Рассказывают, что однажды зимой Хегни скальд проснулся утром, быстро собрался в дорогу, оседлал лошадь и уехал еще до рассвета, никому не сказав, куда. Торлейва ярла не было в тот день дома, а остальным скальд не считал нужным что-либо объяснять.
Зима в этот год выдалась суровой, перевалы завалило снегом, и люди каждую ночь слышали волчьи голоса. И всем думалось, что мало хорошего путешествовать в такую пору.
Через одиннадцать дней Хегни скальд вернулся. Он пришел пешком, и через плечо у него была перекинута волчья шкура.
Рассказывают, что когда Хегни вошел в дом, первой его встретила одна из рабынь и хотела снять с него заснеженную одежду и взять то, что было у него в руках, но Хегни не позволил этого и сказал:
- Не тяжела эта ноша, но лучше ее взять тому, кто сильнее тебя.
Тогда Торлейв ярл принял из рук Хегни его ношу, завернутую в плащ, и Хегни сказал ему:
- Держи бережнее, ярл, думается мне, давно не было в этом доме ничего столь же ценного.
Ярл развернул плащ и увидел спящего ребенка, не старше двух зим от роду. Это был мальчик, со светлыми волосами, очень красивый.
И вот что Хегни поведал ярлу.
Во сне показалось ему, будто кто-то зовет его по имени. Он огляделся, и увидел, что стоит на берегу моря, и увидел женщину, которую узнал: она уходила вдаль, скользя по воде, и время от времени оборачивалась к нему, точно просила его о чем-то. Хегни скальд понял, что означает этот сон, и тотчас поспешил на хутор, где жил Хёрд, сын Хёрмуда, приходившийся ему младшим братом.
Как и думалось Хегни, не к радости он явился, и сон его оказался правдив: Уна, жена Херда, умерла за день до того. Муж ее был в отъезде по торговым делам, и, как говорили, остался на зиму в Нидаросе, потому что из-за непогоды раньше обычного не стало пути. Людям Херда казалось недобрым, что не найдется родича, чтобы подвязать их госпоже башмаки, ибо единственный ее сын был еще совсем мал. Потому приход Хегни скальда все назвали немалой удачей.
Хегни похоронил жену своего брата, как подобает, и устроил по ней поминки, и все много горевали о ней, потому что она была женщина достойная, приветливая и милостивая со слугами. Хегни скальд сложил о ней погребальную песню.
А сына Уны Хегни взял с собой, чтобы он жил в Эйкелифклифе, пока отец его не вернется и не заберет его.
- Когда в следующий раз, - заметил на это Торлейв ярл, - ты надумаешь селить кого-нибудь в моем доме, нехудо будет тебе прежде спросить моего разрешения.
Но в действительности говорил он так потому, что досадовал на скальда, что тот столько дней не давал о себе знать и тем заставил о себе беспокоиться.
- Тебя все равно не было дома, - ответил Хегни скальд.
Племянника Хегни скальда звали Тьяльви, и, поистине, это имя подходило ему как нельзя лучше. Он был очень шустрый, и люди говорили, что когда он подрастет, то не уступит в беге своему древнему тезке. Хегни оказался славным воспитателем, и Тьяльви его очень любил, и много обоим было от этого радости. Впрочем, Хегни не много его воспитывал, а больше забавлял, и вместе они баловались и проказничали, точно малые дети, и Хегни учил его всему, что только бывает на свете. Тьяльви все это шло на пользу, потому что был он малый смышленый. Все домочадцы Торлейва ярла полюбили его, ведь под этим кровом давно уже не звучали детские голоса, кроме разве что детей рабов. И казалось им, что с появлением Тьяльви в доме стало гораздо веселее, а Сигрид хозяйка даже не раз говорила сыну: "Спасибо Хегни, что подарил мне на старости лет такую радость - не худо бы было и тебе взять с него пример". У Тьяльви не было в доме Торлейва ни в чем недостатка, и не знал он никакой обиды; мать Торлейва заботилась о нем, и все люди из дружины ярла, кто был в его доме, наперебой нянчили малыша и мастерили для него всяческие игрушки, и немало смеялись его проказам. Тьяльви же больше всех, кроме дяди, привязался к Свану Корабелу, и целыми днями торчал у него в корабельном сарае. Тьяльви очень нравились корабли, и "киль" и "штевни" он научился говорить раньше, чем "покушать". И все говорили, что вырастет из него славный викинг, не в отца, а в дядю.
