Начался ее любимый месяц в году август. В Москве это уже осень. Катя стояла у распахнутого окна на идеально убранной кухне и смотрела на керамический горшок на столе. Он один осталась не у дел. За окном ветер лениво перебирал сухие листья, как шершавая шкура экзотического животного они ползли вдоль тротуаров. Почему эти листья засохли первыми? подумалось вдруг они были самыми слабыми?

Бежать отсюда. Навсегда. От страшного сквера, зажатого между трамвайными путями. От малогабаритной однушки. От бежевых обоев. От продавленного дивана, накрытым пледом в клеточку, чтоб не было видно желтых пятен. От маминых духов фабрики Розовая Заря, въевшихся, казалось, в сами стены. Она не будет слабой, она не позволит дереву жизни сбросить себя как сухой лист. По телу пробежал озноб - так ее организм реагировал на страх с самых ранних лет. Катя схватила горшок, рукой прижала крышку, и впихнула его в сервант на нижнюю полку, между двух банок с солеными огурцами. С глаз подальше.

Теперь все. Она готова.

До рейса оставалось еще пять часов, но Кате хотелось уже быть в аэропорту. Аэропорт вход в новую жизнь, типа ее прихожей. Чемоданы собраны, вещи разобраны, прощания разосланы, дубликат ключей отдан соседке. Квартира стала похожа на вымытого и приодетого, но все равно безнадежно дряхлого старика. Ничего в этом пространстве не говорило о ней. Катя подумала, что, выкинув за годы скопившиеся завалы своих вещей, она избавила квартиру от себя. Я мой мусор? Кате стало неприятно от этой мысли, она подошла к окну, поискала глазами желтое такси. Хоть бы уже быстрей! Но нет, у Пети все по часам за три часа, так за три часа. В сквере напротив глухо каркнула ворона, Кате показалось, что звук разлетелся далеким эхом. Этого не могло быть, в городе не бывает эха, как и в ее однушке с низеньким потолком. Сказывается бессонная ночь сборов.

Мозг ничем не занят, тело бездумно слоняется по комнате. Страхи почувствовали паузу и слетелись все сразу. Если бы мама была жива, как она высказалась бы о ее решении уехать из огромной Москвы в малюсенькую Евпаторию? Сможет ли она привыкнуть к Пете, с его задротской серьезностью самого-умного-парня и полному отсутствию самоиронии? Хотя честнее так: хватит ей сил забыть Марка? Стоп. Слишком опасно. Надо что-то другое. Появятся ли у нее на новом месте друзья? Может, стоило все же сдать квартиру? Квартиру Катя не сдала принципиально. Наличие пассивного дохода даст ей статус рантье и возможность не работать. Катя знала себя, уж она такую возможность не упустит! А без работы тоскливо, да и вливаться в новую среду лучше с ноги, резко и деятельно. Хотя была еще одна причина мама. За окном просигналила машина, выбив Катю из потока мыслей обратно в реальность.

Катя посмотрела в окно такси все еще не было. Ох уж эта Петина педантичность! Настроение портилось.

В сквере стемнело, как если над ним собиралась разразиться гроза. Только никаких туч на небе не было. Казалось, тягучая мгла ожила и выбирается из-под деревьев к людям, чтоб окружить их собой. Интересно, какая мгла на ощупь? Катя поежилась, она всегда боялась темноты. Какая дичь. Просто дни становятся короче. В августе всегда так, все случается быстро и без предупреждения. Марк похож на август.

Мама боготворила Москву и их убогую однушку. Простоватый район Останкино считала чуть ли не лучшим местом в городе. Рядом ведь телебашня! Мама внушала Кате, что нужно держаться за то, что имеешь. Дом твоя зона безопасности. Только вот в Кате эта мамина зацикленность сработала от обратного желанием сбежать. Где угодно лучше, чем дома. Катя смотрела поверх деревьев, в перспективу своей новой счастливой жизни, когда в глубине сквера мгла зашевелилась. Катя отчетливо видела, как из глубины сквера к дороге приближается темная фигура. Не идет, не бежит, а именно приближается. Будто на фигуру наложили киношный эффект наплыв.

