На самом деле, конечно, я - ни хуя не настоящий таксист. Я обладаю хуевой тучей талантов и помимо умения водить машину. Просто: в Стране Великих Невозможностей я, как и невъебенное количество других хеуплетов, круглыми сутками проверяю на себе действие принципа "shit happens" своим собственным уникальным способом. Доро-гой Форест, shit действительно happens с той или другой периодично-стью, и кому, как не мне, это знать, несмотря на то, что я - не самый главный долбоеб под Луной, и "Оскара" мне за это никогда не полу-чить. Shit - неотъемлемая часть моей злоебучей повседневной жизни. Оно то - падает мне на голову, то - залепляет мне глаза со ртом, а то - я в него въезжаю, то - говно само прется в мою машину, хоть стреляй. Такая хуйня...
То, что перед вами - так называемый "поток сознания". Имеется в виду, что вы как бы находитесь у меня в голове и наблюдаете об-разы, проносящиеся в моем сознании со скоростью 120 км/ч. Голова моя находится в это время в моей машине, которая с той же скоро-стью мчится по ночной дороге хуй поймешь за какими приключе-ниями. То есть: вы как бы испытываете то же самое говно, что и я. Ре-зонный вопрос - почему так много матерщины? Ведь - если вдуматься - никто не оперирует у себя в мозгу такими словами, как "хуй" или "пизда" и звучными словосочетаниями типа "ебать-колотить". Отвечу. Сие есть - безусловно - не более, чем "поэтическая вольность", впендюренная сюда с целью добавить больше выразительности излагаемому и создать иллюзию настоящего разговора по душам. В этом случае все "хуи" и прочее оказываются на своем месте и служат, как в уст-ной речи - исключительно для связки. В конце то концов, господа хорошие, мы с вами живем в стране, где не материться просто нельзя. И любые высказывания на тему "засорения Великого и Могу-чего" я лично считаю чистым долбоебизмом. Да, татары с монголами нам здорово по-досрали в свое время - однако, Великий и Могучий Русский Язык стал от всех их татарских добавлений еще более великим и могу-чим, не перестав при этом быть Русским. Кто-то может не согла-ситься со мной и спокойно идти на хуй вместе со своим несогла-сием. Ваше мнение для меня является фактором малоебущим - я объ-ясню, почему. Развивая предыдущую мысль о потоке сознания, могу сказать следующее: как вы находитесь у меня в голове - так и я на-хожусь в голове у вас, раз уж вы все это видите, так что вы физиче-ски не можете не материться вместе со мной. Это - раз. Два - это то, что существуете ли вы вообще, для меня лично совершенно недока-зуемо, и, стало быть - мне полностью похую мнение несуществующих личностей. Я здесь один, как в попе дырочка, и все. Нет ни хуя, кроме меня, моей машины и этой ебаной черной дороги, которая ведет не то из А в Б, не то - от скуки к приключениям, а, в конечном счете, все равно - из пизды в могилу.
В любом случае, тему нашего сегодняшнего разговора я бы опреде-лил как "Все бабы - БЛЯДИ". От души надеюсь, что мне не придется из-виняться перед дамами за то, что я скажу. Я рассчитываю на то, что подавляющее большинство женщин покинули нас еще после первых матюгов в самом начале, а те, что остались - остались исключи-тельно из любви к искусству. Смело причислю последних к настоя-щим мужчинам. Честь им и хвала, как говорится! А кто не с нами - тот против нас. И пиздец.
Итак, дорогие мои, кому из вас не приходило в голову, что все зло в жизни - от баб-с? Бабы - самые натуральные БЛЯДИ, все подряд. Может, разве - кроме тех, кто зарабатывает блядством на жизнь. Слышу возгласы одобрения. Да, как ни парадоксально это прозву-чит, наименее БЛЯДИ из всех - именно бляди. Ведь они не пытаются оправдать свое блядство высокими помыслами. Подставлять жопы и сосать хуи для них - всего лишь работа, не хуже и не лучше осталь-ных. Почти никогда поведение этих, по сути безобидных, тварей не приводит к тяжелым последствиям для жизни и души Человека, хотя - не будем забывать про сифилис и ментов. В сущности, каждая из них может быть, тем или иным способом, оправдана перед лицом Вечно-сти. Частенько, такая фря может быть хорошей собеседницей или, даже - профессионалкой, мастером своего дела, что тоже очень неплохо. Ваш покорный слуга лелеет мечту когда-нибудь написать книгу под названием "Любовь и тайны. Sunset bitch". В каждой бляди есть ТАЙНА, и некоторые из них могут вызывать у нашего брата ЛЮБОВЬ. Такие случаи уникальны, но не редки. Правда, упаси Бог какого-нибудь джентльмена даже думать о браке с блядью. С кольцом на пальце бляди имеют свойство моментально переходить в разряд БЛЯДЕЙ. Именно по-следних - БЛЯДЕЙ с большой буквы - следует опасаться в первую оче-редь. Такая падла не остановится ни перед чем, чтобы высосать из человека кровь, залезть в печенки и взорвать их изнутри, вытря-сти из человека душу, вывернуть его наизнанку и выбросить в уни-таз, как использованную прокладку. Я видел людей, подвергшихся нападению этих зверюг - жуткое зрелище! Посмотрели бы вы на меня!
Форест, Форест!.. Твоя мама была отчасти права, когда говорила, что жизнь - коробка шоколадных конфет...
(Вам далеко?.. Нет, мне совсем в другую сторону... Сколько, сколько?.. Нет, не повезу...)