И многим казалось, что в эту зиму характер у Хегни скальда изрядно улучшился.
Тьяльви не был еще окрещен, и Хегни вскоре начал говорить, что надо сделать это как можно скорее, и просил Торлейва ярла устроить это дело. Торлейву это казалось очень странным, потому что Хегни скальд мало походил на человека набожного. Уне жене Херда, как рассказывают, больше по душе были старые боги, и мало ей было охоты крестить сына, оттого и тянула она с этим, под разными предлогами, сколько могла. И Хегни во многом был с нею согласен, хотя и говорил: "Раз уж надел я христианский крест, недостойно мне теперь будет не хранить верности Белому Богу. Хотя, сказать по совести, мало спрашивали тогда моего желания!". Так говорил он потому, что отец его некогда крестился вместе со всею своей семьей, сам же Хегни тогда был младенцем. Кроме того, в Эйкеливклифе не было собственной церкви, потому за священником приходилось посылать далеко, и по зиме такая поездка была бы тяжела и небезопасна.
Поэтому Торлейв ярл ответил, что не понимает, к чему такая спешка, и находит куда разумнее подождать до весны, к тому же и Херд нынче в отъезде, и не кажется ему, ярлу, хорошим делом крестить ребенка без родителей.
Хенгни скальд возразил:
- Доводилось мне слышать, что сына самого святого конунга окрестили некогда без отцовского ведома - и то не зовут это худым делом.
Хегни настаивал на своем, и мать Торлейва поддержала его и сказала сыну, что хорошее дело ни к чему откладывать. Тогда Торлейв ярл согласился, послал за священником и устроил в честь крестин богатый пир. Крестным отцом Тьяльви стал Хегни скальд, а крестной матерью - Сигрид дочь Сигурда.
Так прошла зима. С весною, когда земля освободилась от снега, Хегни стал еще чаще бродить с племянником по окрестностям, показывая ему цветы и разные растения, ручьи, скалы и прочее, что казалось ему красивым. Иной раз уходили они вдвоем так далеко, что не успевали вернуться к вечеру и тогда ночевали, где приходилось, не особенно беспокоясь об этом. Еще же Хегни водил Тьяльви на берег и брал его с собой на лодке в море, и это нравилось мальчику больше всего.
Время шло, весна тоже приближалась к концу, скот уже выгнали на горное пастбище, а Тьяльви по-прежнему жил в Эйкелевклифе, и Торлейв ярл начал говорить Хегни, что, верно, Херд уже вернулся из Нидароса, и пора отвезти к нему сына обратно. Его и самого это немало печалило, потому что он тоже привязался к Тьяльви, но не казалось ему годным делом держать маленького ребенка вдали от отца.
Однако Хегни на это неизменно отвечал: "Если ему нужен сын, пускай сам и приезжает за ним, но что-то не замечаю я, чтобы брат мой сильно за ним торопился".
И он упорно стоял на этом, как его ни убеждали, и согласился, да и то без особой охоты, только чтобы Торлейв ярл послал слуг на Хердов двор разузнать, что к чему.
Ярл отправил к Херду вольноотпущенника по имени Карк и еще одного, Дати по прозвищу Расторопный, ирландца родом, про которого говорили, что ему можно поручить любое дело. Те скоро обернулись, ибо по летней поре дорога была недлинной, и принесли удивительные вести.
