В 2000 году я учился на пятом курсе Новосибирского государственного университета. В самом разгаре был экономический кризис. На нищенскую стипендию студенты могли худо-бедно прожить от силы неделю. Мне и моим товарищам приходилось подрабатывать грузчиками. Бывало, что всю ночь напролет мы разгружали какой-нибудь вагон с бесчисленными коробками и ящиками. Лучше всего платили за разгрузку мешков с цементом. Но работа эта была поистине адская... Поэтому, когда мне неожиданно предложили устроиться преподавателем немецкого языка на кафедре иностранных языков факультета специальной разведки в Новосибирском высшем военном командном училище (военный институт), я, не раздумывая, согласился. Тем более, что за счет надбавки от Министерства обороны зарплата там была выше, чем в гражданских образовательных учреждениях. Честно говоря, немецкий я знал отвратительно, но решил последовать известному принципу Наполеона Бонапарта: "Главное - ввязаться в драку, а там посмотрим".
НГУ
Ореол уважения, сияющий, по мнению непосвященных, над всеми, кто учится в стенах нашей альма-матер, сослужил мне тогда хорошую службу. Никому даже в голову не пришло меня тестировать на знание языка, который я отважно собирался преподавать будущим разведчикам и мотострелкам. Поэтому я без всяких проблем устроился на желанную для многих работу, не имея совершенно никаких преимуществ перед конкурентами. Очень надеюсь, что был и остаюсь единственным неприятным исключением такого рода в славной истории этого весьма престижного заведения.
Хочу воспользоваться случаем и выразить свое уважение полковнику Сергею Михайловичу Калимулину, возглавлявшему в то непростое время кафедру иностранных языков. У меня до сих пор есть стойкая уверенность, что именно благодаря таким личностям наша армия всегда будет непобедимой, профессиональной и высококультурной. Я с ним практически не пересекался. Тем удивительней то сильное впечатление, которое он у меня оставил как руководитель и преподаватель. К тому времени я уже успел отслужить в армии и с переменным успехом четыре раза поучиться в стенах трех вузов. Так что мне есть, с кем его сравнивать.
Надо сказать, что, кроме естественного желания бедного студента иметь хоть какой-то стабильный заработок, была еще одна очень веская причина, заставившая меня пойти против совести и согласиться на этот обман. Дело в том, что однажды на первом курсе, когда мы суровой зимой 1995 года сидели, укутавшись в шубы и пальто, в промерзшей насквозь аудитории на утренней паре, наш преподаватель сжалился над нами и, чтобы хоть как-то согреть и ободрить, вместо обычного занятия рассказал одну удивительную историю, которая была тесно связана с военным институтом и его обитателями. Не знаю, как других, но меня она тогда просто потрясла своей суровой романтикой. Поэтому мне всегда было страшно любопытно, что творится за стенами этого надежно укрытого от внешнего мира таинственного учреждения. Просто поразительно, что и мне вскоре довелось выступить здесь в роли рассказчика той же самой истории. Наверное, именно так издревле передавались из уст в уста легенды о героях прошлого и сказания о великих битвах, о которых историки потом будут по крупицам собирать скудные факты, изучая дошедшие до нас из глубины веков редкие и не поддающиеся никакой проверке письменные источники.
Это случилось примерно через пару месяцев после того, как я устроился на свою новую работу. Холодным ноябрьским утром я, как обычно, зашел с парадного входа в первый учебный корпус военного института и начал подниматься по лестнице на второй этаж, где располагается кафедра иностранных языков. Обычно в данное время коридоры всегда полны курсантов, расходящихся по классам. Так было и в этот раз, но мне сразу же бросилось в глаза нечто необычное. Крепкие здоровенные парни с трудом поднимались по лестнице, опираясь на перила. Я видел, что у многих из них просто подкашиваются ноги. Абсолютно все заметно хромали, как обычно хромают те, кто натер себе сильные мозоли на ступнях. Я спросил одного из них, в чем дело, и узнал, что они накануне вечером вернулись с трехдневного марш-броска, пройдя в общей сложности более 100 км в полном обмундировании.
Я открыл дверь своего класса и, пройдя внутрь, произнес обычную дежурную фразу, которую по заведенному здесь уставу мне всегда полагалось говорить в таких случаях:
- Guten Tag, Offizierschüler!
Мои ученики тяжело встали и нестройным хором на ломаном немецком произнесли в ответ уже порядком набившую мне оскомину такую же дежурную фразу:
- Guten Tag, Herr Lehrer!
