Аннотация: Семья - малая социальная группа, отражающая в себе конфликты всего общества. Очертания будущих потрясений можно увидеть даже в общении родственников.
День победы, празднуемый девятого мая, пока ещё остаётся идеологически образующим событием для российского общества. Несмотря на идейные, классовые различия, религиозную разнородность, "победа народа" всё ещё создаёт некое единство внутри уже другого, изменившегося народа. Данный факт проявляется не только во всплеске имперской истерии, прикрываемой патриотическим воодушевлением, почерпнутым от подвига "предков" и ни в речах Верховного Главнокомандующего, ни в пафосных телепередачах и военных парадах, но в том, что за одним столом ещё собираются семьи, дабы почтить память своих предков.
Не стала исключением и Пироговы. В один из праздничных дней за столом собрались: Прохор Васильевич, Анатолий Васильевич, Светлана Евлампиевна, А так же Вадим Григорьевич и Людмила Григорьевна. Каждый из них был живым напоминанием о ранах и трагедиях, постигших семью, и укрывшихся за добрым именем в глазах общества.
Семейные встречи Пироговых когда-то были частым событием. Большая семья весьма крепко обосновалась в городе средних размеров ещё в советские времена.
Прохор был близок с отцом. Василий Петрович Пирогов пристрастил своего, тогда ещё единственного, сына к военной технике. Будучи танкистом, Василий Петрович постоянно говорил: "Прошка, эту войну называют "войной моторов". Это неправильно. Запомни! Всякая война - война умов".
Мама Прохора - Катерина Евлампиевна была бухгалтером, и работала в артели до ухода в декретный отпуск. К завершению отпуска артель уже была закрыта. Утрата причастности к производству шоколадного сливочного масла стала тяжёлым ударом для женщины, чьи родители были выходцами из кулаков и рассказывали Катерине с самого её детства о том, насколько прекрасны деревенские продукты. После родов она устроилась бухгалтером на местное текстильное производство.
Светлана Евлампиевна Звонова - старшая сестра Катерины. С детства сёстры были "не разлей вода" - вместе окончили школу на "отлично", вместе работали на предприятии швеями, вместе пошли на вечерние курсы. Светлана всегда любила математику, особенно когда она касалась счёта денег. Катерина была более романтичной натурой, уделявшей одинаково много времени математике и литературе. Она хотела стать учителем начальных классов, но по настоянию старшей сестры пошла вместе с ней учиться на бухгалтера.
Сёстры в своё время сильно поссорились, когда Катерина решила выйти замуж за Василия. "Зачем тебе этот идейный солдафон?" вопрошала Светлана, понимая, что Василий озабочен благом советской родины, а не обогащением семьи. Катерина же искренне любила Василия, и думала, что их любовь возвысит обоих над любыми земными страстями, будь то материальное благо или долг перед родиной. Но, жизнь показала, что для Василия общественное благо было превыше блага личного или семейного.
Стараниями отца, всё детство и юность Прохор активно увлекался спортом, что сделало его первым парнем в школе. В глазах учителей это был хороший ученик, мечтавший стать конструктором танков, вгрызавшийся в книжки по физике и химии. Сверстники знали Прохора как своего друга, товарища-пионера и спортсмена, готового прийти на выручку и на контрольной, и за школой.
Если старший брат - Прохор застал отца в достаточно крепком здоровье, то младший брат - Анатолий, видел уже физически немощного человека, встретившего отдалённые последствия ранений, полученных в результате подбития его танка на Курской дуге. К трёхлетию Анатолия отец уже практически не ходил, становился сухим физически и морально. Отдаление от рабочего коллектива было для Василия Петровича подобно медленной смерти. Редкие встречи с сослуживцами всё больше становились мукой, нежели отдушиной. Для боевого офицера, труженика, своими руками ковавшего величие советской родины было больно видеть, как он "становится обузой" на фоне бойких товарищей.
Потому, если Прохора отец с отеческой любовью и заботой, собственным примером пристращал к лучшему, то с Анатолием он был более суров и чёрств, так как кроме сухих речей и неодобрительных замечаний Василий Петрович мало что мог. Ребёнок искал ласки и внимания, что сблизило его с матерью - представительницей советской интеллигенции.
Мама постоянно рассказывала Анатолию, как важна личная инициатива для советского человека, что не обязательно устраиваться на завод, чтоб ковать величие своей родины и, тем более, выковать своё счастье. "Учись, сынок. В знаниях сила. Будут знания - никогда не пропадёшь. И работа будет, и деньги найти сможешь". Как и любой ребёнок, Анатолий некритично воспринимал то, что ему говорит его любимый родитель. Катерина Евлампиевна оставила вопрос морального облика младшего сына своему мужу, благо он хорошо справился с воспитанием Прохора.
Прохор, будучи сыном своего отца, хоть и нелегко, но с пониманием воспринял тот факт, что правоохранительные органы о незаконных действиях матери были поставлены в известность отцом. Василий Петрович не потратил много времени на объяснения, лишь сказал сыну, что его мать - враг советского народа и государства. Добавил, что она организовала нелегальную "третью смену", где работники завода за отдельную доплату шили майки, плащи, куртки. Такой "левак" продавался в магазинах под видом товаров, соответствующих ГОСТам, но на деле им не соответствовал. Помимо этого, Катерина Евлампиевна организовала пошив вещей, вообще не предусмотренных государственными стандартами. В первом случае, если ГОСТ устанавливал плотность ткани "4", то фактическая плотность была "3,7". Такой эффект достигался путём манипуляций с тканями со стороны персонала предприятия. В свою очередь, "неГОСТовский левак" распространялся через проверенных лиц, а также использовался в качестве взяток.