Оказалось, Херд приехал уже давно и привез с собой молодую жену. Ее звали Тордис дочь Энунда, и раньше она была замужем за Скувом Блесной из Нидароса, который два года назад утонул на рыбалке. Херд женился на ней, как только до него дошла молва о смерти Уны. И еще Дати Расторопный сказал, что показалось ему, будто молодожены так увлечены друг другом, что больше ни о чем и вовсе не думают.
В доме Торлейва ярла много говорили об этом, и все соглашались, что непригожее дело брать другую жену так скоро, что и над первой еще не насыпан могильный курган. А Хегни скальд сказал ярлу о своем брате:
- Догадывался я, что отнюдь не непогода задержала его в Нидаросе, и, сказать по совести, все это мне мало нравится.
Вскоре Херд сын Хермуда сам приехал в Эйкелевклиф за сыном. Тьяльви ему очень обрадовался. Херд немало благодарил Торлейва ярла и Сигрид хозяйку за оказанную его семье честь, и благодарил Хегни за помощь. Хегни же, хоть и видно было, что кое-что вертится у него на языке, не сказал брату худого слова, рассказал ему все, что стоило знать, и отпустил с ним малыша, не возражая. Херд пробыл в доме Торлейва ярла два дня, чтобы отдохнуть с дороги, и вернулся домой вместе с сыном.
Сигрид хозяйка дала ему много крашеной одежды, которую нашила для крестника за зиму. Рассказывают, что, прощаясь с дядей, Тьяльви расплакался, но люди не сказали об этом худого, потому что он был еще очень мал.
Как говорят, Хегни скальд с тех пор сделался угрюмым и еще более раздражительным, чем прежде, и многим от него доставалось. По осени он повздорил с Атли берсерком с Хаврова Двора из-за кита. Этого кита выбросило на мелководье так, что нельзя было определить, кому тут принадлежит право на плавщину. Хотя тот год выдался добрым, ячмень уродился хорошо и от скота было довольно приплода, мало кому захотелось терять то, что само идет в руки, и со всех соседних дворов явились люди разделывать кита. Тут на всех доставало, и ничего бы не случилось худого, если бы двое вздорных мужей не сцепились между собой. У этого Атли нрав был еще хуже, чем у Хегни скальда. Он вечно всех задирал и уже многим успел надоесть. У обоих были в руках топоры, которыми они разделывали мясо. Они схватились прямо на китовой туше, и Хегни обухом расшиб Атли голову.
Впрочем, Атли выжил да к тому же заметно поутих, и с тех пор его не звали берсерком. Поэтому мало кто корил Хегни за этот удар.
Следующим летом Хегни скальд ездил на тинг. У них с Хердом была общая землянка, и Хегни приехал туда первым, но не вошел внутрь, а сел на землю у входа и стал ждать брата. Люди проходили мимо, и все с ним здоровались, и он тоже со всеми здоровался приветливо и расспрашивал о новостях, и некоторым даже сказал висы, и там было много всяких смешных слов. Наконец увидел он, что Херд приехал и идет к землянке. С ним были Тордис и Тьяльви. Мальчик был в нарядной и чистой одежде, и без единой ссадины, не то что тогда, когда жил у Хегни, но что-то не показался он Хегни сильно счастливым.
Когда Тьяльви заприметил Хегни, он воскликнул радостно и побежал к нему со всех ног, но споткнулся обо что-то и упал, и запачкал одежку. Тордис сердито на него прикрикнула и дернула за руку.
Хегни скальду это мало понравилось, и он нахмурился, но ничего не сказал об этом. Тьяльви подбежал к дяде, и Хегни взял его на руки, и много о чем было им поговорить между собой. И, сказать по совести, в этот раз Хегни скальду мало что довелось услышать из того, о чем говорилось на тинге, потому что он все время нянчился с племянником и играл с ним, и мало его заботило, что место для этого неподходящее. Херду же это пришлось весьма кстати, потому сам он был сильно занят: у него была тяжба с одним бондом из-за выделанных кож, которыми Херд торговал.
