Сколько раз в жизни Вы встречали Набоковых, Есениных или Достоевских? "Нисколько", - ответите Вы. Я тоже никогда их не встречал. Но людей, влюбленных друг в друга, видел множество...
Каждый из них произносил слова любви... Скупые и пышные, пошлые и застенчивые, неумелые и профессионально театральные. Еле слышным шепотом или в крик на весь мир.
Воин, поэт или слуга - нет разницы. Слова любви, скупо слетающие с языка, подгоняемые мыслями, ровняют всех. Здесь нет волшебства, просто чувства, которые мы начинаем испытывать, меняют наш взгляд на все вокруг...
Мы влюбляемся. Это так просто и так сложно... Кто этого не испытывал? Пусть в юности или на закате жизни. Каждый раз кто-то, до сих пор незнакомый, вдруг становится неизмеримо необходимым для счастья, и мы говорим ему самые нежные, самые восхитительные слова, на которые способны...
Чувства и Мысли - вот виновники и родители слов, сказанных нашим любимым. А сколько их так и остается в наших сердцах.... Сколько раз мы понимаем, что словами не передать тех цветов, в которые окрашена наша любовь? И тогда они остаются невысказанным криком в глазах, в бессонных ночах... в разорванных облаках...
Эта история о людях, которые говорили на том же языке чувств, что и многие миллионы влюбленных...
Эта история о той страсти, которая НЕ БЫЛА обличена в слова и во многом осталась в ПЕРЕЖИВАНИЯХ. Глубоко. В душе...
Итак, не чти, если ты не любил... хотя бы когда-то...
Глава 1
ОТЕЦ.
Почему мы ночью думаем не так, как днем? Солнце садится, а без него нас посещают уже не те мысли. Как только ночь крадет у дня наше зрение, мы начинаем погружаться в себя. Наступает время, когда хотел бы спать, но не можешь. Когда мысли выпиливают кирпичи в памяти и нечем их отвлечь. Именно тогда понимаешь, почему Демокрит вырвал себе глаза. Они отвлекали его. Не позволяли свободно мыслить...
Никто из обычных людей не поймет Его. Обычные люди ночью спят. Кроме тех, кому судьбой не дано жить обыкновенной жизнью. Они обречены жить иначе, жить по ночам... Они обречены думать так, как иногда думал Сергей...
...Поговорить не с кем. Делать нечего,придется говорить с этим Не С Кем. Получится почти как в дурдоме, но что делать. Итак, эй ты, Не С Кем!!! Что ты знаешь о своем сердце? Думаешь, в нем живет душа? Быть может. Я решил проверить...
...Ночью я раздвинул ребра, оторвал куски мышц и вырвал свое сердце. Брызнувшую кровь, обтер тряпкой попавшей под руку и ею же заткнул дыру в груди...
Теперь это не сердце,теперь это кусок мяса. Я бросил его на стол, пускай стынет.Пусть лежит и бьется в такт нервно дергающейся стрелке часов. Такой уродливый, с пенящейся кровью у оборванной аорты...
От остатков сердца идет такой жар, что даже стол покрылся испариной... Клапаны хрипло толкают воздух, выплевывая последние капли крови... Они падают на обвитую венами поверхность, все еще бьющейся плоти...
Я протираю затуманившийся взгляд. Оцепеневшими, сузившимися от боли зрачками смотрю на этот уже чужой кусок тела. Без него бледнеет кожа, сохнут губы,а капли крови, как слезы... капают тихо, безмолвно и так страшно...
Что это? Кажется, сердце плачет об ушедших когда-то секундах, днях, годах...
Такие кошмары рождаются даже не во время сна, а где-то между бредом бессонницы и реальностью бытия. Лоб покрывается влагой и противно холодеет. Волнение сжимает грудь и тогда... Сигареты до утра, до коричневых пальцев от никотина. До хрипа в легких. До желания убежать от настоящего. До желания, отыскать тот момент в прошлом, когда все начиналось. Когда, может быть, что-то можно было изменить. Но изменить конец, не меняя начало невозможно, и Сергей мучительно рылся в прошлом тыкаясь в засевшие в голове даты... Одна из них запала намертво... 1960-й. Двадцать шестого августа...
***
Утром Иван Антонов нашел записку в палатке инженера отряда Федора Чупрова: "Схожу в горы. Буду крайне осторожен. Вернусь здоровым и невредимым. Я должен! Я обязан видеть Чагина и его друзей". Вначале записка показался Антонову беззаботной, но последняя фраза звучала как-то нервно, почти кричаще.
За два дня до этого, Виктор Чагин повел свою группу на пик Сталина. Федор умолял взять и его на штурм, но Чагин был неумолим: "Нельзя. И довольно об этом". Другого ответа и быть не могло. Острый гребень, как лезвие огромного ножа и огромная высота в 7495м на их маршруте, способны сделать любого мужчину слабым и безвольным. Но силы - это не главное. На такой высоте появляется равнодушие к жизни, как у глубокого старика, которому уже нечем дорожить на этом свете. Это страшнее, чем холод, голод, жажда. А Федор Чупров, новичок. С альпинизмом он знакомился впервые.
Антонов перечитал записку, его охватила бессильная ярость. Теперь необходимо было бежать за Чупровым, искать, спасать - ведь он ушел на верную гибель. Но кому бежать? В лагере остались только трое: он сам, повариха и радист. И на подходе ни одной экспедиции. Идти самому? Еще одна бессмыслица, в одиночку спасти человека в горах невозможно!
Оставался только один выход. "Всем!!! Всем!!! Всем, кто на склоне!!!" - забило тревогу радио. На связь вышла группа альпинистов, возвращавшихся с восхождения. "Не теряя времени, необходимо немедленно начать поиск", - приказал Антонов. Но какие могут быть приказы в горах, когда на весах иногда либо твоя, либо чужая жизнь. Здесь приказы излишни. Безмолвие высоты скупо даже на слова... Альпинисту и так все ясно... "Искать надо! И точка!!!"...
