15 марта 2018 года исполняется ровно 300 лет со дня казни майора Степана Глебова, возлюбленного опальной жены Петра I - Евдокии Фёдоровны Лопухиной, которую царь насильно сослал в монастырь в её 29 лет. И ещё столько же лет царица Евдокия прожила в заточении.
Ниже я публикую по этой теме отрывки из своей работы "Известная персона или история одной старинной песни", которую можно прочитать полностью ( около 7 часов чтения ) в формате pdf в "облаке" по этой ссылке:
http://cloud.mail.ru/public/36QV/vU12vH62F
___________________________________________
Находясь в Лондоне, а потом на обратном пути в Амстердаме, Пётр I письменно поручил своим "доверенным людям" - дяде Льву Кирилловичу Нарышкину и Тихону Стрешневу при помощи духовника жены уговорить Евдокию добровольно постричься в монахини ( сами эти письма не сохранились, но их содержание понятно из ответных писем Стрешнева ) - в те времена это означало официальный развод. Но жена Петра Алексеевича оказалась женщиной "не робкого десятка" и не согласилась на подобную развязку отношений, сославшись на то, что их восьмилетний сын Алексей ещё нуждается в её заботе. Надо признать, что Евдокия была волевая и довольно-таки упрямая..., да и мало приятного в том, чтобы оказаться заточённой в монастырских стенах в 28 лет отроду. ( стр. 188 - 189, том 3, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", изд. Санкт-Петербург, 1858 г. )
Царице придавало силы сознание полного отсутствия своей вины за что-либо и перед кем-либо. И Пётр это прекрасно понимал - он потом ещё много лет искал повод "обрубить концы" с первой женой не только юридически, но и морально-этически.
Пётр I, вернувшись из заграницы ( в Москву он приехал в 6 часов вечера 25 августа 1698 г. ), навестил несколько боярских домов, заехал в Немецкую слободу полюбоваться новым домом Лефорта. Этот частично перестроенный дворец сохранился до наших дней и там сейчас находится РГВИА - Российский государственный военно-исторический архив ( не здесь ли возникла у Петра мысль застроить подобными дворцами будущую столицу ?)
Затем царь демонстративно заехал в дом семьи Анны Монс, а на ночь удалился в Преображенское. Через день он заехал в Кремль навестить сына Алексея, при этом он избежал встречи с Евдокией. И лишь только спустя сутки он "пересёкся" со своей супругой..., вызвав её в Преображенское. При этом их встреча, длившаяся 4 часа ( !!! по весьма сомнительным слухам ), произошла не в резиденции Петра, а в доме бывшего начальника почт Андрея Андреевича Виниуса. Царь ещё раз настоятельно потребовал от Евдокии принять монашество, но получил в ответ решительное НЕТ.
После этого взбешённый царь потребовал у патриарха Московского и всея Руси - Адриана ( род. в 1637 г. или 1639 г., ум. в 1700 г. ) объяснений, почему не выполнена его воля об удалении в монастырь Евдокии. Владыка "спихнул" всю вину на нескольких своих подчинённых, мол те посчитали это действие незаконным. Всё это привело Петра I в дикую ярость..., и виновники такого своеволия ( один архимандрит и ещё четверо священников ) были отправлены в Преображенский застенок.
Применить силу по отношению к своей жене Петру I позволили обстоятельства - по стране шла реакция на второй стрелецкий бунт, проходивший весной и в начале лета 1698 года. Вернувшийся в Россию царь, учинил новое следствие по этому бунту - "большой розыск", многочисленные демонстративные казни последовали одна за другой ( с сентября по февраль следующего года ). Художник Василий Суриков в своей знаменитой работе "Утро стрелецкой казни" отобразил именно одну из таких расправ:
http://cloud.mail.ru/public/A6FU/on1UrTj19
Царь во время "большого розыска" был злой до беспредела, и беспощадно карал бунтовщиков. Его просто взбесило, что восставшие, воспользовавшись долгим отсутствием государя, хотели вернуть на царство Софью Алексеевну. Бунтовские настроения подогревались слухами, что во всех бедах виноваты иностранцы - будто бы они увезли царя..., и Немецкая слобода просто чудом избежала погромов.
Сам бунт был подавлен регулярной армией.., тогда сразу казнили 130 зачинщиков. А уже осенью Пётр I дополнительно казнил ещё 2 тысячи человек, при этом на Лобном месте Красной площади он собственноручно отрубил головы пятерым стрельцам..., эта работа Петра палачом является спорным моментом и не всеми историками признаётся. А вот то, что он заставлял своих министров "поработать на плахе" - это факт. Мне представляется, что это была его кровная месть за Нарышкиных, которых резали стрельцы на его глазах при первом бунте 16 лет назад.
Кроме того косвенным репрессиям подверглись родственники стрельцов, включая их жён и детей - их было запрещено принимать кем-либо и где-либо. Таким образом тысячи и тысячи людей, лишённые крова и еды, были обречены на верную гибель. И вскоре Пётр I вообще ликвидировал стрельцов как институт. Царь победил, но эта победа, замешенная на реках крови, досталась ему ожидаемой ценой - всеобщей ненавистью народа.
Это уже сейчас по прошествии более 300 лет всё забылось и сгладилось..., а тогда на Руси почти не оставалось дома, где бы втайне не желали государевой смерти. В наше время любая трагедия, любая несправедливость становится достоянием гласности чуть ли во всём мире, а раньше люди гибли сотнями и тысячами - и тишина..., "и только слухи по домам...".
Ну и вполне естественно, что народная молва все беды списала на чужеземцев: "Это не наш государь - немец, а наш царь в немцах в бочку закован, да в море пущен" или "Нашего государя в Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу".
Даже у Пушкина в его подготовительных текстах к работе "История Петра" мы находим следующее - "Народ почитал Петра антихристом".
Уж не знаю почему, но именно в тот период казней Пётр особенно часто начал устраивать балы и пиры..., днём казнили, а вечером пили. Это мне напомнило фразу одного сталинского палача из НКВД Емельянова: "Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из лёгких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись до пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека".
Тут я хочу вернуться к термину "печалование", о котором говорил ранее. Напомню, что это ПРАВО высшего духовного лица просить государя о помиловании кого-либо. Так вот, в народе разнёсся слух о страшных пытках, которые устраиваются на допросах стрельцов в Преображенском. Эта пытка, так называемая "московская кобылка" - когда допрашиваемого бьют кнутом, а потом поджаривают на костре ( но не до смерти )..., и потом всё повторяется снова и снова. По словам очевидцев, там каждый день одномоментно горело до 30 костров. И на волне этих слухов об ужасных пытках патриарх Адриан, уже будучи не совсем здоровым, приехал в Преображенское со своим печалованием о заключённых.
