Несколько лет назад я всерьез размышлял о том, чтобы устроиться работать таксистом. Меня привлекала возможность зарабатывать, сидя в кресле, слушая любимую музыку и оскорбляя политиков. На контрасте с тесной кухней, трехразовой яичницей и МКАДом за окном даже пробки и пьяницы не казались проблемой. Но после двух лет сомнительных экспериментов с журналистикой я сел не за баранку авто, а на поезд "Москва-Казань". Поезд домой.
До казанского вокзала я ехал с таксистом по имени Василий. Выяснилось, что он подменяет приболевшего товарища. Внешне Василий напоминал человека опустившегося, почти растерявшего былую энергию. Бывший водитель "скорой", а ныне грузовой "Газели", проговаривал фразы обрывками, пропуская предлоги и местоимения. На скорости под 120 км\ч мы мило беседовали о злых фельдшерах, пьяных грузчиках и ссучившихся завмагах.
- Это самое... Не знаю я. Не нравится этот тип. Злой. Бывает, привозишь товар, отгрузка, подписать, ну, как полагается... Этот говорит: не подпишу, ассортимент не довез! Гнида, говорю ему, заноси ихних обратно тогда! Разбил четыре банки с помидорами. Солеными. Паскуда морская. Тут вправе надо?
- Тут, тут.
- Ща, возьмем. Куришь? Дашь закурить? Машина товарища, тоже курит, не переживай.
- Да я не переживаю...
Итак, я в Казани, городе своего детства. Кажется, будто воздух накален и шипит, когда я прохожу от одной малозаметной улочки к другой, от остановки до дома. В лицо летит пыль, жара достает до каждой клеточки мозга, расслабляет, выключает. Звоню старому приятелю, Боре, прошу помочь с продажей автомобиля. Синий "Логан", девяти лет отроду, царапаный по кругу и давно потерявший характер, заводится с неохотой.
Мы направляемся в пригород, чтобы определить колымагу новому владельцу. Местный авторынок прекрасен в своем однообразии. Картонные вывески, гравийные тропки, почти карикатурные жулики в кепках и с борсетками. Кажется, что его собирали наспех, на память или копируя вырезку из советской газеты.
На нас нападает с десяток дельцов, теряюсь...
- Сколько хочешь? - спрашивает шустрый татарин в туфлях и трениках.
- А сколько дашь? - начинаем торговаться.
- Ну ты же продаешь, сколько хочешь то? - парень не промах.
- Ладно, 145-150.
- Неее.
- Поэтому я и спрашиваю сколько дашь!
- 150 она не стоит.
- Так сколько?
- Не знаю. Надо смотреть.
- Так смотри.
- А чего мне ее смотреть, если ты такую цену называешь... - разворачивается, теряя интерес. Гениально.
- Ладно, 140, - сдаюсь.
Садится за руль, несколько кругов. Узнаю много нового о своем авто. Пробег скручен, подушек безопасности нет, коробка ни разу не ремонтировалась, электроника в упадке... Сходимся на 135, оформляем сделку. Довольный от мысли, что не уступил больше, заваливаюсь на заднее сиденье автобуса, принимая открытое Борей пиво.
Прокатившись по городу, отправляемся в фолк-бар под названием "Что делать?", заказываем сидр, знакомимся с двумя девушками. Первую зовут Катя. Чемпионка республики по пауэрлифтингу, любительница лошадей и конных прогулок. Другая, Лена, предпочитает людей и вечеринки.
За вечер Катя сделала только одно предложение - побороть нас в армреслинг. Между тем, Лена без остановки рассказывала захватывающие истории о трудностях преподавания в школе для детей из неблагополучных семей: беременные 13-летние девушки, кирпичи в рюкзаках, "пипетки" в шариковых ручках...
Мы с Борей придерживались старой договоренности: как только разговор заходит в тупик, он предлагает поехать в хостел с портвейном и гитарой. В 10 случаях из 10 этот способ оставляет нас наедине с полупустыми стаканами. Катя ушла, на ходу разминая кисти, Лена допила пиво и попросила у Бори сигарету. В следующий бар я направился в одиночестве.
"Соль" напоминает ухоженное стойло. Серые оштукатуренные стены, пожухлая растительность на подоконниках, ведра с пивом на столах, скачущие упряжки людей... Сквозь дым и электро-поп я рефлекторно замечаю знакомое лицо.
