Страх возникает, когда с недоверием глядишь на веселую рожицу, сияющую в конце строки "покупка билета подтверждена".
Нет. Предательская дрожь появляется куда раньше, когда уже решил лететь, и вдруг ощущаешь, как гравитация - последнее, что крепко удерживало тебя на планете - будто ослабевает, и черная бездна пока еще робко, с осторожным интересом втягивает аромат твоего нарождающегося страха.
Двое суток накануне я не спал ни минуты, и к началу регистрации больше походил на пациента морга, чем на без двадцати минут пассажира рейса Москва - Кеплер-fb2. В очереди на досмотр шел четвертым, но мог идти и двести четвертым - на мои шансы это бы никак не повлияло. Девушка - с густыми черными волосами, выбивающимися из-под форменной пилотки - была сама бесстрастность и сосредоточенность, каких можно достичь, пустив перед сменой по вене стандартный состав "Композит-КВ" (Когнитивно-Вагинальный). Ее пустые голубые глаза пронзали материю и душу с легкостью клыка, рассекающего влажную плоть. Я боялся всем телом задрожать и рассыпаться на осколки даже прежде, чем меня коснется ее острый взгляд.
"Уф! Неужели пронесло??" - мелькнула и тут же погасла надежда. Контролер подалась вперед к ленте транспортера, изящно изогнув спину под серебристой блузой, распахнула мой кейс и ловко извлекла стеклянную емкость с жидкостью янтарного цвета. Я хотел было не дожидаясь вопросов произнести оправдание, но слова прилипли намертво к языку. Лезвие взгляда скользнуло по стеклу, и вдруг девушка отвернулась, словно бы устыдившись своего искаженного отражения. Пикнул сканер, она заглянула в монитор, и маска неожиданно поплыла - девушка нахмурилась!
- Органический стимулятор на основе этанола? Перевозка и хранение ядов караются девятью...
- Этим шкаликом даже робота не отравишь, госпожа контролер!
Сдвинула брови еще сильнее. Loading...
- Цель перевозки?
- Эээ... - репетировавшаяся часами легенда о старьевщике с Кеплера-fb2 разом вылетела из головы, - выпить! Выпью, когда... женюсь. Это раньше называли "отметить", и я...
- Женитесь?
Голоса вокруг смолкли, и я ощутил под рубашкой жжение от исполосовавших спину недоуменных взглядов. Люди в очереди, как и девушка в пилотке, явно ждали объяснений. Но я смог лишь глупо улыбнуться и отрывисто выпалить:
- Женюсь!
Лишь мгновение пустые голубые глаза глядели прямо в мои. Брови разгладились, губки скривились в презрительной усмешке, через секунду уступившей место прежней маске бесстрастия, и шкалик снова очутился в кейсе.
- Следующий!
Посадка задерживалась. Блистающая громада бело-голубой Земли за окнами зала ожидания слепила воспаленные глаза. И вдруг, покачиваясь безвольно на волнах озноба и тошноты, я наткнулся на возникший перед моим сидением гладкий овал, испускавший спокойный бежевый свет.
- Уважаемый, с Вами все в порядке? - осведомился овал доверительным баритоном. Психобот?
- Да-да, не стоило, право, беспокоиться...
- Выглядите Вы очень неважно! Вы точно здоровы? Предстоящее...
- Я совершенно здоров и готов к вояжу! Всего лишь проклятая аэрофобия.
Овал на пару мгновений затих, очевидно, наводя справки в Сети.
- Боязнь полетов на летательных аппаратах? Подумать только - этого термина даже нет в предустановленном словаре!
- Редкое наследственное заболевание, - устало улыбнулся я больше из вежливости к участливой машине.
- Но позвольте! Фактически, Вы же не полетите, а скорее...
Я отмахнулся.
- Знаю, знаю. Это ничего не меняет. Мои предки боялись оторваться от твердой почвы под ногами. Я же страшусь оказаться вне гравитационных объятий Старушки.
Робот снова смолк.
- Не хочу показаться навязчивым, но почему бы Вам немедленно не принять перорально Транквилят-РМ?
- Благодарю, - сухо отрезал я, - но я в эти Рутинно-Мозжечковые игры не играл и не играю.
От волнения овал даже легонько замигал.
- Хотите сказать, что Вы не...
- ... не пью, не колю и даже не рассасываю! Совершенно ни-че-го!
- Врожденная непереносимость? Но как же акушерская комиссия позволила...
- Тело переносит. Душа - нет.
Мы надолго замолчали. Казалось, робот бессмысленно вглядывается в седые лохмы Старушкиных облаков в окне за моей спиной, а я - в звенящую пустоту искусственного сознания за его теплым овалом.
- А может, - наконец подал голос он, - Вам и вовсе не стоит никуда перемещаться? К чему такие страдания? Сдав билет прямо сейчас, Вы потеряете всего семьдесят пять...
- Не могу не лететь. Меня ждет невеста.
Психобот снова подзавис в Сети.
- Она ведь из местных? - в совершенно ровном тоне его голоса мне Бог весть почему послышались нотки злорадства.