Пошел ты на хуй, мудак ебаный!.. Я тут, блядь, что - благодетель-бес-сребренник - или как?! Я заливаю в бак, блядь, свои собственные деньги, а мне они не с неба валятся.
Так вот, жизнь - коробка конфет, и никогда не знаешь, с какой на-чинкой вытащишь. Я ведь не собираюсь запоносить всех женщин на свете. Есть среди них и хорошие - их можно даже любить, и они любят тебя - только мне, как назло, последние несколько лет постоянно попа-даются совсем другие представительницы "прекрасного пола". Я ведь любил женщин и люблю до сих пор. Женщины с эстетической точки зрения - существа очень красивые и ладные, хотя недостат-ков хватает у любой. Приведу пример. Очень многим моим знакомым страшно нравится Ума Турман. Я почти уважаю ее как актрису, но вот как женщина она - не в моем вкусе. Когда я гляжу на манекенщиц, у меня не возникает мысли, что ко всему ЭТОМУ Бог мог дать им еще и ум с совестью. Поэтому, такой тип женщин всегда вызывает у меня легкую неприязнь. Правда, говорят, что Ума Турман - очень умная и милая в общении дамочка - не зря в свое время она была замужем за Гэри Олд-маном, но - пока сам не проверял и соглашаться сразу не стал бы. Короче говоря - не нравится она мне. Однако (сейчас я подхожу к главному!), я здорово переменился к ней после того, как посмотрел в Интернете ее частные фотографии - на каком-то диком пляже - в голом виде. И вот сейчас - внимание! Прочувствуйте - уж если у Умы Турман такая плоская задница, кривая спина и отвислые сиськи, то - что говорить про остальных баб! Не спорю - есть телки с идеаль-ными фигурами, шелковой кожей и охуительными глазами. Но ведь они - не Ума Турман, понимаете, о чем я?
Как-то раз я - от скуки - потратил пятьдесят рублей на миньет. Де-вочка была очень ладная. Чистенькая такая. Стройные ноги и мордочка очень симпатичная. Где-то даже - элегантная попалась блядешка. Я подсадил ее часов в двенадцать ночи на пустой автобусной оста-новке. Она тихонько стояла и курила. Я подошел к ней и спросил, куда она едет. Она помотала головой. Я спросил, не работает ли она, и она кивнула в ответ. Она спросила, нет ли у меня желания, и я со-гласился. Так она минут пятнадцать пускала слюни мне на хуй - все правда без толку - работала, можно сказать, с огоньком, пока мне все не остопиздело, и я ее не остановил. Мы еще минут пять покурили и поболтали у меня в машине, и она рассказала, что трех-четырех клиентов за вечер ей вполне хватает на содержание ребенка. Все было очень мило и спокойно. Я отвез ее, куда она сказала, и поехал дальше, а по пути все думал о ней - какая она милая и невредная ба-бенка. Такую хочется взять замуж. С другой стороны - кому на хуй нужна такая жена. Одним словом - я к ней проникся, и она - хоть на один вечер - подлечила мою ободранную и исхудавшую душу. Я рас-сказал это затем, что иногда попадаются конфеты, которые ел бы и ел, пока бы все зубы не высыпались к хуям собачьим. Но - чем тогда жевать остальные - вдруг да попадется еще хорошая?
Три раза за все время я подсаживал баб, с которыми, в конце концов, ездил чуть не до утра, послав на хуй все калымы. Всем известно, что мы - мужики - народ, в общем-то, влюбчивый и по-детски наивный. Осо-бенно - мужики одинокие и безхозные. Бля буду - хоть раз в жизни, но каждый из вас попадал на мое место. Это - один из фундаменталь-нейших законов природы, а против природы - не попрешь, будь ты хоть таксист, хоть Альберт Энштейн. Видел раз фильм, где Мэрилин Монро оказалась в одной гостинице с Аликом и пришла к нему в но-мер. Так автор Теории Относительности чуть ли не на говно исхо-дил ради этой крашенной актриски - а как же! Целая Мэрилин заме-тила в нем мужчину в расцвете сил, а не великого физика (хотя, было наоборот), и самолично к нему заявилась. Кончилось, ко-нечно, хуево. Как и должно было...
... По-моему, кто-то махал. Да ладно, проехали...
Первой было, по-моему, лет двадцать, не больше. Она раскрутила меня (а меня и раскручивать не надо) на двухчасовую экскурсию с ветерком. С за-ездом в ночной магазин за чипсами-орешками и пивом. Всю дорогу болтала без умолку, затащила меня на пляж, где мы полюбовались черной водой, подышали тухлым морским воздухом и послушали плеск воды. Ейный ебарь, оказывается, смотрел футбол по телеви-зору, а ей, видите ли, не нравится, когда смотрят в телевизор, а не на нее. Вот и пошла чувиха погулять, пособирать приключений на свою тощую детскую жопу. В конце концов, она запросилась домой, и я был просто в шоке, когда она спросила, не хочу ли я ее снова уви-деть. Я сказал, что и прощаться пока не хочу, но она все-таки вы-лезла, а перед уходом подставила мне прыщавую щечку и взяла с меня обещание быть здесь завтра с десяти до пол-одиннадцатого. Весь калым у меня пошел в пизду в ту ночь. На следующий вечер я, понятно, приехать не смог, как ни вы-ебывался, так что - хуй ее знает - приходила ли она.
Вообще, такие встречи здорово поднимают настроение и, как мини-мум, помогают убить скуку. Так что - как ни уговариваю себя, что время - деньги, а бабы - бляди, все равно - сажал, сажаю, и буду сажать. Хуй знает - может, мне когда-нибудь повезет вытащить ту самую конфету...
