Не то чтобы это была какая-то фигура речи. Нет, Петрович действительно взял пару отгулов и поехал в ад. "Да посмотреть надо, как оно там все", - туманно пояснил он, попавшись мне утром около подъезда.
На Петровиче, выбритом досиня, был старый потертый пиджак, синяя рубашка без галстука, серые брюки со стрелками, по-стариковски заправленные в офицерские хромовые сапоги, и спортивная сумка через плечо. Сам не знаю, почему я так хорошо запомнил его наряд. Наверно потому, что так в городе давным-давно никто не ходит - только в деревне еще уважают такую форму одежды, доставшуюся с далеких колхозных лет. Дядька у меня так ходил. В карманы пиджака удобно помещается поллитровка водки и несколько пачек "Примы" или "Беломора", за голенище сапога тоже можно что-нибудь запихнуть. Практично и удобно, как в лучших домах.
- А вырядился так зачем? - удивленно спросил я, оглядев соседа с ног до головы. Петрович только хмыкнул и сильнее затянулся папиросой.
- Подумал - чего хорошую одежду трепать? Мало ли, как там. Ад все-таки, не крымский курорт. Ну и это... вдруг припашут на общественные работы...
- Рановато вроде. Вот помрешь - тогда и припашут. Опять же, в котле или на сковородке пиджак тебе ни к чему, - попытался я пошутить, но сосед только махнул узловатой рукой, привыкшей к топору и рубанку.
- Не кажи гоп, Серега! - сказал он. - Я воробей стреляный, ко всему готов. Вишь, "сидор" собрал, там у меня и бритва с мылом, и бельишко.
- Курица вареная... - предположил я. - Уж она-то в аду необходима.
- А куда без нее? - негодующе уставился на меня Петрович. - Кура в дороге - первое дело! Особенно если употребить песярик.
Тут он как-то погас лицом и хмуро добавил:
- Вот только это дело, - старый плотник щелкнул себя по кадыку, - с собой брать не разрешили. Говорят, мол, все равно на досмотре изымут. Там, говорят, своего добра хватает. Да я бы вообще туда не сунулся, если бы не жена. Заладила: съезди да посмотри, мало ли, куда попасть придется, а так хоть знать будешь и мне расскажешь, мол. Вот жужелица старая! Я ей талдычу - да ты спятила, что ли, ты же в церковь ходишь каждое воскресенье, не то что я, беспартийный коммунист с шестьдесят восьмого года... Нет, не отвязалась, пока не собрался.
Он встряхнулся, поправил сумку на плече и сунул мне широкую ладонь.
- Ну, может хоть грибов наберу там. Бывай, сосед. Вернусь - расскажу, посидим за коньячком...
Ад у нас располагался недалеко. Три квартала от моего дома, потом повернуть налево, мимо школьного забора, а там рукой подать. Крыльцо с резиновым ковриком, дверь, выкрашенная в сине-белый цвет и табличка "Отделение Почты России ? 32. Филиал Ада ?1046". Таких в нашем городе было несколько, появились они года три назад. Буднично и незаметно - одно в Сбербанке на главной улице, второе на почте, а третье прямо на железнодорожном вокзале. В газетах писали, что отделения преисподней одновременно открылись во всех российских городах с населением больше ста тысяч человек.
Сначала, конечно, это вызвало панику - еще бы, все-таки Ад. Караул, граждане, конец света близится! Были истерики, крестные ходы, сумасшедшие бабульки с плакатами, Церковь выслала целый десант, круглосуточно служивший молебны и махавший кадилами. Не помогло. Точнее, помогать было особо не от чего - ну, пахнет серой, это да. Так на почте еще и не тем пахнет, особенно когда сбегаются пенсионеры. В основном, население отреагировало на редкость равнодушно. Многие просто не поверили, а остальные, вскормленные-вспоенные кризисами, смутными временами и каналом Рен-ТВ, и не такое видали.
Двери адских филиалов (все как одна черные, из тяжелой проклепанной стали) не открывались ровно 666 дней. Потом разом распахнулись, и оттуда...