Я довольно долго бился, пытаясь научить их правильно выговаривать слово Herr, чтобы оно звучало хоть немного более прилично. Но они неизменно, словно бы издеваясь надо мной, громко и со вкусом каждый раз в начале урока произносили на чистом русском языке "хер", не делая никакого политкорректного придыхания на первом звуке. В конце концов я решил, что таково мое кармическое наказание за занятие не своим делом, и со временем совсем перестал обращать на это внимание. Однако в тот раз в слове "хер" я уловил некие новые для себя нотки, острым ножом резанувшие мой слух. В коротком, но семантически удивительно емком древнерусском слове ясно звучала целая гамма чувств, в которой угадывались злость и обида на то, что им, смертельно уставшим от тяжелых учений, не дали хорошо отдохнуть и заставили, как обычно, подняться ранним утром и идти на занятия; еще там была зависть молодых ребят, надолго оторванных от родных и близких и помещенных за непроницаемые железобетонные стены военных порядков, по отношению ко мне, гражданскому человеку, могущему свободно перемещаться и распоряжаться временем по собственному усмотрению. Да много чего там было такого, что можно долго и нудно перечислять. В общем, чего греха таить, я решил, что действительно буду последним козлом (в древнеевропейском языке-основе, на котором говорили далекие предки славян, германцев, балтов и прочих, слово "хер" обозначало козла), если начну мучить этих усталых и невыспавшихся ребят еще и немецким языком. Поэтому я сделал вид, будто ничего не слышал о заведенных здесь строжайших военных порядках и дисциплине, отложил в сторону заготовленные материалы предстоящего урока, уселся на стол и стал пересказывать им ту самую историю, которую услышал когда-то на первом курсе из уст нашего сердобольного преподавателя.
Сейчас я снова собираюсь рассказать ее, уже перед более широкой аудиторией. Я буду вести рассказ от первого лица совершенно в том виде, в котором услышал его впервые, поскольку не считаю возможным добавлять от себя хоть что-то к истории, и так обросшей уже в устах народной молвы тысячей небылиц и никогда не существовавших подробностей.
Рассказ Данилы Андреевича Ветрова
Я родом из одного маленького кузбасского городка, где из поколения в поколение основное занятие местных жителей - добыча угля. В отличие от большинства своих сверстников, я весьма неплохо учился и даже регулярно занимал первые места на районных и областных олимпиадах по физике и математике. Именно поэтому в свое время меня пригласили учиться в новосибирский Академгородок в физико-математическую школу-интернат (ФМШ), которая до сих пор существует при нашем университете.
У нас преподавали академики с мировыми именами, такие как Ляпунов и Лаврентьев. Возможности для получения образования были просто фантастическими. Практически все мои одноклассники сделали хорошую научную карьеру и добились выдающихся результатов.
Мы чувствовали себя элитой несмотря на то, что абсолютно все приехали из деревень и маленьких провинциальных городков. Для местных мы были не званными чужаками, поэтому нередко нам здорово от них доставалось. Драки стали постоянной частью нашей тогдашней жизни. Академовские школьники объединялись в группы и регулярно совершали набеги на нашу общагу. Перед лицом общей беды мы быстро самоорганизовались и научились давать хороший отпор агрессорам. Все же мы были отнюдь не мальчики для битья, т. к. все провели детство в рабоче-крестьянской среде, где хочешь не хочешь будешь принимать участие в драках. У нас тогда появились специальные дежурные по общежитию, которые в случае очередной атаки оповещали остальных трехкратным звонком. Когда в коридорах раздавался этот сигнал, все мы в любое время дня и ночи, кто в чем был, выбегали из своих комнат, чтобы дать отпор налетчикам. Такая боевая дружба нас сильно сплотила. Даже теперь, спустя много лет, когда я вдруг увлекусь, читая лекцию студентам, и вдруг неожиданно услышу звонок на перерыв, руки мои непроизвольно сжимаются в кулаки, меня охватывает гнев, хочется сбросить с себя тесный пиджак и, засучив рукава, броситься из Мальцевской аудитории вниз по лестнице, мчаться туда, где бьются в неравном бою мои товарищи...
Потом мы стали студентами, и драки с местными школьниками сами собой прекратились. Но на наши головы свалилась новая напасть, куда более неприятная. Недалеко от университета располагался военный институт. Тамошние курсанты нас люто ненавидели. Возможно, потому, что завидовали нашей студенческой вольнице. Не знаю, куда смотрели командиры, но, судя по количеству драк, учиненных их подопечными, они взирали на это сквозь пальцы. У всех на слуху была одна дикая история. Ее виновницей, если меня не подводит память, являлась девятая рота военного училища, где готовили офицеров внутренних войск. Какого-то курсанта этой самой роты на ночной дискотеке обидели студенты пединститута. Скорее всего, побили за приставания к студентке. На следующее же утро вместо утренней пробежки рота пострадавшего в полном составе отправилась мстить обидчикам. Все произошло в полном соответствии с правилами военной науки. Вокруг одного из общежитий пединститута выставили оцепление, все двери заблокировали, а потом начался погром. Били всех без разбору. Из окон летела мебель и личные вещи... В местных средствах массовой информации эту историю, разумеется, не освещали. Но весь Новосибирск гудел, как встревоженный улей. Мы, студенты, были на грани бунта...
На этот раз власти вынуждены были вмешаться. Не в меру воинственную роту расформировали. Каким-то высоким ответственным лицам вынесли выговоры. Во всех военных учреждениях города провели беседы с личным составом. Курсантам нашего военного училища запретили на пушечный выстрел приближаться к университетскому студгородку. После этого крупных побоищ действительно уже больше не было, но локальные стычки никуда не делись. Курсанты по-прежнему чувствовали себя безнаказанными в нашем Советском районе; били и унижали всех, кто не оказывал им "должного уважения". Так продолжалось до тех пор, пока в НГУ на геолого-геофизическом факультете не появился невысокого роста худенький паренек с грустными светлыми глазами, родом откуда-то из-под Одессы. Никто почти не знал его настоящего имени, зато вскоре все вокруг на всю жизнь запомнили жутковатую кличку - Мясник.