Фигура вышла к дороге, ломанным движением запрокинула голову наверх и посмотрела точно в Катино окно. Катя смотрела в глаза стоящей на противоположной стороне улицы фигуре и не верила тому, что видит. С противоположной стороны на Катю смотрела и улыбалась она сама. Чем дольше Катя смотрела, тем отчетливей видела в расплывчатом темном лице свои черты. Крупный нос с горбинкой, высокие скулы, родинка на левой щеке Голова вдруг закружилась. Катя увидела себя с улицы в окне третьего этажа. И себя на противоположной стороне улицы из окна третьего этажа.

В желудке засосало, озноб ударил по ногам. Катя отошла в глубь комнаты. Несколько раз открыла-закрыла глаза. Этого не может быть, она стоит здесь, среди бежевых обоев, между поцарапанным икеевским шкафом и пледом в клеточку. Померещилось. Чтоб убедиться, Катя сделала шаг обратно к окну, но в этот момент на диване завибрировал телефон. Катя схватилась за него как за свежий круассан после дня голодовки, но в последний момент притормозила, посмотрела на экран. И осторожно, будто он мог в любой момент взорваться, положила обратно на диван.

Телефон трещал приятной мелодией, Катя смотрела на имя звонящего. Марк. Как могут два года жизни так запросто влезть в четыре буквы? Катя посмотрела на стоящие у входной двери чемоданы, потом на часы. Черт, да куда запропастился Петруччо? Телефон пошел на второй круг, Марк всегда был упертым. Катя привычным жестом полезла в карман своих скинни, потом вспомнила, что ради новой жизни бросила курить, схватила ключи и практически бегом выбежала из квартиры. Ни ответить, ни скинуть Марка у нее не было сил. И желания. Пусть мучается, урод! Мучал же он ее такими точно игнорами. И не только ими. До Марка Катя не знала, что самое лучшее и самое ужасное приходит в твою жизнь с одним и тем же человеком.

Лифта в Катиной пятиэтажке не было, она бегом сбежала вниз по лестнице, мысли скакали в такт ногам. Звони, урод, звони, уеду, все равно уеду, сам виноват, ты сам виноват, ты все разрушил, быстрей Петруччо, пожалуйста, быстрей, давай уже свалим отсюда!

Подъезд выплюнул Катю, словно огромный кит изверг из себя маленького Пиноккио. Катя остановилась отдышаться, тяжелая дверь с громким скрежетом захлопнулась за ней. Вот в такие моменты она остро чувствовала свои лишние пять кило, которые при правильной подаче делали ее девушкой с шикарными формами, а при любой спортивной нагрузке возвращали на урок школьной физкультуры. Катька, корова сисястая, для дойки жопастая. Ненавижу скакнуло в голове. Кате отчаянно хотелось курить, но на всякий случай она сначала осмотрела улицу. Конечно, никакой себя она не обнаружила. Вот уже и глюки пошли, так и до подгузников не долго. Катя прикинула: сходить в сквер, стрельнуть сигаретку, покурить и вернуться. Не больше пяти-семи минут. Даже если Петя приедет именно в них, подождет у подъезда. Ждал же он ее четыре года, подождет еще пять минут.

Машин на дороге не было. Катя заметила ручейки, вода несла сухие листочки вдоль бордюра. Когда успел пройти дождь?

Катя вышла на дорогу. Шаг, еще шаг. Неожиданно из Останкинского сквера сильно дунул ветер, в лицо кинуло стайку опавших листьев. На мгновение Катя почувствовала запах гнили, дождя и еще чего-то неприятного, пугающего и очень знакомого. Так пахло в больничных палатах, куда она заходила делать уколы пациентам. В палатах, где лежали старики. Старость, это был запах старости! Катя не спутает его ни с чем.

