Аннотация: Написан на вызов "Дом на вершине холма" (или "Обитатели дома на вершине холма"). Фейри-сиды.)
Чья это была идея, не помнил никто. Но потом ребята сошлись на том, что всех подбил Билли Парсонс.
Леди, живущая в доме на холме, у деревенских вызывала уважение с некоторым оттенком суеверного страха. А еще они ею гордились - так же, как церквушкой XII века, омутом "Глаз водяного" и своими тыквенными кексами в форме тыквы. Она была настоящая английская леди, леди до кончиков ногтей. А еще она была очень стара - говорили, ей под сотню, - но все еще красива. И к ней частенько приезжали чудные гости - иностранцы, творческие люди, богема, совершенно сумасшедшие! Они носили невообразимые наряды, с трудом говорили по-английски и терялись, выбирая товар в магазинах самообслуживания. Местные жители нахватались от них всяких странных примет, например, избегали наступать на трещины на асфальте. Многие из визитеров напевали себе под нос и пританцовывали, некоторые беспрестанно нюхали саше (от запаха которого нормальные люди только чихали), а в церковь захаживали единицы. Эти гости придавали скучноватому быту деревни ни с чем не сравнимый шарм. Они были как специи, как соль.
Проще говоря, деревенские их скорее любили и относились к причудам приезжих снисходительно.
- Все-таки будить старую леди среди ночи - плохая идея, - бурчал Сэм Меррингтон, карабкаясь по холму.
- Старики не спят ночами, разве ты не знаешь? - задыхаясь, возразила Элис Тарбс.
- Они смотрят телевизор, - поддакнул Джонни Грин. - Включают его на полную громкость, так что все вокруг сходят с ума!
Дети заспорили, делает ли это старая леди и не потому ли она поселилась на холме, но тут крыльцо дома оказалось прямо перед ними.
Они замолкли, переглянулись - и Билли сделал три шага вверх по ступенькам и постучал в дверь.
Через пару минут та со скрипом растворилась. На пороге стояла старая леди в чем-то белом, с распущенными седыми волосами, весьма похожая на привидение. Сонной она и правда не выглядела: на ней были разные украшения, наверняка - настоящие драгоценности, в которых никто бы спать не улегся.
Дети торопливо выстроились рядком и запели:
- Хеллоуин, Хеллоуин и полная луна!
Ни фэйри нам, ни баньши нам, ни ведьма не страшна!
А если не найдется здесь конфетки для детей,
Хозяина под землю мы утащим поскорей!
Воцарилось молчание.
- Сладость или гадость? - пискнула Джейн Реддифут.
Старая леди смотрела на них очень внимательно. Как будто что-то обдумывала. Как будто не знала их лично и не отвечала на приветствия при встречах.
- Сладость, - наконец сказала она, и дети невольно выдохнули с облегчением.
...Леди оделяла их леденцами, как вдруг откуда-то из дома донеслось тихое ржание.
- Мэм купила лошадку? - робко спросила Силли Хэм.
Леди вздохнула.
- Неживую, - ответила она.
Дети вытаращились на нее с ужасом, но тут из дома донесся обрывок какой-то танцевальной мелодии.
- Это телевизор, дурочка, - Деннис Гиртли, догадавшийся первым, толкнул Силли в бок.
- Пойдемте, пойдем... - заговорили дети, кто-то уже тянул кого-то за рукав - огни деревни внизу сияли уютно и призывно.
Почти для всех.
- Ночь, ночь, ночь Дикой Охоты... Рог, рог, рок по твою душу... - бормотала старая леди, бродя по дому и прислушиваясь к музыке, то и дело пробивавшейся как будто из подпола. Телевизор в доме, кстати, имелся, но его включали очень редко - когда приезжали гости. Поднимались, точнее. Впрочем, все это уже было не важно.
Она прощально касалась кисточек на портьерах, вглядывалась в лица на портретах; открыла флакончик с духами и, понюхав, закрыла. Поставила блюдо с тыквенными кексами ровно в середину стола и накрыла собственноручно связанной салфеткой. Огляделась. Кивнула.
Вот и все. Пора.
Она уже надела сапожки и пошла в оранжерею, как в дверь снова постучали. Она вернулась в прихожую - и снова открыла, не позволяя раздражению проявиться на лице. Как подобает леди.
На крыльце был Билли Парсонс. Племянник гробовщика, сирота, упрямец и хулиган, сладкое он получал нечасто. С легким вздохом она протянула ему пучок леденцов, взяв их из совершенно пустой вазы, как и предыдущие. Мальчик, конечно, не мог этого увидеть...
- Я не... - Он прокашлялся и начал снова: - Спасибо, мэм, но я не за конфетами! Мэм, вы... Вы ведь из Народа, верно?
Голос у него ломался, но он умудрился произнести это так, что была слышна большая буква.
Леди уставилась на него, не произнося ни слова.
- Я хочу, - он набрался смелости, еще раз, самый распоследний; на каждом шагу, в одиночку поднимаясь по склону, с трудом разбирая петляющую тропу перед собой, прихваченную изморозью, он думал повернуть назад - и не поворачивал, не отступал, не возвращался! - Я хочу к вам. Возьмите меня с собой.
- Куда? - спросила она, и вышло карканье.
- В Холм.
Леди покачала головой.
- Девяносто девять, - ответила она.
Он потряс головой:
- Что?
- Девяносто девять лет я не похищала человеческих детей, - пояснила она. - Еще одна пустая Охота сегодня - и проклятье будет снято. Не будет никакой нужды тут жить. Я буду свободна.