(Сорок. Да, погодите, я кнопку вытащу. Расчет сразу... Нет, я не ду-маю, что вы обманете. Просто, мне нужно заправиться... А десяток нету? Ладно, разменяем на заправке...)
О чем это я? А! О! Вторую я посадил пару недель назад прямо на трассе. Я, честно, всегда удивляюсь, что люди делают в таких мес-тах среди ночи. Эта шкура шла с дачи. Она просила подвезти две ос-тановки, и если б я знал, чем это мне грозит, я бы ее вообще не поса-дил - пусть бы пиздовала сама, куда хочет. Гнида завалила мне весь салон ебучими пакетами и, вдобавок, повесила свою сраную куртку не куда-нибудь, а на спинку моего сидения. Еще я терпеть не могу, когда в моей машине разговаривают, как на похоронах, а у меня, ме-жду прочим - глушитель дырявый. Бурчит, сука, себе под нос, как будто я ее слышу. Все время приходится переспрашивать, а она, ока-зывается, всего-навсего время хотела узнать. Ебет тебя, сколько времени - часы носи, хуесоска! То ей - закурить, то ей - поссать при-спичит. Потом попросила остановить - ей надо было срочно пере-одеться. Вылезла посреди дороги и давай шмотки менять. Тут я ее рассмотрел. Это была такая кругленькая, сисястенькая шкурка не-большого роста и на морде у нее было написано, что она - пьяная во-нючая блядь с деревни "Нижние пиздюки". Что меня дернуло согла-ситься с ней "маленько отдохнуть по-человечески" - не имею ни ма-лейшего представления. Хотя, наверно - все та же скука и надежда вытащить нужную конфету. "Купи водочки", - сказала она, а я сразу: "Гондоны брать?" Тут она разулыбалась и опять что-то прошептала себе под нос. Я переспросил, а она мне: "Я не пользуюсь". Купил я ей бу-тылку водки (сам то я не пью, тем более - за рулем), взял гондонов, и поехали мы опять же на пляж. Я знаю одно место - возле дач, где нам никто не по-мешал бы. Там, правда, берег сильно крутой и деревья у самой воды, так что пришлось долго изъебываться, пока мне удалось нормально поставить машину. Она сперва негодовала, почему я взял поллитру вместо четушки, но потом преспокойно выхлестала почти всю бу-тылку в одиночку, запивая лимонадом. Она откинула спинку сиденья и стала пытаться раздеться. Получалось у нее хуевато, потому что ее порядком развезло от водки. Я завел печку, вышел из машины и, обойдя вокруг, полез с ее стороны. Это было уморительное зрелище: она закинула голову и аж дугой выгибалась, поднимая задницу, чтоб снять трусы. Я сам пил раньше и бывал в подобном состоянии, когда трудно раздеваться, лежа на спине. Поэтому я предложил по-мочь. Она гордо отказалась, и все продолжала кожилиться, а я сидел над ней, упираясь задом в приборную панель. Эта падла таки спус-тила трико, колготки и трусы до колен, потом вытащила одну ногу и, обессиленная, положила ее на водительское сидение. На левой ляжке, вызвавшей в памяти пирожковое тесто, обнаружился охуенный шрам, как от ожога. Она не могла уже поднять голову и так и лежала с открытым ртом и закативши-мися глазами. Мне показалось, что она сейчас заснет, я взял ее руку и вложил в нее хуй, который даже не собирался вставать. Это ее разбудило, и она рывками стала поднимать голову. "Ку-ку", - ска-зал я. "Не спи - работать надо". Она извергла из себя рык пьяной медведицы, что-то вроде: "А хули ты?..", и опять уронила голову. Я молча разглядывал тело, лежащее на сидении моей машины, как будто в гинекологическом кресле. Пизда спящей красавицы - вся в завитушках - глядела точно вниз. Мне стало нехорошо при мысли о велюровой обивке. Пахло все это просто непередаваемо. Однако, мне настоебало сидеть в неудобной позе, ожидая пробуждения прекрасной принцессы, и я стал - робко так - пытаться расшевелить ее. Я поцеловал ее взасос, и тут она очнулась. "Ты целоваться не умеешь", - доверительно сообщила мне она. "Ты научишь?" Она пару раз довольно вяло потрогала мой хуй, опять проревела что-то невразумительное и начала подниматься. С этого момента пошел полный бред. Матрена, похоже, совсем забыла, где находится, и погнала натуральную пургу. "Я зря, что ли, с зеком живу? Ты за кого меня принимаешь, пидарас ебаный? За шлюху, да? За шлюху? Работай?!", - и так далее. Я пытался говорить ласково и примирительно - ни хуя не помогло. Она продолжала буровить в прежнем ключе: "Не стоит у него, понимаешь? Не стоит у него!.." Я слез с этого орущего чудовища и обратным порядком обошел машину. За это время падла умудрилась самовозбудиться настолько, что принялась своей грязной ногой давить на сигнал, продолжая оглашать окрестности истошными воплями. Я сбросил ее конечность с руля, застегнул ремень, надел рубашку и куртку, завел двигатель и тихо сказал: "Погнали". Она как будто что-то поняла и сразу затихла. Полежав без движения еще минуту, тварь, громко кряхтя, приняла вертикальное положение и обвела вокруг мутными глазами. "Н'сок де?" "Тебе виднее". Я терпеливо ждал, пока она разыскивала носок, пока натягивала шмотье, но, когда она начала краситься, я решил трогаться. Было почти светло и заметно похолодало. Всю дорогу она молчала и лупилась в окно. Мы уже подъезжали, когда она положила руку мне на ляжку и нежно просипела: "Ты обиделся? Я тут пиздела на тебя, да?" Каково?! Я хотел выбросить недопитую водку, но она выхватила бутылку у меня. Так она и несла ее, открытую, сгибаясь под тяжестью своих многочисленных пакетов, и булки перекатывались под красным трико, как поросята в мешке. Я плюнул ей вслед и поехал отсыпаться.