Лиля сильно изменилась за прошедшие два с половиной года. Кажется, приобретенный жизненный опыт добавил ей привлекательности. Мы вышли на улицу, поговорили немного о работе, вспомнили общих знакомых и неожиданно перешли к теме религии. Выяснилось, что с недавних пор Лиля ударилась в индуизм. Точнее, в сикхизм. В общем, что-то, связанное с гуманизмом, точками на лбу и рагу из капусты с картофелем. Лиля рассказала, что близ Казани находится местечковый кришнаитский храм, открытый для всех желающих. Я определенно был таким желающим, и мы договорились отправиться туда рано утром.
Ночью я напился. Долго и бездумно шатался по однообразным дворам, вспоминал места и события, драки, поцелуи, погони и сюрпризы. Вырыл молодую елку и пересадил под окна своего подъезда. Пел под гитару с добрыми, летними студентами. Кажется, что-то из "Крематория" и казанских рок-групп... Проснулся на рассвете, на деревянной влажной скамейке, отправился домой, чтобы принять душ и вспомнить вкус яичницы.
Лишь к обеду мы встретились с Лилей и выехали в железнодорожный поселок под названием Юдино. Водителем такси оказался толстый альбинос по имени Станислав. Он четко определил позиции, стоило нам сесть в машину.
- Я вообще-то юрист. За дело получаю 150 "косарей". Таксистом работаю, чтобы с потенциальными клиентами знакомиться. Удобно. Подвез человека, ему приятно, пообщались, рассказал о своей практике. Через неделю - на, перезванивает! Стас, говорит, есть вопрос, жена уходит, как имущество поделить? Ну и так далее...
Я молчал.
- На "Инфинити" езжу. Это так. Для такси. Не на машине за 2 "мульта" же пассажиров возить. Взял "Фокус". Нормально.
Я попробовал кивнуть и меня почти вырвало от свирепого взгляда свинячьих глаз талантливого юриста.
Над въездом на территорию адептов пацифизма табличка "Храм всех братьев и детей сознания Кришны". У входа несколько лысых с косичками пацанят стирают белье. Две женщины мелко нарезают яблоки. В прихожей толпятся людей и звучит странная музыка. Кажется, это мантры, записанные поверх диско 80-х. Я невольно проверяю карманы.
Трапеза проходила на втором этаже. Посетителей около сорока человек. Примерно столько же мужчин и женщин в белоснежной, розовой, радужной, но всегда просторной одежде. Кажется, это местные жители, вроде монахов и постояльцев. Нас рассадили на пол небольшими группками. На группу полагалось ведро с картофельно-овощной мешаниной, несколько литров яблочного компота, зерновой хлеб и натуральные приправы.
Лиля объяснила мне технологию. Рагу накладывается в тыквенную миску деревянным половником, компот необходимо пить прямо из графина, а хлеб делить на маленькие куски и макать их в специи.
К нам обратился какой-то мужчина с бесцветными глазами и коротким тугим хвостиком на щетинистом черепе. Его звали Михаил Лаэвич, третий год на служении Храму в сане младшего послушника. Миша рассказал много интересного о своем духовном пути. Он учился на журфаке и параллельно занимался самбо. Последнее обстоятельство позволяло ему легко зарабатывать на жизнь - Миша забирал себе до половины доходов однокурсников с продажи статей. Деканат это не беспокоило потому, что Лаэвич таким образом стимулировал студентов писать чаще и профессиональнее. Но местный профсоюз отказался признать в Мише талантливого менеджера и настоял на отчислении. Мишу отправили в армию, прямиком в десантно-штурмовой батальон. Две высадки в поздней Чечне заставили Мишу навсегда попрощаться с миром творческих людей. По возвращении он предпочел работать с простыми коммерсантами. Однажды Лаэвич завязал совсем необязательную драку на одной из автостоянок, за которой присматривал. Казань к тому времени переживала период расцвета. Мелкие бандиты уступали место полосатым дубинкам, воры одевали погоны, а деды пересаживались с нар в городские советы. Несколько приводов и отбитые резиной почки убедили Мишу в неизбежности перемен. Так его занесло на городской проект по строительству частной воскресной школы, затем в архаичный туристский центр в Свияжске, наконец на археологические раскопки близ Юдино в качестве чернорабочего. Там Лаэвич впервые посетил божий храм и остался в нем надолго.
Оставив Мише номера телефонов, мы двинулись в сторону станции электричек.
Вечером того же дня Лиля пригласила меня на встречу со своими друзьями. Трогательные хипстеры и наркоманы, уверенные в своей уникальности, наперебой рассказывали о забавных событиях прошедшего дня, попутно обсуждая глупости и всевозможный сюр.
- Слуш, ты в барахолке на "восьмой" купил этот браслет, да? - спросила Эля парня по имени Влад.
- Да-да, именно. Чего там только нет...
- Я как-то видела там в продаже череп. Человеческий.