- Да уж, в яблочко. Но вы разве что-то имеете против межпланетных браков?
- Совет да любовь.
Овал погас и сгинул в вязком сумраке, отделявшем меня от входа в просторный со всеми удобствами гроб, оснащенный по последнему слову техники.
Любовь... Не без содрогания вспомнил я милые черты: соблазнительные жгутики вдоль среднегрудного сегмента, стройные ложноножки, изящный изгиб антеннок... Глаза. Лишь за эти большие фиолетовые глаза, смотревшие на меня с экрана стелларкома через бездну световых лет с такой человеческой нежностью, можно было бы полюбить Виолу! Но у меня не получалось. Чертовы обезьяньи инстинкты.
В сказке царевич целует безобразную лягушку, и та превращается в прекрасную женщину. Но Виола не превратится. И когда я представлял, как целую ее у алтаря, и хитин тихо похрустывает под белым платьем, что-то внутри меня обрывалось, и я падал, бесконечно падал в разделявшую нас первобытную тьму...
Забывшись, я едва не съехал на пол, но внезапный удар света заставил меня подпрыгнуть в кресле. На месте недавнего сумрака ярко сияла надпись: "ПРИГЛАШАЕМ НА БОРТ". Окаменев от страха, я заворожено наблюдал, как пассажиры неспешно исчезают в распахнутых настежь дверях корабля.
***
В космосе невозможно упасть и разбиться. Зато можно не долететь и навсегда потерять гравитацию - твердую плоть планеты под ногами, а не ту жалкую иллюзию, что все еще создается по старинке на борту. Как? Да по тысяче причин! Любая случайность, глюк программы, ошибка пилота, выход систем из строя, авария, - и мы останемся болтаться в холодном чистилище космоса навсегда! И хотя история межзвездных путешествий подобных случаев не знала, я прекрасно понимал, что все когда-то происходит в первый раз.
Похоже, кроме меня никого в салоне такие мысли не терзали. Да и можно ли вообще о чем-то самостоятельно думать, находясь под воздействием Рутинно-Мозжечкового транквилята? Прикованный к сидению мягким, но цепким как удавка ремнем, я скользил по самому краю бездны, чей угрожающий гул доносился из решетки вентиляции. Скользил, зажатый меж рядов безмолвных пассажиров в таких же сидениях в объятиях тех же коварных ремней, у каждого из приоткрытого рта подтекала слюна и тонкая трубка спускалась к ручке слева, откуда безостановочно поступал раствор. У меня была такая же трубка, и еще до старта я сумел тайком соединить ее с другой, что по инструкции следовало крепить к пенису для непроизвольного оттока мочи, а в рот себе вставил запасную - ни к чему не подсоединенный муляж. Правила безопасности разрешали пассажирам находиться в салоне только под Транквилятом-РМ в течение всего полета. Но разве не подлинным безумием было скользить по краю бездны, непрерывно пребывая в чужом сне?
Между мной и кейсом с заветным шкаликом стояли два серьезных препятствия: удавка и камеры наблюдения. Спустя час после старта не изменилось ничего, кроме рокота бездны и вторящего ему ужаса в моей душе. Не в силах больше терпеть, я крепко сжал трубку зубами и начал медленно сползать по спинке сидения. Заметят - скажу, что заснул по-настоящему. С кем не бывает? Случайный рывок - и ремень впился прямо в кадык, и я понял, что уже не могу дышать. Зашелся отчаянным кашлем, трубка вылетела изо рта и исчезла где-то внизу. Вдруг удавка ослабла, я вскочил и, спотыкаясь о чьи-то колени, вырвался в проход и даже сделал несколько неверных шагов, прежде чем осознал, что творю. Осторожничать было уже слишком поздно. Я стоял, дрожа и переминаясь с ноги на ногу, словно пробуя подошвами на вкус эту призрачную почву, вибрирующую в такт бездне. Но сирена не ревела, никто не спешил бить тревогу. Камеры проморгали меня. Похоже, за ненадобностью их тут попросту не было - ведь никому еще не приходило в голову отказываться от Транквилята-РМ!
"Практическое руководство по борьбе с аэрофобией", оставленное моим далеким предком в одной из записей его чудом сохранившегося электронного дневника, советовало "плотно накидываться пивом, вином, вермутом и легкими коктейлями в заведениях при зале ожидания", а "крепач из дьюти-фри не вскрывать до набора высоты и при необходимости мешать с колой, разносимой стюардессами". Из всех вышеозначенных признаков того героического времени, когда люди еще страшились смерти, но не боялись любить или ненавидеть, нам остались разве что залы ожидания. Ждать мы теперь могли сколь угодно долго...
К счастью, чудом сохранился не только дневник, но и непочатый шкалик весьма крепкого алкогольного напитка, известного в древности как "виски". И хоть душа моя по-прежнему противилась всяким играм со своим хрупким интерфейсом, именуемым "сознанием", до возвращения к истинной гравитации оставалось еще не меньше пяти часов, и я прекрасно понимал, что так долго мой интерфейс в нетронутом виде просто не протянет!