Его судьба была по-своему совершенно уникальной. Родился он в сельской местности где-то под Одессой. Все его предки работали мясниками, начиная от времен Ивана Грозного и кончая эпохой царствования незабвенного Леонида Ильича. Мы, городские жители, можем сколько угодно высокопарно насмехаться над этой непонятной нам профессией или брезгливо морщиться. Но люди, которые хоть что-то понимают в жизни, придерживаются совершенно иных взглядов.
Отец нашего Мясника, разумеется, тоже работал мясником и был одним из самых уважаемых и обеспеченных людей среди односельчан. В отличие от нас с вами, он прекрасно знал, кем работали все его предки в любом поколении, тем более, что в данном случае это было не так уж и сложно. И еще он знал, что семейная традиция не должна прерваться и что он покроет себя несмываемым позором, если хотя бы один из его сыновей не продолжит дело жизни предков к вящей радости воинствующей секты вегетарианцев и сыроедов.
Казалось бы, судьба полностью ему благоволила. Его младший сын, наш Мясник, с семи лет уже научился крепко держать топор и разделочный нож в своих маленьких ручонках. Отец его, и сам прекрасно разбиравшийся в анатомии крупного и мелкого рогатого скота, отдал мальчика на обучение своему старому отцу, который, кроме всего прочего, был известным знахарем и костоправом. Тот с азартом принялся посвящать любимого внука в анатомические тонкости баранов. Так сказать, разбирали их по косточкам за неимением других достойных этого дитяти игрушек. К восьми годам юное дарование уже прекрасно разбиралось в анатомии, а по части умения разделывать туши превзошло самого учителя. Говорят, что всего трех-четырех ударов топора юному вундеркинду было достаточно, чтобы вся туша распадалась на куски. Опытные мастера только диву давались и потихоньку осеняли себя крестным знамением. Отец был счастлив. На местных ярмарках он заставлял сына разыгрывать настоящие спектакли. Мальчику завязывали глаза, клали перед ним целую тушу, и на глазах многочисленных зрителей он несколькими филигранно точными ударами топора разделял ее на все составные части. Со стороны это выглядело как настоящая магия. Иногда, чтобы придать действию еще и театрального драматизма, на тушу сверху клали маленького полуслепого котенка. Говорят, что ни один котенок ни разу не пострадал при этом кровавом спектакле.
Наблюдая за необыкновенными успехами своего гениального сына, отец рисовал в мечтах для него самое светлое будущее. Но всем надеждам скоро пришел неожиданный конец. Юное дарование, к его несчастью, как все нормальные дети, ходило в школу. И вот однажды на уроке литературы детям задали читать рассказ Антона Павловича Чехова "Каштанка". Рассказ этот произвел на мальчика впечатление, сравнимое разве что с землетрясением. Он ведь раньше никогда не задумывался над тем, что животные так же, как и люди, способны чувствовать физическую боль и испытывать душевные муки. И - самое ужасное - они, оказывается, прекрасно осознают все, что с ними происходит, и способны это как-то осмысливать на свой манер...
Мальчики кровавые в глазах царя Бориса ничто перед муками юного подростка. У него в глазах были целые стада невинных агнцев, которых он успел разделать за свою недолгую жизнь. Он представлял, как они, прежде чем попасть под его безжалостный топор, мирно паслись на лугу, безмятежно радовались своему простому бараньему счастью, подставляли мохнатые бока солнышку, мирно жевали травку и, наверное, философствовали о чем-то в своих простых и добрых бараньих душах...
Нашего Мясника начали грызть совсем недетские муки совести. Отец его по этому поводу наверняка думал, что некоторых великих русских писателей как можно скорее следует навсегда исключить из школьной программы, чтобы на корню пресекать подобные прецеденты. Иначе рано или поздно все мясокомбинаты остановятся из-за отсутствия желающих там работать, и ему самому останется продолжать любимое дело разве что в качестве хобби.
Потом, в довесок к Чехову, на Мясника обрушился Сергей Есенин с его душещипательным описанием того, как в зимней проруби утопили щенков несчастной деревенской собаки, и слезы из ее безутешных глаз падали золотыми звездами в снег. И самой последней каплей, переполнившей чашу сострадания, стал рассказ Льва Николаевича Толстого о посещении им тульской скотобойни. После этого Мясник напрочь отказался есть мясо и даже близко подходить к разделочному столу.
Отец его, впрочем, списывал все эти дивные метаморфозы, происходящие с сыном, на переходный возраст и сильно не паниковал. Он был уверен, что рано или поздно все вернется на круги своя, и его сын станет великим продолжателем дела своего Рода. Особенно большие надежды отец возлагал на предстоящую армейскую службу, полагая, что она выбьет из сына всю книжную дурь и сделает настоящим мужчиной. Однако ж с этим неожиданно возникли серьезные проблемы, потому что неразумный сын, словно прочитав его тайные мысли, предпринял такой тактический ход, который мог окончательно все испортить. Сын потомственного мясника не придумал ничего лучше, как вступить в секту баптистов. Дурные последствия этого необдуманного шага сказались немедленно. Во-первых, его сын вдруг совершенно неожиданно перестал материться, да и вообще повышать на кого-либо голос.