Началась поисковая операция. Через три дня к ним присоединился и отряд Чагина, вернувшийся после успешного штурма пика. Обе группы - усталые и голодные, еще несколько дней прочесывали ледяные переулки и тупики. Кричали, звали. Голоса бились о скалы и затихали в пропастях.
На леднике Беляева нашли окурок сигареты и консервную банку, вскрытую лезвием толстого ножа. "Его", - определили друзья, "Такой был только у Федора". Больше следов не было. Горы молчали. Чуть сильнее пригрело солнце, усложняя поиски. Подтаявшие ледяные глыбы начали срываться вниз, открывая новые зияющие провалы трещин и намертво запирая старые. Надежды больше не было. Скорее всего, в одной из таких ледяных могил был погребен человек, неделю назад оставивший лагерь...
***
Родился Федор далеко от Памира, на Алтае. В такой глухой деревеньке, за перевалом, что зимой, когда снег шел по нескольку дней, единственная дорога, ведущая в Санаровку, закрывалась на недели. Найти более менее трезвого тракториста, было проблемой и в райцентр можно было попасть только пешечком.
Ходили слухи, что на самом перевале, кто-то из оставленных на поселение, лет десять назад повесил плакат с лозунгом "ЗДЕСЬ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ". Скорее всего, это было байкой, но, как говориться, в каждой байке есть доля правды. И действительно многое в этой деревне больше походило на выдумку, чем на действительную жизнь.
Люди там жили предельно открытые и не склонные к компромиссам. Если они хотели работать, то работали. Если хотели, охотится - охотились. Если хотели пить - пили. Да так пили, что обычному человеку, не сибиряку, просто не выдержать.
С обычаем недельного запоя, по случаю выдачи зарплаты, в Санаровке никто даже и не боролся. Попросту некому было, ибо пили все, от мала, до велика. Старики и подростки. Мужчины и женщины. Единственный мент, участковый и председатель совхоза. Словом все.
На добрую неделю жизнь в деревне замирала. Не везде конечно. В поселковом магазине она наоборот необыкновенно оживлялась. Водка торговалась рекой, пока не пропивалась вся получка. Мычали не доеные коровы, блеяли не поеные овцы, кудахтали не кормленые куры - все было бесполезно. Не до животины в урочный час, когда народ зарплату в загул потреблял.
О работе никто и не вспоминал - не принято было. Пили до тех пор, пока либо водка не кончится - либо деньги. На работу выходила, разве что, продавщица магазина. И то только из страха за свою жизнь. Однажды проспала и вовремя на смену не заступила, так кузнец, Паша Стеблев, в ее хате дверь вынес и за волосы, в ночнушке потащил в сельмаг водку отпускать. Он вечером проиграл в карты ящик водки и до обеда должен был с Витькой Жерехом рассчитаться. Полуголая, растрепанная и насмерть напуганная Надя продала ящик и помчалась домой одеваться, оставив за себя на минутку зашедшую подругу, а довольный Паша поволок ящик в хату.
Хотя зря он сильно волновался за должок. Следующей ночью Витек его зарезал. Исподтишка, в открытую, шансов у него не было, здоров был кузнец. Вот он уже за полночь улучил момент, и пузо кривым ножом вспорол. Пашка кишки в охапку сгреб и до утра стонал на лавке. Участковый тоже был, порядком выпивши и сказал, что в ночь в больницу не повезет. Мол, Стеблев, бугаина здоровый, и до утра дотянет. Заодно, припомнил ему учительку, которую Павел отбил у мента года полтора назад. Так оно и случилось - до утра Павел дотянул, но не более. Поутру представился, а Жерех, как водится, подался в бега. Романтика...
Частенько, на второй-третий день запоя, соседи вспоминали старые распри и, то и дело, в деревне возникали стихийные перестрелки. Причин тому было множество - кто-то, у кого-то, чего-то, когда-то спер или собирался спереть. Теперь вспомнил, и обидно стало. Если за столом сидели, то сначала кулаком в лоб, а потом уж по своим избам за винтарями и там начиналось веселье...
Причем никто вмешиваться в спор не спешил. Кому до соседских склок дело есть? Участковый ничем не выделялся из общего количества пассивных зрителей. На события реагировал плохо, а точнее и вовсе не реагировал. Не было смысла, все равно в одиночку управы на мужиков не найти, да и боялся он. За последние лет десять, в селе четверо участковых было застрелено, а один зарезан. Причем убийцу нашли только один раз. В остальных случаях стреляли из леса, а это гиблое дело для следствия. Свидетелей нет, улик тоже толком нет. В селе, где половина народа сидевшая, а вторая, грубо говоря, собирающаяся сидеть, трудно было ожидать особой любви к ментам и на помощь следствию рассчитывать не приходилось. Разве что женщина какая могла по доброте душевной следаку чего-нибудь подсказать. Да обычно без толку...
Женщин в селе было гораздо больше, чем мужчин. У кого муж сидел, у кого в тайге сгинул, а у кого просто сбежал. Всякое бывало, вот и приходилось женщинам самим воспитывать детишек. А это всегда не просто, а в Санаровке и подавно.
Оставшись без мужа, Люба сильно тосковала. Горе, по местной традиции, запивала водкой. Понемногу так засосало, что через пару лет спилась напрочь. Из запоя не выходила неделями. Работы постоянной лишилась и бродяжничала месяцами.
Когда отец погиб, Сергею Чупрову не было и года. Отца он не помнил, мать много о нем не рассказывала, мал был еще, и, пожалуй, больно было ей мужа вспоминать, а о гибели его и сама толком ничего не знала. В экспедиции он числился пропавшим без вести. Опять же, много ли спьяну расскажешь. В память о нем остались четыре черно-белых фотографии и несколько писем, написанных им из экспедиции. В каждом из них он обещал вернуться поскорее. Сергей много раз перечитывал письма, хотя знал их почти наизусть. Его интересовало обещание отца, Федора Чупрова, вернуться. Однажды, когда мать в очередной раз пыталась бросить пить и была трезвой, он спросил ее:
- Мама, а взрослые могут врать?