Когда тинг уже подходил к концу, в предпоследний день, Хегни завел с братом разговор о Тьяльви (происходило это на людях, и многие мужи были тому свидетелями) и сказал, что, мол, издавна есть обычай отдавать сыновей на воспитание, который кажется ему мудрым, и если Херд держится того же мнения, то он, Хегни, охотно возьмет на воспитание малыша Тьяльви.
Херд ответил:
- Обычай такой в ходу у ярлов и хёвдингов, а нам, простым людям, это совсем ни к чему.
Хегни возразил:
- Сам-то ты, братец, прост, да рода нашего не прости. И нашим дедам доводилось седлать коня долины китов.
Херд ответил, что даже если это и так, все равно эта мысль не по нём.
Тогда Хегни принялся убеждать его и уговаривать. Первого, о чем он сам думал - что Тьяльви терпит обиды от мачехи - он не сказал, опасаясь, что эти слова придутся не по нраву мужу Тордис, и тогда он уж никак не добьется успеха. А вместо этого говорил, что если уж посчастливилось Тьяльви оказаться крестником самой благородной Сигрид госпожи, вдовы славного ярла Хальвдана Черноволосого, про которого и поныне слагают песни, то не будет разумным отказываться от этой удачи. И еще говорил, что при дворе такого знатного и могучего человека, как Торлейв ярл, мальчик получит и гораздо лучшее воспитание, чем в доме бонда, хотя бы самого богатого и почтенного, что многому он научится и сведет знакомство со стоящими людьми, отчего немало пользы выйдет для его будущности. И прибавил:
- А если и дом Торлейва ярла тебе недостаточно хорош, то уж не знаю, кто тебе подойдет - разве что сам Гримнир, да только слышал я, сказывают, не берет он нынче учеников.
Херду нечего было на это возразить, однако речи эти ему мало нравились. Наконец он сказал:
- Так-то оно так, но горько было бы мне расстаться с сыном, ведь он - единственная память, что осталась у меня от моей дорогой Уны.
Тут уж Хегни скальд вспылил и сказал:
- Если Уна тебе чем дорога и казалась, то разве что мундом, что ты заплатил за нее! Что-то не сильно ты к ней спешил, когда лежала она больная и при смерти, что-то не особенно ты о ней вспоминал, сидя взперти с нидаросской вдовушкой, пока другие клали твою жену в могилу, что-то не заметил я, чтобы сильно нужен тебе был твой сын прошлой весною, коли не проехал ты к нему двух дней дороги, пока чужие люди не начали тебя уговаривать!
Херд тоже ответил гневно, и, слово за слово, пошла у них изрядная перебранка. Хегни обругал младшего брата пустоголовым торгашом, и все немало этому дивились, потому что из сыновей Хермуда как раз про Хегни скальда говорили, будто у него ветер в голове, а Херд слыл мужем разумным. Херд же честил старшего косоруким берсерком, и этому все дивились не меньше, потому что, хотя Хегни и нередко случалось впадать в ярость, все же не было правдой ни второе, ни первое. И прочее говорили они между собою, о чем негоже и рассказывать, ибо Хегни был большой искусник браниться и, уверяют, не уступил бы в споре и родичу Волка, а Херд, как-никак, был из того же семейства.
И Хегни сказал:
- Чему ты и сможешь-то научить ребенка, кроме как задирать бабам подол!
На что Херд ответил:
- Да уж ты-то точно этому его не научишь!
И между ними было сказано еще много слов, которые не ни к чему здесь повторять и уж вовсе не стоило бы и говорить.
Наконец Хегни скальд сказал:
С нашим кленом битвы
Снега муки лука
Сговоришься вряд ли -
Больно твердолобый
Расточитель скоры!
Хватит слов - уж лучше
Гибели Гейррёда
Спор решить доверим.
И, сказав последнюю строку, он взялся за нож.
Все законоговорители, годи и все старейшие мужи возмутились этому и заявили, что никому не дозволено нарушать мир на тинге, так что путь все, и в первую очередь Хегни скальд, утихомирятся и уберут оружие, иначе тот, кто не послушается, немедленно будет объявлен вне закона как злодей.