- Твою мать, ну просто как неродной! - иногда в сердцах восклицал отец, взирая с удивлением на своего воспитанного и культурного сына, тревожно перебирая в памяти всех известных ему предков по мужской линии и совершенно не понимая, в кого же тот такой уродился.
Во-вторых, к вегетарианству теперь добавился категоричный отказ брать в руки огнестрельное оружие и давать воинскую присягу. У юных призывников с такими убогими моральными принципами была только одна дорога - стройбат, куда его сын в итоге и попал, дослужившись за два года до звания ефрейтора. И это в стране, где бытовало стойкое убеждение, что лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора! Думаю, если бы старина Кант прознал в свое время про сей морально-нравственный императив, он обязательно присовокупил бы его к своему знаменитому четвертому доказательству бытия Бога, сделав оное уже, наконец, фатально неопровержимым...
В армии Мясник окончательно решил, что домой он больше не вернется. Он ненавидел свое детство, которого, благодаря стараниям родного отца, по существу и не было вовсе. Вопрос, куда податься после дембеля, решился сам собой. Среди сослуживцев юноши был новосибирец, собиравшийся после армейки поступить в Новосибирский государственный университет. Он-то и открыл глаза Мяснику на то, что существуют особые льготы для абитуриентов, прошедших армию. Но самое главное, он по дружбе обещал помочь ему сдать все экзамены, если Мясник будет поступать с ним вместе на геологический факультет.
Мясник с энтузиазмом утопающего ухватился за эту соломинку. Поступить в ВУЗ самостоятельно он даже и не мечтал, потому что у нашего сельского гуманитария напрочь отсутствовали даже зачатки абстрактного мышления. В школе по всем предметам у него были твердые тройки. Ставили ему их, впрочем, не за знания, а исключительно за хорошее поведение, из уважения к отцу и его собственному мастерству мясника, которое, как вы понимаете, к школьной программе не имело ни малейшего отношения. Единственное, что он знал в совершенстве - это анатомию баранов. После обучения у деда он, вдобавок, уже и сам стал неплохим костоправом и иногда был способен даже ставить диагнозы заболевшим односельчанам.
Сразу после дембеля Мясник рванул в Новосибирск и с помощью своего армейского приятеля успешно поступил на геологический факультет НГУ. Но поступить - полдела. Дальше нужно было сдавать первую сессию, после которой, как ему объяснили, можно уже ничего не бояться.
Мясник фанатично взялся за учебу. Благодаря хорошей памяти он с первого раза запоминал чуть ли не целиком целые страницы учебников, не всегда, впрочем, понимая, о чем идет речь. Но главной проблемой оказалось следующее: кроме знаний о минералах и строении земли, нужно было уметь решать задачи по физике и математике. О чем тут можно говорить, если даже на то, чтобы понять определение заурядной математической функции, ему потребовалось почти две недели напряженных умственных усилий. Говорят, он не спал ночами, пытаясь самостоятельно вычислить какой-нибудь самый захудышный интеграл или найти предел у простенькой функции.
От осознания собственного бессилия он плакал. Мясника начали мучить ночные кошмары, в которых отец вел его за руку к окровавленному разделочному столу... В то время юношу часто видели с темными от недосыпа кругами под красными от слез глазами. Но будучи человеком по-деревенски практичным и рациональным, он быстро понял, что этак далеко не уедет, поэтому решил кардинально сменить тактику.
Рядом со зданием университета находился спорткомплекс. Там в то время преподавал известный тренер по самбо, ученик ученика самого знаменитого Харлампиева, который после выхода на экраны фильма "Не бойся, я с тобой" мгновенно стал кумиром всех советских мальчишек. Повинуясь какой-то интуиции, Мясник записался в секцию и вместо тщетных бдений над задачниками активно взялся за тренировки.
Тренер сразу же обратил внимание на нового ученика. Мясник обладал феноменальной скоростной реакцией и способностью правильно и мгновенно реагировать на любое движение противника по ковру. Со стороны могло бы даже показаться, что соперники сами поддаются ему, подставляя себя под броски. Откровенно говоря, ни у одного из них, как бы не превосходили они нашего Мясника технически и опытом, не было ни единого шанса на победу. Просто подумайте, можно ли одолеть человека, который иногда развлекается тем, что почти даже не глядя кончиками пальцев одной руки ловит на лету мух и потом бережно выпускает их в окно совершенно непокалеченными...
В свое время я попросил одного старого приятеля из Института цитологии и генетики прокомментировать сей удивительный факт. Не прошло и пары недель, как тот ответил мне, что произвел некоторые расчеты и может однозначно сказать одно: с точки зрения естественной человеческой физиологии подобная скорость реакции представляется ему совершенно невозможной.