Не считаю, что оконфузился, честно. Видели бы вы эту мразюку, как видел ее я! Где-то, даже радостно, что не побывал я в этой вонючей пизде. Одиночество - одиночеством, но надо же и уважать себя...
...А народ-то - кончается. Уже с полчаса, как начало светать...
...И, все-таки - вернемся к нашим баранам. Овцам вернее. Если пораскинуть мозгами, то получается, что бабы не виноваты в своем блядстве. Скорее - валить надо на устройство этого мира. Может быть - на генетику. Самым верным, видимо, можно считать утверждение, что БЛЯДЯМИ делаем их мы - мужики. Не в том смысле, что мужики подталкивают на блядство своим поведением - нет. Дело тут в нашем к ним отношении. Дерьмо, например, не виновато, что запах его кажется нам неприятным. Кстати, мухи, вот, наоборот - оченна даже балдеют от вони. Поэтому, допускаю, что на какой-нибудь Альфе Центавра блядство не только считается нормой для женщин (у нас, кстати - почти тоже), но и является самым чудесным и привлекательным женским свойством для тамошних долбоебов. По большому же счету - давайте смотреть правде в глаза - так ли уж нам неприятно бывает порой испытывать всевозможные переживания-пиздострадания по вине этих сучек? В большинстве из нас есть, не ошибусь, нихуевая примесь мазохизма. Все мы этим страдаем в той или иной мере. Да взять хоть великих - Пушкин так прямо честно сознавался, что обмануть его не трудно, поскольку он сам обманываться рад. Так что - будем честны, господа, мы с вами - те еще долбоебы.
Второй случай, как и первый, ничего никому не доказывают. Третий же - показательный в плане разъяснения моей точки зрения на предмет сегодняшней беседы. Только с такой охуенной силой попав ногами в жир, как я, и начинаешь относиться к бабам, мягко говоря, пристрастно.
Третьего дня калым у меня вышел хуевенький, несмотря на теплую погоду и преддверие выходных. Я прокатался до двух ночи, заработав едва шестьдесят рублей. Устала спина и затекла задница. Поймав себя на том, что уже полчаса я катаюсь совершенно бесцельно, я решил, что на сегодня пора завязывать. В таких случаях невъебенно приятно бывает потратить последнее на пиво, чтобы не спеша прихлебывать за рулем по дороге домой. Я ехал, полулежа на боку и откинув свободную ногу на пассажирское сидение. Горели фонари. Я старался катиться медленно и плавно, не перебивая кайф. Однако, не успел я отпить и трети бутылки, как мне почудилось какое-то движение справа по борту. Она стояла на обочине и махала, не особенно стараясь. Я подрулил к ней, заткнул пробку и опустил стекло.
- До Ельцовки, - Я заметил, что она пьяненькая и что у нее короткая стрижка. Метрах в трех позади нее маячили два пацана лет двенадцати. Я еще удивился, как это они додумались снимать такую тетю.
- За деньги.
Она как-то так повела головой и ответила, стараясь правильно выговаривать слова:
- А вы планировали везти меня бесплатно? Конечно - за деньги. Сколько это стоит?
- Ну, тридцать, скажем.
Она кивнула, сказала что-то пацанам и села на заднее сидение.
Я ехал и держал бутылку в левой руке, боясь расплескать. Мы молчали. Слышно было лишь, как она чиркала зажигалкой. Я смотрел на дорогу, бегущую под колеса, сквозь полуопущенные веки. Голова моя была свободна от мыслей, а душа - от переживаний. Шкура, что сидела за моей спиной, меня совершенно не интересовала. Она была для меня последней пассажиркой в неудачную ночь.
- Вам в саму Ельцовку или - на остановке?
- Конечно - в саму.
- Тады - ой.
Вот и весь разговор. Молчаливые пассажиры меня лично не сильно напрягают - не то, что некоторых. В тишине есть свой особый кайф, даже если сильно скучно и все давно остопиздело. Я не ожидал, что ей захочется продолжить беседу с моей спиной. Мы почти подъехали, когда она опять заговорила:
- Вы неровно ведете машину.
- Ради Бога, простите. Я сейчас же начну исправляться.
- Ну почему же - простите? Вам вроде не за что извиняться. Просто, такое впечатление, что это не ваша машина.
Я промолчал, потому что начал поворачивать. Я ехал и ждал, когда она скажет, где остановиться или свернуть.
- Вы проехали.
- Что вы говорите? Сейчас развернусь.
Я развернулся и опять проехал поворот. Дамочка хмыкнула:
- Ну, вы опять проехали.
- Да что же такое со мной сегодня?! То веду неровно, то повороты проезжаю. Кстати, я не знаю, куда вам, хотя тут и дурак бы догадался, наверное.
- Разве я не сказала? Лесосечная, 2.
- Вы как раз и не сказали ничего. А где это?
- Вы откуда сами?
- Местный.
- Что же вы - Ельцовку не знаете, что ли?
- Не как пять пальцев, по крайней мере.