Нет, воинство Абаддона, саранча и прочие всадники на бледных конях оттуда тоже не хлынули потоком, и даже поодиночке никто не появился. За каждой дверью оказался небольшой респектабельный офис. Кондиционер, кожаные кресла, мебель из черного дерева, на стене чей-то портрет, нераспознаваемый человеческим зрением. Опасливые смельчаки, рискнувшие переступить порог, сопровождаемые оханьем, шепотками бабушек и злым шипением, быстро вернулись. Живые, здоровые и с недоуменным выражением на лицах, прижимая к груди ворох красиво отпечатанных проспектов и рекламных брошюр.
В аду была острая нехватка туристов и рабочей силы. Требовались плотники, слесари-сантехники, плиточники и бетонщики. Отдельно приглашались нефтяники на работу вахтовым методом. Почему в преисподней не могли использовать уже существующие и накопившиеся за века ресурсы - никто особо не интересовался. Главное, что зарплату обещали хорошую.
Потом открыли и турбюро. "АдТур Сервис". Незабываемые отпуска, круизы по красивейшим местам потусторонней географии, туры выходного дня, сафари и все такое прочее. Мужики с нашего двора, которые побывали и вернулись, красочно расписывали классную рыбалку и охоту.
- На седьмом круге с гончими псами - вообще ништяк! - размахивал руками Вовка Кузнецов, у которого дома была целая коллекция охотничьих ружей. - Загоняют здорово, только успевай выцеливать!
- А мне больше рыбалочка на девятом нравится, - негромко, но упрямо возражал Сан Саныч Зябликов, капитан дальнего плаванья в отставке. - Там озерко такое ледяное, ну где еще Бриарей сторожит. Возьмешь ледобур, насверлишь лунок... Лучше всего рядом с Брутом сверлить, ну или с этим... Кассием. Они там вниз головой изо льда торчат. По первости, конечно, вид жутковатый, а потом ничего, как первая рыбина потянет, так и думать обо всем забываешь!
- Это вы просто с кентаврами не охотились, - отмахивался Санька Самойлов, - гончие отдыхают и нервно курят! Кентавры влет бьют, навскидку, ни разу ни один не промазал.
- Где это? - удивился Кузнецов.
- Да там же, на седьмом круге, рядом с кровавой рекой, вечно кипящей. Флегетон, или как она там, - пожал плечами Самойлов.
- А. Точно, Флегетон. Не, мне там жарко слишком, я жару не люблю, даже в Турцию ни разу с женой не поехал. Вот в Лесу Самоубийц, с гончими или с гарпиями - самое то. Весело!
Мы с Петровичем, слушая все это, хмыкали, переглядываясь, курили и помалкивали. Меня на экзотику никогда особо не тянуло, а мой сосед сроду не был ни рыбаком, ни охотником. Вот грибником был, да, мог целыми днями пропадать в лесу с ведерком и ножом.
- А с грибами там как? - спросил Петрович однажды, когда Зябликов с Кузнецовым снова сцепились в споре.
- С грибами...? - недоуменно протянул Сан Саныч, которого прервали прямо в середине пламенного монолога про рыбалку. - С грибами... Ну, даже не знаю. С грибами... Разве что в Лимбе, но я там не был. Фотки видел, лес там есть, только в тумане весь.
- Ладно, - подытожил Петрович, - чего мне, здесь грибов не хватает, что ли?
Соседа не было дней десять. Его жена, Мария Самуиловна, обычно тетка весьма сварливая, от которой я держался подальше, так извелась, что даже как-то стихла, ощутимо усохла, меньше ругалась на всяких "охламонов, которые мусюрют и мусорют в подъезде", и даже один раз затащила меня на чашку чая, чтобы пожаловаться на мужа, которого "черти там, что ли, в котел посадили?" Ругалась она бодро, но видно было, что Самуиловне совсем не по себе.
А потом Петрович вернулся.
