кровь утекает в пересохшую землю. Всего несколько шагов я не дошел до погребальной камеры, как это было отмечено на секретной карте... Сознание уплывает...
   ...и я смотрю на Вирта, а он, внимательно, на меня:
   - Ты здесь, Зил? Смотри.
   Мы находились посреди кладбища. Под ногами там и тут чернели мокрым камнем надгробные плиты с именами почивших в вечности монахов. На глаза попалось имя рыжего Сита. Но Вирт, поклонившись могиле, коснувшись плиты и что-то прошептав, повлек меня дальше. На самом краю погоста одиноко пристроилось свежее захоронение.
   - Прочти, - посоветовал мой спутник.
   С внутренним трепетом подошел я поближе и, пораженный, прочел: "Зил Элинор, послушник монастыря".
   - Я был на этих похоронах, - прошептал Вирт. - И Эндомион, и Мор, и я проверяли: это был ты, и ты был мертв, мертв окончательно и бесповоротно. Но я подождал ночи, в отличие от них...
   Для меня его слова были набором непонятных звуков. Лишь позже я начал осознавать, что он говорит.
   - Могилу разрыли два монаха-лекаря, возле них стоял и ждал Агриппа. Твой труп погрузили на носилки и унесли прочь. Это захоронение пусто, они закопали пустой гроб.
   Словно лезвие меча Желтого Всадника пронзило меня наяву. И я вспомнил каждую секунду своей жизни во Внешнем Круге вплоть до последних слов на пустыре близ Бруклинских развалин в Нью-Йорке на Земле...
  
* * *
  
   Фауст, взгорье Каворат, "Ничья" земля, конец июля 1002 года
   Серая птица, высидевшая птенцов в гнезде над монастырской дверью, кружила в небе. Она радовалась перерыву между дождями. Безрадостная земля далеко внизу была ей привычна. Птица никогда не раздумывала, любит ли она места, в которых родилась и живет. Она просто незатейливо жила, ничего не пытаясь изменить, найти, открыть. И однажды ей довелось узнать человека - он подкармливал ее. Не то чтобы дело дошло до дружбы, но птаха подпускала ближе к себе и к гнезду только его.
   И сейчас она видела этого человека бегущим по дороге. Птица была любопытной, поэтому тут же снизила полет и последовала за ним. Ей было видно, где кончается эта дорога: серо-желтая лента вела к большому поселению, огражденному стеной. С виду город казался безлюдным, но птица не раз видела там жителей, прячущихся в домах, а иногда и человеческих детей, маленьких и громкоголосых.
   Старый знакомый преодолел мост над глинистой речушкой и чуть сбавил бег. Пернатой наблюдательнице показалось, что он устал, и она полетела дальше, к Городу на взгорье.
   С той стороны к высокому каменному забору бежал другой человек. Он отличался от приятеля птицы тем, что был женщиной. Снизившись, пичуга уселась на городскую стену, свистнула и качнула хвостом. Только она могла видеть, как приближаются друг к другу эти двое. Почти одновременно они достигли забора, почти одновременно их ладони хлопнули по камню. Оба стояли, ссутулившись и опустив голову. Не будь меж ними стены, их руки сошлись бы, а так они и не подозревали о существовании друг друга. Прыгая по ветхой гранитной кладке, птица склоняла головку то к одному краю, то к другому, черными глазками с интересом изучая людей внизу. Они, эти люди, были такие разные, а переживали одно и то же: им казалось, что весь мир отвернулся от них, что они потеряли все и что выхода нет...
   Сердце застучало под перьями серой грудки. Птице захотелось крикнуть, что все очень просто. Она раскинула крылья, оттолкнулась от стены и взмыла в воздух. Вот так. Всего-навсего!
   И люди заметили ее. Оба проводили ее взглядом.
   Снова заморосило...
  
4. Явление Фараона
  
   Земля, Мексика, Чолула, подземелье близ бывшего зиккурата Кетцалькоатля, конец июля 1002 года
   Несколько невнятных картинок неизвестного мира - и Алан Палладас обнаружил себя скатывающимся с дискообразного подиума внутри пахнущего глиной помещения. Не он один был сбит с ног: вся группа, только что бежавшая с Клеомеда при помощи ТДМ, который действительно оказался внутри каверны, потеряла равновесие. Раненые Полина и Дик барахтались на полу, тихо ругаясь от боли. Фанни-Эдмон и в самом деле обрела свой истинный облик после переброски, и они с "папой Феликсом" первыми вскочили, чтобы оказаться во всеоружии. Вонючий дикарь, подвывая от страха, отползал в темный угол и явно рассчитывал, что во время суматохи о нем забудут. Чета Иллеоклео тоже была здесь и с готовностью выхватила плазменники, а теперь поводила ими из стороны в сторону, ища цель. Лучи фонарей беспорядочно метались по залу.
   Целью, повинной в том, что все были сбиты с ног, оказался странный совершенно голый мужик возраста Алана. Этот валялся ничком посреди трансдематериализатора и не подавал признаков жизни.
   - Черт возьми, это кто? - Фанни грубовато ткнула ногой в бок обнаженного. - Рехнуться можно: то один, то другой! Сколько их там еще?
   - Кого "их", Фи? - уточнил Палладас, с опаской наклоняясь над лежащим и пытаясь посветить ему в лицо.
   - Этих, взявших моду вываливаться из темноты и сбивать с ног!
   Тем временем Алан почуял убийственно крепкий запах спиртного. Вернее, это был уже наполовину перегар.
   - Ну и пойло! - вырвалось у биохимика, обладавшего исключительным обонянием и оттого едва сдержавшего рвотный спазм. - Где такое наливают?!
   - Вы о чем? - Феликс присел на корточки возле них.
   Палладас брезгливо указал средним пальцем в сторону голого мужика:
   - Я об этом. Похоже, он мертвецки пьян...
   - Матка Боска! Еще этого нам не хватало, знаете ли! - подала голос Буш-Яновская. - Откуда, правда что, все эти сюрпризы? Какие-то накладки при транспортировке?
   Наконец не выдержал и Калиостро, которому удалось доползти до перепуганного пастуха и, опираясь на стену, сесть рядом с ним:
   - Леди и джентльмены, а разрешите ли вопрос? Кому, если не секрет, вы сейчас адресуете все свои вопросы? Некому невидимому оператору телепорта? Или духу лампы?
   Все примолкли. Воспользовавшись тишиной, жена полковника Иллеоклео негромко спросила:
   - А кто-нибудь знает, где мы сейчас находимся?
   - Надеюсь, что на Земле, - ответил Феликс Лагранж. - Исследовательская группа, по крайней мере, обещала именно это... Но для Египта здесь прохладновато, а других мест с ТДМ я не знаю...
   Алан тем временем пытался привести в чувство пьяного незнакомца, но тот лишь мычал и ворочал головой.
   - Прикройте ему... что ли... - неприязненно отворачиваясь, сказала Полина.
   - Есть у кого нашатырь или еще что-нибудь дурно пахнущее? - Палладас понял, что его действия не увенчаются успехом, если не прибегнуть к помощи химии.
   - Па, черт с ним. Надо спешить. Бросим его тут, прикроем чем-нибудь, чтобы не замерз, да и все. И этого, - гречанка указала на Эфия, - оставим охранять его. Как выберемся, так вызовем для них спасательную бригаду. Все, быстренько встаем и выдвигаемся!
   Лучи фонариков заметались по комнате - это все начали подниматься на ноги и двинулись к единственному выходу. Только Эфий остался сидеть, нахохлившись, в темном углу. Козья кровь уже засохла на его руках, шее и лице и тянула кожу, напоминая о злых духах. Он не понял, что изменилось, ведь никакого передвижения не было, а место, где он оказался с уходящими теперь существами, стало иным - с низким потолком, с сырым запахом неизвестной почвы и еще чего-то неприятного, шибающего в нос со стороны обнаженного существа. Очень может быть, что существо тоже принесли в жертву злым духам, и те занялись им прежде Эфия, а самого пастуха приберегли на потом.
   Но солнцескал слишком рано занес голого в стан погибших. Едва "духи" начали выходить за дверь, мужчина, распластавшийся на каменном круге, очнулся и заголосил:
   - Не стреляйте! Не стреляйте! Я ничего не сделал! Я сотру все пароли и забуду информацию!
   Язык его отчаянно заплетался, но все - и даже Эфий - поняли его. "Он тоже солнцескал?" - удивился пастух, никогда не видевший этого человека в родном стойбище. А ведь его народ был очень малочисленным, и даже соседи, живущие неподалеку от Солнечной скалы, разговаривали на другом наречии...
   Незнакомец тем временем поднялся на карачки и попытался отползти в сторону укрытия пастуха. Он так спешил, будто за ним гнались все самые страшные исчадия этого мира.
   - Ч-черт возьми! - прошипела Фаина и вопросительно взглянула на своего напарника.
   Феликс Лагранж кивнул.
   - Мы рискуем засветить последний канал, - предупредила она, извлекая ретранслятор из висящего за спиной детского рюкзачка.
   - Да, но мне эта ситуация не нравится, - поморщился "черный эльф".
   - Мне тоже, - согласился полковник Иллеоклео, а его жена, кивая, прибавила:
   - У меня странное ощущение. Я думаю об этом человеке так, будто мы обязаны беречь его, как зеницу ока...
   - Которого из них? - скептически уточнила Буш-Яновская, со всей очевидностью готовая пристрелить помеху в виде голого мужика на том самом месте, где он находился.
   - У меня тоже, - вставил реплику Дик. - Никогда такого не было...
   - Как будто все рухнет, если с ним что-то случится... - как зачарованная, медленно проговорила гречанка, не сводя глаз с незнакомца.
   Они вернулись. Обнаженный закрывался рукой от фонариков и тихонько скулил, на чистейшей кванторлингве по-прежнему уговаривая их не стрелять и лопоча всякую чушь о каких-то документах.
   Фанни о чем-то поговорила в стороне через ретранслятор и подошла к Феликсу:
   - Нам нужно выбраться отсюда наружу и определить наше местонахождение. Судя по голосу Джоконды, у них там тоже происходят большие неприятности...
   - Ты вышла не на Калиостро? А где тогда шеф?
   - Не знаю. Это была Джо.
   - Надеюсь на лучшее, - пробормотал Лагранж, отчетливо припоминая забинтованную перевоплощающуюся тетку-мулатку в квартире Палладаса. - Не хотелось бы напороться на оборотня.
   - Ну-ну, ты с нами, оборотнями, поосторожнее! - возразила Паллада.
   Тем временем мужчины, кто чем мог, тот тем и помог незнакомцу с одеждой. Пьяный облачался медленно, путаясь и все время засыпая на ходу. Наконец Палладас и Иллеоклео не выдержали; в четыре руки они застегнули на нем все, что должно быть застегнутым.
   Откуда-то из-под каменной кладки стены выскочила гигантская крыса, которая, принюхавшись, смело тяпнула Эфия за окровавленный палец. Пастух с воплем подскочил, чем и напомнил остальным о своем существовании.
   - О, и ты с нами? - удивился Алан. - Ну надо же, надумал!
   Так, вереницей, они вывалились в коридор. Орать незнакомец прекратил. Теперь он, шатаясь и повисая на плечах у Алана и полковника, плакал, похрюкивал и жаловался на судьбу. Эфию было его жалко, он оглядывался и поглаживал беднягу по руке.
   - Кажется, дикарь понимает нашу речь, - шепнула Аустина Иллеоклео мужу. - Посмотри на него! Он реагирует на этого человека...
   - Эх, госпожа Аустина, лучше бы он знал, как отсюда выбраться, не надорвавшись под этой тушей! - прокряхтел в ответ Палладас.
   Тут Фанни резко остановилась:
   - Все слышали?
   - Что именно? - спросил Дик.
   - Грохот... где-то наверху... Такой - тух-бабах! Вот, еще раз только что!
   На этот раз странный звук услышали все.
   - Похоже на взрывы, - предположила Буш-Яновская и по привычке зашлепала себя перебинтованной рукой по бедру в поисках плазменника. - Сейчас выйдем и попадем в эпицентр военных действий... Но я уже на все согласна, только бы выйти!
   Калиостро лишь утвердительно кивнул.
   Следующая галерея шла под наклоном. Усталым путникам стало еще тяжелее: им пришлось подниматься по ней в душном коридоре. Незнакомец пыхтел, как паровоз, но присесть ему не давали. Феликс Лагранж успевал что-то отмечать в браслете-компе.
   - Здесь нам надо направо, - сказал он, когда наконец все вышли на ровную площадку вверху.
   - С чего ты взял? - удивилась Фанни. - Тут, кажется, все коридоры на одно лицо.
   Вместо ответа он развернул голограмму, и оказалось, что на протяжении всего пути "черный эльф" намечал схему коридоров:
   - Если мы сейчас пойдем в другую сторону, не направо, то станем возвращаться.
   - Гм... логично!
   - Кто вы? - на удивление трезвым голосом вдруг вымолвил "пришелец".
   Все лишь с досадой отмахнулись от него, как от надоедливого кровососущего.
   - Это еще ты нам ответишь для начала, кто ты, - сурово пообещала Полина.
   Грохот наверху усилился. Теперь он был отчетливее и действительно походил на взрывы.
   - Мы, знаете, уже почти вышли, - добавила Буш-Яновская после паузы. - Поднажмем?
   Они поднажали. Потом поднажали еще. И вскоре поняли, что интуиция не обманула Феликса. Коридоры вывели в громадный, усыпанный каменными обломками зал, большую часть которого составляла широкая лестница вверх, к небольшому проему в стене, за которым все полыхало и гремело.
   - Мы с Феликсом на разведку, - сообщила Паллада. - Вы ждите.
   - Фанни... - начал было Дик, но осекся.
   Она сделала вид, будто не услышала.
   Вернулись они, сгибаясь в три погибели от смеха, и еще издалека начали размахивать руками, призывая подниматься.
   - Там гроза! Обычная тропическая гроза!
   Оба "эльфа" были мокрыми от макушки до подошв.
   Сооружение выпустило их на вершину странного холма. По каким-то неуловимым приметам ощущалась его рукотворность. Чуть в стороне ливень мыл обломки древнего сооружения.
   - Где это мы? - спросил кто-то, но его голос потонул в раскате грома, а когда истерика атмосферы прекратилась, на смену ей откуда-то - казалось, со всех сторон - полился заунывный, переливчатый вой.
   И снова замерцали рваные ветки молний.
   На возвышении, которое являло собой фундамент давно разрушенного конкистадорского храма, попирая долговязыми лапами изломанный католический крест, стояло с задранной к небу мордой демоническое существо и выло.
   Шкура его - а в свете длинного всполоха на твари можно было рассмотреть каждую шерстинку - искрилась призрачно-голубым, и такого же цвета стали его глаза, когда, замолчав, она опустила голову и посмотрела на путников.
   - Дьявольщина! - засмеялся Дик. - Это же обычный койот! Держу пари, мы на вершине Чолулы, пирамиды тольтеков...
   - А где же пирамида? - не поверила Полина.
   - Под холмом, понятное дело. Испанцы ведь закопали ее, а наверху построили церковь Девы-Утешительницы.
   - Эту, что ли? - Фанни небрежно махнула рукой в сторону обломков, увенчанных крестом, с которого продолжал таращиться на них степной волк, в незапамятные времена прозванный ацтеками койотом. Казалось, ни ливень, ни молнии нисколько не беспокоили его, хотя, как и люди, он давно промок насквозь.
   - А ведь он не уходит! - заметила Аустина Иллеоклео.
   Эфий с ужасом смотрел на хищника. Ему казалось, тот хочет, чтобы они пошли следом. Еще один злой дух, и как страшны его глаза в грозовую ночь!..
   - Ну что ж, хороший знак! - сказала Паллада. - Мне нравятся волки. Может быть, этот пришел за нами и выведет нас отсюда?
   На что Полина тут же ответила раздраженным голосом:
   - Может быть, проще связаться по вашему каналу и попросить подмоги? Мне уже до печенок осточертело блукать по неизвестным территориям в поисках приключений на свою...
   - Буш-Яновская, отстань, а? Тебе вечно все не так, - отрезала Фанни. - Предлагаю либо переждать грозу в зиккурате, либо пойти за шакалом и посмотреть, куда он нас выведет...
   - Так кто вы? - совершенно протрезвев под струями холодной воды, снова подал голос незнакомец.
   Койот явно ждал их решения и не уходил. Он лишь потряхивал громадными ушами и переминался с лапы на лапу. И тогда Феликс проговорил:
   - Давайте идти.
   Словно поняв смысл его фразы, зверь развернулся, махнул хвостом и потрусил вниз по склону святилища, засыпанного более полутора тысяч лет назад завоевателями-иноверцами.
   Стоило возвышенности освободиться, поток молний проложил себе новое русло и в ярости обрушился на развалины храма. Пронаблюдав это, группа остановилась.
   - Н-да... - покачал головой Дик. - Не хочется, пожалуй, превращаться в громоотвод...
   Искусав камни и крест, разветвленный всполох потух, но это никого не вдохновило. Было понятно, что в любую секунду следующий разряд может выбрать целью одного из них. Койот встал в отдалении, нетерпеливо помахивая хвостом. Он был словно заговоренный, непогода его не пугала.
   - Возможно, это имеет смысл...
   Фанни вытряхнула из рюкзака некое устройство, при виде которого Калиостро издал удивленный возглас:
   - Баст? Тетя Софи отдала тебе кошку?!
   Гречанка слепила многозначительную мину и задействовала голограмму. Оглушительно щелкнув хвостом, пантера выпрыгнула на землю и тут же принялась наворачивать круги возле путешественников. Словно магнит, она притягивала к себе ярость неба: молнии безжалостно били в нее, оставляя на шкуре яркие разряды.
   - Неправда ли, твоя тетка - очень предусмотрительный человек? - подмигнула Фанни, и все направились за койотом.
   Для потрясенного воображения Эфия это было слишком: два диких зверя, самых опасных хищника на свете, взявшись из ниоткуда, сопровождали его и духов-пленителей в никуда. Даже плачущий человек перестал голосить и молча ковылял между двоими сущностями в облике мужчин. Он лишь растерянно показывал на черную кошку, постанывал и хватался за кудлатые седые волосы на мокрой голове.
   Шакал провел их мимо древнего захоронения, обогнул небольшой лесок и встал, как вкопанный. Впереди, шагах в пятидесяти, на пустыре высилось некое сооружение наподобие ангара. Баст подбежала к нему и, словно живая пантера, уселась рядом, безразлично пошлепывая по земле кончиком хвоста.
   - Рехнуться можно! - восхищенный этой картиной, пробормотал Алан Палладас.
   Звери переглянулись, а затем шакал со всех ног кинулся в сторону перелеска и исчез в кустах. Последний удар молнии, предназначавшийся ему, схлопотала Баст, но лишь облизнула вспыхнувшее плечо.
   - Видимо, нам надо заглянуть в этот ангар? - предположил полковник Иллеоклео.
   Никто не возражал.
   В ангаре было куда тише и темнее, чем снаружи. И ни единой души. Но что-то неуловимо указывало на то, что здесь недавно побывали.
   - Надо осмотреть это место, - Феликс включил свой фонарик.
   - Фанни, дай-ка пульт, - попросил Калиостро жену.
   Гречанка подошла к нему. Дик перевел пантеру в режим наблюдения и посмотрел на Фанни. Они ничего не сказали, просто прижались друг к другу и несколько секунд простояли в объятиях, молча и неподвижно.
   Феликс и полковник облазили каждый уголок ангара.
   - Кажется, тут когда-то стояли "вертушки", - отряхивая руки, сообщил "черный эльф". - А еще тут везде валяется вот что...
   Он раскрыл ладонь, Иллеоклео посветил в нее, и все увидели на ней несколько вскрытых пустых ампул. Палладас стремительно схватил одну, приподнял, рассматривая в луче фонарика, понюхал, разве что не попробовал на вкус.
   - Вот черт... - пробормотал он. - Но как?!
   - Что? - спросил полковник.
   - Это оно? - Фанни без охоты отстранилась от Дика и тоже взяла ампулу.
   - Да, черт бы его взял. Откуда оно тут в таком количестве?..
   - Так что же это? - настаивал Иллеоклео.
   - Полковник, это вещество, над которым я работал много лет под видом сотрудничества с Савским, а на самом деле - на Клеомед. Это должен был быть нейтрализатор, блокирующий мутагенное влияние атомия на человеческий организм. В общем, я достиг цели... но есть и побочный эффект...
   - Какой? - не утерпела и Аустина.
   - Это вещество позволяет менять форму. Теплокровное существо становится полиморфом и в течение нескольких недель может обретаться в ином облике. Если поддерживать действие регулярными инъекциями, то эффект перевоплощения держится сколь угодно долго...
   Все смолкли.
  
* * *
  
   Фауст, Тиабару, конец июля 1002 года
   Агриппа смотрел на меня старческим, почти больным взглядом. Я ощутил его внутреннюю дрожь как свою, и мне стало до щемоты в сердце жаль его. Прежде он казался мне всесильным. Теперь все изменилось...
   - Как вам удалось воскресить меня?
   Братья Граум и Елалис неуютно поеживались, а у последнего нервно подрагивала нога, и он тщетно поджимал ее под скамейку.
   - Я чувствовал, что когда-нибудь это произойдет... - пробормотал мой названый отец. - Пойдем. Это лучше показать.
   Мы друг за другом вошли в монастырскую лабораторию. Братья-лекари пропустили меня вперед, следом за магистром.
   - Помнишь, мой мальчик, великое откровение: "В начале было Слово"?
   Теперь я помнил все, абсолютно все. Тяжким грузом оно рухнуло на меня, но я пережил это. Знание того стоило.
   - Это откровение и легло в основу работы программы, вернувшей тебя в этот мир... Ты - первый человек, к которому применили ее. Мы не были уверены в благополучном исходе, но...
   Агриппа подошел к морозильной камере и открыл один из отсеков. В большом прозрачном коробе лежала замороженная птица, похожая на ту, которую я подкармливал эти месяцы во дворе.
   - Вот, погибла, бедняга, - сказал магистр, щелкая чем-то на коробе.
   Доселе прозрачные стенки замутились, и туман скрыл птичий труп. Тем временем Елалис подключил некое устройство, отдаленно напомнившее мне компьютеры Внешнего Круга, только куда более примитивное. Два провода оканчивались диодами, их брат-монах соединил с коробом.
   - Здесь записана звуковая информация, снятая с другой, живой и здоровой, птицы этого же вида, - объяснил Агриппа, кивнув на устройство. - Смотри.
   Через какое-то время система разморозила мертвую птицу. "Компьютер" заработал. Я ощутил покалывание в подушках пальцев и слабую тошноту. Агриппа с братьями отошли подальше от устройства и дали мне знак поступить так же. Магистр продолжал:
   - Оно заставляет замершие из-за смерти клетки работать в режиме живых, а на участок, по вине которого произошла смерть, воздействует так, что он перенимает здоровый способ действия. Организм живого существа обновляется полностью и на генетическом уровне...
   Через несколько минут я заметил, что птица слегка дернулась и крыло ее затрепетало. Это казалось чудом.
   - Но с человеком, высокоорганизованным существом, все куда более сложно. Ты ведь понимаешь, что птица устроена не так замысловато, как мы... И у нас не было опыта экспериментов с людьми или приматами. Мы еще не успели дойти до этого. А на Земле пока лишь только задумываются о подобном. - В тоне Агриппы промелькнула гордость, которую он тут же погасил стыдливым смирением. - К счастью, с тебя была снята "мерка" сразу после крещения.
   Я кивнул, потому что уже знал причину этой предусмотрительности. Вирт не лгал, когда сказал, что меня прочили на замену Иерарху Эндомиону. Наверное, это было сделано примерно на такой вот случай...
   Птаха в коробе оживала. Она перевернулась на живот. Ей было отчаянно плохо, и я помню это состояние... Бедняга пыталась поднять голову, но заваливалась набок, пробовала встать на лапы - и тут же падала, распластав крылья. Хотелось выхватить ее оттуда и греть в ладонях, пока все не кончится. Это была агония, но в обратном порядке. Правда, птица едва ли понимала разницу и страдала, как перед смертью.
   - Я понимаю... - мне пришлось собрать волю, чтобы отвернуться и не следить за дальнейшими стадиями страшного воскрешения. - Я читал об этом во Внешнем Круге... Вуду, зомби...
   - О, нет! - запротестовал Агриппа, а братья-монахи так и не поняли, о чем я говорю. - Нет! Это всего лишь схоже внешне! Зомби не жили, ты ведь знаешь. У них не восстанавливались биологические функции! Все, на что они были способны, это передвижение и некоторые грубые действия, которые им навязывались. Этап между спадом трупного окоченения и разложением тканей, но чаще все заканчивалось прежде. Кроме того, Кристиан, это были редкие случаи, очень редкий колдун обладал такой силой знания, что умел это делать. Остальное - лишь легенды, раздутые на слухах.
   Я заставил себя улыбнуться и неловко пошутить:
   - Спасибо, теперь я спокоен, что хотя бы не являюсь ходячим мертвецом... Но что происходит сейчас с Внешним Кругом? Я узнал, что с Фауста туда направляются некие странные люди. Кто они?
   Агриппа нахмурился:
   - Странные люди?! Мне неведомо, о чем ты говоришь.
   Он отключил прибор и вытащил птицу из контейнера. В ладони магистра она сидела смирно и только моргала.
   Я рассказал о том, что вынес из беседы с Виртом в монастыре Хеала. Агриппа и братья встревожились:
   - Если это так, - заговорил мой названый отец, - то мы должны успеть что-то сделать, иначе будет поздно. Сидеть и ждать уже нельзя.
   - Я должен вернуться и все рассказать в Управлении.
   Услышав эти мои слова, магистр вздрогнул. Казалось, он ждал их с ужасом, изо всех сил желая, чтобы я никогда это не произнес. Так же точно я ждал того выстрела, возвращаясь с Кейт-Диком и Чейфером-Фанни с Земли прошлого в развалины нынешнего Бруклина...
   - Да... По-другому невозможно, - согласился он, спустя несколько растянувшихся минут. - Надо найти способ отправить тебя к ним...
   Под ребрами у меня запорхало, замерло и разлилось теплом по жилам. Это был не страх, нет. Совсем наоборот. Это была слабая, но и сладкая надежда снова увидеть одного очень важного для меня человека. Просто увидеть. Просто посмотреть в глаза. И еще что-то толкало в спину, и я знал, что. Чувство долга: я был обязан теперь что-то предпринять, если мне довелось узнать о случившемся.
   - Мы доберемся до фаустянского ТДМ, - наконец сказал магистр. - Правдами или неправдами, но ты попадешь на Землю. Но там... береги себя там, сынок.
  
* * *
  
   Земля, Мексика -- восточная часть североамериканского континента, конец июля 1002 года
   Джоконда, конечно, могла бы доставить к начальнице всех поднятых на борт флайера путешественников. Однако вид Полины и Дика заставил ее принять самовольное решение и срочно госпитализировать их обоих, а уже с оставшейся командой "клеомедянских беглецов" нагрянуть в поместье генерала Калиостро.
   Угрюмый и недоверчивый Чезаре Ломброни без всякого на то приказа упаковал неизвестного в смирительную рубашку, заодно решив его проблему с одеждой, а Порко и Марчелло, кривя носы, поволокли в портативную душевую кабину до смерти напуганного пастуха.
   - Не дрыгайся ты, скифо пуцца1! - Витторио было не до расшаркиваний: вонь мокрых и грязных шкур, в которые был обряжен Эфий, вкупе с запахом козьей крови и давно не мытого тела резала глаза.
   ____________________
   1 гадкая вонючка (испорч. итал.)
  
   - Тобой можно заменять биологическое оружие! - усмехнулся более терпеливый Марчелло, впихивая раздетого клеомедянина под струю воды и с отвращением выбрасывая стянутые с него лохмотья в молекулярный распылитель.
   Тем временем флайер поднялся в воздух и помчал их всех в Сан-Франциско. Эфий почувствовал взлет и отчаянно заколотился в прозрачном пластике душевой, не понимая, что с ним собираются делать - утопить или задушить - в этом тесном помещении. Клаустрофобия окончательно помутила его рассудок, юноша кричал, набивал себе шишки и синяки и, совершенно понятно, делать то, зачем его туда запихнули, не собирался.
   - Бруто2! - Порко-Витторио плюнул себе под ноги и ушел, оставив Марчелло в компании дикого клеомедянина.
   ____________________
   2 животное (испорч. итал.)
  
   Запеленатый в специальный обездвиживающий костюм, кудловолосый чужак сидел в отведенном для него кресле и молча озирался. Многое в окружающей обстановке и в поведении людей вызывало у него благоговейный испуг, но это не был испуг дикаря сродни Эфию. Он решил покорно ждать, куда повернет его судьба. Кажется, одно то, что никто не собирается в него стрелять прямо здесь, не сходя с места, успокоило незнакомца. После холодного мексиканского ливня теплая каюта флайера и сухое, хоть и лишающее движений белье привели мужчину в полусонное состояние. Само похмелье прошло, но измученный организм потребовал немедленного отдыха, и чужак начал дремать.
   - Мне кажется, - вполголоса поделился с остальными Феликс Лагранж, поглядывая в сторону клюющего носом незнакомца, - что он - один из этих типов. Это мои догадки, но можно попытаться установить его личность.
   - Я пытаюсь, - улыбнулась Джоконда, которая уже успела окунуться в свой комп и начать поиск. - Но пока безуспешно. Инфа по Земле обработана, таких у нас не числится.
   - А если он сменил внешность? - предположила Фанни.
   - Можно тогда я его стукну? - с живостью отозвался Чезаре, взблескивая черными зрачками и даже привставая с места, на что Витторио не преминул тут же отозваться издевкой:
   - Чез, тебе лишь бы кого-нибудь стукнуть! - и выплюнул несколько скорлупок орешков прямо себе на пиджак.
   Чезаре завелся:
   - Нет, не лишь бы. Если я его стукну, он вырубится. Если он вырубится, палладасовский эликсир прекратит свое действие. Если он прекратит свое действие, этот bastardo покажет свою настоящую личину! Нет, я все-таки его стукну, Джо!
   Джоконда на секунду оторвалась от своего занятия, и этого отрезка времени ей вполне хватило на фразу-скороговорку, которую поняли только присутствующие итальянцы. В результате Ломброни угомонился и сел.
   Алан, полковник Иллеоклео и полковникова жена молча слушали. Издалека доносились вопли Эфия и неразборчивая, но, судя по тональности, умиротворяющая речь Марчелло.
   - Что ж, а я пока свяжусь со своими, - Феликс поднялся и отошел в сторону. - Что-то мне очень неспокойно в свете всего, что тут произошло...
   По мере того, как информация ГК обрабатывалась компом Джоконды, "черная эльфийка" все разочарованнее качала головой, а Чезаре все подозрительнее косился на человека в смирительной рубашке, и на суровом лице читалось: "Нет, когда-нибудь я его все-таки стукну!".
   Наконец из душевой вернулись бедолага-Эфий в сопровождении Спинотти. Юный пастух с ужасом теребил свою новую одежду и никак не мог поверить, что вышел из тесной полупрозрачной комнаты живым и даже невредимым.
   Феликс Лагранж прекратил трансляцию; вернулся он мрачнее тучи и упер взгляд в иллюминатор. Все были заняты своими делами, только гречанка ощутила настроение напарника. Фанни уселась с ним рядом и, слегка коснувшись Феликсовой руки, шепнула:
   - Что случилось?
   Лагранж мотнул белокурой головой, но скрывать не стал. Все так же избегая смотреть на кого бы то ни было, он тихо ответил:
   - Помнишь, я тебе однажды рассказывал о моем младшем брате?
   - О Доминике, помню. У него пропала невеста, Ника Зарецкая, ты говорил...
   - Да, Ника в розыске... А теперь...
   Он замолчал. Фанни не торопила. Феликс собрался с духом и объяснил, что этой ночью Доминик скончался от гриппа ("По крайней мере, такова версия врачей Лаборатории, которые проводили вскрытие"). Вся семья Лагранжей тоже тяжело болела, и только Доминик не выдержал. Похоже было, что вирус принесла мать, работавшая в клинике.
   - Поверить не могу... - пробормотал Феликс.
   Гречанка молча погладила его по плечу и отошла объясниться с Джокондой. Выслушав ее, Бароччи ответила, что Феликсу необходимо отдохнуть и побывать дома:
   - Я свяжусь насчет него с синьором Фредерико...
   - А что с нашим мистером Икс? Прояснилось что-нибудь?
   "Эльфийка" покачала головой:
   - Ничего. Он как будто с неба упал...
   - Н-да... при условии, что все мы не пешком сюда пришли... - проворчала Паллада. - Что делать? Ты можешь представить тетке Дика неполные сведения?
   - Нет. Ни тетке, ни отцу. Пока мы не дознаемся, кто это такой, я не имею права сдавать отчет, - Бароччи слегка поджала губы и развела руками.
   - Так может?.. - Фаина красноречиво покосилась сначала на Чезаре, а затем указала подбородком в сторону похрапывавшего чужака в смирительной рубашке. - А?
   Джоконда не скрыла досаду:
   - Ребята, что вы несете? Вы же сами сообщили, что этот человек совершил вместе с вами ТДМ-переброску. Если ты еще не забыла, то телепортация должна сбить чужеродный облик.
   Фанни нервно почесала макушку:
   - А, ч-черт, ты права!
   - Ну вот и все. Поэтому чтобы я больше не слышала это "стукнуть"...
   - Но он вполне может быть шпионом, ты же не будешь возражать?
   - Не буду. Но сведения из него надо вытаскивать другим способом. И этим займусь я. В более спокойном месте и в отсутствие лишних свидетелей.
   Гречанка только фыркнула, слегка уязвленная этим эпитетом. Ничего себе - "лишние свидетели"! Они, можно сказать, волокли чертова алкаша у себя на закорках из самой Мексики, а тут белоручка-Бароччи как ни в чем не бывало отстраняет их всех, мол, извините-подвинтесь, синьоры грузчики, дальше специалист проведет ювелирно тонкую работу, а вам лучше не путаться под ногами...
   - Нет! Не стреляйте! - раздался истошный крик.
   Извиваясь червяком, незнакомец скатился со своего кресла и начал биться затылком о покрытие пола. Эфий с ужасом смотрел на него, и руки его тряслись. Это духи мучают несчастного человека, вторгаясь в его сны!
   Один Лагранж даже не поглядел в сторону чужака. Он как сидел, отвернувшись к иллюминатору, так и оставался сидеть до самого конца полета.
  
* * *
  
   Земля, Сан-Франциско, поместье Софи Калиостро, конец июля 1002 года, спустя 2 часа
   Генерал Калиостро и ее свояк, Фред Калиостро, внимательно изучали подробности доклада Джоконды. Они сидели рядом, каждый со своей линзой, и смотрели записи.
   ...В небольшой комнате, обстановкой смахивающей на гостиничный номер, находилось двое. Пожилой седоватый мужчина со спутанными волосами и бачками был обмотан чем-то наподобие комбинезона из прочной ткани, только ремешки фиксировались так, чтобы максимально лишить человека подвижности. Для многих одно это уже служило серьезным испытанием: не каждый переносит несвободу, пусть и в таком мизерном ее проявлении. Однако незнакомец казался на удивление спокойным и даже расслабленным перед своей собеседницей. А в роли собеседницы выступала красавица-Джоконда.
   - Таким образом, вы подтверждаете, что прибыли сюда из какого-то мира, не знакомого с нашими технологиями, верно? - мягко курлыкала она, грациозно расставляя логические ловушки там и здесь: будь в показаниях допрашиваемого хотя бы малейшая нестыковка, "эльфийка" тут же заметит ее и поймает лжеца на слове.
   - Ну да, пожалуй, что и так. Слушайте, девушка, лапушка, а выпить у вас ничего не найдется? Уж больно погано я себя чувствую, мне бы с похмелья полечиться...
   - Давайте договоримся так. Сейчас вы ответите еще на несколько моих вопросов - и вам принесут немного спиртного.
   - Хорошо! - приободрился незнакомец. - Давайте, я весь ваш!
   - Еще раз, пожалуйста: назовите вашу фамилию.
   - Хаммон.
   Джо кивнула, складывая руки на груди и чуть потягиваясь торсом:
   - Синьор Хаммон, и имя.
   - Тут-Анн имя мое. Обычное имя, не пойму, что вас так удивляет.
   - То есть получается, что полностью вас зовут Тут-Анн Хаммон, не так ли?
   - Совершенно верно! - непонимающе замигал допрашиваемый, чувствуя подвох. - А что не так?
   - И сочетание ваших имени и фамилии ни с чем у вас не ассоциируется?
   - Да нет... ни с чем, вроде. Уж извините, не труднее вашего имени, если уж на то пошло!
   - Да, а мое имя... тоже не вызывает у вас никаких ассоциаций в какой-либо сфере? В изобразительном искусстве, например...
   Хаммон снова повертел головой, сидящей на жилистой шее с острым кадыком. Выглядел он жалким, еще более жалким от своего похмелья.
   - И вы утверждаете, что прознали о существовании ТДМ на своем предприятии, но за это вас едва не убили?
   - Так и есть, что вы за моду взяли по тридцать раз все выспрашивать? Принесли бы уж рюмочку чего-нибудь?
   Джоконда сделала вид, что не услышала, только двинула пальцем.
   - Ну да, да. Напарника моего пристрелили, а я бросился бежать между этими стеллажами. Грохот, пыль до потолка, темнота, ничего не видно... И тут я вижу этот диск. Все, как было описано в тех файлах! Спотыкаюсь, лечу на него, слышу - мне в спину очередь... Потом темнота... и я сбиваю с ног кучу народа, чувствую, что голый, как из... как только родился... и отключаюсь, потому как башка моя того не вытерпливает...
   - В спину очередь... - задумчиво повторила "эльфийка". - Какая очередь? Какая-то разновидность плазменного луча?
   - Чего?! - изумился Хаммон. - Какого еще луча? Хорош вам уже надо мной издеваться.
   - Вы сказали - "слышу - мне в спину очередь". Это ведь по вам стреляли?
   - Ну да. Из обычных автоматов, у нас все охранники на заводе при них...
   Лицо Джоконды прояснилось:
   - Ах, автоматов! Иными словами, "очередь" - это пули?
   - Ну да, пули. Как есть. Может, вам еще калибр патронов назвать? - с ехидцей добавил он.
   - Вам что-нибудь известно об "эликсире Палладаса"? Другими словами - эликсире перевоплощения...
   Допрашиваемый вздохнул:
   - Снова здорово! Ну я же сказал: нет! Вон и эта ваша штука фиксирует - я не вру!
   - Да, фиксирует. В таком случае еще раз: вы перебросились сюда вместе с остальными, имея целью напасть на наш мир?
   - О, светлые силы! Да сколько ж говорить: ни с кем я не перебрасывался и никаких целей не имел!
   - И ваша планета...
   - И моя планета называется Тийро. А это, как я уже понял, некая другая планета... Свихнуться можно! Ну дайте же выпить, не будьте сволочами!
   Джоконда уселась напротив и прижала ладони к углам столешницы. Возможно, первый раз в жизни кто-то устроил сбой в безупречной программе, на которой работала ее непогрешимая логика. Впервые ей, пси-агенту, захотелось налить рюмку чего-нибудь не только этому типу, сдерживая обещание, но и себе.
   - Такой планеты, - вкрадчиво, но очень отчетливо проговорила Бароччи, - не существует в Содружестве. И никогда не существовало. Вы отдаете себе в том отчет?
   Хаммон вперился в нее стеклянно-чистым взглядом ярко-голубых глаз, никак не вяжущимся ни со странным его именем, если вспомнить восстановленный облик знаменитого юноши-фараона, ни с образом пропойцы:
   - А мне неизвестно ни о каком Содружестве! Перестаньте мне голову морочить, в конце концов, я ведь не железный, мне выпить надо! Вы обещали, красавица!
   Джо сделала знак и подождала, пока Хаммону принесут бокал с чем-то светло-янтарным и пока он, сопровождая процесс довольным кряканьем, осушит его. Взор его тут же потерял кристальную цепкость и, расслабившись, замутился, но при этом сам Хаммон стал куда словоохотливее.
   Фред Калиостро выслушивал его рассказ уже по третьему заходу. Сумбурная автобиография незнакомца не пролила свет ни на одну из загадок его появления среди агентов ВПРУ во время их переброски на Землю. Хаммон так и остался под подозрением в шпионаже.
   Софи вынула линзу и задумчиво опустила ее в раствор.
   - Девочка сделала, что могла, - готовясь защищать любимицу-Джоконду, начала она.
   - Я вижу и знаю, - кивнул Калиостро-старший. - А еще что-нибудь ты заметила?
   Генерал взглянула в его лицо. Устал он, в последние дни особенно сильно устал. Неудивительно, если учесть, что творится кругом.
   А Земля готовилась к отражению ударов невидимого врага. Стараясь не посеять лишней паники в народе, власти потихоньку эвакуировали особо важных людей в секретные точки, то есть размещали их в геостационарных спутниках на орбите планеты. Эти спутники изначально были рассчитаны именно на такие форс-мажорные ситуации. Одновременно приостанавливалась работа всех земных инкубаторов. Здания погружали в подземные бункеры, не видимые ни с поверхности земли, ни из космоса. Казалось, сердце Содружества трансформируется, а сосуды наполняют его кровью для необходимой активности в предстоящей битве...
   Но самая серьезная работа выпала на долю спецструктур после донесения агентов-разведчиков с Клеомеда. Доклад Риккардо Калиостро и Полины Буш-Яновской заставил руководителей в срочном порядке разработать наиболее действенную программу для выявления уже внедрившихся и ассимилировавшихся врагов. При своей хлопотности она была проста: каждый землянин должен был пройти процедуру двадцатичетырехчасового глубокого усыпления, затем следовала эвакуация в спокойные зоны Содружества. Таковыми были курортные планеты, пока не интересные таинственным захватчикам из-за их стратегической невыгодности или по иным соображениям. Так было выявлено уже несколько десятков "двойников": не дожидаясь разоблачения, они сбегали. Большинство оказалось работниками ВПРУ - фальшивыми, разумеется.
   Софи Калиостро не ответила Фреду. Она отвела глаза и повертела в пальцах дужку очков в золоченой оправе, висящих на шейной цепочке. Солнечные зайчики в панике заметались по ее темному костюму.
   - А меня смутил финал их разговора, - проговорил отец Дика.
   Софи кивнула, но по-прежнему осталась безмолвна.
   ...Джоконда на записи обернулась на оклик Хаммона:
   - Да?
   - Красавица... а еще этот с вами был, в шкурах... Он говорит, что вы злые духи и просит, чтобы вы его пощадили...
   - Вы понимаете его язык?!
   Глаза допрашиваемого широко раскрылись от удивления:
   - А вы разве нет?..
  
  
ТВОРЕЦ ЭТОГО МИРА
  
(3 часть)
  
1. Побег с Фауста
  
   Фауст, начало августа 1002 года
   Кажется, никогда прежде я не ощущал, сколь уныла моя родная планета. Мы выждали неделю: по словам отца Агриппы, через неделю Иерарх намеревался покинуть Фауст. За эти семь дней мой приемный отец постарел на несколько лет. Он смотрел на меня так, словно вскоре снова собирался провожать мой гроб на местное кладбище.
   - Я не могу связаться ни с кем из тех, кто знал тебя и кому я могу доверить твою жизнь, мальчик мой, - сокрушенно объяснил он, когда мы уже плыли на старой лодке в места, куда ни меня, ни приятелей еще не заносила судьба. Вместе с нами отправились Граум и Елалис, верные помощники Агриппы.
   - Война уже началась? - спросил я, чувствуя, что прав.
   - Боюсь, что именно так. У меня нет никаких вестей на этот счет, мы отсечены от мира.
   Не знал, что на Фаусте есть скалы. Течение вынесло нас в гористую местность, не менее сырую, чем прочие, но уже не столь однообразную. Правда, чем дальше, тем меньше растительности можно было найти на осклизлой земле и блестящих камнях - верный признак того, что где-то неподалеку находится действующий портал...
   Еще через какое-то время цвет скал начал меняться. Они становились белоснежными, состоящими из нагромождения гигантских кристаллов. Это было сказочное, завораживающее зрелище. Как будто на другой планете...
   Русло реки заметно вильнуло в сторону.
   - Причаливаем, - сказал нам с Граумом - а именно мы гребли в это время - отец Агриппа и всмотрелся в какую-то точку на склоне белой горы. - Лодку нужно будет выволочь на берег...
   Я спрыгнул в ледяную воду, дыхание подвело под самое горло, но нужно было действовать. Мы с братьями-целителями вытащили наше суденышко в безопасное место и отправились вверх по склону.
   - Постой, - Агриппа похлопал меня по плечу. - Держи, переоденься сейчас.
   В моих руках оказался сверток. Внутри была одежда. Если не ошибаюсь, именно в ней я был, когда сбежал из клиники и получил заряд плазмы на бруклинских развалинах...
   Оказалось, что в ней я чувствую себя увереннее и свободнее при подъеме, чем в рясе. Братья все время путались в полах своих балахонов, но карабкались следом, а я спокойно шагал и помогал взбираться Агриппе.
   - Непременно встреться с генералом Калиостро или Фредериком Калиостро, - наставлял меня приемный отец. - Ты должен рассказать им все о том, что сделал Эндомион и верные ему монахи. Объясни, что далеко не все фаустяне знают о творящихся здесь делах, и большинство не одобрило бы сотворенного Иерархом. Скажи, что в меру своих сил мы будем бороться здесь, чтобы перекрыть проход...
   - Да, я все передам, отец.
   Граум шумно пыхтел. Он явно засиделся в подземельях без движения. Он все больше отставал от нас и наконец крикнул, что обождет Агриппу и Елалиса на том месте, где остановился.
   - Удачи тебе, Кристиан! - добавил он также в мой адрес и помахал рукой. - Благословляю, и пусть моя молитва поможет тебе в трудностях. Ты был бы хорошим врачом, брат Элинор...
   Я кивнул ему, и мы пошли дальше.
   Вход в пещеру располагался высоко над берегом реки, но это было еще только полпути. Оказалось, что пещера ведет вниз, да еще и глубоко под землю. Агриппа совсем устал, но не сдавался.
   - Может быть, дальше я один? - предложил я. - Вам ведь еще возвращаться.
   Мои спутники упрямо тряхнули головами. Это было очень по-фаустянски, и я даже не удивился.
   - Я должен удостовериться, что портал сработал и что ты отправлен по назначению, - объяснил Агриппа. - Именно этот портал описывал Кристиан Харрис в тайных документах, именно благодаря этому порталу наши предки попали сюда. Но с тех пор много воды утекло. Что-то могло измениться...
   Мне казалось, что в этом отношении ничего измениться не может, но жизнь научила Агриппу осторожности и недоверчивости. Словом, спорить я не стал.
   - В конце концов, - проворчал Елалис, - измениться могло то, что и Эндомиону в руки попали писания Основателя... А потому нас там сейчас встретит пара десятков белковых роботов-охранников, и мы окажемся в ловушке.
   - Завидую твоему оптимизму.
   Ну а что еще я мог сказать в ответ на такое предсказание?
   - Вряд ли, - тут же отринул эту идею Агриппа. - Ты забыл, при каких условиях можно было прочесть эти записи?
   - Ну да, ну да... хромосомный код самого Основателя...
   Я насторожился:
   - Вы это о чем?
   - Кристиан Харрис перестраховался на случай появления такого вот... Эндомиона, - пробормотал отец Агриппа. - Описывая в своих мемуарах важные вехи своей жизни, он посчитал нужным сделать так, чтобы прочесть и расшифровать их мог не каждый. Для этого считывания нужен был звуковой код его собственного ДНК - тот самый, о котором мы тебе рассказали при воскрешении птицы. Причем звуковой код его при жизни. Впрочем, после смерти организма сделать это невозможно. Таким образом он замкнул систему портала на себя. Ты - ключ к этому порталу. Нравится тебе это или нет, но это так, потому что ты и есть Кристиан Харрис плотью и кровью.
   Интересно, есть ли на Фаусте что-то, что не замкнуто на меня? Признаться, не очень радует перспектива опять тащить на себе эти обязанности. Мне и на Земле прошлого было в тягость узнать, что волею судеб меня забросило в тело Харриса, но я считал, что достаточно вернуть его обратно истории, ничего не нарушив. А оказывается, что слишком рано расслабился...
  
* * *
  
   Фауст, Епархия, август 1002 года, спустя сутки
   Что ж, дело сделано. Флайер с ряженым монахом отправился на космодром, и Эндомион, одетый в простую лиловую рясу с глубоко надвинутым на лицо капюшоном, вернулся в свой зал. Агриппа что-то затевает, об этом ему напрямую сказал желтый Мор в их последнюю встречу. Да, магистр становится опасен и после смерти своего любимца-послушника, приемного сына, откровенно начал подозревать Иерарха в политической интриге с участием мерзавца Антареса и мятежницы Эммы Даун; не исключено, что Агриппа догадывается и о главном, особенно если имеет кого-то из приближенных к Эндомиону в осведомителях. Но все служители Иерарха - верные псы его, готовые лизать руки Светлейшего уже только за то, что он позволил им избежать заключения в страшном Пенитенциарии или гниения заживо в отвратительном городе вестниц смерти на земле Каворат... Кто мог проговориться? Теперь это уже не так важно.
   С Агриппой нужно что-то делать. Лучше всего, если он упокоится неподалеку от своего воспитанника, буйнопомешанного Зила Элинора, которого только безумец мог прочить в Иерархи Фауста взамен него, Кана Эномиона, правителя, который изменит все, который устранит все нарушения, допущенные обитателями Галактического Союза, негодными полуроботами, пародиями на Господень замысел!
   Человек должен быть волен убивать. Это его, человеческая, сущность. В ином случае, лишенный этого великого Выбора, он недостоин жить. Он всего лишь биоробот, послушный программе, ограниченный в возможностях и нелепый. Эндомион сжал кулаки. Приходилось мириться с тем, что и Агриппа, и сам он были такими "биороботами", ведь их существование планировалось для контактов с Внешним Кругом, и никто не должен был знать, что на Фаусте живут и воины веры, люди "старой закалки", лишенные аннигиляционного гена и по этой же причине - свободы покидать планету. Игра с Зилом Элинором привела к тому, что в Содружестве узнали, что здесь творится. Правда, это был всего лишь один из множества секретов дождливого Фауста...
   Иерарх скинул капюшон и, мрачный, уселся возле камина, чтобы согреть окостеневшие от холода руки. Ему хотелось проклясть весь мир, особенно сейчас, когда выстужено все нутро, когда приходится скрываться и придумывать, как провести внутреннего врага. Ну ничего, скоро Фауст покажет себя. Здесь будет два вида людей: настоящие, без уродливого гена, и биороботы, но все же родившиеся естественным путем, прошедшие через самый первый страх смерти и тем самым изначально закаленные ею, готовые к борьбе и страстям, дальнейшим столкновениям с риском, умеющие быть безжалостными к врагу и бескомпромиссными, уверенные в своей правоте и не знакомые с сомнениями. Те и другие понадобятся в том, что будет происходить в ближайшие несколько десятилетий. Здесь изменится все. А потом...
   Эндомион коснулся небольшого колокола, подвешенного сбоку от стола меж двух мраморных колонночек. На зычный звон в зал проскользнул монах. Что-то звериное было в его повадках, как, впрочем, у всех охранников Иерарха - и было это неспроста: рано или поздно то, чему их подвергали, накладывало неизгладимый отпечаток и на истинную сущность. Замотанный с головы до пят в черную материю, мало похожую кроем на одеяние остальных здешних служителей, он был неузнаваем. Эндомион и не нуждался в именах сподручных. Они обязаны были забыть их после оглашения приговора и присяги на верность ему, Владыке. Он стер бы и лица оступившихся, но это сулило чересчур много возни. Достаточно было масок.
   - Пойди узнай, где сейчас магистр Агриппа, - сурово буркнул Иерарх, даже не взглянув на слугу. - Вели, чтобы прибыл сюда. Не произноси моего имени. Не упоминай, что я здесь. Он должен быть уверен, что я далеко отсюда.
   Монах покорно склонил голову и, положив руку в перчатке на рукоять изогнутого меча, мягкой поступью удалился за дверь.
   Мор и его армия двойников уже делают свою работу в Содружестве. Подобно опухоли, коварной и беспринципной, маскируясь под "клетки" здорового организма, они заполоняли жизненно важные органы-планеты, перебрасывая метастазы с одной на другую и не останавливаясь перед эпизодическими неудачами, когда Системе удавалось перехватить и нейтрализовать их. Армия Мора будет несметной, постоянно подпитываемой свежими силами. Из-за этого им и понадобились новые территории альтернативной вселенной, в точности повторяющие их собственные, ведь в родном мире они размножились до предела, и Земля, которая не выпускала этих злобных дикарей в большой космос, уже гибла от их варварской деятельности. Если бы не войны, катаклизмы и эпидемии, происходящие время от времени на той Земле, катастрофа случилась бы уже много десятков, а то и сотен лет назад. Однако регулировать численность населения и порядок на планете становилось все труднее даже мудрой природе. Она окончательно устала от агрессивных тварей, готовых подмять под себя и употребить всё, ею созданное. И явился Мор. И открылся портал монахов-фаустян, призвавших двойников в новый мир...
  
* * *
  
   Черный волк несся по Тиабару. Редкие монахи, проходя мимо, оборачивались и в недоумении смотрели на зверя. Он был странным, и люди, тренирующие свой дух, понимали это. Но зрение говорило другое: это всего лишь косматое четвероногое создание, выдрессированное иерархами для охраны и помощи.
   Путь волка очевидно лежал к монастырю Хеала. Какую весть несет черный хищник?
   Птаха, трепещущая под тучами в небе, следила за ним до тех самых пор, пока он не скрылся за воротами монастыря. Но только видела она не волка...
  
* * *
  
   Агриппа поднялся навстречу посланнику Иерарха. Он не ожидал этого визита: по некоторым данным Эндомион должен сейчас быть во Внешнем Круге.
   - Магистр, - молодой служитель почтительно склонился перед старшим по сану, - вам необходимо сейчас же приехать в Епархию. Дело безотлагательное. Так перед отъездом распорядился Владыко Эндомион.
   Магистр кивнул. Братья Елалис и Граум тревожно взглянули на него. Пауза длилась несколько секунд, и четыре фигуры - черная у входа, две белых у лабораторного стола, лиловая посреди кельи - неподвижно выжидали. Затем Агриппа сказал:
   - Что же, если таково распоряжение самого Иерарха, я должен оставить свои дела и двигаться вслед за вами... э-э-э... брат Раутанус, если не ошибаюсь?
   Черный монах замялся, но счел нужным кивнуть. Казалось, звук собственного имени вызывал в нем неприятные воспоминания, и он предпочел бы оставаться без него.
   - Как хотите, магистр, - твердым тоном вмешался брат Елалис, хмуря густые брови на непрошеного гостя из Епархии, - но мы с Граумом будем сопровождать вас в этой поездке.
   Брат Раутанус изменился в лице. Эндомион ничего не говорил насчет провожатых для Агриппы. Но спорить с жилистым и суровым лекарем, как он почуял, было бессмысленно. Румянощекий Граум охотно кивнул, соглашаясь с коллегой. Оба они за мгновение ока переоделись в походные серые рясы.
   - Ну что ж, прошу всех в мой флайер, - проговорил магистр. - Надеюсь, брат Раутанус, в дороге вы изложите причины столь экстренного вызова?
   Раутанус пожал плечами и отрицательно покачал головой, давая понять, что не посвящен в дела Иерарха и обстановку в Епархии.
  
* * *
  
   Фауст, Ничья земля, август 1002 года
   Загадочный вид Марсии, с которым она вошла утром в комнату, неся Доминика для кормления, насторожил Зарецкую.
   Мальчик развивался со скоростью, сравнимой разве что с ростом цветочного побега. Еще вчера он, кажется, был младше, а сегодня издавал какие-то новые звуки, азартно болтая языком во рту и смеясь. Еще вчера его больше увлекала еда, а сегодня он прикасался ладонью к материнскому лицу и внимательно, изучающе разглядывал его прежде чем начать есть.
   - Ну так в чем дело, Марс? - шепотом спросила Ника, дождавшись, когда сын наконец перестанет гулить и возьмет грудь. - Ты же что-то знаешь, да?
   - Если все пойдет как надо, сегодня твоя мечта сбудется, - ответила Марсия.
   Новость окатила Зарецкую сначала огнем радости, а затем, немедленно, льдом страха:
   - С Домиником?
   - Ну, конечно! Иначе какой смысл в этой затее? Но ты должна быть готова. Я отдам тебе малыша, и ты будешь слушаться моего монаха.
   - Он тоже в сговоре?
   - Да. И многие из охраны в Каворат. Но это не значит, что нам не станут мешать. Рассчитываем только на себя.
   Ника кивнула.
   - Катер будет стоять всего несколько минут. Это единственный шанс, ты же понимаешь?
   - А мой охранник?
   - Твой охранник - сволочь, - Марсия добавила еще несколько горячих словечек и, покосившись на Доминика, досадливо похлопала себя по губам, наказывая за брань. - С ним будут проблемы, но мой хочет взять его на себя. Наше дело - бежать вперед, как только откроются ворота.
   - Хорошо.
  
* * *
  
   Земля, Египет, август 1002 года
   Я снова очутился в этом помещении, и казалось мне, будто прошли тысячи веков с того времени, как мы были здесь последний раз - Дик в облике раненой Кейт, Фанни-Чейфер и я, Кристиан Харрис, много лет спустя создавший цивилизацию на моем родном Фаусте...
   В кармане лежала копия "манускрипта", целую эпоху назад вычерченного рукой старого Харриса. Ее перед прощанием отдал мне отец Агриппа. Это была схема с отмеченными на ней порталами ТДМ - теми, которые были известны Основателю. Колумб, открытый через пятьсот лет после его смерти, совершенно естественно отсутствовал на чертеже, равно как еще несколько планет Содружества.
   Спустившись с диска, я зажег свечу и внимательнее рассмотрел бумагу. Харрис нигде ничего не подписывал, просто использовал разные значки. Порталы отправляющие он обозначал полным кружком, порталы принимающие - узким полумесяцем, а ТДМ вроде этого, египетского, изображал значком бесконечности: такой обладал обоими свойствами.
   Послышался глуховатый шум - отдаленные голоса, шаги. Конечно, об этом трансдематериализаторе должны были узнать в первую очередь. Но мне вряд ли стоит попадаться на глаза кому бы то ни было. Я быстро выскочил из зала и притаился за ногой каменного изваяния в полнейшей темноте.
   Голоса и шаги приблизились. Коридор осветился, и я узнал в четырех фигурах... "черных эльфов" Джоконды Бароччи. При виде нее мне захотелось вопить от радости, сам не ведаю, почему. Но выпрыгивать из темноты на вооруженных людей - действие, как мне кажется, неосмотрительное.
   - Госпожа Бароччи! - негромко позвал я, стараясь по-прежнему отгораживаться от них каменной статуей.
   Агенты-псионики встали, как вкопанные. Джоконда тревожно озиралась:
   - Кто здесь?
   - Только, умоляю, не сочтите за ложь. Я Элинор.
   Они переглянулись.
   - Элинор? - переспросила Джо, склоняя голову к плечу. - И что вы тут делаете, Элинор?
   - Пусть выйдет, - посоветовал коренастый мужчина с черными вьющимися волосами, одетый по-военному и серьезно вооруженный. Не помню его имени.
   - Выйдите на свет, Элинор! - приказала их начальница, опуская ладонь на кобуру с плазменником.
   В первый момент меня удивил этот жест, но потом я подумал, что она сделала его для предостережения. Чтобы развеять их подозрительность, я сделал несколько шагов навстречу и вступил в световой круг.
   На Джоконде была непривычная форма защитного цвета и фуражка. Даже не знаю, по каким признакам я узнал ее с первого взгляда: она мало походила на ту Джо, которая посещала меня в "зеркальном ящике" Управления.
   - Что вам тут нужно, Элинор? - повторила свой вопрос госпожа Бароччи.
   Я помню, ее главной чертой всегда являлась невозмутимость. Но все-таки любой на месте очевидицы смерти был бы, мне кажется, озадачен, встреть он недавно убитого вдруг живым и здоровым. Она же не повела и бровью. Но в следующий миг я понял: они уже знают о нападении двойников и, решив не форсировать события, выжидают, что я, по их мнению - перевоплотившийся в Элинора враг - предприму дальше и как стану изворачиваться.
   - Джоконда, я действительно Элинор. Мне очень нужно поговорить с господином Калиостро... с Фредом Калиостро. У меня есть очень важные сведения.
   Джоконда сощурилась. Ее спутники оставались безмолвны. Что ж, если они не заговаривают о происшедшем в Бруклине, то и я повременю. Незачем суетиться, можно все испортить.
   - Что ж, - медленно проговорила она, и постепенно в лице ее пояснялось узнавание, - я рада, что вы живы и вернулись. Нам придется пойти обратно, - это адресовалось уже "эльфам", - к флайеру. Вы продолжайте отправку.
   Мужчины кивнули. Неужели поверили? По крайней мере, от Джоконды я не ощутил и попытки проникнуть в мое сознание, так как же она может рисковать?
   Я молча пошел с госпожой Бароччи. Не могу объяснить причину, однако в душе у меня витало предвкушение праздника. Еще совсем недавно я был лишен не только надежды на эту встречу, но и памяти о мире, куда привел меня ТДМ...
   Как и тысячу лет назад, здесь даже воздух рассыпался от прокаленной сухости. У выхода из каменного завала дышать стало совсем нечем. Высушенные скалы тянулись из марева к белому небу.
   Джоконду дожидался небольшой флайер: она отозвала его по ретранслятору, пока мы поднимались к поверхности.
   В салоне она отдала распоряжение киберпилоту и будто невзначай сбросила громоздкую военную куртку. Моим глазам предстала ее изумительная фигура в черной обтягивающей майке, без малейшего намека на мужеподобный мышечный рельеф. Не знаю, как ей удалось сохранить женственные очертания: я точно знал, что ее тело состоит из тренированных мускулов и гибких мышц и что не всякий наш монах способен потягаться с нею в мастерстве боя.
   - Ну так вы расскажете мне, пока летим, о своих злоключениях, господин Элинор? - обмахиваясь платком, она села в кресло и забросила ногу на ногу. - Вы тоже садитесь. Хотите воды или...
   - Нет, нет, спасибо. Братья-монахи вернули меня к жизни... но я получил очень страшное известие о происходящем в Содружестве, и потому меня отправили сюда. Мне нужно все рассказать вашим начальникам, госпожа Бароччи.
   - Вот как...
   Джоконда подалась ко мне. Не знаю, хотела ли она, чтобы грудь ее стала так видна в вырезе тесной майки, но мой взгляд на целую секунду задержался, где не нужно. Следом и голос Джо понизился, стал текучим, воркующим, тихим:
   - Не расскажете ли для начала мне?
   - Конечно.
   Я не понимал, зачем она так откровенно играла со мной этими грубоватыми приемами соблазнения. После некоторых событий, происшедших в моей жизни, я приобрел к этому не просто устойчивость - для меня теперь это был сигнал держаться настороже. А Джоконде я доверял настолько же, насколько Дику, Фанни и Фредерику Калиостро. То есть абсолютно. Для чего излишние меры, ухищрения, притворство?
   Все, что было мне известно от Вирта Ата и отца Агриппы, я рассказал Джоконде. Она приняла к сведению, но кривовато усмехнулась. Удивления не было.
   - Я очень рада, что встретила тебя в пирамиде... Это хорошо, что ты выжил.
   Джо протянула руку и коснулась моих волос. Потом мы оказались на ногах. Мне было проще пятиться от нее, она же явно намекала на свое желание сблизиться.
   - Джоконда, простите, но сейчас...
   - Лететь долго, почему нет? Здесь только пилот...
   Она прижалась ко мне, я не удержался и ответил на ее поцелуй. Но одновременно с этим в мое сознание проник сигнал опасности. Я успел схватить руку Джоконды до того, как она выдернула свой плазменник с однозначным намерением пристрелить меня. Мгновенное удивление в черных глазах: как я узнал? Не знаю, с какой скоростью проносятся мысли, но за мгновения ее замешательства мой мозг успел обработать сразу с десяток и выделить две основных. Первая: это не Джо, потому что я кое-что о ней знаю - о ней и убийствах. Вторая: это не Джо, потому что я вряд ли успел бы остановить ее, предварительно так легко ощутив намерение, которое она была просто не в состоянии замаскировать - именно по той причине, что не являлась Джокондой Бароччи.
   Наша борьба длилась недолго. Стальных мышц Джоконды оказалось маловато, нужны были ее навыки. Я просто погасил ее, коснувшись пальцем одного из узлов в центре груди. Уже теряя сознание, она просто сложилась на полу передо мной подобно матерчатому манекену.
   Пришло время более основательного анализа. Все мимолетные мысли улетучились. Вот и первый двойник, с которым мне довелось столкнуться. Настолько убедительный, что я не смог прочувствовать его инаковость...
   Я сел обратно в кресло и уставился на бесчувственную женщину. Рефлекс, спасший меня. Рефлекс, дающий возможность отвечать сразу, не раздумывая. Если бы я хоть чуть-чуть замешкался, сбитый с толку ее обликом... Вот, значит, как они работают. Вот что происходит с неподготовленными людьми, пусть даже управленцами, уверенными, что перед ними - коллега, друг, знакомец, родственник... О, Всевышний! Как далеко все зашло!
   Женщина шевельнулась. Рано. Я на всякий случай взял плазменник. Не более чем для внушительности, просто знаю, что оружие в руках врага отвращает от желания совершать лишние движения.
   Но шевелилась она, не приходя в себя. Это изменялось ее тело. Тут я все понял, и смотреть на происходящее у меня не оказалось ни малейшего желания. Пришлось обездвижить ее - в снятой военной куртке нашлась пара наручников, вполне пригодная для того, чтобы закрепить незнакомку у ножки кресла, намертво привинченной к полу флайера. Затем я пошел к пилоту и переназначил курс следования.
   - И еще. Мне нужно кое с кем связаться. Это возможно?
   Я прекрасно помнил номер Дика и Фаины. И теперь наверняка буду осторожнее. Вычислить двойника, даже воспользовавшегося эликсиром Палладаса, не так сложно. Хотя кому как...
  