- Да ты его вроде купила.
- Что я дура, что ли? Я козий купила. Под цветочный горшок.
Я спешно вышел на улицу, прогуляться, подумать...
Мы познакомились с Лилей около четырех лет назад. Она училась на последнем курсе филфака, носила рыжую челку и цветные хиппи-джинсы. Наши встречи, в основном, проходили в детских садах, ночных парках, на собраниях соционических клубов и презентациях книг. Мы вместе кричали Макаревичу "прогнулся!", пили вино на кремлевской стене, купались нагишом в пригородных озерах, учились играть на укулеле у единственного на всю Казань португальца.
Я мог любоваться ею часами, но не верил ни единому ее слову. Я боялся быть искренним и оказаться отвергнутым. Пушкин из меня, впрочем, тоже не вышел. Она хотела видеть во мне мужчину, я стремился быть человеком. Она отдавала мне многое, отдавала женское - я просил ее открыться, мечтал увидеть натуру. Мы искали друг в друге себя, а находили незнакомцев. Слабо сознавая это, я часто вел себя дурно, бывал груб и навязчив, похотлив и категоричен.
Наконец, просто сбежал в Москву. Сейчас я знаю о себе все, и мне нужно максимум четыре дня, чтобы измениться и дорасти до нее, чтобы поразить и забрать с собой. Но мне это уже не нужно.
Тем вечером Лиля осталась ночевать у меня. Мои неловкие попытки заговорить о прошлом были остановлены хитросформулированным, видимо, кармическим проклятьем. Засыпали спиной друг к другу. Лиля в одежде. Утром я проснулся один. Эмансипированная и слишком современная Лиля не выходила из головы. Какого черта она осталась?
Помню, как однажды она попросила забрать её с какого-то квартирника. Я вылез из-под одеяла, наскоро приехал, с трудом посадил ее, пьяную и депрессивную, в такси. По дороге мы дважды останавливались, чтобы она могла позвонить старшей сестре, ругались. В пяти минутах от моего дома она с криками вышла на улицу. Лиле не понравилось, что я читаю в дороге и игнорирую её выступление...
Так, она уехала, а я направился в гости к своему лучшему другу. Владик - легкий человек с тяжелыми мыслями. Вокалист двух панк-групп, поэт, владелец музыкального издательства, иногда счастливый и вечно нищий человек. Между прочим, настоящий вегетарианец. Около десяти лет назад Владик принес в мою жизнь философию, водку и табак. Около пяти лет назад бросил курить, стал трезвенником и обзавелся постоянной девушкой. Перемещаясь между российскими и европейскими городами, он покрылся толстым слоем ярких татуировок и просто уродливых надписей. На его правой щиколотке нацарапана фраза "Европа спит, а мы нет" авторства парижского кольщика-африканца. Дважды мы делали татуировки вместе и с тех пор считаем друг друга кровными братьями. Когда-нибудь я назову сына в его честь.
Забрались на кухню, разговорились. Как и всегда о невероятно важном и ни о чем. Недавно мой друг расстался с невестой. Не выдержал двоих: поэзии и быта. Издал пластинку мрачной питерской группы. Купил подержанный кассетный магнитофон, чтобы слушать свои школьные вокальные эксперименты.
- Маратка, а ты когда-нибудь думал о самоубийстве? - спросил он.
- К чему ты?
- Мне 27. Знаешь про "клуб 27"? Моррисон, Джоплин, ...
- ... Хендрикс, Эми. Знаю, знаю. И?
- Да вот думаю... Может к ним податься? Издательство меня утомило. Пробовал открыть магазин вегетарианской еды, но эти твари жрут только соевую колбасу с обезжиренным шоколадом. До нормальной веганской еды никому дела нет! Какие там пророщенные злаки, на них же мода прошла два года назад, что ты! Я не понимаю, куда, к чему движусь, да и зачем движусь. Десять лет пою сопливый панк. Недавно даже песню на татарском написал, представляешь? Все ищем...
Уткнулся в чашку с чаем, замолчал. Не договаривает.
- Владь, погоди ты меня морочить. Что там с Дианой? - спрашиваю.
- Дура она. Не понимает. Я работаю сутками, как проклятый, а она мне: давай еще в кровати полежим, я сериалы накачала. Да иди ты и лежи хоть целый день! А мужика не трогай, когда он в труде!
- Кхм. Что поделать. Ты не задумывался, что такова их природа? Успокаивать, уравновешивать. Что женщина - это алгоритм, код, запиленный так, чтобы фиксировать перекосы в твоем поведении, образе жизни. Чтобы вовремя увлекать тебя ко сну, мешать напиваться, ну ты понял...