- Тогда - вот по этой дороге. Ага. А теперь - под арку.
- Здесь - налево?
- Да. Стоп.
Я подрулил к подъезду и, не глуша двигатель, ждал расплаты.
- Сколько я вам должна?
- А вы не помните?
- Посмотрите на меня, пожалуйста.
Я неловко повернулся и слегка потянул какую-то мышцу в спине. Она сидела в уголке, держа в одной руке две десятки и длинную сигарету в мундштуке. На ней была сиреневая кофточка и юбка, прикрывающая колени. Сигарету она держала, как свечку.
- Что же. Я посмотрел. Нравитесь.
- Возьмите. - Она протянула мне двадцать рублей. Я взял их в руки и усмехнулся:
- По-моему, должно быть больше. Или вы сбросили за неровное вождение?
- Не надо ерничать.
Она вздохнула и откинулась на спинку. Дальнейшее вдруг представилось мне абсолютно ясным и логичным. Я бросил деньги на сидение и отвернулся.
- Почему вы все время молчите?
- Я не молчу. Я ерничаю.
- Да, вы именно ерничаете. Боже, какая я пьяная. Просто, понимаете, тут третий день у меня день рождения. Я устала.
- И теперь не хотите домой?
- Да.
- Могу ли я чем-то помочь вам?
- А как вы думаете?
Как по нотам.
- Хотите пива?
- Пива?
- Пива.
- Не знаю... Наверно, хочу.
- Так едемте.
- Я, вообще-то, не люблю мешать.
- Смотря с чем. Было что-то, с чем нельзя мешать?
- Да много всего было.
Мы подъехали к магазину, и я спросил, какое пиво она предпочитает. Спрашивать про гондоны на этот раз мне показалось неуместным. Я вынул ключи и пошел в магазин. Когда я вернулся, она сидела на прежнем месте, пряча лицо в тени.
- А вы пьете пиво за рулем?
- Во-первых - это безалкогольное, а во-вторых - как видите, бутылка закрыта. Вы пейте, а то у вас и так теплое.
- Да что вы? Я люблю пиво любой температуры. Пиво - прелесть. Вы мне откроете?
Я открыл и, насколько мог, галантно протянул ей. Когда она брала у меня бутылку, наши пальцы на мгновение соприкоснулись, я смутился и опять отвернулся.
- Так у вас третий день дня рождения, насколько я понимаю?
- Вы опять ерничаете?
- Ничуть. Я повторяю ваши слова. И, кстати, не вижу ничего, над чем стоит смеяться. Вот я, например, родился второго, а записали - третьим. Теперь я, вполне законно, гуляю два дня.
Она засмеялась, потом, несколько жеманно, спросила, будем ли мы стоять здесь - у магазина и пить пиво. Я снова подвез ее к подъезду и заглушился.
- Так вы не хотите домой?
- Может, я просто поддалась вашему обаянию. Повернитесь ко мне. Я не люблю разговаривать со спиной. Да, я не хочу домой.
- Вы так гордо это сказали.
- Вы опять? Почему вы все время ерничаете?
- Я честно больше не буду.
- То-то же.
- Если нам с вами предстоит вместе коротать время, я предлагаю познакомиться.
- Я думала, с этого следует начинать.
Она замолчала, ожидая моей реплики. Я не замедлил:
- Так как вас зовут.
Девушка набрала воздуха и тихо произнесла:
- Надежда.
- Красиво. А меня - Тимур. Что же, Надежда, чем мы с тобой будем заниматься дальше?
- Я не помню, чтобы мы перешли на ты.
- Простите, пожалуйста. Мне просто показалось, что вы чуть помладше - вот я и взял на себя смелость. Но я торжественно клянусь, что больше такое не повторится.
Она наклонилась ко мне, взяла за ворот, и с легкой угрозой прошипела:
- Не надо ерничать, Тимур, - Потом откинулась обратно. Она достала зеркальце и, как бы в сторону, произнесла: - Какая я завтра встану? Ужас!
- Я думаю, утром вы будете столь же прекрасно выглядеть, как и сейчас.
Видно было, что ей понравилось. Даже в темноте я то ли увидел, то ли почувствовал, как она расцвела. Я даже удивился, как легко из меня вылетела эта фраза. Я не считал себя мастером подлизывания.
- Можно я пересяду к вам, раз уж у нас завязалась беседа? Я прекрасно понимаю, как неприятно говорит со спиной.
- Тебе надо было давно это сделать.
- А разве мы уже перешли на ты?
Она опять засмеялась самым своим нежным и мелодичным смехом. Я обошел машину вокруг и открыл левую переднюю дверь ключом. Бутылка пива, что лежала на пассажирском сидении оглушительно взорвалась, упав на асфальт. Я чертыхнулся про себя, но не показал виду.
- Что это было?
- Это было всего лишь мое безалкогольное пиво, Надежда. Вторая бутылка.
- Как-то странно она взорвалась.
- Ну... Значит, ты еще не слышала, как взрывается пиво.
- Да, наверно.
Мы молчали на заднем сидении. Время от времени она поворачивалась ко мне, собираясь что-то сказать, но потом, видимо, теряла мысль. Наконец, Надежда заговорила:
- Расскажи мне о себе.
- Спрашивай.
- Я не люблю спрашивать.
Ей, наверно, страшно нравилось говорить "Я не люблю".
- А я - правда - не знаю, о чем тебе рассказывать.
- О чем хочешь.
- Вряд ли тебе интересно будет про "родился-учился". Про работу - и так все ясно. Про семейное положение? Но мы не настолько близко знакомы. А вообще - разведен.