Слева от Кати громыхнуло, потом заскрипело, противно запищал гудок. Катя обернулась когда она успела выйти на середину дороги? В метре от нее стояла машина скорой помощи - откуда она взялась? Водитель высунулся из окна, и хоть вид у него был испуганный, орал он грозно:

- Дура, не видишь куда прешь? Думаешь, под скорую попасть не считается? Светофор для кого?

Ноги будто вязли в асфальте. Странно, но через подошву кроссовок она чувствовала жар дороги. Катя собралась с силами, промямлила извините, и быстро перебежала на другую сторону.

В сквере было пустынно. Не мелькали даже собачники. Обычно эти самые стойкие, никакой дождь их не останавливает. Катя зябко подернула плечами, она выбежала в одной футболке, утром было по-летнему тепло. Ну и прекрасно. Еще один повод переехать к морю, в теплый климат. Да куда все сгинули? Нужна всего одна сигарета, обычно тут с этим нет проблем!

Кате казалось, что она уже довольно долго идет по мощеной дорожке сквера, а трамвайных путей все не было видно. Она уже решила поворачивать назад, но внезапно раздался звон колокольчика. Он наверняка исходит от ошейника какого-нибудь пуделя, а значит рядом хозяин, а у него могут быть сигареты. Катя свернула влево на звон, перед ней была такая же пустынная аллея. Звон повторился еще раз, теперь вроде справа, из-за кустов. Кате стало не по себе. Захотелось встретить кого-то живого, пусть и без сигарет. Катя свернула с аллеи и вошла в заросли кустарника. Звон стал отчетливей, значит, она на верном пути. Голое плечо больно резануло, Катя вздрогнула. Тонкий порез от ветки окрасился алым цветом. Катя сорвала лист, вытерла кровь. До свадьбы заживет.

Зеленый лист с алыми разводами упал на землю. Кровь собиралась каплями в прожилки, медленно втекая, всасываясь в лист.

Катя вышла из кустов на параллельную аллею. На лавочке сидела женщина. Катя видела женщину со спины, но сразу поняла, что она пожилая. Сказался многолетний опыт работы с престарелыми пациентами больницы. Катя не любила стариков, они требовали внимания даже больше, чем дети, на что, по ее убеждению, не имели никакого права. Умирая умирай. Но других вариантов не было, поэтому Катя ускорила шаг и громко, чтоб было слышно с первого раза, спросила:

- Извините, у вас можно сигаретку стрельнуть? Я свои дома забыла. Неизменный пароль всех курильщиков.

Катя обошла лавочку и встала перед женщиной. Она была даже старее, чем ей показалось со спины. Настоящая реликтовая старуха, так они в своем медсестринском кругу называли пожилых женщин с апломбом молодух. Старуха посмотрела на Катю. Ее правый глаз полностью закрывало бельмо, от этого он казался мертвым. Голова запрокинута вправо, левый глаз безобразно выпучен, может оттого, что ему одному приходилось делать работу за двоих. Старуха сверлила Катю этим единственным глазом. Почему она молчит, может, не слышит? Около старухи клубился то ли дым, то ли пар. Только никаких сигарет у старухи не было, дымилась будто она сама. Катя уже собралась повторить свою просьбу, когда старуха громко и отчетливо изрекла:

- Мать завещала ее в землю схоронить, а ты сожгла, в горшок запихнула и на полку поставила.

Внизу живота затянуло, спину будто ошпарило, озноб ударил в плечи и по ногам. Какая-то сумасшедшая родственница матери? Откуда она взялась? Как узнала, что я буду здесь сегодня?