* * *
  
   Земля, нью-йоркское ВПРУ, август 1002 года
   Хаммон подскочил в холодном поту: и снова, и снова ему снятся вооруженные преследователи. Будь оно все неладно, зачем он полез в это темное дело?
   Опять перед глазами неторопливо -- как нарочно! -- проплыли эпизоды смерти коллеги, погони, прыжка на странный диск, описание которого хранилось в запароленных документах...
   Неужели все правда? Неужели гипотеза астрофизика Фурона, которую он, Хаммон, поначалу принял за бред, нашла подтверждение? Еще на днях все было как обычно: скучные будни, выпивка с постоянным собутыльником Озом Таггертом, несложные расчеты и наблюдения за компьютерной системой, поддерживающей работу учреждения... А потом... полумертвый, окровавленный Оз, вываливающийся из-за ящиков и перед тем, как испустить дух, шепчущий:
   -- Он... там!
   И хорошо, что ноги вынесли Хаммона туда, куда нужно. Он прыгнул, сбил наземь людей, невесть как очутившихся на его пути (а ведь он видел, когда бежал: диск был пуст!). Но как вернуться? Наверняка его до сих пор поджидают там. А если Фурон прав от начала и до конца, то Хаммон вернется в тот же самый миг и на то же самое место, где исчез. И в спину его ужалит добрый десяток крупнокалиберных пуль. Никакой надежды выжить...
   Хаммон сел на кровати и озабоченно потер морщинистое лицо. Рассказать обо всем здешним ребятам? Они тут же решат отправить его назад. А когда они отправят его назад... о-о-о! Но выкручиваться-то надо!
   Он не успел заметить, как и когда к нему вошел посетитель. Это был мужчина средних лет, а то и пожилой, но осанистый и энергичный.
   -- Господин Хаммон, я ждал, когда вы проснетесь.
   -- А... Снова будете вопросы задавать? Так я уж все рассказал, что знал.
   -- То есть, вы поняли мою предыдущую фразу? -- мужчина сложил руки на груди и прошелся по камере, изредка поглядывая на арестованного.
   -- А чего же там непонятного?
   -- Да вы и отвечаете на том же языке, на котором я спросил... Скажите, вы полиглот? Сколько языков вам известно вообще и на скольких вы способны говорить?
   -- Да я вообще, кроме кемлинского, никаких не знаю, с чего вы взяли?!!
   Выпалив это, Хаммон осекся. Только что он произнес слово из родного мира. Либо его примут за ненормального, как после упоминания планеты, где он жил, либо...
   Мужчина избрал второй вариант:
   -- Господин Хаммон, я думаю, вам стоит рассказать все. Ваше положение незавидно, потому что именно сейчас мы находимся на грани войны с серьезным противником, а ваши показатели в самом главном совпадают с показателями одного из пленных.
   -- Это с кем, с тем сопляком в шкурах, что ли? -- презрительно усмехнулся Хаммон. -- Ну вы даете! С вашей-то техникой -- и обижать бедных дикарей... Воюете с беззащитными народами?
   Незнакомец улыбнулся, подошел к нему и протянул руку:
   -- Меня зовут Фредерик Калиостро. Я не думаю, что вы каким-то образом причастны к людям, напавшим на наш мир. Но, согласитесь, более чем странно: у вас тоже нет аннигилятора, однако ж вы явно не монах с Фауста и не клеомедянский дикарь. Вы понимаете любой язык, на каком бы с вами ни заговорили. И отвечаете на этом же языке, не задумываясь и без малейшего акцента, в то время как при артикуляции ваши губы движутся совершенно несообразно произносимым звукам, понимаете? Вот, взгляните.
   Фредерик указал ему на зеркало. Они отразились рядом.
   -- Попробуем одновременно произнести одно и то же слово, хорошо? Скажем, "зеркало". И постарайтесь смотреть на меня и на себя, сравнивая, как мы это произносим.
   Хаммон и сам опешил, увидев разницу их мимики.
   -- Теперь говорим на этом языке: "зеркало"...
   Движение губ Калиостро изменилось. Хаммона -- осталось прежним. Но вслух оба произнесли одно и то же слово.
   -- Я ничего не понимаю! -- арестованный потряс головой.
   -- Так вот попробуйте объяснить, что за мир, из которого вы прибыли сюда? Это какая-то другая галактика или просто солнечная система, отчего-то до сих пор не попавшая в реестр содружественных миров? Именно это нам и надо выяснить, чтобы понять, как вам помочь...
   Хаммон растерянно провел ладонью по своим космам.
   -- Мне кажется, -- поежившись, он придвинулся к Фредерику и перешел на шепот, -- мне кажется, это вложенные миры, мэтр Калиостро...
   -- Вложенные миры? Вы хотите сказать, параллельные вселенные?
   -- Нет-нет-нет! -- Хаммон отчаянно замотал головой. -- Не параллельные, -- он ухватил кисть одной руки ладонью другой и сжал, -- вло-жен-ны-е! Один в другом. У Фурона была гипотеза, что если все состоит из атомов, то каждый отдельный атом может быть вселенной.
   -- У Фридмана!
   -- У Фурона! Ну и вот, если бы можно было создать обстоятельства, при которых тело уменьшится настолько, чтобы проникнуть в одну из вселенных-атомов, то там тоже можно было бы увидеть целый мир, как наш. Боюсь, мэтр Калиостро, что та установка на нашем предприятии уменьшила меня настолько, что я попал внутрь самого себя... и оказался среди вас...
   Взгляд серых глаз создателя "Черных эльфов" остановился. Хаммону показалось, что сейчас с Калиостро случится что-то страшное -- или он начнет метать молнии, или впадет в кому.
   -- Согласно этой гипотезе, -- торопливо продолжил арестованный, -- если я попробую снова воспользоваться этой штукой, она забросит меня обратно, в то же место и в то же мгновение, как я на нее запрыгнул. И меня убьют. Я понимаю, что у вас много и своих бед, война вон... но войдите и в мое положение: не хочу я помирать. Может, придумаем чего, а?
   Ни падать без движения, ни разражаться громом с молниями Калиостро не стал. Он опустил голову и покачал ею безнадежно:
   -- Да не только это ваша проблема, господин Хаммон. Если вы еще не поняли, то объясняю: в случае вашей смерти погибнет и весь наш мир, с миллиардами параллельных вселенных, составляющих вашу физическую сущность. Вот и все.
   Хаммона передернуло от простоты и спокойствия тона, каким Фредерик поставил роковой "диагноз".
   -- П-почему? Почему погибнет?
   -- Потому что, господин Хаммон, хотите вы того или нет, хотим того мы или нет, но вы являетесь невольным создателем нашего мира. И сейчас вы не в абстрактной вложенной вселенной. Вы внутри себя.
  
* * *
  
   Клеомед, пустыня, принимающий портал, август 1002 года
   Над диском, еще секунду назад пустым и глухим, что-то засверкало. Лейтенанты ВО тут же оборвали беседу и подошли ближе. Несколько сержантов встали на караул. Лейтенант-женщина приготовила линзу, но тут ТДМ материализовал с десяток неподвижно лежащих на диске фигур. Впрочем, не все были неподвижны -- у некоторых ритмично подергивались конечности.
   -- Черт, что это с ними? -- проговорил лейтенант-мужчина.
   Биокиборги -- а прибывшие все до единого были "синтами", только в военной одежде и вооруженными, что для их братии считалось явлением исключительным -- казались живыми, только полупарализованными и в любом случае основательно выведенными из строя.
   -- Снять их с портала, -- приказала женщина и, вместо того чтобы вставить линзу в глаз, убрала ее, а затем активировала голограмму.
   Сержанты стащили покалеченных "синтов" на землю и принялись их осматривать. На вопросительный взгляд женщины ее напарник-лейтенант лишь развел руками:
   -- Визуально они целы, Глор... Скорее всего, нарушение внутренних систем. Здесь нужен электронщик или... В общем, это не в нашей компетенции.
   Женщина кивнула. На голограмме возникла Эвелина Смелова, за последние полгода значительно продвинувшаяся по карьерной лестнице и ныне занимающая пост советника президента по военным вопросам.
   -- Слушаю, -- коротко и сухо бросила она в камеру, давая понять, что забивать приват-канал всякой мелочевкой будет не самой лучшей идеей собеседницы.
   -- Госпожа генерал, чрезвычайное донесение. Партия "синтов" для подкрепления, высланная нам с Земли, только что получена, но недееспособна.
   -- В чем это выражается?
   -- Похоже, они парализованы.
   Худое вытянутое лицо Смеловой нахмурилось.
   -- Так. Партию вышедших из строя роботов препоручите специалистам по восстановлению. Доложите по форме начальству. Буду ждать от них рапорта.
   После этого Эвелина отключила канал. Это был первый случай переправки "синтов" посредством ТДМ, и закончился он, выходит, крупной неудачей. Никто не ожидал этого...
   Генерал тут же связалась с экспертами по синтетическим конструкциям и, вкратце объяснив обстоятельства, спросила, с чем может быть связана поломка.
   Собеседники задумались.
   -- Госпожа советник, позвольте нам десять минут... нужно обсудить это с коллегами...
   Эвелина погасила голограмму и занялась отсмотром новостей за последние часы. Сюжеты их были печальны: уже не первый случай паники, когда обычные, рядовые жители, одержимые страхом, набрасываются на подозрительных (вернее, кажущихся им подозрительными) людей и... Словом, зафиксировано уже несколько десятков взаимных смертей: убитого и, естественно, аннигилировавшего вслед за ним убийцы. Два раза ошибки не было: жители убили настоящих "двойников-перевоплощенцев". Но если ничего не предпринять, такой отсев приведет к плачевным результатам. Власти едва ли не в каждом экстренном блиц-выпуске призывали людей к спокойствию и невмешательству, но эксцессы повторялись.
   Негласная эвакуация мирных жителей шла своим чередом. Филиалы земного ВПРУ работали в режиме усиления, ужесточив контроль за сотрудниками, но пока еще ничего не говорило о начале войны. Катера-невидимки по-прежнему бездействовали, зависнув на орбите возле особенно важных стратегических объектов, готовые в любой момент раскрыться и вступить в бой...
   Вновь вспыхнула голограмма:
   -- Госпожа советник!
   -- Слушаю!
   -- Меня уполномочили выдвинуть официальную версию неисправности кибер-организмов. Самая большая вероятность причины их выхода из строя -- процессы, происходящие со связями в позитронном мозге "синтов" во время трансдематериализации. Их реакция схожа по симптомам с параличом, который поражает их при виде сцены насилия, крови, раненого или трупа. У данной партии "синтов"-медиков эти предохранители были, конечно, отключены, однако ТДМ воздействовал на них самым неожиданным образом...
   -- Хорошо, но они пригодны для восстановления? -- поторапливая эксперта нетерпеливым тоном, спросила Смелова.
   -- Да, конечно. Но на это уйдет некоторое время.
   -- И эта партия сможет помогать врачам Клеомеда, как и предназначалась?
   -- Да, госпожа Смелова. Но все же мы рекомендовали бы впредь отправлять синтетические организмы традиционным способом.
   -- Гм... Благодарю вас, господин Диких.
   Эвелина тут же переключила ретранслятор на несколько параллельных каналов:
   -- Немедленно задержать ТДМ-отправку новых партий "синтов"-медиков. Директива такая: все "синты" должны быть переброшены в указанные зоны только транспортом!
   И, уже не слушая ответы, она ринулась на доклад к Ольге Самшит.
  
* * *
  
   Фауст, Епархия, август 1002 года
   Дальше аркады монахов-целителей не пропустили, и Граум с Елалисом остались сторожить во дворе, у входа в здание. Мрачные черные монахи в странных одеяниях с накладными плечами вроде крыльев, в перчатках и в масках, сомкнулись возле дверей и замерли, как неживые. Врачеватели переглянулись. Что-то недоброе витало в сыром воздухе...
   Агриппа тем временем поднялся в свой кабинет и затратил некоторое время на переодевание в мантию магистра. Брат Раутанус покорно ждал его в коридоре, но даже он не заметил тени, давно наблюдающей за ними.
   -- Итак, куда идем? -- возникнув на пороге, спросил магистр.
   Раутанус указал в сторону лестницы и отправился вместе с ним...
   Вскоре сопровождающий оставил Агриппу.
   У последней двери священник испытал непонятное чувство -- нет, не чувство даже, а отголосок, слабый привкус, подобный коварному сквознячку, незаметно, притом наверняка выполняющему свое губительное предназначение. Агриппа замешкался, повел плечами и оглянулся. Всё здесь было как всегда: безмолвно, сурово и величественно. Но отчего же только что в памяти быстрой чередой промелькнули давно, кажется, позабытые подробности жизни? Почему столь настойчиво цеплялся взгляд за эту фразу -- "Pereat mundus fiat justitia"* -- венчавшую наддверный каменный барельеф? Сейчас она, вытесанная готическим шрифтом в сером граните, впервые показалась магистру нелепо претенциозной и глупой. На задворках сознания затрепетала мысль -- а может, развернуться и уйти отсюда?
   _____________________________________
   * "Правосудие должно свершиться, пусть и погибнет мир" (лат.)
  
   Агриппа встрепенулся, отверг соблазн, толкнул дверь и вошел в комнату.
   -- Проходи, магистр, -- прогудел голос, услыхать который Агриппа не ожидал в ближайшие несколько дней.
   -- Иерарх? Разве вы не в отлучке?
   Впрочем, в интонации магистра не прозвучало должного удивления. Казалось ему теперь, что все это уже когда-то происходило -- здесь же и так же в точности. И Агриппа знал, что случится дальше, но предопределенность лишила его желания бороться за жизнь.
   Словно посторонний, священник смотрел на себя, отразившегося в зеркале, и на Эндомиона, который возвышался в кресле спиною к нему. Единовластный император дождливой планетки, о которой позабыл почти весь мир. И зря позабыл...
   -- Проходи, Агриппа, -- не ответив на вопрос, сказал Иерарх. -- Проходи.
   Магистр обреченно шагнул в круг света, рожденного полыхающими углями камина. Лик Эндомиона, точно сошедшего с полотна художника средних веков прошлой эпохи, отливало сейчас медно-красным. И привиделась Агриппе жестокая маска древнего языческого бога.
   Священник спрятал руки в обшлагах рукавов мантии и пристально взглянул в темные провалы на месте Эндомионовых глаз, тщетно стремясь угадать их выражение.
   -- Покорно слушаю, Иерарх, -- чуть поклонившись, вымолвил он. -- Я догадываюсь, о чем ты спросишь меня, но все же готов выслушать вопрос.
   Эндомион усмехнулся.
   -- А ты дерзок, брат-единоверец! Так же дерзок, как и в былые времена... Ну что ж, Агриппа, я уповал на эффект неожиданности, но ты оказался более прозорливым, нежели я думал. В таком случае опустим эти игры и приступим к главному. Итак, ты предал меня...
   Агриппа дернул бровями. Его птичье лицо потемнело от усиленно скрываемой ярости. А Иерарх меж тем невозмутимо продолжал:
   -- Да, предал. И не теперь, а четверть века назад, когда вы в нашем с тобой родном монастыре осмелились возродить к жизни ересиарха...
   -- Вот как ты заговорил об Основателе, Кан!
   Эндомион сурово хлопнул ладонью о подлокотник своего трона, очевидно задетый непочтительным обращением по имени, от которого отказался уже очень давно, еще в день принятия сана:
   -- Да, Александр-Кристиан Харрис, воплощенный вами в юнце Зиле Элиноре, был величайшим ересиархом в истории человечества! Воля, которую он изъявил в своем завещании, была исполнена вами, а сама по себе она являлась богохульством!
   -- Не является ли богохульством черная магия, к которой прибегли вы -- ты и твои сторонники, Кан? Вы впустили в этот мир исчадья ада...
   -- Я впустил в этот мир настоящих людей. Тех, которые должны править здесь, а не лишенных выбора биороботов из пробирок! -- возразил Эндомион, и глазом не моргнув в ответ на обвинение. -- И никакой черной магии применено не было, Агриппа. Слышать такие вещи твоей стороны смешно. Неужели ты так наивен, что веришь в это?
   -- Я верю в силу человеческого разума, человеческой воли и человеческой души, Кан. Вот и все, во что я верю...
   Иерарх покачал головой и задумчиво проговорил:
   -- Недаром... недаром... Вот она -- ересь во всей красе! Что ж, теперь я убежден в своем решении расформировать монастырь Хеала как гнездо преступного вольнодумия, вскрыть все его тайники и устранить заразу, которой попустительствовал ты, поощряя подначальственных тебе наставников и послушников в их греховных заблуждениях...
   Магистр стиснул зубы. Ему тем невыносимей была речь Иерарха, чем больше он понимал, что ведает каждое следующее слово, которое только созревало в мыслях правителя Фауста и еще не сорвалось с языка. Сжатые в кулаки ладони священника взмокли, а пальцы заныли. Как хотелось, чтобы в руках сейчас оказался спасительный посох!..
   Дверь громыхнула. Агриппа различил в полутьме у входа две черные фигуры монахов. Их наплечники напоминали зачатки или обрубки крыльев. Недоангелы...
   Они стояли, вытянувшись струной, готовые броситься исполнять любой приказ Иерарха, и магистр заставил себя насмешливо улыбнуться:
   -- А это, Кан, те несчастные, волю которых ты купил, угрожая Пенитенциарием? Каюсь, Эндомион, виноват, послушники Хеала и впрямь никогда не подвергались такой сделке. Воля осталась при них, а в твоих глазах это, конечно же, великий грех. Об одном тебя прошу: когда из мальчиков вверенного мне монастыря ты примешься делать монстров на манер себя, будь последователен. Не калечь их сразу, одним ударом, подобно тому, как калечат вериги... Все же я в ответе за моих монахов...
   Краем глаза Агриппа успел заметить, как дрогнула одна из фигур у двери при слове "вериги".
   -- Я избавлю тебя от ответственности, магистр.
   Эндомион кивнул монахам. Один из них -- тот, что вздрогнул, -- швырнул Агриппе посох и тут же атаковал. Сам Иерарх покинул центр зала, а кресло по мановению его руки опустилось под пол.
   -- Вирт? -- вырвалось у Агриппы, некогда взрастившего монаха, который теперь должен был стать его палачом.
   Вместо ответа бывший послушник, отброшенный посохом магистра, снова кинулся в бой, и к нему присоединился второй служитель Эндомиона. А тот стоял у подоконника и наблюдал за ходом сражения.
   Агриппа ощутил, что странная способность его к предвидению вдруг улетучилась. Он был уже тысячу раз повержен -- с того мига, как осознал, что бывший его послушник, младенцем взятый на воспитание, алчет смерти собственного учителя. С каждым шагом все ближе к цели были Вирт и его замаскированный напарник, и магистр пятился, отбиваясь и отступая к стене.
   Снаружи под окнами нарастал какой-то странный шум, но Эндомион был слишком поглощен созерцанием схватки. Теснимый противниками, Агриппа приближался к нему. Иерарх сжал в ладони закрепленный под мантией плазменник -- дар дипломата Максимилиана Антареса. Еще, еще немного, и...
   Доселе невнятный шум во дворе перерос в гул и грохот. Тут вскрикнул Агриппа. Отступать ему было уже некуда: он ощутил спиной холод мраморной облицовки стены.
   Вся величественная невозмутимость Иерарха Эндомиона слетела с него жалкой маской, а под нею оказалось хищно скалящееся лицо, в черных глазницах которого полыхали зрачки.
   -- Смерть ему! -- дрожа от возбуждения, со вспенившейся в углах рта слюной, выкрикнул Иерарх.
   И когда монахи с остервенением кинулись выполнять приказ, он рванул из-под одежды подарок Антареса. Да, он выстрелит точно в тот момент, когда Вирт нанесет последний удар! Уже мертвый, но еще видящий и все понимающий, Агриппа сможет осознать, кто лишил его остатка бытия.
   -- Бейтесь! -- вдруг крикнул Вирт Агриппе.
   Из наконечника его посоха выскочила почти не заметная глазу стальная спица, и коротким ударом назад молодой монах всадил ее в горло своему хозяину. Самодержавному императору дождливой планеты. Иерарху Кану Эндомиону.
   И время снова понеслось, когда ничего не понявший Агриппа пропустил удар второго служителя. Острие насадки посоха с хрустом проломило его горло. Магистр захрипел и, скользя по стене, осел на пол. Монах в растерянности дернул свое оружие к себе и отступил, а Вирт, несколько мгновений спустя осознавший гибель учителя, истошно закричал и одним ударом прикончил напарника.
   В зал ворвались прочие сторонники покойного Иерарха. Труп Вирта покатился к ногам Агриппы, и их мертвые глаза встретились напоследок. А потом с ревом вынесли двери монахи, поднятые братьями-лекарями Граумом и Елалисом.
   На Фаусте началось восстание...
  
* * *
  
   Фауст, земля Каворат, август 1002 года
   Прикормленная Элинором пичуга из монастыря Хеала давно уже повадилась летать в город на Ничьей земле. Вертя маленькой головкой, она по обыкновению живо разглядывала странные низенькие постройки и серых людей, снующих туда-сюда по улочкам.
   Сегодня все было не так. Далеко отсюда, в соседнем большом поселении -- и там уже успела побывать пернатая путешественница -- одни двуногие зачем-то нападали на других двуногих. Многие так и оставались лежать на промоченной дождями земле. А потом выжившие собрались и пошли в сторону большого поля, с которого, как в прежние времена не раз в испуге видела пичуга, часто поднимались в небо страшные летательные аппараты людей. Поглядев на толпу с ветки корявого дерева, птичка взъерошила перья, почесала коготками возле клюва и, пискнув, полетела прочь. Она обогнала и вскоре оставила далеко позади себя эту странную шумную процессию.
   -- На Хеала! -- кричал человек в черной "крылатой" одежде и с замаскированным лицом, размахивая зажатым в кулаке продолговатым темным предметом, который, несмотря на кажущуюся безобидность, негласно таил в себе смерть.
   В земле Каворат птица присела на выступ, венчавший городскую стену, и принялась смотреть, что будет дальше. Она чуяла недоброе, но предвестье зла не только пугало, но и одновременно притягивало ее. Птичка уже не могла улететь.
   Со стороны монастыря Хеала сюда тоже приближалась черная толпа. Молодые, взрослые, старые -- монахи всех возрастов, вооруженные посохами и цепами, -- шли сейчас к Ничьей земле. Они хотели того же, что и люди из дальнего поселения: убивать врагов, таких же людей, как они сами -- и этих вел лекарь, тучный одышливый монах в светлой рясе, один из тех, с кем не раз видела птичка своего Элинора.
   В то же время и серые обитатели земли Каворат подпирали городские ворота тяжелыми бревнами. Многие вооружались. Но были и такие, кто многозначительно переглядывались друг с другом и бездействовали, прячась по домам.
   И тут в небе показалось несколько летательных приспособлений. Пичуга тревожно подпрыгнула: ей всегда было не по себе, когда двуногие забирались в стихию, издревле принадлежавшую только крылатой братии.
   Летучие монстры бесшумно мчались к городу, и монахи из Хеала, наконец заметив их в воздухе, ускорили шаг...
  
* * *
  
   Фауст, земля Каворат, август 1002 года
   Запыхавшаяся от бега, красная, с горящими глазами, Марсия ввалилась в комнатенку Зарецкой:
   -- Ника! А ну быстро!
   Та подскочила. Снаружи явственнее стали слышны крики.
   -- Что там? -- громким шепотом спросила она.
   -- Зевеаф сейчас будет здесь, -- сообщила Марсия. -- Принесет тебе Доминика...
   -- А что за крики там?
   -- Не знаю. Кажется, кто-то ломится в ворота города. Половина здешних монахов приняла нашу сторону, хотят помочь нам сбежать, но...
   -- И что теперь будет?
   Высунувшись из-за двери, Зарецкая увидела, что монахи-охранники дерутся между собой.
   -- О господи! Ну и ну!
   Марсия усмехнулась и сложила полные руки на груди:
   -- Ну и зрелище, да? Глазам не поверишь. Ну а ты все-таки не бойся! Еще чуть-чуть -- и мы на воле. А там и до дома недалеко. Сейчас только дождемся Зевеафа.
   Зарецкая кивнула. Охранник-любовник Марсии был парнем сильным и надежным, и если уж он встал на их сторону, то не подведет.
   От долгого ожидания и тревоги у обеих женщин тряслись поджилки, но они не отходили от двери.
   Внезапно откуда-то с крыши, будто пара сцепившихся мартовских котов, свалилось два монаха -- в серой и в черной рясах. Именно в то мгновение, когда серый убил своего врага сокрушительным ударом в грудь и настороженно огляделся, Зарецкая узнала своего охранника. Всё то же злобное, искаженное ненавистью лицо с запавшими глазами и худыми щеками...
   Обе женщины отпрянули от двери, но серому было не до них. Выкрикнув какое-то проклятье, он побежал прочь из двора и скрылся за домами. Труп черного монаха остался лежать недалеко от порога Никиного жилища.
   Марсия так и стояла, прикрыв рот ладонью.
   -- Марс, а Марс! Очнись! Слышишь? -- прошептала Ника, тряся ее за плечи. -- Ты что, мертвых не видела?
   -- Да он же... он же...
   Слеза наливалась на кончике ее носа и наконец скапнула Зарецкой на руку. Вместо связных слов Марсия указала на покойника. Ника отпустила ее, внимательно пригляделась и увидела, что этот монах был всего-навсего мальчишкой-подростком лет тринадцати или четырнадцати. Стоило ли удивляться столь легкой победе серого негодяя! Сердце Зарецкой затрепыхалось и замерло. После рождения Доминика она стала по-другому относиться к людям и жизни. На месте этого мальчишки она вдруг со всей отчетливостью представила своего беззащитного сына. Это была мимолетная фантазия, но она причинила столько боли, что ноги у женщины подкосились. Без лишних слов поняла она Марсию.
   -- Вы еще тут?
   Пленницы вздрогнули. В дверь полубоком вклинился Зевеаф со свертком в руках.
   -- На, держи! -- он сунул ношу в руки Зарецкой. -- И бегом-бегом, пока спит!
   -- Что там делается? -- спросила Марсия, выскакивая под дождь.
   -- Из Хеала нам на помощь пришли тамошние монахи, -- тут Зевеаф увидел мертвого парнишку. -- Эх, бедолага, не повезло ему... Давайте вот по той улице -- и все время прямо. Упретесь почти в самые ворота. За ними стоит флайер, его уже перехватили. Вам туда.
   -- А ты?
   Гвард Марсии посмотрел на нее, и обе женщины поняли, что он прощается с ними.
   -- Нет, нет, не оставайся тут, нет! -- моляще затараторила Марсия и стала такой незнакомой для Ники. Куда подевалась смешливая, ироничная и самоуверенная тетка?
   -- Иди, иди! -- с досадой отозвался монах, толкая ее в толстую спину. -- Идите обе!
   -- Зевеаф!
   Он выругался и нырнул в проулок между домами. Там сразу загрохотал шифер, зазвенела черепица. Ника увидела на крыше, почти над их с Марсией головами, монаха в черной рясе. Он махнул им в ту же сторону, куда только что указывал Зевеаф, а потом его насквозь пронзил луч плазмы, и он рухнул наземь перед беглянками. На руках у Ники начал просыпаться и хныкать Доминик.
   Оцепенение Марсии прошло. Она ухватила Нику под локоть и, перекрикивая расплакавшегося младенца, скомандовала:
   -- Живо бежим отсюда!
   Женщины ринулись к воротам -- перебежками, ничего не соображая от ужаса, то и дело прячась за постройками. Зарецкой было еще хуже, чем спутнице: у нее в руках изгибался, заходясь в рёве, перепуганный ребенок, и в любой момент его крик мог бы выдать беглянок с головой. Пока же им везло: ни нападавшим, ни оборонявшимся монахам не было никакого дела до двух ничтожных пленниц серого города.
   Вскоре Ника увидела сорванную створку ворот, валявшуюся посреди дороги, и тела нескольких убитых или раненых. Но обещанная свобода, которая ждала их там, за стенами проклятой крепости, придала Зарецкой храбрости и сил.
   -- Марсия, флайер! Смотри! -- вскричала она от радости, различив вдалеке знакомые очертания. -- Это за нами!
   Но Марсия тут же отрезвила ее порыв:
   -- Не сходи с ума, там повсюду открытое пространство. Нас сразу увидят и убьют!
   От флайера их отделял ров с перекинутым через него деревянным мостом, небольшой вал, поляна, переходящая в возвышенность и, само собой, минуты три быстрого бега по этой местности. Их будет видно как на ладони!
   А флайер, что поблескивал мокрой обшивкой на фоне горы, дразнил своей недосягаемостью...
   -- Что будем делать? -- Ника была готова расплакаться, и внутренний голос уже не одергивал ее приказами прекратить быть мямлей и собраться.
   -- Для начала утряси Доминика, не надо, чтобы орал...
   -- Почему стоим?
   Монах в светлой рясе возник за их спинами, как из-под земли. Высокий, румяный и толстенький, он казался добряком, только очень встревоженным.
   Женщины растерялись.
   -- Бежать надо! -- рявкнул он и поволок Нику с Марсией к мосту, а когда вслед за ними из-за ворот, свирепо ругаясь и скроив страшную мину, выскочил серый гвард Зарецкой, толстяк развернулся и двумя короткими ударами уложил его наземь, а для верности пнул ногой. Серый покатился в мокрую канаву.
   Паника паникой, а Ника испытала злорадное удовлетворение. Ее жестокий мучитель был наказан.
   -- Спасибо вам! -- выдавила она, с благодарностью глядя на провожатого. -- Вы нас спас...
   -- Да уж не за что! -- с ноткой язвительности отозвался монах, снова прибавляя ходу. -- Вы бы еще поторчали там, чтобы всех служак Иерарха дождаться!
   -- Но я все равно не умею управлять флайером. Марс, а ты?..
   -- Там есть кому управлять! -- отмахнулся монах-лекарь.
   -- В первый раз вижу столько монахов сразу! -- вмешалась в их разговор Марсия.
   Она пыхтела погромче толстяка-монаха и едва успевала переставлять отекшие ноги. Бежать по скользкой траве -- испытание не из легких даже для привычных к этому местных аскетов.
   -- А я, представьте, впервые воочию вижу женщин! -- усмехнулся светлорясовый на ходу.
   Флайер был все ближе.
   -- Куда потом? -- спросила Ника.
   -- Прикажем "синту"-пилоту доставить нас на космодром...
   -- А он подчинится?
   -- А куда он денется, скажите на милость!
   Последнее слово толстяка прервал вскрик. Они с Никой оглянулись на Марсию. Та, схватившись за шею, повалилась наземь. Еще Зарецкая успела различить вспышку над городской стеной, а в следующую секунду лекарь упал ничком, прошитый лучом плазмы. Марсия, тихо мыча и хрипя, страшно корчилась в агонии.
   -- Не умирайте! Только не умирайте!
   Сжав Доминика одной рукой, другой Ника пыталась помочь монаху встать. Марсия с обугленной сквозной раной в шее, затихла, но на нее уже никто не обращал внимания.
   Их провожатый приподнялся на локтях и прошептал:
   -- Летите на Землю. Попробуйте разыскать Кристиана... Кристиана Элинора... Пусть он сообщит вашим правителям, что Агриппа и Эндомион мертвы и что мы сумели закрыть Врата. Так и передайте, он поймет!
   -- Нет! Я вас не оставлю, вставайте сейчас же! -- завизжала Зарецкая.
   Рядом с нею в землю ударил луч.
   -- Слушайте, я не смогу! Не смогу, не теряйте времени! Скорее на борт и летите же!
   И толстяк ткнулся лицом в склизкую траву.
   Вбегая во флайер, Ника ощутила хлесткую боль справа, под мышкой, и в груди. К счастью, Доминика она держала левой рукой и только благодаря этому не выронила его. Внутри разгорелся пожар, и полтуловища парализовало, будто его и не было никогда. Зарецкая ухватила поплывшее сознание и бросилась к кабине пилота:
   -- На космодром! Быстро! Я сотрудница ВПРУ!
   Вряд ли на "синта" произвело впечатление ВПРУ, но не подчиниться воле человека он не имел права.
   Ника перевела дух, привалилась к переборке и, опустив голову, поймала взгляд широко открытых голубых глаз сына. Словно что-то понимая, он молча и серьезно смотрел на нее снизу.
   -- Всё, всё! Мы летим домой, слышишь?
   Доминик моргнул.
  
  
2. Эпидемия
  
   Земля, Нью-Йорк, сентябрь 1002 года
   Ненавижу толпу... Конечно, мало кто может похвастать тем, что любит это неуправляемое скопище людей, но, думаю, у каждого будут свои аргументы. Лично для меня толпа -- лишнее подтверждение аморфности, как моей, так и остальных. Очутившись в ней, где каждый шагает в ногу с другими к какой-то неведомой цели и одномоментно становится частью биомассы, я ловлю себя на том, что желаю тут же повернуть вспять, раскидать всех окружающих, нарушить тупое движение стада, сделать что-то не так, вопреки. Один писатель древности хорошо сказал: "Ад -- это другие"1. Я добавил бы от себя только пару слов: "...это другие в толпе". Наверное, таким образом все еще сказываются отголоски моей душевной болезни. Когда-нибудь я научусь воспринимать толпу спокойно. Когда-нибудь.
   ______________________________
   1 Жан-Поль Сартр "За закрытыми дверями"
  
   Мы шли в ординаторскую, нас было двадцать с лишним человек, и, естественно, такое количество людей уже может считаться толпой. Поэтому я ощущал себя неуютно, хотя поводом для общего сбора было очень серьезное событие, от которого негоже отвлекаться на пустяки -- на такие вот, к примеру, "ощущения". Но слова из песни не выкинешь, как говорит Фаина Паллада: избавиться от посторонних мыслей я не мог даже теперь.
   Тьерри Шелл объявил общий сбор. К Лаборатории прилетело множество флайеров, груженных спецтехникой. Служащие военного отдела тоже были на ногах, офицеры укомплектовывали их в группы и направляли в фургоны. Теперь это была уже не просто тревога, привычная землянам в последние недели. Теперь сама атмосфера источала угрозу; мрачно сгустившись, она угнетала всех живых существ в округе. И тому была вполне материальная причина.
   Четверть часа назад Тьерри Шелл вызвал всех на сеанс голографической связи. Я еще ни разу не видел его таким: Шелл являл собой пока еще живое доказательство того постулата, что спать человеку, хотя бы иногда, -- нужно.
   Все мы, его подчиненные, уселись кто куда. Я пристроился на подоконнике, рядом с Лизой Вертинской, которая слабо, через силу мне улыбнулась. И сразу же стало понятно, что она уже в курсе новостей, которыми Шелл еще только намеревался поделиться с нами.
   -- Так, парацельсы мои, ждет нас хлопотная и неприятная работенка, но кто, если не мы. Не знаю, чем все прикроется, чем сердце успокоится, но ведет нас дальняя дорога в казенный дом... -- Тьерри двумя пальцами потер красные распухшие веки и проморгался. -- В аэропорту Мемори чрезвычайная ситуация: двое с подозрениями на инфицирование Yersinia pestis1 были задержаны на контроле...
   _______________________
   1 Yersinia pestis -- энтеробактерия, возбудитель нескольких видов чумы
  
   Мы с Лизой переглянулись, и она слабо кивнула. Тут наступила пауза, вызванная помехами связи, изображение померкло, а коллеги начали перешептываться. Не стали в этом исключением и мы с Вертинской:
   -- Я видел "Черных эльфов" возле фургона... Все не так просто, как говорит господин Шелл?
   Лиза повела плечами и тесно сложила руки на груди, будто вешая замок.
   -- Все совсем непросто, Крис. Судя по всему, у нашего руководства есть основания считать, что в аэропорту вместе с нормальными пассажирами задержаны и эти... как их? Спекулянты?
   -- Спекулаты,2 -- автоматически подсказал я, хотя мои мысли побежали в другое русло, далекое от темы разговора.
   ______________________
   2 От лат. "speculum" -- "зеркало"
  
   Вертинская тихонько фыркнула от смеха:
   -- С латынью у меня всегда были проблемы, уж что есть, то есть...
   -- И под кого они замаскированы на этот раз?
   На нас начали оглядываться, и Лиза перешла на шепот:
   -- Вот именно потому, что никто не знает, кто из них -- не наши, туда направляют ВО и этих "эльфей" для расследования.
   Голограмма снова ожила. Не удивлюсь, если окажется, что это Тьерри Шелл задремал над пультом и разорвал связь.
   Я не мог понять, почему меня так воодушевил рассказ о спекулатах, и раздумывать было некогда. Тьерри завалил нас информацией и распоряжениями, а потом отмахнулся:
   -- Всё, валите!
   Мы дружно подхватились и уже через пару минут надевали спецкостюмы.
   -- Черт возьми! -- внезапно послышался за спиной знакомый голос.
   Я будто взлетел от радости. За все то время, которое прошло после моего возвращения с Фауста, нам еще не довелось увидеться с Фаиной Палладой лично.
   Она взвизгнула, подпрыгнула на одной ножке, вгоняя в ступор моих коллег, и ринулась к нам с Вертинской.
   -- Чертов, чертов святоша! -- Фанни повисла на нас, едва не удавив Лизу в объятьях; та слабо возмущалась, но кто бы ее отпустил? -- Только не говори мне, что мертвым ты притворился! Понятно?
   -- Конечно, притворился! В конце концов, я монах или обезьяна?!
   -- Как же я рада снова тебя увидеть!
   -- Я тоже, но что ты здесь делаешь?
   Фаина наконец-то разжала свои тиски, отодвинулась на шаг и вздохнула:
   -- Мне придется с вами... -- она показала на пальцах идущего человечка. -- Поэтому, Лизбет, выдавай мне тоже этот ваш пингвинячий прикид...
   -- Тебя нам только не хватало! -- пробурчала Вертинская, потирая шею и борясь с улыбкой, но за дополнительным костюмом вернулась в нашу стерильню.
   Я повернулся к Фанни. Ее голубые глаза озорно блестели, и я тоже забыл о том, что за повод заставил нас встретиться сегодня.
   -- А что, госпожа Бароччи и ее подчиненные тоже едут в аэропорт?
   -- Надо же, какой наблюдательный! -- она небрежно похлопала меня по предплечью, однако в следующее мгновение веселость ее как рукой смахнуло. -- Крис, вот какое дело... Может, ты знаешь об этом получше наших... Спекулаты -- это все-таки наши двойники или абсолютно другие люди, которые заполучили проклятую сыворотку моего папаши?
   Во мне позже, много позже шевельнулось удивление, как быстро она привыкла к моему новому имени, ведь я сам никак не мог с ним окончательно смириться. Но объяснялось это просто: Фанни не забыла наших приключений в XXI веке прошлой эпохи.
   Вопрос ее застал меня врасплох. То, что я узнал от Вирта во время нашей встречи в Хеала, говорило в пользу первого: существует некое пространство, альтернативная реальность, где точно так же, как здесь, живем все мы и не подозреваем о других нас. И лишь сила мысли Иерарха и многих преданных ему соратников, а также их знания, почерпнутые из мудрых книг предков, смогли соединить наши реальности коридором и ввергнуть наши вселенные в хаос...
   Мне нечего было скрывать от Фаины, я ей объяснил то, что понял со слов Вирта, и еще добавил:
   -- Если, опять же, верить его рассказу, то на той Земле тогда, тысячу лет назад, не произошло Завершающей войны. И разветвление реальностей произошло на каком-то этапе, предшествующем первому удару...
   -- Может быть, может быть... Не удивлюсь, если окажется, что это мы, собаки, там порылись тогда, и все пошло наперекосяк... -- задумчиво протянула моя собеседница, поглядывая на проходящих мимо нас людей, все как один наряженных в широкие защитные комбинезоны.
   -- Не преувеличивай нашу роль, Фанни. Если эта теория верна, то выходит, что альтернативные ответвления происходят ежесекундно...
   -- Ну да, ну да... Если до кучи припомнить теорию Фридмана о бесконечной множественности вселенных... И все-таки -- почему некоторые из захваченных в плен спекулатов оказались двойниками здешних людей, а иные -- "оборотнями"? Причем двойниками до мелочей, разве только генетическая экспертиза выявила, что у них нет аннигилятора...
   -- А двойников "оборотней" у нас здесь не нашлось? Я имею в виду "оборотней", когда они вернулись к своей настоящей личине...
   Она развела руками:
   -- Насколько мне известно -- нет. Было веселее. К примеру, обнаружилось четыре двойника Джоконды, ни один не был настоящим, все "оборотни". А сколько их там еще гуляет по белу свету, бес его знает! Я уже боюсь собственного отражения!
   -- Может быть, из-за того, что в их мире не было Завершающей войны, они не потеряли тогда большую часть населения планеты и...
   -- И в итоге перенаселили свой мир?
   -- А может такое быть?
   Фаина повела бровями:
   -- Ну, если и нам тут, некоторым, тесновато... Да, наверное, ты прав. Их несметное количество, прут, как тараканы, а сделать сейчас ничего нельзя, нас блокировали и отрезали от вашего Фауста. Но технически они недоразвиты, их -- тупо -- больше раз в пять. Похоже, просто хотят взять массой.
   -- Тараканы...
   Мне стало смешно и печально, и от такой противоречивости сильно защемило в сердце. А ведь эти "тараканы" -- мы. Что тут ни говори...
   -- Да. Помнишь фильмы о пришельцах в ту эпоху? -- улыбнулась Фанни. -- Фантастические ужастики о нападении всяких иноземных жуков и зеленых человечков. Больше смахивало на комедии...
   -- Не особо помню. Я мало интересовался телевидением.
   -- А зря! По крайней мере, такие фильмы ненадолго отвлекали от мысли о собственных согражданах, карауливших тебя в соседней подворотне с ножичком в руке. Бритые головы, черные повязки -- как тебе картинка? Хуже нас можем быть только сами! Так, что-то я расфилософствовалась! Где там запропала наша Лизбет? Идем-ка, дернем тетеньку!
   Четыре двойника Джоконды, надо же такому случиться! Пожалуй, Палладас изобрел оружие пострашнее всех бомб и придворных интриг...
   Когда мы наконец поднялись из Лаборатории, нас дожидался фургон с эмблемой изумрудной змеи, склонившейся над чашей и заключенной в прозрачный крест. Рядом с ним стоял заведенный черный микроавтобус, вытянутый и хищный, как стрела инки. Я поймал себя на том, что пристально вглядываюсь в его окна в надежде различить за тонированными стеклами ее лицо.
   Джоконда вышла сама и подалась к Фанни:
   -- По директиве, синьорита Паллада, ты едешь с ними в фургоне. Бонджорно, Елизавета, рада тебя видеть! -- ее взгляд остановился на мне. -- Здравствуйте, господин Элинор. Рада видеть и вас, тем более в добром здравии.
   Паллада хмыкнула и с загадочной улыбкой поднялась в машину. Вертинская уже вовсю распоряжалась коллегами, распределяя их по местам. Мне она дала понять, что выделяет нам на общение пару минут, но не более того.
   Теперь я отличил бы Джоконду, настоящую, от любого, самого похожего, двойника. Да и вообще непонятно, как я мог тогда принять подделку за истинную Джо.
   Если бы не она, мы бы так и простояли молча отведенные для беседы две минуты.
   -- Вы более чем прекрасно выглядите для человека, которого я в последний раз видела у Бруклинских развалин. Хотелось бы мне узнать приемы, которыми обладают ваши сопланетники.
   -- Это не псионические приемы, госпожа Бароччи, -- ответил я. -- Это тайны монахов, и пусть они хранят их как можно надежнее.
   -- О, да! -- ее смех прозвучал натянуто; в какой-то момент мне показалось даже, будто она в слабом замешательстве. По крайней мере, встречаться со мной взглядом Джоконда теперь остерегалась, делая вид, что ее очень занимает процесс погрузки медиков. -- Пусть хранят. Фауст и без того доставил Содружеству массу проблем, а если мертвецы начнут вставать из могил... Простите! -- она уронила вскинутую для привычной жестикуляции руку и слегка покраснела. -- Я не хотела вас оскорбить, господин Элинор...
   Неужели она и правда решила, что этот пустой разговор под обстрелом множества посторонних глаз может меня задеть? Ведь была тема и посерьезнее.
   Я шагнул к ней и немного подался к ее уху:
   -- Может быть, вам -- лично вам -- не стоит ехать, госпожа Бароччи?
   Она чуть ли не отскочила, гневно вспыхнула, вскинув бровь, и прошипела:
   -- Отчего это вы решили, что имеете право давать мне подобные советы, синьор?! Вы что, мой начальник?
   -- А ваш начальник знает?..
   -- То, что знаете вы? Нет, конечно! Но если он узнает от вас... я не знаю, что с вами сделаю! Понятно?
   Джоконда сердилась, потому что была не права. И по той же причине ее гнев не смутил меня. Все было хуже, чем я ожидал: она слишком честолюбива для того, чтобы отказаться от порученной миссии и сознаться в своей тайной особенности перед кем бы то ни было. Для Джоконды это равносильно краху.
   -- Я тоже не хотел вас обидеть. Давайте будем считать, что мы оба пошутили и теперь квиты. Я спросил исключительно по той причине, что...
   Она поморщилась:
   -- Давайте замнем тему. Простите, я была несдержанна, больше этого не повторится. Пора ехать...
   Глядя ей вслед, я подумал, что сильно отличился, выведя ее из обычной невозмутимости и заставив забыть о бесстрастной маске. Всего на чуть-чуть Джо позволила себе стать собой и так растерялась от этого, будто появилась в общественном месте без одежды.
   -- Ну что, получил? -- злорадно шепнула Фанни, когда я уселся рядом с нею в фургоне. -- То-то же! Я вообще не представляю, с кем эта стерва разговаривает по-человечески. Мнит из себя невесть что...
   Только бы не случилось того, чего я опасаюсь. Пусть она будет хоть трижды стервой, пусть разговаривает, как хочет, пусть носит хоть десять масок одна на другой, но только бы все обошлось...
   В сопровождении микроавтобуса "Черных эльфов" позади нашей машины и нескольких флайеров в воздухе мы неслись к аэропорту "Мемори".
   Освободившись от хлопот, Вертинская принялась за Фаину:
   -- Так в чем дело, Фанни? Почему чуть ли не все нюхачи Калиостро-старших подтянулись сюда и собираются контролировать нашу спецоперацию? А? Только, пожалуйста, не юли!
   -- А ты меня ни с кем не попутала, Лизбет-чаровница? -- удачно сделала сердитый вид Паллада. -- Разве я записывалась в дипломаты, чтобы юлить?
   Я отвернулся в окно. Улицы города были непривычно пусты. Несмотря на яркое солнце ранней осени, здания казались серыми и безжизненными. И мне вспомнилась одна картина, некогда поразившая Александра-Кристиана Харриса в Дрезденской галерее, и позже, на Эсефе, попавшаяся мне при просмотре образовательной программы, которую навязала мне Сэндэл. Недаром я почувствовал тогда тихий отголосок тайны и впечатление, будто мне уже знаком сюжет.
   Над горящим городом, где порезвилась война, несутся в ряд четыре буйных всадника на разномастных конях. Тот, дальний, в кровавой накидке с капюшоном, зажигает один факел за другим и швыряет их вниз. На первом плане храбрится, подбоченясь, истлевший труп. Сурово напыжился рыжебородый воин в шлеме -- его и не видно между красным поджигателем и... А вот лицо того, кто бросался в глаза при первом же взгляде на картину, мне не забыть вовек. Желтый плащ, седовато-русую голову венчает обруч с зелеными змеями, в судорожно сжатой руке дымится рапира. И взгляд, совершенно безумный взгляд вытаращенных водянистых глаз! Я знал этого всадника, он пришел из моих кошмаров...
   -- На рейсе будет кое-кто, чью жизнь велено беречь, как зеницу ока, -- тем временем вполголоса продолжала Фанни.
   Брови Лизы поползли вверх:
   -- Вот те на! И кто же это?
   -- Да есть тут один... "везунчик". Мы его во время переброски с собой зацепили, так теперь руководство ломает голову, куда же его приспособить.
   -- То есть, он тоже должен быть эвакуирован на Сон?
   -- Догадливая ты, Лиза, слов нет! -- восхищенно огрызнулась Фанни. -- Теперь, когда ты все знаешь, может, освободишь меня от допроса?
   -- Пожалуйста, еще одно: почему с этим вашим "везунчиком" так возятся... эти? -- Вертинская указала наверх.
   -- Я так понимаю, у них есть на то какие-то веские основания, -- отрезала Паллада и отвернулась, делая вид, что намерена заняться своими делами; она даже вставила линзу и включила компьютер, лишь бы собеседница оставила ее в покое.
   Невольно подслушанный разговор заинтриговал меня. О ком говорила Фанни?
  
* * *
  
   Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года
   -- Что тут стряслось, объяснит мне кто?
   Но весь обслуживающий персонал аэропорта несся куда-то по своим делам, на всех лицах будто штампом тиснули тревогу, а снаружи, на аэродроме, стало тихо-тихо. Хаммон уже давно не видел, чтобы со взлетно-посадочной полосы поднялся хоть один самолет. Да и чтобы садился -- тоже.
   В зале регистрации с каждой минутой накалялся воздух. Мальчишка-дикарь, Эфий, тоже почуял неладное и забился в угол. Хаммону показалось, что где-то зарыдала женщина, но хлопнула дверь и прервала плач.
   -- Что скажешь, Нашептанный?
   Ничего не оставалось, как усесться в кресло рядом с клеомедянином. Непохоже, чтобы кто-то горел желанием объясняться с ними...
   -- Дышать тяжело. Почему?
   Хаммон пожал плечами:
   -- Да кто их разберет! Кондиционе... гхм! В общем, тебе все равно не понять. Н-да... зачем же отключили вентиляцию-то?
   -- Что отключили?
   Ох и пытлив этот Нашептанный! Всё услышит, что надо и что не надо. Посмотрел бы на себя, как выглядит со стороны: детина взрослый, а туда же -- прилип к витрине в вестибюле аэропорта, выпросил игрушечную козу, повесил себе на шею и теперь ходит с ней. Это, говорит, талисман. Он, мол, бережет меня.
   И куда подевались сопровождающие? Получив какой-то сигнал, оба офицера -- мужчина и женщина -- бросились к дверям, за которые, судя по светящемуся табло, имели право заходить только сотрудники аэропорта. Ну а им с дикаренышем приказали не двигаться с места, ждать их возвращения. До сих пор нет ни его, ни ее.
   Что ж, в этом случае и нам сидеть на месте не обязательно. Неужто он, сбежавший из Тайного Киара от вооруженных охранников, растеряется здесь, среди этих щепетильных ребят? В конце концов, он тоже человек и вполне может захотеть в уборную -- самый простой предлог нарушителей приказов с незапамятных времен и по нынешний день.
   -- Нашептанный, сиди тут.
   Вместо того чтобы начать расспрашивать, что да куда, Эфий согласно кивнул, подобрал ноги, нахохлился и воткнул взгляд в пол. Хороший мальчик.
   Тут-Анн огляделся и пошел к ближним дверям. За ними оказался длинный коридор, плавно поворачивающий в неизвестность. Хаммону это понравилось.
   Пару раз он встретил существ, которых уже научился отличать от настоящих людей. Они спокойно шествовали по своим делам, и казалось, та странная суета, из-за которой Хаммон с Эфием остались без сопровождения, нисколько их не затрагивала.
   Пристроившись за одним из "синтов", Тут-Анн проник в одну из комнат, где тоже еще ничего не знали о тревоге. Несколько по-разному одетых людей сидели на прозрачных стульчиках и слушали женщину. На Хаммона внимания не обратились, и за спиной андроида он тихонечко прошествовал в дальний угол помещения, где уселся в заднем ряду, чтобы узнать, о чем лекция.
   -- ...В этом случае, -- продолжала женщина, красиво жестикулируя полноватой кистью руки, ухоженной, с браслетом-компьютером на запястье, в кольцах, -- вам необходимо убедиться, что перед вами -- спекулат. Если у вас есть хоть малейшее сомнение, здешний это человек или двойник, будьте предельно осторожны. Стрелять на поражение, равно как и другим способом умерщвлять нападающего крайне не рекомендуется...
   -- Что за инструктаж? -- шепнул Хаммон соседке, слегка толкнув ее локтем.
   Пассажирка недовольно взглянула на него и сделала непонятный жест -- приложила палец к губам. Хаммон догадался, что здесь это означает просьбу замолкнуть.
   -- Наилучшим способом выявить врага является его временное оглушение. Во время обморока, пусть даже короткого, спекулат теряет обманный облик и возвращается к своему истинному виду.
   Вверх потянулась рука пожилого сухопарого мужчины:
   -- Вопрос можно?
   -- Да.
   -- А если это настоящий двойник? Без всяких там обманов?
   -- В любом случае обычному человеку рекомендовано избегать крайностей при самозащите. Обездвижьте противника, вызовите спецслужбы и перейдите в безопасное место.
   -- Как у вас все просто! -- скептически фыркнул пассажир, качая головой, нелепо венчающей худую кадыкастую шею.
   -- Это э-ле-мен-тар-ные меры безопасности, -- пожирая спорщика уничтожающим взглядом серо-зеленых глаз, процедила лекторша.
   Хаммону стало скучно. Он зевнул, поднялся и развязно сообщил, что хочет "пи-пи". В аудитории засмеялись, а злой серо-зеленый взор обратился против него. Но Тут-Анн уже не смотрел на нее: он с удовольствием проверил, за сколько шагов устройство почувствует его приближение и раздвинет двери. Проверял он дважды, под женское хихиканье и терпеливое молчание мужской публики. Терпение лектора, однако, подходило к концу, а потому путешественник предпочел не испытывать его в третий раз и убрался восвояси, бросив напоследок:
   -- Кстати, там, снаружи, что-то суетятся все. Может, самолет разбился?
   Сзади послышался грохот падающих и скрежет отодвигаемых стульчиков, но возмутитель спокойствия предпочел прибавить шагу.
   Ничего интересного за поворотом не оказалось: все такие же двери, большинство из которых было заблокировано, а некоторые, хоть и открывались, таили за собой безлюдные помещения -- скорее всего, какие-то подсобки.
   Хаммон дошел уже почти до конца коридора, когда снова услышал много человеческих голосов, топот, лязг и прочие звуки, намекающие о бестолковой суете. Он уже хотел было спрятаться, но сразу подходящего места не оказалось, а потом его завертело в людском водовороте. Такое ощущение, что весь аэропорт хлынул сейчас в этот сектор.
   Здесь было несколько "синтов", какие-то павильонные работники, пара человек начальственного вида (о, таких Хаммон определял без затруднений за пару секунд!), но в центре внимания шли странные люди, с головы до пят укутанные в белое, в шлемах с прозрачными забралами; все они, эти "белые", волокли собой много техники, похожей на медицинскую.
   "Ага, вот по какой части у них тут аврал! -- подумалось Хаммону. -- Интересно, и что за гадость нашли вдруг в этом скучном местечке?"
   Но на другом конце коридора, откуда он минут пятнадцать назад взял старт, пришлось отстать, потому что навстречу вынырнули их с Эфием конвоиры, и лица их однозначно выражали ярость:
   -- Господин Хаммон! -- прорычала женщина-офицер. -- Мы же велели вам ждать нас и не покидать указанного места!
   Уф, как же они замучили своим казенным жаргоном! Эфию хорошо -- он не понимает ни слова!
   -- Исабель, подожди! -- ее напарник, молодой смуглый парень с шапкой черных вьющихся волос, одетый в штатское, подбадривающе кивнул Тут-Анну.
   Женщина перестала нависать над Хаммоном своим внушительным торсом и хмуро покосилась на коллегу:
   -- Чего тебе, Маркус? Ты, вон, за этим, с козой, приглядывай и поменьше на девочек засматривайся, сейчас это небезопасно.
   -- Ничего, просмотр еще никого не убил...
   -- Просмотр -- нет, -- похлопывая себя по локтю снятыми перчатками, зловеще протянула Исабель, -- а вот я -- очень даже.
   Воспользовавшись их неуставной перебранкой, Хаммон робко вставил вопрос:
   -- Слушайте, а что там такое происходит? Неужели правда самолет рухнул?
   Две пары темных глаз уставились на него. Взгляд одних был мрачен донельзя, а вторым, наоборот, немного не хватало серьезности.
   -- Какой еще самолет? -- буркнула Исабель и натянула перчатки на руки, громадные, как и вся она.
   -- Мистер Хаммон, да вы не загружайте голову всякой чепухой! Вон и медики из лаборатории прибыли, сейчас все в порядок приведут. Вы главное не лезьте больше никуда, и все обойдется!
   Вот утешил так утешил. Только теперь Хаммон понял, что суета в аэропорту связана с какой-то опасной инфекцией. Весело. Если умозаключения того типа, старого Калиостро, верны, то худо им будет, если что случится с ним, Хаммоном. Потому они все так и носятся с его персоной, потому и решили эвакуировать в наиболее безопасное место, да еще и вне очереди, да еще и V.I.P.-классом; а он, чтобы не скучать, выпросил себе в спутники мальчишку-пастуха с Клеомеда. На всё согласились, лишь бы припрятать его понадежнее от "двойников", досаждающих им сейчас все равно как осы, что почуяли сироп.
   -- Мне страшно, -- сообщил Эфий. -- Кругом становится много больных. Все больше и больше...
   -- Что он там несет? -- рявкнула Исабель.
   -- Миссис Сантос, да будет вам уже! -- провокационно улыбаясь, офицер Маркус на всякий случай отошел подальше от Исабель. -- Парень и без тебя от всего шарахается...
   А Хаммону стало не по себе от слов пастуха, будто кто-то ледяной рукой провел по хребту.
   -- Может, и правда ошиблись с диагнозом... -- в голосе посерьезневшего Пита послышались нотки надежды. -- А то же я читал про эту дрянь. Действительно дрянь жуткая!
   -- Маркус!
   -- Ладно, Исабель, ну ради чего в игры играть? Пусть знает. Всё равно узнает. Мистер Хаммон, два часа назад в аэропорту выявили больного чумой, легочная форма, самое начало, с первыми симптомами.
   -- Что такое чума?
   Слово не показалось Тут-Анну страшным. Скорее смешным. Аналогов ему в родном мире Хаммона не существовало, и потому оно было услышано без малейших искажений, на кванторлингве.
   Офицеры уставились на него, не моргая.
   -- Даже я знаю... -- зачарованно проговорил Маркус себе под нос.
   -- Даже он знает! -- ужаснулась Сантос. -- Вы что, с неба свалились?
   Так, значит, этих начальство не просветило относительно его особы. Ну всё, всё как у него дома! Те же игры в тайны, обстановка секретности и прочие запутывающие условности. Ладно, неважно. Значит, эта чума -- очень страшное заболевание? Теперь понятно, почему они так забегали!
   Тут из кабины лифта вышли и пронеслись мимо них трое в белом, в шлемах с прозрачным забралом. Ничего не замечая вокруг, они общались только между собой:
   -- Они выключили вентиляцию, госпожа Вертинская, только через десять минут, -- бубнил, объясняя, невысокий плотный человек. -- Будем надеяться на луч...
   -- У меня вызов! -- прервала его та, к которой он обращался, и все трое остановились посреди вестибюля в ожидании, когда доктор Вертинская окончит разговор.
   Не переводя дыхания, за ними следили и Хаммон, и сопровождающие их с Эфием офицеры.
   -- Нет, на лучшее надеяться не можем, -- Вертинская снова пошла вперед. -- Снизу сообщили, что выявлено еще четыре зараженных. Всё, налицо эпидемия...
   -- Так быстро! -- ужаснулся толстенький врач. -- Это какой-то мутант бактерии, а не сама чума! -- тут он почувствовал, что кто-то настойчиво дергает его за рукав, и с досадой обернулся: -- Чего вам?
   Хаммон смотрел на него глазами побитой собаки и даже не сразу сформулировал свой вопрос о том, насколько заразна эта болезнь.
   -- Черт те что! -- возмутился толстенький, сверкая глазами и прозрачным забралом. -- Вы кто? Кто пустил?
   Сантос и Маркус подбежали, оттащили, нарычали, усадили на место. Исабель вернулась извиниться и перекинулась парой слов с доктором Вертинской. Та выслушала, кивнула.
   -- Много больных... -- прошептал Эфий.
   -- Вставайте, -- Исабель шепнула что-то Питу, тот кивнул, но, правда, перед кивком немного изменился в лице. -- Вставайте и идем.
   -- Что она говорит? -- пастух тронул Хаммона за плечо и быстро отдернул руку.
   -- Зовет куда-то. Пошли.
   -- Я не пойду. Там болезнь и много больных! Нам нельзя туда.
   Офицеры церемониться не стали, взяли клеомедянина под локти и понесли вслед за медиками.
   Дальнейшие события Хаммон помнил уже плохо. У него отчего-то сильно кружилась голова, и окружающие, казалось, затеяли водить вокруг него хоровод. Еще хотелось выпить, лечь и проснуться наконец у себя дома в постели, чтобы как следует посмеяться над приснившимся бредом.
   -- Кристиан, посмотри этих двоих! -- голос Вертинской звучал издалека, хотя сама она стояла рядом.
   На ее призыв от группы врачей отделился один и подошел к Хаммону, Эфию и офицерам. Он переводил спокойный взгляд серо-стальных глаз с одного лица на другое, изучая, потом обратился к доктору Вертинской:
   -- Офицеров тоже посмотрю.
   -- Всё, оставляю их на тебя, -- она улыбнулась и быстро затерялась среди одинаковых белых костюмов.
   За прозрачным забралом странного шлема Хаммон разглядел молодого человека приятной наружности, но немного не от мира сего. Хотя, право, смешно ему, Хаммону, делать какие-то выводы о сем мире!
   -- Слушай, доктор, я знаю, у вас у всех есть чего выпить, -- сказал он медику. -- Не пожалей, плесни чуток, плохо мне что-то, а!
   -- Холодненького, конечно? -- усмехнулся тот, раскладывая на погрузочной платформе какие-то приспособления.
   -- Ну, вы еще спрашиваете!
   -- А я не спрашиваю, я издеваюсь. Рукав закатайте.
   Стиснув в ладонях игрушечную козочку и зажмурившись, Эфий молился солнцескальским духам-охранителям. Он уже давно перестал понимать, что с ним происходит, и просил только одного: чтобы все побыстрее закончилось, неважно как.
   -- Вас доктором Кристианом звать? -- продолжал Хаммон, все еще не теряя надежды выпросить у медика немного горячительного для бодрости.
   -- Вообще-то Элинором, но зовите, как вам больше нравится. Руку пока не разгибайте. Теперь вы, пожалуйста...
   -- Он того... не понимает... -- Тут-Анн небрежно дернул плечом в сторону пастуха.
   -- Чего не понимает? -- Элинор остановился с инъектором наизготовку.
   -- А ни фига не понимает, -- вставил офицер Маркус.
   Исабель уничтожающе посмотрела в его сторону, однако промолчала. А Пит предложил сначала взять кровь у них с напарницей.
   И тогда-то Хаммону почудилось, что земля сама ушла у него из-под ног, да и ноги куда-то подевались. Он понял, что не летел, а падал, но уже тогда, когда офицеры бросились поднимать его.
   -- Проклятье, чего ж я валюсь-то? -- смущенно пробормотал Тут-Анн и совсем потерял сознание.
  