- А ну и на кой черт оно мне нужно? Если я лучше пишу уставши, если дурею он нежностей, если вдохновение мне приносят не гребаные сериалы, а люди, лица, города, бетон, не знаю, драки на 1 мая!
- Значит, баба не твоя. Может тебе нужна небритая эмансипе, может такая же чудачка как ты, а может коса деревенская, работящая. Может тебе нужно полгода побыть в одиночестве с яичницей и грязными носками. Может забота тебя изнежила. А может ты дурак неокрепший. И, прежде чем, вступать в этот свой клуб, поищи свое! Ну?
- Ну-ну. Думаешь, не искал? А работать когда, если искать?
- Тогда решай, что важнее.
- Вот и я о чем! А так - вступил в клуб и все, все неважно! Никакого выбора, удобно же...
Мы редко о чем-то договариваемся. Слишком разные. Поэтому способны выслушать друг друга до конца, без остатка. Чем-то наши разговоры напоминают болтовню случайных попутчиков, которым нечего друг от друга скрывать - все равно больше не встретятся.
- Может стоит присмотреться к алкоголичкам? Говорят, они вообще не мешают, храпят себе. Разве что под себя иногда ходят... - сказал я, стоя в дверях.
Вышел на улицу, добрел до остановки. Красные китайские автобусы упорно отказывались появляться в поле зрения. Поймал машину. За рулем старой "Короллы" сидел веселый чеченец по имени Заурбек. Третий день в такси, нулевое представление о карте города, позитивный настрой. На попытки дешевого обгона Заурбек реагировал незамедлительно: перестраивался, открывал окна, предлагал решить вопрос на обочине.
- Недавно был случай, - начал он, едва мы въехали в город, - подрезает меня какой-то олень, открывает окно, ржет. Я его к тротуару, выходим. На месте его выстегнул. Из машины вышел второй. Ну я и его по приколу вырубил.
- Ты даже поговорить не пробовал?
- Нет. Чего с ними разговаривать? А ты мусульманин? - неожиданно спросил Заурбек.
- Условно. Урожденный татарин. По матери. Но не уверен, что мусульманство мне близко...
- Ну в жизни все хорошо? Проблемы может какие?
- Хочешь помочь? - я еле сдержал улыбку, памятуя о его способах общения.
- Я причем? Ты сходи в мечеть, в церковь - неважно. Помолись. Легче станет. Подумай.
- Останови у памятника. И спасибо.
Прогуливаясь вечером по родному району (в народе - "квартала", с ударением на последний слог), я лениво крутил в голове прошедшие два дня. Что-то там было. Что-то похожее на ностальгию и скуку. Похоже на прошлое, которое меня давно не устраивает. Интересно, мотивы, которые двигают меня вперед, всегда нормальны? Часто ли там, впереди, действительно лучше или хотя бы также безопасно? Дрянь. С такими вопросами дорога только в монастырь. Или обратно в Москву. Ее ритм не позволяет думать слишком часто, по крайней мере, бесплатно.
Пиная по старой привычке поребрики, я добрел до набережной реки Казанки. Фантастический вид на Кремль, титаном лежащий на другом берегу реки. Живописные мосты, круговерть эстакад. Город вырос за годы, окреп. Кажется, его окончательно отпустила болезнь провинциального роста, навязчивая идея найти, упаковать и продать свою исконную суть. Никакого симбиоза культур, они продолжают существовать отдельно, но органично. Импульсивные гопники работают "продажниками", нефтяные феодалы открывают больницы, национальные артисты ходят за продуктами в соседний фермерский магазин. Я, кажется, не встретил ни одной бродячей собаки за два с половиной дня. Но не встретил и никого, кто мог бы меня по-хорошему удивить. Город стал гармоничнее, безопаснее. Город стал средним, отбросил гениев и бездарностей. Здесь можно жить, но еще лучше доживать...
Впрочем, впрочем... Память - единственное, что придает городу очарование. Мне не слишком нравилось пить спирт с водой на бетонных парапетах крайних этажей школы. То просто была единственная доступная форма досуга. Я плохо помню, о чем мы разговаривали с друзьями, когда мотались на озёра за зимней рыбалкой, воровали арбузы с соседнего базара или проводили ночи в облупленных стенах отделений милиции. Давно забыты лица первых возлюбленных, имена друзей детства. Но яркие краски воспоминаний не нужны для того, чтобы смотреть на дома вокруг с нежностью. Достаточно привычки, ощущения родства. Я помню, я чувствую все и жду от города взаимности. И, кажется, готов к новой попытке стать его частью, найти свое место на полке. Ведь я вернулся домой.