Старуха бессвязно забормотала, словно одна четко сказанная фраза стоила ей всех жизненных сил:

- Не ходи назад не смотри вперед тело белое черное черное черное кровь черная тело белое не смотри назад не выбирай не выбирай все едино прогадаешь

Старуха тарахтела как сломанный холодильник. Горло посинело, мышцы лица натянулись, левый глаз вылез так сильно, что съехал вниз по щеке. На секунду Кате показалось, что старуха сейчас взорвется, как корова, наполненная углекислым газом. Катя где-то читала, такое бывает, им даже дырки в боках специально делают, чтоб газ выходил. Что за бред, разве люди могут взрываться? Старуха булькнула, голова как переспевшая тыква упала на правый бок, что-то внутри старухи противно хрустнуло. Из образовавшейся трещинки на шее, в месте сгиба, показалось алое мясо. Катя закрыла рот рукой, чтоб не закричать от ужаса. Нужно оказать первую помощь, черт, я же не взяла мобильник, чем бы перевязать, как противно мысли накладывались друг на друга и ни одна не оформлялась в действие. Катя застыла перед старухой. Никакая сила не заставит ее подойти к ней. Из раны на шее старухи что-то полезло. Кате подумала, что это кровь, но что-то быстро оформилось в нечто наподобие стебля, плотного и упругого. Стебель имел неприятный фиолетовый оттенок, так выглядит пуповина. Катя хорошо помнила, как на практике в роддоме впервые увидела эту ниточку связывающую мать и дитя фиолетово-синюшную кишку. Сколько раз потом при ссорах с матерью она мысленно ее перерезала! Стебель-пуповина развернулся к Кате, с его конца смотрела малюсенькая сморщенная головка. И Катя бросилась бежать. Домой, быстрей, к безопасным бежевым обоям. В висках стучало, мысли не связывались, тело действовало само.

За Катей несся противный смешок, было не разобрать откуда он исходит, казалось, от всего вокруг. А может, это только в ее голове билась старухиным голосом речовка: Катька, корова сисястая, для дойки жопастая!.

Невозможно, невозможно, невозможно.

Сейчас она будет дома, это все галлюцинация, она переутомилась, перенервничала.

А если мир изменился, а если все сошли с ума? У старух не отваливаются шеи! Дыхание сбивалось, ноги тряслись, легкие жгло.

Катя выбежала к дороге. Вот ее кирпичная пятиэтажка, на месте, вот кофейня в торце дома, дверь открыта. Катя нашла взглядом свое окно. Спокойно, спокойно. Все на месте. Это был просто дурной сон. Катя сделала вдох-выдох, и еще раз взглянула на свое окно. За окном кто-то стоял.

Сначала Катя подумала, что это Петя, он приехал и ждет ее. Стоп, у Пети нет ключей. Единственный человек, кому она давала ключи Марк. Но с момента, как они расстались, оба комплекта у нее. Катя подошла ближе к дороге, ноги все еще тряслись. Куда делись все машины? Катя смотрела на единственное окно своей маленькой квартиры, выходящее на сквер. Фигура стояла за окном, необъяснимым образом Катя чувствовала на себе ее взгляд. Паника накатывала, волнами заполняя всю грудную клетку. Стало трудно вдыхать. Катя сделала шаг на дорогу. Фигура тоже сделала шаг, теперь она стояла у окна, и Катя могла ее разглядеть. Из окна на Катю смотрела она сама. И приветливо махала рукой.

Катя согнулась пополам, уперла локти в колени и задышала. Один, два, три, я спокойна, я уверена, я все смогу, драконов не существует - так она говорила себе перед каждым ответственным событием, будь то экзамен в медицинский, или объяснение с мамой, почему она опять вернулась домой после полуночи. Сейчас она выпрямится, перейдет дорогу, войдет в свою квартиру и разберется, что происходит. Оптическая иллюзия, грабители, соседка должно быть разумное объяснение. Катя открыла глаза, выпрямилась. И заорала. Она кричала так, как не кричала никогда в жизни.