На борту рейса Москва - Кеплер-fb2 подавали лишь Транквилят-РМ, и мешать его с виски я так и не отважился. Потому решил выпить чистый и залпом. Но едва первые капли попали на язык, как я сплюнул их непроизвольно прямо на лицо почтенной дамы, которой не посчастливилось занять место с края у прохода. Как же горько и мерзко! Яд! Дешевое, отвратительное пойло! А я-то, я-то, романтический глупец! А ведь девушка в пилотке предупреждала...
Вспомнив контролера в зоне досмотра, я неизбежно вспомнил и Старушку. Горькие едва ли не более, чем чудом сохранившаяся в веках отрава, горячие слезы потекли по колючей щеке. Немедленно вылить! Но куда? Потерянный совершенно, я побрел куда-то вдоль рядов, и бездна качала меня, и бездна за хрупкими стенами рокотала приглушенно, как неистовая морская пучина, готовая с потрохами проглотить в любое мгновение наше утлое суденышко.
"Практическое руководство по борьбе с морской болезнью", состоящее из одного слова: "пей!" Я прислонился одной рукой к стене, другой поднес шкалик ко рту, зажмурился и выпил. И еще. И еще. Еще и еще, пока странное, необыкновенно приятное тепло не растеклось по исстрадавшемуся от бессонницы телу, а рокот бездны из вентиляционной решетки не показался вдруг лишь шумом ночного дождя, таким знакомым и уютным. Я прислонился к ней и слушал с упоением, прикрыв глаза, а потом обернулся и посмотрел на них.
Слепцы! Белки закатанных кверху глаз, устремленных в чужой сон, пошлый и пустой, куда более пустой, чем ревущая за тонкими бумажными стенами бездна. Да и разве пустая она? Разве не перемешались в ее грозном рокоте вопли, песни и молитвы выгорающих угольков жизни, раскиданных по холодному мраку? Разве темнота ее сияет не ярче самой яркой и новой Свехновой, не богаче самой сочной радуги? Глухие слепцы, плещущиеся в грязных лужицах у кромки Ниагарского водопада!
Слышать было уже мало - я хотел видеть. Двигаясь от края до края стены, я одергивал по пути все шторки, переключал все видимые и невидимые рычажки. Тщетно. Ни единого, даже самого малюсенького, окошка с видом на бездну! Утомившись, изрядно отхлебнул и вдруг вспомнил ту ночь - холодную ночь, когда в первый и единственный раз решился на поход в копулярий. Тогда, голый и дрожащий, я так же бился о глухую стену, освещенную слабым сиянием сиреневых фонарей. А за мной - как и теперь - оставались безвольные, блуждающие в чужом сне тела. Обнаженные женские тела, утонувшие в Венерэксе-АК и собственном секрете, коим измазался и я, ползая по их извивавшимся сплетениям. При входе всякому посетителю предписывалось проглотить добрый блистер Маскулина-ПФ, чтобы Абстрактно-Клиторальное поле пожать жадно своими Прицельно-Фаллосными устремлениями. Однако я был в своем репертуаре - подержал таблетки для приличия за щекой, да и выплюнул все на пол! Никто и никогда за мной не следил, хоть и до последнего дня я пытался убедить себя в обратном.
Я, должно быть, походил в ту холодную ночь на слепца, ищущего на ощупь десятидолларовую купюру в ворохе свежеопавшей листвы. Я искал чувственных наслаждений, о которых ничего толком себе не представлял, но нашел лишь мерзость самок, распустившихся как смрадные цветки, тянувшие бессознательно скользкие руки-лепестки к невидимому Фаллосу. Когда мне удалось, наконец, вырваться из липких объятий и прижаться спиной к стене, я казался себе обглоданным солью кусочком мяса, которого волны по неведомой милости выбросили на скалы. Едва отдышавшись, я вскочил и принялся обшаривать стену в поисках запасного выхода, и почти отчаялся, пока не сдернул вдруг защитную крышку, за которой показался небольшой экран. "НОРМОГЕНЕЗ" - мерцали зеленые буквы над потрескавшимся и потемневшим от старости натюрмортом, изображавшим голого мужчину на голой девушке, в окружении раскиданных беспорядочно по залу голых женских тел. Мужчина был моей точной копией. Внезапно изображение ожило, демонстрируя события обратной съемкой. Оргия - приход мужчины - женщины извиваются в ожидании на полу - женщин кладут на пол - женщинам колют Венерэкс-АК - женщины раздеваются. Изображение зафиксировалось на той самой девушке. Вот ноги несут ее задом наперед прочь из копулярия, где она исчезает-появляется из ниоткуда прямо посреди улицы. Черная пустота, и вдруг помещение, где обнимаю и целую ее у окна, за которым во тьме сияет, переливаясь мириадами блесток, гигантский елочный шар...