- Средний вес обычной домовой мухи 15 мг, - объяснял он мне. - А средний вес человека 62 кг. Грубо говоря, вес человека в четыре миллиона раз превышает вес мухи. Представь себе, что тебя хочет прихлопнуть истукан весом в 250 тысяч тонн. Пока он начнет замахиваться, ты успеешь добежать до нашего райкома и начать писать заявление о срочном вступлении в Партию. Правда, скорость реакции мухи около 200 миллисекунд, что вполне сравнимо с реакцией хорошего спортсмена, но при этом критическая частота слияния мельканий (КЧСМ) у нее примерно в 7 раз выше, чем у человека, т. е. мир для нее движется в 4 раза медленнее, чем для нас с тобой. В общем, поймать ее двумя пальчиками, наверное, один раз в жизни у кого-нибудь и получится, но регулярно - решительно невозможно. Старик, я вижу здесь только одно разумное объяснение. Тут своего рода гипноз. Ты говоришь, что он делал это почти вслепую. Может быть, здесь и кроется разгадка. Муху нужно на какое-то мгновение вогнать в ступор, чтобы она перестала понимать, с какой стороны ей грозит опасность. Тогда при хорошей реакции есть небольшой шанс ее поймать двумя пальчиками. Да, старик, я бы, пожалуй, всю свою тринадцатую зарплату отдал твоему Мяснику, чтобы бы только посмотреть, как он это делает!
После первой же победы Мясника на каких-то соревнованиях по самбо его тренер пришел в деканат геологического факультета просить, чтобы талантливого ученика отпустили на спортивные сборы, проходившие аккурат во время сессии. Декан здраво рассудил, что студентов, способных даже с сильного похмелья брать интегралы и вычислять пределы, у него пруд пруди, а вот таких великих спортсменов, которые принесут мировую славу всей стране и его факультету, у него больше нет. Поэтому до самого конца учебы проблем со сдачей сессий у Мясника с этих пор не было. Он даже не считал нужным на сессиях появляться, т. к. регулярно получал автоматы по всем предметам.
Именно с секцией самбо связана первая история, которая сделала имя Мясника настоящей легендой в наших краях.
Однажды темным зимним вечером Мясник возвращался с тренировки в свое родное девятое общежитие, где обитали будущие геологи. Оно находилось совсем рядом со спорткомплексом. Требовалось пройти всего какие-то двести или триста метров. На улице в тот знаменитый вечер был лютый мороз градусов под сорок. Но ввиду близости родной девятки замерзнуть Мяснику, конечно, не грозило. На нем красовалась теплая модная дубленка и настоящие штатовские джинсы. Невероятная роскошь по тем временам. Можно пересчитать по пальцам рук всех тех, кто мог тогда продефилировать по Академгородку в ковбойских штанах.
Всеми этими дорогими шмотками Мясника регулярно начал снабжать отец, который слишком любил сына, чтобы предать его навеки анафеме за нарушение семейной традиции. Кроме того, житейская мудрость подсказывала, что раз уж он не в силах изменить обстоятельства, то нужно использовать их в свою пользу. Все село должно знать: его сын - ученик одного из самых престижных вузов Советского Союза и подающий надежды молодой ученый. К тому же по существу, если хорошо вдуматься, геология мало чем отличается от его ремесла. Если, скажем, представить, что Земля - это просто очень большая и тучная корова, а геологический молоток - это разделочный нож, то и самого геолога можно рассматривать как обычного трудягу мясника. Просто масштаб немного другой, а суть предмета все та же самая.
Итак, Мясник после тренировки возвращался к себе в общагу, совершенно не думая ни о чем плохом. Где-то на середине пути он наткнулся на толпу гопников из Первомайского района, который до сих пор слывет самым криминальным в нашем городе. Каноническая версия этой легенды гласит, что их было не меньше десяти человек. Первомайские возвращались со студенческой дискотеки и шли на электричку на станцию "Сеятель". Встретив на узкой тропинке, протоптанной между глубокими сугробами, невысокого паренька в модной и дорогой дубленке, гопники очень обрадовались и тоже совершенно не подумали ни о чем таком плохом. Скорее даже наоборот. Кто-то из них, чтобы не тянуть резину, сказал:
- А ну стоп, ботаник. Как это у вас в Академе говорится, добрый вечер. Дубленку сам снимешь или тебе требуется помощь?
Мясник сделал испуганное лицо и сказал, что, конечно, сам снимет, т. к. он уже взрослый и самостоятельный мальчик. Он снял с себя дубленку и по доброте душевной предложил:
- Ребята, хотите еще вам и джинсы отдам, и унты. Только не бейте меня. Пожалуйста. Очень мне это неприятно...
Гопник, обрадованный таким аукционом неслыханной щедрости, вполне доброжелательно согласился:
- Снимай, конечно. Бить, так и быть, не буду. Как говорится, солдат ребенка не обидит.
Мясник сделал радостное выражение лица, снял с себя джинсы и остался лишь в одних поддетых под них трико; потом он достал из сумки борцовки и быстро в них переобулся. Напомню, что на улице был мороз градусов под сорок, поэтому вторая часть этого Марлезонского балета прошла гораздо динамичней первой.
Чтобы скорее согреться, Мясник начал активно работать руками и ногами. Тропинка была узкой, а сугробы вокруг были по пояс, поэтому общение со зрителями происходило в порядке строгой очередности. Не видя и не понимая толком, что происходит на сцене, зрители, стоящие сзади, активно пытались прорваться в первые ряды, и когда им это, наконец, удавалось, то, может быть, впервые в жизни они получали возможность испытать настоящий катарсис от великого искусства под названием боевое самбо в исполнении настоящего мастера.