Анатолий не понимал, как его любимая мама могла совершить что-то плохое. Тем более он не мог понять, что плохого в том, что мама сумела организовать дополнительное производство одежды. Она же никого не грабила. Она давала людям то, что им нужно, и получала за это деньги. Ведь ни на ком же не разваливалась "неГОСТовская" одежда. После того, как отец рассказал Анатолию об аресте матери, случилась ссора, из-за которой младший сын для отца стал будто чужим человеком. Словно общественная нагрузка, которой человек не желал, но обязан нести.
Если Прохор застал новость о задержании его матери на первом курсе института, то Анатолий - во втором классе средней школы. Потому стальные ответы Прохора: "Ничего о маминых преступлениях не знаю", "В советском правосудии не сомневаюсь" встречали если не искреннее, то напускное одобрение и понимание абсолютного большинства окружающих. Как говорил в одной беседе его преподаватель по сопротивлению материалов: "Что он может сказать? Ему ещё учиться, работать, в армии служить". В те дни этого было достаточно, чтоб не смотреть на Прохора как на безумного фанатика.
Анатолий же столкнулся с волной общественного порицания и усугубил её, когда на классном часе заявил, что он любит свою маму и не верит в то, что она сделала что-то плохое, пошив одежду. С того момента одноклассники и однокашники постоянно задирали мальчика, обзывали его "врагом народа", "кулаком". Учителя, к несчастью Анатолия, не вмешивались в жизнь детей. Кто-то искренне симпатизировал "сознательному поколению", кто-то боялся, что его посчитают "диссидентом" и уволят из школы.
Всё это отделяло Анатолия от окружающих. Он дрался по мере сил, но мама не пристрастила его к спорту так, как папа - Прохора, потому Анатолий не стал "грозой школы". "Людям много не надо. Еда, одежда, кров. Дай им это, и они будут довольны", - такими мыслями мама иногда делилась с Анатолием, когда на предприятии что-либо шло не так. Презрительный тон, с которым Катерина Евлампиевна произносила эти слова, выдавали её реальное отношение к трудящимся на предприятии. Презрение незримо оседало в разуме Анатолия и нашло отклик в нём из-за постоянных школьных конфликтов.
Тётя Света стала самым близким для Анатолия человеком после осуждения матери. Она дала Анатолию ту самую любовь и заботу, которая сблизила его с Катериной. Вместе с тем, Светлана всеми силами вытравливала любые "романтические глупости" которые Анатолий "понахватал от Кати". Величие родины, справедливость - всё это предавалось осуждению и отвергалось, ибо мешало делать семью счастливой, богатой. И в этот раз Анатолий отозвался на речи человека, одарившего его заботой и поддержкой. С лёгкой руки матери парень полюбил художественную литературу. При этом научная фантастика не увлекала мальца. Ему казались скучными и одинаковыми все эти "корабли в космосе", "экспедиции", "планеты". Однако приключенческие рассказы о диком западе Анатолий читал взахлёб. Поддерживая интерес Анатолия к литературе, Светлана старалась не только оставлять юношу, подростка один на один с книгой, но всегда вела разъяснительные беседы, чтоб "её кровинушка" училась видеть мир "правильно" - с позиции интересов семьи, прежде всего - капитала семьи.
Со временем факт осуждения Катерины Евлампиевны более-менее забылся и школьниками, и учителями. Когда у парня проявились способности в гуманитарных науках, он стал завсегдатаем школьных олимпиад по русскому языку, литературе, истории. Но все эти крики: "кулак идёт", "раскулачим его", "бей врага" не были забыты самим Анатолием. И ни победы в олимпиадах, ни наладившееся общение со сверстниками не утешали его. Он искренне возненавидел свой пионерский галстук, он не любил читать о "великих достижениях социализма". Всё больше он любил книги о гангстерах, мошенниках и богачах. Например "Угрюм-река" Шишкина. Анатолий часто представлял себя Прохором Громовым.
Светлана похоронила своего сына "в цинке", пришедшем из Афганистана. Долго горюющая мать корила себя за то, что поддалась на мольбы сына и позволила ему поступить в военное училище. "Зачем рисковать жизнью, сынок? Учись, делай карьеру, зарабатывай!" - Светлана взывала к сыну, но он отвечал: "Я не могу так, мама! Я должен служить своей стране!". Так Григорий, двоюродный брат Прохора и Анатолия, стал кадровым офицером, отдавшим жизнь на службе советской родине. Он оставил после себя маленьких внуков, ставших для Светланы на какое-то отдушиной и спасением.
Утешить скорбящую мать смог лишь второй, названный сын - Анатолий. Как в своё время "вторая мама", так теперь и "второй сын" подставил своё плечо в трудную минуту. И если Светлана Евлампиевна была готова скорее удавиться, чем не то, что принять помощь, но даже просто заговорить о Грише с Прохором или Василием, то с Анатолием Светлана делилась решительно всем. В слезах она рассказывала, как проклинала себя за слабость, что позволила сыну стать военным. За то, что не пристрастила его к доступным ей сладостям жизни. Анатолий, как и всегда, внимательно слушал её. А Светлану Евлампиевну вдруг озарило - Анатолий! Она ведь вложила в него всё, что хотела донести до Григория. И если Гришу, как думала горюющая мать, сбили с пути Василий и Прохор, то Толечка не поддался им.