3. Ковчег
  
   Земля, Нью-Йорк, сентябрь 1002 года
   Когда каталку с заболевшим отвезли в изоляционный бокс, я занялся спецотделовцами; они оказались коллегами Дика Калиостро -- об этом мне поведал разговорчивый Пит Маркус.
   Странный юноша с Клеомеда сидел, забившись в угол и сжав в ладонях какую-то игрушку. У меня возникло подозрение, что процедуру забора крови он видит впервые в жизни. Этого только не хватало! Хуже этого были только мои мысли о Джоконде. Я постоянно возвращался к ним, понимая: случись что -- и произойдет самое страшное. Что выбрать: предупредить Калиостро-старшего, чтобы он отстранил ее от операции, но заполучить в ее лице непримиримого врага -- или промолчать, надеясь на то, что все обойдется?
   Клеомедянин не говорил ни на кванторлингве, ни на латыни. На английскую, испанскую и итальянскую речь он, по заверениям Питера, также не реагировал. И пришлось мне прибегнуть к хитрости. Я представил себе мир его глазами, и фантазия быстро заменилась настоящими ощущениями. Мне стали понятны его страхи, это была боязнь неведомого. Чем-то напоминал он того беловолосого мальчика на Фаусте, которого я крестил и назвал Луисом. Чем-то -- я сразу и не понял, чем. Тот опыт, который получили они оба и который оставил неистребимую печать в их душах, мне был незнаком. Удушье, тиски, сжимающие тело, и одиночество, не дающее никаких надежд. Один против всего мира, выживешь или нет -- только твое дело. И сейчас этот опыт больше всего остального руководил страхами юноши, хотя он ничего не помнил о тех временах.
   Я наложил поверх его болезненных переживаний свои, но, наоборот, самые лучшие. Для этого я вспомнил день, когда впервые увидел космос во всем его великолепии. Молодой клеомедянин начал успокаиваться. Как и все остальные в подобной ситуации, он уже испытывал ко мне доверие, и оно только усиливалось. Спустя пару минут (а мы все это время просто смотрели друг другу в глаза) мне удалось взять у него кровь, и юноша даже не вздрогнул. Будто этого только и дождавшись, Лиза Вертинская связалась со мной через передатчик, вставленный под мочку уха, и приказала спуститься на уровень: там ждала обработки еще одна группа пассажиров.
   -- Будь там поосторожнее, эскулап, -- посоветовал Маркус.
   Исабель Сантос легко толкнула его локтем и указала взглядом на клеомедянина:
   -- Свяжись с капитаном, Пит! Надо же знать, что дальше делать с этим и как быть с Хаммоном!
   Я подумал, что Хаммоном теперь займутся уже другие специалисты, но говорить не стал. Зачем пугать? Тем более что, судя по скорости распространения эпидемии, эти трое тоже уже инфицированы...
   В нижнем секторе меня ждал ассистент с целым вагоном аппаратуры. Мы почти бегом бросились к стойке администрации, где руководство аэропорта разместило очередных наших пациентов, но каково было мое удивление, когда я увидел не только перепуганные лица ничего не понимающих пассажиров, но и криво усмехающуюся Фанни в защитном костюме. Она сидела на стойке контроля и болтала ногами в белых сапогах-бахилах.
   -- Это я попросила Лизуна заслать тебя вниз, -- соскочив со стойки, у которой несколько лет назад я впервые увидел Дика, Фаина пошла нам навстречу.
   Так я и думал! Усмешка была маской, и сквозь нее отчетливо угадывалась тревога. Паллада взглянула на ассистента, сделала ему знак подождать и отвела меня в сторону:
   -- Крис, не юли, объясни, что там с Джо? Что-то не так, я точно знаю. И точно знаю, что ты в курсе.
   Вот дилемма! Я честно смотрел в серо-голубые глаза Фанни через две прозрачные пластиковые заслонки ее и своего шлемов и выдумывал правдоподобный ответ, который мог бы ее устроить. Но ответ как-то не приходил в голову...
   -- Фанни, не перестарайся. Я знаю твою проницательность, но иногда и у прорицателей случаются затмения.
   -- Хватит заговаривать зубы! -- разозлилась она. -- Ты забыл, кем мы были? Я Луисом Чейфером, ты Кристианом Харрисом, мы всегда доверяли друг другу! Так в чем дело?
   -- Там не было Джоконды Бароччи, -- я постарался улыбнуться ей как можно душевнее и направился к группе ожидающих осмотра.
   Фанни с безнадежностью хлопнула себя по бедрам, а потом, резко развернувшись на пятках, умчалась прочь. Ассистент же, напротив, подошел ко мне и кивнул.
   И тут меня словно молнией поразило. Я увидел перед собой глаза той девочки, которую три года назад "взял в заложницы" на самолете, летевшем в Сан-Франциско. Она сильно выросла, но мы узнали друг друга. Самое страшное, что по ее лицу было видно: она больна и уже очень сильно недомогает. Но девочка не боялась меня, как и тогда, а я сжался и готов был зажмуриться, только бы не вспоминать, только бы не видеть...
   -- Док! Вы в норме?
   Голос ассистента вывел меня из ступора, но руки мои одеревенели, и двигался я как робот из фильмов прошлой эпохи.
   -- Вилли, сходи за подмогой. Здесь уже прямо сейчас надо изолировать и лечить двоих...
   Родители девочки в ужасе вскинулись, мать вцепилась в ее плечи, и та охнула от боли: вскрикнуть не было сил. Ассистент умчался наверх за каталками.
   -- Ну что там? -- озабоченно спросила Лиза Вертинская в передатчике.
   -- Двое заболевших, симптоматика однозначна, -- тихо ответил я, а мои руки работали, автоматически делая свое дело: распаковывали инъекторы и капсулы, забирали кровь, бросали использованные инструменты в молекулярный распылитель, снова распаковывали. -- Остальных осматриваю.
   -- Должна поставить тебя в известность: спекулян... спекулаты тоже находятся здесь. Среди нас. Возможно, ищут кого-то конкретно. Будь там начеку!
   -- Хоро...
   Я осекся. Получилось так, что на последнем пациенте мое внимание отвлекло происходящее снаружи здания. Вдалеке, у постройки, напоминающей башню, был припаркован автомобиль "Черных эльфов". При этом я точно знал, что Чезаре Ломброни и Марчелло Спинотти сейчас находятся в павильоне, а это означает одно: там, возле башни, остались Джоконда и Витторио. И больше никого. Но не это главное.
   Быстрым шагом к "башне" направлялось несколько человек, которые должны были сидеть в здании аэропорта в ожидании осмотра. Во всяком случае, не разгуливать где захочется. Но этого мало: от них исходила угроза, и я узнал этот ее колючий, перебивающий дыхание вкус.
   -- Кристиан, ты здесь? -- в третий раз повторила Вертинская. -- Кристи...
   -- Что в той башне?
   -- В какой?
   -- На аэродроме.
   -- Не знаю. Но сейчас прямо под нею находится временный изолятор -- в самом нижнем ярусе павильона, в техчасти.
   -- Сколько там больных?
   -- Да все, кого выявили. И еще доставят сейчас. А в чем дело?
   Люди, на вид -- обычные пассажиры, ожидающие своего рейса -- ускорили шаг. Джо и Витторио в машине не было, а это значит, что четверка неизвестных личностей застанет их врасплох. И даже если бы я бросился туда сразу, как заметил их, то не успел бы.
   -- Доктор!
   Но окрик пациента был последним звуком, который я услышал перед наступлением темноты. Меня ударило током, а потом мир пропал на пару мгновений. Все внутри колотилось.
   Я поднимался вслед за Джокондой к микроавтобусу. Мы о чем-то говорили, слова были мне непонятны и не нужны. Лестница оборвалась, помещение осветилось яркой вспышкой, и меня отбросило в сторону, а на своем месте я -- не увидел, ощутил -- Витторио, который палил из плазменника в ту четверку, напавшую на них в холле. Ощутил я и Джоконду. "Стреляй!" -- это единственное, чего я хотел в те доли мгновения, зная, что этого не произойдет. Она держала оружие, как и положено, она скрутила ментальным приемом ближайшего врага, но сейчас ее должен убить тот, в которого она так и не смогла выстрелить. Тысячи электрических игл разодрали мое тело, и я что было сил заорал ему:
   -- ЯВИСЬ!
   Не знаю, что это было. Вместо выстрела он вдруг выпрыгнул из себя, как из расстегнутого комбинезона, весь в молниях, взвыл с поднятыми руками и помчал на меня, а покинутое тело его рухнуло, роняя плазменник. Помню, глаза Джо стали огромными от ужаса, словно она все увидела и поняла, но я схватил наэлектризованного спекулата за горло и больше не смотрел на них с Витторио -- кажется, они ринулись к выходу, и Малареда успел выстрелить в последнего из четверки.
   Земля ушла куда-то вниз, нас с противником подбросило вверх, прямо сквозь потолок, еще выше, прямо к верхушке башни. Он был разъярен и еще не вник в случившееся с ним, да и я осознал, что сделал, гораздо позже. В тот момент я интуитивно знал, что мне надо разорвать серебристую нить, которая вилась за спиной врага и уходила вниз, под землю. Некая часть меня одновременно успела отметить, что Джоконда и Витторио заскочили в машину и на бешеной скорости помчались к главному входу в здание аэропорта.
   Нельзя было, чтобы хоть один из этих людей попал в изолятор! Ни при каких обстоятельствах нельзя! Мысль-приказ бился во всем моем существе, и, наверное, я испускал теперь такие же молнии, как вцепившийся в меня спекулат. "Сдохни! Сдохни! Сдохни!" -- беззвучно вопил он, не в силах еще сообразить, что сам он это проделал уже несколько секунд назад, когда Витторио Малареда недрогнувшей рукой спустил курок, нависнув над его повалившимся телом. Мне надо было теперь всего лишь разорвать нить и отпустить то, что осталось. Вернее, кто остался.
   -- Сдохни, проклятый монах! Сдохни!
   Я не испытывал никакой злобы в отношении этого человека, я видел его впервые и по умолчанию счел его достойным правильного ухода из моего мира.
   -- Да будут справедливы к тебе законы вселенной!
   И одновременно с этой не высказанной вслух, но услышанной им мыслью я собрал все пронизывающее меня электричество в пучок и швырнул его в серебристую нить. Громко хлопнув, она разорвалась. Человек закричал, облик его потух, а порыв ветра сдул меркнущие остатки так, словно это был последний дымок над сгоревшим фитилем лампады.
   -- Доктор!
   Желтые контуры людей на черном фоне, и они становились все четче, а тьма разжижалась и разжижалась. Я почувствовал свое тело. Привалившееся к стене. Холодное. Потрясаемое спазмами. Мое тело.
   -- Вам плохо?
   Странный вопрос пациента в отношении врача. Он заставил меня улыбнуться заиндевевшими губами. Только тут я понял, что мой "обморок" длился всего секунд двадцать-тридцать, но за это время мы с телом успели отвыкнуть друг от друга, и теперь оно принимало меня обратно с некоторой неохотой. Но на душе было легко, я не сразу догадался, отчего. Будто я выполнил какое-то очень важное дело...
   -- А, Джоконда! -- озарило меня воспоминанием. -- Лиза! Лиза! Меня слышно? Срочно усильте охрану изолятора! Им что-то нужно от больных и...
   -- Подожди-ка, Кристиан! Тут "Черные эльфы" подъехали, Бароччи подняла тревогу...
   -- Я знаю! Я тебе и говорю, что надо усилить охрану инфицированных в изоляторе!
   -- Да, да, Кристиан, давай позже, тут такое!..
   Последний пациент, пожилой мужчина с густыми седоватыми бровями, вопросительно смотрел на меня:
   -- Доктор, ну так вы будете брать у меня кровь, или конец света уже наступил и можно спокойно ползти в крематорий?
   Я перевел дух и улыбнулся:
   -- Не спешите, мы еще тут пока помучаемся.
   -- Ох и добрый вы, доктор! -- покачал головой пассажир. -- Так воодушевили! И как быстро будет результат анализа?
   -- Не разжимайте пока руку. Очень быстро будет.
   -- Ну вот, прокатился, называется! А ведь жена уже неделю как эвакуировалась, ну и устроит она мне теперь за такие приключения! Послушайте!
   Мне надо было уходить, но я из вежливости задержался дослушать моего разговорчивого визави.
   -- Доктор, так ведь в средние века эта зараза передавалась от крыс, правда?
   -- Почти.
   -- А откуда же здесь крысы? Вот спекулаты, говорят, есть, а крысы откуда?
   -- Крысы, господин, еще нас с вами переживут. А заражение здесь пошло не от крыс.
   -- Нас нарочно травят, да? Эти сволочи?
   Я собрал все свое терпение и настойчиво указал ему на маску:
   -- Наденьте ее и ждите, вас переведут отсюда в чистый блок, а там сообщат, нашли что-нибудь в вашей крови или нет.
   -- Ладно, спасибо, док. Не унывайте, док! Мы и крыс вытурим, и спекулатов. Вы, главное, молодежь спасите, а мы уж как-нибудь...
   На этом красноречие мужчины иссякло и, освобожденный от хватки, я ринулся в верхний сектор.
   Джо, Джо... Лучшая ученица Фреда Калиостро, его гордость... Незаменимый псионик, руководитель спецбригады по особым поручениям... Она ни при каких условиях не могла убить человека, даже если этот человек угрожал убить ее. Парализовать, смять волю, оглушить -- да. Но в случае, когда надо стрелять, когда либо ты, либо враг, Джоконда была бесполезна. Не по вдолбленным кем-то убеждениям, не под страхом аннигиляции, а по природе своей не могла она лишить жизни. Вот что я узнал о ней сразу -- еще тогда, в застенках контрразведотдела, на допросе. И она поняла, что я знаю. И предпочла бы умереть, но не лишиться работы, в которой видела суть своего бытия. Это так нелогично. Это так по-человечески...
   Наверху происходило столпотворение. Было вызвано усиление, сотрудники Лаборатории спешно наряжали приехавших военных в защитные костюмы, все суетились, тут же, ко всему прочему, искали место для оставшихся пассажиров, плакали какие-то дети. Одним словом, я не сразу отыскал Джоконду. Они оказались у большого фонтана с Фаиной и Чезом. Чезаре почуял неладное, но не знал, что случилось, однако его успокаивало то, что начальница жива и невредима. Увидев меня, он глухо насупился, но уступил дорогу Джоконде. Она подошла ко мне.
   -- Вы были там, синьор Элинор!
   Я кивнул. Джо машинально вытащила сигарету и тут же поломала ее, вспомнив, что в шлеме не покуришь.
   -- Все верно. Я профнепригодна.
   Ее губы готовы были задрожать, но она гордо вздернула голову и сотворила высокомерный взгляд.
   -- Хотите я скажу вам кое-что, госпожа Бароччи?
   Мне хотелось смотреть в ее темные глаза хоть до конца этой жизни.
   -- Что тут можно сказать? Вы были правы: мое участие в операции могло испортить все.
   -- Джоконда... -- (она слегка вздрогнула, потому что я впервые позволил себе такую фамильярность) -- По мне, так если бы все, исключительно все люди в мире были такими, как вы, у человечества появился бы шанс на индульгенцию до нискончания века.
   -- Но люди все не такие, -- холодно ответила Джо. -- Я думала... я думала, что в ответственный момент смогу. Но вы, оказывается, знаете меня лучше меня самой...
   -- Знаете, я дам вам успокоительного, вы придете в себя и решите, что делать дальше? Может быть, стоит рассказать об этом Чезу?
   Я кивнул в сторону сурово набыченного Ломброни, который так и сверлил нас взглядом, полным угрозы.
   -- Ну что вы... -- устало усмехнулась она. -- Подчиненным нельзя говорить такое, иначе...
   -- Мне кажется, Чез не просто подчиненный.
   -- Что?!
   -- Простите, я неловко выразился. Я хотел сказать, что он преданнее обычного подчиненного и привязан к вам по-человечески, как друг. При таких отношениях он не выдаст вас и не станет уважать меньше...
   Джоконда вяло махнула рукой. Я знал, что она загонит эту неудачу в какой-нибудь темный уголок подсознания и никому не даст понять, что пережила она только что. Будет прежней -- высокомерной и неприступной профессионалкой-псиоником. А в душе... Но кого сейчас беспокоит чья-то душа? Война -- это такая страшная дрянь, когда ни души, ни тела не имеют совершенно никакой ценности по сравнению со сверх-идеями нескольких полоумных.
   Внезапно у всех находящихся в зале -- у врачей, спецагентов, военных -- заверещали сигналы ретрансляторов. Это было так неожиданно, резко и странно, что даже сотрудники ВО, привыкшие ко всему, замерли от удивления.
   Я увидел, как Фанни одной из первых включает связь.
   -- ...жение сдаться! -- раскатисто прозвучало в огромном помещении; голос был мужским, очень неприятным, как ножом по железу. -- Довожу до сведения: все жизненные центры вашей планеты перешли под наше управление. Сопротивление бесполезно. Аэропорты и космопорты блокированы. Любая попытка вырваться приведет к кровопролитию. На орбиту Земли не поднимется ни единый летательный аппарат! Переговоры о помиловании будут уместны только в случае добровольной сдачи!
   Один и тот же голос из множества динамиков вопил оглушающе.
   -- Слушай, урод, а там у вас специально с такими дебильными голосами отбирают? -- съязвила Фаина, которую, казалось, совершенно не проняла угроза.
   И, несмотря на то, что связь была, как выяснилось, односторонней -- говорящий ее не услышал и продолжал читать ультиматум -- слова Паллады возымели ободряющее воздействие. Все оборвали сеанс, точно по команде. Кто-то попытался соединиться со своим командованием, часть военных отправилась на точки, чтобы, случись что, держать оборону, и даже во мне вдруг очнулся от долгого сна Кристиан Харрис с его многолетним опытом участия во всевозможных вооруженных конфликтах.
   -- Нет связи, -- услышал я фразу Джоконды.
   Фанни кивнула ей, отбрасывая в сторону бесполезный ретранслятор:
   -- Всё, Джо, принимай командование. Голову нам снесли, это точно.
   -- У нас есть один выход: глухая оборона и попытки пробиться на связь с внешним миром.
   Чезаре проворчал, что это вряд ли, отсекли грамотно и полностью.
   -- Убираться отсюда надо, -- добавил Марчелло. -- Порко, вон, без орешков страдает...
   -- Ваттене, стронцо! Старе суль каццо!
   Если помнить о сходстве итальянского и латыни, перевести сказанное Маларедой в адрес коллеги я, пожалуй, не осмелюсь.
   -- Болваны! -- буркнул на них Чезаре. -- Тупые головы! Кретино!
   Будто не слыша их препирательств, Джоконда продолжала:
   -- Поднимать в воздух самолеты нельзя. Пищеблок обеспечит всех нас едой дня два. Елизавета!
   -- Да?
   Моя начальница тут же возникла перед "эльфийкой".
   -- Синьорина Вертинская, хватит ли вам медикаментов, чтобы ликвидировать эпидемию и поднять на ноги зараженных?
   -- Нет, Джо, не хватит. Заражены практически все, кто здесь был, а медикаментов у нас было ровно столько, чтобы помочь самым тяжелым до госпитализации. И на пищеблок я не слишком бы рассчитывала: вполне возможно, продукты в нем тоже заражены.
   -- Понятно.
   -- И наверняка среди пассажиров прячется еще несколько спекулатов, -- тихо добавила Фанни.
   Лиза, до сих пор не сталкивавшаяся с подобным, заметно растерялась. Чтобы не нарушать субординацию, я тихонько шепнул ей приватно в передатчик:
   -- Лиза, может быть, ты выделишь мне группу, и мы уже займемся пациентами в изоляторе?
   Вертинская просияла, ободрилась, и даже ее медные волосы, немного видимые за стеклом шлема, вспыхнули красноватым отливом:
   -- Спасибо, Крис! -- шепнула она.
   -- И еще. Спекулаты будут в числе неинфицированных.
   Лиза кивнула мне.
   Набралось несколько медиков, среди которых были и менее опытные, чем даже я -- не рассчитывало руководство на то, что пустяковая операция примет такие масштабы, и послало для забора анализов и госпитализации молодых врачей и ассистентов. Все уже знали, что происходит, и объяснять никому ничего не пришлось. Краем глаза я продолжал наблюдать и удивляться, насколько разными могут быть реакции у тех или иных людей. Кто-то двигался, как во сне, очевидно в надежде стряхнуть жуткий сон и убедиться, что все в порядке, все как всегда. Кто-то, особенно женщины, деловито следовали указаниям и будто даже не думали о постороннем, гнали от себя все лишнее. У иных все валилось из рук, и эту категорию я попросил остаться в павильоне про запас. Ситуация понятна: нас блокировали в аэропорту, перекрыли все связи с внешним миром, возможно -- дезинформировали, но в любом случае делать рискованные проверки их угроз, имея на руках несколько сотен гражданских, было бы чересчур неумно. Джоконда права: сейчас мы можем только ждать и отбиваться, если спекулаты начнут нападения. Что до нас, врачей, то наша обязанность и того понятнее.
   ...В изоляторе царила подавленность. Самые тяжелые спали в дальнем боксе: им ввели антибиотики и начали проводить плазмаферез.
   -- Что там? -- осаждали нас со всех сторон, потрясая ретрансляторами. -- Это правда? Что за безобразие? Сколько будет продолжаться это издевательство? Вы что, сами не понимаете, что здесь уже нечем дышать?! И когда нами начнут заниматься?..
   Терпение моих коллег быстро иссякало. Наконец я понял, что это надо прекратить любым способом.
   -- Господа! -- я облюбовал в толпе наиболее нахрапистого пациента и заговорил, обращаясь как бы к нему, но подразумевая всех. -- Значит, делаем так. Сейчас мы выходим отсюда, оставляем в коридоре медикаменты и защитные костюмы, а вы здесь сами разбираетесь со своими проблемами...
   Выражение глаз, уставившихся на меня, невозможно было передать словами. В боксе разлилась тишина. Я сверлил взглядом нахрапистого, и он заметно сдал позиции. Все-таки в таких случаях главное -- говорить всерьез и самому верить в собственный блеф. Перепуганные пассажиры тут же разошлись по своим кроватям и дали дорогу врачам.
   -- Твоя взяла, -- признал нахрапистый. -- Но, может, все же расскажешь, что это был за звонок и как долго нам ждать подмоги?
   Я не стал ему отвечать, да и было мне, чем заняться. Правда, в самом конце осмотра все мои коллеги негласно отказались от него, всячески сигналя об этом и намекая, чтобы я взял эту незавидную обязанность на себя.
   Нахрапистый вошел в комнатку и покорно сел на кушетку для осмотра. Выглядел он вполне смиренным. Я бы солгал, если бы сказал, что такой тип человека не представляет никакого интереса: что-то в этом мужчине притягивало внимание, он выделялся в толпе не только поведением своим, но и внешностью. Шрам на щеке оказался ерундой в сравнении с тем, какими рубцами было изъедено его тело. Не знаю, что было причиной таких повреждений, но в свое время помяло его нещадно. И потому, кроме необходимого осмотра -- прослушивания, простукивания, пальпации -- я нет-нет да и любопытствовал, какую работу проделал неизвестный хирург, зашивая страшные рваные раны. А работа была проделана виртуозно!
   -- Где это вас так? -- сменяя временные перчатки поверх защитных перчаток костюма, спросил я и при этом постарался придать голосу как можно больше безразличия.
   -- А давайте, док, вы мне о звонке, а я вам о шрамах? Идет?
   Он поднялся и стал застегиваться, бросая на меня внимательные взгляды исподлобья.
   Я пожал плечами и решил, что не стану с ним торговаться. К тому же меня больше интересовала техника хирурга, его оперировавшего, а не то, откуда у пациента такие раны.
   -- Осмотри господина Хаммона персонально, -- прошептала в наушнике Вертинская.
   -- Он спит, Лиза!
   -- Осмотри. Это распоряжение Джо. А он пусть спит дальше.
   Дался им этот Хаммон... Странный человек, преждевременно изношенный организм -- неудивительно, что он так быстро заболел.
   -- Осмотрю. У вас все по-прежнему?
   -- Да. Никаких перемен. Но нас и не беспокоят. Работайте, не отвлекайтесь.
   Все коллеги, находившиеся сейчас со мной в изоляторе, относились -- так уж случилось -- к младшему медсоставу. И получалось, что всю ответственность мне придется брать на себя. Впрочем, я всегда смогу вызвать подкрепление из павильона, внутренняя связь в аэропорте не была заблокирована. Пока. Оставалось надеяться, что и не будет впоследствии.
   -- Когда будут готовы результаты, -- тихо попросил я лаборанта-инфекциониста, -- забросьте их на мой компьютер.
   Она кивнула и снова повернулась к панели, над которой высился экран. За этим экраном, как за семью печатями, происходило главное: послушные руки робота, направляемые лаборантом, исследовали в реактивах кровь пациентов, одновременно скидывая в программу результаты проведенных наблюдений. Мы перестраховывались как только могли, но все понимали, что рано или поздно даже надоевшие всем защитные костюмы не спасут и нас от заражения. А колоть антибиотики профилактически было нельзя: препаратов оставалось в обрез...
   Я ошибся: Хаммон уже не спал. К моему приходу он уже озирался по сторонам, вытирая пот со лба и что-то бормоча.
   -- А, доктор! -- воскликнул он, завидев меня. -- Вот как вы вовремя! А я что, действительно подхватил эту вашу "чью му"?
   Пульс у него оказался учащенным, но испарина порадовала: значит, антибиотики действуют правильно и сбили жар.
   -- Вы, смотрю, молоденький совсем... а уж доктор! Вам двадцать-то есть?
   Ну что за охота болтать? Сам мучается от болезни, полторы тысячи лет назад сжирающей землян остервенелее всякого катаклизма, но при этом минуты не может продержаться, чтобы что-нибудь не прокомментировать.
   -- Откройте рот...
   -- А-а-а!
   -- О, господи, закройте!
   Хаммон изумленно щелкнул челюстями и уставился на меня, а я насладился долгожданной тишиной. Только пару минут спустя он осмелился прожужжать сквозь стиснутые зубы:
   -- Что там у меня, доктор? А?
   Еле сдерживая смех, я ответил, что с таким кариесом надо к дантисту, а не к хирургу. Так мы и расстались, а я по выходе отчитался Лизе, что Хаммон идет на поправку и что она так и может передать госпоже Бароччи.
   -- Я слышала, Кристиан, -- слегка картавящий голос скользнул по моему слуху мягкой кошачьей лапкой. -- Спасибо. Этот человек... Хаммон... действительно очень важен для всех нас.
   -- Хорошо, я понял, госпожа Бароччи.
   Если они с Лизой на связи, это еще не значит, что кроме них на прослушке не висит еще половина аэровокзала...
   Подошла моя очередь дежурить в общей палате для еще не обследованных пациентов. Было ясно, что пробыть здесь нам придется долго.
   Никто не спал, кроме нескольких детей, напуганных не меньше, чем взрослые, но сломленных дремотой. Инфекционист уже начала передавать мне файлы с результатами анализов. Я не подавал виду -- на меня то и дело поглядывали пассажиры -- но чем дальше, тем больше утрачивал надежду увидеть хоть кого-то не зараженного. И профилактическими дозами антибиотиков здесь уже не обойтись. Лечить придется по полной программе, а медикаментов... Не стоит об этом!
   -- Звонок был дезинформацией, -- сказал я, и многие вздрогнули от неожиданности, а кто-то не сразу и понял, о каком звонке речь, поглощенный страхом перед чумой. -- Да, спекулатам удалось отрезать нас от внешнего мира, но это совершенно не означает, что им удалось захватить всю планету. Руководство сейчас ищет каналы связи с правительством. Ваше дело, господа, выздоравливать. Наше -- лечить. Сейчас не те времена, когда от этой болезни умирали.
   -- Но у вас, наверное, не хватит лекарств... -- робко подала голос какая-то молодая женщина в углу, и в темноте я различил только ее блестящие глаза.
   -- Лекарств хватит. Просто слушайтесь медиков, просто будьте одним организмом, у которого заработал иммунитет...
   С дальней кровати поднялся сегодняшний нахрапистый и пошел ко мне. На лице его поигрывала усмешка.
   -- Ладно, теперь моя очередь, -- сказал он.
   Я не сразу понял, о чем он толкует, мои мысли были заняты другим. А он завернул рукав рубашки и показал один из шрамов:
   -- Я вот об этом, док. Мы ж, вроде, договаривались?
   Спорить было бессмысленно, тем более что мне действительно было любопытно происхождение этих страшных ран.
   -- Я дрессировщик, док. Такая вот редкая в наше время профессия.
   Кто-то из женщин презрительно фыркнул, но нахрапистый только двинул головой в сторону звука, будто желая сказать: "Вот они, трусливые обыватели! Такие они все!"
   -- Меня звать Хью Иглз, я династийный укротитель. У нас все в семье в этом деле подвизались, вот и я наперекор не пошел. С малолетства на манеже, сами понимаете. Ну и, ясное дело, не свинок морских дрессирую. У меня пятеро тигров и две львицы, всех слепыми сосунками помню, на моих руках повырастали... -- он хлебнул что-то из плоской фляжки.
   -- Это что, господин Иглз?
   -- Ну начина-а-ается! Виски это, док...
   Да... Нет предела человеческой глупости...
   Я забрал у него фляжку и объявил остальным, что если они хотят пустить лечение на ветер, то пусть употребляют побольше спиртного. Хью угрюмо посмотрел на меня, как будто я был кем-то из его тигров или львов, но возражать не стал. Хотя, думаю, его порадовала бы картина моих прыжков через горящий обруч под щелканье его кнута...
   И тут я не поверил своему глазу -- тому, в котором стояла линза с файлом исследований крови. Тот юноша, сосед Хаммона, клеомедянин Эфий, оказался полностью здоровым. При том, что и сам Хаммон, и приставленные к ним обоим офицеры заразились.
   -- Перепроверьте, пожалуйста, пробирку 2877, -- не сводя глаз с Хью, сказал я лаборанту по внутренней связи.
   -- Что? -- не понял дрессировщик и по-собачьи нагнул голову к плечу.
   -- Это я не вам. И что ваши тигры, господин Иглз?
   Так, офицеры Маркус и Сантос, а заодно и клеомедянин Эфий сейчас в соседнем секторе. Сейчас этот укротитель расскажет свою историю, и я пойду меняться с тамошним дежурным. Хочу посмотреть на этого юношу еще раз. Только бы анализ оказался корректным и Эфий действительно каким-то чудом не заразился!
   -- ...Выступаем, значит, минуты три. Все своим чередом, эти сидят, порыкивают. Но Стэн, скотина, так и косит глазом на меня...
   -- Простите, Стэн -- это?..
   -- Тьфу ты! Да чем вы слушаете, док? Или снова там связь эта ваша, внутренняя? Стэн -- это самый был гадючий тигр в этом выводке. Анархист проклятый. Все норовил меня на слабо развести, понимаете? А остальные притихали и смотрели, удастся ему или нет. Любил я его, сволоту полосатую, больше любил, чем всех остальных. И вот в самый ответственный момент, когда мне по сценарию пришлось повернуться к нему спиной, эта скотина бросается на меня и начинает ломать... Вот вас, док, когда-нибудь большой зверь ломал?
   -- В двух последних жизнях -- нет. В остальных -- не помню.
   -- В общем, чудом меня из-под него вытащили. Он не особо-то и хотел меня уходить, снова проверял. Но, как говорил штопавший меня эскулап, я походил на фарш, пропущенный через мясорубку на два раза. Три месяца в реанимации, полгода лечился.
   -- Так вам, таким, и надо... -- отчетливо прошипела все та же дама. -- Издеваетесь над животными!
   -- Да нет, мисс, то еще не издевательство было. Это вот сейчас их всех в джунгли отвезли и отпустили. Ясное дело -- не выжить им там, они пять поколений с нами жили, где им в дикой природе...
   Мужчины оказались менее сентиментальны. Кто-то поинтересовался, что же было с тигром Стэном дальше и кем теперь работает Хью.
   -- Да кем, кем... Дрессировщиком и работаю. А кем мне еще, я же, вроде, ничему больше и не обучен. Всю жизнь на манеже. А вот со Стэном мне надо было разобраться, чтобы дальше работать. У них ведь, тварей, иерархия, у всех. А тут он авторитет вожака, получается, пошатнул. И теперь любой на мне мог бы свои клыки и когти опробовать. Сволочная психология, а что поделаешь? С тиграми жить... как там дальше-то? В общем, поправился я, вернулся в цирк, подхожу к клетке со Стэном, тот аж вскинулся весь -- и в рев. Глаза злобные: увидал добычу недоеденную. Я велю ассистентам все клетки передвинуть так, чтобы всем тиграм и львицам видно было, что дальше произойдет. Когда они это сделали, я взял в руки большой нож мясника -- надо ж было как-то уравнять наши шансы со Стэном -- и вошел в клетку. Стэн не сразу кинулся: обалдел от моей наглости. Ишь ты, фарш сам в клетку лезет. А те глазеют, глаз не сводят. Все понимают, сволочи полосатые, ждут! В общем, схлестнулись мы. Ассистенты, ясное дело, в крик. Кто орет, чтобы врача вызвали, кто-то за ПО побежал, а еще пожарный со шлангом потом рядом оказался. Но мне не до того. Схлестнулись мы со Стэном. И вижу: струсил он. Я ведь им столько лет вожаком был, а он на меня пасть открыть посмел. И эта его трусость во мне только злость усилила. Он боится, а сам момент поудобнее выжидает, чтобы прыгнуть поудачнее и порвать. А во мне ярость клокочет, думаю: сейчас голыми руками твою полосатую шкуренку изорву, тварь ты такая. И ведь прыгнул. Не помню уж, что там и как дальше было, пришел в себя, когда Стэн на досках протянулся, а я все еще его тем ножом кромсаю, реву, нога снова располосована, но других ран нет. В общем, теперь эти черти полосатые одного моего взгляда слушаются. Такая вот история. А дока того я очень зауважал. Я ведь и правда фаршем был после Стэна...
   Грустно стало мне. И я без сожаления ушел из той палаты, чтобы поменяться с коллегой.
  
* * *
  
   Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года
   -- Лиза, ты уверена? -- Джоконда не сводила глаз с Вертинской.
   Втроем: она, Фанни и Лиза -- они стояли в неработающем лифте и говорили чуть ли не шепотом. После дезинфекции павильона аэровокзала все, кто находился внутри, наконец-то смогли избавиться от надоевших спецкостюмов и шлемов.
   -- Целиком и полностью, Джо. Крис перепроверил трижды. Понимаешь, обычно гранулоциты при уничтожении инфекции гибнут и сами. А у клеомедянина -- как ни в чем не бывало. Там даже антитела не успевают прикрепиться, как их уже подавили защитные силы организма...
   Фанни кашлянула и пробурчала о том, что неплохо было бы и людям поучиться такой защите, чтобы не сидеть вот так, заблокированными и отрезанными от всего мира.
   -- Это дает нам какой-то шанс? -- не слушая гречанку, тут же осведомилась практичная начальница "Черных эльфов".
   -- При надлежащем оснащении... м-м-мог бы дать, -- Вертинская предпочла уклониться от прямого ответа. По всей видимости, ей не хотелось вселять в кого-то надежду, грозящую впоследствии коварным разочарованием.
   -- Что нужно для оснащения?
   -- Как минимум -- наша Лаборатория... И Тьерри Шелл в придачу. Иначе пальцем в небо...
   -- Почему это у клеомедянина, есть мысли? -- не выдержала Фанни, которой, напротив, и думать не хотелось о провальном исходе.
   -- Кто знает. Клеомедяне -- они вообще народ загадочный. А этот еще к тому же не землянин-переселенец, как все остальные, а коренной. Если, конечно, верить переводу Хаммона...
   -- Ну да, ясно: жабры, вера в злых духов, близость ТДМ и атомия... Но это ж чудо какое-то, получается. Обычно от всяких таких искажений только хуже получается... опухоли всякие, мутации, уродства. А тут прямо иммунитет-феномен...
   -- Видишь, получается...
   -- Ладно, давайте снова искать волну, черт ее возьми. Меня уже тошнит от этого поганого аэропорта, за эти сутки он меня так достал, что не высказать... В конце концов, Джо, как они могли забить твою волну? О ней же никто не знал.
   -- Я не думаю, что они забили конкретно мою волну. Наверное, там работает глобальный "экран" и глушит вообще все...
   Вертинская чуть отстранилась от них и в задумчивости постучала себе по губам кончиками пальцев. Джоконда и Фанни ждали, что она скажет, но Лиза только покачала головой:
   -- Ох, много бы я отдала за то, чтобы узнать, как там все наши: Тьер, Виктор...
   -- Т-с-с! Слышите?
   Вслед за встрепенувшейся Палладой напряглись и Джо с Лизой. Погруженный в темноту спящий коридор донес до них едва слышные звуки шагов. Точнее, даже не самих шагов, а шорох одежды.
   -- Разбудили кого-то... -- проговорила Вертинская, но на нее тут же зашикали.
   Дежурные стояли строго на своих постах. Смена была обязана выспаться на завтра. Ходить по зданию не должен был никто.
   Фанни слегка высунулась из распахнутой пасти лифта и нырнула за выступающую в проход колонну. Рука ее сжала невинную колоду карт. Джоконда бросала взгляды то на эту колонну, то в коридор.
   -- Фанни, дай еще пожить, я все-таки и правда монах, а не обезьяна, -- послышался знакомый баритон, и женщины, выдохнув, расслабились. -- Карты припрячь для другого случая...
   -- Вот мерзавец!
   Гречанка сунула колоду в карман и выступила ему навстречу:
   -- Ну и что ты шляешься среди ночи?
   -- Вы меня простите, но я хочу обсудить с вами возможность бегства отсюда. Мы не можем сидеть здесь дальше: еще двое суток -- и у нас закончатся антибиотики. А у нас восемь человек тяжелых...
   -- Не может Джо пробиться. И я не могу. Заэкранировано все намертво, мы как будто под колпаком.
   -- Я знаю. И я сильно подозреваю, что тем, кто снаружи, в этом помогают те, кто внутри...
   Джоконда уставилась на Элинора как будто даже с неприязнью, во взгляде ее появилось что-то змеиное, и она начала раздраженно цедить слова:
   -- Нет уже никого такого внутри! Никого не осталось...
   Фанни заметила, что в ответ он смотрел на Джо с мягкой улыбкой, и ярость "эльфийки" погасла. Паллада с усмешкой отвернулась и сделала вид, что интересуется маникюром. А вот Вертинская живо следила за их разговором.
   -- Госпожа Бароччи...
   -- Зовите уже меня по имени, Кристиан, -- устало махнула рукой Джоконда. -- Тут уж не до формальностей.
   -- Ни фига себе! -- присвистнула гречанка, на всякий случай отходя подальше. -- Такое от Джо услышать! Явно дерьмовые у нас дела...
   -- Джо, разрешите мне попробовать.
   -- Попробовать что?
   -- Поискать то, что изнутри блокирует наш выход на связь. Оно должно быть в этой зоне.
   -- Кристиан, здесь около тридцати квадратных миль. Может, больше, -- Джоконда смягчилась и заговорила с обычным мурлыкающим акцентом, разъясняя ему, как маленькому, невеселое положение вещей. -- Как вы будете искать то, о чем мы даже не знаем?
   По лицу фаустянина скользнула загадочная улыбка, удивившая Фаину.
   -- Да? -- одна "эльфийка" поняла его намек и тоже заулыбалась. -- Что ж, попробуйте. Хуже не будет...
   -- Вы мне поможете?
   -- Как скажете. Все, что в моих силах.
   -- Идемте тогда в свободный холл, мне надо будет лечь...
   Вчетвером они вышли из освещенного круга, отбрасываемого нутром аварийного лифта, и направились в зал ожидания. Здесь все еще витал запах дезинфектора, было холодно и откуда-то сквозило. Недолго думая, Элинор вытянулся на небольшом диванчике у стены.
   -- Мне надо, чтобы вы действовали по системе снабжения сущности энергией жизни. Направлять не надо, -- объяснил он, поудобнее устраивая голову на валике. -- Только следите, чтобы я не отключился. Спать хочется неимоверно...
   -- Договорились, -- Джоконда и Фанни подтащили ряд кресел поближе к дивану и опустились на сидения.
   Лиза следила за ними не без любопытства. Она никогда еще не видела псиоников за работой, хотя теоретически знала о них почти все. Досконально все знал Тьерри Шелл. Но тоже не видел.
   Веки Элинора часто задрожали -- так случается, когда видишь сны. Тело его обмякло. Вертинской очень хотелось бы проверить сейчас его психометрические параметры. Джоконда вытянула руки ладонями вниз, сбилась, досадливо поджала губы, потрясла кистями и снова вытянула, а потом замерла. Фанни и Лиза старались сдерживать дыхание, чтобы не помешать им.
   -- Кристиан! -- шепнула вдруг Джо, отворачивая ладони. -- Вы засыпаете!
   Он кивнул, не открывая глаз, и дал знак повторить сначала.
   Что-то творилось вокруг них. Вертинская ощущала какую-то щекотку, вибрацию в коленках -- так было в детстве и ранней юности, когда вдруг налетит порыв теплого ветра, закрутит, взмоет над тобой... И хочется помчаться, взлететь следом, завертеться в безобидном смерчике, забыть о земле... Она вопросительно посмотрела на гречанку, и та показала ей большой палец, мол, теперь у них все получилось...
   Элинор казался мертвым. Он не дышал, закоченел, вытянулся и как будто опустел, перестал быть собой. Привыкшая к виду смерти, Лиза все равно смотрела на него с содроганием.
   Джоконда же напрягалась всем телом. На лбу у нее выступила испарина, руки начали мелко дрожать, дыхание стало прерывистым и тяжелым. Можно было подумать, что сейчас она строит вторую Великую пирамиду, а не сидит себе преспокойно в кресле зала ожидания.
   Фанни покачала головой и возвела глаза к небу. Вертинская не без зависти подумала, что она сейчас, возможно, даже видит, что творится у этих двоих...
* * *
  
   Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года
   На вторые сутки бессонницы мысли в голове у Эфия начали спотыкаться, становились ленивыми и завязали одна в другой подобно комкам теста. Постоянный страх не ушел, но на помощь вызвалось безразличие. А вот сна так и не было.
   Почему-то его одного перевели в странное помещение, где больше никого не было. Эти люди, во всем белом и в прозрачных масках, еще несколько раз кололи его каким-то непонятным предметом. Боль была несильная, оводы кусаются ощутимее, но страшила неизвестность. А еще рядом страдали больные люди...
   Сначала Эфий просил, чтобы его перевели к старому Хаммону, потому что тот один мог бы рассказать ему, что происходит. Но люди в масках его не понимали, только улыбались и пробовали успокоить.
   А еще клеомедянин хорошо чувствовал, что все они сейчас находятся глубоко под землей, как тогда, в каверне, а наверху сменяются день и ночь, а может, даже идет дождь.
   В какой-то момент ему показалось, что он вот-вот заснет, закружилась голова. Эфий подождал, но сна не было. И еще что-то звало его наверх, он понял, что не найдет себе места, пока не подчинится зову. Пришлось вставать и красться к двери, чтобы не услышали дежурящие в коридоре люди в белом. Они не услышали. Эфий аккуратно проскользнул прямо у них под носом и помчался наугад.
   Снаружи не было дождя, у горизонта висела раздутая оранжевая луна, вся в ямах, пятнах, похожая на жилища духов, иногда появлявшиеся в небе над его родной Солнечной скалой. А вот воздух оказался ватным и пресным. Ветер шевелил траву на полоске живой земли вдоль дорожного покрытия, играл листвой небольших плотных кустиков -- и совсем не чувствовался...
   И Эфий снова побежал, легко и без всякой устали, как тогда, когда мальчишки побили его на пастбище. И сейчас мир светился словно через тонкую, отдающую зеленцой пленку, сиял сказочно и таинственно, как сама луна. Но вдали, на поле, творилось что-то странное...
   Юноша спрятался за башней.
   Иной раз, бывает, взглянешь на небо -- а там среди россыпей звезд чернее самой черноты проступают пятна, рваные и безобразные. И ничего не видно за ними.
   Вот сейчас там, на поле, в небо уходило что-то длинное, как ствол гигантского тысячелетнего дерева, закрывая своей темнотой все, что творилось за ним, хотя Эфий точно откуда-то знал, чувствовал: оно прозрачно. Прозрачная чернота, как разрыв в воздухе, порог жилища злого духа, за которым смерть...
   Убедившись, что "дерево" не меняет своей формы и не показывает враждебности, пастух осмелел. Ему захотелось узнать, что же это такое.
   Едва касаясь ступнями земли, Эфий снова побежал.
   "Ствол" был и не был одновременно. Он высился, будто гигантская метка чего-то, что могло бы быть или когда-то было на этом месте. Под этим стволом уходила на немыслимую глубину такая же гигантская яма, которой тоже не было, но которая была.
   "Я уснул! -- понял клеомедянин. -- Я уснул, и все это мне приснилось!"
   И тут же в подтверждение его слов из-за "ствола" вылетело что-то серебристое, ярко светящееся. Оно было высоко, у него был длинный хвост, терявшийся далеко позади него, и переливающаяся радужная оболочка. Оболочка эта коконом обвивала светящийся силуэт и, кажется, оберегала его. Самое главное, что очертания силуэта напоминали человеческую фигуру. И фигура эта изучала черное "дерево" и яму под ним.
   "Это ведь тот человек, который часто приходил ко мне! -- сам не зная как угадал Эфий, изумленно уставившись на свет. -- Он тоже здесь!"
   Внезапно хвостатый человекообразный кокон резко развернулся и замер. Пастух понял: теперь и "оно" увидело в ответ, теперь "оно" удивлено не меньше. Так значит, этот человек в белом -- колдун? У них, солнцескалов, колдуны могли летать, чтобы там общаться с духами леса и стихий. И некоторые на веку Эфия тоже могли лечить, как и тот человек в прозрачной маске, со стальным взглядом и длинными волосами.
   Ему показалось, что в его голове мелькнул обрывок мысли, которую он не думал, да и услышал совсем случайно. Подслушал.
   "Кто это, Кристиан?!"
   Это было имя. Странное имя, значившее что-то вроде "тот, кто идет за сыном Бога".
   "Это и есть он, тот клеомедянин, Эфий-Нашептанный. И он меня понимает! А я, кажется, понимаю его!"
   "Он что, тоже?.."
   "По всей видимости, да"...
   Светящийся кокон стремительно опустился прямо перед Эфием, и серебристый "хвост" обвил его несколько раз, похожий на веревку кнута. Так, вблизи, в фигуре еще явственнее проступили черты того человека в белом. Эфий протянул к нему руку и вдруг в ужасе увидел, что она тоже серебристая, полупрозрачная, светится...
   Юноша вскрикнул...
   ...и очнулся, резко, как если снится падение, в своей кровати глубоко под землей. Все в том же изоляторе.
   "Очень странный сон, -- подумал он. -- Только бы не забыть его! Он что-то значил!"
   Но Эфий никак не мог отделаться от ощущения, что все было слишком реальным, чтобы быть просто сном.
  
* * *
  
   Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года
   Возвращение походило на рывок, закончившийся ощутимым ударом тока. Тело затекло и замерзло. Откуда-то со стороны витража сильно сквозило, а покрасневшая луна окрашивала все в зале ожидания какими-то неприятными призрачными тонами.
   Джоконда сидела в кресле рядом со мной, бессильно свесившись вперед и тяжело дыша. На ней этот эксперимент отразился очень жестоко.
   -- Лиза, ты тут? -- раздался мужской голос.
   Это был доктор Ситич, помощник Вертинской.
   -- Тебе какую? -- массируя плечи Джо, бодро откликнулась она. -- Просто Лизу или Мону Лизу?
   Ситич немного замешкался, потом понял, усмехнулся и сообщил:
   -- Да хоть обеих. Там спекулата выявили... то есть, как бы это сказать? Он сам выявился... Короче говоря, вам на это взглянуть нужно. А чего вы впотьмах?
   Джоконда подняла голову, отбросила за плечи тяжелые пряди волос и посмотрела на меня.
   -- Надеюсь, они не приняли за спекулата этого мальчика-клеомедянина?
   У меня почему-то тоже мелькнула эта мысль, когда я услышал фразу Ситича.
   -- Клеомедянина? Дикаря Эфия, что ли? -- изумилась Фанни. -- А он каким боком к...
   -- Идем, -- сказала ей Джоконда, вставая с кресла. -- Разберемся.
   А мне так хотелось посоветоваться с ней насчет той странной, не видимой физическому глазу пустоты под землей на летном поле. Да не просто пустоты, а ямы, в которую будто бы вставлен гигантский цилиндр, уходящий высоко в небеса. Он затмевал своей чернотой пространство, но... его тоже "не было"! И сейчас его нет, отсюда прекрасный обзор на то самое место... Жаль, что я не успел его обследовать! Надо было отпустить Джоконду и попробовать дальше без ее помощи. Вдруг получилось бы?
   В холле чувствовалось оживление. Свет включили на полную яркость, видно было, что на ноги подняты все: и действующие дежурные из ВО, и те, кому положено было отсыпаться до своей смены.
   Спекулат сидел под конвоем троих бравых сержантов. Спекулат был андроидом из сервиса аэропорта. Спекулат казался неимоверно подавленным. Это стало первым случаем такого рода: до сих пор они копировали только людей; но расчет был верным -- кто их, "синтов", додумается тестировать или брать у них анализы? И второе -- то, что он сдался сам, если верить словам доктора Ситича, -- тоже произошло впервые за всю историю этой необъявленной бактериологической войны.
   -- Кто вы? -- без предисловий спросила Джоконда, подойдя к спекулату.
   Он поднял голову, смутно поглядел на нее и снова скорчился, сжимая руками правый бок.
   -- Я человек... Оскольд Льи...
   -- Вас били?
   Конвоиры возмущенно зароптали, хотя один из них (я видел по его лицу) не прочь был бы наподдать фальшивому "синту". Оскольд отрицательно покачал головой и простонал, что у него страшно болит живот.
   -- Он во сне бредил на чужом языке, -- объяснил Ситич. -- Его услышали, и он во всем сознался. Просит помощи.
   Я услышал, как за левым плечом у меня фыркнула Фанни, а за правым кашлянула Вертинская. Джоконда оглянулась на нас:
   -- Синьоры медики, принимайте решение. Если откажетесь заниматься им, я не буду настаивать.
   -- Ну да, ну да... -- едва слышно пробурчала Фаина. -- Он как свидетель нужен, а она здесь спектакль разыгрывает...
   Джоконда отошла к троице подчиненных и сложила руки на груди. Чезаре зевнул, удостоил меня недружелюбного взгляда, но недолго: его тоже интересовала персона спекулата.
   Вертинская приказала найти нам свободный кабинет, мы с Ситичем отправились за необходимым оборудованием, а несколько бравых ребят из ВО быстро навели порядок в холле, проводив работников аэропорта в их секцию.
   -- Посмотри, Крис, -- отодвигаясь от кушетки с лежащим спекулатом, позвала Лиза, когда мы втащили аппаратуру в бокс. -- Оба посмотрите, -- добавила она Ситичу. -- Я что-то не понимаю...
   Приборы оживленно засветились. Ситич пальпировал живот стонущего спекулата и морщил лоб в раздумьях. Потом то же самое сделал я и не нашел никаких изменений. Просто Оскольд Льи испытывал сильные боли справа, и это совершенно точно не было симуляцией. У него помимо всего был жар. Даже при легком постукивании по коже больной вскрикивал.
   -- Лиз, я бы сказал, что у него воспаление аппендикса, -- сказал доктор Ситич. -- Все симптомы острого аппендицита, если бы... кха-кха... если бы у него анатомически был хотя бы предусмотрен червеобразный отросток...
   Он озвучил то, что смутило и меня. Являйся он сейчас человеком, у него было бы чему воспаляться. Но андроиды конструктивно лишены этой ненужной синтетическому организму детали.
   -- Как может болеть то, чего нет? -- ломала голову Вертинская, и ее слова почему-то сильно зацепили меня, но вовсе не в связи со спекулатом; однако я на время задвинул лишние мысли в дальний уголок памяти: сейчас надо было срочно решать, что делать с Оскольдом. Лиза -- эксперт, она больше специализируется по тем, кому помощь уже не требуется, Ситич -- бактериолог. Меня же Тьер направил сюда скорее "для практики". А теперь выходило так, что именно мне придется оперировать, да и не просто человека, а врага, и не простого врага, а у которого заболело то, чего не было.
   -- У меня есть одна рискованная идея, Лиза, -- сказал я.
   -- Сильно рискованная? -- с сомнением спросила она, поморщив веснушчатый нос. -- Если с этим говнюком случится экзитус леталис, меня "Черные эльфы" разорвут в клочья...
   -- Понимаешь, он хоть и андроид, а все же человек. И в реальном виде отросток у него имеется. Возможно, перед перевоплощением он уже заболевал, а дальше процесс ускорился латентно...
   -- Бр-р-ш-ш! Чушь какая! -- воскликнул Ситич. -- Как может ускориться какой-то процесс в отсутствующем органе?
   -- Проверить это мы можем только одним способом, -- я стал смотреть прямо ему в глаза, и он отступил. -- Но этот способ рискованный.
   -- Хочешь вырубить его и подождать обратного перевоплощения? А если перитонит, Крис?
   -- Лиза, решай.
   Тут спекулат поднял голову и почти заорал:
   -- Долго вы тут препираться будете? Делайте уже что-нибудь, доктора поганые!
   -- Крис, -- выходя из бокса, сказал закипающий от злости Ситич, -- если ты случайно махнешь скальпелем чуть выше аппендикса... -- он показал на шею, -- думаю, никто не расстроится. Всем спокойной ночи.
   Двери разъехались и захлопнулись. Лиза подбоченилась:
   -- Ну что, давай рисковать, раз так. Чем будем усыплять, Крис?
   -- Пальцем.
   И я отключил андроида. Вертинская с улыбкой покачала головой, и в следующие несколько долгих минут мы наблюдали неприятную картину метаморфоз, превративших типового "синта" в молодого мужчину с обритой налысо, как у Квая Шуха, головой. Не сговариваясь, мы бросились к нему, переложили на операционный стол, трансформировавшийся из миниатюрной тумбочки, которую прикатил Ситич, и начали осмотр. Конечно, диагноз подтвердился: острый деструктивный аппендицит в стадии инфильтрата.
   -- Проклятье! -- раздраженно прошептала Лиза. -- У нас столько больных, а мы должны переводить антибиотики на эту...
   Я уже раскрыл инструменты. Удалившийся Ситич мог бы нам помочь, в том числе как анестезиолог, но в создавшихся условиях хорошо было уже то, что мы смогли точно диагностировать причину приступа. А остальное -- как сложится.
   -- Даю наркоз, -- сказала Вертинская.
   Потом мы несколько минут возились над уснувшим спекулатом, и в конце концов все оказалось позади. Самая простая из хирургических операций, эта могла завершиться чем угодно. Я ввел ему еще несколько кубиков антибиотика и оставил под капельницей. Лиза тем временем вызвала дежурных вэошников и наказала им стеречь больного, как зеницу ока, а после его пробуждения сразу звать нас.
   Мою сонливость после операции смахнуло, как рукой. Я почти бежал к "Черным эльфам", и в висках стучало: "Как может болеть то, чего нет? Как может болеть то, чего нет?.." Освобожденная мысль росла и становилась почти уверенностью. Спасибо Вертинской и ее фразе!
   Дорогу мне преградил Марчелло. Он кивнул на закрытые двери кабинета начальника аэропорта и сказал, что Джоконда должна отдохнуть. Вот тогда-то я и опомнился. Он тысячу раз прав, и грош мне цена как врачу, коли я об этом не подумал.
   Блондин-"эльф", тем не менее, был дружелюбен. Пожалуй, из всех своих коллег, если не считать Фанни, он один не считал меня подозрительным и не сверлил взглядом сторожевого пса.
   -- Тогда, может быть, Фаина? -- спросил я.
   -- А мне вы не доверяете, синьор доктор? -- насмешливо спросил Марчелло, присев на перила ограждения мостика над вестибюлем.
   Я уже привык, что такая, как у него, располагающая к себе внешность может оказаться фатально обманчивой, и потому стал искать способ помягче выпутаться из расставленных им силков.
   -- Ва бене,* док! -- со смехом прервал он мои колебания. -- Я не очень-то люблю проблемы, а от лишних знаний только их и схлопочешь. Фанни тоже легла поспать, но сейчас у нас за старшего Чезаре, и вы можете конфессарси ин тутто кон люи.**
   _____________________
   * Ладно, пусть будет так (измен. итал.)
   ** исповедаться ему (измен. итал)
  
   Не напрягая сил, чтобы перевести для себя нюансы его фраз -- общий смысл мне был понятен и без того -- я уже прикидывал, каким образом буду узнавать информацию о яме на летном поле ("которая была и которой не было"). Но только я открыл рот, чтобы пожелать господину Спинотти доброго сна, дверь кабинета резко разошлась.
   -- Нон децидере ла сорто ал посто ми, Марчелло***! -- холодно произнесла бледная Джоконда, измученным призраком возникшая на пороге.
   _____________________
   *** Не надо решать за меня, Марчелло! (измен. итал.)
  