- Нет, сынок, не должны.
- Тогда скажи, папка мог врать?
- Нет, Сереженька, он никогда не врал.
- Тогда он обязательно вернется. Обязательно! Вот здесь же он пишет "вернусь здоровым и невредимым"...
В такие моменты мать прижимала сына к груди и жутко корила себя. Сквозь слезы обещала бросить пить, но без водки обычно держалась всего два или три дня. В тот раз на четвертый продала за три бутыли самогона, срубленную еще покойным мужем баньку, и опять покатилось.
Сергей оставался на попечение соседке Варваре, тоже вдовы, у которой был сын Саша, погодок Сергея. Ей в жизни повезло чуть больше, и кроме сына, судьба наградила ее еще и мужем - балахманным Васей Немцевым, с которым она сошлась после смерти отца Саши. Тот замерз на охоте, провалившись под лед в проталине ручья.
С отчимом Сане здорово повезло. Вася обожал детишек и частенько развлекался, занимаясь воспитанием. Обычно с похмельем в нем просыпался подлинный "Макаренко". Детишки еще спали на печке, а пьяный Васек доставал дробовик и начинал садить из него в потолок над печкой. Особо радовался, когда перепуганные насмерть ребятишки, высовывали вихрастые головы из-под одеяла и сквозь всхлипы просили больше не стрелять. Но того забавлял заикающийся лепет мальчишек, и он ржал, как конь.
Мать пыталась защищать детей, но Василий брал ремень и до синевы лупцевал Варвару. Если патронов было много, и мать не унималась, он запирал ее в бане, а потом продолжал дырявить потолок в горнице над ребятишками. Мальцы, с заложенными от грохота ушами, в ужасе забивались в дальний угол и дрожали под летящими с потолка щепками, пока забава не надоедала Немцеву или не кончались патроны.
Пока друзья были маленькими, Васе все сходило с рук, а когда чуток они подросли, стали караулить Ваську, когда тот упивался в сосиску. Брали самые большие палки, которые могли удержать и молотили его, с трудом удерживающегося за плетень. Мужик просыпался утром весь в синяках, недоумевая, кто же это мог его так отходить, от чего зверел еще больше.
А, еще чуть повзрослев, они перестали ждать, когда Вася Немцев напьется, и вдвоем стали молотить его там, где и ловили. С полгодика Васька терпел унижение, а потом понял, что Орлы, как звали в деревне Серегу с Саней, просто забьют его насмерть. Тем более что вот-вот должен был освободиться, после четвертой отсидки, старший брат Сашки Орлова. А это вовсе, сводило на нет, все надежды остаться в живых. По весне он слинял, забрав с собой старый дробовик и шубу матери. Больше его в Санаровке никогда не видели.
Чуть позже умерла мать Саши - Варвара Николаевна. Ребятишкам было по двенадцать. Перед похоронами гроб с покойной лежал в доме. И толи от брошенной папиросы, а может от уголька из печки, занялся пожар. Ребята сидели у председателя совхоза в тот момент. Побежали домой. Саня закрыл лицо тряпкой и кинулся в горящую избу. Сгоряча, держа гроб с матерью всего одной рукой, он выпрыгнул с ним в окно, как будто он был пустым, без покойницы. А когда отошел от шока, то без помощи с земли поднялся не смог. Отыграли поминки и через неделю, участковый отвез детей в Горно-Алтайск, в детдом.
Мать Сергея обнаружила пропажу сына через два месяца, когда вернулась в деревню из очередной прогулки. Кинулась к участковому, а когда тот сказал, что "сын в детдоме уже два месяца и что она не мать, а гавно" - с ней случилась истерика. Она снова пообещала бросить пить, поехала в город и забрала сына и Сашу домой.
Не пила действительно целый месяц, устроилась на работу в совхоз, даже получила первую зарплату. Но на первой же получке сорвалась в такой запой, что не вышла из него, ни через плановую неделю, ни через следующую. А на после третьей, беспробудной уехала на попутном тракторе в райцентр и как обычно пропала. А еще через неделю участковый, посоветовался с председателем и снова отвез подростков в детдом.
***
Детдом был не совсем обычным. На Алтае, где каждый второй имел судимость, а каждый третий рецидивист, вообще жизнь имела свои особенности. Множество высыльных, оставаясь на постоянное место жительства, дополняли картину. В таких условиях рождались и воспитывались местные дети. А оставшиеся без присмотра, попадали в самую гущу бандитско-тюремных отношений, очень быстро перенимая самые резкие формы общения. А так как "среди волков жить - по волчьи выть", то и детдом во многом напоминал больше тюрьму для малолетних.
Управлять детьми, в таком заведении, конечно же, было крайне сложно. А чтоб хоть как-то поддерживать дисциплину, за любые провинности детей лишали еды, били и сажали в "карцер", как называли темную и сырую кладовку в полуподвальном этаже. По сему находиться в нем ребята старались, как можно меньше, точнее только зимой, когда от лютых морозов больше укрыться было негде. Осенью, хоть и с неохотой, они сами приходили - там все-таки было тепло и худо-бедно, но кормили.
А весной, когда для сна уже можно было использовать нетопленные бани, сарайчики, и другие подсобные помещения ребятня бежала из детдома целыми ватагами. За побег наказывали жестоко, обещали обратно не пускать, но осенью все равно принимали вновь. Ну не звери же - на улицу не выкинешь, дети все-таки, хоть и трудные.