С того момента Светлана не просто помогала ему словом и деньгами во время учёбы, но и стала его билетом в мир теневой экономики советского социализма.
Этот дуэт ничто не смогло остановить - ни гнев ветерана Василия Петровича, вылившееся в отречение от сына, ни возмущение кадрового офицера Прохора, ни последовавшее в конце советской власти тюремное заключение за частнопредпринимательскую деятельность. Более того, тот факт, что Анатолий принял на себя обвинения в незаконных валютных операциях, производимых его тётей, лишь укрепили "родительскую любовь" Светланы к своему "сыну". Тётя Света пустила в ход все свои силы и связи, дабы максимально уменьшить наказание для Анатолия, и по отбытию заключения дала деньги на кооператив по завозу и продаже зарубежной одежды. Анатолий понимал, что легализация это всегда хорошо, и что "фарцовщики" уходят в прошлое с разрешением коммерческой деятельности. Более того, он не держал злобу на тётю Свету - она смогла донести до своего протеже мысль о том, что борьба с режимом всегда может привести в тюрьму, потому к этому надо быть готовым. Нагляднее всего эта мысль виделась Анатолием при чтении книг и просмотре фильмов про большевиков в царские времена. Особенно любима Анатолием была "Трилогия о Максиме", которую Анатолий видел как историю преступника, ставшего крупным чиновником в результате насильственной смены государственной власти.
Прохор был в своё время инженером-конструктором. Он планировал связать свою жизнь с армией, но государственные и военные чины, проводившие сокращение армии времён перестройки, решили иначе. Так страна советов в конце своей истории пополнилась не одной тысячей высококлассных специалистов с офицерскими званиями. "Большая драка" казалась отменённой, потому страна более не нуждалась в профессиональных бойцах.
Дом, в котором встретились в честь праздника победы родственники, получил Василий за трудовые подвиги, совершённые после оставления военной службы. С годами дом, подобно заслужившему его труженику, зачах, храня в себе многие семейные тайны и невзгоды. К окончанию перестройки дом начал приходить в негодность, здоровье Василия Петровича не отставало, а Прохор получал не так много денег, чтоб самостоятельно привести дом в порядок. Тогда он, с трудом и горечью на душе, обратился к Анатолию с просьбой провести ремонт. Анатолий, было, хотел отомстить отцу и дать дому умереть вместе с ним, но потом вспомнил, что дом это недвижимость, а умный человек не разбрасывается подобным капиталом. Но, поскольку ремёсла претили натуре "успешного человека", он согласился оплатить ремонт, сколько бы тот не стоил, но с условием, что Прохор будет всё контролировать. Браться пожали руки.
Прохор с трудом рассказал отцу о том, на какие средства дом приводится в порядок. Грустный, тяжёлый отеческий взгляд и потухшие глаза до сих пор терзают Прохора.
Василий Петрович дожил до конца ремонта и умер почти сразу после крушения СССР, слабый физически и уничтоженный морально. В последний раз говоря с Прохором, отец сказал: "Ты всё сделал правильно, сын. Пусть нам останется хоть что-то".
Светлана Евлампиевна сделала всё, чтоб воспитать своих внуков, Вадима и Людмилу в духе "свободы", и у неё это практически получилось, но в последнее время постоянно вмешивается суровая жизнь: Вадим уже третий раз за 5 лет теряет работу, а Людмила никак не найдёт место получше, хотя уже девятый год работает секретарём в фирме по продаже канцтоваров. Трудовой стаж растёт, увеличивается нагрузка и перечень операций, контролируемых Людмилой, а её зарплата остаётся прежней.
Бабушке всё труднее было сдерживать своё разочарование во внуках. "Непутёвые"; "бестолочи" - такими эпитетами последнее десятилетие награждала она своих внуков. Благо хоть Вадим слабохарактерный, не как отец - а то и этот бы где-нибудь в Абхазии или в Сирии погиб. Настрадалась же Светлана, отпуская Вадима в армию на два года срочной службы, и ещё страшнее было читать письма об успехах внука в "военной и политической подготовке". От отчаянья Светлана ближе к окончанию срочной службы Вадима, как раз, когда Людмила уехала в свадебное путешествие со своим уже бывшим мужем, подкупила знакомых врачей и оформила себе документы об инфаркте.
В письме, пришедшем в войсковую часть, где нёс службу Вадим, письмо пришло за три месяца до дембеля. Все планы Вадима о заключении контракта обернулись прахом, и он просил начальство демобилизовать его. Командование пошло навстречу солдату, тем более что Вадим уже подготовил себе замену, и не использовал положенный отпуск. Потому уже через три дня Вадим был рядом с матерью, которая, по заверениям врачей "на удивление быстро шла на поправку". "Это всё твоё присутствие, Вадик", - приговаривала Светлана чуть утомлённым и измученным голосом.
Если Вадим виделся Светлане как "типичная серость", то Людмила вызывала в Светлане грусть и гнев. Талантливая, одарённая в точных науках Людмила, напоминала Светлане Катерину, поскольку и сестре, и внучке не была чужда романтика и широта души. Светлана надеялась, что Людмила станет хорошей, верной женой успешного бизнесмена, чиновника или политика, и холодный рассудок мужа будет уравновешивать душевные порывы внучки.