Случилось это ровно в полночь, и сигналом к явлению Петровича стал громкий хриплый мат на весь притихший двор. Живу я на первом этаже, и совсем недавно под моими окнами вывалили целый самосвал жирной, перемешанной с торфом земли - для клумбы, наверно. Туда-то и угодил сосед, сверзившись из внезапно появившейся в воздухе дыры, откуда зловеще пахнуло серой и потянуло клубами дыма. Вечером прошел дождь, и поэтому Петрович, поднявшийся из цепких объятий земляной кучи, напоминал статую Ленина в нашем городском парке. Вождя, нежно любимого всеми окрестными голубями и галками, регулярно красили, освежая серый цвет. А поскольку сдирать старые слои краски всем было лень, за полвека учитель пролетариата превратился в какого-то инопланетянина с бесформенным шаром вместо головы.
Вырвавшееся из будущей клумбы чудище выглядело не лучше. Потом в облепившей голову Петровича грязи открылось отверстие, и вот оттуда-то и понеслись виртуозные полуночные матюги. В доме начали зажигаться окна, хлопнула дверь подъезда, и голос Самуиловны вплелся в завывания мужа.
- Дубина ты старая! Угваздался почище барбоса! Последний пиджак извел на ремки!
Слышно было, впрочем, что жена Петровича рада, но виду старается не подавать. И тут в хор голосов добавилось душераздирающее мяуканье.
- И вскричал кот неистовым человеческим голосом... - задумчиво подытожил я, а потом все-таки не утерпел - высунулся в форточку. Из сумки Петровича, шипя, мявкая и рассыпая вокруг себя искры, вырвалось и прыгнуло на него что-то пучеглазое и лохматое, все в клубах черного дыма, резко пахнущего углем. Старый плотник заорал и заматерился с новой силой.
- Мать твою за ногу и об угол! Рубаху! Рубаху прожег, оглоед! Куда ты?! Куда ломанулся, антихрист?! Стоять!
Орущий клубок кинулся к Самуиловне и взобрался по длинному домашнему халату, оставляя на нем черные следы.
- О! Ба-атюшки светы! - заголосила та и от неожиданности села мимо скамейки. - Убивают! Люди... режут!!
В нашем многострадальном доме, похоже, не спал уже никто. Наконец, раздался густой, похожий на пароходный гудок бас Сан Саныча:
- Да что тут такое творится? Что за шалман?
Все притихли, и только верещало черное и котообразное. Петрович, натянув рабочие рукавицы, отцепил лохматое нечто от тлеющего халата Марии Самуиловны и аккуратно погладил по шерсти. Пахнуло нагретым асбестом.
- Ишь... Боится, зараза.
- Это у тебя кто? - спросил Зябликов. - Сувенир, что ли?
- Навроде того, ага. Прибился где-то по пути, в тех местах сам черт ногу сломит. И не один, - задумчиво добавил мой сосед, - и не только ногу. Вроде котейко, а непонятный. Жрет исключительно уголь, да не простой, а первосортный антрацит, во как! Там, конечно, такого добра навалом, нагибайся, да подбирай... Из сумки вылезать отказался, пришлось с собой волочить. А сейчас, вишь, перепугался. Понятно почему - я же там этих... попросил меня назад отправить экспрессом, чтобы побыстрее. Вот и отправили, иху мать.
- Ну так с кем связался-то! Бисова сила! - заржал Сан Саныч. Но тут его прервала очухавшаяся Самуиловна, и я зажмурился.
Это было похоже на бортовой залп линкора "Айова", так что я временно оглох и на всякий случай задернул занавеску, укрывшись от греха подальше на кухне. Устрашившись гнева жены Петровича, жильцы разбежались по квартирам, и только несгибаемый капитан Зябликов спокойно курил чуть поодаль.
Накричавшись, Мария Самуиловна вдруг выдохнула, присмотрелась и ворчливо бросила мужу:
- И что теперь с этим отродьем делать-то?
- Дак это... Можно помыть. Он сам себе воду греет, никаких хлопот.
- Помыть? Тебя бы сначала кто помыл, на чучело глиняное похож! - снова завелась соседка. - Съездил, называется, посмотрел!
- А кто меня послал?! - рассвирепев, рявкнул в ответ Петрович. - Кто, а?!
Его жена набрала в грудь воздуха, чтобы достойно ответить. Я приготовился к ударной волне и на всякий случай закурил. Но тут что-то зашипело, и в воздухе рядом с кучей земли образовалась новая дыра. Ее края подергивались и искрили мелкими молниями, а внутренность светилась багрово-синим.