В самом детдоме бытовала практика сезонных путешествий. То есть даже не практика, а своего рода бравада. Это была особая гордость, попутешествовать за лето без денег, как можно дальше и шикарнее. Серега с Саней имели в своем активе три таких путешествия. Одно во Владивосток, одно в Махачкалу и одно в Киев.
Самым обидным оказалась Махачкала. Там били сильно. За воровство. Когда они туда добрались, уже начало холодать, а зимней одежды и естественно денег на нее не было. Способы приодеться, мальчишки применяли разные - в Махачкале использовали один из них. Зашли в городскую баню якобы помыться, присмотрели прикиды по размерчику и, пока владельцы одежек в парной млели, нахлобучили теплые куртки, влезли в ботинки и дернули поскорее. Все бы ничего, да Саше ботинки достались огромного размера. Когда за ними погнались, стали сваливаться, он споткнулся, подвернул ногу и покатился. Серега его за грудки и тащить, но куда там - догнали через пол квартала.
"Даги" били не по детски. Вовсе не смотрели на то, что мальчишкам всего то лет по четырнадцать-пятнадцать. А, в общем, еще и повезло - по мусульманским обычаям могли и руку за кражу отрубить, а так только в милицию сдали. А менты из отделения сразу в больницу. Там подлечили синяки и отправили путешественников снова на Алтай...
Это была его последняя зима в детдоме, весной исполнилось шестнадцать. Тем летом, на пару с закадычным другом, Сашкой Орловым, Сергей устроился на работу пастухом в совхозе. Дежурили понедельно. Неделю в горах со стадом - неделю в долине, в деревне. Через месяц у Сани случился приступ аппендицита. Его отвезли в районную больницу на операцию, а Сереге дали нового напарничка. На редкость доброго типа.
Осенью он откинулся после пятнадцати лет за двойное убийство. Застал свою подружку с приятелем за сладострастным грехом. Башку затуманило. Схватил два ножа и обоих порешил. С ножами он не расставался - ножны были привязаны к ногам на месте брючных карманов, а руки, по привычке все время носил в карманах, держа на рукоятках ножей. Чтоб всегда наготове были. Вот и "пригодились" так сказать...
Этот добряк, Толик Булиев, и достался сменщиком Сергею. Он жутко ненавидел свою кобылу. Бил ее нещадно, за что и она платила ему той же монетой. Не давалась оседлать и, Толяну приходилось по пол дня ловить ее в начале своей смены. А когда все-таки удавалось заманить животину - отыгрывался на ней от души. К концу недели бедная скотина, больше походила на скелет обтянутый кожей, густо покрытый шрамами и подпалинами, чем на рабочую лошадь.
Серега несколько раз предупреждал его, чтоб над животным не измывался, а тому нипочем. Знай себе дубиной обхаживает коняку. И вот, во время очередной сдаче смены, Серега, пересчитав стадо, увидел кобылу сменщика без ушей. Спекшаяся кровь залила ушные впадины. А сама голова была покрыта глубокими порезами. В порыве мести за особо длительную ловлю кобылы, Толян отрезал ей уши, а так как животное от боли бодало головой, то изрезал ей всю морду.
Сергей в сердцах вытянул ногайкой живодера. Тот вытащил руки из карманов - в каждой из них сверкнуло по ножу. Началась драка. Пару раз Сережа увернулся, но одним из следующих махов нож пропорол бедро. Он упал и покатился по склону в сторону палатки. Толик бросился за ним. Возле самой палатки лежала двустволка. Сереге просто повезло, что она была заряжена. Подскочивший почти вплотную Толян замахнулся, но уперся взглядом в торчавшие в него два ствола. Только просипел: "Брось..."
У Сергея не было времени на разговоры, он отрицательно мотнул головой и через мгновенье грохнул выстрел. Толяна отбросило назад - рубаха густо забагровела кровью. Сергей выпустил из рук ружье и приподнялся. В нескольких шагах от него корчился Булиев. Прихрамывая, он подошел вплотную посмотреть на раненого. Опустившись рядом с ним на здоровую ногу, он разорвал насквозь промокшую от крови сорочку. Вся грудь была в мелких дырочках от некрупной дроби. Патрон был на птицу.
"Может и выживет", - успел подумать Сергей, как в тот момент, очнувшийся или притворявшийся мужик, ударил в грудь, оставшимся в руке ножом. Серега инстинктивно успел повернуться, и нож попал в плечо, насквозь пробив его. Лезвие не задело кость и легко вышло наружу. От удара и неожиданности он дернулся назад и упал на спину. Чуть оживший Булиев пытался встать на ноги. Сереге это удалось раньше. Он повернулся к палатке, возле которой оставил ружье, но на его пути лежала колода с воткнутым в нее топором. Он схватил его скользкими от крови руками и замахнулся. Почти вставший Толян зашипел: "Брось топор, сученыш. Потрох выну..." и снова попытался достать его ножом. На раздумья времени не было, Серега сделал шаг в сторону и резко рубанул топором по голове...
Лезвие было острым. Застряло глубоко в голове. Толян рухнул сначала на колени, а потом и лицом вниз...
Серега тоже откинулся на спину, переводя дыхание. Чуть погодя попытался встать, но не смог. Из ран шла кровь, особенно из бедра. Он снял пояс, перетянул ногу и, как мог, попытался перевязать ее. В расход пошла запасная сорочка. Бинтов у него не было. На плечо уже сил не хватало, и он просто обмотал рану остатками рубашки.
Начало смеркаться. Обессилевший Сергей пытался оттащить мертвого напарника с поляны. Протащив его метров с пятьдесят, он лег рядом. Голову закружило от потери крови, он потерял сознание.
Когда очнулся, мертвеца рядом не было. Он поднялся и оцепенел - сначала подстреленный, а потом зарубленный Толян шел на него из темноты. Он начал шарить вокруг в поисках ружья, или топора, но они остались возле палатки. А фигура все приближалась...