Экран погас, чтобы через мгновение вспыхнуть красными мигающими буквами: "ПАТОГЕНЕЗ". И я увидел себя - настоящего, мокрого и дрожащего себя, в реальном времени. Камера! В ярости я распахивал новые и новые шторки, пока за одной из них не заблестел экран стелларкома, а на нем - большие фиолетовые глаза в обрамлении подрагивающих от удивления антеннок. Это она, Виола, наблюдала за мной сквозь бездну световых лет, а я застыл, сраженный, и все смотрел в ее необъятные глаза, и что-то поднималось непроизвольно к пупку. Тогда я с ужасом и благоговением ощутил - есть кое-что глубже и головокружительнее бездны...
Вынырнув из воспоминаний, я подбежал к кейсу, вытянул планшет, включил и уставился на ее фотографию. Но ничего не зашевелилось. Пустота. Ни капли из того нежданного фонтана Любви.
"Бывает мало водки" - Практическое руководство по соблазнению некрасивых женщин. Виски и вправду осталось катастрофически мало. Жадный глоток - и пустой шкалик вдребезги о глухую стену. Пустота! Еще... Еще! Разве можно прекращать подачу топлива среди полета?! Иначе я просто вдребезги об эту нестерпимую пустоту!
Нужно залить в бак - уже хоть что! Хоть... да хоть транквилят! Я посмотрел на пустые лица с трубками, будто накачивающими их бледностью и пустотой. Ну уж нет... Да должно же, раздери меня гром, что-то быть на борту, кроме чертова транквилята?! Где, будь они прокляты, хоть одна стюардесса? Где пилот?!
Ввалившись в кабину, я уткнулся в приборную доску, а за ней - огромный черный экран с бездной цифр и букв, стекающих по нему как слизь по холодной стене. В кресле покоилась долговязая фигура в фуражке и форменном кителе, во рту - трубка с раствором, в закатанных кверху глазах - пустота. Наш пилот. Я взял под козырек и молча покинул кабину.
Малозаметная дверь в коридоре легко поддалась, внутри - бесконечные трубки и провода, и поименованные вентили: транквилят, когницид, цефалофаг... В темном углу еще одна дверца, за ней - уходящие вглубь два ряда полок, уставленных... бутылками виски! От волнения ноги подкосились, и я едва не рухнул на пол, но меня удержала внезапно опустившаяся на плечо тяжелая рука.
- Недурно я к отпуску затарился, а? - хрипловатый голос будто проник через ухо прямо мне в голову и теперь искал уютное местечко между недавним шкаликом и патогенезом. Превозмогая дрожь в коленках, я медленно обернулся.
Мой нежданный собеседник был смугл, плечист и совершенно лыс. Из глазок-щелочек, глубоко придавленных пухлыми рябыми щеками, сочилась ядовитая угроза, приправленная щербатым оскалом.
- А ты брат, гляжу, похмеляться собрался?
Клешня еще больнее впилась в плечо. Я кивнул. Мужик принюхался.
- Че бухал? Бурбон? А че это ты вообще бухаешь? Не слыхал разве, что яд и вредно?
- Аэрофобия.
- А транквилят?
- Не помогает, - соврал я.
Мужик усмехнулся, и безобразная улыбка расползлась еще шире. Он отпустил мое плечо, извлек из глубин пиджака раздвижной стакан, заполнил до краев виски из ближайшей бутылки и протянул мне.
- Угощайся, брат. Больше не проси - не хватит. Знал бы ты, какая грандиозная попойка намечается на Кеплере!
Я сделал глоток, и разлившееся по нутру тепло разгладило рябь, размыло излучаемую мужиком мерзость.
- Благодарю вас.
Он снова ухмыльнулся.
- Зачем летишь, болезный?
- Да так, - небрежно махнул рукой, - женюсь я.
- Это на местной что ли? - щелочки зажглись беспокойным огоньком.
- Вроде того, - пробормотал я, даже не удивившись его прозорливости.
Мужик просиял, достал с полки полулитровую бутыль пятилетнего скотча и всучил мне.
- А ты славный парень, кем бы ты ни был! На вот, держи, отметите как люди!
- Благодарю вас.
Помолчали.
- Послушай, а за невесту то твою чай большое приданое дают?
- Нет, нет. По любви я...
Мужик премерзко расхохотался, забрызгав слюной мой едва початый стакан, и похлопал меня по плечу, едва не сшибив с ног.
- А ты, гляжу, оригинал! Люблю таких, нам такие нужны... Супруга твоя будущая тоже видать на всякие диковинки падкая?
- О да! Она ксенобиолог. Да к тому же композитор.
- Музыку пишет??
- О нет. Формулы композитов. Ну транквилятов там разных, маскулинов, венерэксов...
- Пойдем, - мужик захлопнул дверцу в стене, схватил меня под руку и с силой потащил куда-то, - ты просто обязан зайти к нам на огонек на Кеплере, и подругу свою тащи! Пойдем! Я визитку оставил в ручной клади.
- Что-то не припомню я вас среди пассажиров...
- Ха, еще бы, чудак человек! Я ж бизнесом лечу!