- Что за херня? - Зябликов, утратив невозмутимость, подавился табачным дымом и закашлялся, выпучив глаза. Из дыры показалась длинная костистая лапа, покрытая чешуйчатой красной кожей. Самуиловна взвизгнула - тоненько, как первоклассница, увидевшая мышь. Лапа нервно подергалась в воздухе, когтистые пальцы щелкнули, и из тлеющей дыры раздалось хриплое:
Черный лохматый комок рванулся из рукавиц Петровича, и, радостно мяукая, сиганул в дыру.
- Э! Что за дела-то, нехристи? - возмутился мой сосед.
- Извините, - глухо донеслось изнутри красного сияния, - не досмотрели. У вас на Земле ему не очень хорошо будет, непривычный он к такому. Пожалуйста, примите компенсацию за доставленные неудобства...
Из дыры что-то вылетело, брякнулось рядом с Петровичем, обдав его брызгами жидкой грязи (повредить ни ему, ни его костюму, правда, это уже ничем не могло), и портал схлопнулся, прощально протрещав электрическими разрядами.
- Нормально... - развел руками сосед. - Вот и помыли... И на кой я таскал это с собой неделю?
Кряхтя, он нагнулся и подобрал упавший предмет. Это оказался футляр, обтянутый хорошей кожей, похожей на змеиную. Петрович повозился с хитрой защелкой и поднял крышку.
- Бумага какая-то, - оповестил он опасливо следящую за его руками Самуиловну и застывшего каменной статуей Зябликова. - А очки-то дома забыл!
Тут он заметил в окне меня и замахал руками.
- Сережка! Выскочи, а? Прочитай, чего там! А то мы тут все слепошарые!
Когда я вышел, мне вручили адскую бумагу и столпились вокруг. Я развернул плотный пергамент и вчитался в завитушки шикарного, чернильным пером написанного документа.
- "Дарственная"...
- Дарственная? - поразился Петрович. - Ну ты гляди, а!
Я наконец-то разобрал текст.
- В общем, сосед, это бумага козырная. На право владения недвижимостью. Место - Лимб, особняк в два этажа, на десять комнат плюс кухня. Слуги из числа местных душ... ага... вот... прилагаются бесплатно. С видом на Замок Праведных. Неплохой, наверно, вид... Центральное отопление, водопровод, газ, снабжение - все бесплатно. Земельный участок двадцать соток... Владение неотчуждаемое, передаче в другие руки не подлежит. Да-а, Петрович, царское предложение, сразу видно - не экономят!
Некоторое время все молчали.
- Это что же получается? - нарушил ночную тишину Петрович. - На старости лет я помещиком заделался?
- Получается, что так, - пожал я плечами. - Как говорится - пожили, теперь и о душах подумать можно!
- Ну уж нет! - заявила Мария Самуиловна, но заявила она это как-то неуверенно, с сомнением, озираясь по сторонам. - Люди всю жизнь в Рай рвутся, грехи замаливают! А мы что - своими руками себя в преисподнюю законопатим?
- Лимб-то совсем другой, - возразил я. - Там и компания хорошая, если что. Воздух чистый, есть, где погулять.
- А ты откуда знаешь? Не согласная я! - заерепенилась было Самуиловна, но тут ее муж цыкнул:
- Тихо! Ишь ты, разошлась! И так тебе проораться на меня дал, чуть всех не оглушила, кота из-за тебя отобрали! Теперь слушай мою команду, жужелица ты старая! Хоть под конец жизни как люди поживем, не будем о куске хлеба думать! А то ведь я, грешным делом, хотел уже на вахту завербоваться, плотники-то там нужны! Но теперь - не-ет! Хрена с два! Теперь в своем доме буду, кум королю! А квартиру внукам отпишем. А ну пошли, мать! Думать будем...
Крепко взяв грязными пальцами жену под локоть, старик потащил ее в подъезд. Ошарашенная Самуиловна даже не сопротивлялась, мелко семеня ногами в тапочках. На пороге Петрович обернулся ко мне и подмигнул:
- Эх, Серега! А грибы там и впрямь - хоть королю на стол подавай.