Она никогда не боялась говорить людям правду. Они все равно всегда понимали все неправильно. И да, она тоже умела произносить слова с большой буквы.
- Приходи на вершину холма через год, - подытожила она и закрыла дверь.
Слышно было, как он колотит по благородному красному дереву и кричит, что все равно никуда не уйдет. Удивительно глупый ребенок.
Билли Парсонс осмотрелся. Зубы у него постукивали то ли от холода, то ли от переживаний. Ну уж нет. Знает он эти злые шутки. Придешь через год и будешь как дурак торчать под луной... Да все в этих краях знают шуточки фейри! Нет уж. Он найдет вершину холма прямо сейчас.
Честно сказать, он боялся еще одного: что через год станет слишком взрослым и передумает.
И вот Билли двинулся в обход дома, обшаривая все вокруг внимательным взглядом.
Неподалеку раздался слабый звук бьющегося стекла, но леди то ли его не услышала, то ли проигнорировала.
- Ну-ка, милый, впусти меня, - мягко сказала она.
Земляной пол оранжереи с готовностью разверзся, музыка стала громче. Вниз уходили истертые ступени, и она пошла по ним, как десятки раз до этого. Фонарь был ей не нужен: едва холм сомкнулся, с ее драгоценностей вспорхнули цветные светлячки, да и глаза у старой леди все сильнее светились зеленью. Хотя почему старой? С каждым шагом ее морщины пропадали, а седина распущенных волос наполнялась медовым сиянием.
Внизу ее, разумеется, ждали. Охотники, одетые в лучшие, праздничные одежды, собрались у основания лестницы. Встречала ее и музыка подземелья. В ней проскальзывали какие-то странные, словно бы фальшивые ноты, но Леди Холма отнесла это на счет своего волнения.
Она должна была сказать речь.
- Сто лет назад...
"Вот и ты стала считать время годами", - мелькнула мысль.
- ...и девяносто девять Охот назад я - с вами, шедшими за мной, - перехватила добычу королевы. Человеческого ребенка, прелестное дитя! Это воспоминание не потеряло своей сладости.
Щеки Тайны Ночи, самой молодой фейри в Холме, зарделись.
- ...И я была наказана изгнанием - жизнью в дряхлом, бессильном теле среди людей. Лишь на Самайн я могла выходить на Охоту, оставаясь сама собой; но без права загнать зверя или человека.
"Говоря по-человечески, сущая пародия на Охоту."
- Королева полагала, что обитатели моего Холма разбегутся. Что я буду выть холодными ночами в пустом жилище; бежать, сбивая ноги, одна под осенней луной... Но королева ошиблась! Вы не оставили свою госпожу, Холм не опустел, он все так же звучит обещанием сбывшейся мечты.
"Звучит не очень."
- Вы не только делили со мной бесплодный гон каждого Самайна, но и часто посещали меня в заточении - самоотверженно притворяясь людьми снова и снова, не позволяя мне затосковать и забыть о нашей природе. Сегодня пройдет последняя пустая Охота - и все закончится. Никаких больше бесед о погоде и садоводстве...
- И домоводстве... - эхом отозвалась Мелодия Ручья.
- Нет нужды унижаться, считая монеты...
- И никаких глупостей из свежих газет, - добавил Следы Ушедших.
- Настал час нашей свободы!
- И больше никаких маршмеллоу, - совсем тихо сказал Западный Ветер.
В отличие от большинства фейри, он обычно говорил то, что думал.
Леди Холма обвела взглядом свиту - тех, кто последовал за ней в изгнание, во многом разделил ее судьбу, принимал ее волю без возражений, служил ей верой и правдой, магией и ложью, делом и молчанием. Они прятали глаза и совершенно по-человечески переминались с ноги на ногу.
Она знала их очень хорошо.
"Не может быть."
Ее фэйри в глубине души были страшно огорчены окончанием срока наказания - Срока Заключения, Времени Голода, Эпохи Дикой Неохоты... они придумали десяток дурацких названий, навещая ее.
"Какой еще души, Господи Боже?.. Ох. Какой еще Господи!.."
Музыка стихла. И в тишине до них донесся глухой шум - судя по всему, кто-то чрезвычайно наивный и столь же упорный пытался попасть в Холм... напрямую. С потолка осыпались несколько песчинок. По ступенькам, подпрыгивая, скатился камушек и остановился возле носка расшитого инеем сапожка леди.
Она была Леди Холма. Она умела принимать судьбоносные решения стремительно. Пусть ей и давненько не приходилось этого делать.
- Расступись! - повелела она, щелкнув пальцами.
Холм послушно разверзся и из темноты, окутывающей верх лестницы, прозвучал несколько смущенный, но настойчивый голос:
- Мэм? Мэ-эм! Вы здесь?
Леди повернулась к свите и безмятежно произнесла:
- Кажется, мы только что поймали человеческого ребенка.
Уголок ее губ лукаво дрогнул.
- Снова.
И тогда в глубине холма разразилась победоносной трелью малиновка.
На веранде, тонувшей в солнечных лучах, пили чай двое. Ну как - пили: Билли Парсонс, словно бы повзрослевший за ночь, одним глотком опорожнил свою чашку и слушал старую леди. Руки он почтительно сложил на коленях, и яркие камни на двух браслетах переливались, ловя свет. Украшения постепенно бледнели, становились все прозрачнее и - он знал - скоро должны были совсем исчезнуть. Леди прихлебывала чай неторопливо. Все наставления, необходимые юному фейри для жизни среди людей, она уже озвучила. Настала пора сказать самое важное.
- Но первым делом, Билли Парсонс, - она бросила на него строгий взгляд, - ты научишься вставлять стекла.