Аннотация: Она - первая из детей дареной крови, дочь одного из спутников легендарного Лавена Странника. Она от имени отца хозяйничает на земле, еще недавно имевшей совсем других хозяев. Но и у моря, и у Залива Песен есть свой хозяин - и новый лорд ему не указ
Свежий ветер
Когда он пел, поднималась буря. Когда смеялся - ветер так и посвистывал над волнами, тяжелые темные тучи собирались далеко в море, их гнало к берегу, рваными клочьями бросало на камни пену, медуз и водоросли. Но чаще всего он нежился на солнце, глядя широко раскрытыми бездумными глазами в фарфоровое небо - новехонькое, без трещинки. Вода мягко покачивала его и омывала облитые гладкой серебряной чешуей плечи и руки, плескала на грудь. Волосы иссиня-черной дымкой вились по поверхности, как водоросли или чернила каракатицы. Он грезил наяву, и на побережье почти всегда стояла хорошая погода. Люди, живущие в древних драконидских виллах и в старом дворце - радовались. Но все-таки иногда он пел.
Она была яркая, как рифовая рыбка. Он даже перекувырнулся в воде от удивления и радости, увидев, как она чешет волосы на балконе. Балкон поднимался над самой водой - мраморные стены дворца произрастали из прочной скалы, которая сразу обрывалась глубоко в море - мелководья в Заливе Песен не было, от берега начиналась бездна, хорошо ходить и причаливать человеческим кораблям.
Он перекувырнулся снова и высунулся из воды по плечи, тараща темные глаза на яркие солнечные блики, гулявшие по ее белым рукам и гранатовым, невозможного, завораживающего оттенка волосам.
- Дельфин, дельфин! - закричали ее девушки и столпились у кованой решетки, ограждавшей их от падения в зеркальные воды залива. - Госпожа, взгляните!
Она отложила золотой гребень и неторопливо подошла к ним. Она вся была мяконькая и округлая, как жемчужина. Гранатовые, алые, винно-розовые пряди рассыпались по ее плечам, по рукам, царственно спадали на спину и талию. Тонкая шелковая рубашка ничего не скрывала, собиралась тончайшими шафранными складками на пышной груди, округлом животе.
Она оперлась сияющей белизны рукой о решетку и с любопытством заглянула в воду. Шепчущие еле слышно волны раздробили и припрятали ее отражение.
Он смутился и нырнул поглубже, туда где тихо, темно и синие тени. Наверху остались смех, солнце, невозможные переливы цвета. И она. Он крепко обнял руками шершавый коралл, похожий на стол с утонувшего корабля, тихонько захныкал. Наверху начали сгущаться тучи.
***
- Госпожа, хотя бы прикройте лицо! Обгорите!
Далия Флавен отмахнулась от щебечущих спутниц, потом все-таки опустила на голову тканый капюшон, насыщенного лилового цвета - под цвет глаз. На платье оттенка слоновой кости падали розоватые холодные блики - свои роскошные волосы против столичной моды Далия носила собранными в прическу, мол "нечего приличной женщине лохмами трясти", но они все равно горели ярче зимнего заката.
Она прошла по замощенному выглаженными временем известковыми плитами двору, кругом тянулась крытая галерея с прихотливыми резными колоннами, пестрая от мозаики и росписи - защита от солнца. Солнца в Альмандине и окрестных землях было хоть отбавляй. В центре двора шелестела листочками древняя скрученная олива, тянулась ветками к фонтану в мраморной чаше, пересеченной трещиной - кто-то из отцовых рыцарей в пылу битвы рубанул мечом.
Теперь тут тихо, сонно, журчит вода, щебечут девушки из свиты Далии. А как далась вся эта тишина - нужно ли помнить.
Далия сделала девицам знак следовать за собой и двинулась к невысоким воротам, оплетенным повиликой и вьюнком. Шаг у нее был мужской, решительный, размашистый, но менять свои привычки и подделывать их под местные порядки дочь Флаво Фульгора, Флаво Морехода не имела никакого желания. У ворот ее ждал оседланный жеребчик, гладкий и сытый, нетерпеливо фыркающий в предвкушении прогулки. И пятнадцать вооруженных рыцарей.
- Госпожа, это небезопасно... - снова принялся за свое сэн Эстаньо, сенешаль ее отца. - Нет никакой надобности в том, чтобы...
- Чтобы я сама осматривала материал, из которого моему отцу и господину построят победоносный флот? - перебила его Далия. - Эс, не дури, ты отлично знаешь, что пока я все сама не проверю, то кольца не приложу. Я здесь не для того, чтобы гулять по садику, а для дела. И дело это будет выполнено хорошо.
Старый андаланец нахмурился, но протестовать не стал.