Думаю, что сам мастер не разделил бы моей иронии по отношению к этим ушлепкам. Наоборот, он был крайне зол и беспощаден. Накануне какая-то группа подонков прямо в их общежитии изнасиловала студентку старшего курса, заперев в туалете. Девушка после этого находилась в чудовищной депрессии и непрерывно думала о самоубийстве. Уложив всех гопников на снег, Мясник заставил их передвигаться на карачках до самой общаги. Поставив их всех на колени в холле девятки, он сказал, чтобы позвали пострадавшую девушку для проведения опознания. Говорят, что в двоих из них она узнала своих мучителей...
На следующее утро Мясник проснулся уже знаменитым. Общественность с великим удовольствием надолго поместила его в фокус своего внимания. Имя Мясника, история его жизни и подвиги начали обрастать невероятными легендами и самыми красочными подробностями. Чтоб вы лучше могли себе представить масштаб этой личности, я снова отвлекусь от главной темы и расскажу одну из наиболее ярких историй, связанных с его именем, за истинность которой я могу поручиться, поскольку лично знаю кое-кого из ее участников.
По закону жанра наш супергерой просто обязан был иметь какую-нибудь под стать ему самому сногсшибательную подругу. И такая подруга у него тогда действительно имелась.
Никто сейчас точно не скажет, как ее звали, но все помнят, что она была высоченная, на голову выше своего парня. Так что в плане роста парочка смотрелась довольно комично. Но когда кто-нибудь из друзей решался слегка подтрунить на этот счет, Мясник неизменно приводил авторитетное мнение писателя Эрнеста Хемингуэя, якобы утверждавшего, что в постели все люди одного роста. Уж Хемингуэй-то точно знал, о чем говорит.
Девушка Мясника работала продавцом в местном торговом центре на улице Ильича. Тем, кто не в теме, следует, пожалуй, немного рассказать о том, что это тогда значило.
Когда во время всеобщего дефицита и застоя какой-нибудь супруг, захватив авоську, говорил своей благоверной, что он собирается зайти в ТЦ чего-нибудь прикупить, это звучало несколько двусмысленно, наподобие надписи "Наша цель - коммунизм", которая красовалась на фасаде известного артиллерийского училища, потому что хотеть прикупить чего-нибудь стоящее в ТЦ было так же нелепо, как надеяться собрать грибы в зимнем лесу. И все же население, особенно мужская его часть, валом валила в наш знаменитый ТЦ. Все, что там было действительно стоящего и нужного, либо выставлялось в качестве непродаваемых экспонатов выставки достижений народного хозяйства, либо было не по карману обычным гражданам. Зато за сверкающими белизной прилавками стояли настоящие богини. До сих пор не понимаю, откуда и как их брали. Наверное, прямо с финалов конкурсов красоты. Или это были топ-модели, которым не досталось самолетов после окончания курсов для стюардесс.
Теперь вы, надеюсь, понимаете, что девушка Мясника была очень хороша собой и привлекала к себе повышенное внимание и настоящих мужчин, и тех, кто почему-то искренне считал, будто имеет к ним какое-то отношение.
В тот злополучный вечер, о котором пойдет речь, два нетрезвых местных индивида, несомненно относящихся ко второй из только что выше перечисленных категорий граждан, сидели на одной из лавочек в скверике у фонтана за зданием бывшего главного корпуса НГУ и распивали купленный на местном базарчике разливной "Агдам".
Прямо им навстречу по аллее со стороны студенческой столовой куда-то очень спешила припозднившаяся парочка. Больше вокруг не было ни души. Девушка выглядела просто восхитительно: стройная, длинноногая, с красивыми белокурыми волосами. Низкорослый паренек, семенивший рядом с ней в трико и домашних тапочках, казался убогим замухрышкой на фоне этой красавицы. Когда парочка поравнялась с подвыпившими бездельниками, один из них вдруг неожиданно накинулся на девушку; одной рукой он крепко зажал ей рот, другой схватил за талию и потащил в находившиеся рядом густые заросли какого-то высоченного кустарника. Второй, здоровенный толстяк, попытался сходу оглушить паренька своим огромным кулаком. У него были бы неплохие шансы на успех, но, на его беду, этим невзрачным пареньком оказался не кто иной, как наш Мясник. Непринужденно уклонившись от удара, он схватил руку нападавшего за запястье своей левой рукой, а правой взялся за его локтевой сустав и сделал простенький бросок, который в греко-римской борьбе называется "вертушкой". Чтобы не причинить травмы сопернику по ковру, браться надо не за локоть, а выше - за самое предплечье под мышкой. Но в данном случае, учитывая крайне неспортивное поведение противника, не было смысла думать о каких-то спортивных правилах.
Страшный хруст вывернутого сустава и дикий крик очумевшего от боли и неожиданности толстяка разбудил мирную сентябрьскую тишину студгородка. Несколько мгновений спустя второй из нападавших уже головой вперед летел в неработающий фонтан, в котором давно не было воды. И это еще была не самая плохая новость для человека со сломанной челюстью и отбитыми детородными органами.
Не знаю, как сейчас, но во времена моей юности считалось просто немыслимым нападать на парня, если он шел с девушкой. Оба они обладали дипломатическим иммунитетом. Даже на бандитской Первомайке на такие нападения было наложено табу. Тот, кто рисковал все же нарушить это непрописанное в уголовном кодексе правило чести, очень сильно портил себе репутацию, а иногда даже и здоровье.