Вот как это описывает современник, секретарь посольства Священной Римской империи в России - Иоганн Георг Корб в своей работе, больше известной как "Дневники Корба", которая была им издана по "горячим следам" уже на рубеже 1700-1701 годов ( обработка текста современная ):
"Весть о жестокости ежедневно производимых пыток дошла до патриарха. Он нашел, что обязанность его требует убедить разгневанного монарха смягчиться. Лучшим для сего средством считал он явиться к царю с образом Пресвятой Богородицы; лик Ее, думал он, пробудит в почти ожесточившемся сердце человечность и чувство естественного сострадания. Но притворная обрядная набожность не могла иметь влияния на точные взгляды правосудия, коими царь измерял великость такого преступления; ибо теперь было такое время, что для блага всей Московии не набожность, но жестокость нужна была, и тот бы весьма погрешил, кто бы такой способ принуждения считал тиранством, ежели с ним сопряжена справедливость, в особенности когда члены государственного тела до того поражены болезнью и подвержены неизлечимому гниению, что для сохранения организма ничего не остается, как железом и огнем уничтожить эти члены. Поэтому слова, коими поразил царь патриарха в ответ на его убеждения, не были недостойны его величия: "Зачем пришел ты сюда с иконой? И по какому долгу твоего звания ты сюда явился? Убирайся отсюда живее и отнеси икону туда, где Должно ее хранить с подобающей ей честью! Знай, что я чту Бога и почитаю Пресвятую Богородицу, быть может, более, чем ты. Но мой верховный сан и долг перед Богом повелевают мне охранять народ и карать в глазах всех злодеяния, клонящиеся к его погибели". ( запись от 6 и 7 октября, "Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоанном Георгом Корбом". Перевод с латинского Б.Женева и М.И.Семевского, Москва, издание ОИДР, 1867 г. ) По этой ссылке на источник хочу пояснить, что здесь числа 6 и 7 октября приведены по Григорианскому календарю, который уже тогда использовался в Европе. Это соответствует 26 и 27 сентября 1698 года по Юлианскому календарю, который я применяю в этой статье.
Как мы видим, Пётр I послал патриарха Адриана с его печалованием "куда подальше"..., и с той поры церковнослужители перестали использовать эту возможность для прошений о помилованиях и снисходениях. Неплохо было бы в наше время возродить эту давно утраченную традицию..., а то наш патриарх уж больно "слился" с властью и совсем забыл о роли церкви в становлении милосердия в обществе.
Свою мысль продолжу словами одного из разработчиков знаменитой судебной реформы 1860-х годов юриста Ровинского ( Дмитрий Александрович, 1824 - 1895 гг, тайный советник, историк искусства ), который в своей книге "Русские народные картинки" написал:
"Да не подумаютъ, что этими словами мы хотимъ набросить тень на великаго преобразователя, - имя его стоитъ слишкомъ высоко для этого; онъ такъ много сделалъ для славы и могущества своего государства, что никакiе пятна не могутъ помрачить его солнца; мы взглянули на него только со стороны народной картинки, а съ этой стороны, надо говорить правду, - заслоняетъ его отталкивающая жестокость и неразборчивое расходованiе на жизнь и мясо своихъ подданныхъ, неоправдываемыя даже ни тогдашнимъ временемъ, ни теми обстоятельствами, при которыхъ онъ, по словамъ Фридриха Великаго ( король Пруссии в 1740-86 годах. - И.Ш. ), также действовалъ на Россiю, какъ крепкая водка на железо".
Я считаю, что Пётр I поставил свою жену перед выбором - или она по-хорошему уезжает с глаз долой в монастырь, или ей будет инкриминировано участие в заговоре стрельцов..., со всеми вытекающими отсюда тяжкими последствиями. И Евдокия была вынуждена согласиться на более "мягкий вариант", хотя всё её нутро протестовало против подобного насилия - она абсолютно не понимала за что, за какую провинность ей была уготована эта участь.
Царевича Алексея отдали на попечение родной сестре царя - Наталье Алексеевне ( 1673 - 1716 гг. ), она вместе с ним приезжала 20 сентября в Преображенское к брату для получения от того "инструкций по воспитанию" наследника.
После прощания с сыном Евдокию Фёдоровну 23 сентября 1698 года под конвоем отправили в женский Суздальско-Покровский монастырь - туда ещё при Рюриковичах ссылали всех бесплодных и опальных жён русских царей..., и первой из таких "постоялиц" была Соломония Юрьевна Сабурова ( в иночестве София ) - бесплодная жена Ивана III ( отец Ивана Грозного ). Вот вид этого монастыря на акварели художника Евгения Дубицкого:
http://cloud.mail.ru/public/DvyM/5VEztJPQC
Архимандрит монастыря по желанию Евдокии Фёдоровны не стал её постригать..., шло время, но опальная царица оставалась мирянкой. В конце июня 1699 года в Суздальско-Покровский монастырь приехал окольничий Семён Иванович Языков ( член следственной комиссии по делу о стрелецком бунте ) с целью проверки "жития-бытия" Евдокии..., и поняв, что та ещё не пострижена, стал настаивать на совершении обряда..., ибо ему возвращаться в Москву с таким итогом - это голова с плеч. Уговаривать Евдокию Фёдоровну пришлось долго - около десяти недель. Тут надо пояснить, что без церковного суда или приговора насильственное пострижение не допускалось.
Переписка Языкова с Петром I не сохранилась и нам не понятно как увещевали Евдокию - угрозами или посулами. На чём обе стороны сговорились не ясно, но в конце концов "постылую" жену царя постригли под именем Елена.
Ещё стоит упомянуть, что под горячую руку Петра попала не только его жена, но и сестра по отцу - Марфа. Её из-за сочувствия бывшей царице Софье Алексеевне 28 ноября отправили в Александровскую слободу ( ныне г. Александров Московской обл. ) в Успенский девичий монастырь, где поместили под строгий надзор игуменьи Макрины без права куда-либо выходить или выезжать за монастырские стены..., и там же 29 мая 1699 года 46-летнюю царевну постригли в монахини под именем Маргарита. Деньги на её содержание были выделены из казны очень хорошие - 2600 рублей на год.
Сама же Софья ( чтобы больше "не мутила воду" ) была пострижена ранее - 21 октября и стала величаться "Великою государынею инокую Сусанною Алексiевною". Отныне её статус полностью соответствовал месту проживания. Кстати, за месяц до её пострига царь приезжал в Новодевичий монастырь навестить Софью с целью лично допросить сестрицу о степени её участия в бунте стрельцов. Софья Алексеевна сказала, что была "не при делах" и совсем не виновата в том, что стрельцы захотели вернуть её на царство. Говорят, что на свидании брата и сестры с обеих сторон было пролито немало слёз..., жестокие люди очень часто бывают сентиментальны. Я предполагаю, что Софья пообещала брату постричься в монахини в обмен на снисхождение.