- Что хочешь.
- Надежда, обо мне почти нечего рассказывать, а то, что я молчаливый и занудный тип - ясно и так. Спроси меня. Так мне будет легче.
- Сколько тебе лет? - Мне начал нравиться звук ее голоса, а когда она положила свою руку на мою, я почувствовал в себе еще что-то, не вполне ожиданное.
- Мне тридцать два года.
- Боже, какая я старая. - Она запрокинула голову и тихонько застонала. Мне кажется, она сделала это чуть наигранно. Я все еще продолжал считать, что она меня младше. Лицо ее вдруг показалось мне смутно знакомым - что-то из школы. - Поедем купаться?
- Купаться? Купаться. - Я с готовностью пересел за руль и завелся.
- Ты серьезно?
- Ну ты же сказала. Вообще, сегодня - вечер исполнения желаний. К тому же - представь, что я тоже попал под твое обаяние.
- Если так, то я согласна.
- Через магазин?
- Ты мужчина - решай.
- Тогда - через магазин.
И опять я остановился у магазина.
- Что тебе купить?
- "Баунти". Купи мне "Баунти".
- Пока не поздно - что еще пожелает дама? - Я открыл ее дверь и наклонился так близко, что почувствовал ее запах. Странно, но духи тоже показались мне знакомыми.
- Минералки.
- Минералки?
- Да. Я тебя жду.
Пока ходил, все думал, откуда же я могу ее знать, да так и вернулся, ничего не вспомнив.
- Вот это - "Баунти", а это - минералка.
- Ой! Как ты догадался?! Я как раз хотела попробовать красный. Как здорово - красный "Баунти"! Спасибо!
- На здоровье.
Я сел за руль и понеслось.
Проехав с километр, я обнаглел, и попросил ее пересесть ко мне вперед - так, мол, удобнее разговаривать. Она полезла между сидениями - как бы по кратчайшему пути.
- Так ты решила - в прыжке?
- Боже ты мой! Вот это я делаю только ради тебя. - Перед моим носом проехала очень симпатичная попочка. Одна нога застряла, и я дернулся, чтобы помочь. Когда я увидел ее щиколотку и черный босоножек, на мгновение все поплыло перед моими глазами. В это мгновение я понял, что попал. В жир. Обеими ногами.
Я очень-очень влюбчив, господа. В институтские времена я вывел для себя закон, по которому день, когда я не влюбился в кого-нибудь хоть на время поездки в автобусе, был днем плохим, неудачным. У меня были постоянные "объекты обожания" в поточных аудиториях и даже на других факультетах. Входя в вагон метро или автобус, я первым делом искал лицо, к которому мог приклеить взгляд до момента ее или моего выхода. Я просматривал школьный альбом, вспоминая, в каком классе и в кого я был влюблен. В каждом магазине у меня непременно была любимая продавщица, и, приходя за сигаретами, я всегда высматривал ее, не обращая ни на что внимания, из-за чего меня часто обсчитывали. Свои первые стихи я посвящал исключительно возлюбленным. Друзья подшучивали надо мной на эту тему. Сами-то они не придавали значения всяким мелочам и потому в любовных делах успевали гораздо больше меня. Они перли напролом, а я чаще всего обламывался из-за нерешительности, отягченной особо трепетным отношением к женщинам, вызванным все той же перманентной влюбленностью. Первые вершины я начал брать уже после армии, набравшись достаточно цинизма посредством ночного казарменного онанизма, и, обычно - в нужном подпитии, которое требовалось мне, чтобы развернуться в полную силу. Некоторое время я даже вел счет своим победам на специальном листочке записной книжки. Я начал меняться после первого крупного провала, и к концу списка почти полностью обуздал в себе романтика. К моменту встречи со своей будущей бывшей женой мне доподлинно было известно все о блядском роде.
Именно тогда я впервые начал задумываться, а к разводу - окончательно определился в выводах, которые привожу здесь. Все бабы - БЛЯДИ - причем, это утверждение следует рассматривать не в денежно-физиологическом, а в жизненно-психологическом аспекте. Им - до пизды, что ради них мы идем на преступления или просто совершаем необдуманно-фатальные поступки, тянущие за собой целый воз последствий, мельчайшее из которых - меланхолический алкоголизм. Им - абсолютно насрать на то, что мы разрушаем себя, свое "Я", лишь бы быть рядом с ними. Короче: им целиком и полностью поебать, на какие муки ада частенько обрекаем себя мы, влюбляясь в них. Именно поэтому я и называю их БЛЯДИ.
Итак, все началось опять. Я гнал, как сумасшедший, когда она просила "с ветерком". Я останавливался, когда ее тошнило. Она кормила меня с руки шоколадным батончиком, и я почти терял сознание от вкуса ее длинных тонких пальцев.
- Вы чертовски милы сегодня.
- Что ты сказал?
- Я говорю - большое спасибо.
- Значит, я не ослышалась. - Она удовлетворенно усмехнулась и положила остатки шоколадки на приборную панель. - А куда мы едем?
- Мне казалось - купаться.
- А вода-то холодная. Правда-правда, я точно знаю.
- И что?
- Я не хочу купаться.
- Так куда мы едем в таком случае?
- Ты - мужчина. Я все предоставляю решать тебе. Не люблю решать сама.
Я посмотрел на нее и молча повернул в обратную сторону.
- Тогда - пеняй на себя.
- И - куда?
- Ты отдала мне вожжи? Тогда - просто следи за процессом. Увидим, когда приедем.