Салон бизнес-класса оказался точной копией эконома, с той лишь разницей, что узкие сидения были заменены на обитые кожей просторные кресла, разделенные широкими проходами. Однако никто из смотревших чужие сны состоятельных пассажиров не мог оценить окружающего комфорта - по трубкам к ним поступала такая же пустота. Мужик оставил меня в проходе и принялся рыться в спортивной сумке. А я стоял и смотрел на девушку в соседнем от него кресле - столь болезненно тонкую, столь хрупкую, что пустота, нагнетаемая в ее беспомощно раскрытый ротик по трубке, казалось, наполнила полупрозрачный сосуд невинного тела уже совсем и навсегда, и никогда уж не суждено ей будет раскрыть прекрасные глаза и взглянуть на солнце и звезды. И чем дольше я глядел на нее, пока мужик потрошил сумку в поисках визитки, тем более ощущал, как разрастается изнутри меня, из самого сердца, бешено стучащего, новая бездна - куда глубже и голоднее той, что рокотала за бортом. Вырываясь отчаянно из ее стальных объятий, я и не заметил, как вспомнил девушку - это она лежала подо мной голая в копулярии, ее целовал я у широкого окна той памятной ночью в напряженном сознании Виолы, когда ей, наконец, приснился годный нормогенез...
- Что, брат, приглянулась моя старушка?
Я вздрогнул, и бездна в одно мгновение схлопнулась. Мужик уже стоял возле меня и сиял кривозубой улыбкой как пятак на солнце.
- С последнего курса гимназии выписал! Декан, старый пройдоха, заоблачную цену заломил... Но ты уж мне поверь, старушка своих денег стоит!
Он игриво подмигнул, наклонился к девушке и заботливо поправил трубку у нее во рту.
- С вашего позволения, пора мне...
Мужик вручил карточку и приобнял, провожая до выхода.
- Мягкой посадки нам, брат! На вечеринке завтра чтоб как штык был! И композиторшу свою захватить не забудь!
***
- Эге-гей! - проорал я слепцам, пританцовывая в проходе. Из наушников брызгало вдохновение, из горлышка текла веселая горечь. Вечеринка?? Ха! Да если б только этот контрабандист своим торгашеским умишком мог представить, сколь грандиозное торжество ждет меня на Кеплере!
- Дамы и господа! Нам выпала великая честь присутствовать на первом в истории галактики бракосочетании членистоногой невесты и обезьянообразного жениха! Кеплерский ксенобиолог с мировым именем и безработный москвич готовятся связать себя узами брака в этот теплый весенний день под ласковыми лучами обоих солнц! Виола, ну расскажите же гостям, как вас угораздило влюбиться в этого дикого обезьяна?
Невеста опускает огромные фиолетовые глаза под вспышками фотокамер и беспокойно передергивает антеннками. Наконец, слышится смущенный стрекот, и речевой преобразователь журчит у меня в ушах мелодичным женским голосом:
- Ни один земной мужчина не сравнится патогенезом с моим сладеньким пирожочком!
Стрекот милой глохнет в шуме аплодисментов, ее точеные дыхальца пунцовеют от гордости. Оркестр заводит что-то романтичное, и мы уже кружимся в медленном танце. Мои руки уцепились за ороговевший выступ где-то над нижним сегментом пышной головогруди, а она крепко с головы до ног обхватила меня шестью парами конечностей, и верхние клешни нежно и игриво теребят меня за уши, в то время как нижние прочно впились в ребра сквозь ткань пиджака.
- Горько! - металлическим скрежетом доносится по волнам качающей нас музыки, и я с содроганием понимаю, что время поцелуя пришло. Понимает это и Виола. Все шесть пар конечностей тянут меня навстречу любимой, и я смотрю в ее огромные фиолетовые глаза, готовясь нырнуть и утонуть в них - лишь бы отвлечься от приближающихся к моему рту сладострастных жвал. Но они решительно захватывают и раскрывают мои инстинктивно сжатые губы и зубы, я опускаю взгляд и вижу, как из глубокой пасти Виолы, благоухающей нектаром любви, тянется увенчанная жалом трубка.
- Тсс! Расслабься, сладкий, - нежный шепот в ушах, - этот состав я приготовила специально для Нашего Дня!
Безвкусная жидкость заполняет мой рот и прорывается в глотку, а вместе с ней и меня самого смывает в темную, ревущую бездну. Я лечу, захлебываясь, меня тошнит и рвет пустотой.
"Зацепиться! Срочно за что-нибудь зацепиться!" - вопят остатки сознания, что-то вроде "второго я", но "первый я" понимаю - нет и не было ничего в этой пустой темноте, и я рожден был из нее лишь затем, чтобы вновь и навсегда уже в нее вернуться.
"А как же Старушка?!"
Старушка. Блевотная круговерть останавливается, когда мне вдруг удается зацепиться взглядом за едва заметный кружок. Подплываю и уже могу разглядеть на бело-голубой плоти блеклые очертания... континентов ли? Нет, это острые скулы и закрытые плотно глаза девушки, мертвенно бледной от пустоты, накачиваемой в ее безвольно раскрытый ротик по... да я и трубку вижу! Вон она, протянулась прозрачной змеей от экватора к тропику Козерога. Бедная, бедная моя Старушка... И ведь никому, совершенно никому во Вселенной не спасти ее, разве что кроме... меня!