Существо стояло перед ней. Шея, раза в три длиннее, чем обычная человеческая, неестественно выгнута вперед. Туловище болталось за шеей и головой. Голова маленькая, Катя рефлекторно отметила, что крепится всего на один позвонок к шее. Черные дыры глаз, других отверстий в голове Катя не увидела. Голова была залита белой жидкостью, она стекала на глазные отверстия, скапливалась в них и вместе с гноем текла ниже. Существо опиралось на четыре конечности. Все они были похожи на руки, но стояли и двигались как ноги. Существо вытянуло шею и приблизило свою голову к Кате. Желто-гнойные глаза смотрели пустым взглядом в самый Катин череп. Где-то в нем, в глубине ее мозга, отчетливо проявились слова: отдай мне свою печень!.

Нет. Прочь. Уйди из моей головы.

Отдай мне свою печень! слова вибрировали, отдавая стуком по барабанным перепонкам. Уши заполнило жидкостью, Катя испугалась, вдруг это кровь, и она умрет прям здесь?

Существо подняло одну руку-ногу и схватило Катю за плечо, при этом его заметно качнуло. Неожиданно рука существа оказалась теплой и приятной, как мамина, когда та ее крепко хватала чтоб перевести через дорогу. Отдай мне свою печень и уйдешь. Оно стоит неустойчиво мысль выпрыгнула почти одновременно с действием. Катя обеими руками, со всей имеющейся силы, толкнуло существо. Ошарашено глядя на Катю, оно начало заваливаться. Катя бросилась бегом через дорогу - и сама получила удар.

Катя очнулась в сквере, в паре метров от дороги. В голове была абсолютная ясность и покой. Вернуться из кошмара в реальность лучшая поездочка! Видимо, она упала, поскользнулась, и потеряла сознание. Как же хочется домой! И набрать Марку, услышать его бодрый, уверенный голос. Ей надо не в Евпаторию, ей надо отдать горшок с прахом матери в колумбарий. Будет штраф, наверняка нельзя держать прах у себя дома, но это не важно. Она заплатит, вернется на работу и в свою жизнь. У нее прекрасная, чудесная, самая лучшая жизнь. Почему так тихо? Надо встать. Руки закололо холодными иголками, как при начале действия наркоза. Невообразимая, невозможная тишина, такой не бывает в жизни. Тишина операционной, когда все закончилось. Не важно с каким исходом прошла операция, хирургический кабинет наполнен стерильностью как смертью. Жизнь не стерильна, она состоит из бактерий и мусора, из прекрасного и ужасного, под красивым лицом Марка и одутловатым Пети одинаковые красные мышцы с белыми прослойками сухожилий. Катя почувствовала жуткий холод. Надо встать.

Катя села и огляделась по сторонам. Перед ней стояла стена похожая на мутное стекло, оно переливалось и скользило, как вода в водопаде, искажая пространство за собой. Но Катя все равно отчетливо видела по ту сторону улицу, дом, людей. И солнце! Звуков не долетало. Однако жизнь не остановилась - по дороге проехало старое красное вольво, из подъезда вышел пожилой сосед со своим пуделем, какие-то малолетки забежали в кофейню. Она и пятачок Останкинского сквера выключились из жизни, отрезаны и засунуты в мутную банку, но там осталось все по-прежнему! Катя вскочила, заледеневшая футболка больно резанула живот. Уже не важно, надо только разбить эту стену, сделать маленькое, даже очень маленькое отверстие, она выползет! Катя сделала шаг на дорогу к стене.

- Не ходи туда. Прошептал детский голосок. Тихо, еле слышно, но в этой мертвой тишине шепот для ее ушей взорвался атомной бомбой.

Катя резко обернулась - сзади нее стояла тоненькая девочка, на вид четырех-пяти лет.

- Как ты тут оказалась? вопрос вылетел из Катиных посиневших губ вместе с паром.

- Там нет выхода. Тебя опять ударит. То ли девочка открывала рот, то ли слова сами образовывались в голове, Катя не уловила.