Она замолчала на некоторое время, уютно устроившись на пассажирском месте. Я смотрел на дорогу и был тогда почти безоговорочно счастлив. Вдруг она положила руку мне на плечо и тихо сказала:
- Я поеду с одним условием. Только, мне неудобно тебе говорить.
- Ну, тогда это не условие. Что значит - неудобно говорить? Считай меня своим лечащим врачом, хотя, я, скорее - художник. - Она все молчала, опустив нос. - Если тебе трудно говорить - не говори, конечно, но я все тогда беру на себя.
- Хочу домой, - вдруг сказала она.
Меня как по лбу ударило. Я сжал зубы и полез за сигаретой.
- Дай мне прикурить, пожалуйста.
- Давай, я лучше тебе один фокус покажу. - Я показал ей прикуриватель. - Вот, видишь эту штучку? Она вот так вот нажимается, а когда щелкнет и выскочит - можно прикуривать.
Надежда набрала полную грудь воздуха и аж привстала на сидении.
- У тебя как там шея?
- В смысле - мягкая, или - что?
- Мне вцепиться в нее хочется.
- А, это - пожалуйста. Кусай, рви - что хочешь. Все - для тебя. Но вот спички у меня кончились.
Она улыбалась, и ее зубы сверкали в свете встречных фар, как алмазы. Я до сих пор не до конца рассмотрел ее лицо, но мне оно казалось невероятно красивым тогда.
Через пять минут полной тишины она спросила:
- Почему ты замолчал? Я тебя обидела?
- Я, вроде, и не болтал сильно. - Тут мне пришла в голову одна мысль, и я остановил машину. - Как ты думаешь - это будет романтично, если я почитаю тебе стихи? - Она промолчала. - Только, чужих я почти не помню, и буду читать свои. Как ты?
Она опять положила свою ладошку на мою и прошептала:
- Да.
- Тогда - слушай.
Я вспомнил текст одной из самых своих старых песен. Я проверял его действие когда-то и знал, что читать нужно шепотом. Я мысленно попросил у Бога, чтобы все получилось, прокашлялся и начал:
Утро. Ты просыпаешься и снова
Подходишь к окну.
Я снова вижу тебя. Я, молча,
Теку по стеклу.
Ты шепчешь: "Опять эта сырость".
Тебя бьет дрожь...
Я бы согрел тебя,
Но я - всего лишь дождь...
Ты плачешь. Наверно, ты хочешь стать
Таким же дождем.
Дождем, моросящим так близко
И так далеко - за окном.
Ты пальцем ведешь по стеклу -
Наверно, ты пишешь стихи...
Их смоют серые капли
Моей тоски...
Ах, если б я был великим -
Я бы сделал тебя рекой.
Если б я был всемогущим -
Я взял бы тебя к себе.
Не бойся стука в окно -
Это я пришел за тобой...
Но ты уходишь...
Я молча плачу на твоем стекле...
Она долго молчала, спрятав лицо в тени, а я с замиранием сердца ждал. Она затушила сигарету, достала окурок из мундштука и выбросила в окно. Представьте, каково мне было в эту длиннющую минуту! Стишок до сегодняшнего дня считался безотказным - у меня были случаи проверить. Я думал, если она меня сейчас же не поцелует - я приеду домой и нажрусь до зеленых соплей - насрать на все кодировки! Ну, скажи, что тебе понравилось! Вместо этого, она оправила юбку на коленях и тихо сказала:
- Хочу домой.
- Есть. - А что мне оставалось?!
В который раз уже за эту ночь я подвез ее к дому. Она попросила меня заглушить мотор, и я молча подчинился. Я поставил машину не у подъезда, как в прошлый раз, а на стоянке рядом с каким-то "УАЗиком". Выходя, она что-то сказала, и я не расслышал сразу, погруженный в переживания:
- Что-что?
- Я еще вернусь. Не уезжай.
Мысленно я застонал от ее слов. Так значит, все отлично! Ей просто надо пописать. Писай, милая! Писай, солнышко! Я буду ждать.
В зеркальце заднего вида я видел, как она вошла в подъезд. Какая-то шавка, видимо прикомандированная к этому подъезду, тоненько облаяла ее. Я включил магнитофон чуть слышно, повернул зеркало, чтобы было удобнее наблюдать за выходом, откинул спинку и блаженно вытянул ноги, приготовившись ждать. Через приоткрытую дверь мне были слышны далекие вопли поездов и шорох целлофанового пакета, передвигаемого ветром с места на место. Где-то хлопнула дверь, где-то проехала машина. Было без пятнадцати три, и в доме напротив горело единственное окно. Я курил и стряхивал пепел на улицу. Сзади мне послышалось что-то, и я поглядел в зеркало. Из подъезда вышла какая-то тень и двинулась прочь. Не она, вроде. Я прикрыл глаза и думал, что Бог все-таки есть и он все видит. Как пел когда-то Высоцкий:
"Кто не верил в дурные пророчества, В снег не лег ни на миг отдохнуть - Тем, в награду за одиночество, Должен встретиться кто-нибудь..."
