Карабкаться невпрок, привычнее сползать.
Усилия не те, и рвение не то уж.
Когда откроешь рот, попробуешь сказать,
окажется, что рта не раскрывал лет сто уж.

Когда откроешь рот, совсем не для стиха,
а вспрянет требуха и воздуха захочет, - 
немедля изо рта посыпется труха,
и выскочит блоха, и курица заквохчет.

Обида солона. Однако из-за ста
досадных мелочей не ожидаешь слома,
когда одна слюна стреляет изо рта,
выходит рев слона, и не выходит слова.

И этот весь мандраж, натужный весь давеж,
ненужный антураж, зудеж и заиканье,
и только входишь в раж, как петуха даешь,
садишься в восемь луж, и тонешь в океане.

Вот, захлебнувшись, рот остался одинок.
Никто уже со ртом не делит кровотока.
Ни головы уже, ни рук уже, ни ног.
Само понятье рта осталось одиноко.

Оно халвы не ест, оно воды не пьет,
в него свистит сквозняк и языка не кажет.
И как возникнет звук, когда один лишь рот
издать способен звук?
Откашляется - скажет.