Катя посмотрела сквозь стену. Рядом с ее домом остановилось такси! Марк вышел из машины, провел рукой по волосам своим особым нервным жестом. Он приехал за ней! Катя бросилась к стене:

- Я здесь, Марк! Я здесь! слова давались с трудом, губы перестали слушаться. Слабый крик разлетелся гулким эхом.

Девочка ухватилась за Катину ногу, свернулась на земле комком как большая колодка на ноге средневекового узника.

- Не ходи не ходи не ходи не ходи - Катя видела, как Марк подошел к подъезду, набирал домофон. Кате хотелось орать, под ногами валялась девочка, в голове стучало не ходи не ходи не ходи не ходи. Марк вошел в подъезд с курьером. Тяжелая железная дверь захлопнулась за ним. Кто откроет ему дверь? Другая я?

Катя стояла в метре от стены. Девочка намертво приклеилась к ее ноге. Катя перевела на нее взгляд.

- Ты кто? Как здесь оказалась?

- Тсссс! - Девочка отпустила ногу, но осталась сидеть на земле. - Она услышит. Что она у тебя попросила?

Какая она страшная! Катя не понимала, почему о детях принято говорить только приятности. Вот эта скрючившаяся на земле девочка не была красива сейчас, и не станет, когда вырастет. Дети, как и взрослые, не меняются с возрастом, а только становятся выше и толще. Катя опустилась перед девочкой на колени.

- Ты знаешь где выход?

Девочка захлопала глазами. Катя непроизвольно отметила, что белки ее глаз мутно-желтые, напоминают цвет стены, которая отрезала их от мира. Девочка улыбнулась так, как умеют улыбаться только взрослые только ртом. Сколько тут торчит этот ребенок? Может, она уже сошла с ума?

Девочка выпрямила тоненькую руку, вытянула палец и уверено указала им вправо. Одновременно с этим ее жестом стена завибрировала, будто ее било током. Со всех сторон подул ледяной ветер. Но кроме ветра было что-то еще. Катя кожей чувствовала существо приближается к ним.

Катя схватила девочку за плечи, сильней чем надо, наверно у нее останутся синяки. Плевать!

- Показать можешь?

Катя всегда чувствовала момент, когда операция входила в решающую фазу. Те несколько минут, иногда секунд, в которые умения хирурга и ее, медицинской сестры, скорость и точность исполнения решали жить или умереть пациенту. Это случилось сейчас. Что бы это ни было, Катя чувствовала она должна действовать, ее время пошло.

- Сосредоточься. Я выведу нас отсюда. Ну? Кате хотелось вытрясти ответ из мелкой засранки, трясти ее пока не ответит на вопрос. Но она сдержала себя.

Не бояться, не волноваться. Страх мешает думать, нервы убивают продуктивность.

- Она боится воды. То ли прошептала, то ли продышала девочка. Из ее рта не шел пар.

- Пруд? Ты имеешь ввиду пруд? Катя тряхнула девочку. Ее начало трясти в такт стене. Надо торопиться!

Катя схватила девчонку за руку и побежала. Пруд вдоль дороги, за трамвайными путями. Катя бежала вдоль стены, девочка спотыкалась, падала, но Катя не выпускала ее ручонку. Бежать, даже с девчонкой, оказалось неожиданно легко. Так вот, оказывается, о каком кайфе от бега твердят все тренеры!

Выбежав к пруду, Катя увидела, что стена делает плавный загиб и уходит в воду. Катя и девочка остановились у воды. Пруд стал бесконечным. Сколько хватило Катиных глаз, до самого горизонта, если он был в этом месте вообще, была черная вода. По всей поверхности бесконечного пруда поднимался дым. Девочка, до этого безвольно державшаяся за Катю, резко отдернула руку и шагнула назад, дальше от воды.

