Аннотация: Если бы под конец жизни Токугаву Иэясу спросили, какой день был самым страшным в его жизни, он назвал бы не тот день в монастыре Мансёдзи, когда он ждал смерти или жизни, не день битвы при Сэкигахаре, даже не день битвы при Осаке...
Если бы под конец жизни Токугаву Иэясу спросили, какой день был самым страшным в его жизни... конечно, в действительности навряд ли кто-нибудь осмелился задать такой вопрос отставному сёгуну, отцу действующего сёгуна, дайдзё-дайдзину и прочая, и прочая - но если бы кто-то, или он сам все же спросил себя, он назвал бы не тот день в монастыре Мансёдзи, когда он ждал смерти или жизни. Тогда он был слишком мал, чтобы осознавать опасность по-настоящему. Не день своего формального боевого крещения, не день настоящего, не тот, когда он спасался от людей Акэти Мицухидэ, затаившись среди мешков с рисом. Даже не тот день, когда он вынес приговор своему старшему сыну. Не день битвы при Сэкигахаре, когда он ждал прибытия с отрядом своего третьего сына, а счет шел уже даже не на часы. Не канун битвы при Осаке, когда случиться еще могло что угодно.
Самый страшный день он пережил в 19 году эры Тэнсё. А начиналось все исподволь...
Самое страшное чаще всего начинается почти безобидно. Когда главой клана Икэда сделался молодой Икэда Терумаса, это не предвещало особенных бед. Разве что некоторые осложнения. Икэда Нобутеру вместе со своим старшим сыном погиб при Комаки-Нагакутэ, где они сражались на стороне Хисибы Хидэёси, и понятно, что Тэрумаса был очень сильно настроен против него, Токугавы, которого винил в смерти отца и брата. Но сделать, раз уж не сделал сразу, теперь ничего не мог: был подписан мир, и Хасиба слишком дорожил этим миром, чтобы позволить своему вассалу своевольничать. Парню оставалось только зыркать на обидчика волком при встрече. Иэясу зыркать ему не мешал и раскланивался со всей любезностью; рано или поздно надоест - и вот тогда можно будет начинать с этим работать. Но раньше всех надоело Хасибе, и он же и поработал, что было, пожалуй, даже и лучше. И когда правитель предложил Иясу высватать одну из его дочерей за Икэду Терумасу, он сказал себе: ну вот и отлично, дело пошло. Икэда, уж рад ли он был, нет ли, но тоже согласился и выбрал вторую, Току.
Свадьба была назначена в феврале, в замке Эдо, куда жених должен был прибыть со своею свитой. За всеми хлопотами и суетой Иэясу больше всего беспокоило одно: Хасиба предупредил, что Тэрумаса знает, кто сразил его отца. Иэясу не было нужды наводить справки, он сам принимал семь лет назад голову князя Икэды: Нагаи Наокацу, рисовый оклад в тысячу коку. Хасиба прозрачно намекнул ему, что прозрачно намекнул Икэде, что в это дело вступаться не станет.
Иэясу велел самураю затаиться и сидеть тише мыши, чтоб даже имя его не звучало, а четырем своим старшим вассалам, ответственным за прием - оказывать все возможные почести, всеми силами отвлекать и развлекать жениха, чтобы помешать ему завести такой разговор. Главное, не дать ему возможности прямо сейчас потребовать голову Нагаи Наокацу в качестве свадебного подарка. После свадьбы это будет уже неопасно; со своим состоявшимся зятем он, так или иначе, договориться сумеет.
Задача была непростой, но все же решаемой, и Иэясу собирался ее решить. Так он думал еще утром того дня, когда должен был прибыть Икэда. Сливы едва зацветали, и он собирался пошутить, что вручает Терумасе прелестный бутончик. И даже думал еще, ожидая отчета, как прошла встреча.
Ии Наомаса и остальные вернулись раньше ожидаемого, и уже по этому он сразу понял: всё плохо.