Хегни на это усмехнулся и ответил:
- Недостойное это дело - брату проливать кровь брата, хотя бы и был он самый пустой человек. А пусть нам принесут по куску дерева - тогда и посмотрим, кто из нас женовидный и косорукий!
Все согласились, что это дело стоящее.
Тогда нашли два небольших полена, и каждый из братьев выбрал себе то, которое ему больше понравилось. Херд вырезал из дерева корову, а Хегни - корабль, да так искусно, что маленький Тьяльви тотчас его радостно схватил и принялся играть, а на корову даже и не взглянул.
Так многое сделалось ясно, и Херд тоже уже больше не стал спорить. Договорились, что Тьяльви будет жить у Хегни в Эйкелевклифе в доме Торлейва ярла, а Херд может приезжать и забирать его к себе, когда пожелает. И все говорили, что это справедливое решение, а больше всех была им довольна Тордис.
После того братья еще поговорили, уже наедине, и Херд сказал:
- Не упрекай, родич, меня в лицемерии. Я и впрямь был для Уны не слишком хорошим мужем, и теперь очень о том жалею. Совестно мне, что с тобою ладила она лучше, чем со мной, и тебя, а не меня, позвала в свой последний час, и даже думается мне иногда, что это я, хоть и невольно, свел ее до срока в могилу. Но что ж поделаешь, если на Уне я женился только по родительской воле, а Тордис люблю всем сердцем.
Хегни ответил:
- Да уж, родич, нельзя не признать твоей правоты! Но все же среди сделанного тобой есть и одно хорошее: если бы некогда ты не взял Уну в жены, нынче не было бы у тебя сына, а у меня племянника. Не сожалей о том, как всё у нас получилось, ибо, думается мне, это все к лучшему: мало радости было бы Тьяльви жить с мачехой, еще меньше радости - Тордис нянчить чужого ребенка, а всего меньше было бы тебе - выбирать, на чьей быть стороне. Да и видится мне, что Тьяльви из наших дедов нравом пошел в Одда, а не в Асбьерна, и зазря обещался ты к шестнадцатой зиме построить ему собственный кнарр - ходить ему на драккаре. Не стоит вставать между человеком и его судьбой, ни к чему мешать идти тем путем, что соответствует его склонностям - лучше снарядить в дорогу, чем сможешь. А любви... будешь любить его, не заботясь, как разделить любовь на двоих - и любви ему будет достаточно. Не жалей, брат... я-то - старый холостяк, и мало мне думается, что когда-нибудь доведется мне взять на руки собственного сына, а у вас с Тордис еще будут дети, уж тут-то не будет тебе нужды думать, кто дороже - дети или жена.
- Как ты можешь знать, будут у нас дети или нет? - сказал на это Херд, хотя в глубине души эти слова пришлись ему очень по сердцу.
Хегни же улыбнулся ему и сказал:
- Уж поверь мне, знаю - будут, и скоро. Доставай колыбельку, да погляди, не рассохлась ли где - еще задолго до праздника равноденствия она тебе пригодится.
На этом братья разъехались, каждый туда, где он жил, и расстались они по-дружески.
И в самом деле, вскоре Тордис сказала, что носит дитя, и в конце зимы родилась у них дочка, а потом появились и еще дети.
А Тьялви стал жить в Эйкеливклифе у дяди, и оттого люди звали его Тьяльви Воспитанник Скальда. Он часто ездил к отцу, а поскольку теперь был он в доме дорогим гостем, а не надоедливым обитателем, Тордис не было причины на него досадовать, и она принимала его приветливо, он же крепко сдружился со своими младшими братьями и сестрами, и не было между ними разлада. Тьяльви Воспитанник Скальда вырос славным воином и мореходом. Он служил Торлейв ярлу, а затем его сыну, и немало прославился. О нем сложена отдельная сага.