Я очнулся полусидя на полу, прислоненный спиной к стене, за которой алчно вибрировала бездна. Рядом валялась бутылка в лужице драгоценного виски. Хотелось немедля умереть, но нормогенез уже гнал меня прочь из салона эконом-класса к маленькой дверце в коридоре, скрывающей за собой десятки литров противоядия. Распахнув ее, я вытаскивал бутылку за бутылкой, открывал и выливал виски до дна в трубу системы питания пассажиров, предварительно перекрыв вентиль подачи транквилята. Я не успокоился, пока не пустил в расход весь груз мужика, оставив лишь последнюю бутыль на опохмел. Остановившись, я задрожал от страха.
Боже, я же их всех убил!
Спрятаться!
Срочно спрятаться! Захлопнув дверцу и воровато оглядевшись, я затрусил по коридору в сторону кабины пилота. Укрытия нигде не было. В панике я принялся ощупывать стены и дернул случайный тумблер. Из щели у потолка хлынула белая жидкость. Почти достигнув пола, она затвердела в полете и превратилась во что-то вроде длинного и широкого полотенца. Не придумав ничего лучше, я спрятался за этой импровизированной портьерой, оставив неприкрытыми только ботинки.
Спустя около пяти минут послышались первые звуки из салонов. Еще через минут десять стало совсем шумно: хлопали двери, кто-то громко разговаривал и смеялся. Я поднес ко рту открытую бутылку и судорожно припал к горлышку. Совсем близко послышались шаги. Выглянув украдкой из-за портьеры, я увидел пилота. Он решительно двигался в сторону пассажирских салонов, в светлых глазах под козырьком фуражки горел живой огонь. Не переставая подрагивать всем телом, я отхлебывал виски еще и еще, и лишь когда послышались первые ноты вальса, спрятал бутылку за борт пиджака, покинул укрытие и нерешительно побрел на вечеринку.
Кто-то убрал из салона бизнес-класса все сидения, зажег яркий свет и включил музыку. Вероятно, те, что кружились теперь попарно в танце - освобожденные пленники чужих снов. Уже несколько веков запрещенный этанол вмиг выбил из них пустоту и насытил чувствами, которых они никогда прежде не испытывали.
Я опасливо огляделся в поисках мужика и вдруг увидел ее - стоявшую одной у столика со стаканами, в которые кто-то нацедил виски из трубок. Старушка. Нормогенез, а может, самая обыкновенная гравитация понесла меня к ней через весь салон. До девушки оставалось всего пару шагов, когда она заметила меня. Серые глаза блестели детским удивлением и интересом. Ни слова не говоря, я подхватил ее легкое тело, состоявшее будто из одного воздуха вперемешку с пустотой, и закружил в танце. В группе вальсирующих я мельком разглядел пилота - он вел зрелую, чрезвычайно привлекательную даму в элегантном бордовом платье, и вел ее лучше, чем вел бы любой из скользящих по краю бездны кораблей. Симфония музыки, холодной и чистой словно звезды, и жаркого дыхания партнерши вознесла меня над остатками грубой материи, оставив лишь бесплотные чувства, пылающие в густой темноте. Они сжигали пространство и время до полного небытия, а я настолько увлекся полетом, что чуть было не сорвался в бездну.
- Ай! Зачем ты так сильно меня схватил?
Тонкий срывающийся голосок, за который совершенно невозможно зацепиться. Но я полетел на него и ощутил совсем рядом нежную плоть, обладающую силой притяжения и жаром раскаленных недр - женщина, планета. Старушка Земля. Ухватился еще сильнее, и она взвизгнула от боли.
- Я просто держусь за тебя. Я очень боюсь упасть!
Но она, кажется, не расслышала, раскручиваясь все быстрее, блистая все ослепительнее серой гладью океанов и вихрящимися локонами облаков. Центробежная сила вытолкнула меня в темноту, и я рухнул в бездну.
... боль пульсировала в висках, к горлу подступала рвота. Я лежал на полу и вглядывался в склонившихся надо мной людей, но ее среди них не было. Чьи-то сильные руки подхватили меня под мышки и поставили на ноги как опрокинутого игрушечного солдатика. Пилот. Он смотрел на меня без удивления и укора, но с глубокой грустью, омрачавшей мужественное, словно высеченное из гранита лицо. Он вывел меня с площадки, и пары продолжили прерванный танец. Элегантную даму в бордовом платье вмиг подхватил щеголеватого вида юнец, и пилот проводил их с нескрываемой болью во взгляде. Мне вдруг стало нестерпимо стыдно.
- Почему же вы...
- Поздно, - он сокрушенно покачал головой, - уже слишком поздно! Вы вообще знаете, сколько нам осталось лететь? Меньше часа! И мне пора готовить корабль к стыковке.
- Я думал, этим займется автопилот...