Я слишком долго был один, если не считать коротких интрижек. Я даже придумал себе нечто вроде неофициального девиза: Тимур Харин может умереть тысячью разных способов, но причина будет только одна - одиночество. Нельзя сказать, чтобы я охуенно мучился от одиночества - нет, я привык к нему, как привыкают нищие быть нищими, а драконы - драконами. У Наумова есть такая строчка: "...Я в своем одиночестве - как в старом пальто" - так это про меня. Там дальше еще: "Оно укроет меня от холодных ветров. Оно укроет меня, ведь, со вчерашнего дня, я не верю в любовь", - я все еще верю, хоть эта вера и не спасает меня от холодных ночей и лапши "Доширак". И пусть все бабы - БЛЯДИ, где-то по Земле должна же, блядский род, бродить моя ебанутая половинка, и некому, просто, взять ее за руку и перевести через улицу. Где-то в этой груде отравленных конфет точно лежит одна, что станет лекарством от моих бесчисленных ран. Вот моя философия, Артемий. Вот что я вычленил. Вот что я вынюхал в великом множестве пизд и пизденок. Вот что я вычитал в куче книг и книжонок, долгими ночами бывших моими единственными собеседниками. Черные полосы обязательно кончаются, вопрос лишь в том - успеешь ли дожить до этого момента...
Где-то в три мне опять показалось, что кто-то вышел из подъезда. На этот раз я глядел во все глаза и даже тихонько вышел из машины. Какая-то фигура довольно быстро удалялась по двору, пока не скрылась из виду. Было еще довольно темно, чтобы разглядеть, как следовает, но мне показалось, что Надежда в ее теперешнем состоянии не могла бы ходить так быстро, и вроде была пониже ростом. Я сел обратно и продолжил бдение...
... Полчетвертого я начал сомневаться. В четыре во мне теплилась лишь искорка надежды. В четыре пятнадцать я спекся. Я сел в машину и уехал без оглядки, хотя меня подмывало остаться до утра. Я убедил себя, что меня в очередной раз продинамили. Я ехал и обдумывал лекцию на тему "Все бабы - БЛЯДИ".
Выгребая мусор из салона возле своего дома, я обнаружил на заднем сидении пачку белых "PallMall" с зажигалкой внутри и нетронутую минералку. Мне пришло в голову, что, может, она все же собиралась вернуться, да помешал то ли муж, то ли сон. Так или иначе - дело сделано.
Други мои, вот над чем я предложил бы вам подумать. Представьте себе, что все описанное - литературное произведение, которому не хватает только концовки. Я предлагаю выбрать, как все должно закончиться: они встретились, полюбили друг друга, жили долго и счастливо и померли в один день; или - сами понимаете...
Следующий день я решил начать раньше обычного. Блядская Надежда напрочь засела в моей голове и никак не хотела вылезать. Перебирая возможные варианты объяснения случившейся со мной хуйни, я вновь возвращался к анализу событий ночи. Какого хуя, например, мы сто раз подъезжали к тому подъезду, если допустить, что она с самого начала собиралась меня наебать? И как это, вообще, она могла собираться? Меня что - заранее выбрали как самого романтичного калымщика? Зачем было ей говорить, что она вернется? Это, что - новый способ мешания мужского рода с говном - оставлять их ночевать в машинах под подъездом? Сказала бы "Пока" - и пиздец! Может, это она выходила тогда, только машину не запомнила? Такое запросто могло произойти. Еще и вещи оставила... На самом деле: все объяснения легко укладываются в схему "Бабы - БЛЯДИ", но тогда мне это еще не приходило в голову. Я еще не мог поверить, что все так плохо - поэтому решил разобраться на месте. Я прыгнул в машину и, насвистывая что-то сентиментальное, поехал в Ельцовку.
Я обошел весь подъезд. Я позвонил в каждую дверь. Я спросил почти каждого жильца минимум по разу, не знает ли он такую Надежду - лет тридцать, моего роста, короткая светлая стрижка. А у ваших соседей - их сейчас дома нет - не в курсе? Нет? Извините. К концу опроса осталось не проверено несколько квартир, и, теоретически, она должна была быть в одной из них. Вечером я позвонил еще в четыре или пять дверей. Результат - нулевой. Оставалось предположить, что либо - кто-то пиздит, либо - она здесь все-таки не живет.
На следующий день я решил попробовать еще одно средство. Я повесил на подъезде объявление:
Девушка по имени НАДЕЖДА!
В ночь 1-го июня вы оставили вещи в желтой "Тойоте".
Позвоните 65-47-19 (днем)
Сегодня прошел третий день с тех пор. Ни одна падла мне не позвонила, что и следовало доказать. Днем я копнул адресную базу на тему Лесосечной, 2 и Надежд. Всего в доме их восемнадцать штук, но ни одна не живет в нужном подъезде. Я выбрал четверых, хуевато, правда, но - подходящих по возрасту. Завтра осталось проверить их и, если ни одна не подойдет - я в жопе. В глубокой и с маленькой дырочкой. Блядь засраная, что ж ты меня так затрахала?!
Правда, по приметам мне должно, наконец, повезти именно в этот день. Смотрите сами, какие охуительнейшие совпадения: я сделал три попытки - это раз; два - прошло три дня; и ТРИ - я три раза подряд сегодня доставал из коробки сломанную спичку! Если это - не знамение, то я - испанский летчик.
Господи! Я так прошу тебя, помоги! Прости, что поминал тебя всуе. Прости, что пил и прелюбодействовал. Господи! Прости, что ругаюсь постоянно грязными словами. Я, честно, Господи, ни разу больше не назову ни одну из твоих дочерей блядью. Только ты уж помоги мне, Господи! Ну, нельзя же так мучить!
Слыхали - как я его? После такого - пусть попробует не помочь. Верю, что найду эту суку прямо с первого раза, и - не отвертится...
(... Блядь! Куда ж ты прешься-то, корова злоебучая! Нажралась, падла, и тротуара тебе мало?)
![[]](/img/s/sharapow_w/unsleeper/yoshi28.jpg)