Через несколько шагов он понял, что это не Булиев вовсе, а его друг Саня "Орел". Он уже поправился после операции и решил попасти стадо за компанию с другом. Сам еще будучи слабым, он потихоньку доковылял до стоянки. Когда увидел картину - сразу все понял. Попытался привести в чувство друга, но не удалось, и тогда он потянул труп к каменной осыпи на краю поляны. Там скинул его под оползень и присыпал грудой камней, чтобы звери не вытащили наружу. Грузил камни с пару часов. Чем больше гора будет, тем лучше. У медведя нюх великолепный, особенно на тухлятину. Он ее обожает больше, чем свежее и чует за версту. Обычно, когда добычу задерет, то специально землей присыплет, и только через несколько дней к ней возвращается - лакомится.
Саня так умаялся, что у самого пару швов от операции разошлись, и рана стала кровоточить. Как раз к тому времени, когда он управился с похоронами, очнулся Серега: "Ерунда, Серый", - успокаивал Саня. "Утром переберемся на новое стойбище. Это место фиг кто найдет. Да и искать то толком не будут. Некому". Действительно в тайге всякое бывает. А сам участковый в тайгу носа даже не думал совать, так что расследования можно было не опасаться.
Утром Саня как мог - зашил распоротое бедро Сергею, а после снялись со стоянки и отвели стадо на десять километров южнее. Оставив друга в палатке, Саня съездил в деревню и привез бинты и аптечку, спертую из рейсового районного автобуса, пока водитель ужинал.
Через пару дней Сергею полегчало, лихорадить его перестало, и он смог толком рассказать другу что произошло: "Ты понимаешь, Орел, если бы не я его - так он меня. Понимаешь", - оправдывался Серега. "Да какая разница, Серый. Раз замочил его - значит, выхода другого не было. Я так понимаю. Туда ему скотине и дорога".
Председателю через неделю с удивлением заявили, что напарник смену принимать не явился, чему тот особо и не удивился: "Сезонщик. Да еще и на поселении был, после освобождения - чего с него взять..."
Раны у Сергея заживали как на собаке, так что к зиме остались лишь грубо зашитые другом рубцы. До расследования дело не дошло. Возбуждать некому было. А без заявления уголовное дело не откроешь, да и кому "висяк" нужен?
До армии оставалось два года. Ребята устроились на мараловую ферму. За оградой следить. Маралы-самцы разбивают любую. Выберет себе столб и колотит в него башкой с разбегу, пока не завалит. А в провал за собой и часть стада уведет. Тогда на лошадей и в погоню, бывало и на целую неделю. Весной панты резали. Дядя Валера, бригадир научил теплую пантовую кровь пить. От нее хмелеешь, как от водки, только вместо вреда - польза...
***
Следующей весной забрали друзей в армию, в погранвойска. Попали на заставу на Памире. Когда служба подходила к концу, Сергей подхватил воспаление легких. Немного полежал в санчасти, но начались осложнения и его срочно отвезли в город в больницу.
В палате лежало восемь человек. Чупрову досталась койка возле окна, а рядом, на соседней, лежал бородатый весельчак-альпинист, тоже с воспалением. Стал рассказывать об экспедиции.
... "На Пик Коммунизма взошли. Из-за сильнейшего мороза я воспаление подхватил, а еще трое немного обморозились. Но это на обратном пути, а когда на вершине были, решили тур переложить. За годы жестоких ветров и бурь он малость подразвалился. Начали складывать заново. Раскидали снег, под снегом обнаружили камни. Стали складывать. И вдруг я как заору "Нашел!" Ребята все ко мне, окружили. Вот сколько ни ходи по горам, найти записку на пике - это особый трепет. Я достал из мешочка листок бумаги, исписанный неровным почерком. Пробежал глазами строчки, ничего не понял.
Не экспедиционная записка! Еще раз вслух прочел все с начала до конца: "Благодарю бога, сына своего Сережку и тебя, моя Люба-Любушка. А еще - Виктора Чагина за то, что дали мне силы дойти до вершины. Последние трое суток я ничего не ел и не пил. Федор Чупров. 5 сентября 1960 года". И чуть ниже еще несколько слов: "Прощайте, если что..."
Мужики, вы понимаете, горы не терпят дилетантов и не поддаются случайно. Их покоряешь годами. А тут вдруг и вот так неподготовлено, неожиданно. Мы отказывались верить, но факт - есть факт!!! Трещины и лавины пощадили его. А на последнем, самом трудном участке путь вперед указали ступени, раньше вырубленные штурмовавшими группами. На вершине он достал из тура записку, положил в мешочек свою. Сложить тур сил уже не хватало. Надеялся, что хватит на спуск...
Кто знает горы - говорит: "Возвращаясь, не радуйся спуску". Минуты, когда спадает напряжение, самые страшные. Любой неверный шаг может быть последним. Страховать некому. Не на кого рассчитывать было и этому, Федору Чупрову.
Конечно! Человек, не знающий гор, не мог выдержать такого колоссального напряжения сил. И даже справившись с подъемом, он не смог одолеть спуска"...
Мужичек, бухгалтер автобазы встрял: "А зачем? Ну, скажите! Зачем было туда лезть? Ну, идти на подвиг во имя Родины или во имя спасения друзей - это понятно. Но зачем смертельно рисковать просто так?"
"Ты знаешь Михалыч", - начал, чуть помолчав, Николай Седов, "есть такая шутка у альпинистов - "другие не поймут, а нам и так ясно". А если серьезно, то ответить непросто. Чаще всего те, кто спрашивает об этом, ждут "земного", конкретного ответа, но ответить на него коротко сложно. Да и вряд ли поймут те, кто его задает.