- Вот еще! - фыркнул он, - а мне трубку в рот и баиньки?! Ну уж нет! Кстати, - он поглядел на меня с надеждой, - у вас, случаем, нет ли ампулы-другой этого нового композита? Так бодрит! Мне в жизни не было так хорошо как теперь! Только начали веселье - а тут уже стыковка...
- Должен предупредить, - пробормотал я, вынимая чудом не разбившуюся бутыль из внутреннего кармана пиджака, - что этот напиток имеет свойство ускорять течение времени!
Пилот жадно припал к горлышку. Когда он прекратил глотать и воззрился на меня, огонь шального безумия в его глазах пылал ярче прежнего.
- Время! Ха-ха! Да как же это я мог забыть про время!
Так и не вернув бутылку, он схватил меня за плечо и потянул в сторону кабины.
Черный экран с падающими символами исчез, за стеклом зияла бездна в рассеянном свете звезд, размазанных по ней безобразными белыми кляксами.
- Думаете, что там шуршит за скорлупой?
- Бездна?..
Пилот расхохотался.
- Вы подумайте, как поэтично - Бездна! Нет, дорогой вы мой пассажир, за стенами шуршит и поскрипывает то, чего нам теперь так катастрофически не хватает - время!
- Время? Я думал, что время - лишь абстрактное отношение скорости и расстояния...
- Напрасно это вы, голубчик, напрасно! Время - вполне материальная субстанция, распределенная неравномерно по Вселенной. Именно его мы используем как топливо для сверсхветовых перелетов.
Тошнота отступила, и мне смертельно захотелось сделать еще хоть один глоток виски.
- Зачем вы мне все это рассказываете? Я не физик-теоретик, и никогда им не стану! Да и вообще - не хотите ли вернуть мне бутылку?
- Обождите, - пилот отмахнулся от меня как от назойливой мухи, - всему свое время. Время! Корабль втягивает его в процессе полета, создавая вокруг себя временной вакуум и повышая концентрацию времени внутри себя. Благодаря этой разнице мы и надули Эйнштейна! Сейчас время течет лишь слегка медленнее, но стоит нам увеличить тягу - и час до стыковки покажется нам сутками! Есть лишь одно но...
- Какое же? - уныло спросил я, даже не пытаясь имитировать интерес.
- Скорость. Она существенно возрастет, и мы попросту промажем мимо Кеплера! Выход лишь один - сделаем вынужденный крюк и продлим веселье еще на добрых три-четыре часа!
Глаза пилота, как и всегда, горели.
- Я все понял, кэп. А теперь, будьте так добры вернуть бутылку! - я поглядел на него с угрозой.
- Конечно, мой друг! - пилот виновато улыбнулся и протянул бутыль. Я собрался было уже развернуться и уйти, но он придержал меня за рукав.
- Постойте! Вас ведь не затруднит выполнить одну мою маленькую просьбу?
Прежде чем ответить, я изрядно отхлебнул и с удовлетворением ощутил бег обжигающей влаги вниз по пищеводу.
- Для вас, кэп, все что угодно!
- Превосходно! - он указал пальцем на небольшое черное колесико в центре приборной доски, - а теперь поверните регулятор подачи времени на три деления влево...
- Не совсем понимаю, что мешает вам сделать это самостоятельно?
Пилот расплылся в снисходительной улыбке.
- Пальчики, милейший, пальчики! И камеры. Вы правда думаете, что я хочу понести ответственность за отклонение от курса и опоздание? Вас-то никто проверять не будет, сядете на шаттл до поверхности - и концы в воду! Только подождите, пока я выйду!
Я почти прикончил бутылку, прежде чем повернул колесико. То ли пилот что-то напутал, то ли алкоголь разгонял время быстрее, чем оно усиленно выкачивалось из бездны, но я не почувствовал никаких изменений. Разве что сильнее завибрировал пол, и громче загудело что-то за бортом. Ощутив непреодолимое желание облегчиться, по пути к танцплощадке я втиснулся в узкое помещение уборной и замер, не дойдя до унитаза. Чья-то массивная фигура перегородила путь назад. Она приблизилась, и я почувствовал спиной тяжелое сиплое дыхание. Мужик. Облегчиться от страха захотелось еще сильнее, но я не смел даже обернуться.
- Что же ты, скотина больная, натворил? - прохрипел контрабандист.
- Я, я возмещу все расходы...
Мужик смачно сплюнул на кафельный пол.
- Зачем? Неужели ты, падла, не поверил, что взаправду приглашен на вечеринку со своей мандавошной тараканихой?
- Мне... Мне просто стало очень жаль их. И я их освободил.
Мужик захрюкал.
- Ха, да ты у нас герой! Освободил сорок девять пассажиров и одного пилота! А известно ли вам, герой, сколько миллиардов людей освободил бы я, если ваша алкашеская светлость не изволила бы вылить в трубу секретное биологическое оружие - последнюю надежду землян избавиться от ига кеплерианских паразитов?
Ответ был только один, он мгновенно родился и всплыл из животных глубин подсознания. Бах! - почти пустая бутылка бьется о выступ стены. Н-наа, сука! - розочка вонзается под кадык мужика.