Покончив разбираться с негодяями, Мясник взял под руку свою девушку и тут же поспешил с ней дальше. И у него была очень веская причина, чтобы поторопиться. Незадолго до этих событий его подруга вся в слезах прибежала к нему в общежитие и попросила о помощи. Она жила вместе с родителями и своей младшей сестрой, которой было, если не ошибаюсь, лет пятнадцать. Днем у сестры начались сильные боли в нижней части живота, ставшие вскоре просто невыносимыми. Вызвали скорую, но приехавшая женщина врач после осмотра больной сказала, что это какие-то обычные женские боли, часто бывающие у девочек такого возраста, и что к утру они полностью пройдут сами собой. Врач поставила обезболивающий и уехала. Но после окончания действия укола боли возобновились с прежней силой. На повторный вызов скорую высылать наотрез отказались. Сестре становилось все хуже и хуже. Родители места себе не находили. Мрачно выслушав эту историю, Мясник как был в домашних тапочках и трико поспешил в их квартиру. У него сразу закралось подозрение, что это аппендицит. Дед в свое время рассказывал ему о таких случаях, когда даже опытные врачи могли ошибиться с правильным диагнозом в подобной ситуации, поскольку аппендицит очень коварен...
Когда, наконец, они пришли, Мясник кинулся осматривать несчастную девушку, которая непрерывно стонала. Он ощупал ее живот и, подняв мигом побледневшее лицо, сказал:
- Как я и думал, сильно запущенный аппендицит. Вот-вот лопнет. Остался максимум час...
Мать бросилась к телефону. На этот раз она так орала в трубку и грозила всеми известными ей небесными карами, что скорую к ним все-таки выслали. Зашла та же самая врачиха. Снова осмотрев больную, она лишь упрямо подтвердила свой прежний диагноз: мол, это все по женской части и скоро само рассосется. У матери началась истерика. Она кричала, что аппендицит вот-вот лопнет, и, если это произойдет, она лично потом найдет врачиху и убьет. Врачиха, на беду, оказалась упертая. В ответ она тоже начала ругаться и кричать, что она с отличием закончила мединститут, что у нее красный диплом и она лучше знает, что на самом деле происходит с девушкой.
Мясник все это время красный от бешенства стоял за дверью, стиснув кулаки и не вмешиваясь. А что он, ученик обычного деревенского знахаря-костоправа, мог ей сказать. У него же не было медицинского диплома. Ни красного. Ни синего. Вообще никакого.
На этот раз мать все-таки настояла на том, чтобы ее дочь отвезли в больницу. В приемном покое, кроме них, был только еще один бедолага - какой-то мальчишка с открытым переломом руки. Дежурный врач бегло осмотрел обоих, сделал какие-то анализы, а потом вскочил и заорал, чтобы срочно готовили операционную.
- Девушку сейчас же на стол, а парень пусть подождет, - сказал он прибежавшим на его крик санитаркам.
После операции этот же самый врач зашел в приемную и сказал родителям:
- Аппендицит лопнул прямо у меня в руке, едва я его вытащил. Видите, гной на халате. Можете смело считать, что у вашей дочери сегодня второй день рождения. Поздравляю...
Теперь, когда я познакомил вас немного с главным действующим лицом, я наконец могу приступить собственно к рассказу. И вы увидите, что это как раз тот самый случай, когда прелюдия гораздо длиннее основной части.
Возвращаясь к начатому, я напомню: речь шла о драках, которые регулярно возникали между нами, студентами, и курсантами военного училища. Я говорил, что появление Мясника резко изменило баланс сил в нашу пользу. Но все было не так просто. От наших битв с курсантами он старался как мог открещиваться. Говорил, что, если пришибет случайно кого-нибудь и его за это отчислят из универа, он покончит с собой. Очень уж он не хотел возвращаться к прежней жизни. Поэтому, когда ему и приходилось участвовать в каких-нибудь драках, то бил он даже не вполсилы. Но и этого было более чем достаточно для того, чтобы снискать славу грозного бойца. Когда он появлялся на поле боя, можно было с уверенностью считать исход схватки предрешенным. Обычно, если курсанты видели среди наших рядов невысокого худого рыжеволосого паренька с всегда грустными глазами, они предпочитали ретироваться, имея даже и большое численное превосходство. Я бы на их месте поступал точно так же. Никому же в голову не приходит с кулаками бросаться на каменную стену, а если эта стена еще в ответ и огрызается... И такое положение дел сохранялось до тех пор, пока в рядах наших врагов не появился однажды курсант, которого все звали Пашка Стоп-кран.
Пашка Стоп-кран... Кличка эта никак не связана со способностью отключать оппонента с одного удара своего кувалдообразного кулака. Повисла она на нем так. Как-то его взвод отправили на обычном поезде в командировку в Миасс. Когда состав уже тронулся, Пашка увидел на проплывающем мимо перроне какую-то девушку, которая почему-то сразу запала в его суровую мужскую душу. Не раздумывая ни секунды, он дернул стоп-кран и выпрыгнул из вагона. К тому времени, когда его водворили обратно в вагон, он уже успел обзавестись телефоном и домашним адресом своей новой пассии. Его даже не стали сильно наказывать, настолько он всех развеселил этим пылким поступком. Тогда кличка Стоп-кран к нему и приклеилась.