Да, мы варвары, думала Далия. Она оперлась коленом на сцепленные руки одного из рыцарей и поднялась в седло, приняла у слуги-конюшего поводья. Свежий морской ветер подхватил ее плащ и капюшон, заполоскал яркую шелковую ткань, игриво дернул. Далия машинально прижала край капюшона рукой. Жеребчик под ней сопел и переступал копытами, готовый бежать, куда велят. Мы варвары и это не наша земля, мой отец пришел сюда с Лавеном Завоевателем, с одиннадцатью его соратниками, они взяли этот край, как добычу - что ж, мое дело распорядиться тем, что принадлежит моему отцу, разумно. Потому что добычу следует еще и удержать.
- К сосновым рощам, - приказала Далия.
Сосновые рощи, тянущиеся вдоль побережья - стройные ряды прямых и светлых, как копья, деревьев, шелест и колыхание, и смолистый тонкий запах разогретой под солнцем хвои. Далия с наслаждением ощущала на лице гуляющие прохладные тени, жар разгоревшегося дня отступил. Кони фыркали, копыта глухо стучали по земле.
Храм показался неожиданно, беломраморное изьеденное ветром и солью строение было устроено на самом краю обрыва и открывалось в пространство моря. У лестницы, круто спускавшейся вниз, к самым соленым волнам, столпились несколько смуглых драконидских жрецов в белых одеждах. Дракониды внешностью напоминали андаланцев, такие же невысокие, темноволосые, с резкими чертами - и считали свой род от серебряного лунного дракона. Когда-то они владели огромными территориями вокруг Алого моря и на побережье Дара. Но их время закончилось.
- Я хочу подчеркнуть, что мы не собираемся полностью уничтожать рощи, - сказала Далия, не спешиваясь и не здороваясь. - Это исключительно жест доброй воли, так как эти земли теперь принадлежат Флаво Фульгору и он в праве распоряжаться ими, как угодно. Но я, как его полноправный представитель, считаю, что мы должны сохранить красоту для потомков. Однако, Флавенам и королю Лавену нужны корабли. Поэтому каждая третья сосна из растущих здесь будет срублена и превратится в мачту.
- Мы покоряемся воле нового господина этих земель, - сказал, наконец, один из драконидов, прямой, как копье, с заметной сединой в темных волосах. - Но покорится ли хозяин Залива?
Далия потребовала объяснений. Жрецы посовещались, с опаской поглядывая на вооруженную охрану, потом снова выступил вперед седоволосый.
- Мы понимаем, что находимся в твоей власти, госпожа. Но должны предупредить. Храм посвящен морскому божеству, и ему не понравится, что вы вырубаете священные деревья. Будет буря.
- Как вы молитесь ему? - спросила Далия. Ей было скучно беседовать с побежденными, но отец велел присоединить эти земли к своим владениям словом и примером, а не прибить гвоздями.
- С позволения госпожи, мы спускаемся вниз по лестнице и складываем в особую чашу, что расположена в воде, хлеба и другое угощение. Если угощение принимают, то несколько дней стоит хорошая погода.
Далия кивнула, потрепала жеребчика по шее, легко соскользнула с седла.
- Подержите коня, я хочу спуститься, - сказала она встревоженным рыцарям.
Лестница была длинной и крутой, ступени изъедены временем, как сухая пастила. Далия спускалась и спускалась по крутому откосу. Над головой шумели сосны.
Внизу была обустроена маленькая площадка, ступени спускались в глубину, лиловую, сиреневую, изумрудную. Около погруженной в соленые волны чаши толклись малые рыбки. Далия отдышалась, взглянула наверх - там столпились жрецы и рыцари, не решаясь спуститься следом. Над их головами слепило белесое жаркое небо. Она стянула пальца тяжелое золотое кольцо, бросила в чашу для приношений.
- Дар повелителю вод, - громко сказала она. - Не сердись за срубленные деревья.
В подцвеченных солнцем волнах плеснул хвостом дельфин.
***
Кольцо было хорошим, не железным, не жглось. Он выудил его из чаши, сунул за щеку. Золото гладкое, тяжелое.
Подарила. Приятно. Может, хочет его?
Он плавал туда и сюда под окнами дворца, но красивая госпожа и ее девушки видели только дельфина. Не умели смотреть.
Он маялся, то и дело всплывал на поверхность, потом отвлекся, погнался за приблудившейся акулой. Не любил их. Противные, шершавые, глупые рыбины - пугают других, мешаются. Акула уплыла, вильнув хвостом, он снова поднялся наверх, стал смотреть. Гранатовые пряди. Белая кожа. Красивая.
Солнце встало, закатилось, потом поднялось снова - лучи пронизали зеленоватую толщу воды, проникая глубоко, в его коралловое убежище. Дворец возвышался над морем - недоступный, сияющий, розовый, золотой, палевый. Черепица на крыше была цвета коралловых веток. Красивая госпожа снова вышла на балкон, ее окружали девушки в богатых платьях, с распущенными волосами - щебетали, подавали напитки, расправляли покрывало.