   Марчелло с улыбкой ретировался, всем своим видом давая понять, что если даже лишние знания он считает проблемами, то столкновение с начальством для него и подавно будет катастрофой.
   -- Я не спала, -- сказала Джо, обращая на меня лихорадочно сверкающие черные глаза.
   -- Я понял.
   -- Так что у вас? Об исходе операции я уже прочла отчет доктора Вертинской, но я подозреваю, что вас привело сюда нечто иное?
   Мне стало удивительно, как в ее состоянии можно строить такие сложные фразы: Лиза сказала по секрету, что Джоконда не спит уже третьи сутки, и еще неизвестно, отдыхала ли она до отправки в Мемори.
   Мы отошли к бортику, и Джо полубоком уселась на то место, где минуту назад сидел Марчелло.
   -- Понимаете, меня навела на эту мысль одно обстоятельство. Будучи в облике андроида, спекулат все равно заболел в отсутствие аппендикса. И я перенес эту данность на странный случай с ямой на поле, которую мы с вами видели в третьем состоянии...
   -- Я не видела, -- ответила "эльфийка". -- Вернее, я видела через вас и очень плохо. Скорее ощущала, чем видела, если вы понимаете, о чем я говорю...
   Она сонно моргнула тяжелыми веками, и я с трудом подавил желание тотчас же отправить ее спать. Это вылилось бы в длительные препирательства и лишь оттянуло бы время, но не убедило Джоконду.
   -- Короче говоря, я думаю, что этот провал существует, просто сейчас мы его не видим. В том состоянии обостряются все чувства, невидимое проступает наружу и становится реальностью. Надо искать там, вдруг это причина наших бед?
   -- Вы предлагаете побегать по полю с чем-нибудь вроде эхолота или металлоискателя? -- Джоконда ласково улыбнулась, и я на всякий случай покосился влево и вправо, намечая пути к отступлению. -- Кристиан, -- (гнев не обрушился на мою грешную голову!) -- Давайте сделаем проще: дождемся, когда придет в себя наш прооперированный спекулат, и спросим все у него. В том числе об этом провале...
   Мне не очень хотелось возражать ей, ведь она первой смягчила спор, но мои ощущения от того, что я видел там, протестовали.
   -- Джо, боюсь, наш пленник ничего не знает об этой яме с цилиндром. Боюсь также, что эта яма -- некое старинное сооружение, которое должно действовать или уже действовало однажды и оставило свой след там, где ничего не исчезает ни во времени, ни в пространстве, где замирает туманом свет и мысли становятся осязаемыми словами...
  
* * *
  
   Земля, Нью-Йорк, аэропорт Мемори, сентябрь 1002 года
   Шел к исходу день третий...
   Медленно заканчивались лекарства у врачей. Попытки пробиться на связь, как и прежде, терпели фиаско. У пленного спекулата началась лихорадка, он бредил и метался.
   -- Для полного счастья, -- шепнула Фанни Джоконде, -- не хватает только одного: чтобы у Фараона тоже воспалился аппендикс или начался геморрой, а наши доблестные фельдшеры взяли его под нож. Поскольку, судя по создавшемуся положению, наш мир находится не иначе, как в полной...
   -- ...и нас благополучно удалим... мы же сами... во время операции, -- мрачно резюмировала Джоконда.
   -- Да, я же для чего к тебе пришла. Только что ездила с этим нарядом на поле. Нет там ничего. Ничего, похожего на то, что рассказываете вы с Кристианом...
   -- Вы там не иначе как саперной лопаткой поковыряли?!
   Начальница "Черных эльфов" уже не скрывала сарказма и раздражения. Но выспавшаяся Фанни плавно обогнула повод к конфликту:
   -- Обижа-а-аешь! С лозой прошлись!
   Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
   -- Доктор Ситич уверяет, будто расслышал несколько фраз спекулата, -- продолжала гречанка.
   -- Да, мне уже доложили... Фразы о какой-то башне.
   -- Черт бы подрал все эти секретности и недосказанности! И вообще жрать охота.
   -- Не ной.
   -- Сама ты... Ной.
   Сказав это, Фанни так и замерла с приоткрытым ртом и остановившимся взглядом, словно услышала саму себя со стороны.
   -- Что?
   -- Погоди-погоди!
   Джоконда пожала плечами и невозмутимо вставила линзу в глаз. Паллада провела ладонью по лицу:
   -- В последнее время мои "дежа-вю" участились.
   -- Что на этот раз? -- просматривая файлы, бросила "эльфйка".
   -- Не бери в голову, -- отмахнулась та.
   -- Ну а если точнее?
   -- Гигантский крейсер, обшивка переливается радугой... туманности, звезды... И он приближается к неизвестной желтоватой планете. А уж тварей у него на борту... не только по паре, одним словом.
   Джо улыбнулась:
   -- Действительно... И откуда в наши дни космические крейсеры, приближающиеся к неизвестным планетам... Дежа-вю, не иначе! Так... слушай, а ведь я тут кое на что наткнулась. Сейчас сброшу тебе, прогляди! Нет, подожди, у меня вызов... Да, я. Хорошо, иду. Фанни, там очнулся спекулат, надо его допросить. Посмотришь потом. Это о той штуке на взлетном поле... кажется...
   Оскольд Льи смотрел на них мутными глазами, покусывая потрескавшиеся губы. Доктор Ситич отсел в сторонку и занялся своими делами, а пси-агенты подошли ближе к кровати больного.
   -- Я хочу вам рассказать. Блокировка передающих волн стоит в той башне, под которой сейчас изолятор. Они тогда из-за нее пошли к башне и наткнулись на вас... -- он вяло кивнул Джоконде. -- Я почти все видел из окна и, когда они не вернулись, понял, что уже и не вернутся...
   -- И испугался, -- злорадно ввернула Паллада.
   -- Нет. И дело даже не в моей болезни. Я все равно сдался бы в ближайшее время...
   Ситич поднял голову:
   -- Но-но, больной! Без нервов попрошу! Иначе все лечение насмарку. У вас сейчас знаете каким давление стало?
   -- Хорошо, док, мы проследим за этим, -- кротко улыбнувшись ему, согласилась Джоконда. -- Так почему же вы сдались бы?
   -- Я не по своей воле попал сюда...
   -- О-о-о... сейчас начнет слезу давить! -- восхитилась гречанка. -- Я не я, принудили, заполонили глаза, обманули, сволочи!
   Оскольд вздохнул:
   -- Если бы... Мой друг... придурок проклятый... Он солдат. А я пацифист по натуре. Терпеть не могу войны и все, что с ними связано. Но с этим придурком мы с самого горшка дружили... Словом, отмечали его день рождения, напились, у него язык развязался. Рассказал, что добровольно пошел наемником к какому-то Мору. Что там какая-то мистика-фантастика с зеркалом, что наша военка научилась перебрасывать в параллельные миры... Думал, вот чушь. Проклятье! Зачем я тогда напился? Он со мной пошутил. Проснулся я вместо него уже здесь, среди вас... на той планете, где одни монахи. Ничего понять не мог спервоначалу. А мне и сказали, что пути назад нет. Вот и все. Потом нас пересылали через какие-то странные устройства - круги на полу, в которые хитро заряжаются небольшие шары, катятся по лункам и активируют портал, так я понял. В итоге я попал на Землю и еле узнал ее...
   -- Я сейчас всплакну, -- сообщила Фанни. -- Бедная жертва иронии судьбы! Все та же Земля, все по тому же адресу, но в другой локации, да?
   -- Можете мне не верить, но я действительно не собирался лезть в ваш мир. У меня и в моем проблем хватало. Да и вернуться обратно, как мне сказали, уже нельзя...
   Джоконда тем временем быстро поднялась и вышла в коридор. До Фанни донесся лишь обрывок фразы:
   -- Чез, андаре а торе инциме ал рагаццо!.. Си! Си, престо!
   ______________________
   * Чез, отправляйтесь с ребятами к башне!.. Да! Да, быстро! (измен. итал)
  
   Гречанка придвинулась к Оскольду:
   -- Продолжайте вашу историю, господин из другого мира. А лучше, конечно, объясните, что ваши сограждане удумали сделать на взлетном поле? -- она неопределенно махнула рукой.
   -- На взлетном поле? -- очень правдоподобно замешкался спекулат. -- Мне ничего об этом неизвестно...
   -- Выкопали полость в земле, ее и заметить-то нельзя просто так... Трубу какую-то в нее впихнули диаметром в километр...
   Глаза пленного медленно округлялись:
   -- Какая полость? Какая труба? Да мы первые из тех землян и впервые в этом аэропорту! Я не знаю, чтобы кто-то что-то копал... Я ведь сдался, чтобы вам рассказать то, что мне самому известно, а уж сверх того я, простите, не знаю... Про глушитель в башне знаю, а про полость и трубу впервые слышу...
   -- Надо же! Все как Крис предполагал!
   Она услышала слабый сигнал вызова по внутренней связи и поднялась.
   -- Знаете, мистер Льи, мне уйти сейчас надо. Но наш разговор не окончен!
   Оскольд кивнул и, откинувшись на подушку, зажмурился.
   У самых дверей Фанни резко остановилась:
   -- Да, кстати!
   Пленный снова вскинул голову.
   -- Кстати-кстати... Объясните мне, какого черта ваши покойные компаньоны распустили тут заразу?
   -- Я на все сто процентов не уверен, об этой операции знал полностью только наш главный... Но насколько я понимаю, наша группа должна была любыми путями заполучить одного человека.
   -- Имя?
   -- Да... имя... странное такое имя... Как в древней истории у царя одного имя...
   -- Чё-ё-ё-о-о-орт возьми!
   И с этими словами гречанка вышла в коридор, где нос к носу столкнулась с возвращавшейся Джокондой. Та рассеянно кивнула.
   -- Ты еще не смотрела то файл, который я тебе передала? -- спросила она.
   Паллада удивленно вскинула брови: "Когда?!" -- и "эльфийка" согласно кивнула.
   -- Едва нашли в архивах аэропорта. Разумеется, под грифом "секретно". Когда перестраивали этот аэропорт, проектировщики предусмотрели экстренный случай, подобный нашему. Под пятидесятиметровым слоем почвы на взлетном поле находится космический крейсер "Richard III", и возраст его свыше трехсот лет.
   Фанни оторопела, но попыталась -- правда, тщетно -- скрыть это:
   -- Крейсер? Военный крейсер?
   -- В нем есть блок для перевозки пассажиров, но в целом -- да, военный, и оснащен по последнему слову тогдашней техники.
   -- Да он уже, наверное, сгнил давно под землей! Тогда и строить не умели!
   -- А вот это ты зря! Впрочем, не стану спорить, синьорина Паллада! Нам стоит это увидеть.
   -- Угу, пока это не увидели друзья нашего болезного Оскольда... А что за трубу тогда видел Крис?
   -- Это не труба. Это подъемник, телескопическим образом выдвигающийся, когда крейсер надо поднять прямо с земли. Кристиан видел его след в пространстве, ведь хотя бы раз корабль должны были испытать в действии.
   -- Ну понятно, на нашем космодроме тоже есть такое устройство. По-моему, опасное и неудобное...
   -- Нам выбирать не приходится. Полагаю, что судна, оставшиеся на орбите, уже захвачены врагом.
   Фанни усмехнулась:
   -- Вот тебе, бабушка, и Ноев ковчег...
  
  
ТЕРРИТОРИЯ СНА
(4 часть)
  
1. Прорыв
   Сектор в районе орбиты Сатурна, начало октября 1002 года
   Дождавшись анализа собственной крови, в очередной раз показавшего, что заражения нет, я прошел через дезинфектор, снял обеззараженный костюм и, оставшись в обычной одежде, отправился в "совещательную" каюту.
   Крейсер "Ричард III" поделили между медиками и управленцами. Медчасть занимали больные и выздоравливающие пассажиры, а с ними -- врачи. Фаина часо посмеивалась над происходящим, поминая то пир во время чумы, то библейский Потоп.
   Но как бы то ни было, мы вырвались из плена! Информационная блокада слетела, когда в той "башне" обнаружили и отключили систему, поддерживавшую над аэропортом Мемори купол оптико-энергетической защиты.
   Почти тут же на связь с нами вышли Эвелина Смелова с Калиостро-старшим, однако же и спекулаты быстро спохватились, узнав о провале операции. "Ричарду III" пришлось продемонстрировать мощь боевых эмиттеров, чтобы уйти от преследования, а на высоте тысячи ста километров от Земли к нам примкнули челноки-"оборотни". Они внезапно вынырнули из невидимости и отшибли от нас остатки враждебных катеров. На одном из челноков оказались Дик Калиостро и его коллега из ВПРУ Москвы Полина Буш-Яновская. При стыковке с нашим крейсером они перешли к нам, а Калиостро принял командование, дав Джоконде возможность немного отдохнуть.
   Я уже не удивлялся тому, что первым делом все справлялись о здоровье Хаммона. Итак, спекулаты охотились на человека, которого звали "как древнего царя"; непосвященные вроде меня испытывали очень странное чувство: мы были готовы на все, лишь бы обеспечить безопасность Хаммона, и я назвал бы это ощущение рефлекторным, подобным тому, как отдергиваешь руку от внезапного жара. А вот управленцы хранили молчание, хотя явно что-то знали о его личности.
   Вот и теперь я должен был явиться в каюту для совещаний, где меня ждал майор Калиостро -- наверное, чтобы получить от меня отчет о состоянии выздоравливающего Тут-Анна. Беспокоиться было нечего: он бодро шел на поправку, я же особенно постарался, чтобы он поменьше думал о выпивке.
   В большой круглой каюте, поделенной пополам длинным, изогнутым в форме буквы S -- от стены до стены -- столом, всё базировалось на контрасте черного и серебристого. В черной "капле" прямо в полу светился круглый белый глазок, а в потолке, что зеркально повторял все, как было внизу, в серебристой, дающей львиную долю освещения, "капле" притаилась черная дыра. Из-за этого помещение напоминало гигантскую эмблему Инь-Ян.
   Я вошел, но меня увидели не сразу, и мне удалось услышать обрывок разговора Дика, Буш-Яновской и Джоконды.
   -- Мы не можем отправить с ним "синтов", -- терпеливо объяснял Калиостро, глядя на рыжеволосую Полину. -- Пройдя через ТДМ, "синты" выходят из строя. Мало того. Мы даже не знаем, возможно ли там что-то сделать...
   Тут Джоконда заметила мое появление и тронула Дика за руку. Он тут же смолк.
   На столе, красноречиво повествуя о недавних горячих прениях, в беспорядке валялись какие-то бумаги, стояли чашки с остатками кофе, громоздились диски-информнакопители, а в пепельнице высилась гора окурков.
   Представляя нам с Вертинской майора Буш-Яновскую, Фанни успела шепнуть мне на ухо, что это подруга ее детства, равно как... Но после этого она запнулась и смущенно добавила: "Как и детства Ясны Энгельгардт, ты ее, вероятно, тоже скоро увидишь". Но я понял, кого она имела в виду в самом начале и отчего смутилась. В какое-то мгновение грудь и правда сжало болью, а память охотно выпустила из глубоких недр забвения образ Сэндэл на фоне беспечных пейзажей далекого теперь во времени и пространстве Эсефа. А ведь я так старался зачеркнуть, вымарать все это...
   Буш-Яновская тогда нахмурилась, недовольная тем, что я излишне долго задержал на ней взгляд: она ведь не знала, что я вовсе не изучаю ее, а просто думаю о чем-то своем, уставившись в ее сторону и не видя.
   Несмотря на то, что воздух каюты Инь-Ян хорошо очистили перед моих приходом, одежда Калиостро невыносимо пропахла табачным дымом. Когда мы приветственно пожали друг другу руки, запах "прилип" и ко мне. Зеленовато-синие глаза Дика стеклянно блестели, выдавая бессонную ночь.
   -- Чем ты нас порадуешь?
   -- Если тебя интересует, по обыкновению, Хаммон, то у него положительная динамика. Сегодня он выдал мне сентенцию: "Чем больше я пью спиртного, тем больше у меня трясутся руки. Чем больше у меня трясутся руки, тем больше спиртного я проливаю. Чем больше я проливаю, тем меньше я выпиваю. Значит, чтобы пить меньше, надо пить больше".
   Дик и Джоконда засмеялись, а Полина угрюмо насупилась.
   -- Начитался же где-то, чертов софист! -- Калиостро покачал головой.
   -- Это уже остаточные явления. Теперь он говорит об алкоголе без фанатизма. И...
   -- Крис, да я не о нем хотел узнать...
   -- Не о нем?
   -- Не о нем. Меня сейчас интересует клеомедянин. Не помню, как его зовут...
   -- Эфий, -- подсказал я. -- Нашептанный.
   -- Неважно, впрочем, как его зовут, -- Дик приглашающее протянул руку, указывая на длинное кожаное кресло, повторяющее изгибы стола, к которому присоединялось. -- Садись. Главное, чтобы этот клеомедянин был по-прежнему здоров. Он здоров?
   -- Абсолютно. Мы с Лизой перевели его в отдельную каюту... -- тут я кое о чем вспомнил: -- Да, а нельзя ли приставить к нему толмача? С ним совершенно невозможно объясняться...
   -- Какой, к чертям, толмач... -- поморщился Калиостро. -- Он из коренных клеомедян, а с ними в Содружестве прежде никогда не контактировали. Я даже не знаю, подозревал ли кто-нибудь об их существовании... Ок, к делу. Нужен образец крови этого Эфия. Через 16 с небольшим часов наш крейсер догонит судно, на котором с Земли эвакуировали руководство Лаборатории. Там и Тьерри, и Алан Палладас...
   -- Там даже этот псих, Савский, -- не вытерпев, пробурчала Буш-Яновская.
   -- Там даже этот псих-Савский, -- согласился Дик, и глазом не моргнув. -- Моя пумпочка, ты всегда такая милая, дружелюбная и всегда так по-доброму отзываешься о людях...
   Но Полина упрямо повторила:
   -- Савский -- придурок, каких не видел свет.
   -- Да черт с ним, с Савским твоим. Образец крови Эфия будет нужен Тьерри и Палладасу. Насколько мне известно, они сейчас работают над созданием противочумной вакцины или... э-э-э... сыворотки. Не разбираюсь в этих тонкостях. Мне велено передать приказ Вертинской, но раз уж она сейчас отсыпается, мы дернули тебя. Приготовь образцы, ок?
   Я кивнул. Несмотря на усталость, Дик выглядел бодрым и даже веселым. Если мои ощущения меня не подводили -- а они не подводили -- его радостный настрой был связан с возвращением одного странствующего монаха-фаустянина, которого поторопились счесть умершим безвозвратно.
   -- Приготовлю. Дик, а где будет цель нашего назначения?
   -- Гм...
   -- Это что, военная тайна? Тогда будем считать, что...
   -- Да нет, не тайна. Просто до конца еще не решено. Однако все склоняется к тому, что это будет одно малообитаемое местечко, куда совсем недавно проложили "тоннель"... Планета Сон в одной из солнечных систем Малого Магелланова Облака. У черта на куличках, как ты понимаешь.
   -- Я не знаю, где у черта кулички, но представляю, где Магелланово Облако.
   -- Редкостно мерзкая планетка, -- хмуро ввернула Полина, допивая холодный кофе. -- Туда не эвакуировать, а в ссылку отправлять надо.
   -- А что в ней мерзкого? -- удивился Дик. -- Там вроде эти... как их?.. дрюни бегают.
   -- Бегают, бегают.
   Все это время Джоконда молчала, не проронила она ни слова и теперь. И даже лицо ее, обычно прячущееся под маской нежной улыбчивости, теперь было равнодушным. Она стала прятаться от меня еще тщательнее, чем после того, как я узнал ее секрет, когда она навещала меня в изоляторе контрразведчиков.
   Мой ретранслятор тихим сигналом напомнил о начале дежурства в "чумном блоке", как прозвали военные нашу часть.
   -- Мне идти пора. К нам не приглашаю. Майор Буш-Яновская, позвольте задать вопрос?
   -- Мне?!
   Она уставилась на меня со смешанными чувствами -- было и негодование, было и удивление в ее взгляде. Похоже, она испытывала ко мне личную неприязнь.
   -- Почему вы говорите, что Савский -- псих и придурок?
   -- Да, пумпочка, ответь, почему ты считаешь академика Савского психом и придурком?
   -- Забыли добавить, что еще я его считаю шарлатаном! Под видом изучения особенностей человеческого организма он дергает из бюджета огромные суммы на "изучение" какой-то несуществующей оккультистской ереси вроде состояния вне тела, знаете ли. Астрал! Матка Боска, уму непостижимо. Астрал! В наше время...
   -- Ну конечно, он шарлатан! -- вдруг проворковала Джо, в темно-карих глазах которой заплясали буйные огоньки пламени адских жаровен. -- Каждому ступидоне* известно, что астральных проекций, людей-псиоников и параллельных вселенных не существует в природе!
   _________________
   * дураку (искаж. итал.)
  
   С этими словами она грациозно подхватила меня под локоть и танцующим движением вывела из каюты. Дик не успел и слова молвить, как мы уже шагали по коридору. Он лишь развел руками на пороге и вернулся к Буш-Яновской. Угадывать, как та повела себя в ответ на резкость Джоконды, я поленился.
   -- Полина, конечно, милейшая женщина, -- призналась Джо, отпуская мою руку, -- но иногда мне хочется ее задушить... носками Порко...
   Я не ожидал таких шуточек от нее, застегнутой на все-все пуговицы, важной и неприступной, но мне почему-то стало в тот миг приятно. Она сделала то, чего никогда прежде не делала. Сделала исключение. Для меня.
   -- Знаете, Кристиан, в последнее время я чувствую себя среди людей даже не эльфийкой из сказки, а кем-то наподобие гуманоида с неизвестной планеты. Я ловлю себя на том, что не понимаю их ценностей. Мне не смешно там, где все смеются. Я не получаю удовольствия от того, от чего принято его получать. И вообще меня всегда до глубины души потрясала формула "бороться за мир во всем мире". Скажите как доктор, Кристиан, со мной что-то не так? Мне обратиться к вашему коллеге-психиатру с просьбой промыть мне мозги и зазомбировать их на правильные реакции?
   Она полушутила-полуоткровенничала. Но в любом случае такое красноречие госпожи Бароччи изумляло меня. Не знаю, откуда она сама, но с Луны на нее, похоже, что-то упало сегодня ночью. Зыбкий белый свет сеялся на нас сверху, из-за него лицо Джо казалось еще бледнее и утомленнее.
   -- Псионикам нельзя промывать и зомбировать мозги. Не то они потом наделают дел.
   -- Вам смешно...
   -- Да нет. Просто вы сейчас необычная.
   Она отвела взгляд и прикусила нижнюю губу.
   -- А я ведь очень увлекалась психологией, Кристиан... Еще до того, как обнаружились эти мои псионические задатки, я штудировала книги по психологии, педагогике, психиатрии. Мне нравилось работать с детьми, они так непосредственны, что это не мешает чистоте наблюдений. Я и с госпожой Калиостро в свое время согласилась сотрудничать лишь из-за перспективы расширить диапазон своих познаний в этой области. Никогда, понимаете? -- никогда я не думала, что мне придется убивать не понарошку...
   -- Джо, у вас ведь проходили занятия по нейтрализации блокирующего гена, я прав? И на тренинге ваша особенность никак не проявилась?
   -- На тренинге ты не убиваешь никого. Вы ведь не убивали во время спаррингов там... у себя, -- Джо показала вверх с таким значительным видом, будто имела в виду не Фауст, а Царствие Небесное. -- Просто надо войти в ключевое состояние, чтобы аннигиляционный ген не среагировал на убийство. Это как самогипноз. Приборы четко фиксируют выброс нужных гормонов, энцефалографические данные и еще многие параметры.
   -- Не знал, что все так сложно...
   -- А я не знала, что так и не смогу переломить себя, если дойдет до дела...
   -- Я ведь уже говорил вам, что это прекрасно. Но... а вот что вы чувствуете в тот момент, когда не можете убить?
   -- Вы не опоздаете?
   -- Нет, но если не хотите отвечать...
   -- Я отвечу. Когда передо мной оказался тот человек, которого я должна была убить тогда, у "башни", мне вдруг представился он же, только маленьким и беззащитным ребенком, таким же, в которыми я когда-то работала в инкубаторах. И никакой самогипноз не помогает мне избавиться от этого наваждения.
   Меня поразило это откровение. Сами вчерашние дети, мы никогда не задумываемся о том, что делаем. Не дано нам это!
   -- Не надо избавляться. Если бы я мог, я бы сделал так, чтобы все люди представляли друг друга беззащитными детьми и чтобы это останавливало их от самого страшного шага.
   Она смотрела на меня почти со слезами: глаза ее потяжелели.
   -- Вы знаете, о чем говорите... -- прошептала Джо. -- Вас покалечили... Вас покалечили... А мне нужно будет уйти из этой организации. Потом, после войны. Я не для этого создана, мне здесь не место. Но не теперь, не теперь. Отступить сейчас -- это трусость.
   И я почему-то легко вообразил ее гордой римлянкой, с обнаженным мечом идущей на верную смерть плечом к плечу с легионерами. Такая могла бы...
   -- Госпо... Джо, когда я вошел в каюту -- вы говорили о Хаммоне, верно? О "синтах", выходящих из строя, о ТДМ...
   -- Мне ответить честно?
   -- Я был бы вам очень обязан.
   -- Если честно, то я не имею права разглашать это.
   -- Я понимаю. Что, настолько все худо?
   -- Даже не настаивайте, Кристиан. Я отказываюсь говорить на эту тему. Категорически отказываюсь.
   Узнаю старые добрые спецслужбы! С властями не поспоришь. Я знаю, что с Хаммоном связано что-то важное, но вот кто он сам? Один из спекулатов? Тогда с ним перестали бы возиться после того, как был разоблачен разговорчивый Оскольд Льи. Он много и увлеченно рассказывал о жизни того мира, откуда он явился к нам -- мира, так и не пережившего последнюю мировую войну, но при этом почему-то не ставшего лучше.
   Выйти в открытый космос они не могли. Оскольд объяснял это своими словами: "Изобрели много всего, а как будто что-то не пускает туда!"
   На его Земле было около восемнадцати миллиардов жителей. Вся суша оказалась заселенной, все ресурсы выкачали, пресную воду испортили. Планета задыхалась в чаду. Мир нуждался в новых территориях, но где их найти, если законы вселенной ополчились против желаний обывателей и не пускали человечество на поиски?
   -- А почему же у вас не ввели контроль рождаемости? -- удивилась Вертинская. -- Ведь восемнадцать миллиардов -- куда это годится? Вы что, заселили пустыни и полюсы?
   -- Какой еще контроль! -- отмахнулся Оскольд. -- Такое делается только сообща, а у нас все друг дружку боятся и ненавидят хуже, чем враг врага. Все всех подозревают в коварных планах посягательства на территорию. "Если мы не будем размножаться быстрее соседей, то соседи задавят нас численностью, переплюнут, поработят и сотрут нашу нацию с лица Земли!" И все время идет соревнование "кто больше". Как здесь контролровать? В нашей стране давно запрещены всякие контрацептивы и процедуры внутриутробного обследования...
   -- Процедуры чего?! Ах, да, я все время забываю, что у вас все по-дико... по-другому...
   -- Да говорите как есть, госпожа Вертинская! -- рассмеялся Оскольд, искренне потешаясь над ее растерянностью. -- Против вас мы и есть дикари. Разве что на том же языке разговариваем, усредненном общемировом... А в остальном... Охо-хо... Друг немного мне порассказал тогда о планах руководства. Так вот, вас задавят не выдающимися боевыми умениями и не навороченной военной техникой: технику они заимствуют у вас же, просто внедряясь в ваши ряды обманным сходством. А задавить вас намерены массой.
   Двойника в нашем мире у Оскольда не оказалось, и ему велели принять облик андроида.
   -- И что же за... гм... нация ведет с нами войну? -- не выдержал и полюбопытствовал доктор Ситич, который спустя некоторое время смягчился по отношению к захваченному в плен спекулату.
   -- Не нация, а Евразийский Альянс. Это вроде религии, внедренной в политику. Сложно всё, мне трудно это объяснить. Я жил и никогда не задумывался, как это преподнести тем, кто не знает, потому что там знали все, потому что жили в этом все. А вам я не знаю как сказать.
   Я расслышал тогда в его голосе непритворную грусть. Он был белой вороной среди своих соотечественников. Да и кем может быть пацифист, родившийся там, где агрессия в порядке вещей? А с нами ему было хорошо. Однажды он признался, что рад был бы, если бы его оставили здесь: "У вас будто мои мечты стали явью"...
   ...Итак, мы раскланялись с Джокондой и уже хотели было разойтись каждый в своем направлении, как вдруг на весь крейсер пронзительно зазвучало предупреждение о том, что к нам приближается неизвестное судно...
  
2. Летучий Голландец
  
   Мимо заводи, мимо беспечных купальщиков, по рельсам да на высокой насыпи, по мосту над рекой... И все это -- там, за окном... Далеко. Недоступно. Там жизнь, а здесь...
   Тоскливо смотрела Ника на мелькающие пейзажи. Поезд из старых фильмов Наследия, с деревянными скамьями, с бьющимися мутными стеклами, грохочущий, несуразный, провонявший углем и дымом, увозил их с Домиником в неизвестность.
   Мальчик сидел у нее на коленях и с любопытством вертел головой. А состав все мчал и мчал. Боль угасала, наконец позволив Нике задремать. Когда она очнулась, поезда уже не было. Доминик обнимал ее за шею и заливисто смеялся, и так не хотелось идти в это высокое темное здание, увешанное табличками. Кто-то очень циничный, обладающий черным юмором, сочинял надписи на них, и они развлекли Нику.
   "Борьба за место под солнцем = борьбе за участок на кладбище!"
   "Бессмертие -- это болезнь, но все почему-то быстро выздоравливают"...
   Доминик захныкал, уставший от долгого путешествия. Зарецкая пробовала укачать его, но он вырывался.
   -- Смотри, какая дверь!
   И они приняли заглядывать во все подряд комнаты чудовищного многоэтажного лабиринта, и оттого Ника быстро забыла путь обратно, заплутала. Вскоре мальчик снова смеялся, наглядевшись на обитателей темных коридоров. От вида этих чудовищ Нике становилось плохо, но она знала, что ей нужно найти какую-то особенную, свою комнату. А таблички, вкривь и вкось воткнутые в стены, словно лезвия в масло, по-прежнему издевались над заблудившимися посетителями. Нику отправляли от одной инстанции к другой, и много времени ей приходилось стоять в длинных очередях -- затем лишь, чтобы ее в очередной раз послали к другим чиновникам. Чем дальше, тем больше бегало вокруг суетливых, занятых своими делами существ. Они проносились мимо, размахивая ворохом бумаг, они не слушали и не слышали вопросов.
   Но вот сердце екнуло. Зарецкая узнала вход в свою комнату. Его преграждала двустворчатая резная дверь из мореного дуба. Дверь наблюдала за Никой и Домиником в тусклый глазок на уровне среднего человеческого роста. В косяк, подобно оставленному до поры тесаку, была небрежно воткнута металлическая табличка: "Оставь снаружи свой череп, всяк сюда входящий!" -- а под нею топорщилась еще одна, маленькая: "Воспользуйтесь вешалкой для шляп!" Никакой при этом вешалки не наблюдалось в коридоре, и Нике отчего-то стало смешно.
   -- Подожди меня на скамейке, любовь моя, -- сказала Ника, ссаживая сына со своих рук на строгую черную скамейку у входа в загадочную комнату. -- Я вернусь к тебе, только посмотрю. Но тебе туда не нужно!
   Вешалка стояла внутри. На ней и правда висело что-то, похожее на шляпу, а кроме того, примотанная тонким шлангом, сбоку торчала использованная капельница. Воздух пропах едкими медикаментами, где-то вдалеке, в открытом боксе, кто-то звякал стекляшками и металлом.
   И вот выскочила навстречу Нике коренастая румяная медсестра в синей шапочке.
   -- Ах, ты уже тут! Ну и отлично! Всё, давай, проходи, я давно тебя жду. Эй, она здесь, включайте!
   Не успела Ника удивиться панибратству медсестры, как в боксах, расположенных по периметру громадной прихожей, забулькало, заклокотало, закипело.
   И тут она вспомнила о сыне, оставленном за дверью в коридоре, хотя туман, поползший из щелей, начал поглощать ее память, год за годом, день за днем, и все труднее уцепиться за что-то... Это все, Доминика ей больше не увидеть. Страшная мысль отпугнула туман, Ника схватила медсестру за рукав и дрожащим голосом стала просить о последнем прощании с тем, кто не должен был сюда входить... Ведь она не знала, не успела... не...
   -- Ну что ты ревешь? Что ты ревешь? -- весело откликнулась та. -- Прощайся, конечно, есть у тебя время, есть!
   И тоска стиснула горло Ники.
   -- Мама! -- сказал Доминик и побежал к ней, хотя не должен был еще ни говорить, ни бегать.
   Ника подхватила сына и задохнулась от душившего ее горя. Больше никогда не увидеть ей того, что останется по эту сторону дверей. И Доминика тоже. Он останется здесь совсем один. А младенец собирал непослушными пальчиками слезы с ее щек и вопросительно заглядывал в лицо ясными, как солнце, глазами.
   Ника обернулась. Отверстие в двери уже клубилось чем-то красноватым и мрачным.
   -- Прошу вас, очнитесь! Очнитесь, прошу вас!
   Она оттолкнула от себя дверь, завертелась на месте, рухнула в невесть откуда взявшийся под ногами омут.
   Над их с Домиником постелью стоял киберпилот. Это он так методично будил ее, исполняя приказ. Истощенный, замученный ребенок тихонько скулил у нее под боком, уже не пытаясь воззвать к умирающей матери.
   -- Прямо по курсу крейсер с опознавательными знаками Земли. Велите связаться с ним, госпожа?
   Мало что поняла Зарецкая из сказанного "синтом", но она уловила слово "Земля", которым бредила уже вторую неделю.
   -- Да... -- шепнула Ника и снова ушла в небытие.
  
* * *
  
   Стыковку с запросившим помощи катером сделали через десять минут после первого сигнала тревоги. У швартовочного люка собрались вооруженные вэошники, руководство и еще несколько медиков из моей части. Предполагалось, что мы со спецбригадой медиков под охраной военных войдем в катер-незнакомец, пилот которого успел сообщить, что это судно Фауста и что у него на борту содержатся тяжело больные люди. Идти с нами вызвались Джо и ее свита.
   Корабли соединились. Надо сказать, сначала Дик хотел впустить фаустянский катер внутрь крейсера, но осторожные майор Буш-Яновская и Фаина посоветовали ему не делать этого, и Калиостро согласился с их доводами. Да и я уже не очень доверял своим сородичам; поэтому теперь, идя по длинному коридору, перекинувшемуся от нас к нежданным гостям, я усиленно подавлял тревогу, предчувствие чего-то неладного, и мне казалось, что монахи Иерарха притаились в каждом уголке того катера и ждут лишь того мгновения, когда мы окажемся их заложниками. И внушительное сопровождение, признаться, утешало не слишком.
   Встретил нас киберпилот фаустянского судна.
   -- На катере женщина. Она приказала при первой же возможности выйти на землян. У нее есть что-то важное для одного из них...
   Мне показалось, что я повредился в слухе. Откуда на Фаусте могут быть женщины?
   "Синт" повел нас в каюту с больной пассажиркой. По пути он сообщил, что по его наблюдениям она очень плоха и совершенно бесстрастно выслушал огрызнувшегося Чезаре, который буркнул, дескать, это уже медикам разбираться, очень она плоха или не очень. Джоконда бросила пару слов на их родном языке, и Чез умолк.
   Сначала мне показалось, что незнакомка одна в каюте, но стоило приблизиться, как из-за ее плеча высунулась маленькая ручонка и кто-то тихо, с безнадежным всхлипом вздохнул рядом с нею. Женщина была без сознания. Она представляла собой обтянутый кожей остов. Обладатель ручонки закопошился, и я увидел ребенка. Все мы были в белых защитных комбинезонах и шлемах, поэтому малыш испугался. Он подобрал губы, подбородок его мелко задрожал и глаза стали огромными от ужаса. Тогда-то я и узнал его по этому страху: несколько месяцев назад именно мне довелось окрестить этого мальчика Луисом. Правда, тогда я и не предполагал, что у будущего монаха есть мать.
   Женщина издала слабый стон, но не очнулась, точно что-то ее держало по ту сторону границы яви и сна. Мы все бросились приводить ее в чувство, однако тщетно. Реанимирующая система, к которой мы с ассистентами за пару секунд подключили больную, помогла не слишком.
   -- Она умирает, -- шепнула Мария, инфекционист.
   Краем глаза я увидел, как в раскрывшиеся двери вошла Джоконда. По ее лицу скользнуло что-то отчаянное, стоило ей увидеть тихо, по-взрослому, плачущего младенца.
   -- Ребенку тут не место, Джо. Пока мы тут с его матерью, вы могли бы перенести маленького в стерильный бокс на крейсере?
   -- Да... Давайте мне, -- на мгновение закусив губу, ответила госпожа Бароччи.
   Я склонился взять мальчика на руки, и тут же лежавшая трупом мать впилась костлявыми пальцами мне в рукава, а из ее горла вырвался истошный хрип: "Не смейте! Не троньте его!"
   Приборы, только что классифицировавшие ее состояние как близкое к коме, ожили и выдали совсем другие параметры. Я едва освободился от ее хватки, глядя в темные провалы глаз и стараясь влить в нее покой, прогнав тревогу. Незнакомка обмякла. Зрачки в глубине глазниц засветились болью и надеждой:
   -- Не бросайте его, доктор! Вы хороший человек, помогите ему...
   Эта ее слабая попытка подкупить меня лестью, из последних сил убедить спасти ребенка заставила тяжело вздохнуть даже видавшую виды Марию, которая замерла у изголовья, напряженно следя за показаниями реанимационной установки.
   -- Все, все, -- заговорила она и стала оттягивать от меня гостью с Фауста, чтобы уложить обратно. -- С малышом вашим все будет хорошо, не бросим мы его! И с вами...
   Но улегшаяся было незнакомка снова рванулась вверх и ухватила меня за плечо:
   -- Доктор! Очень важно! Если вам удастся отыскать человека по имени... имени... Эли-нор, то... -- она стала совсем бескровной, серой и со страшным свистом втянула воздух в грудь, -- то вы передайте ему... монах сказал... передайте, что ворота закры... а-а-ах-х-х-х...
   Она прогнулась, мучимая спазмом всех мышц. Конвульсии стиснули ее дважды, а потом агония кончилась, и больная провалилась в кому.
   Мы бились над ней еще минуты три. Внезапно я ощутил, как мягкое, незримое, похожее на сквознячок, проскользнуло у меня между пальцами и унеслось прочь, свободное. На руках у Джо закричал пригревшийся было Луис. На месте его матери передо мной лежало подключенное множеством проводков к приборам нечто пустое и уже ненужное.
   Я впервые увидел весь процесс смерти -- не глазами убийцы, а взглядом врача. Кто-то из ассистентов сунул мне в руку бумажную простыню, чтобы накрыть труп.
   -- Смотрите, -- шепнула Джо, показывая мне на внезапно затихшего малыша. Казалось, он смотрит на кого-то и щурит глаза, словно кто-то нежно гладит его по голове и щекам; пару секунд спустя он мирно заснул с улыбкой на губах. -- Надо идти.
   --Да, идемте.
   Она вышла первой. Мы отсоединили умершую, переложили ее на каталку и отправились следом за "Черными эльфами". Марчелло и Витторио смотрели на ребенка не без интереса, а вот Чезаре быстрым шагом шел впереди всей нашей процессии и не оглядывался. Джо приостановилась, дожидаясь меня.
   -- О каких воротах шла речь, Кристиан?
   -- Даже не представляю, -- честно сознался я. -- На Фаусте никогда не было женщин...
   -- Нужно будет установить, кто она такая...
   Тут изголодавшийся младенец опять проснулся, яростно схватил ртом ткань костюма Джоконды и зачмокал.
   -- Знаете, я не отдам его в ваш зачумленный сектор. Он будет жить в моей каюте, а няню отыщем среди аэропортовских "синтов". Но в первую очередь надо срочно придумать, чем его накормить...
   -- Последняя задача -- самая простая. Это у нас найдется...
   Мы ускорили шаг, догоняя Чеза.
   На "Ричарде III" нас ждали с нетерпением, тем более что мы на всякий случай не пользовались связью и они до последнего оставались в неведении.
   -- У нас труп, -- вполголоса доложил я Дику и, перехватив его стремительный взгляд на выходящих из стыковочного тоннеля, поправился: -- не из наших.
   -- Уф! А причина смерти?..
   -- Доберемся до Тьерри и тогда проведем вскрытие.
   Тут я заметил, как странно, оцепеневшими зрачками смотрит на Джоконду с Луисом Фаина. Она, казалось, стала каменной.
   -- Приготовьте теплую воду и еду для ребенка, -- не обратив на нее внимания, велела Джо собравшимся в отсеке "синтам" из обслуги аэропорта.
   -- Что это за ребенок? -- настороженно уточнил Дик.
   -- Думаю, что сын покойной, да будут справедливы к ней мировые течения...
   -- И он будет жить у меня в каюте, -- безапелляционно добавила Джоконда.
   -- Его зовут Луисом. Я крестил его... на Фаусте.
   Госпожа Бароччи внимательно взглянула на меня, но ничего не сказала. На Фанни страшно было смотреть. Она онемела, пальцы, которыми она сжала большую черную папку, сильно дрожали. Но спросить ее, в чем дело, я не успел. У нас у всех сразу появилось еще больше работы, чем прежде, и в следующий раз я увидел Луиса лишь через несколько часов, когда мы нагнали "Цезарь", в котором эвакуировали сотрудников Лаборатории.
   Теперь он был вымыт, сыт и румян; безмятежно и крепко спал, привольно разбросав сжатые в кулачки руки, а личико его светилось. Джоконда казалась и радостной, и сильно озабоченной.
   -- Все анализы хорошие, гемоглобин низковат. В остальном он абсолютно здоров. Самое главное, что нет никаких инфекций...
   -- Я и не сомневалась, -- она поправила на нем одеяло. -- А что стряслось с его матерью? Мои парни допросили киберпилота, но не узнали ничего сверх того, что на Фаусте поднялось восстание и что с Ничьей земли на взгорье Каворат во время большой драки сбежала эта женщина, потребовала увезти ее оттуда. Но что послужило причиной смерти? Ранение?
   -- Это ранение не могло стать причиной смерти. Я только что оттуда, с осмотра. На спине под лопаткой у нее поверхностная рана от ожога. Уходит под мышку. Края раны гиперемированы, местами очаги некротии... характерная картина для ранения плазменным лучом.
   -- Что же она хотела сказать вам о каких-то непонятных воротах, Кристиан? Назвала ваше имя!
   Я развел руками. Тут двери каюты резко разъехались, и внутрь вломился Чезаре Ломброни. Не обратив на меня никакого внимания, он что-то протараторил на итальянском языке. Джоконда подобралась и перевела для меня:
   -- Кристиан, на нас напали. Вызовите сиделку для Луиса. Это Нинель, она бывшая стюардесса, а мы с вами понадобимся в общей каюте, поэтому поспешите.
   Нинель оказалась высокорослым "синтом" с такой же приветливой улыбкой, как у самй госпожи Бароччи. Она послушно уселась возле ванночки, временно приспособленной в качестве кроватки для малыша. Я ощутил, что сейчас Луису наконец хорошо, что страшное постепенно отходит в недоступные для обиходной памяти глубины сознания. Прикрыв глаза, я обратился к Создателю с просьбой оберегать этого ребенка в наше с Джокондой отсутствие, а потом направился в каюту "Инь-Ян". Над мальчиком распростерлись незримые крылья благословения монаха, и я знал, что они останутся там еще несколько часов.
   В общей каюте собралось все командование. Одновременно со мной подошла и Лиза Вертинская. "Черные эльфы" сидели в сторонке на трансформировавшихся из стенной панели стульях. Витторио ускоренно грыз орешки, фонтанируя скорлупой, словно бешеная белка после зимней спячки. Марчелло и Чезаре, не отрываясь, следили за голограммой, которая транслировала сейчас то, что происходило за пределами нашего крейсера.
   На расстоянии тридцати километров от нас держался вражеский военный катер. Как и мы, он завис на месте, выставив щиты и полностью потеряв возможность двигаться. Перестрелка напоминала старинную дуэль на пистолетах, разве только дуэлянты по окончании патронов могли бы еще по разу кинуть друг в друга незаряженными стволами наудачу. Когда Калиостро потребовал увеличить изображение противника, на борту судна высветилась эмблема Содружества: катер создали на Земле, а затем он попал в руки спекулатов.
   Они же, не выходя на связь, не ставя ультиматумов, не приказывая сдаться, поливали "Ричард III" огнем. Об этом мы узнавали исключительно из данных на приборах, визуализировавших взрывы зарядов, отторгнутых мощным защитным полем крейсера.
   -- Полина, ты что скажешь как специалист?
   Сумрачно окинув Дика взглядом сверху вниз, невысокая росточком Буш-Яновская развернула параллельную голограмму, на которой задрожала трехмерная схема вражеского катера.
   -- Катер системы SDX-78 выпущен в 978 году по заказу отдела обороны в Неваде. Особо уязвимы головная часть, -- Полина выстрелила указкой в названное место на голограмме, -- и собственно орудийный отсек. При этом в глухой обороне, как сейчас, SDX недоступен в течение пяти часов. Нам попросту не хватит арсенала проковырять их...
   -- А им? -- уточнила Фанни. -- Им хватит, чтоб проковырять нас, Поль?
   -- Пока, если судить по тактике, они просто валяют дурака, оттягивая время до прибытия более серьезной техники. И очевидна цель: не дать нам объединиться с экипажем "Цезаря", но и не погубить ни один из крейсеров. То есть, скоро им придут на подмогу.
   Было видно, что майор прекрасно разбирается в этом вопросе. И она продолжала:
   -- Вероятно, у них какой-то козырь вроде капсул-невидимок в качестве миньонов...
   -- Баллиста у них, -- вдруг подала голос Джоконда.
   -- Ну-у-у... в теории оно конечно может и так быть... Но вряд ли баллиста... Во-первых...
   Вместо контраргумента госпожа Бароччи увеличила действующую голограмму так, что она затмила схему катера. И на ней стало прекрасно видно, как из купола ОЭЗ, словно ящер из яйца, вылезает тяжелая трехъярусная баллиста, и катер врага, сбросив ступор обороны, прячется под оставленный ею купол, держась за нею.
   -- А теперь будет весело... -- заметил Дик. -- Я на мостик, майор со мной. Джо, следишь за развитием событий...
  
3. Бой
   Медленно разворачивался, отводя назад пять "лепестков", первый ярус "Громовержца". Второй пульсировал энергией, а последний, третий, самый крупный, раскинул крылья-зеркала, и те принялись жадно впитывать и преобразовывать в заряд свет далекого Солнца.
   Чудовищная каракатица неуклюже развернулась, прицеливаясь в пространство, и только чуткие приборы способны были заметить то, что избрала противником стотысячетонная баллиста. В вечной космической ночи на расстоянии тридцати километров от нее замер громадный крейсер, прикрытый нейтрализующим щитом, из-за которого сильно понижалась видимость. Но обмануть технику такой махине было сложно.
   Обмануть Мора было еще сложнее. Он видел то, чего не видели ни люди, ни "синты" его экипажа. Он видел то, что не смог бы засечь ни один прибор, когда-либо изобретенный человеком.
   И сейчас все представало перед внутренним видением Мора совсем не таким, каким казалось физическому зрению.
   Баллиста "Громовержец" наконец-то дернулась, искажая пространство перед собой в диапазоне ста восьмидесяти градусов развертки. Для Мора она была огромным черным пятном, в центре которого пульсировал живой, но плененный огонь.
   Волна невидимой энергии подобно разъяренному пьянице, выдергивающему скатерть из-под посуды, пожирала километр за километром и смела бы любую преграду на своем пути.
   И вдруг над крейсером врага, жалкой звездочкой мерцавшим на фоне дальних звезд космоса, распахнулись призрачные крылья цвета молнии. Тая в бездне вакуума, они обняли судно и соскользнули с него.
   Тут же рухнул замертво управляющий баллистой лейтенант; тело его извивалось в конвульсиях обратной трансформации, и свидетели ужасного представления поневоле отвернулись.
   Мор проводил взглядом дымчатый силуэт, который несся вслед за волной к крейсеру. Еще недавно силуэт этот являлся сутью погибшего лейтенанта. Крейсер ныне уже не походил на маленькую звездочку. Он казался шаром, переливающимся всеми цветами радуги, а за ним клубилась желтоватая грозовая туча.
   -- Ты! -- указав на ближайшего "синта", выкрикнул Мор. -- За пульт! Остальным -- убрать труп!
   -- Это "синт"! -- робко возразил командующему Адмирал. -- Его нельзя туда...
   Мор не удостоил его ответом. Горящими глазами проследил он за тем, как бездушный андроид всходит на мостик и касается пальцами сенсоров пульта, перезаряжая баллисту. Адмиралу почудилось, что повелитель что-то проворчал, недобрым словом помянув неведомого лекаря. А может, правда почудилось? С Мором реальность всегда переплеталась с иллюзиями, и немногим дано было переносить его постоянное присутствие.
   Вот и теперь он снова лег в объятья своего странного кресла-трона, от которого во все стороны, как щупальца спрута, тянулись шланги. Лег -- и словно умер. Опустел.
   Цунами тем временем врезалось в крейсер, и его отнесло еще на полсотни километров. Однако после первого удара больших потерь "Ричард III" не понес: вращаясь на манер древнего веретена, он успел обрасти еще одной парой "крыльев". А "Громовержец" начал перезарядку, управляемый рукой андроида.
   И тело Мора издало разъяренный вопль, тогда как сознание впитало картину происходящего на вражеском судне.
   Сорванная первой волной защита давно растворилась в безвоздушном пространстве. Несколько ракет вида нелепого, раритетного крейсер выпустил напоследок, но они не были самонаводящимися, и Мор постарался, чтобы они сразу же потеряли цель.
   Но!
   Отнюдь не вооружение крейсера было помехой для быстрой победы над землянами. И нащупать настоящую помеху -- молодого мужчину, который черпал сейчас силы ниоткуда и держал жизнь каждого из обитателей крейсера, что называется, "на кончиках пальцев" -- было невозможно. Какая-то незнакомая, ни на вкус, ни на цвет, энергия окружала "лекаря", благословляла его, защищала его, стояла на страже. Это была чужая сущность, неизведанная доселе гением Мора. Это была женщина, и понять, как работают ее приемы, Мор покуда не мог.
   Он вернулся на катер и, продолжая возлежать на своем троне, приоткрыл глаза.
   -- Псионик! -- прошипел он, невидимым взором уставившись на Адмирала. -- Псионик невероятной силы -- откуда он?!
   -- Что, господин?
   Мор не расслышал его вопроса и продолжал размышления вслух:
   -- Я проверял, среди них не было псиоников такого уровня подготовки!
   -- Я не понимаю, о чем вы говорите, господин Мор... -- сокрушенно признался Адмирал.
   Тот взглянул на голограмму, на приборы, заметил андроида, безвольно лежащего на командном мостике.
   -- А с этим что?
   Адмирал готов был провалиться сквозь пол:
   -- Господин командующий, я докладывал вам, что "синты" не способны на убийство в любом его проявлении.
   Мор хлестнул Адмирала обжигающим взглядом:
   -- Об этом мы с вами поговорим позже, Адмирал. Деактивировать баллисту, обстрел продолжить в прежнем режиме!
   На этот раз он "уснул" в большим усилием. Болезненно-бледное лицо его подергивалось, потом челюсть ослабла.
   Адмирал вызвал нового лейтенанта-баллиста, который, словно только того и ждал -- взлетел к пульту в надежде, что Мор увидит и оценит его геройство. Но Мора интересовало совсем другое.
   В сторону полностью лишенного силовой оболочки "Ричарда III" мчалось пять лучей. А на крейсере снова собираются с силами, и нельзя дать им вырваться, нельзя отпустить живым проклятого лекаря, который должен был остаться похороненным на Фаусте еще несколько месяцев назад!
   -- КО МНЕ!!! -- взревел Мор, умозрительно впиваясь в противника.
   Он уже видел, как серебристый силуэт отрывается навстречу ему, как отступает угрожающая туча и падает на колени, хватаясь за грудь, обездуховленное тело фаустянина. Мор знал, как подавить врага, он сейчас же принял облик Желтого Всадника, несущегося на вспененном коне.
   -- КО МНЕ!
   И содрогались миры невидимого от его рева. И новая, уже нематериальная волна всколыхнула пространство, направленная к призванному фаустянскому монаху дабы распылить его сущность в небытии на глазах у хохочущего гиганта на огненном коне размером с Юпитер.
   Но Мор отвлекся и проглядел главное. Возле баллисты из невидимости выпрыгнули три капсулы-хамелеона. Мгновение -- и она превратилась в космический мусор, странно полыхнув в вакууме и тут же погаснув. Вспышка сорвала ОЭЗ с катера, и, обнаружив его, хамелеоны моментально накинулись на добычу, как обозленные пчелы на неловкого пасечника.
   Выпущенная Мором волна смерти, грозная и неукротимая, нависла над серебристым силуэтом фаустянина. Тот лишь вскинул в руке призрачную секиру, готовясь принять последний удар, но тут из ниоткуда перед ним упал прозрачный щит размером с крейсер -- это восстановился купол вокруг "Ричарда III". А прямо из обшивки судна в космос выпрыгнула бесплотная черная кошка, способная потягаться ростом с молодым быком. Шерсть ее искрилась, и она напала на волну точно на клубок бабушкиных ниток. Перенацеленная волна выпустила гроздь молний, но и они потонули в теле разыгравшейся хищницы.
   Фаустянин, контроль над которым был утрачен, тут же вернулся назад. И теперь Мору наконец стало видно "Цезаря", в свите которого состояли капсулы-невидимки, старательно обстреливавшие разоблаченный катер Адмирала. Несколько модулей уже отшибло, и они, кувыркаясь, летели умирать прочь от основного судна, экипаж которого отчаянно спасал то, что пока еще уцелело. Тогда-то Мор и вспомнил о своем теле!
   -- Господин командующий!
   Мор открыл глаза и коротко бросил:
   -- Отходим! Нам не устоять.
   Спустя час после вынужденного бегства с преследованием у них с Адмиралом состоялся тяжелый разговор. Тот чувствовал себя виноватым и даже не искал оправданий.
   -- До Альфы и Омеги оставался всего шаг, но из-за вашего просчета, Адмирал, нам придется вернуться на Землю для того, чтобы поддержать боевой дух наших солдат...
   -- Этого больше не повторится, господин Мор! -- отчеканил Адмирал, задирая подбородок и вытягиваясь по струнке перед Желтым Всадником.
   -- Я очень рассчитываю на это, -- тонко улыбнулся Мор, поглаживая длинные, ниспадающие на плечи пряди серых волос. -- Очень надеюсь, что вы меня больше не подведете и что мы наконец заполучим этих двоих. Только после этого войну можно будет считать завершенной. В нашу пользу, Адмирал.
   -- Но, осмелюсь спросить, кто из них все-таки Омега? Возможно, целесообразнее заслать к ним...
   Мор отмахнулся:
   -- "Зашлю" -- больше не работает. Вы же видели, сколько проверок они исхитрились придумать, да и если бы не так, то вывезти двоих незаметно наши люди не смогут. Биороботы сами не знают об Омеге, и попасться с ним -- это все равно что показать пальцем.
   -- Я видел, как "Цезарь" включил защитное поле перед "Ричардом". Наш последний залп прошел впустую... -- повинился пристыженный Адмирал, понимая, что Мор не намерен откровенничать с ним после такого досадного промаха; а ведь все были идеально подготовлены! Но кто же знал, что у баллиста в самый ответственный момент откажет сердце. -- В следующий раз, господин командующий, я проведу предварительный медосмотр тех, кто будет задействован в операции.
   -- Медосмотр? Зачем? -- удивился тот, уже всем видом намекая, что утомлен присутствием нерадивого собеседника.
   -- Чтобы исключить сердечные приступы и прочие неожиданности, как это случилось сегодня...
   Мор рассмеялся:
   -- Ох, Адмирал! До чего же вы счастливый и несведущий человек! Что ж, я объясню вам на прощание. На "Ричарде Третьем" откуда-то взялся псионик невиданной силы. Он вредил нам в течение всего боя. Это не лекаришко-эмпат, тот совсем зеленый новичок. Он мешал мне, это да. Но до того псионика ему далеко. Еще там пять агентов этого засекреченного, хм... подразделения. Но и они на такое неспособны. Это вообще не человек, вообразите себе, Адмирал. Я не знаю, что он такое и откуда взялся.
   -- Может, он или Альфа, или Омега? -- предположил Адмирал.
   -- Да будет вам! Уж они-то точно люди, самые обычные при этом, заурядные.
   -- Тогда как понимать?..
   -- Вам не нужно понимать, Адмирал. Вам нужно действовать. Понимать буду я. Вы свободны.
   Адмирал отвесил неглубокий поклон перед диктатором и удалился готовить людей к скорой высадке.
   -- Проклятые монахи... -- Мор налил себе вина; хмуро отпив пару глотков, он уставился в стену. -- Как им только в голову пришло солгать мне о смерти лекаря... Что ж...
  
4. Академик Савский
  
   Дик с Полиной, а за ними и Фанни вбежали в каюту Инь-Ян. Их глазам предстала такая картина: в черной части эмблемы прямо на полу сидела Джо и сосредоточенно промакивала медицинскими салфетками грудь бесчувственного Элинора. Кровавые комки летели во все стороны, как на хирургической операции. Стоя на белой "капле" и навалившись на стол, за всем этим наблюдали "Черные эльфы".
   -- Что это было? -- воскликнул Калиостро.
   Джоконда одарила его мимолетным взглядом и спокойно ответила:
   -- Чезаре выпускал Баст. Она частично поглотила воздействие баллисты, -- а после этих слов опять занялась полубессознательным Кристианом.
   -- Почему он в крови? Тебе помочь? -- вызвалась Фанни.
   -- Да. Пригласите кого-нибудь из врачей. Он немного контужен, но пусть все-таки его осмотрят...
   -- Контужен?! Но как? -- не утерпела Буш-Яновская.
   Чезаре угрюмо отвернулся и стал запаковывать кейс, в который несколько минут назад сиганула отработавшая пантера.
   -- Как-как! -- тихо проворчал он, передразнивая майора. -- В голову, как все психи.
   -- Да будет тебе! -- со смехом ответил ему Марчелло. -- Не будь смешным!
   -- Э, заткнись, слышишь! -- Чез вскинул руку и перешел на итальянский речитатив; после этого обращать на них внимание перестали.
   -- Мы соединились с "Цезарем", Джо. Сейчас они прокинут стыковочный тоннель, и мы выйдем к ним...
   -- Хорошо, Дик, я поняла.
  Когда несколько человек с "Ричарда III" добрались до "Цезаря", их встретили Ясна Энгельгардт и несколько "амазонок" из московского спецотдела.
   -- У-у-у, ну всё-о-о-о... -- протянул Калиостро, с тоской поглядывая на обрадовавшихся встрече девиц. Невзирая на устав, давние приятельницы-сослуживицы -- и хмурая Полина не составила исключения -- кинулись обниматься и целоваться друг с другом. Вместо ответа Дику Элинор только улыбнулся. -- Это надо-о-олго... Хей, ромалэ, черт подери...
   В какие-то секунды стыковочная камера наполнилась хаосом, и энтропия продолжала нарастать. Вмешаться в процесс означало умножить беспорядок, поэтому Дик, Кристиан и "Черные эльфы" стояли в стороне, ожидая, когда все это закончится.
   -- На тебя смотреть больно, Крис, -- воспользовавшись случаем, сообщил Калиостро, чуть склонив голову к уху Элинора -- не ради секретности, просто из-за воплей и визгов он рисковал бы остаться неуслышанным. -- Ты хотя бы иногда спишь?
   -- А ты? -- парировал доктор, и под глазом его, выдавая иронию, слегка дрогнула мышца.
   -- Засчитано, -- прищелкнул языком майор СО. -- Но что за обморок приключился с тобой? Вы мне с Джо голову не морочьте, рассказывай, как есть...
   -- Это не обморок, -- (Полина наконец стала отбиваться от объятий подруг и уже предприняла попытки навести порядок.) -- И если бы не Чезаре, я рисковал бы не очнуться...
   Улыбка соскользнула с лица Дика, как и не бывало. Он умолк, озадаченно поежившись.
   -- Ну, вы закончили, или, может, прямо тут поляну накроем? -- подал голос раздраженный Чезаре Ломброни. -- Ля фиги ступиди маледетти!*
   ___________________
   * Вот проклятые глупые бабы! (искаж. итал.)
  