Но время шло. У Людмилы выработался мужской, волевой характер, и, что не давало покоя и злило Светлану, прямолинейность, непринятие лжи и "правил игры": кумовства, круговой поруки и прочих атрибутов "придворных игр". И, в отличие от Катерины, создавшей семью со слишком честным для неё Василием Петровичем Пироговым, Людмила Звонова встречала недостаточно честных спутников. Так, единственный муж стал бывшим, после того, как в пылу ссоры сказал, что Людмиле стоит брать пример с бабушки и не витать в облаках.
Тяжелее всего сегодня тёте Свете было думать об образе жизни её племянника. Успех пришёл к вольнодумцу не только в делах - женщины избаловали Толика своим вниманием. И даже спустя годы, уже в почётном возрасте, успешный делец не желал остепениться, предпочитая семейный быт случайным связям с жадными до денег юными девами или изголодавшимися до мужского внимания успешными деловыми женщинами.
Консервативная Светлана Евлампиевна с деревенским воспитанием недоумевала, как её родственник, которого она любила больше, чем сына-дурака, может так блудовать?! В нём же есть их, "деловая жилка", "ген богатства Звоновых" как называла его сама Светлана Евлампиевна, подцепившая мысль о "деловой жилке" от отца-кулака, а мысль о "гене богатства" от приятеля-биолога, в конце тридцатых увлекавшегося генетикой и недолюбливавшего комсомольцев. "Вдруг Толик так и прожгёт свою жизнь и не передаст свои гены? Тогда семья потеряет возможного продолжателя их дела накопления богатств. Так ведь можно и весь род загубить!" - думала за столом Светлана.
Тем временем за столом уже пылала очередная беседа о прошлом, в которой схлестнулись браться.
--
Это наша победа! - яростный крик Прохора пронзал слух так, словно кричащий был не за семейным столом, а на поле боя, и в руках он держал не кружку, а пистолет-пулемёт Шпагина и ликовал, одержав свою маленькую победу.
--
Знаешь, мы как ни соберёмся, всегда по итогу ведём подобную беседу. Боюсь, окружающим уже известны наши с тобой аргументы "pro" и "contra". Потому я предложу тебе да и всем присутствующим иной предмет для обсуждения, нарочито спокойный тон Анатолия, младшего брата Прохора, мог убедить любого, что эти двое - чужие люди. И даже внешняя схожесть терялась в феерии одного, и гармонии другого.
Прохор считал Анатолия тем самым "уродом", без которого не обходится ни одна семья. Воспитанный отцом - убеждённым коммунистом, фронтовиком, Прохор, офицер Советской армии, проработавший всю жизнь на советских и постсоветских предприятиях, будучи старше Анатолия на 8 лет, всем сердцем презирал "фарцовщика", осуждённого за "спекуляцию" и незаконные валютные операции.
Анатолий воспринимал Прохора неоднозначно. В нём причудливым образом были смешаны ненависть и жалость к брату. Нечто "старое и уродливое", в то же время отдающее неуловимыми нотками ушедших дней молодости, так некогда осуждённый "спекулянт и валютчик", а сегодня - успешный предприниматель, воспринимал своего брата-пенсионера. "Он своё отслужил, и ему пора присоединиться к режиму, которому была дана присяга" - такую эпитафию представлял Анатолий на могиле Прохора, когда ненависть возобладала над жалостью к этому "рудименту провалившегося эксперимента".
Прохор часто вспоминал, как отец водил его по военным музеям, мемориалам и прочим памятным местам. Особое место занимали речи отца о конструкторском деле: "Чтоб сделать танк - нужен ум! Умииище! Сопротивление металла, мощность мотора, особенности конструкции - всё это надо знать. Видишь танк? Это Т-34! Танк победы! Так чтоб такой танк собрали - его спроектировать надо. Придумать! А чтоб твой танк стал для солдата "танком победы", а не гробом, надо годами учиться". Тогда отец не представлял, что такая простенькая речь может стать для неокрепшего детского ума путеводной звездой.
- О чём хочешь говорить? - коротко спросил Прохор, ожидая очередной поток "словоблудия" со стороны брата.
Если для Прохора ключевым моментом в жизни была речь отца о важности ума и знаний, то для Анатолия - тюремное заключение мамы за "частнопредпринимательскую деятельность".
Старший сын воспринял новость об аресте матери с болью, но не винил отца. "Я не мог поступить иначе". Эти слова Василия Петровича в будущем часто вспоминал Прохор Васильевич. И они ещё сильнее сближали сына с уже покойным отцом после крушения СССР.
- О правах человека, - с воспарившим интересом сказал Анатолий.
Непонимание и опустошение от утраты мамы превратились в чистую ненависть, когда отец сказал: "Сын, ты должен знать. Это я сообщил о маминых преступлениях. Надеюсь, ты меня поймёшь". Гнев от мысли о "предательском доносе" отца переполнил Анатолия. Он и сейчас плохо помнит тот момент, в памяти остался лишь его истошный крик: "Ненавижу!".
- Да уж, как знал - ничего хорошего не предложишь, - недовольно пробурчал Прохор. - Давай, расскажи, как коммунисты нарушали твои права на жильё, работу. Я тебя очень внимательно слушаю!
Присутствовавшие родственники почти полностью утратили слегка появившийся интерес к беседе братьев-забияк. Практические все члены семьи были простыми обывателями, уставшими от бесконечной политики как по телевизору, так и за семейным столом.
