Аннотация: Пролог ко второй книги, продолжению "Файноменон".
...Мне иногда кажется, что небо разговаривает со мной. Как ты считаешь, девочка, что сказала так, действительно несчастна, или ей это тоже только кажется?..
Он неожиданно ощутил дикую жажду: язык в пасти склеился настолько, что нижнюю челюсть будто парализовало.
- Я, например, совершенно точно уверена, что разговариваю с небом. Вернее, я ему что-то говорю, а потом жду ответа. Бывает, сутками жду. Потом, когда мне надоедает ждать, я снова спрашиваю. И снова жду. И так без конца. Но знаешь, что?..
Он беззвучно простонал, почувствовав на губах влагу. Утомительный монолог был прерван, и несколько минут он слышал лишь собственное чавканье, лакая воду. Видимо, из ее рук.
- На этот раз небо мне ответило!.. Ты, вообще-то, слушаешь меня?..
Вообще, да. Он ее слушал. Ему пришлось разлепить один глаз и зацепиться взглядом за что-нибудь на ее лице, дабы сосредоточиться. Чтобы она ему поверила.
- Хорошо!.. Правда, я не совсем понимаю, что же мне хотело сказать небо, потому что, когда наступила его очередь говорить, оно послало мне тебя. Может, ты объяснишь мне?..
Он сомкнул веко обратно в полном изнеможении.
Сколько прошло времени, он не знал. Очнувшись, он, не вставая, повернул голову по направлению к свету: она была тут, сидела на голой земле метрах в двух от него и что-то тихонько напевала. Девчонка лет двенадцати. Маленькая, тощенькая. Замухрышка с острым вздернутым носом, с заправленными за уши волосами. Прямыми, жидкими. Он не мог оторвать от нее глаз.
Откуда-то из бездонной тьмы его существования поднималась лавина боли. Он смотрел на девочку, не мигая, до тех пор, пока кровавая пелена не застлала от него и ее, и сияние, что от нее исходило - если, конечно, последнее не было галлюцинацией...
Органы чувств постепенно отказывали ему: он уже оглох, периферийное зрение исчезло; пелена спала, но он видел лишь узкую полоску белого света - так называемый коридор, о котором рассказывают те, что пережили летаргическую смерть.
Смерть. После первого же цикла он признал, что смерть - это благо. Бессмертное создание, каковым он являлся, не способно умереть. Раньше, до того, как все случилось, он не вдумывался в смысл этих слов. А ведь никто не обещал ему, что он будет жить вечно - и, лишенный права жить, он был обречен на вечное умирание.
Он метался по лабиринту собственной сущности, стены которого имели одну особенность - у них не было граней. Ни основания, чтобы сделать подкоп, ни верха, чтобы перелезть. И если вдруг он останавливался, достигнув критической точки инфернальной злобы, и кидался на сами стены, те смещались, оставляя все меньше и меньше шансов - не на выход, а на продолжение хоть какого-то движения.
...Еще я разговариваю сама с собой - ну, когда тебя нет рядом. Пытаюсь понять, что мешает тебе побыть со мной немного дольше. Нет, ты не думай - мне вовсе не одиноко. У меня есть небо. Просто с ним ужасно скучно.
Он молча ждал продолжения, однако девочка не спешила делиться с ним и дальше своими мыслями. Через какое-то время ее глубокое ровное дыхание легким ветерком нежно трогало подушечки его вытянутых передних лап - она заснула прямо возле него.
Саша...
Судорога пробежала по телу зверя: в агонии горячий язык вывалился из пасти, только на этот раз, прежде, чем покинуть животное тело, он разглядел в конце тоннеля силуэт своей юной собеседницы - та в полной растерянности произнесла одними губами:
- Саша?..
Он медленно выдохнул. От чудовищного напряжения или от чего-то еще мозг больше не фильтровал поступающую от тела информацию - он чувствовал каждый орган, каждый позвонок, каждую клетку кожи - и все это ныло, жгло, кололо и зудело нещадно. За вязким туманом боли он далеко не сразу осознал, что его тело уже не тело зверя, а тело человека. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Очень скоро пожирающий внутренности огонь стал настолько нестерпимым, что он в корчах катался по земле, рыдая и вгрызаясь зубами в камни.
Внезапно оглушающая тишина окутала его мозг.
... - Я подумала, что ты умер.
Он разодрал спекшиеся в крови губы, и на саму усмешку сил уже не хватило.
- Ты меня слышишь?
Шепотом:
- Да.
- Ты выкатился из своей пещеры и едва не утонул в озере. И, по-моему, в воде тебе лучше. Это так?
- Так.
- Как же это здорово, когда тебе отвечают...