   -- Да не переживайте, наши светила науки все еще совещаются, и нам спешить некуда! -- со смехом ответила Энгельгардт, меж тем не без интереса поглядывая на новое лицо в этой компании. -- А вы и есть фаустянин Кристиан Элинор?
   Тот улыбнулся и первым протянул ей руку, чем, сам того не ведая, вызвал уважение всех "амазонок".
   -- Яська, ты уж веди нас к этим... совещающимся, -- сказала Фанни. -- Совещаются они, видите ли! Нас только что чуть в мелкодисперсную пыль не растерли в этом раритетном крейсере, а они совещаются! Я так подозреваю, мой папаня все еще там, с ними?
   -- Где же ему быть?
   -- Ну тогда понятно, почему они до сих пор совещаются! Он всегда не прочь почесать языком. Оп-ля, кого я вижу! И Лизун нас догнала!
   Из стыковочной секции выскочила запыхавшаяся Вертинская и лицо ее перекосило от удвления тем, что все до сих пор здесь.
   Тем временем командир "Цезаря", вынужденно присутствовавший на совещании ученых мужей, поскольку там происходила голографическая трансляция переговоров с руководством, принял доклады пилотов с капсул-хамелеонов, по очереди сообщивших об отступлении противника, и ответил отрицательно на их вопрос, продолжать ли преследование.
   -- Вы нужны здесь. Отбой.
   Во главе стола возвышался величественный мужчина преклонных лет, чуть седоватый, но без единой морщины на орлином лице. На таких людях обычно задерживают внимание: гордый хищный профиль, серые глаза исподлобья, нос крючком, узкие губы и выступающий, с ямкой, подбородок равно хорошо представлялись на лице как средневекового паладина. Так и горца-абрека с древних гравюр прошлой эпохи. Его взор вцеплялся в человека, словно ястреб в куропатку, но страха не вызывал, не вызывал он также стеснения либо неприязни, а "виной" тому была добрая искренняя улыбка и лукавые искорки в глубине зрачков.
   Именно так он и "вцепился" по очереди в каждого вошедшего гостя с крейсера "Ричард III" и остановился на высоком статном молодом человеке с собранными в хвост русыми волосами. На одежде длинноволосого -- судя по форме, медика нью-йоркской Лаборатории -- виднелись следы крови: вероятно, доктор был недавно ранен в грудь, и эту догадку подтверждал изможденный вид и потухшие глаза.
   -- Вау! Счастье-то какое! -- умилился хмельной, по обыкновению, Тьерри Шелл. -- А мы только что беседовали с твоим отцом!
   -- И что он сказал? -- поинтересовался Дик, усаживаясь за стол напротив эксперта и биохимика.
   -- Что их катера уже вышли из гиперпространственного коридора и вот-вот достигнут Сна... Крис, мать твою, нам еще живой и здоровый хирург нужен! Это кто же тебя так разукрасил?!
   -- Да... я сам... - отмахнулся Элинор, с трудом отводя взгляд от лица "паладина".
   -- Ага, значит, вы там открыли новую форму устрашения врага! Пхы-р-р-р-ф-ф! -- подражая лошади, смачно фыркнул Шелл. -- Выскакиваете навстречу спекулатам с перекошенными мордами и делаете в режиме он-лайн зверское харакири. Даю язык на отсечение, они обгадятся от ужаса и тут же разбегутся! О'кей, мистер, с тобой мы еще побеседуем. Но все-таки хочу выразить вам с Лизбет громадную благодарность за то, что выстояли и никого не потеряли из пациентов...
   -- Кстати, о пациентах! -- Калиостро извлек из кейса небольшую коробку, от которой сразу же повалил пар; крышка ее побелела, покрывшись в тепле инеем. -- Здесь две пробирки с образцом крови клеомедянина. Как я понимаю, это тебе, -- он подвинул коробку Палладасу, и тот насмешливо кивнул: мол, правильно понимаешь. -- А теперь предлагаю для обоюдного удобства переместить "Цезаря" к нам, как раз будете соседствовать с фаустянским звездолетом.
   -- Ну что ж, коли вы так любезны и гостеприимны... -- поднимаясь из-за стола, подал голос "паладин".
   Походка его напоминала о шаге ягуара, та же пластика движений и вкрадчивость.
   -- Позвольте представить, господа, -- заговорил и Алан. -- Перед вами академик Михаил Савский.
   Все взгляды обратились на "паладина", а он возьми да и подмигни Полине. Та, смутившись, опустила глаза и насупилась. Савский быстро подошел к стоявшему рядом с "Черными эльфами" Кристиану Элинору.
   -- Вы, насколько я понимаю, фаустянский монах Зил Элинор? -- голосом сочным и густым уточнил академик.
   -- Кристиан Элинор, сэр, -- подсказала Вертинская. -- Разрешите выразить почтение! Я читала многие ваши монографии и...
   -- Мы обязательно поговорим об этом, госпожа Вертинская, -- (Лиза чуть не упала в обморок от счастья: "Он меня знает! Он знает мою фамилию!") -- но пока я не забыл, мне надо кое-что передать вашему коллеге.
   Элинор изумленно и растерянно улыбнулся:
   -- Мне?!
   -- Да, вам, -- Савский извлек из кармана пиджака крошечный диск-информнакопитель и протянул Кристиану. -- Здесь результат моей многолетней работы. Увлекался, поинмаете...
   -- Вообще Джоконда уверяла меня, что мой отец на вашем катере, -- тем временем говорил Дик, и Джо хмурилась, досадуя на свою оплошность. -- Я чуть не обрадовался.
   Джоконда вскинула голову, отбросила за плечо прядь волос и с упрямым видом возразила:
   -- По-видимому, я перепутала господина Калиостро с господином Савским...
   -- Они поразительно похожи! -- сыронизировал поддатый Тьерри Шелл. -- Я их тоже всегда путаю.
   -- Что? -- отдав диск Элинору и краем уха услышав разговор за спиной, обернулся Савский.
   -- Мы, Майкл, говорим о твоем сходстве с Фредериком Калиостро. Я даже иногда грешным делом подумываю: уж не близнецы ли вы, трагически разлученные в Инкубаторе?
   Академик недоуменно уставился на балагурящего эксперта, и Джоконда не выдержала. Задернувшись занавесом неприступности, она властно приказала:
   -- Синьоры, довольно уже, пожалуйста!
   Смех оборвался.
   -- Я решила, что синьор Калиостро находится на "Цезаре", потому что только он может обладать пси-способностями такого масштаба, какой представился мне сегодня во время боя. И теперь я в полном замешательстве, не сказать грубее. Значит, это были вы, господин Савский?
   Михаил Савский не спешил отвечать. Он долго и внимательно смотрел на нее прежде чем открыть рот.
   -- Увы, госпожа Бароччи. К сожалению, я не псионик. У меня отличная для моих лет память - тут уж не удержусь и похвастаю. Но мне даже представить сложно, что умеете вы или, допустим, ваши подчиненные. Что не дано, то не дано...
   -- Тогда я даже не представляю, кто нам помог в бою. Синьоры, нам противостоит очень опасный враг-псионик. Он обладает огромным спектром умений -- я думаю, в отличие от большинства своих соратников -- и с некоторыми из этих его умений я была незнакома до сегодняшнего дня. Даже понаслышке! Мы были бы побеждены сегодня, если бы не человек с вашего звездолета. Я говорю "с вашего", потому что на "Ричарде Третьем" такого псионика нет.
   Тьерри с Палладасом пожали плечами и углубились в разговор с Лизой, которая шепотом посвящала их в происходящее на крейсере, точнее, на той половине, которую среди управленцев принято было называть "чумным сектором".
   И когда все уже выходили, Савский подал Джоконде знак немного помедлить, и они пристроились за спиной Элинора, замыкавшего кавалькаду. Тот брел, в задумчивости ощупывая в кармане переданный академиком информнакопитель.
   -- Все дело в том, юная леди, -- бубнящим шепотом озвучил свою идею Савский и удовлетворенно улыбнулся, когда понял, что Кристиан тоже навострил уши, делая при этом вид, будто ему нет дела до чужих бесед, -- что сила такого рода выплескивается лишь при одном непременном условии. И уж, конечно, воспроизвести это в одиночку не смог бы даже многоуважаемый господин Калиостро-старший.
   -- При каком условии? -- с нетерпением шепнула Джо.
   -- При условии, что объединяются силы истинной Инь и истинного Янь...
   -- Как это -- истинных?
   -- Предназначенных друг другу и никем не заменимых друг для друга. Были времена, когда применялось простое испытание, нужное для того, чтобы выявить настоящих попутчиков...
   От него не ускользнуло, как вспыхнули румянцем смуглые скулы красавицы-"эльфийки", не остался без внимания и мимолетный взгляд, который она успела бросить в сторону доктора. Савский только усмехнулся, тронул ее за руку на прощание и уже хотел было уйти вперед, однако Джоконда перехватила его кисть:
   -- Вы знаете, что вас прозвали Шаманом, синьор?
   Академик запрокинул голову и звучно, с довольным видом, рассмеялся:
   -- Как не знать! А еще шарлатаном и очковтирателем.
   Джо гневно нахмурилась:
   -- Глупость человеческая, вы сами знаете, синьор - безгранична. Я же говорю о людях, которые с восхищением отзываются о ваших заслугах. Вы и есть Шаман.
   Савский с шутливой церемонностью поклонился в ответ на комплимент.
   -- Благодарю, юная леди. Но будьте уверены: я не шутил, говоря о том, что настоящие попутчик с попутчицей способны опрокинуть Землю, перестроить мироздание и сотворить миллиарды миллиардов новых миров. Не я это придумал -- сама Природа так распорядилась. Природа-Распорядительница. Но сейчас мне все-таки нужно бежать, вы меня простите: ждут, ждут!
   Он галантно поцеловал ее руку и на этот раз обогнал нескольких человек впереди, присоединяясь к коллегам.
   Джоконда еще раз с опаской исподтишка поглядела на Кристиана, но, кажется, тот был слишком увлечен своими мыслями и замучен усталостью, чтобы расслышать их разговор с академиком. Вот и прекрасно!
  
5. Хроники былого
  
   Такого я от себя не ожидал никогда и ни при каких обстоятельствах! После сурового выговора от Тьерри ("Врач, который не бережет себя ради пациентов - хреновый врач!") и нагоняя от Вертинской ("Еще не хватало, чтобы медики бросались в перестрелку!" я поплелся отсыпаться в свою каюту на "зачумленной территории" и по дороге заглянул проведать малыша Луиса.
   Явно утомленный компанией нудноватого "синта", младенец обрадовался мне, однако глаза его искали кого-то еще и, не находя, становились тоскливыми и беспомощными.
   -- Прости, -- садясь на пол у кровати, сказал я ему, -- но у нас не получилось отстоять ее. Поверь, я многое отдал бы, чтобы вернуть ее тебе, но так не бывает. Прости...
   Покуда няня планомерно перечисляла мне всё, чем они занимались с Луисом в отсутствие Джоконды, я, сам того не замечая, положил голову на край постели и отключился под монотонное бормотание.
   Мне приснился Желтый Всадник. Он был то рядом -- рукой подать, -- то очень далеко, становясь при этом громадным и вытесняя весь мир. И тогда у меня ныло в груди, словно своим мечом он ковырял свежую рану.
   Разбудил меня захныкавший Луис. В каюте было темно. Подскочившая к ребенку нянька объяснила, что госпожа Бароччи заглядывала, видела меня, приказала не будить и исчезла, выйдя буквально на цыпочках. Вот она, няня, и не будила, а вот младенцу не прикажешь вести себя тихо.
   -- Всё в порядке, Нинель. Я уже ухожу. Передай госпоже Бароччи, что я прошу у нее прощения за то, что вторгся.
   Руки и ноги затекли от неудобной позы так, что едва разогнулись, да и шея не желала поворачиваться, при каждом шаге упрекая тянущей болью.
   У меня ведь было запланировано что-то важное... Сонный мозг не желал вспоминать, намекая -- а не продолжить ли прерванное занятие? Но стоило мне нащупать в кармане диск Савского, как сон улетучился сам собой.
   Почему этот странный, но бесспорно интересный человек выделил меня? И еще, кажется, у него есть что-то общее с моим наставником, отцом Агриппой. А что может значить фраза об истинных попутчиках в ответ на сомнения Джоконды? Если бы я не старался реалистично смотреть на вещи, то мне показалось бы, что свое послание в равной мере с Джокондой он адресовал и мне. Конечно, если позволить себе помечтать, я был бы рад оказаться для нее, как он выразился, "предназначенным и незаменимым". Но надо знать свое место. Где я -- и где госпожа Бароччи. Я уже нарушал субординацию, и дважды наступать на грабли мне что-то не хочется. То, что я знаю тайну Джоконды, не дает мне права рассчитывать на ее благосклонность... б-р-р-р! Что-то я уже совсем запутался. Короче говоря, проверять свои опасения не стану, и долой весь этот бред. Мы на Фаусте научаемся подчинять себе свое тело и разум в тринадцать лет, так не самое ли время научиться справляться с чувствами в двадцать пять?
   Я остановился перед заблокированными дверями медицинского сектора. Не исключено, что Савский ошибся, даже скорее всего он именно ошибся, этот гениальный Шаман. Вдруг скрытым псиоником является тот же Хаммон -- зря, что ли, с ним все так носятся? Вдруг я попросту недосмотрел? Да нет, не может такого быть. Шила в мешке не утаишь. А если таинственный псионик -- Эфий, Нашептанный? А что, уже то, что он не по зубам чуме и способен входить в "третье состояние", покидая тело, делает его далеко не таким простеньким дикарем, как считает большинство обитателей нашего крейсера. И все же приходится признать, что ни то, ни другое не делает его псиоником, как эмпатические задатки и умение передвигаться вне тела не делают псиоником и меня. Получается, что это или Фанни, или кто-то из ребят Джоконды, или... она сама? И если последнее, то Савский прав?
   Я не выдержал и застонал, настолько перетрудился мой мозг, разбираясь во всех этих перипетиях.
   -- Всё. Не сегодня! -- сказал я двери и приложил ладонь к сенсорам.
   В стерильном боксе мне, как всегда, пришлось натянуть защитный костюм. Затем я отправился дальше, гоня прочь все намеки на какие-либо мысли. Тем не менее диск Савского сам жег карман, и мое состояние никого не интересовало. Даже когда я повалился -- в чем был, разве что шлем снял -- в постель, раздумья о диске прогнали из головы остатки сна.
   -- Добро! -- сказал я, резко садясь и уже ничуть не смущаясь задушевной беседой с собственным альтер-эго: после таких событий, как сегодня, шизофрения -- самый гуманный финал из всех возможных для меня. -- Я посмотрю этот диск, но потом, если ты не утихомиришься, угощу тебя снотворным!
   Интересно, что сказала бы Лиза или кто-нибудь из дежурного медперсонала, услышь они доносящиеся из моей каюты откровения?
   Я нашел свою линзу, впихнул ее в глаз -- а в глазах и без того было ощущение насыпанного под веки песка -- и включил компьютер. А потом стал читать, очень быстро позабыв о былой сонливости.
   "Александр-Кристиан Харрис (урожд. Александр Гроссман) родился в России в 1996 году прошлой эры. О настоящих его родителях сведения не сохранились. Он был усыновлен проживающими в Мюнхене русскими эмигрантами -- Ольгой и Андреем Серапионовыми (Helga & Andrew Serapionoff, фамилия которых, как подмечает сам Харрис, восходит к значению "посвященные Серапису", древнеегипетскому богобыку, олицетворявшему одну из ипостасей Осириса). Получил блестящее европейское образование, но пошел по военной стезе.
   В связи с усилившимися в обществе начала XXI века антисемитскими и антиславянскими веяниями, во избежание карьерных преград Александр Гроссман был вынужден сменить фамилию, причем не на "Серапионов", как можно было бы ожидать, а на Харрис. Семья Харрисов, выходцем из которой был его хороший друг, однокашник Грегори, поспособствовала тому, чтобы Александр смог беспрепятственно продолжать учебу и службу в их стране и под их фамилией, отводящей глаза слишком подозрительных бюрократов-чинуш. Тогда же он получил и второе имя -- Кристиан, вскоре вытеснившее первое.
   До поры до времени никто не догадывался об истинных целях этого молодого и упорного военного. Он проделал гигантский путь от рядового до звания полковника, участвовал во всех возможных походах, побывал во множестве стран. Но, как выясняется из его разрозненных заметок, в самое главное место, намеченное им, попасть не удавалось. С Китаем уже вовсю выясняла отношения Россия, и тогдашний Тибет был чем-то вроде нейтральной зоны. Да и особого интереса к территории, столь важной для Кристиана Харриса, Штаты не проявляли. Ему оставалось ждать пенсии и отправляться туда туристом, что, конечно же, лишило бы его многих преимуществ. Так, например, во время увольнительной он смог приехать на Тибет и, как пишет он сам, даже встретиться с далай-ламой, но ему недвусмысленно намекнули, что снаряжать исследовательскую экспедицию в горы близ Лхасы, долины Города Богов, и пускать туда археологов никто не позволит: это будет осквернение священного места паломничества. И даже несмотря на то, что далай-лама показался Харрису человеком с энциклопедическими познаниями и трезвомыслящим, убедить его окружение было бы невозможно. И уклончивые намеки далай-ламы на некую древнюю культуру, легенда о которой переходит в их народе от посвященного к посвященному с самых древних времен, только растравил интерес молодого военного.
   В одной из спецопераций в пустыне Египта при отходе в холмистый район страны близ Луксора окруженный отряд пехотинцев, возглавляемый сержантом Харрисом, был перебит. Сам Харрис, тяжело раненый, сумел спастись, скрывшись в древних развалинах. К своему удивлению, то, что он предполагал обнаружить на Тибете, сержант нашел в разрушенной пирамиде!
   Спасенный отрядом будущего генерала Чейфера, он поделился своим открытием с командиром. С этих пор Луис Чейфер и Кристиан Харрис стали соратниками.
   Во время Третьей мировой (ныне известной как Завершающая) войны ему и семье Чейфера удалось бежать в Лхасу. Война почти не коснулась этих мест, а от радиоактивных осадков население Города Богов и беженцы укрывались в горах, некогда оберегаемых буддистами как непререкаемая святыня.
   Позднее Харрис все-таки находит не только узловой трансдематериализатор, подобный уже известному египетскому, схему-карту которых он составит на закате своей жизни, но и множество свидетельств существования протоцивилизации, оплот которой погиб несколько десятков тысяч лет назад, а граждане ассимилировались с малоразвитыми жителями теплых зон планеты, тем самым поспособствовав эволюции разума дикарей, которым прежде незачем было развиваться в благополучных климатических зонах.
   Поделиться великим открытием остатков цивилизации ори -- народа материкового Оритана -- Харрису к тому времени было уже не с кем: выжившие и уцелевшие люди быстро деградировали, интересы их опустились до животного уровня. Единомышленники Кристиана Харриса, в том числе семья Чейферов, сохранившие цивилизованность, вынужденно отступили глубже в горы. Много позже последователи сына Луиса Чейфера, Квентина, все-таки сделают общедоступным открытие (или повторное открытие?) их родоначальника -- аннигиляционный ген, способный укротить в человеке тягу к убийству себе подобных.
   Как отнесся к изобретению сам Харрис? Предположительно -- скептически. Во всяком случае, в его записях хранится единственное упоминание о нем: "Ничто не заставит людей стать гуманнее хоть на йоту - ни кнут, ни пряник. Будут изобретаться все новые, еще более изощренные методы, как подмять под себя своего ближнего. Только осознанный отказ от самой возможности убивать может изменить человека в лучшую сторону. Но это утопия".
   Еще на Земле Кристиан Харрис начал объединять представителей различных религиозных конфессий. Не обделенный красноречием и мощной харизмой, бывший полковник сухопутных войск страны, почти стертой с лица планеты, равно как и большинство других стран, над которыми разразился термоядерный смерч, сумел убедить их, что время войн за веру минуло и если они хотят помочь человеческой культуре выжить, то должны выбросить на помойку всю шелуху, которая была причиной различий, и оставить сердцевину. А сердцевина оказалась одинаковой для всех, и когда это наконец-то дошло до упрямцев, многие пошли за Харрисом. Они и стали первыми монахами Фауста -- относительно пригодной для жизни планеты в дальнем уголке Галактики, вращающейся вокруг звезды, которая входит в созвездие Жертвенник. Именно туда совершил вылазку Кристиан Харрис в свои преклонные годы. Разумеется, эта вылазка была осуществлена посредством ТДМ. Став основателем цивилизации Фауста, Харрис оставил после себя очень много важных сведений. В частности -- карты перемещений при помощи трансдематериализатора, описание принципа его работы, способы тренировки человеческого духа и тела, куда входили также методы распознавания души при новом воплощении, и многое другое, о чем в его записях содержатся лишь краткие намеки. Все это ныне тщательно оберегается от посторонних Хранителями -- тайной кастой монахов Фауста, которая не подчиняется даже Иерарху. Цитадель этой касты -- монастырь Хеала в Тиабару. Незадолго до смерти Основатель поведал первым монахам ордена Хранителей некоторые факты ставшего ему известным будущего; через них он оставил множество распоряжений касательно своего возвращения после тысячелетнего отдыха и посланий-подсказок для себя самого, будущего, который придет с опустевшим сознанием и незамутненной памятью.
   Умер Кристиан Харрис на Фаусте в 2079 году старой эры (по земному летоисчислению) в возрасте 83 лет".
   -- Любое учение, -- пробормотал я, вынимая линзу, прикрывая глаза и откидываясь на подушку, -- рано или поздно обречено на деградацию... Что же они сделали с великими открытиями, эти адепты, носители, продолжатели!..
   Мне стало тошно до слез. Всё, всё, что делал этот человек, было напрасной потерей времени и сил! Всё скатилось к прежнему уровню дикости... в отличие, как ни странно, от тех, кто воспользовался раскритикованным открытием Квентина Чейфера -- аннигиляционным геном. А у нас... А ведь у нас немного оставалось до законов инквизиции и сжигания на кострах. Что ж, выходит, правда -- был бы палач, а еретик всегда найдется?!
   Может, то же самое, что сейчас я, чувствовали потерявшие свою родину ори, в бессилии наблюдая, как со временем искажаются и гибнут их ценности? Может быть, именно потому они укрыли от алчных взоров самое важное, то, что в ненасытных руках снова могло привести к уничтожению цивилизации? Что ж, в нынешних обстоятельствах это уже и неважно. Сейчас мы потеряли самое главное -- Землю, а это значит, что все силы будут брошены на то, чтобы отстоять ее, а потом уже все остальное...
  
6. Планета Сон и ее обитатели
  
  
   До гиперпространственного скачка оставалось меньше пятнадцати часов, и Тьерри решил провести их с пользой для дела. То есть установить причину смерти женщины-фаустянки (а я всё никак не могу привыкнуть к этому словосочетанию).
   Из-за того, что Главный Компьютер Содружества пострадал в одной из стычек со спекулатами, Джоконде не удалось установить личность умершей, хотя, возможно, в файлах ГК ее имя никогда и не значилось, как и мое.
   -- Да, Крис, ты был прав: не рана вызвала ее смерть, -- согласился Тьерри, разглядывая ожог, захлестывавший лопатку мертвой. -- Похоже, ее кто-то пытался лечить. Видишь эти темные пятна вокруг рубца? И такие же были на одежде, на этом кошмарном рубище, я бы сказал, а не на одежде... Антиожоговый гель из стандартного аптечного набора. Такой найдется на каждом звездолете. И органы без изменений... Ну разве что... Вот, видишь. Обрати на это внимание, я потом расскажу тебе что-то интересное.
   -- А желудок, Тьер?
   -- Что желудок?
   -- Вот явные признаки гастрита, уже переходящего в язву.
   Тьерри отмахнулся:
   -- Тоже ерунда. От язвы в начальной стадии тоже еще никто не помер. Вот у меня, кстати, язва...
   -- Я удивилась бы, если бы ее у тебя не было! -- проворчала Лиза, возясь с микроскопом.
   -- Ну так правильно! Питание черт знает какое...
   Вертинская громко фыркнула, а я подавил улыбку. Надо сказать, все-таки сегодня Шелл был не навеселе.
   -- Установлено, -- проговорила наконец Лиза: -- при жизни у обследуемой наличествовало критическое истощение Т-клеток...
   Шелл наклонился над лицом покойницы и молча показал мне маленькую белесую язвочку на внутренней стороне ее нижней губы.
   -- ...и септицемия. Видимо, ожог все же послужил очагом воспаления. Тем хуже, на фоне такого иммунодефицита...
   -- Так я и думал, -- ответил Тьерри. -- И еще герпетические проявления. Без сомнения вторичный структурный иммунодефицит. После ранения у нее начался генерализованный сепсис. Иммунный ответ был очень слабым, температура не поднялась выше субфебрильной. Обычно два-три дня без лечения -- и все, финиш. Ума не приложу, как ей удалось столько времени продержаться в живых?
   Лиза возмущенно посмотрела на него, стиснула зубы, но все-таки не удержалась:
   -- Хоть ты, Тьер, и гений, но та-а-акой ду-у-урак!
   Шелл изумленно оглянулся на нее, потом уставился на меня.
   -- Не понял... -- сказал он. -- А в чем вообще дело?!
   Вертинская в раздражении побросала инструменты на поддон стерилизатора, вспыхнула, как рубин, и вылетела прочь из бокса.
   -- Ты что-нибудь понял, Крис?
   Я пожал плечами, хоть и понял. По моей мимике Тьер догадался об этом:
   -- И что я не так сказал?
   Медленно застегнув молнию пластикового мешка для транспортировки трупов, я ответил:
   -- Мне кажется, Лиза оскорбилась за нее, когда ты с пренебрежительным оттенком спросил, как она продержалась в живых...
   -- Ну, спросил, да. Не пренебрежительно, и где там можно было оскорбиться?
   -- С умирающей был ребенок, -- подсказал я, но эксперт снова не понял намека:
   -- И что?
   -- Вот из-за того, что "и что?", Лиза обиделась.
   Шелл сдернул перчатки и возмущенно взмахнул отекшими белыми руками:
   -- Совсем свихнулась! Мое дело преступников ловить, то есть болезни диагностировать, а не сантиментам умиляться, fucking shit!
   Я задвинул ящик в морозильную камеру. Спорить мне не хотелось. В голову пришли мысли об осиротевшем Луисе: уж слишком настойчиво сталкивала нас с ним судьба. Сначала я крестил его, затем перед смертью его мать попросила именно меня позаботиться о нем, а недавно "синт" Нинель заметила, что мальчик принимает за своих только меня и Джоконду.
   -- Как ты считаешь, Тьер, опекунский совет ОПКР согласится отдать ее сына мне на воспитание?
   Шелл почесал затылок сквозь ткань шапочки.
   -- Ну ты и спросил... Как будто я каждый день занимаюсь процедурами усыновлений... Я не знаю даже, существует ли теперь эта самая ОПКР... А ты это серьезно?
   -- Да. Меня попросила его мать, и я ей пообещал...
   -- Мать... А сам-то ты хочешь его опекать, или только из-за обещаний?
   -- Хочу. Я и крестил его. На Фаусте.
   -- Ну что, похвально. Ладно, поживем -- увидим.
   Он снова покачал головой, и мы вошли в дезинфектор. Но кое-что не давало мне покоя.
   -- Слушай, Тьер. Вот причину смерти ты установил. А причину причины? Из-за чего мог так снизиться иммунитет?
   -- Как говорили древние врачи, -- усмехнулся Тьер, терпеливо перенося удары прохладных струй со всех сторон, -- все болезни -- от нервов... Крис, а ты что, серьезно не врубился? Перед тобой было всё: и улики, и мотивы! Не понял?
   Тьерри любил говорить, что у врачей много общего с сыщиками.
   -- Эх ты! Интерн! О'кей, так и быть, объясню, а ты учись, пока я живой и трезвый. Помнишь, я сказал тебе "обрати на это внимание"?
   Я помнил, как он мне это сказал, но не понял, что было не так. Шелл снова безнадежно махнул на меня рукой.
   -- Ладно, черт с тобой, интерн, все равно не догадаешься. Нынешние учебники про это не пишут за ненадобностью, а практического опыта у тебя еще с гулькин нос, прости. В общем, этот твой крестник был рожден естественным способом.
   И он стал одеваться во все чистое. Я стоял, будто громом пораженный.
   -- Господи Всевышний, да зачем же это понадобилось?!
   -- Уволь, на этот вопрос я тебе не отвечу.
   -- Тьер... она прилетела с Фауста!
   -- Да хоть с Кассиопеи! -- невозмутимо откликнулся эксперт. -- При чем тут твой Фауст?
   -- При том, что у нас всегда пользовались только инкубаторами и никто не знал своих родителей, а уж чтобы это делала женщина, да еще и архаическим способом...
   -- Ну вот, сам же себя и опроверг! Смотри сколько оговорок: пользовались инкубаторами, а женщин не было -- раз. А тут женщина налицо. Родителей не знали -- два. А тут ребенок с матерью. Само собой напрашивается допущение, что и естественный способ деторождения вполне мог быть допустим вашими лицемерами-патриархами...
   -- Иерархами...
   -- Ну, иерархами, какая, к чертям, разница? Ты уж извини, парень, но в гнилом обществе тебе пришлось жить. И я вообще удивляюсь, как с твоими свободомысленными замашками тебя не сожгли на костре.
   Я смолчал. Как ни обидно слышать такое о родине, но Шелл был совершенно прав. Тем временем он продолжал:
   -- Ее организм пережил сильный стресс, равный стрессу от перенесенной тяжелой болезни. Чего стоил один только гормональный всплеск: не мне тебя учить, как это влияет на организм. Будь при этом должный уход, забота, медикаменты, да элементарные витамины, у нее был бы шанс выкарабкаться. Но, мнится мне, у вас там много заботились о вере и мало -- о носителях этой веры. А презренная женщина -- о, так она вообще отработанный материал в глазах этих ваших "архов". Потом, со слов киберпилота, случился бунт -- удивляюсь, как столько ждали! -- и мамаша бежала с младенцем под обстрелом. Последнее перышко сломало спину верблюда. И что случилось, то случилось. Обращайся в ОПКР, тащи с собой свидетелей, которые подтвердят, что именно тебя она просила позаботиться о ребенке, и оформляй опеку. Лиза говорит, что мальчишка принял тебя, так что еще нужно?
   Его бы устами, да мед пить. Понаслушался я об этой ОПКР. Несговорчивые и подозрительные, члены опекунского совета способны и у ангела отыскать черные перья, а я, чего уж лукавить, и вовсе в ангелы не вышел...
  
* * *
  
   Планета Сон, октябрь 1002 года
   И в сказку облачился наш мир после высадки на Сон! Вот какой представлялась мне Земля эпохи динозавров: громадные, как деревья, хвощи, заросли причудливых, похожих на зонтики, растений, желтовато-рыжее небо вечного заката, плавно сменяемого ночной тьмой и прохладой, и молчаливое море. Здесь всегда пахло листвой, теплом и водорослями. И ни в какое сравнение со Сном не шел суетливый Эсеф...
   Мы высадились вдали от построек на специально подготовленную площадку и вскоре обнаружили себя в окружении сотен дрюнь, сбежавшихся поглазеть на очередных гостей. Самые нетерпеливые столпились возле нас и лезли под руки, вибрируя нежными серыми тельцами и слегка подмурлыкивая в предвкушении ласки.
   -- Ну, эти точно залюбят до смерти! -- засмеялся Дик, настойчиво отодвигая ногой одно самое упрямое животное. Но дрюня намеков не понимала и с такой же настойчивостью придвигалась обратно.
   -- А вы думали, на курорт едем? -- немедленно откликнулась Полина Буш-Яновская. -- Этих дряней тут тьма тьмущая.
   Чезаре с готовностью щелкнул своим плазменником:
   -- Мадонна Миа, как я люблю сафари!
   -- Чез! Стоп!
   Резкий окрик Джоконды привел в замешательство не только Чеза, но и Марчелло с Витторио, которые уже чаяли принять участие в забавах Чезаре.
   -- Да я только парочку! -- сказал тот растерянно.
   -- Я сказала -- нет. Ми спиего, Чез?
   -- Понятно... -- буркнул он под нос, пряча оружие. Ломброни походил на капризного ребенка, которому взрослые отказали в мороженом. При каждом взгляде на пробегающую дрюню глаза его вспыхивали и круглели, как у кошки перед клеткой с лабораторными мышами.
   -- Нельзя в них стрелять. Эти тварюшки не знают насилия, -- пояснила Фанни, когда мы уже двинулись к ожидавшим нас флайерам.
   -- Пф! Ну надо же! -- фыркнул Тьерри, подпрыгивая под весом громадного чемодана с личными хирургическими инструментами, который не доверял никому и повсюду таскал с собой, перебрасывая с одного плеча на другое -- такая вот причуда знаменитого эксперта Шелла. -- Как будто не нашим Конструктором созданы эти тварюшки! Бывают же счастливые в нашем мире!
   -- За все всегда приходится расплачиваться, -- гнула свое Полина. -- Значит, что-то у этих дрюнь плохо, только мы пока об этом не знаем.
   Все уже начали подниматься во флайеры, когда Джо с Луисом на руках вдруг развернулась и присела перед дрюней на корточки.
   -- Смотри, малыш. Вот животное, которому нужна только ласка. Его нельзя обижать. Если обидеть дрюню, она умрет, запомни это!
   Мальчик, ничего, естественно, не понявший из ее речи, с интересном разглядывал моргающую морду, которая таращилась на него то одним оранжевым глазом, то другим, потом радостно взвизгнул, подался всем телом вперед и потрогал дрюню за нос. У той от счастья потекли слюни. Когда наш флайер поднялся, эта дрюня еще долго бежала вслед за его тенью, отбрасываемой на песок.
   Материк обживался землянами очень быстро. К нашему прилету был выстроен уже целый город и пригородный поселок -- для медиков. Правда, ко дню высадки все чумные пациенты были уже здоровы, и вскоре мы с чистой совестью отправили их в город, по отведенным для них квартирам.
   Работа Палладаса и группы его коллег завершилась созданием поливакцины. Ее необходимо было апробировать на крупных теплокровных животных, и поначалу биохимик предполагал использовать в качестве подопытных пару-тройку дрюнь. Однако очень быстро выяснилось, что организм этих существ абсолютно не подходит для такого эксперимента. Они не могли заболеть ни одной из земных болезней и не болели сами. Если они и умирали, то лишь в одном случае -- по какой-то причине оставшись в одиночестве. И поскольку других животных на Сне не было, группа Палладаса рискнула после испытаний на крысах перейти сразу на добровольцев из своих рядов. И никто не удивился, когда в добровольцы вызвался сам создатель вакцины.
   -- Вот это, Алан, ты зря! -- заметил Дик, узнав о решении тестя. -- Результаты будут недостоверны...
   -- Почему?! -- удивился Палладас. -- Это хорошая прививка! В течение года она защищает от целого спектра самых серьезных человеческих заболеваний! Спасибо скажите клеомедянину!
   -- Прививка-то хорошая, но... -- хихикнула Фанни, -- но твоя кандидатура никуда не годится. Ты уже столько влил в себя всякой гадости за эти годы, что поди разберись, вакцина это работает или какой-нибудь хлористый аммоний на основе цианистого калия. Тебя разве чем проймешь? Зараза к заразе не пристанет!
   -- Вот стерва! -- беззлобно ругнулся биохимик под хохот окружающих. -- Ну и стервозу же я породил на свою голову!
   Вслед за нами на Сон прибыло еще семь партий эвакуированных землян, и теперь на планете насчитывалось около полутора миллионов гражданских эмигрантов и тысяч сто военных; летчиков ВО в расчет можно было не брать: они постоянно курсировали в качестве сопровождения и дольше нескольких дней на Сне не оставались.
   В Содружестве, особенно на Земле, уже шла широкомасштабная война между спекулатами и Управлением. В помощь землянам свои военные силы выдвинул Колумб, приняли участие также и те отделы ВПРУ Эсефа, что вышли из подчинения своего начальства, некогда вставшего вслед за дипломатом Максимилианом Антаресом на сторону оппозиции. Полностью задушенный спекулатами Клеомед, как и ожидалось, угрюмо отмалчивался. Не было никаких сведений и о моей родине, Фаусте. Судя по отрывочным сведениям из уст киберпилота, после восстания монахов уцелели там немногие. А если вспомнить последние слова матери Луиса о неких воротах, то, быть может, имелось в виду, что во время бунта противники Иерарха сумели разрушить отправляющий портал ТДМ, и теперь легкий доступ для спекулатов перекрыт?
   Выиграв бой -- первый этап войны, когда никто из нас еще не догадывался о заражении и, захваченный врасплох, сдал позиции -- спекулаты были еще несказанно далеки от победы в самом сражении. Иммунная система включилась в действие.
   Мне казалось, их главнокомандующий отдает себе в этом отчет. Ему было нужно что-то иное, нежели банальный захват территории, сказками о котором так просто припудривать мозги глупых обывателей. Они любят ощущать себя высшими созданиями и любят глумиться над "расово неполноценными", пусть эти расово неполноценные в тысячу раз умнее, культурнее, здоровее и привлекательнее внешне, чем они. Ведь это все уже было в истории! Но обыватели потому и глупы, что им не кажется патологическим кретинизмом многократное падение в одну и ту же яму с помоями, пусть всякий раз накрытую другими ветками.
   А вскоре на Сне начали происходить вещи, которым стоит посвятить отдельную главу.
  
7. Заложники иллюзий
  
   Планета Сон, два месяца спустя
   Поселенцы не уставали восхищаться красотами и климатом реликтовой планеты. Некоторые всерьез поговаривали о том, чтобы остаться здесь навсегда независимо от исхода войны. Но не всем верилось в идиллическую картинку Сна. Чезаре Ломброни выглядел еще более настороженным, чем когда-либо.
   -- Проклятье! -- нет-нет да и прорывалось у него. -- Я все время жду от этой планетенки какой-нибудь подлости!
   Не менее угрюмой была и Полина Буш-Яновская. Когда Дик укомплектовывал отряд управленцев для возвращения на Землю, она настояла, чтобы ее зачислили в первую же волну. И уговоры мужа, Валентина, нисколько не поколебали ее решения.
   В глубине души мне тоже было неспокойно. Чтобы заглушить тревогу, я часто навещал Луиса в городе и вообще старался держать их с Джокондой в поле зрения.
   А еще мы неожиданно для самих себя сдружились с Хаммоном и Эфием. Клеомедянин наконец-то перестал дичиться и даже начал осваивать наш язык, но иногда страхи по-прежнему прорывались наружу, особенно при виде какого-нибудь технического приспособления. В этом случае Нашептанный тыкал в него пальцем, прятался за нас и в ужасе повторял:
   -- Тегинантьеста? Тегинантьеста?
   -- Нет, нет! -- смеялся Хаммон -- единственный, кто понимал речь Эфия, и единственный, чью речь без запинки понимал тот: -- Это не злые духи, Нашептанный! Это строительное сооружение, понимаешь? Оно переносит грузы и поднимает их наверх. Его придумали люди.
   -- Ук? -- сразу же с настойчивостью переспрашивал Эфий, вертя головой.
   Хаммону приходилось показывать на кого-нибудь из строителей:
   -- Вот он. Он придумал.
   И первое время, удовлетворенный ответом, клеомедянин подходил к указанному человеку, падал перед ним ниц и, не обращая внимания на его крайнюю степень изумления, бормотал восхищенную оду гениальному творцу. Постепенно к его выходкам привыкли все и уже не обращали на Эфия никакого внимания, даже если он приезжал в центр города верхом на дрюне, мылся в фонтане и ложился загорать прямо посреди площади. Его считали кем-то вроде городского дурачка. Мне же было невероятно интересно наблюдать за ним и Хаммоном. В Эфии мне виделся я сам шестилетней давности -- я был так же смешон и нелеп тогда на Эсефе. А вот попытка добиться от Хаммона, кто он и откуда, терпела непременное фиаско. И я понял, что ему запретили об этом говорить. Попытки переиграть его хитростью успехом не увенчались, он лишь грозил мне пальцем. В общем, его от и до научили противостоять таким любопытным, как я.
   Убедившись, что фауна планеты действительно не блещет разнообразием, мы расслабились. Переселенцы свободно гуляли по лесу, бродили вдоль журчащего ручья, извилисто ниспадавшего с пологого холма, сидели на берегу моря и плавали. И все как один задавали недоуменный вопрос: почему это место не обжили раньше. Один Тьерри дал циничный, но близкий к правильному ответ: "Да чтобы не загадили тут все!", а Фредерик Калиостро добавил, что до недавних пор Сон в самом деле носил статус заповедника, и только безвыходное положение заставило правительство временно нарушить принятый в отношении Сна закон Конвенции.
   До поры до времени все шло гладко. Но однажды, когда группы, сформированные майорами Калиостро и Буш-Яновской уже отбыли в Солнечную систему, случилась беда.
   Эфий примчался из леса во все лопатки, взмыленный и перепуганный:
   -- Тегинантьеста! -- вопил он, забыв договоренность общаться знакомыми словами из кванторлингвы. -- Там! Там! Тегинантьеста убил кьелофиар... дрюня! Убил совсем -- мёртво!
   На его крики сбежалось полпоселка медиков, и это еще хорошо, что клеомедянина не понесло в город.
   -- Поехали, покажешь, -- без лишних расспросов приказал Савский, тут же запрыгивая на гравицикл. -- Господа, а вы покуда вызовите нам в сопровождение кого-нибудь из военных...
   Я тут же нажал горячую кнопку своего ретранслятора и услышал мягко картавящий голос Джо: "Да, Кристиан?"
   -- Нужна помощь, пришлешь кого-нибудь для сопровождения в лес? Жду в поселке.
   -- Сейчас будут.
   Чезаре, Марчелло и Витторио появились минут через пять, не больше. На гравицикле Марчелло место пустовало, и я запрыгнул сзади него, пристегивая к поясу аптечку.
   -- Вот это правильно! -- одобрил он, оглядываясь через плечо. -- Аптечка -- самое важное. Ну там... голову пришить на место кому-нибудь...
   -- Куда едем? -- перебил его Чезаре.
   -- На запад, надо догнать господина Савского с Эфием.
   Когда три наших гравицикла уже неслись по узкой лесной тропе, то поднимаясь на холм, то ныряя в низины, Витторио весело прокричал клеомедянину:
   -- Так что, говоришь, в джунглях завелась дрюня-маньяк?
   -- Тегинантьеста! -- тут же отозвался Эфий. -- Там! Мёртво дрюня.
   -- Злой дух вселился в мертвую дрюню, -- похохатывая, "перевел" Марчелло. -- Что-то в этом роде я и предполагал. Хей, Порко! Ты проспорил нам с Чезом по пятисотке!
   Витторио по-итальянски посоветовал Марчелло приложиться к своей пятой точке, и Чез, не оборачиваясь, легонько съездил ему локтем под дых. Выглядел он сурово и всем своим видом глаголил: "Я ведь вас предупреждал, глупцы!"
   Ехать пришлось долго, и мы стали удивляться, как это Эфий пешком успевает уйти так далеко от города, а потом еще и вернуться.
   -- Я не ходал ногой! -- объяснил он, и никто из "эльфов" не понял, что это значит; Савский же обернулся и пристально посмотрел на меня. -- Я леж на поляне и спать...
   -- Тьфу! -- Чезаре затормозил так резко, что их с Витторио занесло, а мы с Марчелло едва не въехали в них сбоку. -- У этого болвана во сне разыгралось его иммагинационе морбоза*, а мы, как последние буффоне**, помчали проверять бред!
   _______________________________
   * Больное воображение (искаж. итал.)
   ** Шуты, дураки (искаж. итал.)
  
   -- Нет! Я видеть!
   Савский развернул гравицикл и подъехал посоветоваться.
   -- Господин Ломброни, я вас понимаю, но несмотря на это -- надо отработать эту версию.
   Чезаре фыркнул, рыкнул что-то непереводимое (отчего Витторио захихикал, а Марчелло воздел очи к небесам и стал похож на одного знакомого монаха, который пел у нас на правом клиросе в Хеала) и снова включил скорость.
   -- Марчелло, догони, пожалуйста, Савского, -- попросил я.
   Что люблю в "Черных эльфах" -- это отсутствие лишних вопросов. Вильнув, мы обогнали Чеза и Витторио, получили несколько пощечин ветками, и через пару секунд Марчелло оказался коленом к колену с Савским, в своем костюме для путешествий, пробковой шляпе и лихо трепещущем за спиной шейном платке похожим на авантюриста-археолога их старых фильмов.
   -- Вы же уже поняли, что это может оказаться в другой части географии? -- спросил я. -- Он забирался туда не в физическом виде...
   -- Я понял, понял, -- отозвался академик. -- Но проедем, пока возможно.
   -- Есть способ проще.
   -- Да?
   -- Да. Вернуться, дождаться, когда он успокоится, и попробовать совершить с ним прогулку. Вы понимаете, о чем я...
   -- Давайте все-таки рискнем, а потом, если ничего не получится, сделаем, как говорите вы.
   Я кивнул, и мы вернулись на прежнее место -- замыкать нашу кавалькаду.
   Вскоре за нами увязался табун дрюнь. Бросив свое занятие -- поедание листвы -- они помчались за гравициклами, радостно курлыкая и роняя из пастей недожеванную зелень. Неслись они, комично маяча из стороны в сторону, как переполошенные куры, и шлепали раздвоенными культями лап по влажной почве. Некоторые поскальзывались, падали, но тут же нагоняли остальных. И все-таки состязание с техникой оказалось им не под силу. Утомившись, животные прекратили преследование.
   И вот тропа кончилась. Мы снова остановились, а Эфий показывал пальцами на заросли, стеной перегородившие нам путь.
   -- Так, баста! Парень, это не дело! Покажи-ка нам это место на карте, и мы отправим туда флайер, да и нон це проблема! -- сказал Чезаре, разворачивая в воздухе голограмму, от которой Эфий отшатнулся, как от прокаженного, и едва не опрокинул гравицикл с Савским в придачу.
   -- Жаль уходить ни с чем... -- вздохнул академик. -- А ведь там и впрямь что-то стоящее внимания!
   -- Дрюня-людоед? -- уточнил Витторио и, пользуясь перерывом, начал торопливо щелкать свои орешки.
   -- Это вряд ли, -- Савский не заметил или не пожелал заметить иронии Малареды. -- По морфологии своей дрюни травоядны.
   -- О-ла, синьор Савский, все это чрезвычайно познавательно, и тем не менее я настаиваю, чтобы парень показал мне точку на карте, а больше тут ничего не нужно говорить!
   Мы с Савским принялись уговаривать клеомедянина в меру своих способностей и даже преуспели, потому что через несколько минут он хоть и не без ужаса, но осмелился посмотреть на повисшую у нас над головой полупрозрачную картину леса.
   -- Смотри, Эфий! -- Савский развел руками. -- Вот этот лес, вот весь он, находится еще и вот здесь...
   -- Как так мог?
   -- Это изобрел он, -- быстро ввернул я, показывая на Савского, и Эфий мгновенно проникся к нему глубочайшим почтением.
   -- Ну так вот, Эфий, -- подмигнув мне, продолжал академик, -- ты просто посмотри на лес и постарайся вспомнить, где именно ты увидел то, что тебя напугало... этих, как их... тенги...тьенси...
   Эфий тяжело вздохнул. Долго и вдумчиво смотрел он на карту, которую Чезаре специально для него то уменьшал, то увеличивал в масштабе, то высвечивал уже проделанный нами путь, а заодно и наше изображение.
   -- Не мешай! -- Марчелло крепко стукнул по рукам Витторио, уставшего от заминки и пожелавшего вмешаться с подсказкой. -- Дай ему сосредоточиться!
   Поразмышляв, Эфий расстроено отступил.
   -- Не нашел... -- разочарованно прокомментировал Савский.
   -- Тысяча чертей! -- отозвался Чезаре. -- Всё, едем в город! Вот идиот клеомедянский!
   И мы вернулись назад несолоно хлебавши. Я сразу пошел в больницу и поднялся к себе.
   -- Доктор Элинор! Хорошо, что я вас встретила! Мне сказали, что вы уехали!
   Это была Альмерта Хоуп, психолог, прибывшая на Сон с последней волной переселенцев. В личном деле указывалось, что ей тридцать лет, но по внешности ей трудно было дать больше двадцати, и по поведению тоже. На всех коллег она смотрела снизу вверх -- не то из-за небольшого роста, не то из-за большой неуверенности. Одним словом, трудно было представить менее подходящую кандидатуру на роль психоаналитика.
   -- Мне нужно с вами посоветоваться. Я знаю, что вы эмпат...
   Я развел руками. Она так это заявила, что мне оставалось лишь пригласить ее в свой кабинет.
   -- Доктор Элинор...
   -- Кристиан.
   -- О'кей, тогда -- Альмерта! -- (Мы пожали друг другу руки.) -- Кристиан, вчера вечером одна из жительниц привела ко мне на консультацию свою дочь. Девочке восемь с половиной лет, нормальный, здоровый и жизнерадостный ребенок. Мы поговорили, и ничего странного я за нею не заметила. Но мать утверждает, что с недавних пор девочку начали мучить кошмары. Она кричит по ночам, просыпается в холодном поту, а предложения побродить за городом в лесу стали вызывать у нее панику. Я посоветовала им дрюнетерапию...
   -- Как?
   -- Дрюнетерапию. Завести дрюню. Эти животные благотворно влияют на психику. Но это не выход. Что-то с ней действительно не в порядке. Девочка не сталкивалась со спекулатами, и родители старались не обсуждать при ней мировые события. Конечно, ей могла попасться на глаза какая-нибудь передача или кто-то из детей...
   Она замялась.
   -- Так что хотите вы? Что я должен сделать?
   -- М-м-может, вы побеседуете с нею? Я не смею настаивать, но ведь вы не просто хирург...
   -- Где они живут?
   Альмерта включила схему города и показала, где мне искать эту семью.
   -- Я предупрежу их о вашем приходе.
   Я сполоснулся под душем, надел все свежее, а потом, воспользовавшись рабочим гравициклом, поехал в город. По дороге я заглянул к Эфию, чтобы прихватить его с собой к Хаммону.
   -- Тут-Анн, спроси у него, сможет ли он спокойно рассказать о том, что там видел?
   Они обменялись несколькими фразами. Говоря с клеомедянином, Хаммон чаще "попадал" артикуляцией в звуки, чем когда общался с носителями кванторлингвы, но бывали и случаи, когда и на языке Эфия речь уже заканчивалась, а губы Тут-Анна продолжали двигаться. Вот как сейчас.
   -- Говорит, что может, -- обернувшись ко мне, подытожил их переговоры Хаммон.
   -- Спроси, что там было?
   -- Он уже сказал. Говорит, что было много дрюнь, а потом на поляну вышли громадные чудовища и растерзали целую стаю.
   -- А как выглядели эти чудовища?
   Вместо ответа Эфий закрыл лицо обеими ладонями и сжался. Я выключил запись. Для представления отчета этого, конечно, мало, но все же не ничего.
   -- Кристи, а что, ваши старшие ошиблись, и тут все-таки живут какие-то опасные твари? -- Хаммон удержал меня, схватив за рукав.
   -- Я не знаю. Просто не ходи в лес в одиночку, да и за Эфием пригляди, а то, похоже, он повадился спать на поляне.
   -- Ну дела!
   Джоконду я застал выходящей из дома. За ней следовал Чезаре. Увидев меня, он потемнел, нахмурился и резко свернул в сторону.
   -- О, Крис! Добрый вечер! -- улыбнулась она. -- Чезаре доложил мне о вашей поездке...
   -- Вот здесь, Джо, я записал кое-что с его слов, -- я подал ей информнакопитель. -- Передай это господину Калиостро, он...
   -- Синьор Калиостро отправился вслед за сыном в Солнечную систему...
   -- А... Ну ладно. Джо, я съезжу сейчас по одному поручению, а потом мы с тобой попробуем добраться до увиденного Эфием нашим проверенным способом. Не возражаешь?
   -- Это было бы белиссимо. Чез, а Чез...О, и где же он?
   Я нарочно не сказал, куда повернул увидевший меня Ломброни. Из принципа. Мне хотелось, чтобы Джоконда посмотрела запись без едких комментариев своего мрачного помощника.
   Район, где проживала та семья, располагался в красивой местности. Дома здесь строились сообразно ландшафту, удачно вписываясь в ланшафт. Здания располагались друг за другом ярусами, на возвышенности, и дорога к ним кружила серпантином. Отсюда открывался головокружительно чудесный вид на далекую бухту моря в полуобъятиях зеленеющих гор.
   Девочку звали Барбарой. К моему приезду она уже вернулась из школы и ужинала со своими родителями. Запуганной и нервной Барбара не выглядела. Увидев одежду медика, хозяева встретили меня радушно и предложили присоединиться к столу, но я вежливо отказался.
   Это была обычная квартира на третьем этаже многоэтажной постройки. Ее обитатели были оптимистами: в надежде на очень скорое возвращение они не стали утруждать себя обстановкой, снабдив помещение лишь самым необходимым и функциональным, и только комната дочери, которая хорошо просматривалась в открытую дверь из общей столовой, выглядела уютной. Там на полу валялись игрушки, в углу висело голографическое изображение бегущей дрюни, а на верхней части кровати-трансформера сидела большая игрушечная собака.
   -- Могу я подождать Барбару в ее комнате?
   -- Да, конечно. Она сейчас придет.
   Я прошел на детскую половину и увидел, что ошибся: на голограмме была не дрюня, а уменьшенная во много раз стереокопия одной из разновидностей древних ящеров -- динозавров. Я плохо разбираюсь в палеонтологии, но моих дилетантских познаний хватило на то, чтобы усвоить одну закономерность: почти все передвигавшиеся на задних лапах динозавры были хищниками, а четвероногие -- вегетарианцами. Судя по частоколу острых зубов, динозавр на голограмме являлся плотоядным.
   -- Теперь у меня есть Джуль! -- возникая на пороге, объявила Барбара, русоволосая синеглазая пышка с ярким румянцем во всю щеку.
   -- Джуль, значит...
   -- Ах-ха! Собака! -- она указала на второй этаж своей кровати. -- Как у наших соседей из Нью-Йорка. Только у них Джуль электронный, а у меня -- игрушечный. Он сторожит мой сон! Это папа сказал.
   -- А от кого он сторожит твой сон? -- я снял игрушку и подал ей.
   -- Ни от кого! -- лукаво прищурилась девочка.
   -- Ну не притворяйся. Я ведь поговорил с твоим доктором, и она...
   Барбара беззаботно отмахнулась:
   -- А! Эта доктор Хоуп! Она сама боится всего на свете!
   Девочка была не так проста. И ведь с нею не поспоришь: мои ощущения подсказывали то же самое. Из Альмерты Хоуп такой же психолог, как из меня шеф-повар.
   -- Ну хорошо, Барбара, а кого, на твой взгляд, боюсь я?
   -- Ты? Ну, не знаю... -- она внимательно поглядела мне в глаза. -- Может, самого себя?
   -- Ты почти угадала, -- (Барбара прикрыла рот ладошкой и захихикала.) -- Но давай для пользы дела будем считать, что я не боюсь даже самого себя? Твоя мама сказала, что тебе снятся страшные сны. Ты знаешь правило?
   -- Какое правило?
   -- Если рассказать кому-то свой страшный сон, он перестанет сниться.
   -- Ладно... сейчас вспомню... -- она зажмурилась и смешно наморщила лицо, а я незаметно включил запись. -- Мне снятся динозавры. Только они не такие, -- (кивок в сторону голограммы), -- а большие. Каждый из них может заглянуть в это окно, стоя на земле.
   -- И во сне они заглядывают сюда?
   Она опустила глаза и тихо ответила:
   -- Да.
   -- И ты убегаешь?
   -- Убегаю из комнаты, но они лезут в окна, я выскакиваю за дверь, но она никак не закрывается. Я пытаюсь бежать по лестнице, чтобы позвать миссис и мистера Лестеров с шестого этажа, а ноги меня не слушаются. И динозавры сотрясают весь дом, топают, как слоны...
   -- Ты много знаешь о динозаврах?
   -- Я всё знаю о динозаврах! -- гордо ответила Барбара и торжественно отодвинула стенную панель.
   Моему взору открылись полки с многочисленными дисками о динозаврах, заставленные рисунками с динозаврами, книгами про динозавров и динозаврами-игрушками. Там не хватало одного: костей динозавров.
   -- А почему они так интересуют тебя?
   Барбара задумалась. Когда я уже почти перестал ждать ответа, она заговорила:
   -- Когда я была совсем... ну-у, совсем маленькой, понимаете?.. я всегда летом на закате видела одну картинку...
   -- Именно летом на закате?
   -- Очень жарким летом на закате.
   Я тоже вспомнил о своих детских фантазиях, которые были связаны со временем суток, с погодой, с тем, наконец, как пах воздух. И, признаться, это были захватывающие ощущения.
   -- Я видела закат над густым лесом, в точности, как этот. Там было так жарко, что хотелось лечь в тень и уснуть. И еще я видела, как вдали из зарослей поднимается голова на длинной шее. А потом тетя подарила мне вон ту книгу.
   -- А как ты относишься к дрюням?
   -- Они смешные, -- Барбара скорчила презабавную рожицу.
   -- Ты их не боишься?
   Она заливисто расхохоталась, а потом толкнула меня пальцев в лоб:
   -- Это же дрю-ю-ю-юни, ты что, дурной?
   -- А разве они не похожи на динозавров? Маленькие динозавры, как ты знаешь, тоже существовали...
   -- Эти ощипанные страусы похожи на ощипанных страусов! -- без тени сомнения авторитетно резюмировала Барбара. -- А динозавры -- это ящеры. Рептилии, понимаешь? Как аллигаторы. Они все были хладнокровные, а дрюни -- теплокровные!
   -- Ты действительно много о них знаешь! -- не скрывая уважения, заметил я. -- И с каких пор тебе стали сниться эти страшные сны?
   -- Не помню. Сколько-то времени назад. Не знаю.
   -- И ты стала бояться динозавров, верно?
   -- Вот пристал! Да не боюсь я их! Они все вымерли давным-давно, даже тебя еще не было на свете!
   -- Тогда как ты думаешь, отчего именно динозавры преследовали тебя во сне?
   Барбара подумала и очень резонно ответила:
   -- Считаешь, если бы я так же хорошо разбиралась в муравьях, меня не стали бы преследовать муравьи?
   После разговора с девочкой я выписал ей легких успокоительных и отдал рецепт ее родителям.
   -- У нее что-то серьезное, мистер Элинор? -- с опаской спросила мать. -- Это... какие-то отклонения?
   -- Ну почему сразу отклонения? Такой железной логике, как у нее, смогут позавидовать академики. Я воздержусь от выводов, но если вас интересует лично мое мнение, то думаю, что все дело в переезде. Ей было очень тяжело покидать Землю и привыкать здесь. Постепенно она освоится, а мы просто слегка ей поможем. Пусть принимает вот эти травяные настойки, а серьезных препаратов ей не нужно. И... отвлеките вы ее от этих динозавров!
   Сговорились они, что ли? Эфию мерещатся какие-то непонятные монстры в лесу, к Барбаре во сне динозавры лезут через окно. Ну почему бы ей не интересоваться мотыльками или колибри?
   Я снова заехал к Джоконде, но "синт" Нинель доложила, что хозяйка сейчас в Управлении.
   Здешнее ВПРУ было построено на скорую руку исключительно для временного пользования. На равнине соорудили коробку в десять этажей, окружив ею внутренний двор, где под куполом ОЭЗ теснилась резервная спецтехника.
   Когда я вошел в кабинет Джо, там была и Фанни. Склонившись над столом и почти соприкасаясь головами, они что-то разглядывали и переговаривались.
   -- В общем, все плохо, -- подытожила Фаина и оглянулась на меня. -- Привет, Крис! Ну и задачку подкинул нам твой Эфий!
   -- Вот о нем я и зашел сказать. Не хочешь ли поучаствовать в эксперименте?
  
* * *
  
   Не так давно я понял, что прежде перемещался только по самому первому слою, по "поверхности" того непонятного и неизученного мира, куда можно попасть вне тела. Поводом для такого заключения послужил один случай.
   Мы уже с месяц жили на этой планете, когда однажды ночью, перед сном, я помимо своей воли был выкинут в "третье состояние", но соскользнул куда-то глубже, где всё было не так, как я привык. Все было серым и безвкусным, и даже нельзя описать словами то, как было там. Но это все ерунда в сравнении с тем, что стало происходить со мной. Даже и вспоминать не хочу о тех мучениях, которым подвергся в те минуты, похожие на века. Вынырнув из "пыточной" и отдышавшись, я зарекся любопытствовать впредь и навсегда. А на другой день после этого события меня ждал еще один неприятный сюрприз: поведение женщин в отношении меня изменилось до неузнаваемости, и это не только не льстило, но и раздражало. Я держался подальше от самых навязчивых, пока все не прошло, а случилось это лишь к вечеру.
   Под навигацией Джоконды, которая следила за нашими передвижениями там, мы с Эфием отправились искать участок, где он видел своих "тегинантьеста". Фанни тоже присутствовала, но просто как наблюдатель.
   Чем дальше, тем быстрее мы передвигались по тропе. Вот тот же поворот между двумя пнями, вот переломанные нами при вираже ветки, а вот здесь мы стояли, разглядывая карту Чеза. Но Эфий и не думал останавливаться. Похоже было, что он не слишком отличал это состояние от физического, и вскоре мне наскучил такой темп, тогда как я точно знал, что можно передвигаться во много раз быстрее, стоит лишь пожелать. Я оторвался от земли. Увидев меня, клеомедянин замер в ужасе, а Джоконда, которую слышали мы оба, засмеялась.
   "Крис, он не понимает. Позови его!"
   "Неужели я могу так же?!"
   "Как видишь, понимает! Да, Нашептанный, ты тоже так можешь, и это гораздо быстрее!"
   Эфий попробовал повторить мои пируэты, и у него получилось. Вскоре мы наперегонки неслись над лесом, и я иногда напоминал ему, чтобы он, увлекшись, не сбился с пути. Клеомедянин ликовал.
   Однако всю его радостность сняло как рукой, когда мы подлетели к тому роковому месту.
   Это была поляна посреди джунглей. Вокруг нее топорщились гигантские хвощи, и некоторые из них были переломаны, будто сквозь них ломилось нечто большое и очень тупое. Но сильное.
   Хорошо сосредоточившись, я заставил себя увидеть тень, некогда отброшенную этим безмозглым големом. Едва уловимая тень своими очертаниями напоминала существ, которых я видел на стеллажах у Барбары.
   Эфий указал куда-то вниз, под ноги, и мы опустились на землю. Тусклого свечения, исходящего от ночного неба, где во всей своей красе распростерлась спираль галактики Млечный Путь, оказалось достаточно, чтобы разглядеть вмятины от огромных трехпалых лап.
   Клеомедянин закачался из стороны в сторону, потом я услышал, что он тихо ноет что-то себе под нос, и вдруг сквозь воздух начало проступать изображение, напоминающее голограмму. Эфий закрыл лицо и застонал. Призраки проходили сквозь него. Это были пасущиеся дрюни, а лес пока еще оставался целым. Потом послышался хруст веток. Дрюни подняли головы. Из зарослей, ломая хвощи и кустарник, выломились три гигантских ящера с кинжалоподобными зубами.
   "Tyrannosaurus rex!" -- прозвучал в голове озадаченный голос Джоконды.
   "Чудовища!" -- простонал ей в ответ Эфий.
   Немного удивившись, дрюни быстро опомнились и, радостно взвизгнув, кинулись за лаской... навстречу своей смерти.
   Что было потом, рассказывать излишне. Эфий даже не смог удержать эту картинку, его сознание отказывалось вспоминать подробности. Он упал наземь и расплакался, как сделал бы это в физическом теле.
   "Они сожрут нас!" -- причитал он.
   "Возвращайтесь! -- тяжело вздохнув, прошелестела Джоконда. -- Возвращайтесь! Всё ясно: мы с дрюнями здесь не одни"...
  