- Господин, всё плохо. Господин Икэда требует немедленно привести ему Нагаи. Настроен явно враждебно. Грозит в противном случае немедленно покинуть замок и разорвать помолвку.
Иэясу тяжело поворочался на подушке; отяжелел, последнее время все чаще сам замечал это.
- В таком случае, приведите к нему Нагаи. Пусть поговорят. Полагаю, господин Икэда - рассудительный молодой человек и не захочет рушить наши договоренности. Если же нет... если Икэда потребует его голову - откажите наотрез. Вы ни при каких обстоятельствах не должны допустить убийства Нагаи. Любой ценой - даже если вам придется по очереди закрывать его своим телом. Передайте господину Икэде следующее. Бой при Комаки-Нагакуте шел между кланами Хасиба и Токугава, и Икэда Нобутеру принимал в нем участие, выполняя свой долг. Воины сражаются и погибают, это естественный ход вещей, и воля случая - кому суждено погибнуть, кому уцелеть. Нагаи Наокацу - мой воин и выполнял мои приказы. Пусть, если не удовлетворен, спрашивает с меня. Я отдаю ему свою дочь, его невесту - может хоть порезать ее на ремни, если ему станет от этого легче.
Сказал - и вот тут-то его и затрясло.
Сделал знак веером - выполняйте, и четверо самураев поспешно вышли. А он сидел, как сидел, не решаясь при людях вытереть разом вспотевшие ладони. Он был почти уверен, что Икэда этого не сделает. Он молод, горяч, но все-таки не идиот. Но... если вдруг? Ее мать мне не простит, мелькнула у него мысль. И будет права. Я сам себе не прощу.
Нагаи Наокацу не значил для него ничего особенного, не больше, чем любой другой из его самураев, и в других обстоятельствах - понадобись приказать прикрывать отступление или наоборот, принять первый удар - он бы спокойно пожертвовал им. Быть может, с толикой сожаления - но на войне погибают, и это естественный ход вещей. Но он уже, только что, очень сильно поддался давлению Хасибы, и если теперь еще и поддастся давлению Икэды и отдаст одного из своих людей на расправу, кого бы то ни было - он может прямо сейчас попрощаться со всеми своими планами и мечтами, а лучше заодно сразу и с жизнью. И хорошо если только своей. Его враги сочтут это свидетельством его слабости, его союзники и вассалы - свидетельством его ненадежности.
Он все же обтер руки о хакама, больше не мог терпеть. Присутствующие самураи смотрели на господина вопросительно, он, и не видя, всем телом ощущал эти напряженные взгляды. Но никто не решался нарушить молчание. Над курильницей поднимался тонкий дымок.
Нет, не должен. Терумаса прекрасно понимает, что правитель закрыл глаза только на Нагаи Наокацу. Хасиба не простит ему, если он порушит все его планы. И Токугава не простит. И еще много кто по такому случаю вспомнит старые счеты с кланом Икэда. Если Икэда причинит вред невесте - от него останется кровавая кучка. Если повезет. Икэде. А если не повезет - то и от всего его княжества. Он говорил все это себе, и это звучало, да и было вполне логично. А сердце колотилось в груди. Расчеты расчетами, но - Иэясу давно в этом убедился - в любом деле следует учитывать возможность простой человеческой дури. Если... не простит. И я не прощу. Кто не рискует, тот не только не выигрывает - кто не рискует, тот просто не выживает. Слишком многое стояло сейчас на кону, чтобы можно было не рисковать. Ему представилась дочь: сейчас она, наверняка, с помощью матери одевается для церемонии, и, конечно, волнуется - по счастью, не зная, о чем на самом деле нужно ей волноваться. Отчаянно захотелось увидеть дочь... но нет, сейчас он хотел, но не мог видеть ни ее, ни ее мать. Как тихо... хоть муха бы прожужжала, что ли. Слива цветет, рано еще для мух.