Слегка коснувшись его щеки кончиками пальцев, она удалилась.
... - А почему ты назвал меня Сашей?
Он вскинул на нее глаза, точно она его отвлекла, хотя на самом деле с момента последнего цикла наблюдать за ней он считал единственно важным своим занятием.
- Ты похожа на нее. Сильно.
Она резко поменяла позу - необычайной красоты цветок, что из былинок складывался перед ее задумчивым взором, вмиг мошкарой унесся к склоненным над озером ивам:
- Так, может, я и есть Саша?
Он с грустью улыбнулся:
- Нет.
- Тогда кто я?
Она застыла возле поваленного дерева, где он сидел, возвышаясь над ним с суровой непреклонностью ребенка, требующего истины о себе.
- Ты мне скажи.
- Почему ты больше не уходишь?
Ее недовольство его ответом во всей полноте вылилось в этой фразе. По-младенчески пухлые губки обиженно поджались, и тем не менее она зорко отслеживала его реакцию, чтобы на корню пресечь любую его попытку истолковать ее слова превратно.
Сердце глухо забилось, но все же, продолжая глядеть на нее снизу-вверх, он предположил:
- Наверное, ты сумела устранить помеху, что не давала мне быть с тобой.
Неожиданно сникнув, девочка опустилась на бревно слева от него.
- Ты ведь хочешь повидаться с ней, верно?
Уставившись в землю, он перебирал в уме все варианты ответа, что были заготовлены у него для этой ее фразы. Наконец, обернувшись в ее сторону, он поинтересовался:
- Я не смогу вернуться сюда? К тебе?
Девочка лукаво прищурилась:
- Ты мне скажи.
Он провел языком по нижней губе, борясь с последними сомнениями:
- Я выбираю смерть.
- Что ж... - она вздохнула. - Небо как собеседник тем и хорошо, что никогда меня не покинет. Удачи тебе.
***
Он нашел ее, Сашу. Довольно быстро нашел. На узком каменном надгробии золотыми буквами значилось, что Александра Асманова (Завьялова) скончалась 13 октября 20** года. Могила была совсем свежей.
Он медленно опустил на землю тот чудный цветок, что передала ему девочка специально для Саши в качестве подарка.
Он опоздал. Образовавшаяся брешь в душе, как и весь воздух на кладбище, заполнялась гнилой листвой и смертью.
Он опоздал.
Тут совсем рядом кто-то испуганно ойкнул, выведя его из оцепенения.
Девочка-подросток в серой школьной форме опасливо прижалась к высокой ограде, не в силах ни уйти, ни выпустить из рук четное количество роз.
Стащив ладонь с глаз, он тихо позвал:
- Саша...
- Я... - сглотнув, девочка оглянулась. - Я не Саша.
Внезапно она догадалась:
- Вы знали мою маму? А я Оля.
Она решительно протянула ему худенькую руку, и он не посмел не пожать ее. Оля была вылитая мать. Только выше и смуглее. И не такая трусиха, судя по всему.
Взяв букет из рук девочки, он возложил цветы к подножию памятника и осторожно предложил:
- Позволишь мне проводить тебя до ворот? Тебя, вероятно, там кто-то ждет?
Он, как никогда, жаждал услышать сейчас, что ошибся, однако Оля кивнула:
- Отец. Пойдемте, я вас познакомлю.
- Да. - Он замешкался, в волнении жадно подмечая одну за другой Олины черты, какими не обладала ее мать, - в волнении, потому что боялся испугать девочку своей странной назойливостью. - Пожалуй, идем.
У знакомого до дрожи черного Bugatti Veyron стоял мужчина лет тридцати пяти. Не подав вида, что узнал его, хозяин дорогой иномарки усадил смущенную школьницу в машину и лишь после этого обратился к ее спутнику:
- Мехиаэль...
- Волин, мне жаль. Оля...
Тот грубым жестом оборвал его:
- Даже не думай, Мехиаэль. Увижу тебя снова около дочери, и она узнает, кто тот монстр, что довелось повстречать на своем пути ее матери.
Автомобиль сорвался с места, обдав Мехиаэля горячим облаком выхлопов вперемешку с трухой из опавшей листвы.
Дым рассеялся быстро.
Зябко поежившись, Мехиаэль глубоко сунул руки в карманы длинного черного пальто.
- Да, Волин, - он наслаждался звуком собственного голоса; кроме того, прохладный и влажный после дождя воздух весьма бодрил. - Ты прав. Девочка должна узнать правду.
В его распоряжении лет пятьдесят-пятьдесят пять, не более. А задачи, которые он поставил перед собой, довольно сложны и трудно выполнимы.