* * *
  
   -- Это называется -- из огня да в полымя, -- сказал Михаил Савский. -- Но ведь было несколько серьезных экспедиций, флору и фауну тщательно проверили, здесь жили одни дрюни! Вот надо же, "слона-то я и не приметил!"
   -- Кого? -- переспросил Чезаре.
   -- Это из литературы Наследия, не обращайте внимания, вам не нужно.
   Чез презрительно фыркнул. Эфий сидел, забившись в кресло и поджав колени под самый подбородок. Кажется, с Чезаре они сейчас олицетворяли полярные настроения: клеомедянин чувствовал себя жертвой, а "эльф" готов был порвать кого-нибудь в клочки.
   -- Пока я отдам распоряжение, чтобы все забыли о загородных прогулках и держались ближе к черте города, -- произнесла Джоконда, все еще обессиленная после нашего эксперимента. -- Военные будут патрулировать прилежащие окрестности.
   Мы с Фанни слушали их молча. Лишь после совещания я рассказал ей о той девочке, Барбаре.
   --В ней нет ни следа пси-способностей. Откуда она могла предвидеть появление этих ящеров, мне непонятно...
   Фанни сложила руки на груди:
   -- Н-да... Человеческая психика всегда останется загадкой...
  
* * *
  
   Три с половиной недели прошли спокойно. Никаких появлений динозавров в округе, никаких кровавых пиршеств или отпечатков лап на почве. Дрюни чувствовали себя вполне привольно, правда, расстраивались, когда их отлавливали в черте города и вывозили обратно в лес, чтобы они не мешали движению транспорта и не докучали жителям. Исключения делали только для одомашненных дрюнь.
   Маленький Луис совершенно поправился. Он уже легко отличал "своих" и "чужих", сильно подрос, хорошо ползал и, держась руками за что-нибудь, резво вставал на ноги. Джоконда замечала за ним одну только странность: Луис часто плакал во сне. Узнав историю его появления у нас, Альмерта Хоуп тут же воскликнула: "Ну а что же вы хотите?! После таких несчастий он и не может быть другим!"
   Доходили до нас и вести их тех районов Содружества, где шли отчаянные бои. После первых же поражений многочисленные, но дурно организованные спекулаты окончательно утратили боевой дух. Наша разведка докладывала, что среди них уже поползли разговоры о поражении. В неблагополучные подразделения тут же мчался их главнокомандующий Мор и пламенными речами возвращал своих солдат в строй. Ради воспитания в них здоровой агрессии он поощрял всевозможные развлечения. Так, например, если спекулатам удавалось захватить кого-то из коренных -- неважно, был он бойцом сопротивления или обывателем, женщиной или мужчиной -- пленного отправляли в некие резервации, откуда живым не выходил никто. Эти меры действовали: испробовав крови и вкус чужих страданий, захватчики озлоблялись, оживлялись и воевали успешнее. Бродили слухи, что двойник Лоры Лаунгвальд, бывшей руководительницы московского ВПРУ, заполучив в свое распоряжение саму Лору Лаунгвальд, давно разжалованную и до последнего времени пребывавшую в Карцере за свои преступления, так отвел на ней душу, замучив до смерти, что стал писать просьбы главнокомандующему, упрашивая назначить его еще в какой-нибудь параллельный мир, чтобы найти других двойников. Такие слухи постепенно обрастали нелепыми подробностями и становились байками и анекдотами.
   Спекулаты же черного юмора не понимали. Какие анекдоты могут быть на войне? Что за насмешки над врагом, который не собирается шутить? Что за детские выходки -- скай-трансляции с огромными карикатурами на спекулатов в небе над оккупированной Землей? И почему живые еще пленники, видя эти карикатуры, начинали бурно радоваться и аплодировать, даже если двойники набрасывались на них с побоями, а то и уничтожали на месте? Нет, не понять этого спекулатам...
   Но вернусь к событиям на Сне, откуда я усиленно отпрашивался, потому что хотел быть более полезным там, где страдают от ран и гибнут наши люди. Меня убеждали, что я, да и любой медик, прилетевший сюда, на вес золота и ни о каком переназначении не может быть и речи. Мне по очереди отказали Джоконда, Дик, его отец и Эвелина Смелова. Их не волновало, что как хирург я на Сне практически не нужен и что заниматься мне приходится чем угодно, только не своей прямой специальностью.
   -- А ты как думал, интерн? -- посмеивался Шелл. -- Мы все здесь уже давно фельдшеры, а не узкоспециальные врачи. Так что прими это и уймись!
   -- Я принесу больше пользы в сопротивленческих рядах...
   -- Какое похвальное рвение! Не суетись, интерн, не суетись. Помереть всегда успеешь... еще раз... а то и не раз. Не хочу ничего слышать!
   И то, что стряслось через несколько дней у нас на Сне, убедило меня, что я больше нужен здесь, как и любой здоровый взрослый житель, умеющий держать в руках оружие, либо обороняться без него.
   После четырех недель относительного спокойствия вновь качнулся невидимый маятник. Снова кто-то истреблял несчастных дрюнь, и теперь они стали пугливее. Увидев людей, они уже не бросались навстречу, как прежде, а настороженно изучали, пытаясь угадать намерения чужаков.
   На этот раз кровавые следы обнаружились уже в двадцати километрах от города. При всем при том теперь угроза надвинулась и со стороны моря: растерзанных, но не съеденных дрюнь стали находить в песке на берегу. И опять -- никаких гигантских следов возле трупов, никаких отметин гигантских клыков на теле жертв.
   -- Не понимаю, может, это наш прилет стимулирует здесь начало эволюции? -- предположила Фанни во время одного из выездов к месту происшествия. -- Может, черт возьми, тут сейчас бешеными темпами повторяется то, что у нас тянулось на протяжении сотен миллионов лет? Сначала появились эти зубастые образины, потом их вытеснили твари поменьше... А ведь так, глядишь, и до хомо эректуса недалеко! И там уже точно конец дрюням: хомы эректусы, -- она значительно поглядела на Чезаре, вызвав хохот его напарников, -- ужасно не любят конкуренции. Вид хомов эректусов будто создан для того, чтобы вытеснить к собачьим чертям все остальные виды. Как? Лихая теория?
   -- Лихая, лихая, -- согласилась Джо, поднимаясь с колен и вытирая испачканные перчатки пучком травы. -- Но только теория. У homo erectus нет ядовитых зубов, и он не отравляет добычу. Смотри, -- она указала на шею мертвой дрюни, перемазанную слизью, сочившейся из четырех узких ранок. Тело животного уцелело, только приняло лиловый оттенок и вспухло от яда. -- Это похоже на укус ядовитой рептилии или пресмыкающегося. К примеру, змеи. Многие змеи кусают крупную жертву не чтобы сразу убить ее, а чтобы парализовать нервную систему. А после многочисленные ферменты, которые содержатся в яде, разрушают белки и свертывают кровь в ее организме. Это чтобы змее потом было проще усвоить пищу. Она ведь не может приготовить ее на огне...
   -- Вы еще арахнидов забыли упомянуть, госпожа Бароччи! -- напомнил Савский.
   Джоконда поднесла три пальца к ранкам на шее и, замерив расстояние от отверстия до отверстия, подняла руку, демонстрируя размах:
   -- Да, синьоры, не завидую я нам, если теперь по окрестностям нашего города носятся арахниды со жвалами вот такого размера!
   -- Я не завидую нам и в том случае, если по окрестностям ползают змеи с пастями такого размера, -- покачал головой академик. -- Господа "эльфы", давайте запакуем труп и отвезем его в лабораторию к господину Шеллу. Может быть, он даст нам окончательный ответ?
   В городе ввели комендантский час. Были известны случаи исчезновения людей, нарушавших запреты и покидавших населенные места без сопровождения военных. Теперь город постоянно патрулировали с воздуха и по земле, спутники вели беспрерывное наблюдение за нашим квадратом, а несколько субмарин караулили подходы к бухте со стороны открытого моря. И до поры до времени царило затишье.
   Тьерри препарировал мертвую дрюню, Вертинская исследовала яд, но они так и не пришли к однозначному выводу, что именно убило бедное животное.
   -- Я бы вообще не сказала, что это яд. Это яд только по проявлениям, а по содержанию -- тот же самый воздух, ничуть не ядовитее.
   Но вот спустя несколько дней Джоконда получила записи со спутника. Она срочно вызвала к себе Шелла и Савского. Закрывшись в ее кабинете, они втроем изучали материал.
   -- Джоконда связывается с нашим руководством... -- бесцветным и пустым голосом на одной ноте промямлил Тьерри, глядя мимо собравшихся в конференц-зале коллег. -- Будет ходатайствовать о том, чтобы нам позволили перебазироваться на какую-нибудь другую планету...
   Сквознячком пронесся встревоженный шепот. Эксперт негромко стукнул кулаком по столу:
   -- Тише! Я не могу разглашать то, что видел. Хоть у меня и нет от вас тайн, но это не моя тайна. И вы все сейчас тоже поклянетесь держать при себе даже то, что услышали только что от меня. Паника в миллионном городе нам не нужна.
   -- А возможно перебраться к другим эмигрантам? -- спросила Альмерта и тут же сильно покраснела под обратившимися на нее взглядами.
   -- Это решать не нам, -- отрезал Шелл. -- Наше дело маленькое. Но Великим Конструктором заклинаю: не вздумайте покидать дома вечером и ночью! Не забывайте повсюду носить с собой табельное оружие. А то вчера, к примеру, вы, Альмерта, разгуливали по больничному поселку с пустыми руками. Неужели госпожа Бароччи старалась зря, когда требовала для всех нас эти чертовы плазменники?
   -- Между прочим, Тьер, -- вмешалась Вертинская, -- своими недомолвками ты вселяешь только больший страх. А страх -- это парадный вход для всех недугов. Распахнутые перед болезнями врата!
   Что-то ёкнуло во мне при этих Лизиных словах, но я не понял, какая именно фраза подвела меня к порогу озарения. Мысли мои забурлили, и я пропустил половину их спора. Да и нечего было пропускать: судя по разгневанному лику Вертинской, Тьер не только не пошел на попятную, но и сделал попытку поставить ее на место. Ее! Ту, которая могла запросто обозвать его глупцом, высказать все, что думает о нем, -- и притом остаться самой верной и бессменной его ассистенткой!
   Вечером я по уже устоявшейся привычке приехал в город пообщаться с Луисом. Джоконды, к счастью, дома не оказалось. К счастью -- потому что в ином случае нам пришлось бы прятать друг от друга глаза из-за всей этой опостылевшей секретности.
   Мы с няней-"синтом" вывели мальчика погулять пока светло, и я, забыв обо всех на свете страстях и кошмарах, наблюдал за его возней в палисаднике. С Луисом не нужно было никакой дрюнетерапии: все дурное мгновенно отпрыгивало на задний план, стоило ему просто засмеяться или побубнить на своем "языке".
   Когда на темнеющем небе проступили первые звезды, я отправил Нинель и Луиса домой. Нужно было добраться назад до наступления комендантского часа, да к тому же я не хотел пересечься с Джокондой.
   Смеркалось очень быстро. Какие-то четверть часа -- и вот в темно-лиловом небе уже переливается чуть сплющенная спираль такого близкого Млечного Пути, а правее выползает из-за горизонта кучный рой Большого Магелланова Облака. Мы были так далеки от наших родных мест, что сложно и вообразить. А когда-то мне казалось, что Земля относительно Фауста находится где-то на краю Вселенной, на самых ее задворках, и весь остальной мир вращается вокруг планеты монастырей!
   Я выехал за пределы города и уже приближался к поселку, когда необычный для этих мест звук заставил меня остановиться и прислушаться. Когда-то давно, проживая жизнь Кристиана Харриса, я слышал такие звуки едва ли не каждый день. Это были автоматные очереди, приглушенные расстоянием, но достаточно четкие, чтобы я их распознал. Кажется, я мог бы определить даже систему автомата, из которого только что стреляли, если бы само присутствие такого древнего оружия здесь не было нонсенсом.
   А если это эксперименты спекулатов, прознавших о нас? Да, страх -- это парадный вход для всех недугов...
   И только я зацепился за Лизину фразу, как увидел на площади перед больницей одиноко стоявшего человека. Млечный Путь освещал его ярче полной земной Луны, и я сразу узнал фигуру прохожего. Подкатившая радость встречи загасила последний сполох здравого смысла в моей голове. Я спрыгнул с гравицикла и кинулся к нему:
   -- Квай! Какими судьбами, друг?!
   Он только перестал покачиваться, напрягся, но не повернул головы.
   -- Ты что, ранен, Квай?
   Я схватил его за плечо и дернул, разворачивая к себе. Квай медленно обернулся, а потом ощерил рот в страшной улыбке. На меня смотрели белесые глаза мертвой рыбы.
   -- А-а-а-р-р! -- проурчал тот, кого я принял за Квая или кто был когда-то Кваем, и кособоко двинулся ко мне.
   И тут же отовсюду на площадь высыпали фаустянские монахи -- не менее кособокие, с такими же бессмысленными глазами и раз навсегда заданными движениями. От всех несло мертвечиной.
   Тогда Квай напал на меня...
  
* * *
  
   Михаил Савский вытащил линзу и потер усталые глаза. Хотелось прогуляться у моря, но какое там: через семь минут в городе начнется комендантский час... Придется лечь и заставить себя уснуть. Да, иногда и сон в тягость, если насильно!
   Едва он вытянулся на кровати в позе мумии фараона, через распахнутое окно в комнату влетел резкий шум. Академик вскочил и по пояс высунулся на улицу, улегшись на подоконник. Шум доносился с прибольничной площади.
   Схватив плазменник, Савский со всех ног помчался вниз, на бегу вызывая Джоконду и коменданта города. Из квартир выскакивали соседи-врачи и в испуге спрашивали, что происходит. Увидев несущегося сломя голову Савского, они присоединялись к нему и бежали следом.
   Со стороны города к площади тем временем подлетал военный флайер. Когда луч его прожектора упал в самую гущу драки, Савский с коллегами увидели крупного светлошерстого волка, который в припадке дикой ярости сражался со странными, похожими на зомби и такими же зловонными, людьми. Они колотили его палками, крючьями, кто-то из них размахивал нунчаками, но зверь вертелся бешеным веретеном и почти не пропускал ударов.
   -- Сейчас! -- прицеливаясь в волка, прохрипел пересохшим горлом охранник больничного поселка. -- Черт! Что это с оптикой? -- он в недоумении уставился на прицел, а Савский оттолкнул ствол вниз:
   -- Не вздумайте! -- и бросился в свару. -- Уходи! -- закричал он израненному волку, перехватывая на себя его врагов.
   Невольные зрители этой схватки изумились уровню подготовки, с которым Савский выносил странных нападавших. Не всякий управленец мог бы похвастаться таким, не говоря уже о простых смертных-гражданских. И лишь окончательно оттеснив зомби от зверя, который при первой же возможности юркнул в темноту между домами, прячась от слепящего прожектора, Савский стал стрелять. И всем, кто видел сейчас зверя посредством техники, мерещилось, будто она, техника, вышла из строя. Потому что никакого волка оптика не показывала.
   -- Всё, сметайте их! -- закричал наконец Савский и побежал назад.
   Едва на флайере открыли огонь по бесчисленной толпе мертвецов, за домами застрочили автоматные очереди.
   -- Сборище умалишенных... -- пробормотал Палладас, а затем, пригибаясь, ринулся к Савскому, чтобы отвести в сторону. -- Ну-ка, коллеги, все быстро по домам! Эй, сдурели? Да объявите же кто-нибудь этим олухам, что им тут делать нечего!
   Словно услышав его, кто-то завопил по общей связи на весь поселок, пересыпая слова щедрой бранью:
   -- Гражданским ... в дома, так вас в ... на ...
   -- Алан, там Крис! -- вырываясь, объявил Савский.
   -- Где?!
   Тот указал пальцем в темноту, и в тот же миг из-за дома, едва волоча ноги и шатаясь, весь окровавленный выскочил Элинор. Фаустянин на ходу подхватил с земли выбитый у него в самом начале схватки плазменник и, полностью игнорируя вопли матерящихся военных, стал палить в сторону автоматчиков.
   -- Да, мать твою, уйди ты оттуда! -- в два голоса надрывались Палладас и неизвестный вэошник с флайера над ними.
   -- Пусти, Алан! --Савский дернул плечом, сбросил с себя биохимика, в два прыжка настиг вошедшего в раж Элинора и силком утащил его с площади.
   -- Что ты творишь, бешеный?! -- набросились на Кристиана Алан и Тьерри.
   Но тот смотрел на них мутноватыми, ничего не соображающими глазами и какой-то рваной тряпкой зажимал рану на бедре.
   -- Тебя там что, покусали?
   -- Это еще кто кого! -- вместо Элинора ответил Савский.
   -- Вы -- монах? -- одурманенным голосом спросил его Кристиан, не воспринимая нападок эксперта и биохимика.
   -- Пойдем, Крис! Пойдем! Тут уже без тебя разберутся, будь уверен! -- сдержанно улыбался академик, волоча его под руку.
   -- Вы-ы-ы... монах! -- протянул Элинор со смехом. -- Только монах Фауста может знать движения Гнева Дракона! Как я сразу не понял, что вы -- монах?
   -- А ты -- псих! -- рявкнул Тьерри, открывая перед ними двери больницы.
   -- Доктор Вилкинсон не возражал! -- Элинор выглядел пьяным и смеялся невпопад. -- Постойте!
   -- Что ещё?!
   -- Голова... хи-хи! Кружится...
   -- После такой-то кровопотери -- еще бы!
   Кристиан еще раз хохотнул и клюнул носом в плечо Савского.
   -- Ну, каталку, что ли! -- придерживая раненого, невозмутимо сказал тот.
   -- Лизбет, готовь реанимацию. "Кто-кто"! Жан Кокто! Этот сукин сын чуть снова себя не угробил! Ох и устрою же я ему когда-нибудь, есть предел и моему терпению! Лизбет, возможно, понадобится плазмопротектор... О'кей, о'кей! Бегом!
   Савский аккуратно опустил на каталку бесчувственного Элинора и, глядя вслед врачам, тихо проговорил:
   -- Да, только фаустянский монах знает Гнев Дракона... И только Иерарху доступна Защита Покровителя!
  
* * *
  
   У меня все еще плохо получалось связывать одну мысль с другой, и я начал заставлять себя выковыривать воспоминания из разных уголков сознания.
   Итак. Я увидел Квая Шуха и обрадовался. Было? Было! Потом... О, Создатель, зачем я это вспомнил?! Потом Квай Шух обернулся, и выяснилось, что он мертвый, мертвее не бывает. Было? Да было, было... А затем на меня набросилась фаустянская нежить, когда-то бывшая монахами. Может быть, окажись они живыми, я бы уже не смог теперь ничего больше рассказывать, а так они двигались как неповоротливые американские тараканы. Что, впрочем, не помешало им выбить у меня из рук плазменник. И тогда я во второй раз в жизни испытал поразительное чувство, будто во мне взъярился дикий зверь. Пропали все иные стремления, кроме одного: во что бы то ни стало порвать врага.
   Больше яне помню ничего из того периода. Только позже, очнувшись в темном проулке между домами, весь мокрый от крови, но ведомый прежним зовом незавершенной миссии, я встал и помчался на шум. Меня заносило и швыряло от стены в стене, в груди будто взорвалась бомба, голова звенела, но было ли все это мне преградой?
   Потом на меня орали (кто-то), я отвечал (что-то), шел (куда-то) и задавал вопросы господину Савскому (зачем-то).
   И всё.
   А теперь попробуем ответить на вопросы в скобках, и тогда, быть может, я определю, где сейчас нахожусь. Однако борьба с собой привела к обратному результату: я не смог поднять веки, ужасно устал и уснул.
   Солнце разбудило меня в палате хирургического отделения. Вот это да! И что же все это означает?
   Рядом со мной подмигивала сенсорами реанимационная установка, а сам я распростерся на кровати для тяжелых больных. Голова была ясной, а тело -- легким, просто вставай да иди. Но у меня не получилось даже двинуть пальцем. Не иначе как Тьерри вкатил мне ночью плазмопротектор? Именно этот препарат первые несколько часов после введения создает эффект парализации. ("Ну, теперь-то хоть не гоняться за этимбешеным по всей палате!") Это еще откуда? Я определенно что-то пропустил...
   Но все это уже неважно, потому что с тех пор я точно знал, что происходит на сне, что случилось на Фаусте и кто такой академик Савский.
   -- Ау! -- осторожно сказал я, не без оснований ожидая, что мне прилетит чем-нибудь сверху в подарок от Тьера, которого, судя по всему, я вчера довел до белого каления.
   Молчание.
   -- Ау! -- повторил я погромче и, не дождавшись никого, крикнул сколь мог сильно: -- Есть тут кто-нибудь?!
   -- А-а-а! -- послышался радостный голос Вертинской, а потом в поле зрения возникла и она сама. -- Наконец-то проснулся наш герой-любовник!
   -- Кто-о-о? -- опешил я.
   Лиза хохотнула:
   -- Пока тебя вчера, так сказать, реанимировали, ты лез целоваться ко всем без исключения ассистенткам, потом ко мне, потом...
   -- Го-о-о-осподи Всевышний!
   -- Ага, а потом взглянуть на тебя пришла госпожа Бароччи, и...
   -- Не продолжай!
   -- И ты...
   -- Не надо!
   -- Ладно. Говоря короче, в целях твоей же безопасности Тьер распорядился закачать в тебя плазмопротектор. Все равно потеря крови у тебя была нешуточная. Спасибо хоть артерия уцелела!
   -- Ты мне скажи, там всех этих призраков успели положить?
   -- Призраков? Ты имеешь в виду упырюк и непонятных типов с автоматами?
   -- Угу.
   -- Их всех с флайера покрошили. Даже десяти минут не прошло. Некоторые теперь на вскрытии у Тьерри, но большинство отправили в морг.
   -- Позови Джоконду.
   -- Да ладно, она на тебя не сердится! -- засмеялась Вертинская. -- Ну, побуянил, с кем не бывает! Тьер, были времена, как напьется, так начинает песни на всю Лабораторию горланить. Да не всякие, а из серии "Недолго мучилась старушка"... Ты хотя бы по уважительной причине чудил...
   -- Мне поговорить с Джокондой нужно. Я знаю, что происходит на этой планете, кто все эти существа и почему нам теперь не нужно отсюда эвакуироваться.
   На лице Лизы отразилось недоверие. Потом она подняла бровь, продолжая сверлить меня испытующим взглядом.
   -- Давай же, давай, Лиз! Пока действует плазмопротектор. Сама же знаешь, что будет, когда оттаю.
   -- Ну да, на стенку полезешь, -- очень оптимистично заверила она. -- Ладно, убедил.
   Она включила ретранслятор и коротко, без лишних объяснений, попросила Джоконду приехать в больницу.
   -- Надеюсь, в долгу-то хоть не останешься, герой-любовник? Мне потом расскажешь? А то я страх как не люблю всяких недомолвок, ты так и знай!
   -- Это нужно будет рассказать всем, иначе мы тут долго не протянем.
   Удовлетворенная ответом, Лиза ушла.
   Появление Джоконды я угадал по запаху духов. Странно, что прежде я никогда не обращал на них особенного внимания.
   Ни единой черточкой, взглядом или словом не выдала она того, что помнит мои ночные безобразия. И все-таки я попробовал извиниться перед нею за непристойное поведение.
   -- Чепуха, забудьте, -- холодно отрезала Джо, хотя мы уже со времени прилета на Сон перешли на "ты". -- Говоря откровенно, если бы не вы, вчера могло бы погибнуть много народа...
   -- Джо, я знаю, что творится на этой планете.
   -- Лиза уже передала мне эту новость. Надеюсь, она окажется более или менее убедительной. Начинай...те.
   Я засмеялся. Лицо Джоконды выразило недоумение.
   -- Джо, а признайся, что тебя больше разозлило -- что я приставал к ассистенткам Вертинской и Шелла, или что я приставал к тебе?
   Она вспыхнула, готовая влепить мне пощечину, но сдержалась, остановленная моим жалким видом. Закусив губу, переварила ярость и вдруг... улыбнулась:
   -- Что ты приставал ко мне... что ты посмел приставать ко мне после того, как приставал к ассистенткам! Но тебя прощает то, что ты это делал в горячке и раскаиваешься.
   -- Я?! А, ну да, раскаиваюсь, конечно! Не нужно смотреть на меня так подозрительно, я действительно раскаиваюсь... наверное... Всё, договорились, в следующий раз я пристану к тебе до ассистенток!
   На этот раз мы засмеялись уже дуэтом, и я понял, что окончательно прощен.
   -- В общем-то, в разгадке всего происходящего "виновата" Вертинская. Это она сказала: "Страх -- это парадный вход для всех недугов". Джо, на этой планете нет никакой каверзы. Не везде во вселенной эволюция движется по одной и той же схеме, где один пожирает другого, как у нас. Может, мы вообще экспериментальная ошибка, которую за давностью лет просто пожалели уничтожать, решив, что мы с успехом можем это сделать и сами. Помнишь, как удивлялся Тьер, когда вскрыл отравленную дрюню?
   -- Яд был странный?
   -- Да, яда не было. Но я не о яде, а о строении самой дрюни.
   -- А, вот что... Ну да, припоминаю. Он удивлялся, что у нее нет репродуктивных органов...
   -- Вот! А для таких способов,к ак деление и почкование, организм дрюни слишком сложен. Она не рептилия, не птица и не млекопитающее, хотя отчасти похожа на них на всех. Так вот, дрюни -- существа не грубоматериальные. Дрюни -- идеальные создания в исконном смысле этого слова. Планета Сон никогда не знала этапов развития, подобных земным. На ней существую микроорганизмы, но они существуют в замкнутой на самих себя системе. Здесь, как видишь, есть буйная растительность, и ей тоже хватает места. И здесь есть дрюни. Если цель жизни во Вселенной -- дарить любовь, принимать любовь и источать любовь, то Сон -- главное доказательство такого смысла бытия.
   -- Подожди, ты хочешь сказать, дрюни искусственны? Кто-то создает их, чтобы они "источали любовь"?
   -- Не "кто-то", а сами же дрюни! Они не искусственны, они идеальны. Это заключено в особенностях самой планеты -- безусловно живого существа. Дрюни никогда не знали насилия и не испытывали страха. И еще -- ты видела когда-нибудь детеныша дрюни?
   -- Нет. Их никто не видел, но это ведь не значит, что их не существует!
   -- Они не бывают маленькими. Когда в популяции начинает не хватать особей, а значит, ласки на всех, планета тут же восполняет недостаток. И это происходило всегда, пока здесь не появились люди...
   -- И все-таки люди уже давно посещают Сон! -- возразила Джо.
   -- Да, немногочисленными группами и недолго. Господин Калиостро сказал, что до последнего времени Сон носил статус заповедной зоны...
   -- Ты хочешь сказать, что после некоторого количества прибывших произошел сбой?
   -- Не сбой. Принцип работы всё тот же. Да как, собственно, и на Земле, только там своя программа, и за миллиард лет эволюции биологической жизни лишь одному существу однажды пришла в голову мысль о том, что планета нас слышит и что мы сами можем управлять своими помыслами...
   -- Ты сейчас о синьоре Вернадском из ученых Наследия?
   -- Точно! И ему очень долго не верили. Но самой ноосфере, разумеется, нет никакого дела до того, верят в нее или нет. Просто на Земле все происходит не так отчетливо, как здесь.
   -- Так что же произошло, если не сбой? -- ее глаза оживленно блестели, и в ту минуту я пожалел, что ничего не помню о своих ночных подвигах.
   -- Психика дрюнь не ведает страха. Само развитие жизни здесь не предполагало борьбы за выживание. Такое ощущение, будто какой-то экспериментатор создал этот мир, чтобы отдохнуть от бесконечной черноты, страданий и злобы других подопытных миров. И ту прилетаем мы, каждый со своим комплектом страхов, сомнений, мечущихся мыслей, зависти, обид и амбиций. Поначалу планета не реагирует на нас, но вскоре мы умудряемся создать в местной ноосфере свой собственный участок -- и получаем по полной программе, причем от самих себя. Сначала я пошел по неверному пути, когда подумал, что девочке Барбаре снятся провидческие кошмары. Зависимость была обратной. Стресс из-за переезда, потеря родины, новый незнакомый мир -- словом, одни страхи. В итоге они настолько переполнили ее сознание, что выплеснулись наружу. И с этого момента началась материализация. Мы все питаемся собственными кошмарами.
   -- Гм... Пожалуй, я догадываюсь, из чьей фантазии забрались к нам вчерашние автоматчики... Но неужели, Кристиан, ты так боишься своих сородичей, что вообразил их такими монстрами?
   Ее слова вогнали меня в глубокую печаль. Ведь кроме всего, что я уже сказал, мне стало понятно и еще кое-что о моих собратьях-фаустянах. Ко всему прочему действие плазмопротектора стало ослабевать. Теперь я мог пошевелиться, но постепенно нарастающая боль намекала не делать этого.
   -- Фаустянские мертвецы -- это не мой кошмар, Джо... Но теперь я точно знаю, что все мои друзья умерли, и понял, о чем говорила мать Луиса, когда упомянула некие ворота. Она имела в виду именно врата. Врата, впустившие спекулатов в этот мир, понимаешь? Наверное, Луис вместе с матерью видел эти стычки и сцена убийства отпечаталась в его памяти. А после смерти матери в нем поселился страх. Он не понимает этого сознанием. Теперь он просто боится потерять тебя, или меня, или нас обоих. Во сне кошмары повторяются для него снова и снова, вот он и плачет, не просыпаясь...
   -- Значит, нам пора уходить отсюда. Иммунитет планеты изгоняет нас отсюда, как инфекцию.
   -- Но мы ведь не инфекция! Нет, иммунитет планеты совершенно лоялен. Все беды -- от нас самих.
   -- Ты морщишься. Тебе больно? -- вскочила она со стула.
   -- Пока терпимо. Мы не должны признавать себя инфекцией, иначе это будет приговор, который мы подпишем себе и совершим самоубийство. Но от людей нельзя скрывать ни единого слова из сказанного мной сейчас. Чем больше жителей города поймут и поверят, тем больше шансов остановить создание злобных големов. Я не рассчитываю, что поверят все. Но для сферы разума этой планеты достаточно большинства, а остальное как-нибудь утроится.
   -- И ты думаешь, после этого все сразу перестанут испытывать страхи, с которыми чуть ли не родились? Мечтатель!
   -- Нет, не думаю. Но тревожность снизится. Врачи ведь тоже не станут сидеть сложа руки и примут меры. Когда Барбара стала принимать успокоительное, кошмары с динозаврами прекратились. Но полтора миллиона человек -- не шутка, вот почему кольцо големов вокруг нас быстро начало сжиматься. Мне кажется, будет достаточно просто информации и успокоительных...
   Боль дергала уже все тело, и я даже не ожидал того, что она столь быстро захватит права.
   Джоконда вскочила, намереваясь привести Лизу, но я успел остановить ее. Она опомнилась и выслушала мои наставления о том, что нужно делать. Обезболивающее подействовало плавно.
   -- Джо, ну а все-таки, что такого наснимал спутник, из-за чего ты чуть было не попросила нас эвакуировать отсюда?
   -- О, нет! Не хватало только множить кошмары!
   -- Ну, Джо, если я чего-то и боюсь в этой жизни, то это мысли, что прошедшая ночь не повторится, когда я буду в трезвом уме и здравой памяти!
   Она усмехнулась:
   -- Не беспокойся, помнить там нечего. Неужели ты считаешь, что со мной можно что-то проделать помимо моей воли? То, что ты торжественно облобызал мой шарфик, вряд ли является самым выдающимся событием твоей жизни. Поэтому можешь не бояться. А то еще навлечешь на наш город толпу сексуальных маньяков...
   Говоря все это, Джоконда не сопротивлялась, когда я тянул ее к себе все ближе и ближе. Наконец ее тирада закончилась, и мы уже чуть ли не касались друг друга носами. Это было смешно.
   -- И что? -- спросила она.
   -- И всё, -- отозвался я и, снова не встретив никаких возражений, поцеловал ее в губы. -- Вот теперь за кошмары можешь быть спокойна.
   Джо улыбнулась, провела рукой по моей голове и сказала:
   -- Ну хорошо. Спутник заснял страшные черные тени, очень невнятные, похожие и на людей, и на змей, и на пауков...
   -- Эфий! -- оборвав ее на полуслове, вскрикнул я. -- Ну конечно это клеомедянин с его бесконечными "тегинантьеста", кто ж еще?! Нет, из порочного круга пора выходить! В связи с тем, что я сейчас больше похож на отбивную котлету, нежели на героя-любовника или сексуального маньяка, тебе следует набраться терпения и...
   -- Ну ты и наглец! -- восхитилась Джоконда.
   -- ...и все-таки поставить в известность жителей города!
   -- У меня один вопрос к тебе как к доктору. Обезболивающее действует исключительно на боль? Оно ничего больше не подавляет и не парализует?
   Я понял, что она задумала какую-то каверзу, но отвертеться не получилось, и пришлось говорить правду, что только на боль. Если бы я знал, как она использует эту информацию против меня, то прикинулся бы не только парализованным, но и немым. Джоконда пересела ко мне и целовала до того, что когда я наконец смог соображать и разгадал ее хитрость, было уже поздно.
   -- А это, -- поднимаясь, с прохладцей сказала она, -- вендетта за твою гипертрофированную самонадеянность, несчастный ты лекаришко! Вот теперь лежи и мучайся!
   -- Нашла чем отомстить! -- парировал я. -- Да нас с тринадцати лет...
   -- Ну-ну! -- удаляясь, подмигнула Джо.
   И ведь она оказалась права: после ее ухода мучиться мне пришлось не один час.
  
АЛЬФА И ОМЕГА
  
(5 часть)
  
1. Последний Хранитель
  
   Фауст, январь 973 года (за 29 лет до войны со спекулатами)
   -- Брат Сабелиус, там вернулся брат Агриппа...
   Целитель Сабелиус тут же опустил ворох свежих простыней на стол и поблагодарил послушника за добрую весть.
   -- Пусть ученики разберут их сами, -- сказал он второму целителю, Роцитасу, после чего направился к выходу.
   -- Брат Сабелиус, вы сегодня уезжаете? -- уточнил Роцитас, почти не отрываясь от своих записей.
   -- Я побеседую с братом Агриппой и узнаю.
   -- Хорошо.
   Сабелиус вышел из лекарской и долго следовал по темному коридору. Навстречу ему не раз выглядывали караульные, но, узнав, приветствовали и отступали в свои временные кельи, и казалось, будто они исчезают, проходя сквозь каменные стены.
   Наконец коридор вывел его к тесной винтовой лестнице, круто убегавшей куда-то вверх. Со стороны монастыря Хеала лестница выводила к давно не используемому -- по крайней мере, так настоятельно внушалось послушникам -- ходу. Это был самый короткий путь из подземной вотчины целителей. Существовали и другие, но куда более запутанные, а некоторые уже несколько столетий назад превратились в тупики: проходы нарочно завалили камнями или перегородили многослойной кирпичной кладкой. Много тайн хранит в себе монастырь Хеала! А на поверхности -- всего-навсего постройка в два крыла с башнями на краях, да галерея, ведущая из центральной части в молельню и часовню.
   Тело радостно откликнулось на представившуюся возможность размяться. Сабелиус взлетел наверх по неровным ступенькам и сам не заметил, как проделал все это.
   Агриппа дожидался его в галерее. Спрятав руки в обшлагах рукавов, он наблюдал за состязавшимися на пустыре юными послушниками. С Сабелиусом они поприветствовали друг друга короткой улыбкой и молча досмотрели до финала поединка. Они были похожи, эти два тридцатитрехлетних человека, да и нечему здесь удивляться: несмотря на то, что никто из монахов Фауста не знал своих родителей, многие из них приходились друг другу родными братьями. Это неизбежно, если помнить о скудости оставшегося в инкубаторах Фауста генетического материала.
   Агриппа был еще молодым наставником. Он стремился в магистрат, и у него были все шансы получить желаемую степень. В Епархии его уже почитали за своего, и сам Иерарх Эпцимар выделял хеальца своим вниманием. Эпцимару было уже далеко за семьдесят, и он готовил себе в преемники назначенного с самого рождения на этот сан амбициозного и умного Кана Эндомиона. Магистр Эндомион тоже происходил из когорты монахов Хеала, но окружающие недолюбливали его за чрезмерную высоколобость, граничащую с религиозным фанатизмом. Казалось, еще полшага -- и Эндомион содеет что-то великое, но страшное. Но Иерархом мог стать только тот, кого избрали им еще до рождения, кто даже задумывался с расчетом на саккос и палицу правления, кто увидел свет в монастыре Хеала.
   -- Готов к поездке, Сабелиус? -- наконец спросил Агриппа, поворачиваясь к целителю.
   -- Готов. А что тебе сказали в Епархии насчет моей кандидатуры?
   -- Ничего особенного. Получили все необходимые разрешения от правительства Внешнего Круга... Почему ты так смотришь?
   Сабелиус смущенно улыбнулся и покачал головой:
   -- Ничего. Немного не по себе, но это из-за того, что в первый раз. Как там всё во Внешнем Круге, Агриппа?
   -- В иных местах суетливо. И много тех, кого здесь мало.
   -- Тех, кого мы крестим серебряным макросом?
   -- Да, но только там они живут не в отдельном монастыре, где немногие ведают об их существовании. Во Внешнем Мире они повсюду.
   -- Интересно будет взглянуть, -- в Сабелиусе проснулся исследователь. -- Впервые за свои тридцать три года я лечу посмотреть мир.
   -- Это значимый возраст, Сабелиус! -- многозначительно заметил Агриппа. -- Но я огорчу тебя: некогда будет нам смотреть на мир. Нам выделили немного, три седьмицы. Этого хватит только на то, чтобы мне управиться с делами Епархии, тебе -- с поручением ордена, и вернуться назад.
   -- Когда мы вылетаем?
   -- Прежде всего, ты -- именно ты -- должен пройти аудиенцию у магистра Ирзахеля.
   Сабелиус засмеялся:
   -- А "смотреть на мир" -- это хорошее определение, Агриппа!
   -- О чем ты? -- не понял Агриппа, всегда отличавшийся законопослушанием, целомудрием и кротостью нрава.
   Сабелиус же в душе был бабником и поэтому своих мыслей объяснять ему не стал, чтобы не портить.
   -- Ну что ж, тогда я к магистру, брат мой.
   Сложив руки перед грудью, они поклонились друг другу и разошлись в разные стороны.
   Магистр Ирзахель ждал явления будущего вестника с некоторой тревогой. Сам о том не подозревая, Сабелиус был трижды проверен Хранителями. Он ни разу не повелся на каверзные провокации специально подосланных монахов и тем самым доказал, что достоин выполнить столь ответственную миссию. И все-таки боязно было восьмидесятилетнему магистру доверить завет такого масштаба юнцу, страшило, что вот-вот уйдет тайна во внешний мир вместе с целителем Сабелиусом, доселе хранимая веками...
   Брат Сабелиус вошел в келью магистра и огляделся. Несмотря на привилегии, благочинный Ирзахель никогда не испытывал особенной нужды в удобствах. Его комната была самым неуютным местом на Фаусте -- по крайней мере, так показалось к Сабелиусу, который никогда не отказался бы от услаждения плоти. Целителя больше влекло ко всем проявлениям жизни, а Ирзахель еще задолго до смерти и вполне добровольно погрузил себя в склеп. Да что там Сабелиусу -- смиренному Агриппе было не по себе в этих стенах!
   Магистр окинул суровым взглядом высокорослого монаха с твердым, решительным лицом и умными проницательными глазами. Ох, молод! Преступно, неприлично молод и ровно в той же степени полон всего витального и непокорного. Разве таким должен быть последний Хранитель? Разве такому разумно доверять то, что лелеяли сотни умов на протяжении тысячи лет -- завещание Основателя, этого величайшего пророка и мыслителя, легенды Фауста?!
   -- Присаживайся, брат Сабелиус. Присаживайся и прочти-ка вот эти записи, -- наконец-то решился Ирзахель, ведь слово Основателя -- закон, а оно гласило, что выполнить это поручение должен будет целитель Сабелиус, монах из Хеала (разве не пророческий дар -- за тысячу лет узнать о том, что тогда-то и тогда-то родится этот Сабелиус?). -- А затем я поведаю тебе изустно. И не спеши, запоминай каждую мелочь: ошибки быть не должно!
   И склонился Сабелиус над древними записями -- великой драгоценностью Хранителей из Хеала.
  
* * *
  
   Земля, январь 973 года (за 29 лет до войны со спекулатами)
   -- Как же это надевается? -- с непритворной растерянностью вслух размышлял Агриппа. -- Я ведь никогда не носил мирской одежды...
   Сабелиус насмешливо следил за его борьбой с незнакомым гардеробом. Сам он при первой же возможности избавил себя от опостылевшей белой рясы, которая вечно путалась в ногах, пачкалась о дорожную грязь дождливого Фауста и доставляла множество других, пусть мелких, но досадных неприятностей. Нет, одежда мужчин Внешнего Круга куда более приспособлена для жизни!
   -- Брат Сабелиус! Помоги, во имя троих пророков! -- взмолился наконец Агриппа. -- Иначе я надену что-нибудь неправильно, и мы станем посмешищем.
   Целитель отпустил беззлобную шутку в адрес друга и мгновенно одернул, поправил, перевернул и застегнул то, с чем не смог справиться Агриппа. Тот посмотрел на себя в зеркало и осуждающе покачал головой:
   -- Не по мне это, о, брат Сабелиус! Ты уж прости, но не по духу мне эта мнимая красота...
   -- Я заметил, что не по духу, о, брат Агриппа! -- со смехом ответил целитель. -- Но так и быть -- уж прощаю.
   В общественных местах Агриппа смущался так, точно был голым. Ему казалось, что все смотрят на него и тычут пальцем. И надежды Сабелиуса на то, что спутник привыкнет к новому облику, вскоре иссякли.
   Когда они поднялись на борт самолета, Агриппа постарался забиться к иллюминатору и лишь после этого перевел дух.
   -- Между прочим, брат Агриппа, сейчас мы летим на родину католической религии.
   -- Воистину! Инквизиция, крестовые походы, охота на ведьм, Варфоломеевская ночь, -- тут же, навскидку, уныло перечислил Агриппа, -- вот что такое католическая религия...
   -- Да, но ты посмотришь, какая прекрасная у них архитектура! Какая живопись и скульптура! А каких гениев рождала эта земля, брат Агриппа! Один мазок кисти Леонардо искупает грехи всех негодяев от религии!
   -- Нет веры, правильнее той, которую подарил нам Основатель! -- затверженно произнес будущий магистр.
   -- О-о-о! Брат Агриппа, да тебе бы в руки колотушку!
   -- Разве ты знаешь религию лучше нашей, о, брат Сабелиус?!
   Агриппа с удивлением уставился на своего спутника. Сабелиус пожал плечами:
   -- Не знаю... Ни лучше, ни хуже не знаю... По-моему, создатель веры всегда лучше самой веры. Потому что она ведь не статуя из куска мрамора. Ее всегда можно переиначить так, как это удобнее. И у каждого она своя.
   -- Ты сомневаешься в гении Основателя? -- ужаснулся Агриппа, когда наконец понял, к чему клонит Сабелиус.
   -- В противном случае, брат Агриппа, мы бы с тобой сейчас никуда не летели...
   Тот перевел дух, и вскоре взгляд его снова приобрел смирение. Сабелиуса посвятили во что-то такое, чего ему, Агриппе, знать не положено.
   -- Хорошо, я смолкну, -- согласился он. -- Тебе известно больше, чем мне, готов признать. На том и покончим с нашим спором.
   Римский аэропорт встретил их обычной для Земли суетой. В нем не было ничего от былой помпезности города цезарей или сурового величия Средневековья -- люди как люди, всех рас и национальностей, беззаботные и болтливые. И еще много высоких современных зданий.
   Сабелиус провожал оценивающими взглядами симпатичных женщин, и -- от Агриппы не ускользнуло -- сам был провожаем заинтересованными взорами жительниц Внешнего Мира. А ведь жительницы Внешнего Мира -- вовсе не те немногочисленные монашенки из дальнего монастыря в городе Кубулум, отрешившиеся даже от той аскетической жизни, которая была доступна монахам-мужчинам. С самого рождения и до самой смерти им внушали, что не бывает ничего лучшего, нежели служение монастырю, а все постороннее, возникающее в их умах -- грех или болезнь, которую нужно лечить молитвами. Необходимость в создании женских особей на Фаусте возникла два столетия назад, когда генетический материал в инкубаторе при Епархии стал заканчиваться, а признать это перед Внешним Кругом гордые фаустяне не пожелали. С разрешения тогдашнего Владыки-иерарха, Эстаария, который прославился тем, что при нем выстроили светлый монастырь Рэстурин, была предпринята попытка создать "сестер по вере". Женщин создали, но на более решительный шаг Иерарх-революционер Эстаарий не решился: он понимал, что при знакомстве "сестер" с "братьями" последние с непривычки могут учинить беспорядки, коли в них взыграет ретивое. И несчастные коротали свой век, не видя белого света за стенами кубулумского монастыря. Вспомнившему о них Агриппе вдруг подумалось, что Сабелиус не так уж и не прав в своих кощунственных размышлениях о вере.
   -- Брат Сабелиус, -- усаживаясь во флайер рейсом до Сан-Марино, на борту которого переливалась эмблема с тремя средневековыми башнями, обратился Агриппа к своему попутчику, -- ты мне вот что скажи: были при Основателе женщины на Фаусте, или все-таки он заповедал избегать их?
   -- Агриппа, друг, сам посуди: Инкубатор изобрели много веков спустя после смерти Основателя. На Фауст это изобретение попало еще позже. Каким образом, скажи мне, монахи продолжали бы свое существование? А потом... Я уж и не знаю, у кого из последователей внимание на межполовых различиях заострилось до болезненности -- до такой степени, что теперь у нас принято считать, что воин и мирянин, Основатель был девственником.
   Лицо Агриппы вытянулось:
   -- Ну уж это ересь -- сомневаться в его чистоте, брат Сабелиус!
   Сабелиус расхохотался:
   -- Ему не было дела до этого вопроса, брат Агриппа. И в голове у него был порядок, чего не скажешь о некоторых его учениках. Он привел на Фауст всех желающих идти с ним, а это были и женщины, и мужчины, и семьи с детьми. А впоследствии женщин с Фауста вытеснили.
   -- Изгнали?
   -- Зачем же? Просто они все умерли в срок естественным образом, и следующее поколение знало о них понаслышке, а через полторы сотни лет память о них стерлась.
   Это открытие, как и прежние, снова неприятно поразило Агриппу, но, крепкий духом, он принял его к сведению и постепенно достроил собственную картину мира. Время сделало его мягче и терпимее к человеческим слабостям, но больше никогда в жизни не ставил он одно верование превыше другого.
   Такси везло их от самого флайеропорта, и уже через несколько километров открылся вид на долину и знаменитую гору Титано. Где-то далеко в туманно-голубой дымке пряталась Адриатика, а Сан-Марино переливался мишурой, оставшейся после недавних зимних празднеств. Машина проскочила мимо невысоких коттеджей нижнего города, окруженных садовыми деревьями. Нужный дом стоял чуть особняком, у подножья Титано, с видом на каменные стены крепости Гуаита Ла Рокка, одной из трех цитаделей на вершине горы. Он был самым старым в Сан-Марино, если, конечно, не считать средневековых фортов, и вместо легкого фруктового садика с беседками из винограда на приусадебном участке росли хмурые ели, высокие туи, самшит, лавровишни и плетущиеся кустарниковые розы. Южную сторону постройки оплетал мелколиственный плющ, взбираясь на крышу из красной черепицы. Невысокая изящная изгородь и главные ворота были выкованы в виде вьющихся ветвей и причудливых цветов.
   Агриппа позвонил, и кто-то открыл им калитку рядом с воротами. От нее к парадному входу вела узенькая аллейка, у самого дома сливавшаяся с круглой площадкой, на которой парковалось несколько разноцветных автомобилей.
   -- Красиво здесь, -- сказал Сабелиус, поднимаясь по каменным ступенькам на крыльцо, охраняемое двумя остроконечными тисами.
   Дверь открыло бездушное существо, одетое в элегантный, но очень официозный костюм, с невозмутимым лицом и равнодушным взглядом.
   -- Как вас представить? -- спросило оно мужским голосом, церемонно вытягивая вдоль туловища руки в белых перчатках.
   -- Нам назначено господином Лоутоном-Калиостро, -- сказал Агриппа. -- Мы прибыли немного раньше, поскольку наш рейс перенесли на час раньше. Уточните, пожалуйста, у хозяина, нам подождать указанного срока здесь, или...
   -- Или! -- донеслось из-за двери вместе с музыкой.
   "Синт" ретировался, уступив место довольно молодому мужчине. Фаустяне узнали в нем хозяина дома, господина Фредерика Лоутона-Калиостро, которого видели на изображении. Он внимательно посмотрел на монахов серыми, непрозрачными, как кусочки гранита, глазами и посторонился:
   -- Прошу в дом, господа.
   Агриппа пропустил Сабелиуса вперед и оглянулся на дворик, куда именно в тот момент въезжала еще одна машина. Было похоже, что в доме отмечали какой-то праздник, а припаркованные автомобили принадлежат гостям.
   -- Сыну сегодня исполнилось три года, -- сказал Фредерик, поймав врезавшуюся в него девчонку с длинными локонами и отправив ее в нужное русло -- толпу ребятишек, которые, ничего не замечая вокруг, с криками неслись мимо. -- Риккардо! Рикки, пойди сюда!
   От веселой стайки детворы отделился мальчик с ярко-синими глазами и темными волосами. Но он не побежал к отцу напрямую, а стал перепрыгивать или обходить по периметру белые плитки на полу, стараясь ступать только на коричневые. Калиостро с улыбкой дождался его и поднял на руки:
   -- Риккардо, познакомься с нашими гостями. Они прилетели с Фауста и хотят поздравить тебя с днем рождения.
   Мальчик повернулся к Сабелиусу, и монах подмигнул ему. Рикки улыбнулся.
   -- Ну все, беги.
   Отец поставил его на ноги, слегка хлопнул пониже спины, подгоняя, а потом распрямился:
   -- Я вас слушаю, а потом приглашаю к столу.
   -- Господин Калиостро, -- произнес Сабелиус, -- я уполномочен произнести одно имя, дабы вы не отнеслись скептически к тому, что я должен вам поведать.
   -- Какое имя?
   -- Коорэ.
   Господин Калиостро слегка изменился в лице, бросил взгляд на своего сына, как раз съезжавшего по перилам вслед за той расшалившейся девочкой с локонами.
   -- Не может быть... -- пробормотал он. -- Я что-то не учел? -- и в следующую минуту растерянность схлынула. -- Прошу вас!
   Фредерик раскрыл дверь в свой кабинет.
   Агриппа не двинулся с места, и туда вошел один Сабелиус. Калиостро понимающе кивнул.
   Понимая, что разговор Сабелиуса с хозяином дома коротким не будет, Агриппа медленно вышел на широкий балкон с северной стороны. Над Гуаита Ла Рокка в глубоком лазурном небе кружила стайка неизвестных птиц, а воздух пах морем и какими-то цветами.
   И тут уединение Агриппы прервал мелодичный женский голос:
   -- Господин священник!
   Фаустянин обернулся. По лестнице к нему поднималась женщина лет тридцати пяти, пышнотелая, с бойкими карими глазами и невообразимо сложной прической. Агриппа поклонился ей.
   -- Санта Мария! Что же вы стоите здесь в одиночестве? Мне, право, даже неловко, как хозяйке! Спускайтесь к столу, вы непременно должны попробовать мою сегодняшнюю пиццу!
   Агриппу бросило в жар: неужели он так узнаваем даже в мирской одежде? Но он решил не сдаваться сразу и осторожно осведомился:
   -- Почему вы решили, будто я священник, госпожа Калиостро?
   Женщина растерялась, захлопотала:
   -- А разве это не так? Ой, простите ради пресвятой девы! Все дело в том, что я уже давно хочу, чтобы Рикки был окрещен, вот и решила, что Фред наконец-то снизошел до моих просьб и пригласил священника для беседы... Без обид -- просто внешне вы очень похожи на настоящего священника.
   От ее стрекота у Агриппы закололо в висках, и он пошел к столу лишь затем, чтобы она поскорее потеряла к нему всякий интерес и переключилась на кого-нибудь другого.
   -- Называйте меня Маргарет, господин... э-э-э? простите?..
   -- Агриппа, -- ответил Агриппа.
   -- Так вы все-таки священник?! -- она резко встала и повернулась к нему.
   -- Я не священник. Я монах с Фауста.
   -- Грандиозно! Идемте, я познакомлю вас с сестрой! Софи моя старшая сестра, она живет в Сан-Франциско, но ради племянника приехала к нам. Вот она!
   Фаустянин увидел сидящую за столом красавицу, и если бы Маргарет не представила ее старшей сестрой, то Агриппа решил бы, что из них двоих Софи младшая. Он слегка растерялся и смог вымолвить только то, что пришло в голову:
   -- Ваше имя, госпожа Калиостро, означает "мудрая".
   Она кивнула и величаво улыбнулась, похожая на царицу. Как непринужденно лежала на подлокотнике кресла ее точеная рука, как сияли кристальной синевой глубокие умные глаза!
   -- Присаживайтесь, господин Агриппа, -- молвила она, показав место за столом напротив себя. -- Что нового на Фаусте?
   Агриппа сидел, как на иголках. Он очень переживал за то, справится ли брат Сабелиус со своей миссией...
  
* * *
  
   -- ...и тогда вам нужно будет отдать его труп Агриппе, чтобы он увез его назад на Фауст и сделал то, во что его вскорости посвятят Хранители, -- закончил рассказ Сабелиус.
   -- Кто же автор этого сценария? -- с восхищением уточнил Фредерик Калиостро.
   -- Он сам.
   Калиостро не скрывал того, что впечатлен.
   -- Значит, Рикки не станет псиоником, а правой рукой Софи будет Джоконда Бароччи? Что ж, я знаю одних Бароччи из Рима... Возможно, это ее будущие родители. Но откуда такое точное пророчество -- имена, даты? Откуда столь мелкие подробности и почему всё обрывается на смерти этого мальчика и нет предсказания, что с ним и с нами будет дальше?
   Сабелиус пожал плечами:
   -- Основатель был вообще очень странным человеком. Никто не в состоянии понять его до конца. Например, он оставил записи, но они разрозненны, обрывочны, хранились в разных местах и полностью никому не попадались до сих пор. Магистр Ирзахель сообщил, что об этом своем пророчестве Основатель говорил так: "Я видел", а не "Я предвижу"... Может быть, он знал всё только до смерти этого монаха, а остальное по каким-то причинам оказалось ему недоступно?
   -- Да, но почему? Это что, какая-то петля време... -- Фредерик осекся, озаренный какой-то догадкой. -- Пожалуй, в этом есть какой-то смысл... Временной парадокс. Прошлое... настоящее... будущее... Но как же ловко он замкнул всё на себя! Хорошо, я подумаю, как лучше распорядиться всей этой информацией... и вами, господин Сабелиус. Но коль скоро вы с вашим спутником очутились в наших краях, то не окажете ли честь нашей семье? Моя супруга спит и видит крещение Риккардо.
   -- Мы будем благодарны вам за доверие, -- улыбнулся монах, поднимаясь из кресла. -- Ваш сын -- замечательный мальчик, господин Калиостро.
  
* * *
  
   Сан-Марино, спустя неделю
   Второй раз в Дом-у-горы фаустяне прибыли из гостиницы, разодетые в католические сутаны. Сабелиус морщился, а вот Агриппа чувствовал себя гораздо уютнее, чем в повседневной одежде землян.
   -- Это что? -- брат Сабелиус поднял перед глазами наполненную склянку.
   -- Святая вода, -- Агриппа отобрал ее у сородича и уложил в саквояж к бумажному варианту Священного Писания и большому древнему распятию.
   -- А для чего она нужна?
   -- Ты безграмотен, брат Сабелиус? Где ты отсутствовал на занятиях по катехизису?!
   Сабелиус насупился и проворчал:
   -- Катехизис! Я и слова-то такого не знаю...
   -- Ты серьезно?!
   -- А ты поверил? Брат Агриппа, неужели тебе трудно объяснить, зачем нужны все эти приспособления?
   -- Всё это нужно для католического обряда крещения! Но я не уверен, что мы имеем право его проводить.
   -- Насколько мне известно, здешняя церковь позволяет монахам Фауста проводить все без исключения обряды, в том числе и католические... Католицизм -- это ведь одно из течений, вошедших в фаустянское вероисповедание. Да что я тебе объясняю, такому воцерковленному и образованному!
   -- Вот именно оттого, что я такой воцерковленный и образованный, я и сомневаюсь в том, что мы с тобой имеем право...
   -- Всё, Агриппа! Оставь это. Оставь сомнения. Они знают, что делают, и наше дело -- проявить уважение.
   Через полчаса фаустяне снова поднимались по ступенькам крыльца дома Калиостро. Гости уже собрались, многие вели съемки события, дети, как обычно, шумели и шалили, а виновник торжества казался чуть подавленным и тревожно глядел на священников. Он не понимал, что с ним собираются делать, а тут ко всему прочему еще и нервозная суетливость матери, загонявшей сегодня всю домашнюю прислугу. Рикки немного утешало то, что отец был настроен шутливо, а тетка -- невозмутимо, однако неизвестность держала малыша в напряжении. Все прошло в то мгновение, когда Сабелиус снова подмигнул ему. Рикки в ответ показал язык. Агриппа выпучил на них глаза и приоткрыл рот, боясь, что все гости сейчас чопорно покинут место кощунственного фарса, но его опасения оказались напрасными. Для собравшихся это было не более чем представление, а священники выглядели приглашенными лицедеями. Так в свое время публика воспринимала появление на сцене мольеровских актеров, переодетых в сутаны. Гости засмеялись, послышались рукоплескания.
   -- Вот это да! -- заметила Маргарет Калиостро, тронув сестру за локоть. -- Какие у Рикки синие глаза -- в точности как у Софи! А вот от меня ему не досталось ровным счетом ничего!
   Сабелиус посмотрел на Софи Калиостро и невольно согласился, а вот она сама выказала недовольство и попросила начать обряд, да побыстрее.
   Всё прошло хорошо, страхи Агриппы развеялись, никто не упрекнул его в том, что он занят не своим делом и занимается святотатством. Калиостро-младший получил обещанную за хорошее поведение конфету, а Фредерик Калиостро снова пригласил Сабелиуса в свой кабинет. Их не было минут пять. Агриппа молча слушал трескотню Маргарет и украдкой поглядывал на часы: эти пять минут показались ему дантовой пыткой.
   Вернувшийся Сабелиус был еще более странным, чем прежде. Но теперь вместо любознательного весельчака рядом с Агриппой возник равнодушный ко всему меланхолик, которого не увлекало больше ничего. Сабелиуса будто подменили.
   -- Ты окончательно выполнил свое задание? -- спросил Агриппа по дороге во флайеропорт.
   -- Задание? А, конечно, выполнил!
   В том случае, если вопросы Агриппы не содержали в себе скрытых ответов, Сабелиус терялся, предпочитал молчать либо отвечал не в тему. И так весь обратный путь.
   Агриппа решился и попросил у магистра Ирзахеля короткой аудиенции. Там он покаялся в том, что им пришлось провести обряд (на что магистр ответил, что ничего греховного в его деянии не было), а потом высказал сокровенные мысли:
   -- Отче, мнится мне, эти земляне что-то проделали с памятью брата Сабелиуса. По-моему, он не помнит, для чего мы летали на Землю, не помнит своей встречи с господином Калиостро...
   Хранитель серьезно выслушал Агриппу и покачал головой:
   -- То, что ты описываешь, сын мой, больше походит на серьезное заболевание. Пусть его осмотрят другие целители и решат, как с ним поступить.
   Тем не менее Сабелиусу становилось все хуже и хуже. Он не узнавал старых друзей, терялся в переходах из монастыря в подземелья целителей, не посещал молебны, не медитировал, не тренировал тело, не оперировал. У него ухудшался и ухудшался аппетит. Целители подтвердили: да, он болен, но неведомо чем. Попытались лечить, но тщетно. Через месяц после возвращения с Земли брат Сабелиус скончался и был похоронен на монастырском кладбище.
   А через пять лет, в одно из первых чисел мая, этот мир покинул и старец, Хранитель Ирзахель. И тогда же белый свет увидел младенец, нареченный Зилом. При крещении магистром Агриппой он получил второе имя -- Элинор, что предполагало его восхождение на пост Иерарха, когда придет срок.
   Ирзахель с умиротворением испустил дух через минуту после того, как ему сказали:
   -- Этот мальчик родился, отче!
  
