В тихом доме на склоне холма жили двое - мать и дочь. Они во многом разнились и, казалось, даже говорили на разных языках. Дочь звали Хейной, и она была зачата у дверей весны - у первого весеннего костра. Отец ее не пришел в срок. Неизвестно, кто заронил в голову девочки эту мысль, но однажды мать услышала, как Хейна хвастается соседским детям:
- Мой отец - эльф времени, он многолик и придет охотиться на вас, если вы обидите меня или маму!
И никакие уговоры и угрозы не заставили ее отказаться от этой мысли впредь. Тогда мать в страхе перед силами, что могли явиться на слепой детский зов, удалилась из той местности и поселилась с дочерью в тихом доме на склоне холма.
Но, едва повзрослев, иногда так шептала девушка перед сном:
Мама, мама, для чего остались мы одни,
Мама, мама, ночь поет на сотню голосов,
Мама, мама, ты не слышишь этот страстный зов - хэээй! -
Мама - отпусти меня прочь...
В ответ же она слышала неизменно:
Это ветки бьются в крышу,
Сны проходят, дни летят,
Будет утро, будет пища,
Спи, усни, мое дитя...
И если Хейна видела опасные сны, мать ее зажигала желтую свечу, пахнущую сладко и утомительно, чтобы отогнать их.
Близилась осень.
В тот вечер они не ждали гостей, но Хейне не спалось, и не спешила она петь свою колыбельную. И первой Хейна услышала стук в ворота. Прежде, чем мать могла бы удержать ее, она выбежала к воротам и спросила, замирая и дрожа - не то от предвкушения, не то от вечернего тумана:
- Кто там?
Пришедший не ответил, но раздалась звонкая, замысловатая дробь, и ноги Хейны сами собою задвигались в ритме танца. Она, невольно рассмеявшись, прильнула к створке, и та показалась ей теплой.
И на миг как никогда отчетливо - всем телом - Хейна ощутила бескрайнее, полное тайны пространство, лежащее за воротами. Оно было подобно не знавшему людей зверю, что вышел к костру, настороженный, но готовый довериться. И Хейна торопливо отомкнула ворота, чтобы впустить огромный мир в свой двор.
Гость их был в зеленой одежде охотника и в шляпе с сизым пером, а с плеч его ниспадал плащ, подбитый белым мехом. Мать же, застывшая на пороге, сразу заметила золотые шпоры на сапогах, и потому ласково встретила его. И так сказала дочери, отведя ее в сторонку:
Хорошо, что ты открыла.
Нарядись, накрой на стол.
Видишь, к нам пришла удача,
Видишь, знатный гость пришел.
И Хейна стремглав бросилась хлопотать по хозяйству.
Мать же усадила гостя к очагу и стала спрашивать, откуда он и далеко ли, что повидал, какие новости знает. Странник отвечал коротко, но приятно слуху, а все жесты обличали в нем человека благородного; девушка исподтишка рассмотрела его и нашла привлекательным.
Потом стал гость рассказывать о разных шутках и чудесах, которые будто бы случались, о том, как рыбак, у которого он ночевал, выловил сетью водяную жительницу, та плакала жемчугом, и он разбогател; как корчмарь, у которого он гостил, встретил ну точь-в-точь свою покойную жену - та даже бранилась сходно - и зажил с ней счастливо; как лютнист, что стал ему спутником, вдруг научился играть на струнах растущей травы и остался на зеленом лугу создавать музыку, которой не слышал никто...
Старшая женщина всласть насмеялась; Хейна меж тем жадно слушала речи, которые завел странник, ибо они были для нее подобны глотку колодезной воды в жаркий, иссушливый день, и пропускала мимо ушей все, что так веселило ее мать. Гость приметил это, и улыбнулся приветливо:
- А о чем мечтаешь ты, девушка?
И та, раскрасневшись, ответила:
- Я бы хотела - идти прочь, прочь и прочь; чтобы дорога была длинной и ровной, а лучше - чтобы там, где ступала я, будь то горы, реки или леса, стелилась бы дорога, не зная преграды! Я бы хотела петь лучше любой свирели, и чтобы другие могли смотреть на меня, только прикрыв глаза ладонью! И пусть бы весь мир стал мне домом!..
- Поди прочь, - коротко и грозно велела мать, и Хейна, не смея ослушаться, укрылась за занавесью, но продолжала чутко внимать беседе. Мать же продолжала:
- Не берите в голову; глупая не знает, чего хочет. На деле надо бы ей справить обнов, надо бы ей бус, и гребней, и туфли с пряжками. А тогда можно и вернуться в деревню, чтобы было с кем делить веселье; да и похвалиться!
- За чем же стало дело?