- Огрлы, глы, - удивленно проклекотал он, захлебываясь кровью, прежде чем туша рухнула навзничь. С превеликим трудом я оттащил ее вглубь уборной, облегчился и смыл с лица кровь мужика. Ее соленый привкус на губах слегка отрезвил меня, и сквозь пьяный туман перед глазами вырисовывалась ситуация не из лучших: вскоре после стыковки меня арестовывает полиция членистоногих. Благо, есть за что: грубое нарушение правил поведения на борту, вмешательство в управление кораблем, убийство - это если вкратце. А дальше что - казнь? Не думаю, что Виола сможет меня отмазать, да и будет ли пытаться? И все ради чего? Нормогенез? Старушка? Так смерть по глупости - это и есть любовь?
И я побежал, разъяренный, в зал, где кружились пары под звуки холодного космического вальса. Побежал, чтобы поставить точку - прикончить старушку к чертям и навсегда разбить оковы гравитации, приковавшие меня к обезьяним инстинктам и страстишкам с того самого дня, как я вынырнул на этот свет из черной пустоты. А она стояла вновь одна у столика со стаканами - столь грустная и потерянная, что при первом же взгляде мне стало ее вновь безумно жаль. А когда она вскинула на меня свои серые глаза, я снова ощутил, как лечу над залитыми весенним солнцем старыми крышами и трубами к голубому небу - так выглядит бездна, если смотреть на нее из мест, где я родился. Что есть любовь, если не сладкое падение к породившей всех нас черной пустоте?
- Кто вы, мистер? Вы не видели моего хозяина?
- Видел мертвым. Я теперь твой хозяин, глупышка! Пойдем на звезды смотреть?
Разве есть в любви что-то прекраснее и волнительнее, чем первый поцелуй и его ожидание? Эта нежная юность чувств, в которой хочется остаться навечно, неизбежно увядающая, погребаемая под морщинами страха, ревности, боли, обреченная на медленную смерть на дне океана скуки и безразличия! Я обнимаю старушку сзади, вдыхаю цветочный аромат ее тонких волос, а она широко раскрытыми глазами первый раз в жизни глядит в бездну за стеклом над приборной доской. The night is young. Я бережно поворачиваю ее лицо к своему.
Миллион капель упадет и сгинет в сточном отверстии на дне океана, но не наша неоперившаяся любовь! Она застынет янтарем вечности, сохранив в себе каждый волосок на ее нежной головке, каждую снежинку в хрустале блестящих серых глаз. И когда я уже чувствую губами ее тонкие и алчные губы - голодная обезьяна во мне просыпается окончательно. Она требует всего и сразу! И уже хватая жадно левой рукой девичьи ягодицы, обтянутые гладкой тканью, правой успеваю нащупать колесико регулятора подачи времени и выкрутить до отказа влево...
... веками мы проникали друг в друга пластичной и клейкой массой, то соленой, то приторно-сладкой, порождаемой ненасытным сплетением языков. По ходу движения она твердела, обращая наше уже общее тело в вознесенный над бездной памятник нормогенезу - дерзкую насмешку над Вселенной и паутиной пространства-времени. Это было самое голодное из всех возможных бессмертий - бесконечная гравитация двух обезьян, ставших на миг и вечность единым целым. Но разве смогли бы мы целую вечность пожирать страстью лишь самих себя? Пленив наши тела, клейкая масса продвигалась все дальше. И когда во Вселенной не осталось уже ни одного кварка материи, который не был бы нами, я увидел нас разом будто со стороны - блестящий шар, подвешенный над пустотой, темной и бесконечной. Не просто шар - нейронная сеть, сложная паутина из нитевидных скоплений галактик. Увидел я и паука, покинувшего паутину и любовавшегося теперь ею извне - гигантский хитиновый контур, едва выхватываемый из темной бездны ослепительным сиянием шара. Огромные как несколько вселенных фиолетовые глаза приблизились к нам. Мы задрожали в такт чудовищного стрекота, и я услышал знакомый мелодичный голос речевого преобразователя, исходивший из самого сердца нашей охваченной любовью паутины:
- Время кончилось, любимый. Ты наконец-то прилетел ко мне!
Рука напрасно выкручивала колесико регулятора - топливо кончилось. Ему больше неоткуда было взяться - за стеклом над приборной доской виднелась громада блестящего шара. Мы обогнали самые резвые из галактик и вырвались за пределы пространства и времени. Лететь дальше было попросту не на чем.
Я даже не успел сказать старушке прощай - слетевшие с окаменевших от долгого поцелуя губ слова растаяли в пустоте, как растаяла хрупкая девушка в моих объятиях, как растаял в бездне корабль и все сущее на его борту. Но я получил слишком сильный импульс, чтобы остановиться теперь и исчезнуть. Подгоняемый патогенезом и этиловыми парами любви, я летел над старыми крышами залитого весенним солнцем города навстречу лазурной бездне, презрев аэрофобию и уже не боясь разбиться.