- Мы нырнем и выплывем с той стороны, я буду держать тебя за руку. Девочка не двигалась. Черт! Бросить ее что ли? Катя понимала, что хоть страх взрослого и ребенка одинаков по своей природе, но аргументы, чтоб его победить, нужны разные. Она попробует еще разок, и если нет, нырнет одна. В конце концов, эта девочка не ее ответственность.

- Не бойся. Губы не слушались. Я буду рядом.

Как трудно даются ей самые простые слова! Всю жизнь она ждала от мамы, а потом от мужчин этих слов. Странно, но раньше ей не приходило в голову, что сама она ни разу никому такого не говорила. Показалось, или девочка с жалостью смотрит на нее?

- Она придет за мной.

Существо возникло ниоткуда, материализовалось из воздуха. Оно покачивалось на своих недоделанных руках-ногах, волоча непомерно большое туловище. Залитые липкой гадостью глаза крутились в попытках увидеть откуда доносятся голоса.

- Иди ко мне. - Катя протянула руку.

Девчонка не двинулась с места.

Катя увидела старуху. Она шла по берегу бесконечного пруда. Одну ногу старуха еле волочила по земле, на ней зияла багровой раной огромная трофическая язва. Казалось, она стала еще старее. Голова свисала на сломанной шее. Глаз с бельмом смотрел на Катю. В руках старуха несла пухлого, розового младенца, соединённого с ней стеблем-пуповиной, тянущимся из шеи. Сухие губы, царапая друг друга, просвистели:

- Когда приходит время умирать, дочь занимает место матери.

Старуха с ребенком на руках и существо окружили девочку. Катя медленно отступала к воде. Девочка посмотрела на Катю. Вдруг из ее мутного глаза, по впалой щеке прям в рот скатилась слеза. Девочка шмыгнула носом. Старуха опустилась на землю у ног девочки, рядом с детьми она смотрелась еще более мерзко. Существо нависло сзади, ноги-руки торчали из-за спины девчонки, голова на длинной шее болталась как зонтик над головой прохожего в дождливую погоду.

- Да не стой ты, они сожрут тебя! прошипела сквозь зубы Катя.

- Мать не может пожрать свое дитя. Просипела старуха.

Три пары мутных желтых глаз одновременно уставились на Катю. Одинаковых глаз. Сейчас, когда эти трое стояли рядом, Катя отчетливо видела их схожесть. Произошло что-то неуловимое, синхронизация с пространством, которой не видно, но если она случается меняется абсолютно все. Девчонка, существо и старуха моргали, дышали и двигались синхронно.

- Вы все единый организм? Катя не знала, зачем она это спросила. Ответ был очевиден.

Голову свел спазм боли: отдай мне свою печень!.

- Мама тебя не отпустит. Катя не понимала, кто из троих говорит, - Послушай маму, она знает, что правильно.

Если бы Катя слушала свою маму, у нее была бы другая жизнь. Она сама была бы другим человеком. Разве не в этом смысл, найти себя, единственное себя, не быть продолжением кого-то, даже своей матери?

- Храни род чти мать роди дочь умри стань прахом рода храни род чти мать роди дочь умри - старуха выплевывала слова вместе с зумами.

Теперь Катя рассмотрела - у существа действительно имелись женские половые признаки. Несколько торчащих сосков, из которых тоже сочилась беловатая жидкость, которую Катя приняла за гной. Теперь она видела, что это было скисшее молоко. Существо было женского пола.

- Не сопротивляйся. Видишь, она умирает. Девочка указала рукой на старуху. Мама знает, что тебе нужно.

Никогда Катина мама не знала, что ей нужно. Ни в детском саду, когда вместо костюма Белоснежки сшила из своего свадебное платья нелепый костюм снежинки. И над ней все смеялись. Ни когда молчала про месячные, и ей пришлось спрашивать у школьной поварихи. Превозмогая стыд и лепя отмазки, почему она такая большая, а ничего про женские дела не знает. Ни когда отказывала ей в карманных деньгах, потому что они копили на новую кухню, и она не могла после пар пойти со всеми в кафе. И делала вид, что ей не интересно, и лучше она посидит с учебником дома.