А опальной жене царя Евдокии Фёдоровне в Покровском монастыре были запрещены любые свидания со своими родственниками. Вот что она собственноручно пишет Стрешневу Тихону Никитичу ( 1644 - 1719 гг, глава Разрядного приказа ) в своём письме. Судя по содержанию, это письмо написано в 1703 году:
"Тиханъ Микитичь, здравствуй на множество летъ. Пожалуй, умилосердися надо мною бетною, попроси у Государя милости: долго ли мне такъ жить, что ево Государя ни слышу, ни вижу, ни сына своего. Ужъ моему бетству пятый котъ, а отъ него Государя милости нетъ. Пожалуй, Тиханъ Микитичь, побей челомъ, чтобы мне про ево Государево здоровье слышать и сына нашего такоже слышать. Пожалуй и о сротникахъ моихъ попроси, чтобы мне съ ними видеться. Яви ко мне бетной милость свою, побей челомъ ему, Государю, чемъ бы мне пожаловалъ жить, а я на милость твою надеюся, учини милостиво; а мне нечемъ тебе воздать, такъ тебе Богъ заплатитъ за твою милость; а опришень милости твоея некому толкать. Пожалуй милостiю заступи !" ( стр. 296, том 4, часть. 2, Приложения II, ? 227 , Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт-Петербург, 1863 г. )
Евдокия написала это письмо именно Тихону Никитичу неспроста - он был дальним родственником-потомком Евдокии Лукьяновны Стрешневой ( 1608 - 1645 гг. ), второй жены первого царя династии Романовых - Михаила Фёдоровича. Род Стрешневых всегда поддерживал добрые "земляческие" отношения с Лопухиными, что возможно и повлияло на выбор матери Петра I при поиске невесты для сына. Отец царицы Евдокии Фёдоровны - Илларион Лопухин ( 1638 - 1713 гг., имя Фёдор ему было дано в 1689 г. во время венчания дочери, ранее он был стряпчим при дворе царя Алексея Михайловича ) жил в селе Серебрено Мещовского уезда ( там же и родилась его дочь ), что близ Георгиевского монастыря. Эта обитель была фамильной усыпальницей Стрешневых..., и став царицей, Евдокия Лукьяновна ( бабка Петра I ) "спонсировала" монастырь. "Ктиторское дело" ( благотворительность ) в дальнейшем продолжили и другие высокопоставленные Стрешневы, включая Тихона Никитича. И вот когда "выпала честь быть царицей" Евдокии Лопухиной, её отец тоже стал ктитором этой обители. Вот так и жили в дружбе и согласии оба этих рода.
Хочу добавить интересный факт: только троим - Тихону Стрешневу, патриарху Адриану и князю Черкасскому ( Михаил Алегукович, 1641 - 1712 гг., он считается первым генералиссимусом России ) не осмелился остричь бороды Пётр I после своего возвращения из заграницы..., его рука с ножницами не поднялась на этих самых уважаемых людей.
Я не думаю, что Тихон Стрешнев не осмелился ходатайствовать перед Петром I за опальную царицу..., и скорее всего, государь просто проигнорировал просьбы бывшей супруги ( если это письмо попало в госархивы, то большая вероятность того, что Пётр I его читал ).
Тем не менее, наладить кое-какие контакты со своими родственниками Евдокии после этого удалось. Об этом свидетельствует её обращение ( приписка к письму игуменьи монастыря ) к своему родному брату Аврааму Лопухину, где она просит его прислать в Покровский монастырь стряпчим Михаила Стахеева на место Ивана Болкунова ( примерно, конец 1703 г. - начало января 1704 г. ):
"Братецъ Аврамъ Феодоровичь ! Здравствуй со всеми своими. Братецъ, пожалуй Михайла-та сюды отпусти на Болкуново место. Зачемъ ты его посяместъ сюды не отпустишь ? Или тебе чемъ его обнесли не деломъ ? Отпусти его сюды. Что ты меня не слушаешь ? Коли ты таковъ былъ, что ты меня не слушаешь ? А мне игуменья соборомъ бьетъ челомъ и хресiяне всей вотчины вопять голосами, чтобы ты его отпустил на Иваново место Болкуново. Можно тебе это сделать. Много я къ тебе писала о немъ, а впредь и не буду о немъ писать. Братец ! ведъ мне Михайло не нуженъ; кто нибудь да будетъ; и хуже его отпускаютъ, а на его место есть кого отпустить. Братецъ ! не ради я Михайла пишу къ тебе, ради тово, что монастырь въ конецъ разорился. Ты помилуй и святую обитель. А ведь мне братецъ съ творянеми-та не Богъ весть какая мне кормка-та. Горькое, горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что мучуся. Отпусти петь ево сюды, отпусти поскоря. Много добиваются. Если ты его сюды не отпустишь, такъ мне будетъ стыдно игуменьи. Она била челомъ. Я слово дала. Пожалуй, братецъ !" ( там же, стр. 296, том 4, часть 2, Приложения II, ? 228 )
Из этого письма явствует, что Михаил Стахеев был ранее знаком Евдокии..., и она очень хотела заполучить его в качестве управляющего хозяйством монастыря. В этом письме особенно впечатляет крик души Евдокии - "Горькое, горькое, житiе мое ! Лучша бы я на свете не родилася ! Не ведаю, за что мучуся".
Судя по дальнейшему развитию событий, Михаил Стахеев всё-таки был прислан в монастырь. Но для этого Евдокии пришлось писать ещё не раз..., и даже жене брата - Федосье Фёдоровне ( в девичестве Ромодановская, дочь князя-кесаря Фёдора Юрьевича Ромодановского - по сути, правителя России во время поездок Петра I за границу ). Интересна концовка одного из писем Евдокии своей невестке, где она просит прислать ей разной "всячины" для отблагодарения людей:
"Да пришли ко мне всякихъ водокъ; хоть сама не пью, такъ было бъ чемъ людей жаловать: ведь мне не чемъ больше, и духовникъ и крылошанки ( уст., послушницы, синоним: "клирошанки" - певчие на клиросе. - И. Ш. ) всехъ кто ни придетъ. Рыбы съ духами пришли и всячины присылай. Здесь ведь ничего нетъ: все гнилое. Хоть я вамъ и прискушна, да что же делать ? Покаместъ жива, пожалуйте пойти, да кормите, да одевайте нищую". ( там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, ? 228 )
Тут надо напомнить, что уже шла Северная война со Швецией и военные расходы сильно опустошали государственную казну. Петру I нужно было искать дополнительные источники дохода..., вот он и обратил внимание на церковное и монастырское имущество - всё было взято под строгий контроль и обложено удушающими налогами. Постепенно монастырские хозяйства пришли к полному упадку и стали влачить жалкое существование. Этот упадок касался не только "церковников", но и обычного народа. Налогами было обложено абсолютно всё, на что мог "упасть взор Петра"..., даже умирать было "невыгодно" из-за налога на гробы. Это была великолепная статья дохода - люди мёрли как мухи..., одна только будущая красота Петербурга будет оплачена тремястами тысячами жизней.
В отличие от своих сестёр, Пётр I не соизволил назначить государственного содержания опальной супруге ( ни прислуги, ни одежды, ни еды ) и ей пришлось существовать за счёт своих родственников.
Самая первая келья ( она сгорела в 1710 году ) для Евдокии была построена на монастырские деньги около тёплой церкви и трапезы.