Понимаешь, есть в русском языке очень емкое слово - "одержимость". Иногда его произносят с легким презрением, а иногда - с уважением. И тогда понятие "одержимость" смыкается с более высоким и красивым - "горение". Именно в этом где-то бесстрашном, а где-то сумасшедшем племени живут и альпинисты. Для них что-то ценное спрятано за этими хребтами. На свете миллиарды людей, но только перед единицами из них гордые вершины готовы склонить свои головы. А, значит, нужно идти в горы! Нужно! Но иди во всеоружии - бессмысленная гибель никому нужна?
Вот он, один прошел по пути, о котором знал только понаслышке. Провел десять дней под ледяным ветром. Наверное, без спального мешка и палатки. В одиночку не под силу втащить такой груз на семикилометровую высоту. Без пищи и, что хуже всего, без воды, а в разреженном воздухе так мучает жажда! Теперь сами ответьте мне - кто он: герой или безумец?
Все молчали. Сергей встал с кровати, подошел к окну, и, не оборачиваясь, произнес: "Он не герой, он просто мой отец"...
***
Седов был взволнован не меньше Сергея. Почти двадцать лет горы хранили молчание о гибели этого смелого человека. Никто, даже его сын не знал, что же с ним произошло. И вдруг, вот так все открылось. Это казалось почти фантастикой.
Сергей допоздна не спал. Думал. Это было как знак. Он рассказал Седову про спившуюся мать, про своего друга Саню. Про детдом и Алтай. Про то, что возвращаться домой толком не к кому. Мать он не видел уже года четыре, последний раз за два года до армии. В тот момент даже не знал, жива она или нет. По крайней мере, писем ему не писала...
После выздоровления, когда Седов выписывался, предложил Сергею с Сашей после демобилизации приезжать к нему в Питер. Чем сможет - поможет. Друзья так и сделали. Николай встретил, устроил на работу, увлек альпинизмом. Сказал: "у тебя любовь к горам, должна быть наследственной". Так оно и случилось. Горы заворожили и его и Саню Орла. Он так полюбил их, что казалось, нет больше места для еще кого-нибудь в его сердце. Но оказалось иначе...
****************************
************
***
Глава 2.
LOS ELEGIDOS...
(...избранные...)
...Вот открылась "стена". Их маршрут был "пробит" по нависающей плите. Весело блестели на солнышке уши шлямбуров, до которых ещё не добрались американские активисты, грозящие перекрасить все артефакты в цвет скалы. Слева, по щели, проложен маршрут-пятёрка. "Ерунда!" - подумал Серега.
Скалолазы выбрались на тропу. "Давай сегодня на перегонки", - предложил Сашка. Вспомнились детские тренировки на скорость.
"Заметано! На чистку картошки! Проигравший забавляется сегодня кухней", - ответил Сергей.
Гонка началась. Вот уже под ногами Сергея десять метров отвеса. Нужно пролезть карниз. Зацепки крупные и частые. Но только вот без страховки как-то неуютно. Лишь отсутствие выбора заставило его продолжить подъём вверх.
А Саня как раз уже под карнизом. Изогнулся, взялся за хорошую "ручку" на "потолке". Откинулся на левой руке и потянулся к зацепке за перегибом. Не очень уверенно взялся. Оторвал правую ногу от стены и попробовал дотянуться до вертикальной расщелины выше карниза. Там можно было повиснуть, чтобы перекинуть ноги и упереться ими в стену выше карниза...
Серега обернулся. Он увидел под собой полную досады физиономию Сани. Тот безнадежно отстал и хрипел от напряжения. "Сейчас помогу", - сказал Сергей. Спустился по простому рельефу на метр вниз и схватил друга за левую руку. В этот момент его правая рука разжалась, и тело альпиниста маятником вылетело из-под карниза. Повиснув на руке напарника, Саша несколько секунд приходил в себя, без Сергея в той ситуации ему пришлось бы туго....
Последние метры до вершины пробежали легко. Наверху посидели на скале, болтая ногами, и начали спуск... У подножия Саня предложил: "Ну, его, к черту, это ваше скалолазание. Погода-то какая! Айда купаться!". "Пошли! Картошку все равно вместе чистить придется", - ответил друг. И, затем, чуть помолчав, продолжил: "Домой охота. Ждут меня там". Саша недоуменно повернул в его сторону голову и молча удивился: "Раньше Серегу только силой с гор снять можно было. Чего это с ним?"...
***
...Сколько себя помнил - дрался. Дрался против всех. Сглатывал обиду вместе со слезами и соплями, вставал и снова лез в драку. Он был худым и дерзким. Смотрел, как волчонок, и огрызался. Иначе затопчут. Иначе об тебя вытрут ноги и заставят смеяться в ответ. Достаточно один раз дать понять, что ты не ответишь, что ты не укусишь...
Сражался даже с собой и терпел. На спор, чтобы доказать себе и другим, что вытерпит, жег угольком от костра пальцы, медленно прикуривая от него папиросу, не морщась и не дуя на обожженные места... Не жалея самого себя, он не испытывал жалости и к другим... Добро касалось его лишь украдкой, когда он спал и видел сны.... Яркие и по-детски красивые ...
***
Мокрые глаза осени печально смотрели им вслед сквозь ресницы падающих желтых листьев. Тонкая, как тростинка, фигурка жалась к его груди, утопая в ней. Капли дождя, немые свидетели, скатывались по щекам, волнуя своей схожестью со слезами. Очень бережно пушистыми руками листьев осень держала их сердца и заставляла трепетать при каждом дыхании...
Вовсе не ожидая от судьбы столь крутых поворотов, Сергей, неожиданно, как бы невзначай, встретил обыкновенную девушку. Раньше он не был готов позволить кому-то взять своё сердце руками и не испытать при этом боли. Но это произошло, и слова были не нужны, он всё увидел в ее глазах. Беззащитных, как первый подснежник, но изменивших многое в его мире. Мире, в котором злоба, копившаяся в нём годами, в один миг стала бесполезной...