Существо протянуло руку-ногу, положило свою теплую шершавую ладонь на Катину печень. Пальцы впились в плоть, Катю пронзила резкая боль.

Только она сама знает, что ей надо. По-настоящему, глубинно, истинно надо. Катя посмотрела в глаза девчонке. Из нее вырастет тот же монстр, что сейчас стоит за ее спиной. А потом этот монстр станет валяющейся на земле беспомощной, гниющей старухой. Девчонка не выбирала свой путь, за нее все решили.

Я выберу свой путь сама.

Катя вынула из себя острые пальцы существа, развернулась и нырнула в воду.

* * *

Полицейская машина стояла напротив Троицкой церкви, ближе к пруду нельзя было подъехать. Скорая, машина мчс, толпа зевак с телефонами обычный набор для ЧП в спальном районе.

Двое водолазов-мчсников тащили тело девушки из пруда, положили на спину на зеленый газон. Врач скорой, молодящаяся толстая женщина с обилием мелких розовых заколочек-крабиков на голове, констатировала смерть. Все было быстро и четко, никто из присутствующих не хотел надолго тут задерживаться. Отписаться сдать следующему поехать дальше. Ничего личного, такая работа.

Марк поднял красную ленточку заграждения и прошел по газону к трупу.

- Молодой человек, эй, туда нельзя! крикнул один из полицейских. Они с напарником стояли у припаркованной машины, заполняли положенные по случаю протоколы.

Марк сел рядом с трупом, откинул с отекшего, посиневшего лица девушки прядь темных волос. Мчсник снимал водолазный костюм, он не пробовал остановить Марка, только спросил:

- Вы ее знаете?

Марк кивнул. В небо, сквозь вдруг набежавшие облака, смотрели огромные Катины глаза. Он обожал их целовать. Синие, переливающиеся кристалликами роговицы, черные, бездонные зрачки. Марк не заметил, как из глаз потекли слезы.

Подошел полицейский.

- Знаете ее?

- Катя Гордеева. Марк сморгнул несколько раз, вытирать глаза не хотелось, не здесь. - Что с ней случилось?

Полицейский вписал в пустую графу имя.

- Самоубийство.

- Нет. Это невозможно. Она собиралась уезжать, начать новую жизнь, - Марк вцепился в руку следователя, не давая ему закончить запись, - она не могла

- Камера в кафе углового дома зафиксировала. Она десять минут бегала по парку, а потом бросилась в воду.

- Она ненавидела бегать!

- Мне очень жаль, молодой человек.

Кто-то потянул Марка за рукав. Марк отпустил полицейского, все это уже не имеет смысла. Она мертва.

- Ты Марк? спросил парень в очках. - Я Петя. Ее коллега. По больнице. Работали вместе.

Марк кивнул. Видимо, он производит впечатление совсем невменяемого человека.

- Она с тобой что ли собиралась свалить?

Петя занервничал, обернулся на полицейских, но они были заняты бумажками и никак не отреагировали.

- Это уже не важно. Она могла.

Марк вопросительно посмотрел на Петю. Петя облизал пересохшие губы.

- Могла это совершить. С собой.

- Да с хера ли? Она похудела, стрижку сделала

- Ты кое-что не знаешь. Было подозрение, на онкологию. Она сдала анализы. Утром я их забрал. У нее подтвердился рак. Третья стадия, там все неоднозначно.

Марк ошалело уставился на Петю. Его Катя носила в себе смертельную опухоль, которая съедала ее изнутри?

- Рак чего?

Петя поправил запотевшие очки.

- Печень. Непарный орган. Не вырезается. Ей помогло бы только чудо.

На берегу пруда полицейские накрыли девушку черным чехлом. Вода билась о подошву ее кроссовок, прожжённых в нескольких местах до носков.