Из следующего письма, датированного 26 января 1704 года, мы видим, что Евдокию Фёдоровну сразил какой-то ужасный недуг..., и её жизнь висит на волоске. Вот что пишет монастырская игуменья Параскева в Москву Тихону Стрешневу:
"Государю боярину Тихону Никитичу богомолицы великаго Государя и ваши, изъ Суздаля Покровскаго девича монастыря, игуменья Параскева, казначея Маремьяна съ сестрами, Бога моля, челомъ бьютъ. Известно тебе государю, предлагаемъ: государыня царица вельми скорбитъ и святымъ покаянiемъ и святаго причащенiя сподобилася и елеемъ святымъ освятилася; изволила насъ призывать и говорить, чтобъ намъ отписать, и просила, чтобъ ей видеть брата своего при самой кончине. И мы, богомолицы, просимъ, противъ приказу ея, милости твоей. Она едва говоритъ, и если Богъ сошлетъ по душу ея, какъ ее управить и где положить и кому управить тело ея ? Послано нарочно 26 числа генваря". ( там же, стр. 297, том 4, часть 2, Приложения II, ? 229 )
На этом письме стоит надпись: "Поднести боярину Тихону Никитичу" и есть пометка, сделанная рукой Стрешнева: "704 генваря въ 29 д. принесъ Покровскаго монастыря стряпчiй Мих. Стахеевъ". Отсюда мы видим, что хлопоты Евдокии по привлечению Михаила Стахеева в монастырь увенчались успехом.
И ещё обратите внимание - в этом письме Евдокия называется "государыней царицей", а не инокой Еленой. Письмо явно было написано в стрессовой ситуации, а значит в нём было сказано всё, как на духу - это очень важный факт !
В 1705 году для неё были выстроены новые, более просторные кельи, примыкавшие к церкви Благовещения. В них уже могли поселиться приближённые Евдокии монахини. Из сеней кельи бывшей царицы можно было пройти прямо в эту церковь ( не выходя на улицу ), где для неё было устроено специальное место со слюдяными окошками. От монастыря для неё назначались дневальные, готовилась поварами пища.
Евдокия Фёдоровна вся внутренне противилась своему положению..., не говоря уже о церкви, которая всегда была против насильственного монашества. Надо сказать, что уже через полгода после пострига она сбросила с себя иноческое платье и стала жить в монастыре как мирянка. Вот как позднее ( в 1718 году ) об этом напишет сама Евдокия, обращаясь к Петру I ( полностью это письмо я приведу чуть ниже ):
"Всемилостивейшiй Государь !
... И по постриженiи, въ иноческомъ платье ходила съ полгода; и не восхотя быти инокою, оставя монашество и скинувъ платье, жила въ томъ монастыре скрытно, подъ видомъ иночества, мiрянкою. ...".
Уж не знаю по какой причине, но в 1706 году Евдокия отважилась написать письмо Петру I. У меня есть одна версия по поводу написания этого письма, правда, она бездоказательная - по всей видимости, до Лопухиной дошли слухи, что царь стал "на постоянной основе" сожительствовать с одной девицей ( Марта Скавронская, 1684 - 1727 гг., будущая императрица Екатерина I ), и Евдокия решилась "прозондировать" бывшего мужа на предмет МИЛОСЕРДИЯ в изменившихся обстоятельствах его личной жизни. Но это только моё предположение.
И опять заметьте - себя в письме она не называет Еленой. Правописание ею уже почти забыто и пишет она как разговаривает..., похоже на то, что это письмо ею никому не было показано для проверки грамматики:
"Благочестивый государь царь Петръ Алексеевичь, здравствуй !
По воли и по повелению твоему уже я въ манастыре бетствую семь летъ, а про твое государево здоровье не слышу и про сына нашего. Которы и сротники мои есть, а они отъ меня отступилиса. О, какое мое горкое и нужное житие здесь въ манастыре, отъ убогих едина никово перетъ собою не вижю. Прошу у тебя государя своего милости, пожалуй, батюшко мой, сотвори милость свою надо мною убогою нишщею, не имею истиньно у себя деньги единой не талкождо лохонишо ( ветхая одежда. - И.Ш. ) на себя положить, инъ и свечи не но што выменить.
Пожалуй, сотвори милостиво натъ кою убогою нишщею, яви милость свою надо мною, а я горкая челомъ бью, прикажи меня чемъ нибуть пожаловать денехъ, истинно хуже нишщее. Сыну нашему мое грешное благословение". ( стр. 81, том 9, Пекарский П.Н.: "Исторические бумаги, собранные Константином Ивановичем Арсеньевым", Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Санкт-Петербург, 1872 г. ) По какой-то причине это письмо не попало в поле зрения Николая Устрялова и было обнаружено историком-статистиком К.И.Арсеньевым. Можно только предположить, что оно было запланировано к публикации в так и не изданном Устряловым 5-ом томе.
Вероятнее всего, царь проигнорировал это письмо.
Немного коснусь упомянутой выше новой сожительницы царя. Вот как авторитетный советский историк, проживший 100 лет, Николай Иванович Павленко ( 1916 - 2016 гг. ) объясняет появление этой женщины около Петра I:
"В августе 1702 года Шереметев ( Борис Петрович, 1652 - 1719 гг., генерал-фельдмаршал. - И.Ш. ) овладел Мариенбургом ( совр. латвийский Алуксне. - И.Ш. ). Среди взятых в плен оказалась семья пастора Глюка, державшая в услужении сироту Марту. Сначала Марта попала в руки какого-то сержанта, затем оказалась у Шереметева, а в конце 1703 года ее отнял у фельдмаршала Меншиков. У Меншикова Марту, которую к тому времени стали называть Катериной Трубачевой, заметил Петр. Быть может, знакомство Петра с Екатериной было случайным. Но не исключено, что Меншиков это знакомство подстроил. С Анной Монс, фавориткой царя, у него сложились неприязненные отношения, и он был заинтересован в разрыве Петра с дочерью виноторговца из Немецкой слободы. Со временем Катерина Трубачева прочно овладела сердцем царя. Своим возвышением она была обязана Меншикову и чувство признательности ему сохранила на всю жизнь" ( Н.Павленко "Меншиков: полудержавный властелин" )
Но вернёмся к Евдокии. Есть один источник, утверждающий, что во время пребывания в монастыре она однажды виделась с сыном - у историка Сергея Соловьёва в 17-м томе "История России с древнейших времён" в первой главе находим следующее:
"Въ 1708 году царевна Наталья Алексеевна дала знать брату, что царевичъ тайно виделся съ матерью"
Никаких санкций для участников этой встречи не последовало.
В начале 1709 года на суздальской земле Евдокия встретила и полюбила майора Глебова ( Степан Богданович, род. ок. 1672 г., ум. в 1718 г. ), который приехал в Суздаль для рекрутского набора на рубеже 1708-09 годов. Его московская супруга Татьяна Васильевна долгое время болела ( "болитъ у нея пупъ и весь прогнилъ и все изъ него течетъ: жить-де нельзя" ), и нерастраченные силы любви майора и бывшей царицы сделали своё дело.
Возможно, они как-то были знакомы между собой и пересекались ранее ( дом Глебова был у Пречистинских Ворот ), но это документально не доказано, хотя, если учитывать, что Москва в те времена была "одноэтажная" и умещалась в пределах современного Садового кольца, то всё может быть. Но скорее всего, они встретились где-то в "высшем свете", так как известно, что Степан Глебов служил стольником царицы Прасковьи Салтыковой ( жена царя Иоанна V ) в 1686 -1692 годах, а Евдокия вышла замуж за Петра как раз в этот период - в 1689 году. Да и род Глебовых был с Лопухиными в родстве.