Давлению Хасибы он поддался - упирался, пятился, сопротивлялся и торговался, как только мог, но все-таки отступал шаг за шагом. Попробовал, не мог не попробовать - и, попробовав, понял, что даже самый невыгодный мир лучше такой войны, которая получилась бы у них с Хасибой Хидэёси. Но сейчас поддаться давлению каких-то Икэда он не мог и не имел права. Про него говорили, что он хитрый лис, что кем угодно воспользуется и оставит ни с чем - но чтобы целенаправленно принести в жертву своего верного слугу, такого за Токугавой Иэясу никогда не водилось. И он надеялся, что так будет и впредь. От курильницы тек горьковатый дым, он вдохнул его, пытаясь разобрать запахи, чтобы отвлечься и взять себя в руки. Совсем не ощущал запахов - только горечь.
Икэда и Нагаи - это задача, и Току - часть решения этой задачи. Он рискнул и должен выиграть. Хотелось пить, но он не мог приказать подать чаю - знал, если возьмет в руки чашку, непременно расплещет. Но Току сама по себе - это уже не задача. Это уже другое. И если... он, Токугава Иэясу, своих близких никогда не отдавал на погибель. И надеялся, что так будет и впредь. Ему представилось лицо дочери. И длинные распущенные черные волосы - почти до колен. Току - еще с детской прической, сдувающая со лба мешающую челку. Току - упершая ручонки в бока: "Папа, давайте будем говорить о хорошем!".
Нет. Этого не будет. Ничего не будет. Но если... нет. С Нобуясу ему было горько, очень горько. Но старший сын сам по своей воле вступил в эту борьбу, сам выбрал сторону - и на этой стороне проиграл. Второй из близнецов, которому он так и не дал имени - он пожертвовал своим ребенком, чтобы отвести беду от семьи, и все-таки надеялся, что сын, не зная своего рода, где-то живет благополучно, а может, и счастливо. Но Току... Току не участвовала во всем этом, Току не вступала в борьбу, ее включили другие - Хасиба и он, Токугава Иэясу. Если получится, что он пожертвовал своей дочерью ради спасения своего вассала - его поймут. Посчитают такой поступок достойным. Во рту стало солоно. Сам не заметил, как отгрыз заусенец с мясом. Приближенные смотрели на него уже не с вопросом - чуть ли не с ужасом. Кровь - дурная примета. Токугава слизнул выступившую каплю и некультурно демонстративно сплюнул.
- А то мы до сих пор не видали крови!
В комнате зашуршало и зашелестело - все разом выдохнули, кто фигурально, а кто буквально, как будто эти слова что-то разрешили.
Вбежали четверо самураев. Иэясу удержал себя, чтоб не вскочить, только подался к ним навстречу:
- Ну, что?
- Всё! - выдохнул Ии Наомаса.
А Сакаи Сакаэмон заговорил:
- Господин, мы привели Нагаи Наокацу к господину Икэде. Господин Икэда за шкирку потаскал его по комнате. Затем обругал. Затем осыпал комплиментами за мужскую красоту. Затем спросил, каков его рисовый доход был тогда и какой теперь. Узнав, что было двести коку, а стало тысяча, принялся причитать: какой позор, какой стыд, неужто мой обожаемый отец погиб от руки такого ничтожества! А затем попросил как свадебный подарок себе сделать Нагаи Наокацу даймё с доходом в десять тысяч коку риса.
Иэясу расхохотался. Едва удержавшись от того, чтобы повалиться и уткнуться лицом в татами - от облегчения.
- А парень молодец, - выдавил он сквозь смех, - далеко пойдет!
Этот молодой щенок зараз провел двух самых хитрых лисов во всей Японии! Хороший урок.
Конечно же, он выйдет к своему будущему зятю. Конечно же, скажет ему все хорошее, что о нем думает. Сейчас. Только отсмеется и сменит мокрую одежду. И приведет в порядок погрызенный ноготь.
А еще говорят, что нельзя изменить прошлое. Вот так оказалось, что князь Икэда Нобутеру был не убит каким-то мелким самураем, а погиб в поединке с равным противником. А это совсем другое дело!
А с Обезьяны он непременно стрясет как минимум половину суммы. Его затея - вот пусть он и расплачивается.