* * *
  
   Сан-Марино, январь 973 года
   Когда фаустяне покинули Дом-у-горы, дверь кабинета отворилась. Из нее вышел Фредерик Калиостро и, обернувшись на брата Сабелиуса, вновь одетого мирянином, с улыбкой произнес:
   -- Ну что ж, добро пожаловать на Землю, господин Савский!
  
2. Как возлюбить врага
  
   Планета Сон, ноябрь 1002 года
   -- Вот теперь, пожалуй, всё...
   Академик слегка поклонился -- так, легким кивком головы и движением плеч. Я сделал попытку представить его в целительской белой рясе с широким капюшоном и едва сдержал улыбку.
   -- Так вы узнали, кем был ваш двойник, которого отправили с отцом Агриппой и который умер на Фаусте?
   Михаил Савский засмеялся:
   -- Да конечно! Мы в первую же встречу договорились об этом с Фредериком Калиостро и его свояченицей. Просто нужна была неделя на подготовку, и они вполне правдоподобно совместили ее с подготовкой к крещению Риккардо. Мой двойник, умерший на Фаусте -- это бракованный белковый робот. Ему изменили внешность, только и всего. А магистр Ирзахель приказал тем целителям, которые были тайными членами ордена, зафиксировать смерть "синта" как смерть брата Сабелиуса.
   Я промолчал. Дальше не было ничего. Тот замкнутый круг, где монах с Фауста Зил Элинор вновь открывает то, что было открыто Александром-Кристианом Харрисом, а до него -- древнейшей цивилизацией ори, так и остался замкнутым кругом, петлей времени, где Дик, Фаина и Зил вечно пропадали и возвращались обратно. А новый Зил, которому неспроста вернули имя Основателя после смерти и воскрешения, был выдворен прочь из этой петли. Но что должен сделать этот Зил с новым именем и новой судьбой? Савский теперь уже не в силах помочь мне ответом: его миссия завершилась несколько месяцев назад, когда он отдал мне, хирургу Кристиану Элинору, свои записи об Основателе Фауста.
   Хорошенько покопавшись в себе, я сделал вывод, что ни за что не стал бы прикладывать столько сил по спасению одного из своих будущих воплощений, если бы это не было продиктовано жесткой необходимостью. И если уж Основатель так педантично вмешивался в каждую мелочь моей жизни, как это рассказывает бывший монах Сабелиус-Савский, то Харрис возлагал на меня вполне определенные надежды. Расчет был верным: тысяча лет -- вот примерный "испытательный срок" для всякой эпохи. Дальше апологеты начинают подтачивать и разваливать ее, а истинное просветление заменяется оголтелым фанатизмом. Всё это он, назвавший себя странным именем "Коорэ" знал не понаслышке. Основатель хотел в критический момент противопоставить зашедшему в тупик старому строю кого-то, кто справится с этим. Не желая рисковать чьей-то жизнью и исходом дела ("Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам!"), Харрис завещал на эту роль самого себя.
   Ну что ж, хоть я и бреду вслепую по лабиринту, впереди наконец появился первый ориентир -- чье-то призывное мычание...
   Савский ждал, что я ему отвечу. Мне захотелось пройтись по палате, чтобы голова заработала получше, и, взяв костыли, я заковылял от окна к койке.
   -- Отец Сабелиус...
   -- Ого! Какое непривычное обращение! Я за последние тридцать лет отвык даже от имени, а уж отцом меня не зовут даже Иришка и Рэй -- так, папаней, разве что...
   -- Вы говорите, магистр-Хранитель особенно напирал на фразу в записях Харриса: "Победить страх и сложить свою голову у ног великой женщины". Как вы считаете, что он имел в виду? Это какое-то иносказательное наставление будущей инкарнации или просто думы?
   Савский охотно кивнул:
   -- Я тоже много размышлял об этом, Кристиан. До сих пор все известные записи Основателя касались прошлого, так, быть может, и эта -- не исключение?
   -- Смерть в Бруклине?
   -- К примеру. А слово "великая", исказившись в веках, означает попросту "известная"?
   Я пятерней вцепился себе в волосы и хорошенько дернул прядь, заставляя голову соображать поживее.
   -- Только это не решило проблему, господин Савский, а лишь преумножило ее, а Харрис этой фразой давал подсказку в решении. Боюсь, речь идет об иной женщине...
   -- Отвлекитесь, брат Кристиан! -- в "отместку" мне сказал академик. -- Истинный ответ всегда посещает внезапно. А пока попробую вас развлечь. Вот вам пробный номер журнала, который начали издавать в нашем городе. Почитайте! Отвечаю: вам понравится.
   И он положил на одеяло новый экземпляр издания.
   -- Выздоравливайте. Я еще навещу вас.
   -- Спасибо. В смысле -- за все спасибо. И за журнал в том числе.
   -- Ладно, ладно! -- отмахнулся он и с кошачьей грацией выскользнул за дверь.
   Я раскрыл журнал. Вот что бывает, когда люди пишут не ради выгоды, а от души! Что ни статья, то маленький шедевр. Чего стоил только фельетон "Кто же всех заглотит?", основанный на реальных городских событиях, где мой старый знакомый, дрессировщик Хью Иглз, столкнувшись на берегу с остаточным явлением материализации чьих-то кошмаров -- непонятным существом с щупальцами в присосках, складчатой серой кожей, когтями и клыками (все было описано очень подробно и сочно), -- не только не растерялся, но и устроил незадачливому мутанту настоящий разнос. Войдя в раж, мистер Иглз издал душераздирающий цирковой клич, способный взорвать барабанные перепонки у любого хищника, и по своей странной привычке нападать с голыми руками ринулся на перетрусившего Ктулху (так назвали его острословы, начитавшиеся какого-то древнего автора). Осьминогообразное чудище напугалось уже одного только крика дрессировщика, не говоря уже о его перекошенной физиономии и растопыренных пальцев. Мистеру Хью Иглзу не довелось даже вытащить плазменник: Ктулху развоплотился, не успев доковылять на своих присосках до кромки воды. Лично зная господина Иглза, я мог поверить, что журналист если что-то и присочинил, то не слишком много, а вот монстр развоплотился как раз вовремя, потому что в состоянии объевшегося поганками берсеркера наш дрессировщик рвал пасти даже тиграм. Непонятно было другое: что понесло их троих -- Хью. Ктулху и журналиста -- навстречу друг другу, когда походы за город были в строгом порядке запрещены?
   Потом в рубрике "Непознанное" я нашел опубликованное письмо одной из жительниц города. Она рассказывала, что во сне к ней спустилась невидимая для всех, кроме нее одной, женщина в зеленой мантии. Незнакомка говорила с ней и поведала, что эту планету создали они, эски*, как уголок отдохновения от вечной борьбы со всяким темным началом во Вселенной, и что поначалу им очень не понравилось, что некая чересчур юная раса с Третьей планеты в одной заштатной солнечной системе вдруг добралась до их курортной зоны и чуть не натворила там бед.
   ______________________________________
   * Эски -- высшие существа, персонажи из многологии писателя Наследия В.Контровского "Рукопись памяти", "Тропой неведомых миров" и "Криптоистория Третьей планеты"
  
   Правда, якобы добавила "эскиня", их решение избавиться от неприятного соседства было отменено, когда юная раса собственными силами решила проблему. "Это говорит о том, что у вас еще есть шансы!" -- такими словами завершила свой визит зеленая незнакомка и так закончилось письмо горожанки.
   -- Что ж, это обнадеживает! -- в тон "эскине" сказал я и продолжил чтение.
   А дальше шло повествование о политической обстановке. Хотя и его без колебаний можно было поместить в разделе "Юмор".
  
* * *
  
   Земля, январь 1003 года
   Все провинившиеся схлопотали гауптвахту или были разогнаны по карцерам, чтобы не портить благополучие общей картины жизни подразделения. К приезду главнокомандующего готовились долго, тщательно, с естественной для таких мероприятий строгостью и маразмом. Так, например, в седьмом взводе западной части воздушных войск проездом побывало друг за другом трое офицеров из штаба армии, и к прилету каждого из них начальство гнало "синтов" и рядовых драить судна. Все три раза штабные заставляли их передраивать заново сверкающие безупречной чистотой катера. Падающее духом войско надо было чем-то занять, отвлечь, поэтому командование всех уровней старалось в полную силу фантазии.
   Злые языки поговаривали, что когда на один из тех злополучных катеров заявился главнокомандующий Мор, его вели под руки, дабы он не поскользнулся. Еще ходил слух, будто в последнее время Мор одержим единственной идеей -- получить сведения о том, где находится группа землян, которые вылетели в сентябре ушедшего года из аэропорта Мемори в Нью-Йорке и бесследно исчезли после двух неудачных попыток перехвата. Главнокомандующий настаивал на том, чтобы военачальники напряглись и спланировали операцию по захвату в заложники кого-нибудь из высших чинов землян Содружества.
   И вот теперь визит Мора ждали на территории Берлина. Готовились. И не знали, что моральное разложение в рядах армии спекулатов достигло уже и столицы Германии.
   А началось все с Москвы. То ли сам воздух там был каким-то специфическим, то ли вибрации земли подспудно и не очень положительно воздействовали на сознание оккупантов, но дисциплина в северо-восточных подразделениях армии спекулатов начала ощутимо страдать.
   Перво-наперво к одному из подмосковных заводских складов в районе Звягинцево подъехали фургоны без опознавательных знаков. Совершенно непонятно, кому и для чего понадобились в таком количестве "окуляры модели робота NVS-465 и NVS-466", но фургоны отъехали, груженные под завяз. Можно себе представить, что почувствовали дружинники на въезде в город, когда после требования открыть фургон на них высыпалось несколько тысяч искусственных глаз, а сверху эту кучу припорошило мелкими деталями устройства для крепления всех этих "окуляров". Груз, естественно, арестовали, но на второй же день все фургоны до единого разворовали. Злоумышленников изловили при неудачной попытке сбыть товар друг другу, а поскольку они менялись вслепую, то перестрелка между ними состоялась нешуточная. В интересах следствия трибунала имена расхитителей было решено не предавать огласке. И это -- лишь один из дурацких случаев, ставших достоянием спекулатской общественности.
   Второй иллюстрацией развала дисциплины оказалось нападение спекулатов с территории Германии на спекулатов с территории России. Бои шли три месяца, пока невольные наблюдатели -- оккупанты, разместившиеся в других странах -- не кинулись за Мором, который в то время безуспешно рыскал со своим "мистическим корпусом" по Галактике в поисках ему одному известных Альфы и Омеги. Когда он причалил на Землю, к войне уже успели подключиться "союзники", и все они дружно перебили немалое количество друг друга, абсолютно позабыв о сверхзадаче -- дожать этих странных жителей Содружества, которые, вместо того чтобы сражаться не на жизнь, а на смерть, попросту отступили в сторону и, эмигрировав в разные точки Млечного Пути, заняли выжидательную позицию. Редкие мелкие стычки -- не в счет.
   Мор брызгал слюной, отправлял под трибунал, гонял и наказывал, не покладая рук. Дисциплина ненадолго восстанавливалась, но стоило ему уехать -- все начиналось снова. Ведь невдомек было главнокомандующему, что ему ответили тем же приемом, да по тому же месту. За всеми этими безобразиями, безусловно, стояли агенты сил сопротивления.
   Когда тактику и стратегию спекулатов изучили, в их ряды, используя все то же сходство, которое прежде помогло незаметно для землян внедриться им самим, влились провокаторы и манипуляторы "спецов", разведчики и контры, а также несколько "черных эльфов" из разных квадро-структур.
   Так, например, в подразделениях России развлекались Полина Буш-Яновская и Оскар Басманов. Именно они мутили воду, убеждая спекулатов в необходимости обеспечить свое будущее, для чего просто необходимо очистить склады остановившихся предприятий и перепродать награбленное "деловым партнерам".
   Своих подшефных натравили на российских те агенты, которые сидели в германских подразделениях -- Стефания Каприччо и Армана Зегенд. При этом они общались с остальными коллегами из Управления, для чего создали секретный канал связи. Наблюдая за ходом сражений, они комментировали его для будущей истории, а заодно делали ставки на победителя, обменивались анекдотами и устраивали прочие глупости во избежание скуки. А своим солдатам они говорили, что пора расширить экономическое пространство и что эти жалкие спекулаты, захватившие Россию, захапали себе слишком жирный кусок, а он должен был достаться избранным, то есть им самим.
   Раззадоренные агенты в других странах так увлеклись, что начали подключаться к игре. В союзники России Феликс Лагранж подкинул своих французских спекулатов, а Юнь Вэй -- американских. Союзниками Германии Заносси Такака мастерски уговорила стать спекулатов из Японии.
   Кончилось все тем, что о происходящем "за кадром" узнала Софи Калиостро. Ей показалось, что агенты потеряли не только совесть, но и чувство опасности и что азарт может пойти им во вред. Она вызвала всех до одного, отчитала и велела залечь на дно, потому что Фредерик Калиостро накануне предупредил ее о скором визите Мора в Берлин.
   -- Господа аналитики, провокаторы и манипуляторы, назовите ваши основные обязанности! Верно: заниматься деморализацией противника на дому. Вот это и является вашей первоочередной задачей.
   Огорченные, разжигатели войны поутихли и, пока было время, озаботились тем, чтобы подвести под монастырь ответственных за все спекулатских военачальников.
   -- Ну кто же им виноват, дон Калиостро, что они так плохо учили историю? -- не слишком натурально оправдывались Басманов и Лагранж перед своим шефом. -- Вот жаль, что Фаине Палладе не удалось поучаствовать в вакханалии! Ей-богу, как провокатору, это Фанни понравилось бы!
   -- Ну уж нет! -- запротестовал Калиостро-старший. -- Тотализатор в особо крупных масштабах нам не нужен!
   -- А я уже хотел у нас опричнину ввести... -- вращая цепочку на пальце, посетовал Оскар. -- Не зря же ребята Стефании настроили у нас под Москвой концлагерей для своих приятелей... Тут капитуляция, Мор прилететь должен, они всё бросили, добро пропадает...
   -- Оскару очень к лицу была бы песья голова, шеф! -- поддержал напарника Феликс.
   -- И к фамилии тоже! Майор Буш-Яновская была не против. А госпожа Калиостро взяла и всё нам испортила... Как теперь жить?
   -- С вами, ребята, конечно, весело, но дела не ждут, -- усмехнувшись, ответил отец Дика. -- Просто знайте меру. Отбой, до связи.
   -- Обязательно будем знать меру! -- поклялся Басманов, косясь на голограмму Лагранжа.
   -- О-ля-ля! -- закивал Лагранж голограмме Басманова. -- Мы меру знаем! Вот еще несколько миллионов засранцев вытравим отсюда -- и сразу станем знать меру! Будем тихими, законопослушными, начнем вечерами смотреть сериалы и гулять под солнечными зонтиками.
   Они до тех пор считали, что папа Дика уже давно отключил связь, пока перед ними не развернулось полотно "Иван Грозный убивает своего сына".
   -- Это намек?.. -- уточнил Феликс Лагранж, вытаращившись на своего коллегу из России.
   -- Это несомненно намек... -- подтвердил Оскар Басманов.
   -- ...намек продолжать в том же духе! -- хором проговорили оба и продолжили в том же духе.
   Теперь, когда идеолог первой войны в истории новой эпохи собрался прибыть на Землю, горстка одичавших спекулатов напряглась, чтобы изобразить хорошую мину при плохой игре. Из России им прислали декорации фасадов -- настоящие постройки в Берлине раздолбали в перестрелках. Америка поддержала их запасами продовольствия -- правда, бутафорского, из Голливуда. Китай расщедрился и пополнил недостачу в рядах не кем-нибудь, а "синтами", для чего их, никогда не державших в руках оружия и теряющих сознание при виде капли крови, обрядили в военную форму. Словом, проделали всё, кто во что горазд, и на том успокоились.
   Стефания и Армана держались в среднем звене офицерского состава. С одной стороны, это давало им возможность быть услышанными. С другой -- снимало всякую ответственность за содеянное. Недаром вся эта операция, спланированная правительством Содружества, носила название "Серый кардинал". Однако накануне прилета Мора Эвелина Смелова насторожилась. Стефании с Армане, несколько месяцев назад поморочивших головы спекулатов идеями "высшей расы" и избранности, велено было выхлопотать себе отпуск и убраться подальше от опасности, ведь непредсказуемому главнокомандующему вполне могла прийти мысль устроить чистку в рядах, и не исключено, что под метлу заодно со спекулатами попадут замаскированные агенты.
   Синьорина Каприччо и фрау Зегенд отсалютовали госпоже Смеловой и направились просить об увольнительной.
   -- Я не могу вам отказать, -- сообщил им ставленник Мора в штабе Берлина. -- Вы зарекомендовали себя как лучшие офицеры и своей дисциплинированностью заслужили право на небольшой, заметьте: небольшой! -- отпуск.
   -- Бессмертен Мор! -- рявкнули в один голос оба образца дисциплинированности, щелкая каблуками.
   Стефания с Арманой уже вовсю загорали на пляжах Красного моря, когда Мор наконец добрался до столицы Германии.
   Жизнь Берлина замерла. Все проспекты, наскоро очищенные от обломков и покореженной техники, были перекрыты, а в час приезда высокого гостя снайперы заняли крыши всех уцелевших после войны небоскребов. Дрезденская картинная галерея по приказу новых бургомистров транслировала в небеса веками хранимые в запасниках шедевры художников Наследия, которые было видно на территории всей Германии. И под скай-трансляцию картины Арнольда Бёклина "Война" флайер главнокомандующего и огромная свита из охранников и приближенных влетели в город.
   Выстроившиеся вдоль пустых дорог толпы спекулатов приветственно заорали и принялись размахивать желтыми флажками, петь гимн, скандировать бравые слоганы и прочая, и прочая. Всё напоминало бы обычный приезд какой-то "шишки", если бы на улицах Берлина (да и на Земле вообще) не отсутствовало два непременных общественных звена -- дети и старики. Когда эвакуировались коренные жители, власти Содружества вывезли всех без исключения гражданских в отдаленные места Галактики. Ну а среди завоевателей детей и пожилых, само собой, быть не могло. И поэтому город смотрелся, мягко говоря, неестественно, как компьютерная игрушка средней руки или закрытая военная зона, потому что вместо стариков и детей рядом с жителями стояли тупыми болванчиками ничего не понимающие "синты" из Китая -- все на одно лицо, да еще и разодетые в военную форму.
   Несколько оголтелых приверженцев Мора построили своих солдат так, чтобы сверху на площади можно было прочесть составленные из них буквы: "Бессмертен великий Мор!"
   От кутерьмы в двух районах города обрушилось несколько фальшивых русских фасадов, и ставленник главнокомандующего в Берлине бегал с выпученными глазами и недобрым словом поминал каких-то неведомых гастарбайтеров. Понять, кто это такие, не смогли даже лучшие дешифровальщики Содружества, однако достаточно было уже и того, что российскими декорациями задавило три взвода и четыре единицы техники. Архитектурные макеты не пощадили даже старших офицеров, которые не ожидали от них такого подвоха и попросту не успели, вопреки обыкновению, унести ноги из опасной зоны.
   Напуганный чрезвычайным происшествием с липовыми фасадами, ставленник отловил кого-то из бургомистров и распорядился в срочном порядке убрать отовсюду муляжи голливудской пищи.
   -- Не хватало еще, чтобы господин главнокомандующий или кто-то из его приближенных у нас отравились! Всем головы долой! Убрать! -- верещал он, умудренный опытом и не понаслышке знавший, что если уж пришла беда, то открывай ворота: коль скоро случился конфуз с одним элементом показухи, жди неприятностей и от другого. -- И ко всем чертям списать этих бракованных "синтов"! Они даже приветствия орать не научились! Безобразие!
   Но было поздно. Прямо среди честной толпы подпорченные "синты" начали выходить из строя. От перевозбуждения их заклинивало, они, искря глазами, падали, дымились, обугливались, а временами даже поджигали собой транспаранты. Мор со своего флайера не мог не заметить этого. Он приказал пилоту остановиться. Зависнув в воздухе, они с Адмиралом молча следили за творящимися внизу беспорядками: как "синтов" тушили, как утаскивали с глаз долой...
   -- Что с ними, Адмирал? -- недоумевая, спросил Мор.
   Тот развел руками:
   -- Вирус паранойи, как я осмелюсь предположить, господин главнокомандующий...
   -- Если бы я не верил своим глазам, я разжаловал бы вас за дезинформацию. Пусть командование проведет чистку в своих рядах и исключит всех идиотов.
   -- Я отдам необходимые распоряжения на сей счет, господин Мор, -- заверил Адмирал. -- Но в таком случае исключить им придется всех, и в первую очередь самих себя.
   -- Нам не удержать Землю с такой тупой ордой... -- сокрушенно констатировал Желтый Всадник. -- Но нам нужно продержаться хотя бы до тех пор, когда я отыщу эмигрантов из Мемори!
   -- А удастся ли нам вернуться обратно без зеркала фаустянских монахов?
   -- Адмирал, вы непроходимо глупы. Я уже не раз повторял, что с Альфой и Омегой можно проникнуть в любую вселенную любого порядка. Альфа и Омега есть начало и конец всего. И никакие монахи с зеркалами будут нам тогда не нужны. Мы сами станем сверх любых богов и самого мироустройства! И вас я тоже не обижу, хоть вы и дурак, Адмирал.
   Впечатленный размахом замыслов господина Мора, Адмирал умолк и ретировался.
   Затем был закрытый банкет для специально приглашенных лиц, с которого Мор уехал через двенадцать минут после начала торжества.
   Изрядно поднабравшись, штабные начальники принялись бродить от столика к столику и затевать беседы.
   Адмирал, глядя в точку, тупо пил. Он даже не сразу услышал, что там болтает Мистик, руководитель отдела, отвечающего за поиски объектов навязчивой идеи Мора. Мистик был пьян в дужину. Он чертовски устал мотаться за чокнутым Мором по всей Галактике и выслушивать его исступленный бред.
   -- Слуш-те, Адмирал, -- кинул он пробный шар, пользуясь тем, что на подобных мероприятиях все заняты собой, а не прослушкой, -- а вам не кажется, что мы... как бы это сказать?.. тратим свое время неизвестно на что?
   Адмирал хрюкнул, безвольно вздернул и уронил плечи, а затем продолжил прерванное занятие -- опять присосался к трубочке в коктейле.
   -- И ить вот что обидно, -- развивал мысль пошатывающийся на высоком стульчике Мистик, ослабляя застежку мантии и выпуская наружу галстук-бант, -- ну были бы у него цели, как у всех порядочных психов... Эскалибур там... или Чаша Грааля... на худой конец власть над миром...
   -- Так и подсуньте ему эти чертовы Альфу с Омегой! -- огрызнулся Адмирал.
   -- Знать бы еще, что оно такое и с чем его едят! Мы должны рассчитывать и вычислять исключительно ту долю информации, в которую он нас посвящает. Потом он идет в свое кресло, долго там отлеживается и сообщает, где и в чем мы ошиблись при расчетах.
   -- Значит, вы не знаете?
   Глаза Адмирала, выбравшись из магнетического плена переносицы, разъехались по местам и сузились в коварные щелочки. Мистик догадался, что сболтнул лишнего, и сразу протрезвел на несколько промилей:
   -- Так уж сразу и не знаем! Просто надо больше данных, больше информации о...
   -- Дармоеды... -- безучастно махнул рукой Адмирал, надеясь тем самым прогнать занудливого Мистика. -- Всегда знал, что этот ваш мистический корпус с этой вашей глупой эмблемой -- чистой воды шарлатанство! Говорю ж: пока он вам верит, ловите момент. Подыщите, что надо, и отдайте ему под любым соусом!
   -- Думаете, мы дураки?
   -- Безусловно!
   -- Это вы уже оскорбляете! -- вспыхнул Мистик.
   -- И что с того? Драться полезете? -- Адмирал захрустел листом салата, а глаза его снова собрались в кучу у переносицы. -- Сделаете с меня куклу и натыкаете иголок? Или будете швыряться проклятиями? Шарлатаны!
   Мистик проследил за уничтожаемым салатом и мстительно ухмыльнулся:
   -- Между прочим, местный салат -- генетически модифицированный продукт. Вот у вас уже, кажется, рога растут!
   И, не задерживаясь, он скрылся из поля зрения Адмирала, который даже к такому известию отнесся с философией:
   -- Ну вот вырастут -- я вас всех, сволочей, забодаю!
  
* * *
  
   Планета Сон, январь 1003 года
   Фанни закрыла третий номер журнала, вообразив в красках и лицах то, что описывалось в веселой статейке со слов разведчиков Управления. Журналисты старались и расписывали жизнь Мора в материалах с продолжениями, глумясь на полную катушку.
   -- Все это, конечно, хи-хи и ха-ха, -- согласилась Паллада с Джокондой, -- но, если этот шизик все-таки найдет нас здесь, то, думаю, смешно станет не нам. Он ведь всерьез считает, что некие Альфа и Омега, способные обеспечить его лучшим средством передвижения, находятся у нас!
   -- Не шизик, а параноик, -- поправил ее Тьерри Шелл. -- И, может, действительно находятся? Мы же не знаем, что это такое.
   Они оба уставились на Джо, но там отсматривала что-то с линзы. В кабинете воцарилась тишина: Паллада и Шелл ждали резюмирующего слова Бароччи.
   -- Да, я слышала вас, -- в конце концов заявила Джо. -- Что я могу сказать? Насчет Альфы я, пожалуй, еще в силах догадаться: уверена, речь о Хаммоне. Похищение его действительно было бы равносильно потере шахматного короля. Но что это за Омега и где ее искать -- вот тут я теряюсь не меньше мистического корпуса Мора... Это может быть кто угодно.
   -- Даже я? -- расцвел Тьерри, поигрывая бровями.
   -- По общности интересов с Альфой? -- подмигнув, хихикнула Фанни и многозначительно щелкнула пальцем по горлу.
   -- Смешно, -- согласился эксперт. -- И все-таки так оно и есть. Это могу быть я, можешь быть ты, Джоконда, может быть тот мальчик, с которым она нянчится -- в сущности, что мы о нем знаем?
   -- Медом им тут намазано, что ли, альфам этим вместе с омегами...
   Не слушая их, Джоконда что-то записала.
   -- Фанни, мне с тобой надо поговорить. С глазу на глаз.
   Шелл понятливо кивнул, шаркнул ногой и церемонно удалился. Женщины подождали, пока за ним закроется дверь, и вцепились друг в друга взглядами.
   -- Через три с половиной часа здесь будет твой муж, -- сказала, закуривая, Джоконда. Глаза Фанни оживились и заиграли радостью -- при том, что сама она осталась невозмутимее Джо. -- Да, я тоже рада.
   -- Не сомневаюсь! -- язвительно подколола ее язвительная гречанка, но та сделала вид, будто не заметила издевки.
   -- Он распорядился, чтобы ты лично занялась проверкой того полигона, ну, ты знаешь...
   -- Ах, да! Та имитация какого-то уродливейшего помещения, которые я когда-либо видела в своей жизни! Хотя нет! Каюсь: "зеркальный ящик" ВПРУ куда уродливее...
   -- Его нужно расчистить и подготовить к эксплуатации. Он понадобится уже сегодня ночью. Займись этим прямо сейчас.
   -- Хорошо. Давай людей -- и я поехала.
   Через сорок минут Паллада и несколько человек из СО и ВО были на месте. Они сняли купол оптико-энергетической защиты, и перед ними возникли серые стены бесформенной постройки -- новой, но заброшенной, пустой, но захламленной. Постройка находилась в маленькой долине за чертой города, подступы к ней охранялись несколькими блокпостами, на которых непременно присутствовал кто-то из провокаторов Управления, чтобы отводить глаза случайно забредшим в эти края и возвращать их в исходную точку.
   -- Интересно, и какого рожна собираются тут делать? -- задумчиво проговорила лейтенант Студецкая, попинывая раскиданные по полу металлические бобины от проволоки, какие-то гайки, болты и прочий производственный мусор. -- И что здесь вообще можно делать?
   -- Темно, как в заднице! -- согласился с ней кто-то из парней-вэошников.
   -- Надо рассовать всю эту чепуху по стеллажам и наладить тут освещение, -- останавливаясь над грудой каких-то темных угловатых предметов, сказала Фанни. -- А вот это уже интересно...
   Это были сваленные в кучу автоматы. Их бросили здесь после нападения на город фаустянских зомби и неведомых стрелков.
   -- Хм! А я думала, что их утилизировали, -- Студецкая подняла один и стала разглядывать со всех сторон с видом знатока оружия. -- И что за коллекцию раскурочили, чтобы добыть эту древнюю штуку?
   Паллада брезгливо извлекла автомат у нее из рук и бросила его к остальным:
   -- Так, приступаем к расчистке. У нас два часа.
  
3. Репетиция
  
   Планета Сон, январь 1003 года
   -- Прости меня за беспардонность, но не займешься ли ты сегодня Луисом?
   Я смотрел на голограмму Джо и удивлялся странности ее просьбы. Как будто я занимался Луисом не по собственному желанию и как будто Джоконда этого не знала!
   Догадавшись о причине моей растерянности, она исправила фразу:
   -- Ты не так понял. Я хотела попросить, чтобы ты остался сегодня в моей квартире. Я сменю тебя утром. Главное, чтобы ночью с Луисом находился человек, а не "синт", иначе он не уснет.
   -- Вот в чем дело! Ну конечно я приеду. М-м-м... Джо?
   -- Да?
   -- Что случилось?
   -- Ничего.
   -- Джо, ну пожалуйста, не пытайся что-то от меня утаить, у тебя никогда это не получалось.
   Она досадливо нахмурилась:
   -- Вы много на себя берете, синьор Элинор! Вам так не кажется?
   -- Не больше, чем способен унести. Ты приглашаешь меня, а сама появишься только утром. Ночами ты всегда дома, значит, на этот раз случилось что-то необычное, нарушающее твой обычный распорядок жизни. А то, что ты огрызаешься...
   -- Синьор Элинор! Немедленно оставьте этот тон!
   -- ...только подтверждает мои умозаключения. Так что случилось?
   Она долго грызла меня взглядом, но не выдержала, и по ее лицу скользнула улыбка, такая же нежная и ни к чему не обязывающая, как всегда:
   -- О, Мадонна миа! Кристиан, когда же ты перестанешь пытаться заглянуть под крышки всех кипящих кастрюль?
   -- Только когда эти кастрюли закончатся.
   -- Сегодня на Сон прилетит Дик Калиостро.
   -- Отлично! И теперь это возведено в степень высочайшей государственной секретности? Не ожидал я этого от Дика!
   -- Ничего не возведено ни в какие степени. За время его отсутствия накопилось очень много важных вопросов, я должна обговорить с ним... В общем, надеюсь, ты не хочешь, чтобы я сейчас отчитывалась перед тобой тем, о чем пойдет речь? Опасаюсь, что ты уснешь, не услышав и четверти информации.
   Я почему-то не совсем поверил в ее искренность. Было что-то, что она пыталась утаить. Но я не стал перегибать палку и кивнул:
   -- Можешь на меня рассчитывать, Джо. Я дождусь тебя утром. В больнице я отдежурил вчера, поэтому сегодня совершенно свободен.
   -- Я знала, что ты не подведешь. Грациа, Кристиан!
   Мне показалось, что и эти слова она подменила, уж слишком сияли ее глаза. Я не понимал, для чего их заставляют кривить душой и скрывать настоящее настроение, вместо истинных слов произносить избитые, суррогатные и пустые предложения, улыбаться, когда все внутри клокочет, или улыбаться не так, как хотелось бы улыбнуться в минуту радости, а холодно и равнодушно. Что за дурная игра -- политика?
   Решив поддразнить Джоконду, я ответил:
   -- Но за услугу я, возможно, потребую специфического вознаграждения.
   Однако она поспешно отключилась, и ее изображение растаяло в воздухе. Сделала вид, будто не услышала начала моей фразы.
   Стоит заметить, Джоконда не очень-то спешила на встречу с Диком. Он приехал в город, и даже я успел пожать ему руку и перекинуться с ним парой слов, а ее все не было. Калиостро выглядел каким-то задерганным и уставшим. Он вымученно улыбался нам с Фанни, но думал о чем-то другом. Она шепнула ему на ухо пару слов, и тогда Дик согласно кивнул.
   Едва начало темнеть, я поехал к Луису. Что-то кольнуло в груди, когда по дороге я увидел, что Хаммон спускается с крыльца своего дома в сопровождении вэошников и Марчелло Спинотти и садится в автомобиль-стрелу "Черных эльфов" Джоконды. Этот укол был связан с предчувствием. Джоконда неспроста сослалась на сумасшедшую занятость и на то, что Луис не заснет без ее или моего присутствия. Понятно, что ей хотелось быть уверенной: я даже случайно не окажусь у нее на дороге, когда она будет выполнять какое-то таинственное поручение правительства. Но ее надеждам не суждено было оправдаться. Теперь я точно знал, что их с Диком затея связана с Фараоном.
   Луис очень соскучился и, радостно взвизгивая, стал вырываться мне навстречу из рук Нинель. Мы играли с ним весь вечер, до упаду, и оба заснули прямо на полу, среди раскиданных игрушек. Няня накрыла мальчика одеялом, меня -- покрывалом и тихо ушла к себе.
   Я проснулся посреди ночи от легкого толчка в грудь. Было очень тихо, в окно миллиардами огней вливался Млечный Путь. Даже не представляя, что могло помешать мне спать, я поднял Луиса с ковра и переложил его в кровать. Он лишь вздохнул и повернулся поудобнее.
   До рассвета оставалось еще часа три. Я постоял у окна, но тревога не улеглась и после этого. И все время в голову лезли мысли об Эфии, юном клеомедянине, который в ту минуту, должно быть, видел десятый сон. Может быть, мне нужно подъехать к нему? Эфий выглядел не болезненным, но хрупким. Кто знает, вдруг ему требуется помощь врача, и я это почувствовал -- ведь он знает, что я обладаю той же способностью, что и он, а потому доверяет больше, чем другим.
   Я попытался вызвать Джоконду, но она была недоступна. "Синт" возникла в комнате, безмолвно ожидая моих указаний, а я не знал, что предпринять.
   -- Нинель, я позову тебя снова, когда решу, как поступить.
   Она с покорностью кивнула и удалилась. Я сел в кресло, запрокинул голову на валик и закрыл глаза. Словно только того и ожидая, тело онемело, внутри него загудело, потом полыхнул яркий свет -- и вот я уже взмыл над домом Джоконды. На коньке крыши прикорнул, по-кошачьи свернувшись клубком, серебристый силуэт Эфия. Именно клеомедянин все это время не давал мне покоя своим незримым присутствием. Почуяв мое приближение, он с перепугу взлетел вверх, а я последовал за ним. Вскоре Эфий пришел в себя, успокоился и позвал за собой. Но стоило ему взглянуть сверху на город миллионов огней, как он снова забился в панике, боясь упасть и разбиться. Я понял, что клеомедянин совершенно не разделяет качества той и этой реальности, в его понимании законы грубого мира распространяются и на "третье" состояние.
   "Веди, не бойся! Не упадешь", -- подумал я, и он меня услышал.
   Мы выбрались за город. "Кто здесь?" -- мелькнула чья-то заполошная мысль, но я увернулся от нее и догнал Эфия. Возможно, мысль принадлежала кому-то на одном из блокпостов.
   Вскоре мы очутились в долине. Эфий принялся кружить над одним и тем же местом, указывая руками вниз. Через пару витков вслед за ним я наконец понял: земля под нами выглядит странно. Она походила на ковер с повторяющимся рисунком: всякий кустик был точной копией соседнего, камни и бугры тоже распределялись как по схеме. И, пытаясь опуститься, мы беспрестанно натыкались на сопротивление воздуха.
   "Что это?" -- спрашивал клеомедянин.
   В "третьем" состоянии вообще трудно думать логически и совмещать ровное течение мыслей с возможностью осязать все вокруг, единомоментно и насквозь, не пользуясь при этом услугами такого физического приспособления, как мозг. Проще сказать, не трудно, а почти невозможно. И потому я вернулся в комнату, где "заснул" рядом с кроваткой Луиса.
   То, что мы с Эфием увидели и почувствовали в долине, очень походило на купол ОЭЗ. Другого объяснения у меня не было. Повторяющийся рисунок ландшафта -- обманка для спутника-шпиона, потому что с большого расстояния заметить небольшие погрешности в графике невозможно. Купол был такой величины, будто под ним спрятали пару жилых домов.
   Сопоставить прилет Дика, его озабоченный вид, отсутствие Джоконды и отъезд Хаммона со странным, тщательно охраняемым на блокпостах объектом под куполом ОЭЗ было несложно. Но задача не решалась: я не знал, какую роль во всем этом играет Фараон, которого вывезли так спешно и под такой охраной нынешним вечером.
   Браслет легонько уколол запястье сигналом вызова: ночью я всегда переводил его в тактильный режим, чтобы меня будил не звук, а ощущение. Так проще проснуться.
   -- Я на линии.
   -- Я заметила. Приезжай, ты нужен, -- лаконично приказала Вертинская.
   Возле корпуса хирургии-травматологии наблюдалась непонятная суета. Я увидел Дика и подъехал к нему:
   -- Что произошло?
   -- Боевые потери, -- отозвался мрачный Калиостро. -- Так не вовремя ему приспичило снять шлем...
   -- Кому "ему"?
   Тут мимо нас промчалась Вертинская и на ходу бросила в мой адрес:
   -- Крис, бегом за мной!
   Я бросился за нею в стерилизационную. По дороге Лиза успела объяснить, что во время учебного боя один из вэошников-новичков неурочно отстегнул защитный шлем и схлопотал резиновым зарядом точно в ухо. Тьерри отсыпался после суточного дежурства, беспокоить его Вертинская не стала, равно как и всю вчерашнюю бригаду, поэтому отдуваться предстояло нам двоим и нашим ассистентам.
   Травма оказалась сообразной той суете, которую подняли вокруг раненого. Молодому парню из ВО разворотило правое ушное отверстие. Отогематома выросла такая, что у него перекосилось лицо. Повязки быстро промокали от крови, и только я сменил их две, пока мы везли его до операционной, не говоря уже о прежних попытках коллег пострадавшего остановить кровотечение.
   Зевающий анестезиолог дал наркоз, и мы с Лизой стали вскрывать гематому, вспухшую вокруг хряща. Давление у раненого никак не стабилизировалось, Вертинская стала нервной, шипела на ассистентов сквозь зубы и осторожничала. А я знал: если Лиза осторожничает, значит, положение не из легких. Но спустя час все было позади.
   -- Крис, а сейчас сделаем с тобой мирингопластику, -- значительно подобрев, сказала она. -- Ее ты точно еще не делал! Поэтому, как говорит Тьер, "учись, интерн"!
   -- Слышать будет?
   -- Вот перепонку ему восстановим -- и будем надеяться...
   Когда мы вышли из операционной, на улице светало. Я с удовольствием снял с себя окровавленную одежду и встал под душ.
   Значит, под ОЭЗ-куполом вэошники -- а раненого парня я совершенно ясно видел в сопровождении Хаммона нынешним вечером -- проводили какие-то учения со стрельбой резиновыми патронами. Очень интересно, зачем им для этого понадобилось присутствие Фараона. Он совершенно не похож на военного.
   Придется прошибать головой глухую стену -- расспрашивать Джоконду.
   К себе я не поехал, вернулся к Луису. Ее самой, конечно, еще не было. Разумеется, все они сейчас в местном Управлении, где же еще!
   Джоконда приехала, когда солнце поднялось высоко над морем, и несказанно удивилась, застав меня у себя в квартире. Мы с Луисом завтракали, как ни в чем не бывало. Вернее, завтракал он, размазывая утреннюю кашу по стульчику, столику и любимым игрушкам. Он весело хохотал, я заговаривал ему зубы -- все пять недавно проклюнувшихся зубов -- а няня с ворчанием восстанавливала утраченный порядок.
   -- Итак, внимание -- вопрос: что я тут делаю в девять часов утра?
   Двинув бровями и чуть склонив голову к плечу, Джоконда молча согласилась. Я передал бразды правления тут же угомонившейся Нинель и подошел к Джо.
   -- Тогда нам следует поговорить.
   Джоконда усмехнулась:
   -- Ты не находишь, что для начала мне следует позавтракать?
   -- Нет! -- непреклонно возразил я, отбирая у нее чашку в тот самый момент, когда она уже собиралась налить себе кофе. -- Для начала нам следует уединиться в твоем кабинете и кое-что обсудить.
   Она развела руками, мол, ничего не поделаешь, и покорно пошла впереди меня. В кабинете мы уселись по разные стороны стола друг против друга.
   -- Что вы делали с солдатами и Фараоном в долине, в помещении, закрытом куполом ОЭЗ?
   Я нарочно выстроил фразу так, будто мне уже и без нее известно всё. Но Джоконда не повела и бровью, только взгляд ее стал внимательнее, как у психиатра, внезапно обнаружившего у пациента признаки малоизученного отклонения.
   -- Еще раз -- можно? -- переспросила она после паузы.
   -- Давай без спектаклей, Джо? Ты ведь понимаешь, что эта информация не уйдет дальше меня? Какой смысл изображать передо мной пленного на допросе?
   Джоконда прищурилась.
   -- То есть ты сразу же подумал о недоверии к твоей персоне? -- вкрадчивым и зловещим тоном, уже давно не способным повлиять на меня, переспросила она.
   -- Ты знаешь, вот как-то так... промелькнула крамольная мыслишка ненароком...
   -- И зря промелькнула!
   -- О-о-о, как ты меня успокоила!
   -- Я и не обязана тебя успокаивать. Не слишком ли большого мнения ты о себе?
   -- Тогда почему бы не...
   -- Потому что у всех еще чересчур свежи воспоминания о событиях на развалинах Бруклина, синьор Элинор! -- скороговоркой выпалила Джо, а из карих глаз ее, почерневших от ярости, сыпались электрические искры. -- И то, что произошло на площади перед здешней больницей -- тоже! Но на этот раз, если тебе станет известно то, что ты так упорно стараешься достать из меня, ты подпишешь смертный приговор не только себе.
   Я замер. Она испугалась собственных слов и отпрянула, невольно прикоснувшись пальцами к губам. Мы смотрели друг на друга, и я понял: только что она сказала худшее из того, что могла сказать.
   -- Спасибо, Джо. Славно поговорили.
   -- Не обижайся, пожалуйста!
   -- Я не обижаюсь, с чего ты взяла? Все отлично. Мне пора.
   Она встала и пошла за мной.
   -- Кристиан, я не хотела тебя обидеть. Это так и есть, клянусь Мадонной!
   Я улыбнулся еще ласковее нее:
   -- Я не обиделся, Джо. Ты очень доступно объяснила, почему я не должен знать того, что знает половина нашего города. Ведь никто, кроме меня, не сможет после этого поставить весь мир на порог Апокалипсиса!
   -- Знаешь, Кристиан, а я бы на твоем месте гордилась. Потому что это действительно так, тебе это будет по плечу. Ты сам не понимаешь, насколько правильно выразился сейчас!
   -- Джо, по-моему, ты сегодня переработала. Говорю тебе как доктор. До встречи.
   Она была прекрасна, как никогда. Солнце в окне охватывало нимбом ее пышноволосую голову, усталые глаза светились одновременно и раскаянием, и возмущением, а на щеках проступил румянец. И не уходить мне хотелось, а подхватить ее на руки, закружить, поцеловать, как тогда, в палате. Джо поняла это, сделала шаг навстречу, но тут (как всегда, подло) засигналил вызовом ее ретранслятор. Она безнадежно развела руками, мы засмеялись и каждый пошел по своим делам.
  
* * *
  
   На самом деле под куполом ОЭЗ, скрывавшим имитацию заводского склада, ночью происходило вот что.
   Когда погасли почти все огни города, в долину Грёз съехалось несколько машин. Из них вышли люди, человек тридцать, большинство из них были военными. Дождались черной "стрелы" -- автомобиля квадро-структуры Джоконды Бароччи. В прибыли все "эльфы", в том числе Фанни, а кроме "эльфов" -- Риккардо Калиостро и Хаммон.
   За две недели до этого Дик пообщался с отцом, теткой, Эвелиной Смеловой и Ольгой Самшит. Речь шла о Фараоне.
   -- Абсолютно понятно, госпожа Президент, что отправить с ним в качестве телохранителей взвод киборгов мы не можем, -- выступила Эвелина. -- "Синтетика" выходит из строя. И тем более вряд ли возможно перепрограммировать их на убийство: закон "не убий" встроен в каждую их хромосому.
   -- А если выпустить партию роботов, способных убивать? -- полувопросительно произнесла Ольга Самшит, в задумчивости водя карандашом по бумаге перед собой.
   -- Это не спасет. После телепортации они по неизвестным обстоятельствам выходят из строя. Нашим ученым так и не удается установить точную причину поломки, существует лишь несколько гипотез, но опираться на гипотезы в таком деле мы не можем.
   -- Что ж за гипотезы?
   -- Например, вот одна из них: когда их распыляет на атомы, связи в их организме распадаются, а при обратном восстановлении не могут восстановиться в нужном порядке. Вот здесь -- доклад инженеров-кибернетиков, подробно объясняющий причины таких поломок.
   Эвелина твердым движением подвинула к госпоже Самшит свой информнакопитель.
   Калиостро молча сидели поодаль, смотрели на голограмму совещающихся руководителей и до поры до времени в обсуждение не вмешивались.
   Ольга просмотрела отчет кибернетиков. Став мрачнее грозовой тучи, она пожевала губы и постучала пальцами по столу.
   -- Эту проблему надо решать как можно скорее. Война заканчивается, сил у нашего противника всё меньше, и в конце концов откладывать в долгий ящик возвращение этого человека будет нельзя. Ученые выяснили, как это произошло, господа? Господин Калиостро, слово вам.
   Фредерик коротко кивнул и подошел ближе к голограмме президента.
   -- По всем известному закону телепортации, тело, попавшее на диск трансдематериализатора, становится объектом некоего пространственно-временного парадокса. Оно "обрушивается" в мир самого себя подобно тому, как пожирает себя звезда, которая становится черной дырой. Но при нормальном ходе телепортации это занимает очень непродолжительное время, и тело возвращается на диск (или в точку, которую установил портативный ТДМ). Там, в так называемом мире причины, проходит лишь мгновение, никто не успевает даже заметить, что объект куда-то исчезал. Таким образом, выпущенная в спину нашего гостья очередь зарядов настигнет его, как только здесь, у нас, он коснется ТДМ, а значит, будет автоматически переброшен в свой мир.
   -- И что бы вы предложили, сэр? -- уточнила Самшит.
   -- Сопровождать Хаммона должны люди.
   -- Вот как?
   -- Да. В полной защите, вооруженные, они закроют его собой и дадут ему шанс скрыться.
   -- И как они потом вернутся?
   -- Никак, -- понурил голову Фредерик Калиостро. -- Даже если они выживут в перестрелке, шанса вернуться у них не будет.
   Самшит перевела взгляд на Эвелину Смелову, а потом на генерала Софи Калиостро. Обе сидели с каменными лицами и смотрели ей в глаза, но выдвигать спасительные идеи не собирались.
   -- Что вам для этого понадобится, господин Калиостро? -- упавшим голосом спросила наконец президент.
   -- Немногое, -- ответил создатель "Черных эльфов" и стал перечислять по пунктам.
   Акция, проведенная впоследствии на Сне, была по сути тренировкой. Еще во время застройки города по приказу Фредерика Калиостро в долине Грёз возвели подобие завода, на котором работал Хаммон. Внутреннюю, "складскую" часть помещения оборудовали со слов незваного гостя, стараясь соблюдать максимальное сходство с оригинальным планом -- со слов самого Хаммона. Но проводить репетиции без санкции Ольги Самшит не стали, и объект законсервировали до лучших времен. Связанный всевозможными договорами и предупреждениями, Фараон залег на дно и даже бросил пить, чтобы ненароком не проболтаться тому же доктору Элинору, который с недавних пор стал проявлять особенный интерес к тайнам, окружающим персону гостя.
   Оружие, которое осталось после нападения автоматчиков-призраков, пригодилось для испытаний, но его переконструировали для стрельбы резиновыми патронами. Такие игрушки были в ходу во время "показух" на Колумбе, и потому защитное обмундирование позаимствовали у тамошних коллег.
   Но только кто же знал, что вояка, изображавший самого Хаммона, снимет в жарком помещении душный шлем, зазевается, прослушает команду к повтору нападения и не успеет надеть его обратно?! Когда настоящий Фараон увидел, что может произойти с ним при возвращении, причем вовсе не от резиновой пули, ему изрядно поплохело. Ведь в отличие от участников эксперимента он окажется у себя дома вовсе не в защитной броньке, а в том, в чем пришел на работу.
   -- Ничего у нас не получится, -- констатировал Дик, погружая на носилки раненого вэошника. -- Это, Джо, какой-то порочный план. С ним мы проблему не решим.
   Джоконда отошла в сторону, так ничего и не ответив майору Калиостро. Фараон молча сопел.
   -- Завтра попробуем еще! -- решил Чезаре, впервые переступив через мнение своей начальницы.
   Марчелло и Витторио сразу же одернули его на родном языке, а Джоконда сделала вид, что ничего не слышала. Все понимали, что даже если заставить людьми весь диск, в той ситуации, которую расписывал Хаммон, погибнут все. А со смертью самого Хаммона прекратит жизнь и вселенная, где они живут, только и всего.
   -- А если бы мне остаться здесь? -- робко поинтересовался Хаммон.
   Дик приобнял его за плечи и тихо сказал:
   -- Ты, конечно, прости, но сколько -- в среднем -- живут мужчины твоего мира?
   Вспоминая, Хаммон призадумался.
   -- Ежели ничего не путаю, то как-то говорили -- лет пятьдесят шесть. Но у меня в роду все жили до семидесяти! -- встряхнувшись, предупредил он.
   -- Спасибо. Если ты останешься, ты подаришь нам целых двадцать пять лет, начиная с сегодняшнего дня! Наш мир просто схлопнется в миг твоей смерти. Сразу и безоговорочно. Черная дыра сожрет самое себя, -- и Калиостро указал ему на эмблему управленческой Лаборатории на рукаве подъехавшей к ним Лизы Вертинской, где светящийся в темноте змей кусал собственный хвост. -- Вот это и будет самым настоящим концом света, а вовсе не трубящие ангелы, вскипающие реки и чудовище, которое выползает из морских вод с блудной девкой на спине. Зато... гм... опомниться мы не успеем, что правда, то правда...
   -- Вот это да-а-а... -- в ужасе прошептал Фараон. -- Вот это я натворил...
   -- Именно так, -- поддакнула Фанни. -- Хотя, по большому счету, тебе-то что, верно? Для тебя время не изменилось.
   -- Прекрати, Фанни...
   Джо поморщилась.
   -- Разве не так? -- вздернула бровь гречанка. -- Он только о себе и думает.
   -- Госпожа Паллада, это неправда! Я думаю о вас, тем более я подружился со многими из жителей этого мира...
   -- Если бы ты думал, ты бы не бухал, как последний алкаш. И не лез туда, куда не просят!
   Джоконда не выдержала:
   -- Агент Паллада! Немедленно молчать! Что вы теперь измените?
   Калиостро вернулся от раненого и успокаивающе пожал кисть жены:
   -- Фанни, не нужно. Мы все всё понимаем, но в этой ситуации криком делу не поможешь.
   -- А вот я предлагаю! -- отчаянно заявила она. -- Предлагаю отправить живым щитом нашего пленного спекулата. Этого Оскольда Льи! Как там встарь говорилось? Пусть искупит настоящим поступком преступления своих сограждан!
   Но никто из них не ведал, что ничьим планам сбыться не суждено. За передвижениями эскадры, в составе которой прилетел на Сон майор Калиостро, проследили шпионы главнокомандующего Мора. И теперь Желтый Всадник точно знал, где скрываются эмигранты из аэропорта Мемори.
  
4. Потоп
  
   Планета Колумб, середина февраля 1003 года
   Комната опустела: офицеры разошлись по местам, и впервые за многие месяцы Софи и Фредерик остались один на один, и не голографическими проекциями себя, а по-настоящему.
   -- Поздравляю нас, Фред, -- сказала генерал Калиостро. -- Значит, не зря мы с тобой возились когда-то с нашими псиониками. Вот они подросли и сказали свое слово в этой войне. И спецотдел, и разведчики... Мы не зря жили.
   Фредерик слышал гордость в ее тоне, но все же он деликатно исправил ее последнюю фразу:
   -- И не зря проживем еще, Софи.
   -- Да, дорогой зять, верно!
   Менее чем за год нашествие спекулатов удалось купировать и задавить. И если враг пытался взять массой и нахрапом, то сопротивление воспользовалось умом и хитростью. Многочисленные сводки сходились в одном: наибольшее приложение сил к уничтожению противника оказал сам противник. Остатки разрозненной орды было изгнано с Земли, куда постепенно возвращалось коренное население. Несмотря на разрушения во многих городах, жизнь восстанавливалась. А война захлебнулась.
   -- Разреши посмотреть подольше на женщину, которая совсем не изменилась за те годы, что я ее знаю, -- улыбнулся Калиостро.
   -- За сорок лет? Ты бессовестно мне льстишь, Фред!
   -- Нет. Твой взгляд не замутился, всё те же глаза сиамской кошки. Твой шаг тверд. Твой голос звучит как музыка. Я не вижу в тебе никаких изменений к худшему. Передо мной ты, та самая Софи Калиостро, которой я поцеловал руку, впервые увидев жену генерала Паккарта в обществе моей невесты Маргарет...
   -- Да... -- мечтательно протянула Софи. -- Как давно это было... И кто бы только мог предположить, что твой тринадцатый выкинет штучку, подобную тем, какие ты устраивал когда-то своему Учителю...
   -- Я ни секунды не сожалею. Дик -- лучшее, что сопровождает эту мою жизнь. В прошлый раз было так, в этот -- иначе, но они все равно повстречались.
   Она покивала.
   -- Знаешь... -- после некоторой заминки генерал продолжила: -- Я очень хотела бы посмотреть в действии ваш хваленый трансдематериализатор, но мне не терпится посетить колонию на Сне...
   -- Да, ты говорила. Кстати, флайер готов, -- Фред не сводил с нее восхищенного взгляда. -- Конечно, мне было бы куда спокойнее видеть тебя среди твоих пальм в Сан-Франциско...
   -- О, вот что-что, а это всегда успеется! -- по ее губам пробежала краткая усмешка. -- Летим со мной?
   Он покачал головой:
   -- Ты же знаешь, что мне нужно успеть сделать в ближайшее время. Какой тут Сон... в прямом и переносном...
   -- Да... и еще эта проблема с Хаммоном. У меня нехорошее предчувствие, -- вдруг призналась Софи. -- Все-таки возраст... Не знаю, что ждет меня и как скоро, но будет лучше, если я повидаюсь с Рикки.
   Она встала из-за стола и закрыла кейс. Фред следил за ее движениями.
   -- Предчувствие, сестренка, для нас с тобой -- дело обычное.
   -- Лучше бы я предчувствовала что-нибудь другое. Например, что в этой жизни у Коорэ и Саэти все сложится, что они успеют... Но нет...
   -- Зато у них отличные шансы на потом, -- оптимистично возразил отец Дика, обнимая свояченицу на прощание.
   -- Да, едва не забыла, -- она подняла голову с плеча Фреда. -- Отпусти со мной этого мальчика из твоей структуры, Феликса Лагранжа. Уж очень он хочет на Сон, и опасается, что ты его не отпустишь. Я пообещала замолвить словечко. Согласись, он заслужил отпуск после тех художеств, которые они учудили с Басмановым и Буш-Яновской...
   -- Если уж выдавать отпуска по заслугам, я должен распустить на отдых половину своих псиоников, а Смелова -- добрую четверть офицеров Управления...
   Софи забавно, совсем по-девичьи, поморщила нос, делая просительную мину:
   -- Не будь занудой, дорогой зять. Тебе ничего не стоит отпустить Феликса, признайся.
   Такой ее не увидит и не услышит никто, кроме него. Фред знал это совершенно точно. Железная донна Калиостро лишь с ним могла позволить себе становиться обычной женщиной. И он согласился:
   -- Пусть летит. Но на обратном пути, очень тебя прошу, не пускай их с Фаиной в один звездолет, если вы хотите долететь назад без приключений.
   -- Я подумаю над этим.
   Старшая из сестер Калиостро отступила, продолжая касаться его груди ладонями, пристально посмотрела ему в лицо, словно что-то запоминая, и, более не прощаясь, стремительно покинула комнату.
  
* * *
  
   Выход из гиперпространственного тоннеля в Малом Магеллановом облаке, спустя 2 недели
   Окруженный капсулами-невидимками, большой и неповоротливый военный катер "Гертруда" медленно выплыл из тоннеля, проколовшего пространство. Позади высилась галактическая спираль, справа -- шар Большого Облака. То, что на расстоянии казалось плотным скоплением звезд Малого Облака, теперь, вблизи, выглядело совершенно иначе, будто все светила разметало в разные стороны, а вместо них надуло межзвездную пыль и кучу мелких астероидов, готовых тоже стать пылью в перспективе нескольких сотен миллионов лет.
   Софи стояла на обзорнике и любовалась невероятной картиной. Она не таила истинных чувств -- эстетического наслаждения и восторга.
   -- Послушайте, господин Лагранж, а зачем вы все-таки летите на Сон?
   Белокурый красавец-француз из квадро-структуры Фреда Калиостро встряхнул головой:
   -- Смотрите, мадам. Месяц назад мне прислали это Фаина и Джоконда...
   Феликс активировал небольшой голографический снимок, где у Джоконды на руках сидел маленький ребенок с удивительно ясными глазенками и льняными волосами. Он был очень милым обаятельным существом, и вся голограмма будто светилась от его улыбки.
   Софи удивилась:
   -- Если бы рядом с ним не было Джо, я решила бы, что он -- это вы в детстве.
   -- В том-то все и дело, мадам! -- воскликнул Лагранж. -- Фаине пришло в голову, что осиротевший ребенок с Фауста имеет большое сходство со мной. Точнее, не со мной даже, а со всей нашей породой, уж так нами распорядилась природа, что все мужчины семьи Лагранж были на одно лицо... -- он помрачнел, и генерал Калиостро вспомнила, что из всех своих домочадцев после эпидемий в живых остался только Феликс. -- Пару лет назад мой бедный братишка встречался с одной девушкой из Москвы...
   -- Доминик?
   -- Да, Доминик, пусть будут справедливы к нему законы вселенной... И мальчик, которого они там, на Сне, назвали Луисом, мог каким-то непостижимым образом родиться у Ники. Мне нужно опознать труп матери мальчика. Джоконда отправила мне съемки Шелла и Вертинской на вскрытии, но я не смог узнать в мертвой хохотушку Нику. Ох, а ведь Доминик говорил о ее исчезновении, да и Джо упоминала, что осматривала место, откуда бесследно пропала Ника Зарецкая... Но этот труп... -- Феликс содрогнулся. -- Я ни за что не мог бы себе представить ее такой. Может быть, это просто какая-то ошибка? Люди так меняются?
   Софи кивнула.
   -- Это было бы хорошо, если бы вы, Лагранж, опознали ее и взяли на воспитание племянника. Это была бы память о вашем брате...
   -- Я буду внимателен. Все-таки съемка искажает...
   -- Госпожа Калиостро! -- прогремел голос командира корабля. -- Будьте добры пройти в сервисный центр. Получено важное сообщение.
  
* * *
  
   Целая армада кораблей спекулатов, оставшихся под командованием Мора, приближалась к планете Сон. В зоне видимости патрульными катерами судна стали уходить в оптическую маскировку. Командование замыкающего армаду и не предполагало, что с тыла его маневр успели заметить на "Гертруде", только что нежданно для спекулатов вынырнувшей из гиперпространственного тоннеля в окружении капсул-невидимок.
   Спекулаты замерли, ожидая команды Мора к нападению.
  