Подобная встреча на суздальской земле могла произойти только после ослабления местного монастырского режима - когда вместо заболевшего и ослепшего митрополита Иллариона ( Иван Ананьевич, 1631 г. - 14 дек.1708 г., его посредничество во время стрелецкого бунта 1682 года предотвратило ещё большее кровопролитие ) суздальскую кафедру в сентябре 1708 года возглавил митрополит Ефрем ( Янкович, 1658 г. - 18 марта 1712 г., серб по происхождению ). Как говорится, новая метла по-новому метёт. И так совпало, что с 1709 года главную обитель Суздальской епархии - Спасо-Евфимиев монастырь возглавил архимандрит Досифей, который происходил из дворовых людей бояр Лопухиных. ( Православная энциклопедия, том 16, статья "Досифей ( Глебов Диомид, ум. 17.03.1718, Москва )" Досифей был хорошо знаком Евдокии, между ними наладился контакт..., и это означало значительное послабление режима содержания бывшей царицы.
После первого свидания майор Глебов подарил своей возлюбленной шкурки соболей, песцов и плотной парчи..., затем он стал присылать ей пищу. Они мечтали, что после освобождения заживут счастливой жизнью...
Они жили "как супруги" в течение всей "командировки" Глебова по рекрутскому набору - около двух лет. Время течёт неумолимо и всё хорошее когда-то заканчивается - после выполнения своих служебных обязанностей майору надо было возвращаться в Москву.
Вот отрывки одного из писем Евдокии к Степану, когда тот по службе разъезжал по Владимирской округе. Мы видим, что у майора не всегда получалось приезжать в монастырь и Евдокия уже начинала его ревновать ( все письма Глебову написаны рукой старицы Каптелины ):
"Светъ мой, батюшка мой, душа моя, радость моя ! Знать уже зло проклятый часъ приходитъ, что мне съ тобою роставаться ! Лучше бы мне душа моя съ теломъ разсталась ! Охъ, светъ мой ! Какъ мне на свете быть безъ тебя, какъ живой быть ? Уже мое проклятое сердце да много послышало нечто тошно, давно мне все плакало. Ажъ мне съ тобою знать будетъ роставаться. Ей, ей, сокрушаюся ! И так Богъ весть,каковъ ты мне милъ. Ужъ мне нетъ тебя миляе, ей Богу ! Охъ ! любезный другъ мой ! За что ты мне таковъ милъ ? Уже мне ни жизнь моя на свете ! За что ты на меня, душа моя, былъ гневенъ ? Что ты ко мне не писалъ ? Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя; а я такой же себе сделала; то-то у тебя я его брала ...
И давно уже мне твоя любовь знать изменилася .... Для чего, батько мой, не ходишь ко мне ? Что тебе сделалось ? Кто тебе на меня что намутилъ ? Что ты не ходишь ? Не далъ мне на свою персону насмотриться ! То ли твоя любовь ко мне ?.... Отпиши мне, ... где тебе жить въ Володимере ли, или въ Юрьеве, али къ Москве ехать ? .... Поедъ лучше ты къ Москве, нежели тебе таскаться по городамъ. Приедь ко мне: я тебе нечто скажу. Послала къ тебе галздукъ я ( повязка из широкой ленты, завязываемая узлом или бантом вокруг шеи. - И.Ш. ), носи, душа моя ! Ничего ты моего не носишь, что тебе ни дамъ я. Знать я тебе не мила ! .... Ей тошно, светъ мой.... что ты не прикажешь ни про что, что тебе годно покушать ? Братецъ, а съ чемъ у тебя мешки-та пропали, съ уздами, или съ иным съ чемъ ? Скажи, сердце, будетъ досугъ, прiедь хоть къ вечерне". ( стр. 331, том 6, Приложения, ? 40, письмо 3, Николай Устрялов: "История царствования Петра Великого", Санкт-Петербург, 1859 г. )
В дальнейшем между собой они общались только путём переписки ( лишь несколько раз майор сумел навестить её ), всё-таки у Глебова в Москве была семья ( жена, сын, дочь ), ну и служба есть служба. Кстати, Евдокия в своих письмах настойчиво просила Степана добиваться перевода служить поближе к Суздалю и вообще получить "дембель" или добиться воеводства поближе к ней. И даже не единожды она предлагала майору помощь деньгами ( фигурируют суммы от трёхсот до семисот рублей ) для подкупа чиновников, от которых зависела карьера Глебова. Из переписки видно, что и сам майор присылал ей деньги. Письма переправлялись в столицу и обратно через монастырских слуг - Якова и Григория Стахеевых.
Нередко в письмах Евдокии к Степану делала свои приписки от себя и старица Каптелина. Вот одна из таких приписок:
"Братецъ мой ! Матушка твоя по тебе неутешно плачетъ, въ голосъ вопитъ по тебе. Уже такъ вопитъ, такъ вопитъ по тебе, что ты ее покинулъ. Уже братецъ безъ меры, молъ, добивайся ты сюды, другъ мой !"
Я почти уверен в том, что Евдокия и Степан были хорошо знакомы между собой и ранее, так как в одном из писем Евдокии к брату Аврааму в неожиданном контексте упоминается жена Глебова - Татьяна Васильевна. Вот это письмо 1715 года, написанное её рукой:
"Братецъ Авраамъ Федорович !
Здравствуй на многiя лета со всеми своими; а я ж(ива). Пиши ко мне про мужа моего и про сына моего и про всехъ. А я, светъ мой, нешто больно не могу; боюся, чтобъ мне не умереть. Поехала къ Москве Татьяна Васильевна: будете вы до нея добры, явите ей милость свою въ нуждахъ ихъ; не оставьте, пожалуйте, за него порадей, что бы ему быть одному у набору, чтобъ на смотре ему не быть. А ты, радость моя, прежнему не верь: ты мне поверь. Знаешь ты меня, какова я и моложе была."
По этому письму получается, что жена Глебова приезжала к бывшей царице хлопотать, чтобы её муж не был переведён в действующую армию.
А что касается непосредственно личной переписки Евдокии и Степана, то до нас дошли только 9 писем ( от длинных до совсем коротких ), которые были найдены и изъяты в 1718 году дома у Глебова. Как я уже сказал, все они написаны рукой старицы Каптелины.
Петру I об этой любовной связи стало известно совершенно случайно ( спустя девять лет ) - лишь только после того, как в феврале 1718 года было возбуждено следственное дело против его сына - царевича Алексея Петровича, обвинённого в "измене царю и отечеству" и в бегстве за границу.
.......................
4 февраля 1718 года Пётр I в письменном виде задаёт своему сыну вопросы в семи пунктах..., и через четыре дня - 8 февраля получает на них развёрнутые ответы, где упоминается уже множество имён людей, якобы причастных к его бегству за границу.
В тот же день 8 февраля царь отсылает в несколько мест своих людей для ареста подозреваемых. Так в Петербурге уже 11 февраля ( курьер опять мчал без передышки ) были арестованы брат Александра Кикина - Иван, царевич Сибирский, Михаил Самарин, Авраам Лопухин.