И гость вынул из-за пазухи... девушке, смотрящей сквозь пеструю занавесь, показалось, что горсть сухих листьев; но они раскатились по столу, кружась, звеня и сверкая золотом в неверном свете очага.
- Вот плата за приют и ласку. Только дочь твоя желала иное, хозяйка; а ведь я могу исполнить ее мечты, ибо дана мне большая власть.
Мать так отвечала:
Хейна здесь беды не знает,
Доля девичья легка.
В месяц сбора урожая
Мы найдем ей жениха...
Тогда Хейна выбежала из своего укрытия, не помня себя, и воскликнула:
Мама, мама, не могла я пригубить огня,
Мама, мама, я не смела реку перейти,
Мама, мама, не спускалась я в подземный мир - хэээй! -
Я ничего не нарушала, отпусти меня, мама!
Мать в гневе хотела снова прогнать ее, но пальцы чужака перехватили воздетую материнскую руку, и Хейна продолжала, ведомая отчаянием и надеждой:
Дивный гость наш, что скрывается в твоих словах?
Добрый гость наш, отчего тебе так верю я?
Я лишь тень, закрытая в семи стенах, - хэээй! -
Прими мои мечты, странник, поступай с ними, как знаешь!
Но сей дар не вызвал радости того, кому был так щедро предложен. Напротив, лицо гостя помрачнело, и даже тени в складках его плаща сделались более глубокими, а на шпорах вспыхнули рубины. Впрочем, Хейна не заметила; если бы небо вдруг поменялось с землею, она бы и этого не заметила; всю душу свою она с размаху бросила в чужие руки, ибо была юной, и вероятности ослепили ее своей новизной. Гость видел это; и, словно прикладывая большое усилие, спросил тихо:
Хейна, Хейна, знаешь ли, о чем ты просишь сейчас?
Хейна, Хейна, добровольно ты шагнула в туман,
Хейна, Хейна, воплощенные мечты не знают меры и дна, - хэээй! -
Что, если останешься одна, мечтательница Хейна?
Однако Хейна смотрела все так же прямо:
- Дай мне небесную свободу, о властитель судеб!
И огонь в очаге взметнулся ярко, когда гость встал со скамьи.
- Ты и впрямь хочешь этого? - обратился он к девушке.
Мать, словно догадавшись о чем-то, протестующе вскрикнула. Но гость одним небрежным взмахом руки пресек ее голос.
- Да... да! - проговорила Хейна.
- Вижу, - промолвил гость. - Но что если никогда более ты не войдешь в дом как хозяйка?
- Ничего! - сказала Хейна.
- Но если никто, кроме эльфов времени, не услышит тебя?
- Пусть.
И слыша эти жестокие речи, подумала обреченно мать: ведь нельзя запереть лес, нельзя обмануть суть. И впрямь, видно, не был юноша, перепрыгнувший с нею весенний костер, обычным человеком. Ибо этой Хейны - дочери своего отца? - она не знала.
Гость тем временем скрыл Хейну полой плаща и вышел наружу. Мать выбежала следом на крыльцо и успела увидеть, как из объятия тонких рук взлетает птица.
Птица сделала круг над садом - но крылья еще с трудом держали ее. В страхе она спустилась к дому, роняя перья, и запела звонче любой свирели, запела так:
Гость нежданный, стало все по слову моему,
Гость жестокий, нет предела этим небесам,
Гость наш щедрый! Я не в силах вынести твой дар - хэээй! -
Я молю - не оставляй меня!
Тот, к чьей милости она взывала, усмехнулся. Мать глянула на него - и в миг, когда взгляды их встретились, она кивнула, вздрогнула и истаяла, как огонек свечи. И только порыв ветра, налетев, растрепал волосы короля Амайре, ибо именно Амайре навестил тихий дом на склоне холма.
Ветер же так запел, взмыв к небу и подхватив трепещущую птицу:
Хейна, Хейна, синеглазая дочь моя,
Хейна, Хейна, эта ночь дана тебе одной,
Хейна, Хейна - рассекая небо крыльями, хэээй! -
Помни:
Мы были людьми...
Гость же их, прикрыв глаза ладонью, будто от солнца, смотрел им вслед, пока птица не исчезла меж мелькающих, рваных облаков, пока в доме гас огонь в очаге и становились сухими листьями монеты на столе. И затем довольно рассмеялся эльф времени Амайре, ибо веселая охота его удалась.
- Отчего ты не даровал и другой смертной крылья? - спросила у отца Гвенхавен, роняя сизое перышко и безучастно следя, как оно опускается на каменистую почву.
- Оттого, что последняя песня ее стала бы воистину последней, а я не желал этого, - отвечал Амайре. - Теперь же - слышишь, там, в кронах деревьев?..