* * *
  
   Планета Сон, конец февраля 1003 года
   Я и не подозревал, что в этом райском уголке бывают землетрясения. Еще ночью город ликовал из-за известия о скором возвращении домой, и праздник охватил весь следующий день. Радовались даже пациенты. Почувствовав, что суета не закончится еще долго, я решил побыть один на берегу моря. Там хотя бы тихо, а если кто и нарушит мой покой, то это будут безмолвные ласковые дрюни.
   Наша бухта на закате была особенно красива. Я улегся на живот и, пересыпая дивный блестящий песок из горсти в горсть, провожал заходящее за горы солнце. Ветерок лениво шевелил пучки сухой травы у кромки берега и прибрежной долины. Мимо протопало несколько дрюнь, и я притворился спящим. Не добудившись меня, создания Сна разочарованно пошли дальше.
   Сейчас видимый издали город навевал мне какие-то почти неуловимые, будто сказочные грезы, воспоминания, и я не был уверен, истинные они или выдуманные. Сквозь картину схожих, выстроенных по единому проекту многоэтажных зданий проступали иные очертания из моей фантазии. Над ними светило такое же солнце, так же собирались на горизонте пуховые горы облаков, но сами дома были великолепны. И душа сжималась от невнятной тоски по чему-то навсегда ушедшему, упущенному, забытому. Не оттого вовсе, что ничего лучше не встречалось в моей нынешней жизни. Это была тоска по мгновению, когда я вот так же смотрел на тот Город и в суматохе дней не признавал его исключительности. И я жалел, что уже никогда не вернусь туда и не посмотрю на него теми же глазами, с тем же сердцем и душой...
   Табун дрюнь возвращался караваном. Я хотел уже повторить свой трюк, как вдруг почувствовал, будто земля чуть подпрыгнула подо мной. Дрюни остановились, вытянули шеи и стали тревожно озираться, вращая головами. Все-таки соседство людей успело научить их осторожности.
   Над городом заметались флайеры. Наверное, постройки тряхнуло куда более ощутимо, чем меня. Я заметил, что в бухте начался отлив.
   Ожил мой ретранслятор и проявился обликом и голосом голографической Джоконды:
   -- Кристиан, где ты? Синоптические спутники только что передали снимки зарождения волны в эпицентре землетрясения. Это огромная волна, Кристиан. Через четыре часа она будет здесь. Эвакуироваться нужно прямо сейчас. Тьерри и Лиза ждут тебя в клинике, они уже выехали туда. Готовьте пациентов, вот-вот прибудут флайеры.
   Вода отступала и отступала, обнажая дно, покрытое блестящими в последних лучах солнца водорослями и галькой. Было в этом что-то гипнотизирующее, приковывающее к месту.
   Дрюни подбежали и стали бодаться бархатными носами, выгоняя меня с берега. Я понял, что теперь они уже не ищут ласки. Это были какие-то другие, сильно эволюционировавшие дрюни, которые знали вкус опасности и, повинуясь инстинкту, пытались спастись и заодно спасти находившегося рядом человека. Когда-то я читал что-то подобное о поведении земных дельфинов...
   Минут через двадцать я был в поселке врачей и помогал вывозить из отделений наших пациентов. В одну из очередностей мне достался солдат с забинтованным ухом. Он удивленно таращился по сторонам и кричал:
   -- Что тут, так вас всех, происходит?! Что происходит?!
   Ответов он не слышал, а кричал все громче. Наконец я выхватил у кого-то из младшего медсостава карандаш с листком бумаги и нацарапал ему ответ: "Землетрясение, цунами". Раненый тотчас успокоился, как будто землетрясение с цунами входил в ежедневный распорядок его дня, и степенно сложил руки на коленках, предоставив нам возможность катить его кресло в нужном направлении. Вот что значит правдиво информировать население!
   -- Говорят, может перехлестнуть через весь континент! -- торопливо сообщила мне Вертинская, когда мы в один из заходов шли бок о бок по больничному коридору в палаты тяжелых больных. -- Савский сказал, что всё это странно. Дескать, про эту планету давно известно, что на ней никогда не было катаклизмов.
   Эта фраза, сказанная вроде бы ни к чему, зародила во мне одно очень нехорошее подозрение. Что если некто очень сильный, способный повлиять на информационное поле планеты, взбаламутил его и свел на нет все наши многомесячные старания?
   Через час наступили густые сумерки, усложняя нам работу. Но руководство организовало эвакуацию профессионально, и мы успевали. Тысячи флайеров мелькали над городом. Спутник постоянно транслировал в небо то, что фиксировал в океане. Гигантская волна росла, затмевая горизонт.
   У нас оставалось меньше двух часов.
   И тут в темнеющем небе ярко вспыхнула и тут же погасла неизвестная звезда...
  
* * *
  
   Выход из гиперпространственного тоннеля в Малом Магеллановом Облаке, катер "Гертруда"
   -- Есть еще и выбор... -- еле слышно произнесла Софи, глядя на виртуальное поле, где красной точкой обозначалось последнее из ушедших в невидимость суден спекулатов. -- Сколько же вас там?
   Лагранж поднялся к ней на мостик.
   -- Мадам, мы можем отойти под прикрытие тоннеля и зафиксироваться при входе. В этом случае они не успеют заметить ни нас, ни сопровождение.
   -- Я знаю. И тогда они возьмут Сон врасплох.
   -- Да, скорее всего.
   Они оба смолчали о втором варианте действий, при котором "Гертруда" делает залп по засеченному катеру армады, но при этом, естественно, теряет невидимость. "Хамелеоны" из сопровождения кинутся на спекулатов, как борзые на медведя, но первый же ответный удар всей армады сметет "Гертруду", не оставив никаких шансов на выживание экипажа. Спекулаты будут рассекречены, но только ценой жизни всех находящихся на катере землян. Предупредить же дозорных Сна, оставаясь под ОЭЗ, тоже невозможно.
   ...А время бежало.
   -- Это будет достаточно яркая вспышка, чтобы ее заметил наш патруль над планетой, -- помолчав, высказался Феликс.
   -- Вы готовы на это? -- спокойно переспросила Софи.
   -- Внешняя связь экранирована. У нас есть связь только с капсулами-невидимками. Выбор небогат...
   -- Он существует всегда. Вот времени у нас нет...
   -- В конце концов, мадам, на этой планете живет мой возможный племянник!
   -- И мой тоже...
   -- Манификь! Вот это значит, что нам есть за что побороться, госпожа Калиостро!
   -- Я горжусь вами, Лагранж.
   -- Это не стоит громких слов -- я при исполнении, -- и Феликс встал рядом с нею.
   Софи включила общую внутрисистемную связь и объявила пилотам капсул-невидимок:
   -- После залпа "Гертруды" осуществить атаку на противника в заданном секторе!
   В ответ понеслись короткие отзывы о готовности выполнить ее приказ. На огромном виртуальном дисплее возникли метки наведения прицела. Перекрестье сошлось на красной точке.
   Прощаясь, Софи взяла Лагранжа за руку. "Эльф" продолжал смотреть в сторону лейтенанта, который в ожидании последней команды замер над пультом. И команда последовала.
   -- Огонь, -- спокойно, не повышая голоса, вымолвила генерал Калиостро и успела почувствовать, как слегка похолодела и напряглась рука Феликса в ее ладони. "Бедный мальчик!" -- мелькнула мысль, пока лейтенант исполнял приказание.
   Срывая с себя маскировку, "Гертруда" выдала мощный залп и в одно мгновение ока испепелила цель. Готовые к нападению, судна спекулатов тут же перекинулись на агрессора и тоже потеряли невидимость. Они занимали три сектора на дисплеях капсул-невидимок -- все пространство было покрыто красными точками. Общего огня хватило на то, чтобы разом покончить с существованием "Гертруды", но план, основанный на тактике внезапности, сорвался. Фронтально и с флангов на спекулатов набросились невидимки -- миньоны погибшего катера госпожи Калиостро, с тыла -- патрульные катера и четыре крейсера эмигрантов Сна. Сторонники Мора упустили возможность первого хода, на который так рассчитывал главнокомандующий.
  
* * *
  
   "Цезарь" поднялся с космодрома Сна последним. Если бы было светло, цунами можно было бы увидеть с берега невооруженным глазом, и вздыбившаяся волна закрыла бы полнеба.
   Узнав о том, что все эвакуированные поднялись в воздух, каждый из нас почувствовал облегчение... на три минуты. Ровно через три минуты после взлета нашему командованию сообщили о нападении и о том, что все силы уже брошены для сопротивления. Между тем с катера, на котором находились Дик, Фанни и Джо нам, врачам, на "Цезарь" пришел сигнал о неестественной гибели двух человек из офицерского состава:
   -- Они без всяких на то причин упали и умерли! -- говорила какая-то женщина.
   И я понял, чьим кошмаром была гигантская волна...
   Прямо под нами огни города вдруг погасли. Стало мутно и темно. Никто уже не транслировал нам то, что свершалось внизу, потому что вверху было еще страшнее.
   Я попробовал связаться с Джокондой, но на вызовы она не реагировала. Меня заколотила от бессилия. Без Джо я не смогу ничего поделать!
   -- Крис, что? Что? Ну, говори! -- трясла меня Вертинская.
   -- Лиза. Мне нужно, чтобы ты проследила за мной. Пусть мне не мешают!
   -- Что ты собираешься делать?
   Я ринулся в первую попавшуюся по дороге каюту, Лиза -- следом.
   -- Господа, перейдите в свободную каюту! -- слышал я ее командный голос.
   "Цезарь" вздрагивал от залпов врага, стремящегося пробить нашу ОЭЗ.
   То, что, единственное, имело смысл делать с этим противником, у меня от переизбытка событий никак не получалось совершить. Тело гудело и вибрировало от напряжения. Я вылетал, но меня забрасывало назад в него.
   "Джо! Услышь меня и помоги! Ты мне сейчас нужна, как никогда! Отвлекись и помоги мне!" -- заклинал я, гонясь в полной темноте за их катером, и наконец почувствовал ее присутствие.
   Сразу пришел свет. Я словно прозрел, стал слышать и обрел способность действовать, как в физическом мире.
   Сотни и сотни кораблей, рассеянных в черноте безмолвия, поливая друг друга огнем, едва заметно перемещались, многие вспыхивали, становясь затем обломками. Я видел дымчатые человеческие силуэты, в панике мечущиеся вокруг меня, испуганные от непонимания того, что и ними произошло, или от нежелания понять и принять это.
   "Действуй! -- проговорило мое сознание голосом Джоконды. -- Я веду, держу фокус, действуй!"
   Найти его было несложно: к нему меня притягивало, точно магнитом, а его -- ко мне. На этот раз он принял облик гигантского клубка змей, по очереди вышвыривавших головы в сторону наших звездолетов.
   Я ощутил каждую человеческую жизнь из тех полутора миллионов, которые были на Сне. Я ощутил и жизни тех, кто сейчас бился на нашей стороне. Мне казалось, от меня протянулось к ним множество серебристых нитей и я могу управлять теперь каждым из этих людей, могу оберегать каждого и вижу картину боя целиком. Это походило на самую сложную операцию из тех, которые мне когда-либо приходилось проводить с Лизой или Тьером. Ни на секунду нельзя было утратить сосредоточение. Все должны были действовать синхронно и так, как поведу их я.
   Пока одна часть наших войск перехватывала внимание спекулатов на себя, все капсулы-невидимки уходили врассыпную, занимали стратегически выгодные позиции и наглухо закрывались оптической защитой, аккумулируя силы для следующего удара. Когда я понимал, что оборона отвлекающих катеров ослабла, то, набросив на них не видимые простому глазу щиты, позволял им отступить, а из невидимости выскакивали безжалостно жалящие капсулы, ударяя внезапно и непредсказуемо. При этом все считали, что действуют самостоятельно, подчиняясь приказам командования. Фанни, Джоконда и "Черные эльфы" сейчас внушали командованию, будто так оно и есть. Я чувствовал себя монстром-кукловодом на сцене вселенских масштабов, и это вдохновляло больше, чем улыбка бесшабашной фортуны. Если на каком-то участке я замечал утечку сил, то все внимание переключал туда. Мне казалось, я могу всё. И в те минуты было именно так, как мне казалось: я мог всё.
   Но самым главным было то, что после моего вмешательства Мор утратил возможность вырывать из нас жизни. Он бесновался, но ничего не мог поделать. Он искал какого-то супер-псионика, не веря в то, что это могут осуществить обычные люди, стоило им правильно распределить силы и позволить действовать эмпату.
   Я увидел его, а тогда Мор увидел меня. Разъяренный, он кинулся навстречу на своем полыхающем коне, закрывая собой всё пространство. Наверное, один его вид мог убить на месте. Мор был нестерпимо огромен. Столь огромен, сколь может позволить себе презренно маленький, жалкий и неуверенный в себе человек. Планета Сон наградила нас за то, что мы старались обращаться с нею, как с живой. Она подсказала мне напоследок, чего до безумия боится наш самый страшный враг. Нужно было только успеть переключиться, освободить всех от управляющих серебристых нитей и перехватить его внимание. Вот только прежде я никогда не делал того, что собирался сделать сейчас -- не менял свою форму в "тонком" мире.
  
5. Великая женщина
  
   Мор высчитал, на каком из суден находится досадный противник, помешавший ему и прежде, и теперь. На сей раз лекарь должен умереть.
   Главнокомандующий быстро записал координаты крейсера "Цезарь", вскочил с кресла и кинул обрывок листка под нос офицеру у пусковой панели:
   -- Ведите прицельный огонь. Приказ для всех.
   И волной прокатилась по армаде команда уничтожить крейсер.
   Сам Мор помчал навстречу своему врагу, никем, кроме него, не видимый. Целая туча управленческих катеров-истребителей закрыла "Цезарь", воссоздав перед ним энергетический щит, в котором вязли и угасали заряды, выпущенные эмиттерами спекулатов. Желтый Всадник прошипел проклятье: он понял, как это случилось. В его руке вспыхнул вынутый из ножен гигантский меч.
   Силуэт лекаря пропал, а вместо него из ниоткуда поднялась, растянулась и стала расти вверх и вширь исполинская волна, сотканная из звезд Млечного Пути.
   В ужасе осадил Мор своего коня. Вмиг лишился возможности мыслить и рассуждать. Перед ним воплощался кошмар всей его жизни, и страх, скрытый в каждом атоме его сущности, взорвал вселенные Желтого Всадника изнутри. Физическое тело Мора на глазах у Адмирала выгнулось в любимом кресле и стало корчиться в жестоких конвульсиях, а из горла доносился густой хрип и захлебывающееся бульканье.
   Всадник съежился до обычных размеров и помчал назад, чтобы воссоединиться с плотью, найти приют, открыть глаза и собраться с духом.
   По чьему-то приказу, отзеркалившему его собственный, вся огневая мощь кораблей Содружества сфокусировалась на судне Адмирала. Совокупная вспышка, которую не успели отразить остатки разбросанных по секторам спекулатов, -- и возвращаться Мору стало уже некуда.
   В отчаянии Желтый Всадник ринулся было к пассажирскому флангу. Еще ничего не кончено, пока Альфа и Омега пребывают на одном и том же плане мироздания. Война не проиграна. Парадокс, вероятность которого всегда была на нуле, сейчас мог спасти Мора и вернуть ему утраченную победу. А что тело? Тело -- дело наживное...
   Но пространство снова всколыхнулось. Волна за его спиной исчезла и воскресла впереди, отсекая от пассажиров. Конь захрапел, поднявшись на дыбы.
   Мор бросился наутек, не оглядываясь на преследователя, но точно зная, что за ним, пересекая звездные системы и межзвездные пространства, с нереальной для любого существа из плоти и крови скоростью катится беспощадная волна. Теперь найти укрытие можно было только одним способом, и лекарь о нем не знал.
   Огненный конь мчал к Фаусту -- маленькой дождливой планетке монастырей, некогда впустившей Мора в этот мир.
  
* * *
  
   Фауст, 200 километров к югу от разгромленной и сгоревшей Епархии
   Это было последнее прибежище моего врага. Я боялся одного: в отличие от Мора у меня еще осталось физическое тело, и если кто-нибудь или что-нибудь побеспокоит его, я буду помимо воли возвращен обратно, а торжествующий Желтый Всадник снова канет в глубинах космоса, чтобы накопить силы для следующей каверзы.
   Посреди ночи Фауст с небес походил на унылое кладбище. Тучи слегка отливали призрачным голубоватым светом, а землю, видимую в редких прогалинах между ними, морщинами покрывали многочисленные русла речушек, и они тоже поблескивали таинственными бликами. Некоторые постройки до сих пор дымились, зачерняя небо.
   Столкнувшись с мором, мы закружились и стремительно, сквозь густой туман, пали вниз.
   Повсюду торчали щербатые каменные колонны, очень древние и сырые. Плесень разъела их до трещин и не оставила до сих пор. Она лохмотьями свисала с гнилых или поросших мхом перекрытий мрачной постройки, в которой еще угадывалось былое величие храма. Руины уныло взирали на нашу схватку с Желтым всадником. Теперь нападал он.
   Конь тяжело и надсадно грохотал подковами по расколотым плитам. Казалось, что и я, и Мор, и его скакун вдруг чудесным образом обрели плоть.
   В моей руке по обыкновению переливалась ледяными искрами секира, а Желтый Всадник разил мечом, громко вскрикивая при каждом выдохе, когда врубался горящим лезвием в лед. Он был в доспехах, а я -- в черной рясе, подпоясанный бечевой. Он был верховым, а я -- пешим. И где-то там, за гранью чувствований, за пределами "я здесь и сейчас" мелькала рассудочная мысль о том, что шансы на победу имеет лишь он. Тогда-то я и почувствовал звериную ярость, которая прежде накатывала на меня два раза и отнимала воспоминания об исходе поединка. Однако теперь моя память осталась со мной.
   Конь испуганно всхрапнул и шарахнулся в сторону. Мор не сумел удержаться в стременах. С ужасным лязгом рухнул он на камни, проклиная ни в чем не повинное животное. В то же время я не понимал слов, а улавливал только суть. Мир прекратил быть цветным, мои глаза ловили только движение врага, мое обоняние наслаждалось запахом ужаса, который я внушал Мору, мое осязание притупилось, и даже серьезная рана, буде таковая была бы мне нанесена Вадником, не сбила бы меня с пути. Мор догадался об этом. Его меч делал промах за промахом а вот я все чаще сшибал его с ног, выматывая до изнеможения. И некогда страшный Желтый Всаник из моих юношеских кошмаров стал спасаться бегством.
   Мы скакали по беспорядочно разбросанным плитам, по ямам заброшенных фонтанов, перебегали из помещения в помещение по галереям или по ветхим крышам. Мор давно уже отшвырнул свой меч, чтобы спастись, но и вооруженный секирой я догонял его без особенного труда. Вместо дыхания у меня из горла вырывался рычащий хрип. Желтый Всадник выбивался из сил, а я только начинал входить в азарт.
   И тут случилось то, что должно было произойти рано или поздно: у нас под ногами обвалилось одно из перекрытий.
   Мор упал на левый бок, перевернулся на спину и принялся отползать, перебирая пятками и ладонями. Шпоры высекали из камня искры и оставляли царапины, а плащ волочился по грязи и черной плесени, путаясь у него в ногах. Его вид был жалок, но воспаленные глаза чумного больного таили огонек коварства.
   Я встряхнулся, поднял голову и увидел вырубленную прямо в скале статую-барельеф сидящей женщины. Она была больше любого человека раз в двадцать, и на лице ее темнела глубочайшая скорбь. Я понял, что мы оказались в древнем склепе, а статуя женщины -- это надгробье на могиле какого-то очень важного человека. Под ее ногами возвышалось нечто вроде ступени или алтаря.
   -- "...И сложить голову у ног великой женщины!", -- вдруг провозгласил Мор, поворачиваясь ко мне с усмешкой и прикладывая висок к мокрому камню. -- Всё сбылось, лекарь! Всё, как ты когда-то предсказал. Руби мне голову, ты победил. Это итог. Это плаха.
   Я восторжествовал. Сейчас я избавлю от него весь мир. И больше никогда эти проклятые глаза не будут искриться радостью загонщика, приманившего жертву в ловушку, а тонкие губы не смогут ухмыляться вызовом поверженного!
   Медленно занеся над головой секиру, я встретился взглядом с каменными глазами изваяния и узнал его. Это была доктор Кейт Чейфер, воистину великая женщина, которую Александр-Кристиан Харрис молча любил всю свою жизнь. И тут я вспомнил Джоконду, ее проклятый дар -- неспособность убить человека.
   Мору нужно тело. Новое тело. И если я сейчас отрублю ему голову, то стану им -- отныне и до конца своих дней.
   Я со всей силы всадил лезвие секиры в зазор между камнями рядом с головой Мора и улыбнулся в ответ на его недоумевающий взгляд.
   -- Проваливай в свой мир. Ты не враг, ты жалкий вирус, и я обещаю, что всю свою жизнь буду гнать тебя с дороги, где бы ты ни был!
   Он вскочил, бросил за спину перекошенный на сторону грязный плащ и зааплодировал:
   -- Как красиво! Как великодушно, лекарь! Да вот только жить нам всем осталось очень недолго. Спроси у Хаммона, когда вернешься. Что? Ах да, ты уже спрашивал, как я мог забыть! Ну так я скажу по старой дружбе то, что ему приказали утаивать от тебя. Этот старик явился сюда из мира причины, и все мы -- лишь частицы внутри старого алкаша. И он знать о нас не знал, великий творец нашего мира, пока волей судьбы и своего трижды распроклятого любопытства не был закинут сюда телепортом. А выбраться назад он не сможет. Ты спроси, спроси его, почему! Я хотел помочь, но вы слишком глупы, чтобы быть достойными этой помощи. Прощай, малыш Коорэ. С победой тебя. Встретимся в аду!
   Ступенька под ногами статуи вдруг упала вниз, и Мор низвергнулся в могилу Основателя Фауста, исчезнув навсегда.
   Перед глазами стало темно, словно я прыгнул вслед за ним.
   Потом вернулось ощущение тела. Зашевелились мысли -- не оголенное, чистое сознание, а просто холостой выхлоп деятельного рассудка. Трудно было даже двинуть конечностями. А еще меня тряс озноб.
   Вертинская молча сидела надо мной и, по-видимому, давно. Когда я открыл глаза, она с облегчением перевела дух.
   -- Ты можешь отвечать, Крис?
   -- Угу, -- промычал я, не разжимая трясущихся губ.
   -- Мы победили их, Крис! Хвала Конструктору, мы пробились!
   Я кивнул. Да уж, мы победили. Так победили, что можно уже принимать соболезнования...
   Ведь я точно знал, что монолог Мора был правдив -- разве что кроме фразы о помощи.
  
6. Звезды последней ночи
  
   Хаммон рассказал мне всё, когда мы встретились на его катере после гиперпространственного сна. Вернее, не рассказал -- подтвердил.
   -- Где находится твой завод?
   -- Тайный Кийар, подземная часть. Считалось, что это секретный объект стратегического назначения, но ходят слухи, что без мистики там не обошлось... Умные люди предпочитают держаться оттуда подальше, а вот я устроился туда работать...
   -- Кто твои работодатели?
   -- Малоприятные люди. Сдается, что они приняли меня по той простой причине, что я одинокий. Там давно всё нечисто, но мне было нечего терять... Я же не знал про вас...
   -- Значит, происшествие с ухом рядового Ашани -- это результат пробных тренировок по твоему спасению?
   Он опустил голову:
   -- Так и есть.
   -- И что же, у них ничего не получилось?
   -- Как видишь. Там некуда убежать. Задание невыполнимо: надо уложить двадцать человек набежавшей охраны и как-то исхитриться, чтобы преодолеть три пропускных пункта. Тех, кто пытался меня прикрыть, выносили махом. Смотри, Калиостро даже сделал программу. На игру похожа.
   Фараон включил компьютер. Посреди каюты развернулась голограмма с изображением склада. И тут же отовсюду стали выскакивать и стрелять какие-то люди. Хаммон, тем временем надевший на себя костюм для погружения в гель, развел руками:
   -- Сейчас покажу. Кровь в жилах стынет, хоть и знаю, что всё это невзаправду.
   И он полез в емкость.
   -- Фараон, подожди!
   -- Да нет же, ты посмотри, сам убедишься!
   Я отстал. Пауза отключилась, и главный персонаж побежал между стеллажей, собирая на себя целые прицепы охранников. В углу голограммы высветилась физиономия Дика и сообщила: "Дурацкая инста, я бы здесь не играл!" Герой Хаммона запрыгнул на диск ТДМ, изображение потемнело. В другом углу появилась сначала рожица вращающего глазами смайлика, а затем физиономия Питера Маркуса, коллеги Калиостро. "Это, типа, смена локаций? Не прикольно! -- компьютерный Пит поморщился. -- Сейчас так не делают!" В ответ ему снова появился Дик, погрозил ему плохо прорисованным кулаком и ответил: "Вали туда, где делают прикольнее!"
   -- Они веселятся! Они еще веселятся! -- возмутился главный герой голосом Хаммона.
   На это Пит ответил: "Ди, да выстави ты ему "god mode"!"
   Пошел отсчет. Окруженный группой военных во главе с лечащим персонажем, Фараон снова вступил на диск. Едва они очутились все в той же локации, где началась игра-тренажер, на группу налетело множество врагов. Как ни старались защитники, как ни лечил доктор, все полегли вместе с главным героем.
   Хаммон грустно выбрался из геля и, раздевшись, уселся на краю резервуара:
   -- Вот так. Там дальше еще появляются лица рыжей майорши, которая всегда на всех ругается, и помощника госпожи Бароччи. Для того, вроде, чтобы не так грустно было все это видеть...
   -- Ты вернешься, Фараон, -- сказал я. -- Только не говори Джоконде, что я уже всё знаю. И вообще никому не говори.
   -- Да как же я вернусь? Меня же убьют!
   -- Не убьют, -- я поднялся из кресла.
   -- Десять человек не смогли...
   -- Здесь достаточно одного.
   Хаммон внимательно посмотрел мне в глаза:
   -- Ты -- шутишь. Да?
   -- Нет. Здесь справится один.
   -- И кто этот один? Сам Святой Доэтэрий?
   -- Кто такой Святой Доэтэрий?
   -- Нет, лучше ты скажи, кто такой этот один?
   -- Я.
   Он крякнул и покачал головой:
   -- Ты рехнулся. Не знаю, как ты собираешься это делать. Ваши корифеи просчитали, что если кто отправится со мной, обратно без меня он вернуться не смо-о-о-ожет! Понимаешь? Не смо-жет! Точка.
   Я уже знал об этом.
   -- Пусть тебя не мучают сомнения, Фараон. Будь уверен, я всё продумал. Выход есть, и он очень прост.
   -- Ты уж не обижайся, Кристи... но не внушает мне уверенности твоя комплекция. Вон какие здоровяки со мной отправлялись -- и те без надобности в этой перестрелке. А ты, такой... гм... стройный... кхе-кхе... да против двадцати автоматчиков...
   -- Слушай, как мы поступим. После возвращения на Землю тебя, как я слышал, намерены поселить в Каире, так? Я выберусь к тебе. Мы отведем глаза тем, кто будет за тобой присматривать -- оставь это мне. Нам останется только проникнуть в Пирамиду Путешествий и оказаться в твоем мире.
   На том мы и порешили.
  
* * *
  
   Нью-Йорк, 20 марта 1003 года
   Со стороны Гудзона дул промозглый ветер. И снова небеса напоминали мне о Фаусте с его серыми безрадостными днями. В низких облаках мотало ворон, переполошенных выстрелами, крикливых. ВПРУ Земли и "Черные эльфы" прощались с погибшими во время войны. В числе потерь была и тетя Дика, генерал Калиостро, и напарник Фанни из их квадро-структуры, Феликс Лагранж.
   Впервые я видел сразу все тринадцать групп пси-агентов во главе со своим создателем. Фредерик Калиостро был по-английски спокоен, подтянут и элегантен. Но я точно знал, что происходит сейчас у него в душе. Может быть, у господина Калиостро не было желания, а может, не хватило сил закрыться от меня. Для всех остальных он был прежним железобетонным Фредом.
   Его сын и не пытался скрыть свое горе. Он стоял рядом с приспущенными флагами Содружества и ВПРУ и на него невозможно было смотреть: Дик казался теперь старше своих лет, выглядел смертельно больным, а глаза его померкли навсегда. Отец изредка прикасался к его плечу, но Калиостро-младший этого не замечал.
   И еще я впервые в жизни увидел плачущую Джоконду. Никакие уставы на свете уже не могли заставить ее спрятать истинные чувства. Трое подчиненных, Чез, Марчелло и Витторио, как-то неловко, словно извиняясь перед окружающими, пытались загородить ее собой, и хуже всего было Чезаре.
   Рядом со мной тихо переговаривались рыжеволосая Полина Буш-Яновская, Фаина Паллада и Оскар Басманов. После смерти Феликса квадро-структура Фреда Калиостро осталась неполной.
   -- Несчастная семья, -- сказала Полина. -- Все погибли...
   -- Да, -- вздохнул Басманов. -- Из Лагранжей не осталось никого...
   Тут вмешалась Фанни:
   -- Джоконда считает, что Луис -- сын его покойного брата Доминика. Но Феликс так и не успел опознать погибшую...
   -- Мать Луиса? -- переспросил Оскар.
   -- Да.
   -- Но как-то можно отыскать тех, кто ее опознает? -- Полина понизила голос.
   Фанни развела руками.
   Потом, после панихиды, я видел, как Фанни подошла к Дику, молча обняла его и отвела в сторону; как они о чем-то разговаривали, а после вместе сели в подъехавший к ним автомобиль Калиостро-старшего. Это был последний раз, когда я видел их.
   Мне очень захотелось проведать Эфия. Он пережил с нами войну, однако так и не понял ее смысла -- если в войнах вообще есть смысл. Клеомедянин теперь проходил интенсивное обучение и был на седьмом небе от счастья. Он признавался, что и мечтать не смел среди своих сородичей о том, что будет жить в таком мире.
   -- Ты все еще кладешь книги под подушку?
   Эфий стеснительно кивнул. Мы засмеялись. Он до сих пор верил, что если положить книгу на ночь под подушку, ее содержание через сон попадет прямо в голову и всё запомнится. Разубедить в этом его не смог даже Хаммон. Эфий уже знал, что так не будет, но все равно продолжал в том же духе. На всякий случай.
   -- Ты куда-то едешь, Кри, -- (он называл меня Кри).
   -- Да. Еду.
   -- Это правильно. Одна места сидеть скучна. До встречи, Кри.
   -- Будь здоров.
   -- Буду. И ты будь. Злые духи нет.
   -- Нет.
   Клеомедянин радостно засмеялся:
   -- Злые духи нет! Но коза, -- добавил он, со значительностью воздевая палец, -- коза всё равно поклонный зверь!
   -- Священное животное, -- подсказал я, обнимая бывшего пастуха на прощание.
   -- Священное животное, да! Будь здоров! Злые духи нет!
   Кивнув, я отступил за дверь. Если бы мне знать тогда!.. Но совершенно точно, что судьба есть судьба и сделанного не воротишь. Даже машина времени породила бы бесчисленное множество альтернативных реальностей, которые и без нее множатся каждое мгновение, с каждым поворотом головы или шагом любого из нас, жителей этой Вселенной. Однако я ничего не знал и не хотел знать о тех "я", поддавшихся соблазну и ушедших в параллельный мир вероятностей, снявших с себя всякую ответственность и молча возложивших ее на плечи какого-нибудь отряда, который в итоге отправили с Фараоном. Возможно, там, в альтернативном Нью-Йорке они, эти "я", счастливы и строят свою жизнь так, как считают нужным. Может быть, кто-то из них стал вместилищем для жалкой душонки Мора, Желтого Всадника из кошмаров наивного фаустянского монаха Зила Элинора. Мы сами ежесекундно творим свое завтра.
   Я предупредил Тьера, что мне будет нужно отлучиться. Он не возражал. У нас в Лаборатории накопилось много работы, но он пошел мне навстречу.
   Через полчаса я уже взял билет на самолет до Каира. Назначенный день вылета -- 21 марта. То есть завтра.
   Сумка быстро заполнилась самыми необходимыми вещами, но мне было надо еще кое-что, главное. Получить его я мог у единственного человека, и там же мне предстояло пройти через последнее, самое трудное прощание.
   Такси привезло меня к гостинице.
   -- ...Я так рада, господин Элинор!..
   Последняя фраза наконец добралась до моего сознания. Я отстранился от Луиса и взглянул на "синта".
   -- Что, Нинель? Прости, я тебя прослушал.
   -- Я говорю, что госпожа Бароччи распорядилась оставить няней Луиса меня. Хотя ей предлагали на выбор самые лучшие модели специализированных роботов -- из Инкубатора! Знаете, что она сказала? "Нинель прошла с нами всё, и я хочу, чтобы она оставалась у Луиса и дальше". Я так благодарна ей за доверие, господин Элинор! Ох! Вы вот только что слышали? Прямо сейчас? Луис сказал первое слово! Он смотрел на вас и сказал вам...
   -- Молчи, Нинель! -- оборвал ее я. Мне было бы невыносимо услышать это еще раз, тем более в ее исполнении. -- Я рад за тебя и согласен с госпожой Бароччи, но можно ли попросить тебя оставить нас с Луисом вдвоем?
   -- О, конечно!
   Она с умилением хохотнула, сделала малышу ручкой и выскочила за дверь.
   -- Прости, Луис. Вот видишь, получается так. Если бы я смог опекать тебя, то попросил бы, чтобы тебе присвоили фамилию Лагранж. Это славная фамилия, ты гордился бы ею по праву...
   -- Я попрошу, -- ответила Джоконда, которая, беззвучно возникнув в дверях, слушала меня. -- Ты прощаешься. Значит, тебе рассказали. Я так и знала...
   Джо произносила это с неподвижным лицом, будто ее парализовало, и глядела поверх моего правого плеча, как "смотрят" слепые люди. Мне нечем было возразить. Она опустила голову и подошла к нам. Луис радостно, всем телом, запрыгал у меня на руках и потянулся к ней.
   -- Ты был бы последним, кто узнал о происхождении Фараона. Я позаботилась об этом. Кто проговорился? -- рука Джо сжалась в кулак.
   -- Я сам догадался... Почти сам...
   -- О чем теперь говорить! Хотя нет! Я сейчас сообщу госпоже Смеловой... нет, господину Калиостро...
   -- Джо!
   -- Да! И тебя никуда не отпустят!
   -- Джо! Не надо меня пугать громкими именами. И ты сама знаешь, что не сделаешь этого.
   Она взяла мальчика и посмотрела на меня почти со злостью.
   -- Час назад я разговаривала с ОПКР, ходатайствуя, чтобы Луиса отдали на воспитание тебе. А ты от него отрекаешься, да?
   Я промолчал, понимая, что перечить ей сейчас бессмысленно, как любой взволнованной женщине. Джо заметалась по комнате, и Луис, поначалу просто удивлявшийся ее тону -- он привык к тому, что ее голос мурлыкающе-ласков и мелодичен, -- теперь заплакал.
   -- Ты его пугаешь, Джо.
   Джоконда поцеловала малыша и позвала няню. Луис тянулся к нам, однако умелая Нинель быстро переключила его внимание на себя, а мы с Джо вышли в гостиную комнату номера.
   -- Я знала, что если ты узнаешь о Хаммоне, то сотворишь черт знает что!
   -- Всё будет правильно, снова встанет на свои места.
   -- Только... какой ценой? -- она с болью посмотрела мне в лицо; ее рука дрогнула было в невольном желании коснуться меня, но велением рассудка Джо подавила его.
   -- Пусть это будет не цена, а подарок. Ты могла бы считать так? Человек ведь может сделать подарок тем, кого любит?
   -- Подарок, а не жертву!
   -- Это не жертва. Никто не погибнет.
   -- Поехали, -- решительно сказала Джоконда.
   Я не понимал, куда она везет меня, пока не увидел издалека бруклинские развалины.
   В небе уже проступил смутный серпик месяца, а подмороженная почва похрустывала под колесами автомобиля.
   Вскоре Джо остановилась, и мы шли пешком ровно до того места, где год назад меня прошил смертельный луч.
   -- Это было здесь, -- сказала она. -- Я просто не успела. Чуть-чуть не успела.
   -- О чем ты?
   -- Об этом...
   И у меня в руке оказался пульт для создания купола ОЭЗ. То, что я собирался выпрашивать у Джоконды хитростью.
   -- Пусть он поможет тебе хотя бы теперь.
   -- Ты догадалась?
   -- Да, но слишком поздно. Я не думаю, что он спасет. ОЭЗ может просто не включиться в том мире -- и тогда всё. Но ты ведь за ним пришел к нам...
   -- Я хотел попрощаться. С Луисом, с тобой...
   -- Так прощайся.
   Она отвернулась, чтобы я не увидел ее слез. Сделала вид, что разглядывает едва видимый в сгущающихся туманных сумерках контур сломанного моста и тусклые огни далекого города. Мне стало неловко. Я не думал, что она догадается, не предвидел, что привезет меня сюда, отдаст пульт и скажет эти слова. Я вообще придумал себе другую, как показывает жизнь, Джоконду. Приучил себя о многом не то что не говорить, а даже и не думать. Но сейчас промолчать было нельзя. Джоконда была именно такой, какой ее знало мое сердце.
   -- Я найду способ вернуться к вам. Не бывает так, чтобы выход отсутствовал...
   -- О чем ты говоришь!
   -- Я уверен.
   -- Тебя -- элементарно! -- пристрелят, как только вы окажетесь в мире Фараона. Понимаешь? Купол может не сработать.
   -- Он сработает.
   -- Вас обоих могут убить, ты это понимаешь?
   -- Это мы еще увидим.
   -- Самонадеянный болван!
   -- Джо, поехали отсюда... Здесь холодно.
   -- Он замерз! Нет, вы посмотрите на этого болвана -- он замерз! Собирается лезть под пули -- и замерз, как вам это нравится?!
   Джоконда в сердцах отлупила мне всю руку от плеча до самой кисти. Пока мы шли к машине, пока ехали, я услышал от нее невероятное количество ругательств на итальянском, английском и кванторлингве. Она иссякла только возле гостиницы, в которой я снимал номер. И только потому, что больше не знала никаких языков, на которых можно было бы бранить меня еще.
   Мы поднялись ко мне. Увидев собранную сумку, Джо сникла и отвернулась.
   -- Я ненавижу тебя, Кристиан Элинор, проклятый безумный фаустянский монах!
   -- А я не знал, что ты располагаешь таким богатым запасом ругательств...
   Она ответила на мой поцелуй, но все-таки повторила:
   -- Я ненавижу тебя с первого взгляда, когда пришла в зеркальный ящик контрразведчиков на твой допрос! Я знала, что ты принесешь мне беду!
   Ее пальцы расстегивали на мне куртку, рубашку, она то злилась, то боролась со слезами. У меня не получалось забрать у нее тревогу и боль. Она не отдавала. Я поднял ее на руки -- мне всегда хотелось сделать это -- пронес через весь номер в спальню и осторожно положил на кровать.
   -- Во сколько твой самолет? -- Джо сжалась и взглянула на часы.
   -- В половине девятого.
   -- Утра?
   -- Да.
   Она перевела дух и откинула голову в подушки:
   -- Разбуди меня. Я поеду с тобой.
   -- Куда?
   -- Не знаю! Не спрашивай, не зли меня! Хоть куда! Замолчи! Я не могу, я не хочу думать о том, что случится завтра утром!
   -- Хорошо.
   -- Да. И теперь я буду думать о тебе...
   В последнее мгновение Джоконда предупредительно выставила ладонь, упершись мне в грудь, и со смущением сказала:
   -- Мне нужно предупредить тебя... Я... -- она покраснела и засмеялась, -- как сказать? Я не слишком опытна во всем этом... в том смысле, что на своем личном опыте никогда... В общем... вот...
   Это признание вызвало у меня невольную улыбку: Джо думала, я этого не знаю. Но, дабы не смущать сильнее, я шепнул, что буду учитывать ее большую тайну и не причиню ей боли.
   -- Тогда учти еще одно, -- Джоконда приподнялась и шепнула мне на ухо: -- Я благословляю тебя на возвращение. Каждый день, каждый час, каждую минуту твоей жизни я благословляю на возвращение. Я буду думать о тебе, и пусть это выведет тебя оттуда, как нить Ариадны.
   До самого утра мы не покидали друг друга.
   -- Я знаю теперь, что чувствует приговоренный к казни, -- сказала она в тот час, когда и тьма уже не тьма, и свет не свет. -- Сердце ноет и колотится, и всё кажется бредом, происходящим не с ним, а с кем-то другим, ведь с ним, с ним самим такого быть не может, не может! Никто не может прийти и вот так отнять у него жизнь, но он точно знает, что это произойдет... У него будет право на последнее желание, но желаний уже не останется. Каждый вздох он начнет считать величайшей ценностью и ни один не согласится променять на всё золото мира, если ему предложат...
   И я тоже понимал теперь приговоренных к казни, но молчал. Каждый миг этой ночи впитывался в мое сердце навсегда, а дышать было больно и сладостно.
   -- Не давай мне заснуть, Кристиан. Теперь уже поздно тратить время на сон, и нам уже скоро ехать. Обещай...
   Я ничего не обещал. Усталая, Джоконда заплакала, притихла и вроде бы на секунду, как думала она, закрыла глаза. Мне осталось только провести рукой по ее волосам. Джо тяжело всхлипнула и уснула еще крепче.
   А моё время пришло.
   -- Как ты проснешься после долгого сна, так и я вернусь после ухода. Может быть, вернусь.
   Над спящей Джокондой, которую я оставил за спиной, поклявшись самому себе не оглядываться, раскинулось два невидимых обычному глазу серебристых крыла -- последнее благословение монаха.
  
7. Пирамида Путешествий
  
   Местность близ Луксора, 21 марта 1003 года
   Она была прекрасна. Ее грани сияли в лучах разъяренного светила, и перламутр нежным морем разливался по ближним холмам. Наверное, и это предвидел тысячу лет назад Александр-Кристиан Харрис. Наверное, он вернул себя в этот мир, став нынешним мной, чтобы сделать то, что должен был сделать, и провел через весь извилистый лабиринт своего Пути, чтобы я добровольно и уверенно принял то, что суждено. Кто знает... Теперь я могу лишь догадываться об этом...
   Хаммон пыхтел, кряхтел, но не отставал ни на шаг. С самого Луксора над нами кружил, временами издавая протяжный звонкий не то крик, не то свист, печальный египетский сокол. Луис Чейфер всегда говорил, что это хороший знак, и насколько он был прав, нам предстояло убедиться вот-вот.
   -- Теперь мне надо переодеться, -- я шагнул в небольшое углубление под нависающим из скалы камнем.
   Фараон с интересом заглянул в мою сумку, из которой я вытащил запасную одежду и походную аптечку с минимизированным инструментарием. На его лице проступило разочарование:
   -- Ты что, вообще не взял оружие? Как же мы там?
   -- Оно нам не понадобится. А если бы понадобилось, то вряд ли даже плазменник помог бы против двадцати заряженных автоматов. Поэтому успокойся и просто иди за мной.
   Он с сомнением поджал губы:
   -- Я, конечно, много чего слышал о вас, монахах... Всё-то вам по плечу. Но против лома нет приема. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. А на тебе даже броника нет. И этот парень смеялся, читая фельетон о дрессировщике Иглзе! Ты на себя в зеркало смотрел?
   Я пристегнул аптечку к поясному ремню и вышел из-под камня. Теперь моя одежда почти сливалась по цвету с оттенками ландшафта. Если верить Фараону, то на его родине пески того же цвета, а это значит, что покровительственная окраска может пригодиться, когда мы будем уносить ноги из Тайного Кийара. Похожий костюм я взял и для Хаммона, вот только ему придется надеть его после переброски.
   -- Ничего не бойся, Фараон. Хуже, чем ты натворил, быть не может. Не волнуйся, чаще щупай пульс и кушай витамины -- этим ты окажешь неоценимую услугу здешнему миру.
   -- Тебе бы только отшучиваться!
   -- Зато не ныть. Идем.
   -- Тогда с Новым годом! -- буркнул он, поднимаясь с камня.
   -- Что?
   -- Ну, какое сегодня число?
   -- Двадцать первое...
   -- И что это, по-твоему?
   -- День весеннего равноденствия.
   -- Сам ты... весеннего равноденствия! Это Новый год!
   -- Хорошо. Потом расскажешь. А сейчас быстро сделай умное лицо, мы в зоне видимости камер наблюдения.
   -- Вот гад, а! -- гыкнул Фараон.
   Мы поднялись с ним по гладким, отполированным до перламутрового блеска ступеням.
   Возле единственного входа уже толпилась группа экскурсантов во главе с гидом. Я подошел к гиду и попросился послушать его лекции. Он не возражал. Хаммон вытащил из кармана носовой платок и принялся обмахивать им лицо, иногда промокая пот: если терморегулянты в нашей одежде поддерживали нормальную температуру, то незащищенное лицо и руки страдали от солнечного гнева в полную силу.
   -- Нас к порталу-то подведут? -- шепнул он мне.
   -- Подведут.
   Нас пропустили без лишних вопросов.
   Мы с Фараоном, отчаянно жалующимся на духоту и тесноту Пирамиды, постепенно отстали и очутились в самом хвосте группы. Рассказ экскурсовода мы не слушали.
   В зале с ТДМ я пультом Джоконды включил над нами оптико-энергетическую защиту. Теперь мы перестали быть видимыми, но двигаться могли только во внутренних пределах купола.
   -- Чудеса! -- восторгался Фараон, когда все, давно забыв о нашем существовании, прошли мимо, и зал опустел. -- Прямо как в сказке!
   А мне вспомнилась передача о планете Сон, которую я успел понять и полюбить. Мало что, да попросту руины остались от города, где мы совсем недавно жили. Волна прокатилась до середины материка и, остановленная горами, отхлынула в океан. Береговая линия неузнаваемо изменилась. Остовы домов почти все ушли под воду. Диктор называл наш город Новой Атлантидой и говорил, что, быть может, через много тысяч лет люди цивилизации, которая сменит нашу, наткнутся на то, что останется к тому времени на Сне. Они будут гадать и спорить, сделано это разумными существами или создано игрой стихии. А дрюни будут все так же бегать по первозданным лесам и радоваться их прилету.
   Когда зал опустел, я сказал Хаммону: "Пора!" -- и отключил купол.
   -- Теперь еще раз. Мы входим в круг, и я тут же включаю ОЭЗ, а потом портал закидывает нас в твой мир. Но что бы ни случилось, ты продолжаешь стоять на месте и ждать. Пули отрикошетят от защиты, а для глаз охраны ты будешь недоступен. Они подумают, что ты исчез навсегда в неизвестном мире, и вскоре разойдутся. А мы выйдем.
   -- Кристи, ну а что, если я сам? Без тебя?
   -- Ты появился тут без одежды?
   -- В чем мама родила! -- гордо ответил он. -- Все ваши девчонки были под впечатлением!
   -- Ну так можешь быть уверен, что и туда ты не сможешь забрать отсюда ничего...
   -- А с чего ты взял, что сам попадешь?
   -- Это тоже гипотезы наших теоретиков. Некто одушевленный увлекается тобой в твой мир.
   -- Значит, может быть и не так? Я могу прыгнуть обратно и в одиночестве, если гипотеза неправильна?
   Я не хотел об этом думать, но пришлось признать, что в таком случае у нас тоже будет своеобразное (только недолгое) развлечение, подобного которому не видел еще никто.
   Мы подошли вплотную к ТДМ.
   -- Подожди, -- сказал я Фараону. -- Не будем рисковать. Вдруг портал сработает мгновенно, как в твоем мире? Давай сначала зайду и приготовлюсь я, а потом запрыгнешь ко мне ты.
   -- Договорились, -- сглотнул Хаммон; его щеки стали пунцовыми, по лицу тек пот, и еще он заметно дрожал от страха.
   Я вскочил на диск и сжал в ладони пульт от купола защиты. Где-то глубоко под полом загудели катящиеся шары.
   -- Давай!
   Он утерся рукавом и заскочил ко мне. В то же мгновение я активировал ОЭЗ, в то же мгновение все залил яркий свет.
   Голые скалы. Палящее солнце. Я жду своего извечного врага на огненном коне, но его нет. Я стою не на плато, а на балюстраде вырубленного прямо в скалах древнего замка, и на руку мне садится, складывая острые крылья, печальный сокол, слетевший с небес.
   А внизу жил обычной суетой большой красивый город, но мне не удалось рассмотреть его: свет вновь ослепил меня.
  
8. Альфа и Омега
  
   Мир Тут-Анна Хаммона, тоже день весеннего равноденствия
   Я готов был увидеть что угодно и кого угодно, только не это.
   Вокруг нас был не подвальный склад неведомого завода, а буйные джунгли. И стояли мы не на диске, а прямо на земле, в центре кольца из крупных белых валунов. Снаружи, за валунами, суетились полуголые смуглые люди, украшенные татуировками и перьями. Нас они не видели из-за оптической защиты, под куполом которой мы стояли.
   -- Мы где? -- спросил я, оглядываясь на Хаммона.
   Фараон тоже озирался:
   -- Что-то не пойму...
   Я заметил, что одет он очень странно -- во всяком случае, совсем не в то, в чем был на диске Пирамиды Путешествий, -- и потер ткань его рукава в пальцах:
   -- Это твоя одежда, Фараон?
   -- Ох ты ж! Моя! -- он радостно погладил себя по груди и по плечам, но потом лицо его снова вытянулось от разочарования. -- А вот местность я не узнаю... Не было там никакой сельвы вокруг, одни пески!
   -- А кто тогда эти люди?
   -- На дикарей похожи...
   -- То, что дикари, я вижу. Но...
   И тут я все понял. Догадка хлестнула меня, будто пощечина с размаху. Ноги сами собой подогнулись, я сел на землю, слыша хохот Желтого Всадника, победившего в сражении после проигранного боя:
   -- Как я тебя поздравляю, Коорэ! Ты не единожды, ты дважды самонадеянный болван! Я мог бы и не стараться так, как старался, чтоб заманить тебя в ловушку! Портал и без тебя перебросил бы Альфу сюда, и он в любом случае должен был оказаться в безопасности. Но не это главное. Главное -- это самое малое звено, которое в финале причинно-следственной цепи становится самым великим и замыкает круг. Это Омега, и ты ее с присущей тебе дурью упустил. Это клеомедянин Эфий. В присутствии Альфы и Омеги ты мог бы беспрепятственно путешествовать по всем без исключения мирам, видеть и оценивать все связи, собрать себя во всей своей многовариантности воедино. И всегда возвращаться к исходной точке ты тоже мог бы! Но ты слишком глуп, чтобы дойти до этого своим умишком. Поэтому живи тут и всегда помни того, кто так над тобой посмеялся!
   -- Кристи! Кристи! Очнись ты уже, Кристи! Вот наказание-то на мою голову! Кристи, чего дальше-то делать будем?
   Я поднял голову и сквозь пелену в глазах различил склонившегося ко мне Фараона. А дикари, завершив танцем некий ритуал, грянулись ниц и, похоже, стали молиться. Делали это они совсем по-земному, и мой разум напрочь отказывался верить в то, что вокруг меня чуждый мир.
   -- Я не знаю.
   Мне тяжело было проронить эти слова. Они ставили крест на всём, что у меня когда-то было и могло быть. И у меня уже не хватило бы оптимизма, чтобы предречь благоприятный исход. Если бы нам пришлось, рискуя жизнью, выходить из подземелий Тайного Кийара -- на что и был рассчитан мой план -- если бы мне даже пришлось пожертвовать собой во время перестрелки или преследования, я не возроптал бы. Потому что это было бы не зря. И теперь я действительно не знал, что делать дальше.
   -- Вот те на! И правда -- с Новым годом, уважаемые мэтры, мы приехали! И что, так и будем с тобой стоять под этим зонтиком, пока не сядут батарейки?
   -- Здесь нет батареек, -- машинально ответил я.
   -- Значит, тут и заночуем?
   Не поднимаясь с земли, я вяло нажал сенсор на пульте. Защита пропала.
   В толпе дикарей прокатился вздох. Смолкли даже тамтамы или барабаны. Разрисованные люди замерли, как по команде, а виной всему было наше внезапное появление.
   -- Та! Та! -- вдруг заорал кто-то из них, показывая на нас, и все с еще большей прытью рухнули лицами в траву. -- Та-а-вэста станэ а!
   -- Та-а-вэста станэ а! -- повторили за ним десятки голосов.
   -- Та-а-морцо лидо ута! -- не сдавался он.
   -- Та-а-морцо лидо ута!
   -- Устэн! Та устэн!
   -- Устэн! Та устэн!
   -- Ахчу! А-морцо лидо ахчу!
   Я оттолкнулся рукой от земли и выпрямился в рост. Голова закружилась и загудела с того самого момента, когда исчез купол защиты. И я не мог понять, по какой причине появилось недомогание. Меня тошнило, шатало, а каждый шаг давался с трудом. Судя по походке, Фараон чувствовал себя не лучше.
   Снаружи кромлеха на поляне молилось множество смуглокожих женщин, мужчин, стариков, подростков и детей. А в центре толпы на украшенных цветами носилках лежал мальчик лет четырнадцати или пятнадцати.
   -- Хоронят его, что ли? -- не понял Хаммон, но я ощутил, что лежащий на носилках жив.
   Вдали от круга камней мне стало куда легче, сгинули багровые пятна перед глазами, прошла тошнота, головокружение, перестали подламываться ноги.
   С отчаянным воплем, одним звериным броском на четвереньках, от носилок в нашу сторону прыгнула немолодая женщина. Обхватив руками мои колени, она повисла на них, не давая двинуться, как вериги наших пенитенциариев. Что-то прося, она причитала, указывала на лежащего мальчика и сверкала заплаканными черными глазами.
   -- Это его мамаша, -- подсказал Фараон. -- Похоже, нас приняли за богов, и она хочет, чтобы ты воскресил пацана...
   Я осторожно отодвинул женщину от себя и пошел к носилкам.
   Мальчик был хорошо сложен, пухлогуб, уже не ребенок, но еще и не юноша. В нем чувствовалась порода -- наверняка это был родственник вождя, если не сын, недаром ведь о нем высыпало молиться все племя. Мальчик пребывал в обмороке, и только редкое, сбивчивое дыхание подсказывало, что жизнь все еще теплится в нем. Интуиция подсказала мне, что я имею дело с сильным ядом животного происхождения, причем ядом самым страшным, нейротоксической направленности, какой бывает у земных кобр или пауков-каракуртов. Но интуиции мало, и я стал быстро осматривать тело отравленного, чтобы найти входные отверстия от зубов или жала.
   На правой икре были две ранки, и желтовато-прозрачная сукровица текла только из верхней. Мальчику повезло: змея укусила его сбоку, не четырьмя зубами, а яд был впрыснут и подавно из одного. Я обмакнул стек в жидкость на ране, а потом опустил его в классификатор ядов, который тут же показал мою правоту. Нейротоксин, и сильный. Нейтрализовать его знахарскими методами было бы невозможно.
   Я поднял голову и сразу же встретился взглядом с затейливо разодетым мужчиной примерно моего возраста. Несмотря на жару, на нем в качестве плаща красовалась черная блестящая шкура какого-то крупного зверя из семейства кошачьих, шлем имел вид черепа без нижней челюсти, и этот череп некогда принадлежал гигантскому хищнику -- возможно, обладателю шкуры, использованной как плащ. Меня поразило его лицо, напомнившее мне нашего Шамана, академика Михаила Савского, который однажды навсегда покинул планету монастырей. Вот только не было в его взгляде благородства и доброты, свойственной бывшему монаху-целителю Сабелиусу. А еще что-то неуловимое роднило человека-в-шкуре и с мальчиком, которого укусила змея -- после того, как я увидел сверкающие ненавистью глаза и бормочущие проклятья губы, то подозреваю, что змея укусила беднягу не просто так. Своим появлением мы с Фараоном порушили все планы человека-в-шкуре.
   Защищаться от проклятий и долго раздумывать не было времени. Он был силен, я почувствовал это сразу, но теперь было поздно.
   Руки делали свое дело. Я присоединил мальчика к контролирующим приборам, которые в уменьшенном виде до этого лежали в моей походной аптечке, незатейливо прицепленной к поясному ремню. Появление большого из малого тоже вызвало у дикарей бурную реакцию и доказало наше с молчаливо наблюдающим Фараоном "божественное происхождение". Затем ввел сыворотку. Откачивать яд уже не имело смысла, он распространился почти по всему организму и поразил нервную систему. Теперь, если мальчик выживет, он будет нуждаться в долгом лечении и вполне может остаться калекой. Жаль. Я знал, что слишком близко принимать к сердцу трагедии пациентов нельзя, иначе очень трудно их лечить, ибо делать это нужно с сильной волей и холодным рассудком, но в этом случае мне с трудом удалось уговорить себя не вмешиваться в их внутренние дела. Мальчик был жертвой, это не подвергалось мной сомнению, а без пяти минут убийцей -- человек-в-шкуре. Причем, если присмотреться, во внешности жертвы и палача угадывалось некое фамильное сходство, поэтому тут речь могла идти о борьбе за власть: если они братья и действительно сыновья вождя, то старший просто убирал помеху со своей дороги.
   Две минуты истекли. Я пристально смотрел на приборы, показывающие, как стабилизируется его состояние, выравнивается пульс. Яд прекращал действие. Мальчик уснул, и на лбу его выступила испарина.
   -- Его, -- я указал матери на больного, -- нужно лечить. Лечить! -- развёл руками и сделал несколько пассов, которые, на мой взгляд, куда доходчивее объяснили бы ей мои слова, чем подробная демонстрация приборов и медикаментов.
   -- Араго лидо ахчу? -- спросила она шепотом, дрожа и не веря своему счастью. -- Араго морцо дат?
   Невольно уловив смысл ее слов, я подтвердил:
   -- Да, он будет жить. Но его нужно лечить. Мне лечить. Долго. Понимаете? Лечить...
   -- Дюлата-ута Араго? -- она показала на меня. -- Йэ дюлата-ута Араго? Атэ?
   -- Отнесите его домой. Я пойду с вами. С вами. Я.
   Племя оживилось. Несколько мускулистых юношей подхватили носилки на плечи, остальные дикари окружили нас с Хаммоном, и в этом сопровождении мы двинулись в сельву.
   -- А теперь расскажи мне о вашем Новом годе, -- попросил я тогда Фараона.
  
Конец 3 книги
  
  
ЭПИЛОГ
  
   Вот уже много лет я живу в сельве отшельником. Попытки хотя бы в "третьем" состоянии разведать, где на соседнем материке находится действующий портал в Агизской пустыне, не привели ни к чему: да, я увидел установку, но в ней не хватало составляющих. Охранялся ТДМ тщательно, да и люди, владеющие корпорацией, где некогда работал Фараон, были очень непросты, как и шаман, тот самый человек-в-шкуре.
   Араго, сын вождя, выздоровел полностью. О былом укусе напоминали только два белых шрама на ноге и немого деформированная правая икра. Он сменил своего отца после его смерти через десять лет. Когда Араго стал главой племени, шаман, его родной старший брат, покинул сородичей и ушел к соседям.
   Хаммон перебрался в город на этом же континенте. Звал он с собой и меня, но я решил остаться в сельве. Что нового я увидел бы в городе? И чем здешние горожане могли быть интереснее моих дикарей?
   А в голове часто, так часто повторялся смех и слова Желтого Всадника: "Ты мог бы беспрепятственно путешествовать по всем без исключения мирам"... Да, воссоздавая себя во мне, Александр-Кристиан Харрис даже не предполагал, что может совершить такой чудовищный просчет. Вероятно, он не мог и представить, что я усмотрю свое-его предназначение в глупейшем за всю историю человечества акте медленного самоубийства, ведь чем по сути, как не суицидом, было мое нынешнее затворничество без права вернуться Домой?
   Мне оставалось только ждать. Ждать неизвестно чего, неизвестно кого и неизвестно когда. Надеяться, нащупывать под ногами дно и ступать по нему в поисках сокровенного брода.
   И лишь один день в году был дарован мне как прощение за роковую ошибку. Один-единственный день, совпавший там и здесь, -- весеннего равноденствия, когда солнце начинает отбирать назад свои права и воскрешает землю из ледяной летаргии.
   Вот уже много лет, невидимый для всех, я оказываюсь на Земле, на том самом месте возле бруклинских развалин. И она всегда ждет меня там, с самого утра, в любую погоду, кутаясь в длинный черный плащ и вглядываясь в небо. В этот день она неизменно свободна, и никто не смеет беспокоить ее по работе. Когда я присоединяюсь к ней, мы уходим оттуда. Она меня не видит и не слышит, но рассказывает мне о жизни, а взгляд ее, как тогда, останавливается чуть выше моего плеча.
   Затем мы едем к ней домой -- они с Луисом поселились близ Манхэттена, недалеко от Дика Калиостро и Фаины Паллады. На стене в зале светится большое изображение: она, двухгодовалый Луис у нее на руках и рядом -- Дик. И нет радости ни в ее лице, ни в лице Дика, только улыбается нам белокурый малыш.
   -- Это и видела Фанни в своем пророчестве, -- однажды сказала Джо, опуская голову. -- Этот снимок делала она. Настроив на нас фокус, она охнула: все было в точности так, как ей привиделось летом 1001 года... Правда, ей казалось, что это предвестье ее собственной гибели. Но у них все хорошо, как и должно быть. Только Дик теперь всегда будто без души... Мне жаль его, но я не в силах помочь...
   Джоконда не стареет. Она меняется, но не стареет. С каждым прожитым годом ее красота приобретает что-то новое. Творя ее портрет, жизнь не жалеет на нее лучших красок.
   Взрослеет только Луис, которого она всегда в этот день просит провести время с нами (а после его удивленного взгляда поправляет саму себя: "Со мной!"). Они смеются, и я смеюсь с ними, все время забывая, что ни он, ни она не видят и не слышат меня.
   -- Не уходи, -- на исходе дня говорит Джо.
   -- Я не ухожу, мам! -- отвечает Луис и гладит ее по руке.
   Грустно, закрываясь ладонью, она смеется, качает головой.
   Я знаю, что должен найти способ подать ей знак. Хорошо бы, если она перестала ждать, стряхнула с плеч мой призрак и начала другую жизнь. Но все мои попытки бесплодны. Как бы ни учился я в мире Хаммона, все мои навыки оказывались бесплодными в родной Вселенной.
   Ближе к двенадцати она желает Луису спокойного сна и безошибочно оборачивается ко мне.
   -- Не пытайся уговаривать меня, -- шепчет Джо, когда мы поднимаемся к ней; может быть, она просто догадывается о моих устремлениях. -- Не гони меня, потому что я свободна и делаю так, как хочу. Иначе быть не может. Не может! Но хотя бы сегодня разбуди меня, когда будешь уходить...
   Она прикрывает глаза и вздыхает, словно чувствуя мой поцелуй и объятья.
   -- Если ты разбудишь меня, вернется то 21 марта. Я проснусь, и ты будешь рядом, и не будет никакого Хаммона, все останется в кошмарном сне, который просто чтобы проучить нас, неблагодарных, ненадолго материализовала мудрая планета Сон... Разбуди меня. Кристиан!
   Я смотрю, как она засыпает, глажу ее по голове, перебираю густые пряди. Во сне Джоконда всхлипывает, как тогда, а я оставляю над нею серебристые крылья благословения монаха.
   И в первую секунду после полуночи возвращаюсь в мир Фараона, чтобы все остальное время ждать одного-единственного дня, ради которого стоит длить свое существование и надеяться...
  
  
ВСЁ!
  
(Первая редакция -- зима 1998 года, последняя редакция -- весна 2009 года, 15 апреля)
  
  
___________________________________________
(с) Сергей Гомонов, Василий Шахов "Тень Уробороса (Лицедеи)"

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"