Как я уже сказал, в день своего отречения ( 3 февраля ) царевич устно упомянул свою мать..., и тут же государь предписывает следователю капитан-поручику Скорняков-Писареву ( Григорий Григорьевич, ум. после 1745 г., автор первого русского сочинения по механике ) отправляться в Суздаль:
"Указ бомбардирской роты капитан-поручику Писареву. Ехать тебе в Суздаль и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительныя, по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привести с собою купно с письмами, оставя караул у ворот".
.......................
Григорий Скорняков-Писарев, приехав в Суздаль, застал бывшую царицу в мирском платье, а в церкви монастыря обнаружил записку, где её упоминали совсем не инокиней..., и не обделяли вниманием её сына:
"... благочестивейшей великой государыне нашей царице и великой княгине Евдокiи Феодоровне, и сыну вашему благороднейшему великому государю нашему царевичу и великому князю Алексею Петровичу, благоденственное пребыванiе и мирное житiе, здравiе же и спасенiе и во все благое поспешенiе ныне и впредь будущiя многая и неисчетныя лета, во благополучномъ пребыванiи многа лета здравствовать".
Тут надо сказать, что Евдокия, благодаря своим личным качествам, а также авторитету, со временем смогла обустроить свой монастырский быт и жить более-менее сносно. Нужно учитывать, что народ на Руси абсолютно не был готов к петровским переменам ( их цена была просто ужасающей ) и у царицы оставалось очень много "почитателей" и реальных помощников. Народ ненавидел Петра..., а за что можно было любить царя, если его правление приносило простым людям ( да не только крепостным, а и знати ) сплошное горе и страдания.
Для Евдокии пребывание в монастыре стало особенно приемлемым после женитьбы ( 14 октября 1711 года ) сына Алексея на принцессе Шарлотте-Кристине-Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской ( 1694 - 1715 гг. ). Люди не дураки..., и прекрасно понимали, что Пётр I не вечен и что будущее за сыном Евдокии и его потомством. Евдокию Фёдоровну стали посещать местные высокопоставленные иерархи..., и даже она сама стала иногда отправляться в поездки по близлежащим монастырям Владимирской округи, где её принимали с почестями, как царицу.
Даже сам патриарший местоблюститель ( Пётр I после смерти в 1700 году Адриана ликвидировал патриаршество ) митрополит Стефан в 1712 году в своих проповедях стал с почтением упоминать её сына, называя его "единою надеждою России"..., что совсем не радовало Петра I. А уж когда Стефан "пустился в обличения против оставляющих своих жен, не хранящих постов и обидящих церковь Божию", то царь не выдержал подобных намёков на свою персону и на время вообще запретил тому говорить проповеди.
Примечательно, что в ту "эпоху доносов" такое вольное поведение опальной царицы осталось совсем незамеченным для царя..., и все её поездки по монастырям и ответные визиты высоких священнослужителей вскрылись даже не во время расследования "кикинского и суздальского дела", а только два года спустя.
А уж когда у царевича Алексея вслед за дочкой Натальей 12 октября 1715 года родился сын Пётр, моральный авторитет Евдокии вырос многократно. Даже если учитывать, что буквально через две с половиной недели ( 29 октября ) у самого Петра I тоже родился сын ( Пётр Петрович, "Шишечка" ), всё равно по закону наследником престола считался царевич Алексей и его потомство.
Что же касается супруги царевича Алексея Петровича, то она умерла через 10 дней после родов - в ночь на 22 октября. Я специально отыскал немногочисленные материалы об этой молодой женщине и сделал вывод, что она была очень хорошим и добропорядочным человеком. Надо упомянуть, что она была родной сестрой жены Карла VI ( император Священной Римской империи в 1711-40 годах ). К нему-то и "рванул" и там отсиживался царевич Алексей во время своего побега.
Интересный факт - именно в день похорон Шарлотты-Софии ( 27 октября ) царь улучил момент и вручил Алексею очень пространное письмо "Объявление сыну моему", датированное ещё 11-м октября ( за сутки до рождения внука ), в котором откровенно принуждал царевича отречься от престола. Форма этого письма довольно-таки жёсткая..., вот одна из фраз оттуда:
"Ежели ни, то известенъ будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко удъ гангренный, и не мни себе, что одинъ ты у меня сынъ, и что я сiе только въ устрастку пишу...".
Полностью это письмо можно прочитать здесь: ( там же, стр. 346, том 6, Приложения, ? 46 ).
И хотя после этого сын ответил отцу, что он вовсе не претендует на трон, Пётр I вскоре стал принуждать Алексея к монашеству ( в письме от 19 января 1716 года ). Всё это в конечном итоге и послужило причиной бегства царевича за границу.
Но вернёмся к февральским событиям в суздальском монастыре.
Кроме прочих признаков "богатой мирской жизни" в келье инокини Елены было найдено и несколько "подозрительных" писем. Вот как об этом докладывал царю Скорняков-Писарев 10 февраля 1718 года:
"По указу вашего величества, въ Покровскiй Суздальскiй монастырь я прiехалъ сего февраля 10 въ полдни и бывшую царицу вашего величества виделъ такимъ образомъ, что пришелъ къ ней въ келью, никто меня не виделъ, и ее засталъ въ мiрскомъ платье, въ телогрее и въ повойнике ( платок, обвитый вокруг головы. - И.Ш. ), и какъ я осматривалъ писемъ въ сундукахъ, и нигде чернеческаго платья ничего не нашелъ, токмо много телогрей и кунтушей ( верхняя одежда "польского" стиля, часто с прорезными рукавами. - И.Ш. ) разныхъ цветовъ. И спрашивалъ я того монастыря казначею, къ которой она сперва привезена была въ келью, которая сказала, что она вздевала на себя чернеческое платье на малое время и потомъ скинула, а пострижена и не была; и тое казначею взялъ я за караулъ. Писемъ нашелъ только два, касающихся къ подозрению: съ нихъ посылаю копiи до вашего величества...". ( там же, стр. 458-459, том 6, Приложения, ?149 )
Можно себе представить лицо Петра I, когда он прочитал эту фразу из письма - "А ПОСТРИЖЕНА И НЕ БЫЛА". Наверняка, конвульсии долго обезображивали его. Это был как гром среди ясного неба..., подобного кошмара Пётр представить себе не мог ( о причинах поясню чуть ниже ). Царь тут же отправляет курьера в Суздаль с распоряжением всех арестовать и привезти.
И 14 февраля 1718 года Скорняков-Писарев арестовывает Лопухину ( вместе с ней ещё с добрый десяток человек, в основном монастырских ) и отправляется к Москве.
В пути 15 февраля Евдокия пишет письмо царю, которое потом будет внесено в "Манифестъ 5 марта 1718 года о бывшей царице Евдокiи", где говорится о всех "порочных делах" Евдокии Фёдоровны и других её "подельниках". Мне интересна причина - почему это покаянное письмо написано именно в пути ? Кто инициатор этого ? Тут можно только догадываться..., возможно сама Евдокия решила заранее, упреждая неминуемые пытки, покаяться..., а может быть это и Скорняков-Писарев, зная нрав Петра I и его болезненный страх перед вероятным "немонашеством" бывшей жены, надоумил её заранее немного себя подстраховать..., но если учитывать жестокость этого следователя, то маловероятно.