- Анатолий, Прохор, полно вам, дорогие. Оставьте вы этот спор - ведь такая прекрасная погода. Зачем мучить молодых этими старческими дрязгами? - Светлана не хотела, чтоб эти беседы проходили в присутствии Вадима и Людмилы. Не стоит даже минимально рисковать и сеять в их разум идеи коммунизма.
- А чего бы не поговорить, тётя Света? В восьмидесятые ты куда больше меня за столом рассуждала об "ужасах сталинизма" и "глупостях социализма", - Прохор отвечал несколько озлобленно, - Отец тебя часто прочил замолкнуть. И часто ты замолкала? - Светлана Евлампиевна не нашлась что ответить, да и не хотела отвечать - она ненавидела Прохора так же сильно, как и его отца и, в отличие от Анатолия, не испытывала к "пережитку прошлого" никакой жалости. Единственное, что удерживало её от разрыва отношений в былые времена - необходимость поддержания лица, ибо Светлана не хотела, чтоб кто-то думал, что она открыто выступает против советской власти вплоть до перестройки. Сегодня она была за столом из-за слепой веры в то, что семья должна "держаться вместе", какие бы внутренние конфликты её ни раздирали. К тому же, тот факт, что Василий на излёте жизни был так же жалок, как и защищаемый Прохором строй, принесли удовлетворение Светлане, потому она не ответила на нападки старого солдафона.
- Действительно, тётя Света, ваши разговоры в перестройку помогли мне не опустить руки после моего освобождения. И раз у нас за столом и сейчас находится молодое поколение - им стоит нас послушать. - Анатолий был уверен в том, что молодёжь не откажется от сегодняшнего изобилия, как бы не был красив социализм в описаниях Прохора.
- Да, бабуль, нам интересно послушать! - вмешались в беседу молодые Вадим и Людмила.
- Так и быть, мои родные. Братец, я не буду тратить время и сотрясать воздух избитой фразой про "природу человека", "ужасную ежовщину", богохульства советской власти. Как я говорил, всё это не раз было произнесено за этим столом, - Анатолий взял паузу, набирая воздух для произнесения своей мысли.
- Будто этого всего мало!.. - брезгливо и издевательски подметила Светлана Евлампиевна.
- Старая контра и хапуга - как же мило вы спелись... - не менее издевательски, но с горечью произнёс Прохор, - И ведь молодому поколению уши промыть сумели. Даже мои дети верят, что богатеют самые талантливые и трудолюбивые.
- А разве это не так? - спросил Вадим, правда, на удивление Светланы, без иронии.
- Если и талантливые, то в обмане ближнего. Самые бесчестные, меркантильные, жестокие. И всё их "трудолюбие" проявляется в усердном зашибании денег и их дальнейшей раздаче всем "кому надо" ради того, чтоб зашибающему ничего не было.
- Право, Прохор. Давай всё же более конструктивно. Тем более что твои, с позволения сказать, "лозунги" сейчас присущи скорее ненавистным тобою либералам. Давай поговорим о правах человека - спокойный тон Анатолия всё ещё уменьшал градус накала страстей за семейным столом.
- Говори, я тебе не мешаю.
- Скажи мне, брат - идея может быть материальной силой? - с коварством спросил Анатолий.
- Чего? - недоумевая, ляпнул Прохор, словно студент, пропускавший занятия, и пытающийся выдержать экзамен по философии.
- Ну, может, и что дальше? - всё ещё недоумевая, сказал Прохор.
- Хорошо. Тогда скажи, идея права человека - революционная? - Анатолий вопрошал особенно заворожённо. Он много раз обсуждал этот вопрос с людьми, считающими себя коммунистами, марксистами, сталинистами - и всегда слышал один ответ. Но всё же перед ним был его старший брат, воспитанный фронтовиком-коммунистом. Перед ним был человек, прошедший армию, всю жизнь работающий на предприятиях. Анатолий допускал, что раз он смог найти ответ, то и его брат сможет. В конце концов, они не просто так братья. И эта идея вызывала в нём благоговение и страх. Ни гнев олигарха с криминальным прошлым, ни влиятельный политик или высокопоставленный генерал силовых структур, которым не один раз Анатолий создавал проблемы, а возможный ответ младшего офицера в отставке, присягавшего не Российской Федерации, а Советскому Союзу.
- Нет, не революционная. Все ваши права человека - это лишь ширма, оправдывающая ваше "священное право частной собственности", - после этих слов Прохора, его младший брат выдохнул с облегчением и разочарованием. "Всё же, я был прав. Прошка - просто старый совок", - сказал про себя Анатолий.
- Вот в этом и есть главная проблема, братец. Твоя, совка, коммунистов. Вы так вцепились в советскую фразу, что за ней не видите марксизма.
- Уж, ты-то про марксизм расскажешь - с ухмылкой произнёс Прохор.
- Расскажу, уж поверь, - с уверенностью и озлобленностью произнёс Анатолий. Его голос оживился и стал несколько дрожащим, при этом его лицо пылало не просто уверенностью, но благим огнём отмщения. - Про что весь ваш марксизм, товарищ коммунист? - Анатолий вкладывал в этот вопрос особое ехидство, неочевидное для постороннего, но неприкрытое для Прохора.
