Аннотация: "Самое ужасное на свете - это чувствовать себя не на своём месте",- сказал кто-то из великих и попал в самое сердце простого парня, что давно запутался в самом себе. И помочь ему распутать и обрести долгожданное спокойствие может только чудо.
Каждая лужа может стать светом отражающихся в ней фонарей
Пролог
И даже у лужи есть свой смысл. Для человека, который куда-то спешит это лишь мелкое препятствие, на пути к чему-то более важному. Для ребёнка лужа огромная площадка для игр. Это и бурный ручей, в жаркий полуденный весенний день и бескрайнее море, с яхтами и кораблями в безветренную погоду и мощный океан, властный над жизнями тех, кто в нём оказался, когда за окном бушует ураган. Лужа - это олицетворение человека, когда он смотрит на себя через призму своих самых дурных поступков, через всю грязь и низменность желаний, что тщательно скрывались за стеной в черепной камере, прятались в отражение неба в ясный день, в ожидании непогоды.
-Грех не поваляться в чём тонешь уже много лет подряд, - мелькнула пьяная мысль, заставившая тело повернуть в направлении жижи, что успела отстояться за часы безмолвия.
Эта, по-детски наивная затея, повалила тушу в представившуюся водную гладь. Почувствовав, что барьеров свободы больше нет, тело начало плескаться, воображая, по меньшей мере, райские воды теплых берегов средиземного моря. Расплёскивая воду из лужи, человек пытался отмыть сосуд, что давно был наполнен гнилью пьянства, бесконечной апатией и мыслям о самоубийстве. И, медленно теряя веру в происходящее, он терял нечто важное, что могло спасти. Он терял самого себя.
-Прошу, забери.- вдруг разрыдалось тело, в надежде, что за ясными тучами, есть кто-то, кто сейчас же отправит за ним небесный лифт, хотя, на то, что он будет именно небесный, верилось меньше всего.
-Почему я?- раздалось в тишине ночных улиц.
Захлёбываясь собственной слюной, тело тихо плакало лежа в грязной, холодной луже. Оно в сотый раз умоляло все существующие высшие силы забрать его душу и избавить от людских страданий и боли, что он носило в себе. Мутная вода уже давно вымочила насквозь всю одежду, не оставив не единого сухого места. От теплоты тела вода постепенно стала казаться уютнее. Такая родная грязная лужа стала приютом для пьянчужки. Человек уже не соображал, где он и что происходит, только слова всё лились и лились. Он лежал на боку, нежно обнимая недопитую бутылку водки, и злился. Только на кого была направлена эта злость, на лужу, в которую угодило его пьяное тело или на себе, до сих пор лежащего в ней, было не ясно. Свет фонарей окрашивал улицу в приятный жёлтый цвет. Жаль, что греть, подобно солнечному он мог.
А человек тем временем перевернулся на спину, окончательно испачкав свои и без того темные волосы в грязи. Подтёки дождевой воды оставили свой след на слегка красноватой от выпитого, коже. Раскинув широко руки и подняв голову вверх, его глаза встретились огромным и бескрайним звёздным небом. Боги, остались равнодушны, к мольбам мелкого человеческого отрока, а может всевидящее око, ведает душами.
Звёзды были такие чистые и далёкие, казалось, что им дела нет до бренности бытия, но в этот момент, они смотрели друг на друга. Человек и звезда. Они оба не смыкали в эту ночь глаз. Он ждал чуда, знака, чего угодно, но звезды продолжали молча наблюдать за происходящим.
От накатившей несправедливости раздался хлопок по поверхности ни в чём не виновной и беззащитной воды, вызвавший всплеск капель в воздухе. Излив злость, к нему пришёл неописуемый восторг. Правда, ненадолго. Истерический смех пронзил тишину городских улиц. Он смеялся, смеялся, хохотал, грозя пальцем небу, словно то было нашкодившим котёнком. Лёгкие разрывались, словно парашют в открытом небе, а он всё не останавливался. Смеялся, смеялся, смеялся и вдруг разрыдался.
Если вы никогда не плакали о разрывающей боли в груди, что колючими шипами проволок всё сильнее сдавливало ваше беззащитной хрупкое человеческое тело, то вы вряд ли сможете понять насколько горьки были его слёзы. Человек из лужи, что сам уже давно стал как эта лужа, что и в темноте, вы вряд-ли отличите одно от другого. Схватив себя за голову, и вновь свернувшись калачиком, он беззвучно заплакал, продолжая твердить