Вот это письмо полностью ( маленький отрывок из него я уже цитировал выше ):
"Всемилостивейшiй Государь !
Въ прошлыхъ годахъ, а въ которомъ не упомню, при бытности Семена Языкова, по обещанiю своему, пострижена я была въ Суздальскомъ Покровскомъ монастыре въ старицы, и наречено мне было имя Елена. И по постриженiи, въ иноческомъ платье ходила съ полгода; и не восхотя быти инокою, оставя монашество и скинувъ платье, жила въ томъ монастыре скрытно, подъ видомъ иночества, мiрянкою. И то мое скрытiе объявилось чрезъ Григорья Писарева. И ныне я надеюся на человеколюбныя вашего величества щедроты. Припадая къ ногамъ вашимъ, прошу милосердiя, того моего преступленiя о прощенiи, чтобъ мне безгодною смертiю не умереть. А я обещаюся по прежнему быти инокою и пребыть во иночестве до смерти своея и буду Бога молить за тебя, Государя.
Вашего величества нижайшая раба бывшая жена ваша Авдотья.
Февраля 15 дня 1715." ( там же, стр. 467, том 6, Приложения, ? 152 )
Вот здесь по ссылке можно посмотреть на концовку этого письма ( факсимиле ). Такое впечатление, что оно писалось замёрзшими руками..., в других ранних письмах Евдокии Фёдоровны почерк более сносный..., хотя и все другие грамотные люди того времени ( даже весьма знатные ) писали "как курица лапой":
http://cloud.mail.ru/public/KPc8/NVnVGcDDE
Все арестованные 16 февраля были доставлены в Москву, в село Преображенское на Генеральный двор - это место на современной карте, примерно, 1-я ул. Бухвостова, дом 1 ( Сергей Леонтьевич Бухвостов был сподвижником Петра I по "потешным играм"..., и государь называл его "первым русским солдатом" ). Все "монастырские" были переданы в руки следователям..., и сразу же начались допросы "с пристрастием", то есть с пытками.
Как я писал чуть ранее, к тому времени в Петербурге уже были произведены ( 11 февраля ) аресты ряда лиц. Это генерал-аудитор Кикин ( Иван Васильвич, 1760 - 1723 гг., брат Александра Кикина, ранее служил стольником матери Петра I, был сослан в Астрахань, где и умер 13 сентября 1723 года ). К слову, я встретил в одном собрании петровских документов письмо от 4 мая 1714 года царевича Алексея некоему Ивану Васильевичу о возврате заёмных денег 3000 рублей. Так вот, можно смело классифицировать этого адресата как Кикина И.В., он был "казначеем" у царевича.
И ещё интересный факт про потомство Ивана Васильевича - его правнук Пётр Андреевич Кикин во время войны 1812 года был дежурным генералом при ставке Михаила Кутузова, был ранен в глаз в Бородинской битве, женился на дочери Екатерины Торсуковой ( ей императрица Екатерина II перед свадьбой внука Александра поручила обучить того искусству плотской любви ), слыл большим славянофилом, в 1821 году стал первым председателем "Общества Поощрения Художеств", и именно Петру Андреевичу первому принадлежит высказывание о необходимости постройки Храма Христа Спасителя в Москве. Да и вообще, родственные связи Кикиных того времени переплелись с предками Л.Н.Толстого и А.С.Пушкина.
Итак, кроме брата Кикина были арестованы сенатор Самарин ( Михаил Михайлович, 1659 - 1730, он в ходе следствия был отпущен и вернулся из Москвы в Петербург уже 16 марта ), царевич Сибирский Василий Алексеевич и родной брат Евдокии Лопухиной - Авраам, причём, первых троих заковали в цепи ( руки и ноги ), а Лопухина нет. Все эти люди были названы 8 февраля царевичем Алексеем в ответах на вопросы отца. А 21 февраля все они и ещё десять человек будут этапированы ( "въ ножныхъ железахъ все" ) к Москве в Преображенский застенок.
Для Петра I стало настоящим шоком известие, что Евдокия жила в монастыре, как мирянка. Ведь, если она по-настоящему не постригалась, а лишь сделала видимость, то второй брак Петра с Екатериной считался бы недействительным, и рождённые в нём дети получили бы статус незаконнорожденных ( тогда ещё был жив провозглашённый наследником малолетний Пётр Петрович, 1715 - 1719 гг. ), и значит они не могли бы претендовать на наследие престола.
"Официального согласия" на развод от Евдокии царь так и не получил, а по церковным канонам можно было жениться во второй раз только в случае смерти жены или после её ДОБРОВОЛЬНОГО пострижения в монахини. И если бы обряд пострига Евдокией в действительности не был совершён, то второй брак царя стал считаться бы просто фикцией.
Пётр I стал придавать большое значение ФОРМАЛЬНОМУ соблюдению законности, к великому сожалению для себя - слишком поздно. Пройдёт ещё немного лет и на пренебрежительном отношении в своей молодости к законам он обожжётся под конец жизни, когда попытается выдать замуж ( он начал зондировать на сей предмет французский двор ) свою дочь Елизавету ( будущую императрицу ), рождённую Екатериной вне брака ( за два года до венчания ), за короля Людовика XV. Дом Бурбонов просто-напросто откажется связываться с девушкой, имеющей "мутную" историю рождения.
И к великой радости Петра, Евдокия лично подтвердила свой постриг..., да и нашлось несколько свидетелей этого таинства..., хотя все они стояли за ширмой и могли лишь слышать, а не видеть происходящее. У меня нет 100% уверенности, что Евдокия не обманула царя и пострижение в монахини было всё-таки ею сымитировано для присланного из Москвы проконтролировать Евдокию окольничего Семёна Языкова. Обращают на себя внимание обстоятельства этого пострига..., они какие-то странные. Во-первых, обряд проводил приглашённый из Суздальского Спасо-Евфимиева мужского монастыря иеромонах Илларион, а во-вторых, всё действо почему-то происходило в келье казначеи Маремьяны:
"У меня въ келье постригали царицу; а подлинно ли постригли, не ведаю, для тото, что ее постригли за завесом; чернеческое платье она носила недель съ десять, или и больше, не помню; а после какой ради причины скинула, не знаю; только сказывала, что не отрекалась; после того все ходила въ мiрскомъ платье".
И вот на допросах этой старицы-казначеи Маремьяны всплыло имя некоего Стефана ( по всей видимости, так сама Евдокия называла Степана при людях ), а монашка-старица Каптелина 19 февраля рассказала, что "...къ ней, царице-старице Елене, езживалъ по вечерамъ Степанъ Глебовъ и съ нею целовалися и обнималися. Я тогда выхаживала вонъ; письма любовные отъ Глебова она принимала и къ нему два или три письма писать мне велела".
Монашка также упомянула, что письма для доставки в Москву передавались монастырским слугам.