- Я тут не на экзамене. Хочешь травить роман - трави, - Прохора всё сильнее злили нападки Анатолия. Братья хорошо знали друг друга. Прохор часто тем же тоном поучал Анатолия в детстве и юношестве.
- Неприятный тон, правда? Ну что ж. Смотри. Права человека - идея революционная. В своё время именно она поднимала европейцев в бой против королей и феодализма Передовой слой правящего класса - буржуазия, поднялся против реакционного класса - феодалов. Первые выступали за отказ от юридических привилегий знати, и равные для всех законны, обязанности и права, дабы каждый, кто может себе позволить что-либо приобрести, сделать, не имел никаких формальных ограничений к этому приобретению или действию. Почему? Потому что это было честно? Справедливо? Может быть. Скажу больше, так оно и было, правда, Прохор?
- Что было? - Всё ещё озлобленно вопрошал Прохор, хотя не без интереса, так как он никогда раньше не слышал от Анатолия ничего хорошего ни об одной революции.
- Требования буржуазии, - воодушевлённо ответил Анатолий.
- Требования к устройству общества? Да, они были более справедливыми, чем тот уклад, который защищали феодалы. - Прохор недоумевал от того, что он впервые за долгие годы был согласен с Анатолием.
-Вот. Вторые - напротив, хотели сохранить свои привилегии, обеспечиваемые лишь силой закона и насилия, но более не отвечавшие экономическому укладу. Если раньше большая земля и крестьяне обеспечивали основное благосостояние общества, а феодалы его присваивали, то теперь богатство мира ковалось в мануфактурах рабочими, а присваивали эти богатства буржуи. Но буржуа во многом был ограничен, потому что был лишь третьим сословием - потому на излёте феодализма буржуи нередко покупали себе дворянские титулы. Так обесценилась идея "благого рода", "голубой крови". Если раньше знатным человеком был человек, которому править наказал сам Господь, то теперь благородство мерилось кошельком.
- Прямо как сейчас, - с некой детской наивностью заметил Вадим.
- Да, прямо как сейчас. Представь, Людмила, что ты не могла бы поступить в университет, потому что ты недостаточно благородного происхождения. Да что там, даже в школу тебя никто бы не взял скорее всего. И ты, Вадим, представь, что тебе надо было бы всю жизнь пахать землю, которая тебя кормит, но не все дни, а только три, ибо остальные ты должен был бы пахать на своего барина, или графа - смотря где родился бы. А потом, в один прекрасный день, когда твой царь, которого ты никогда не видел, и не знаешь даже его имени, проигрывает войну, и в твою деревню приходит чужая армия - жжёт поля, грабит, насилует твоих жену, дочерей, а тебя убивает. Вот все перспективы при феодализме у абсолютного большинства людей, ибо все они от рожденья чернь. И буржуи сказали: "Нет! Каждый от рожденья является достойным, потому что он - человек!", что и стало основой концепции прав человека.
- А при чёт тут частная собственность? - с интересом вопрошала Людмила.
- При том, что она была реальным мерилом твоих возможностей. Есть деньги - получи образование, землю, мануфактуру, что угодно. Только бы ты мог заплатить. Согласись, Прохор, это большой шаг вперёд против феодального разделения на сословия, из которых практически нет возможности подняться.
- Согласен... - Прохор всё ещё ждал где будет манипуляция Анатолия, ведь он в них столь успешен.
-Шло время, и идея выродилась. Как ты сам сказал: "лишь ширма, защищающая священное право собственности". Машины начали производить так много продуктов, что их стало возможно раздавать даром всем нуждающимся. И, казалось бы, все рады. Но нет. Если всё раздать даром - как же богатеть? - Анатолий взял паузу и драматично бросил взгляд на Прохора.
- Никак, - сухо и жёстко, со сталью в голосе произнёс Прохор.
- Именно! Буржуи оказались в плену своих собственных амбиций - машины, что столетиями приносили богатства, низвергли феодализм, теперь толкали в прошлое и буржуев. Если когда-то буржуи боролись за то, чтоб денег было достаточно для получения чего-либо, то теперь буржуазия борется за то, чтоб деньги были необходимы для получения чего-либо. Возьми то же самое образование - три столетья назад боролись за право заплатить и получить знания, а теперь борются за то, чтоб оплата была обязанностью. Как когда-то знатный титул. Сегодня буржуа - такие же душители прав и свобод, как когда-то феодалы.
- И? Ты в кой-то веки решил признать, что я прав, а вы все - трепло, которое печётся только о своих деньгах? - с недоумением вопрошал Прохор.
- И да, и нет. Хочу показать, как обладая системой знаний, вы - "совки", не видите очевидного.
- Дядя Толя, прекрати - уже противно. "Совки", "совки" - будто ты сам не из "совка", - раздражённо буркнула Людмила.
- Из совка, Людочка, но не совок. Это принципиально разные вещи.
- Неужели? - с иронией сказала Людмила, - хочешь сказать, что сегодня нет кумовства, так насаживаемого твоими "товарищами по борьбе с коммунизмом"? Нет коррупции? Ведь советы валили под крики об избавлении от всего этого.
- Люда, Люда. Ведь ты не маленькая, и должна понимать, что порой табличку "Осторожно! На рынке орудуют карманные воры" нередко ставят сами воры. И стоят прямо под ней. О чём мы? Ах, да, по поводу прав человека. Эта самая идея, гласящая, что каждый имеет право на жизнь, свободу воли, достойную жизнь и тому подобные небесные кренделя оказалась губительна для страны, ставшей прибежищем свободных пролетариев, и их плацдармом для освобождения всего мира. Разве не иронично?