До сих пор страшно жалею, что не присутствовал на той эпической битве, где сошлись между собой наш Мясник и Пашка Стоп-кран. Когда однажды вечером в общежитии раздался сигнал тревоги, я был на Морском проспекте у своих друзей. Драка началась на футбольном стадионе у спорткомплекса НГУ. С обеих сторон было человек по двадцать. Но с нашей стороны подбегали новые и новые участники. И, главное, среди них был Мясник. Он никогда не спешил. Не потому, что хотел продемонстрировать свое презрение к противнику, а просто чтобы не сбить дыхание и не потерять концентрацию. Он еще даже не подошел к копошащейся толпе, как драка уже прекратилась. Курсанты отбежали на несколько метров и стали о чем-то совещаться. Потом от них вышел переговорщик. Наши поняли это по носовому платку, высоко поднятому им вверх левой рукой. Курсанты предложили бой между нашим Мясником и своим бойцом. Наши, конечно, радостно согласились, ожидая быстрого и неминуемого поражения любого смельчака, который бы осмелился противостоять нашему непобедимому герою.
Из рядов курсантов вышел невысокий парень. Говорят, его плечи были такой ширины, что издали он мог показаться квадратным. Лицо у него тоже было квадратное, с маленькими глазками; и уши у него тоже были маленькими, как у свирепой бойцовской собаки. Вышедший ему навстречу Мясник казался хрупкой грациозной гончей рядом с чудовищным волкодавом. Мясник шел обычным шагом, будто не замечая перед собой грозного противника; будто никакого противника вовсе и не было на его одиноком пути...
Пашка Стоп-кран отреагировал так, как нам в этой ситуации казалось просто немыслимым. Он не отбежал, не занял боевую стойку. Он просто взял и сделал то же самое - не торопясь, пошел навстречу Мяснику, как будто бы собирался с ним поздороваться. Все только охнули, почувствовав, что обычной малой кровью и даже простыми переломами дело уже не ограничится... Мясник остановился первым примерно в полутора метрах от противника. Пашка Стоп-кран сделал еще небольшой шаг и тоже замер как вкопанный, неотрывно смотря в глаза сопернику. Так они и застыли, сверля друг друга глазами.
Курсанты и студенты стояли друг напротив друга за спинами своих бойцов. Говорят, в воздухе повисло такое напряжение, что трещали барабанные перепонки, а в головах гудело. Вдруг повалил крупный снег, и в установившейся мертвой тишине слышен был непрерывный мягкий шелест падающих с небес снежинок.
Потом снова произошло то, чего никто не мог ожидать. По-прежнему неотрывно глядя прямо в глаза Пашки Стоп-кран, Мясник сунул руки в карманы. Наверное, это можно было принять за издевку, потому что в первую секунду, едва оправившись от неожиданности, лицо Пашки Стоп-кран побагровело от ярости. Он, наконец, поднял свою правую кувалду и направил удар прямо в нос Мясника. Те, кто мне потом передавали эту историю, говорили, что со стороны это выглядело как в замедленной съемке. Без всякого замаха огромный кулак с неотвратимой чудовищной силой двигался прямо в лицо Мясника, который по-прежнему стоял с засунутыми в карманы руками, с каменным лицом, прямой и неподвижный как статуя.
Кулак Пашки Стоп-кран остановился в самый последний момент в каком-то миллиметре от носа Мясника, но наш герой даже не дрогнул. Грубо выругавшись, Пашка Стоп-кран шагнул в сторону и пошел по заснеженному полю стадиона, не оборачиваясь и ни на кого не глядя, в сторону леса.
Понятно, после такого драться уже никто не мог. Все разошлись в разные стороны. Студенты обступили Мясника, требуя от него объяснений. Но он молчал, сказал только, что это была последняя драка, в которой он принимал участие.
Через несколько дней вечером в субботу в общежитии геологов появился Пашка Стоп-кран. Он был совершенно один и в гражданской одежде. Попросил позвать Мясника. Вскоре тот спустился в холл в одних семейных трусах и домашних тапочках. Вдвоем они отошли в сторону от собравшихся зевак и о чем-то тихо и недолго между собой поговорили. Потом Мясник вернулся к себе в комнату. Переоделся в зимнюю одежду и сказал своим соседям, что отправляется с Пашкой Стоп-кран на пляж Обского моря "просто поговорить о жизни". Сказал, чтобы никто не волновался по этому поводу и не вздумал его искать, даже если он будет пропадать всю ночь. И они вдвоем ушли.
Спать, конечно, уже никто не мог. Пили водку, курили, обсуждали сложившуюся ситуацию, вспоминали прошедшие стычки. Ночь прошла незаметно. Под утро, когда все уже допились до беспамятства, Мясник вернулся целый и невредимый. Рассказывать ничего не стал. Вдвоем с этих пор их больше никогда не видели. Но и в драках ни тот, ни другой больше не участвовали.
Даже сейчас, когда прошел уже не один десяток лет, я бы многое отдал, чтобы только узнать, о чем тогда говорили между собой всю ночь напролет на заснеженном пляже Обского водохранилища эти два человека: суровый сибирский воин и интеллигентного вида паренек со страшной кличкой, родом откуда-то из-под Одессы.