"Пойдем со мной", - шептал он... "По краешку дождя..., чтобы нам достались и солнце, и ливень... Пойдем... По лунному свету..., по запаху цветов..., по холоду ожиданий..., по сладости возвращений... Пойдем со мной"...
...Она молчала в ответ, но ему не нужны были ее слова, которые вслух... Ее мысли буквами глаз говорили гораздо больше...
"Это мгновение...", - пылали они, - "оно настоящее... Этот щебет синицы..., эта скамья в парке с облупившейся, когда-то яркой, краской... Эти лужи, в которых отражаются солнце и тучи..., мы ведь идем по краю дождя... Эти слова, срывающиеся с твоих губ, - они все о любви. Они настоящие... о том, когда ЛЮБИШЬ... О том, когда все мысли..., все слезы - во имя"...
Осень не могла любить сама. Любить - это привилегия людей. Избранных, правда, но только людей. Осень могла дарить любовь... Двоим... Хоть и заранее выбранным судьбой, но совсем не ожидающим от нее ни наград, ни наказаний...
***
ВЫБРАННЫЕ СУДЬБОЙ...
Раньше Сергей часто смеялся над сопливыми вздохами и особой сентиментальностью, которой сопровождались увлечения его приятелей и знакомых. Он считал взгляды, жесты исполненные особого смысла, известного только двоим влюбленным проявлением или слабости или глупости, но не более. Да чего там греха таить, кто из нас хоть иногда так не думал. Сергей не был исключением, а когда встретил Её - пролился как вода...
И тогда, проведенные рядом секунды стали превращаться в драгоценности одним Ее взглядом. Сергею очень хотелось иметь шкатулку и складывать их туда. Про запас. На всякий случай. Когда ее не будет рядом. Но как накопить счастье впрок? Куда сложить улыбки и смех любимой. Где их взять потом, когда будет не хватать?
Ему хотелось укрыть Её своим телом от злых алчных глаз и мыслей, чтоб никто и никогда не испытал вкуса до безумия нежных губ. Вкуса, пьянящего радостью, как сон детства, дарящего ему столько сладостной, невыносимо приятной боли. Боли от счастья...
Так не должно быть! Счастье не должно иметь боли. Но откуда она? Такая сладкая и терпкая одновременно...
Предназначенные для Нее, он не произносил эти слова. Они рождались тогда, когда Ее не было рядом...
...Хочу погрузить ладони в бархат ночи, научиться слушать ветер и целовать звезды... Потом, когда-нибудь..., через тысячи лет, будем ли мы хоть иногда встречаться на перекрестках веков? Кому-то доступно купание в Вечности, я лишь собираю капли дождя в протянутую ладонь, как не пролитые тобою слезы... Моей единственной женщины...
Хочу... Расстегнуть душу..., погрузиться в аромат душной грозы или всматриваться в зеркало, в лица прохожих, в коньяк, в темноту... Терпкие поцелуи в пустоте не дают покоя... Если все потерять - кого винить?...
Солнце мое!... Если Ты нарисуешь мой портрет, то увидишь боль. Прикосновение войдет нежной занозой в запястье. Можно уйти и не оборачиваться. Но тогда где начало круга?...
***
Что можно знать о любви, пока сам не испытал? Не знала и Она, что чувства могут сжимать сердце в груди, так мягко и так сильно. Одновременно...
Что есть Вселенная необыкновенной доброй силы, в которой она хотела бы раствориться запахом ночных цветов и светом звезд. Это все пришло вместе с НИМ. Вместе со словами для него, но также никогда ею не сказанными...
Хочу... Стать частью твоих мыслей и твоего сердца. Ждать твоих искренних слов и тяжелых сильных рук, которые необъяснимо нежны, как порывы ветра. Ждать тебя секунду и вечность, ведь без тебя они равны, а значит Вечность - это не так уж и много!
Ждать и догонять. Говорят - это худшее, что может быть. И я так думала, но только до встречи с тобой... Ждать тебя - это радость. Ждать откуда хочешь и в любую минуту. Часами, днями, месяцами...
Ждать тебя, обласканного славой, успехом, завистью врагов.С удачей, которая стала тебе служанкой и повинуется одному лишь взгляду стальных глаз.
Ждать раненого и истекающего кровью, покинутого друзьями и удачей. Без будущего и надежды, слабого и больного...Любого, как начало нового дня, и неважно, каким он будет. Пусть он хмурится облаками или сверкает разъяренным солнцем, но пусть он будет, этот день. Я хочу ждать тебя таким, какой ты есть. Таким, каким ты будешь или станешь... Любым...
* * *
ОБУЧЕНИЕ ОЖИДАНИЮ...
...Ожидание пугает. Оно царапает душу, оно заставляет погружаться в бесполезный омут времени, дает намек на осознание вечности. Приходится считать узелки на бесконечной нити ожидания, скользящей за серебряной иглой судьбы... Где-то там, в долгом времени, танцуют ангелы на ее сверкающем острие. Иногда видишь их развевающиеся волосы и слышишь смех. Остается протянуть руку и дотронуться... Но они так далеко... Руки поглаживают теплую кожу бедер. Ощущаешь чье-то желание. Кто-то... рядом... Вот... твои ладони ощущают жар необходимого тебе тела... Но это так далеко... Это иллюзии... Просто ты обучаешься ожиданию...
А ждать приходилось часто и подолгу. Сборы. Восхождения. Больницы. Сергей не позволял Ей навещать. Не давал даже возможности, ибо никогда не говорил куда уходит и когда вернется. Он прекрасно знал, как это мучительно ждать, когда знаешь срок возвращения. И как бритвой по сердцу каждая минута задержки, ведь они, альпинисты слишком часто могли не вернуться назад...
***
... Группа уже прошла башню и спускалась по скалам. Серега Чупров пропустил Валерку Анина вперед, и тот ушел на всю веревку до снега. Саня Орлов с Олегом Тепляковым остались наверху, на пункте. Впереди были просто скальные плиты. Решили перевести дыхание и собраться с мыслями. Как будто они не готовились к дальнейшему спуску, а чего-то ждали... Несколько минут молчания получились почти ритуальными.