Тут же 20 февраля в Москве арестовывают Степана Глебова, и при обыске у него дома находят письма бывшей царицы. Его основательно пытают и добиваются показаний.
Вот полный текст его собственноручного письменного признания от 20 февраля 1718 года:
"Какъ я былъ въ Суздале у набора солдатскаго, тому летъ съ восемь или съ девять, въ то время привелъ меня въ келью къ бывшей царице, старице Елене, духовникъ ея Федоръ Пустынный, и подарковъ къ ней чрезъ онаго духовника прислалъ я два меха песцовыхъ, да пару соболей, косякъ байберака Немецкаго ( байбарак - плотная шёлковая или парчовая ткань, косяк - мера длины ткани, около 60 метров. - И.Ш. ), и отъ пищей посылалъ. И сшелся съ нею въ любовь чрезъ старицу Каптелину и жилъ съ нею блудно. И после того, тому года съ два, прiезжалъ я къ ней и виделъ ее. А она въ техъ временахъ ходила въ мiрскомъ платье. И я къ ней письма посылалъ о здоровье; и она ко мне присылала жъ чрезъ служебниковъ моихъ Василья Широна и чрезъ своихъ людей Василья да Сергея Михеевыхъ. А которыя письма у меня выняты, и те письма отъ нея, Елены, рукою старицы Каптелины, въ томъ числе и отъ нея Каптелины некоторыя. А что въ техъ письмахъ упоминается о перстняхъ, и те перстни одинъ золотой съ печатью, на которомъ вырезанъ цветокъ подъ короною, и другой съ лазоревымъ яхонтомъ; изъ того же числа съ цветкомъ отдала она, бывшая царица, мне, Степану; а другой велела отдать дочери моей; а противъ того взяла она, бывшая царица, перстень же съ лазоревымъ яхонтомъ." ( стр 469, ? 155, том 6, Н.Устрялов "История царствования Петра Великого", Санктпетербург, 1859 г. )
На следующий день на Генеральном дворе состоялась очная ставка Евдокии Лопухиной и Степана Глебова. Вот что после этого написала в своих показаниях Евдокия:
"Февраля въ 21 день, я, бывшая царица, старица Елена привожена на Генеральный дворъ и съ Степаномъ Глебовымъ на очной ставке сказала, что я съ нимъ блудно жила въ то время, какъ онъ былъ у рекрутскаго набору; и въ томъ я виновата. Писала своею рукою я, Елена." ( там же, стр. 470, ? 156 )
Но "следователей" ( читай - Петра I ) мало интересовала их чувственная связь - любовь в обвинениях особо не предъявишь. От них хотели добиться признательных показаний про их контакты с окружением бывшего царевича Алексея Петровича.
Майор Глебов все предъявленные ему обвинения отвергал ( даже под пытками) и не оспаривал лишь сожительство с Евдокией.
На допросы также привозились жена Глебова и сын. Татьяна Васильевна, в частности, сказала, что к бывшей царице она ездила дважды - один раз с мужем, а один раз сама.
В конце концов дело Степану Глебову всё-таки "пришили" ( при помощи его сына Андрея, которого пытали ), "притянули за уши" и состряпали по силе убедительности доказательств - что-то вроде современного процесса по "Кировлесу". Пытали майора Глебова особо изощрённо..., и даже в камере у него отобрали обувь, а на пол постелили доски, набитые гвоздями.
Его обвинили в измене "царю и отечеству", в связях с "оппозиционным" ростовским епископом Досифеем. Первый пункт приговора гласил:
"1. Степану Глебову, за сочиненныя у него письма къ возмущеiю на его царское величество народа, и умыслы на его здравiе, и на поношенiе его царскаго величества имени и ея величества государыни царицы Екатерины Алексеевны, учинить жестокую смертную казнь...".
На самом же деле в своих письмах майор писал о своей жене и других родственниках ( без упоминания имён ), а ему вменили, что это были слова про царскую семью.
Есть предание, что на одном из допросов Глебов плюнул в лицо Петру I и сказал, что не стал бы говорить с ним, если бы не считал своим долгом оправдать свою повелительницу царицу Евдокию.
5 марта 1918 года был издан "Манифест о бывшей царице Евдокии". Его распечатали тиражом в две тысячи экземпляров и продавали за 4 алтына ( даже на этом "бабки" делали ). В довольно-таки длинном тексте манифеста ( который явно правил сам Пётр I ) было рассказано о "неблаговидной жизни" Евдокии в Суздальском монастыре, приведена её переписка с майором Глебовым ( три письма ), плюс там было рассказано о других лицах, "притянутых за уши" по этому делу.
Полностью текст манифеста можно прочитать на 10-ти страницах у Николая Устрялова в 6-м томе, начиная со стр. 447. От этого документа так и веет "липой" ( вытянутой пытками над арестованными ), состряпанной ради одного - оправдать все предыдущие и последующие действия Петра I, направленные на решение своих династических проблем ( это первое ) и на запугивание всех недовольных его властью ( это второе ).
И уже 14 марта министрами царя были вынесены всем лицам различные приговоры ( фрагмент приговора Глебову я привёл выше ).
По этому делу к смертной казни приговорили четверых, а 28 человек к телесным наказаниям разной степени тяжести ( урезание языков, вырывание ноздрей ), к ссылке и каторге.
Вполне естественно, что подписи Петра I под этим приговором не было - для этого есть нужные "шестерёнки"..., но мы понимаем, что все решения принимались на высшем уровне - формалист Пётр Алексеевич был ещё тот и делал всё, чтобы в будущем возможная "Гаага" ему не светила.
15 марта 1718 года в двадцатиградусный мороз измученного пытками Степана Глебова привезли на Красную площадь. По словам очевидцев - народу нагнали невидимо, пару сотен тысяч..., но вероятно, это преувеличение.
Рядом с местом казни стояла телега, на которой сидела опальная Евдокия. Охраняли её два солдата, в обязанности которых входило ещё и следующее: они должны были держать бывшую государыню за голову и не давать ей закрывать глаза. Посреди помоста торчал кол, на который и усадили раздетого донага Глебова.
Вот цитата из немецкой хроники тех дней:
"Привезли Глебова на торговую площадь на санях в шесть лошадей. Его положили на стол и в задний проход воткнули железный кол, и вогнали его до шеи. Когда Глебов таким образом был посажен на кол, восемь человек отнесли его и водрузили на возвышенном месте; кол имел поперечную перекладину, так что несчастный мог сидеть на ней. Возле Глебова всё время был русский священник. Чтобы осуждённый на мучения не замёрз и страдал дольше, на него надели меховое платье и шапку" ( Ausfurliche Beschreibung in der Hauptstadt Moscau, den 28 Mart, dieses 1718 Jahres in Beyseyn einer unzehligen Menge Volks, vollozogenen grossen Execution. [1718]. S.4. )
А вот как описывает происходившие в те дни расправы австрийский дипломат Отто Антон Плейер ( напомню - он резидент императора Священной Римской империи ) в донесении, датированном 18 апреля 1718 года ( фрагмент перевода приведу в современной транскрипции ):
![[]](/img/s/shap_i_e/glebov/kaznx.jpg)