- Ты со своими дружками так же сделки обсуждаешь? Если да, то тогда понятно почему вы постоянно судитесь.
- Сейчас поймёшь. Права человека стали силой, разрушившей СССР, потому что нам рассказывали о свободах в США. Каких только свобод нам ни обещали - свобода самовыражения, свобода информации, слова. А в итоге - всё это лишь до той поры, пока ты не мешаешь таким, как я, зарабатывать деньги.
- Скорее воровать, - подзуживая сказал Прохор.
- Как угодно, - не обращая внимания на нападки брата, ответил Анатолий. - Мы лишили людей возможности реализовать все эти права. У людей есть только иллюзия свободы. Ибо свободен только тот, кто может заплатить за своё право, будь то образование, самовыражение, жильё, перемещения по миру и всё остальное.
- К чему ты клонишь? Ты решил в коммунисты записаться?
- Правда, Анатолий - откуда такое пошлое "обличение"? - недоумевая спросила Светлана Евлампиевна.
- Не переживайте, тётя Света, сейчас вам всё станет ясно. Брат мой, ты так и не понял, о чём я, - вы слепцы. Вы имеете на руках возможность вырвать у нас, таких злых барыг и обманщиков, наше главное идеологическое оружие - идею прав человека. Вы даже на ощупь пытаетесь это сделать, говоря, что все права - лишь ширма для оправдания "священного права частной собственности". Только, кроме иронии, у вас ничего нет. А у нас "в совке" - было. Были США, были джинсы. Нам было что предложить. А вам - нечего!
- Мы победили в войне! Мы живы только благодаря тому, что нам БЫЛО что предложить! И народу, и таким, как ты! - Прохор вновь блистал феерией гнева, будто сейчас он бросится в штыковую атаку.
- И вот опять. Мы уже всем рассказали, что советы ничего не умели производить. Правда или нет - нам плевать. Главное - люди в это верят. Я бы и сам верил, да папа слишком хорошо всё рассказал. Можешь спросить у Вадима и Люды - они тебе лучше меня и тёти Светы расскажут, какие плохие товары делали в СССР.
- Видимо не так хорошо он тебе про коммунизм рассказывал.
- Ну, почему же? Просто танки я видел, а коммунизм - нет.
- Не знаю я на счёт товаров, только вот слушаю я тебя, дядя Толя, и понимаю, что и ты, и бабуля - все вы стали, как минимум, той самой "партократией" которую так ненавидели, и метите в благородную знать. Ведь сегодня почти каждый говорит, что он богат потому что он лучше, чем все остальные. Разве что на божье благословление это не все списывают.
- Да, Людочка. Для нас неважно как называться, нам главное - богатеть. И если мы сможем стать замкнутой элитой, как дворянство - это вообще прекрасно. Позволю себе страшные слова, но ведь Третий Рейх на этой идее и был построен.
- Анатолий! - возмущённо воскликнула Светлана Евлампиевна, не имевшая больше сил видеть как её любимец нарушает все мыслимые правила приличия.
- Да ладно, бабуль, пусть говорит. Интересно же послушать! - с азартом озвучил Вадим.
- А ты сам что сказать можешь по этому всему поводу, внучок? - обратилась Светлана.
- Так! - Анатолий резко поднял руку и указательный палец, фокусируя внимание на себе и не давая окружающим продолжать перепалку, - Я закончу свою мысль! Вам надо лишь объяснить, что идеи тоже подвержены развитию. Диалектике, которую вы так любите. И нынче права человека либо становятся такой же лживой проповедью оправдания богатств, как и церковные службы, либо права человека должны перестать базироваться на праве частной собственности и начать функционировать на общественной собственности. Ведь это же так очевидно! Сегодня производится достаточно еды, чтоб накормить всех и каждого, но вместо этого тысячи людей ежедневно гибнут с голода, а тонны еды утилизируются. И так со всем - одежда, машины, дорогие гитары. В конце концов! Сколько сегодня строится жилья - хватит на каждую семью по квартире, если не на каждого человека. Но нет - есть бездомные люди и безлюдные дома. - Анатолий так заливался в своей речи, что казалось, будто он начинает истерически улыбаться, - Собственно, весь ваш СССР показал, что эта схема работает, только "совки" всё никак этого не поймут и не научатся мыслить чем-то кроме совковых плакатов.
- Погоди, погоди... - Прохор говорил сбивчиво, с паузами, ибо слова Анатолия не укладывались у него в голове - То есть, ты признаёшь, что Союз был эффективен?
- Знаешь, раз я такой откровенный сегодня - скажу тебе ещё кое-что. Эффективность у совка и у нас разная. Ваша эффективность в производительности. Вы чем больше произведёте - тем больше можете раздать. А у нас - в прибыльности. Неважно, как ты заработаешь миллион прибыли - продав тысячу тарелок, или миллион. Скажу больше - для капитала есть так называемая "точка равновесия" спроса и предложения - ситуация с идеальным соотношением товара и цены на него. А что происходит при увеличении количества товара и нарушении этого соотношения?
- Товар начинает дешеветь... - задумчиво произнесла Людмила.
