Мы, кажется, дожили до зимы,
хоть этот снег чужой и ноздреватый,
вытягиваясь, ничего не спрятал
и тенью лег на мокрые холмы.
Бессонница, зажатая меж рам,
просачивалась в комнату так рано,
что в раковине с шумом океана
вода стремилась к сумрачным холмам.
Недвижна ртуть, заставшая врасплох
застывшие секундные деленья,
неслышимое ангельское пенье
я упускаю через потолок.
Вечерний свет распался и засох,
халат шевелит желтым капюшоном,
и нафталинных шариков горох
по животу катаю отрешенно.