В тот момент, когда Сергей глянул вверх, над головой, в тумане, раздался неестественно низкий рык. Все почувствовали его одновременно. В страхе взгляды устремились туда и... Вот... Они появились. Тупые, почти смешные болванки из гранита, похожие на обезумевших зубров. За ними свора поменьше!!! Рядом укрытия нет, бежать некуда. Да и времени тоже нет. Оставалось только прижать к скалам и молить кому кого. Бога или удачу...
Стая небольших камней забарабанила по спине, отгоняя в ноги иголки страха. Спертое дыхание в ожидании конца!...Удар!!! Еще и еще. Все сметающий вихрь... Один из осколков побольше попал Сергею в плечо, сорвал с места и бросил вниз, куда-то в пропасть... Полет, удары, кульбиты. На мгновение глаза открылись и ухватили краешек неба и нереально живой поток безобразно прыгающих, несущихся огромных камней...
Его протащило по чему-то тупому, плоскому, затем натолкнуло боком на что-то острое. Несколько раз перевернуло через голову, и он заскользил по снежнику. Потом опять кутерьма, скалы и, наконец, неожиданное торможение.
После жутко длинных, нескольких секунд этой мельницы, в образовавшийся покой и неподвижность даже не верилось. Весь организм был потрясен до основания, до клетки, до мембраны. Сергей застыл на животе, головой вниз, широко раскинув ноги. Плохо ворочающиеся мысли не особо верили в реальность...
...Где я?Что со мной? Мозг работает, значит живой. Во всяком случае, так кажется. Но что с телом? Боли как таковой, как в обычной жизни, пока нет, значит либо умер, либо черт знает что...
...Ага!!!Появилось затуманивающее разум ощущение вываливающихся внутренностей из еще живого тела... Значит живой!!!
...Попытаюсь встать... Получилось!!! Стою! Похоже, ноги не поломаны... Что-то мешает смотреть левым глазом. Кровь... Значит, где-то голова пробита...Смотрю поочередно глазами - вижу обоими... Уже удача! Руки сильно разодраны. Много мелких, но кровоточащих ран. Выплевываю слюну, крови нет - есть надежда, что легкие целы...
Сергей попытался сделать шаг и резко припал на ледоруб. Острая боль, в правом боку начиная от ребер и ниже к бедру, резанула тело, заставила сесть. Пришлось подождать пока мутные круги перед глазами перестали рябить, и зрение стало чуть резче. Боль не утихла, а свернула куда-то в живот... Сквозь дырку комбинезона, на боку, тоже сочилась кровь...
..."Видимо, сломаны ребра... И, может быть, поврежден таз... Черт возьми!... Нерадостно. Но пока не до этого"...
Наверху тишина. Промелькнула мысль: "Уверен, что таким камнепадом угробило всех наверху. Если это так - даром, что жив остался... Все равно не смогу в таком состоянии спустится самостоятельно вниз?"...
Раздавшийся сверху голос Сани для Сергея не многим отличался от Гласа Божьего: "Олег! У тебя нормалек?!... Серегу видишь?"...
... "Значит, уже двое живы!"
"Сашка! Сашка!" - заорал Сергей, превозмогая колющую боль в боку. Саня услышал и прокричал в ответ: "Серега, братан!!! Ты где? Живой?".
"Живой! Живой! А вы как, как Олег? Валерки не вижу", - отвечал Сергей.
Пока шла перекличка, из тумана, как привидение, на зеленом репшнуре появился Валера. Его, как и Саню, вообще не задело. Все отделались легким испугом. Саша сделал осмотр травм Сергея. Кровь шла из рассеченной брови и лба, больше на голове травм не было.
..."Не тошнит, значит, сотрясения нет. На боку кровоподтек. Нога в суставе свободно вращается во все стороны. Сидишь нормально, значит, тазовые кости целы. Уже хорошо... Ребрам больно, но что с ними, выясним позднее, дышать вроде можешь", - завершил "медосмотр" Саня.
ОЛЕГ сидел рядом и сочувственно наблюдал за процессом. Ему тоже досталось, но не так, как Сергею - камень попал по пальцам правой ноги и по груди, около левого соска, но не смертельно.
Еще немного посидели, приходя в себя, и двинулись в путь. Идти нужно было немедленно, пока все не разболелось и сегодня же спуститься в базовый лагерь. Там врач экспедиции мог оказать первую помощь перед отправкой в больницу...
***
Три недели спустя в комнате горели розы. Длинные, с узким бутонами и шипами, оставляющими болезненные точки на коже, как нежные поцелуи вампира. Приезжая, он обязательно дарил их, всегда сожалея, что они не с гор. Почти такие же прекрасные, как и его горы. Сергей мечтал однажды принести своей любимой розу, сорванную с вершины. Жаль..., но там они не растут...
Он засыпал, когда в городе уже появлялся запах пробуждения. Объятия и вечность... Нежное безумие верности... Серебряная цепочка на его шее, стон на обветренных губах. Ночь прошедшего забвения... Соприкосновение с чьей-то реальностью. Тихо дремлющая постель, на которой два тела сливались в одно - ногтями, губами, зубами, глазами впиваясь друг в друга... Она проводила рукой по начинающим рубцеваться ранам на его лбу и руке. Тихая слеза, как недосказанная фраза, звучала в ее сердце...
...Бездна восприятия - вся в капле недопитого вина... В слезе еще не рожденного от тебя ребенка... В пустоте сладострастия и боли за тебя... Я положу голову тебе на грудь... Я излечу твои раны губами... Пока ты рядом... Пока ты спишь...
ТАК учатся ожиданию. Виной всему кто-то бесценный... Так обучаются ждать...