- Именно. Отсюда следует, что в определённый момент, произведя критическую массу товара, она станет бесплатной, поскольку никто не будет за неё платить. Например, потому что не сможет. Вот тебе и "кризис перепроизводства", столь страшный для капитализма, но невозможный для социализма, поскольку в его логике продукта должно производиться ТАК МНОГО, чтоб он переставал быть товаром.
Прохор понимал, что сейчас он полностью согласен с Анатолием. Лишь один вопрос был у старшего брата к младшему:
- Если ты это всё понимаешь, то почему ты не коммунист, а буржуй?
- Потому что мне плевать на вас всех. Я любил только маму. Она меня могла приголубить, обнять. Отец всё пытался из меня сделать тебя.
- Дурак ты! Он тебя любил!
- Может он и любил, только мне от его любви было плохо. Сплошные поучения, муштра. С тобой он гулял, общался. А со мной? Я ему только как прислуга был нужен. И маму он сдал ради всех этих идеалов.
- Мама совершила преступление...- с горечью и болью произнёс Прохор. Посмертная амнистия не могла вернуть умершую в лагере маму к её сыновьям. А десятилетия пропаганды, клеймившей СССР и рассказывавшей о том, что подобные Катерине Евлампиевне предприниматели были лучшими, людьми почти сломили веру Прохора в то, что его отец поступил правильно. "Я не мог поступить иначе", - эти слова помогали держаться Прохору.
- С крахом коммунистов она перестала быть преступницей, а в свободном мире никогда и не была бы! - гневно сказала Светлана.
Прохор не нашёл, что сказать. Да и не хотел. Разве могут гражданские понять, что значит слово "долг".
Тут в разговор вмешалась Людмила, что-то обдумывавшая во время короткой братской перепалки:
- Дядя Толя, а правда - ты не боишься это всё рассказывать? Ведь многие люди голодают, страдают без жилья, не имеют даже возможности получить образование. Если кто-то тебя услышит и донесёт твои слова до людей - ты не боишься, что и к тебе придут те, на кого ты "плюешь"?
- Первый резонный вопрос. Честно говоря, тот факт, что его задаешь ты, Люда, а не Прохор, оказался для меня неожиданным. Но так и быть, отвечу. Мы уже давно живём в мире антиутопий. Идея о том, что "незнание - сила", основательно взята в оборот. В конце концов, мы ведь сумели приучить людей к мысли о том, что рабство есть свобода. А путь к свободе убедительно выставляем рабством.
- А всё же, мы многое уже сказали, а Вадим всё молчит. Вадик, что ты думаешь? - несколько напряжённо вопрошала Светлана Евлампиевна, надеясь, что Вадим своей детской непосредственностью хоть немного разрядит обстановку.
- А что я думаю? Дядя много заумствует. Антиутопии, права человека, к чему это всё? Людям плевать. Было бы что поесть, да где кости бросить. А кому есть нечего и спать негде, тому не до великих идей, - Вадим огласил все свои мысли очень важным тоном, и как только они кончились, в голосе зазвучал шутливый тон, - даже если Людка загорится и поднимет народ на восстание, дядя с радостью заплатит кому угодно, кто знает как в руках держать автомат, чтоб они остановили суму и спасли его квартиру от погрома. Вот и найдётся мне работка, тем более, что от красной чумы спасти Россию - дело святое, правда, бабуля? - Вадим обращался улыбаясь, но за столом повисло гробовое молчание.
Прохор, глядя на Людмилу, думал, что ещё не всё потеряно, пусть даже и придётся сцепиться с такими, как Толя, Света и Вадим. "Один раз мы их победили, батя, победим и теперь", сказал сам себе Прохор. Людмила, как часто бывало в детстве, стыдилась своего недалёкого братца, в очередной раз взболтнувшего лишнего. Светлана Евлампиевна испытала во рту давно забытый привкус страха за внука, и вспоминала слова отца: "Война, доча - дело не наше, наше дело - хлеб растить, и продавать тому, кто заплатит больше. И мужа себе ищи такого, который будет помнить эту крестьянскую истину". Вадим недоумевал, почему все умолкли. В конце концов, все тут рассуждали о революциях, переделе общества, так чем его мысли хуже? И только Анатолий понял, что надо спасать семейный вечер, пока он не обернулся маленькой гражданской войной.
- Как бы там ни было, Прошка. Для меня мама была важнее всего. Да и вообще - красиво жить не запретишь.
- Ты ведь сам только что признал, что социализм может обеспечить хорошую жизнь. Сытую, с образованием, медициной, осмысленную.
- Не спорю. Но я не хочу такой жизни. Я хочу жить красиво. А красота у каждого своя. Я тебе может и отвратителен, как и мои дорогие вещи, хобби, любовницы вместо жён. Но для меня это - красиво.
- Анатолий, перестань! - Светла Евлампиевна с болью думала, что "деловая жилка Звоновых" так и не найдёт себе нового хозяина. И больше всего её мучила мысль о том, что внук, вслед за сыном, готов идти под пули.
- Что ж, так и быть. На том и закруглим нашу беседу. Подумай над моими словами, Прошка. Может, что и выйдет у вас, коммунистов. Благо, не на моём веку.
- Спасибо за беседу, брат. Было весьма... поучительно, - с трудом произнёс Прохор. Впервые за долгое время он понял, что в словах брата есть здравая мысль, - Люда, заходи как-нибудь в гости, а то я тебя так редко вижу.
- Как-нибудь обязательно зайду, дядя Прохор, - с теплотой произнесла Людмила.