Аннотация: Одна схватка в мире, где человек или служит религии, или погибает в огне, религией созданном.
Воронье взмыло черным облаком вверх, когда пронзительно засвистел воздух. Раздался удар и звук гигантского набата накрыл землю - настолько мощный, что от вибрации вылетели окна в нескольких высотных домах.
- Окстись, - голос будто ввинчивался в уши, забивая головы ватой и каким-то странным умиротворением - увязли все действия, казалось, время замедлило свой бег.
На выезде из города, по ведущей в сторону недалёкого леса грунтовой дороге, шагал человек. Облако пыли медленно оседало за его спиной, указывая на место появления странника. Длинные полы тяжелой монашеской рясы волочились по земле, затирая следы оббитых железом ботинок.
Фигура подходила всё ближе и, вместе с ней, воздух заряжался невидимой энергией, трещал по швам от насыщения. Блеснула на солнце золотом рукоять здоровенного орудия, хитро прикреплённого к спине монаха - кожаные ремешки, бляшки, кольца калёной стали тихо звенели и поскрипывали при ходьбе. Многочисленные слова на древних языках сложным орнаментом бежали по ножнам двуручного креста, с каждым шагом будто набираясь света и значимости.
Окладистая, смолистая борода, заплетённая в несколько косичек, доставала до середины грудной клетки, такой мощной и широкой, что даже просторные одеяние не могли этого скрыть - но самым пугающим в этой картине были глаза. Серые, стальные, пробивающие навылет - знающие, что многое в их власти.
Воцарившаяся вокруг тишина разбилась вдребезги, когда грунтовка кончилась, и тяжелая обувь ударила о старый, разбитый практически подчистую асфальт. В узкой улочке гулкие шаги зудели чем-то чуждым и опасным, отбиваясь от стен обветшалых домов, уносясь куда-то в глубь еле живого города, заглушая любые попытки других звуков пробиться сюда. Тем страннее показались слова, которые, всё же, оказались сильнее:
- Дай мне уйти.
Парень, замерший посреди улицы, сжимал в одной руке лямку старого, потёртого рюкзака - вторую оттягивал короткий, мастерски вырезанный костяной нож. Жилистый, с копной собранных хвостом волосами - лёгкий, стремительный, будто противоположность монаху. Впрочем, была вещь, что делала их похожими - глаза с такой точно жилой, пусть и медного цвета, стальной руды где-то глубоко.
- Дай мне уйти, я не хочу валки, - повторил парень.
- Я - твой отец, - ответил голос, который больше подошел бы медведю, чем человеку. - Твой - и всего этого края, что дан мне как паства. На моей земле - мои законы. А значит, законы Церкви.
- Дай. Мне. Уйти. И правь тут как хочешь. У меня свои боги.
Улыбка - кривая, будто разрезанная опасной бритвой, отразилась на лице монаха.
- Грех оскверняет душу - и ты украл. И ты богохульствовал. Нет иного пути искупления, как принять наказание...
Быстрое движение, и из-под балахона священнослужителя появился двухствольный пистоль - щелчок взвода, щелчок курка - выстрел прогремел оглушительно громко. Густое облако порохового дыма подхватило ветром, и в нос ударил острый запах гари.
Но противника, которому предназначались пули, уже не было на линии огня - короткий прыжок в сторону и снова напряженная, ожидающая поза. Веко монаха дёрнулось было в нервном тике, но так же быстро унялось.
- Не украл - вернул. Это по праву принадлежит нам и мы...
- Вы грязные, лесные отступники, - проревел священник, разводя руками и отбросив в сторону уже не нужное оружие. - Вам не принадлежит ничего; людям не принадлежит ничего; должно понять и принять это - знание, которое не от бога, ввернёт вашу душу в ад!
Немыслимым для обычного человека прыжком, монах сократил расстояние вдвое и, оттолкнувшись второй раз от земли, взмыл в воздух, уже крепко сжимая в руках здоровенный крест: короткая его часть представляла из себя рукоять, обмотанную кожей и тяжелый набалдашник, в то время, как длинная - рубящую часть, с многочисленным отметинами и сколами. Такое оружие можно было назвать скорей дробящим, чем режущим - но парню не хотелось получить этой штукой в любом случае.
Ещё один быстрый нырок в сторону и там, где он стоял миг назад, земля вздыбилась от могучего удара. Через мгновение на землю посыпались обломки асфальта. И пусть удар прошел мимо, но взгляд стальных глаз будто припаяли к странному вору, ни на секунду не теряя того из виду.
Удар, на этот раз горизонтальный, и низкий нырок спасает от опасности, позволяя подойти ближе - короткий, костяной клинок очень точно бьёт в сердце и чудом остаётся цел, наткнувшись на жёсткую, пластинчатую броню, спрятанную под рясой.
Тяжелая перчатка, обитая железными шипами, наотмашь черкает по лицу, но этого достаточно, чтобы разорвать дистанцию, пусть и ценой глубокого пореза. Парень падает, катится и, каким-то чудом, ухитряется превратить это в кувырок и быстрый разворот.
Монах, высоко подняв крест, уже совсем рядом - в каком-то мгновении от победы - а нога, делая шаг назад, предательски попадает в яму, вспаханную самым первым ударом. Уже падая, чувствуя будущую боль от размозжённых костей, парень поддевает ногой как можно больше дробленного асфальта и пыли и точным пинком посылает это всё в лицо нападающему.
Сталь на мгновение меркнет, превращаясь в закрытые глаза - и этого достаточно, чтобы дурная сила, сдерживающая всё это время что-то внутри вора, отпустила, отошла куда-то.
Ухмылка появляется на лице теперь уже другой стороны - едкая, злокозненная. И мир вновь вязнет во времени.
Медленно опускается орудие, бьет вслепую, чем-то напоминая умершую много лет назад Фемиду - парень уходит в сторону, двигаясь намного быстрее позволенного, подпрыгивает, опираясь на предплечье врага, и, перелетая в немыслимом пируэте, вонзает кинжал у основания черепа.
Хруст кости и тело, всё ещё двигающееся вперёд, с размахом ударяется о землю.
Мигом позже на землю мягко приземляется богохульник, блеском и формой зрачков подтверждая, что у него действительно другие боги. Ручка от ножа летит в сторону - его уже не восстановить, но это не беда, в карманах священника находится стилет получше. Ещё немного "святой" воды, которая отлично сжигает Идущих Против, батарейки на ментальный резонатор - вещи, которые довольно сложно добыть, если живёшь в лесу. Сам резонатор - именно из-за него так сложно справляться с отцами, ведь эта штука простым людям волю глушит полностью, а таких, как он, лишает определённых способностей и не позволяет покинуть поле боя. Дурацкая штука, созданная только во имя убийства.
Всё это быстро перекочевывает в рюкзак, отброшенный ещё в самом начале битвы - и вот парень уже бежит в сторону леса. Ему хорошо известна цена промедления в подобных ситуациях, да и глупые романтические идеи триумфального шествия с места битвы давно проредили ряды тех, кто живёт не по законам Церкви - ноги в руки и беги.
Черта города осталась позади; вот и бот, который доставил сюда отца, запечатанный и настроенный строго на одно, конкретное существо. Уже сто раз принял и обработал информацию о прерванных жизненных процессах - принял и послал сигнал соседним ботам. Минуты две на то, чтобы прибыть сюда.
Минуты две на то, чтобы уйти отсюда, добраться леса и преодолеть максимально длинное расстояние. А потом его ждёт длинный путь обратно, в пещерный город - чтобы вернуть то, что даст надежду.
Первый набат ударил через две минуты и тринадцать секунд.