Он смотрел жадно, долго, потом надумался, поплыл к одному из утонувших кораблей. Залив иногда милостиво принимал подношения, люди гибли, а корабли лежали на дне, долго, медленно обрастая раковинами и водорослями. Неспешно колыхались актинии, бродили крабы, мелькали пестрые любопытные рыбки.
Он, не обращая внимания на новых обитателей корабля, на скелет с распяленным ртом, вцепившийся в штурвал, и еще на двоих, привязанных к мачте, проплыл над заросшей палубой, извиваясь, и то и дело замирая, как водоросль. Спутанная масса волос колыхалась за ним тенью и дымом. Чешуя блестела на боках. Солнечная муаровая сеть лежала на дне, на подгнивших досках, на его пальцах. Он пробрался в темный трюм, стены которого затянуло красноватой склизкой порослью и они стали пристанищем осьминогов. Выволок из тины окованный бронзой сундук, сорвал железный замок, хоть тот жегся и стрекался из-под ржавчины хуже злых медуз, откинул крышку, распутал завязки промасленного мешка. Тускло блеснуло золото по краю драгоценной чаши.
Не то. Придется поискать еще. Он открывал и открывал сундуки, ящики, отваливал в сторону, если мешали, обглоданные кости в истлевшем тряпье, распарывал когтями вощеный холст и кожу, хранящие человеческие вещи от морской воды. Потом, наконец, нашел.
***
Девица шла им навстречу, пошатываясь. Винно-алое бархатное платье косо сидело на плечах, о нижней рубашке не было и слова. Бесстыдно торчали ключицы, выпирала жилами смуглая шея. Глаза у девки были черно-синие, полубезумные.
Вчера на море было ветрено. Неудивительно, что волны выбросили на берег жертву кораблекрушения. Какая лодка или малый корабль пошли под ней ко дну, где теперь искать команду?
Далия велела своей свите остановиться. Найда в мокром платье, босая, таращилась на нее, как на драгоценный клад. С ума, что ли, съехала, пока море носило ее в своих немилостивых объятиях? Ноги найды были босы, тонкие щиколотки выглядывали из-под изъеденного морской солью подола, чуть подсохшего и стоящего колом. Черные волосы спутанной массой спускались ниже поясницы. Брови - как нарисованные, кожа смуглая и гладкая, губы - сухие, обметанные, потрескавшиеся. Немые.
Когда ее окружили, стали расспрашивать - не произнесла ни слова. Погода стояла очень хорошая, ясная, теплая - над морем до горизонта ни облачка. Найда молчала, как заговоренная. Далия взяла ее с собой во дворец и назвала Рароса - находочка.
***
- Молчишь и молчишь, детка. Кто же ты такая...
Он сидел у ног своей госпожи, растопырив на пальцах витки цветного шелка. Платье надели новое, красивое, синее, волосы вымыли и заплели в косы. Девушки госпожи прежде видели дельфина в ярких волнах, а теперь видели нескладную смуглую потеряшку с разбившегося корабля. Они не умели смотреть, а он не настаивал. Он просто хотел быть поближе к нежному глубокому голосу, к холодным сполохам алого и малинового, к биению крови, к теплоте сливочной кожи. Иногда дети воды с болью узнают, что такое любовь.
В приоткрытое окно втекала соленая прохлада с моря, полоскались белые занавеси. Мозаичный пол поблескивал бирюзой, перламутром, ониксом и янтарем. Прекрасная госпожа мотала шелковые нити, голос ее тек, как вода, отдаваясь жаром где-то в горле, в низу живота, на губах.
Он сглотнул и опустил темноволосую голову ей на колени. Далия замерла на мгновение, утихла, потом протянула унизанную перстнями руку, ласково обвела смуглую раковину уха, скулу, темный завиток волос. Любопытный палец коснулся губ, и они покорно раскрылись. В комнате было очень тихо. Шумело море. Орали чайки.
- Кто же ты все-таки, детка... - Далия нащупала на его шее кожаный шнурок, потянула, дернула. Из-за низкого ворота выпало тяжелое золотое кольцо. Повисло, качаясь. Он повернул голову, глянул на нее снизу вверх. В черно-синих глазах молча плескалась пойманная буря.
Потом он поднялся, встал перед ней во весь рост. Далия удивленно ахнула. Платье прорвалось на плечах, на бедрах острыми шипами, взметнулись угольные ресницы. Небо за окном затягивало облаками - стремительно, неостановимо.
- Ты... подарила кольцо. Я дарю тебе море. Хочешь?
Завыл ветер. Хлестнуло полотнище белой ткани на окне, втягиваясь в покои чаячьим крылом.
Далия смотрела на исчадие морских глубин, не опуская сияющих глаз. Ее сложно было испугать. Она была дочерью Флаво Морехода, что родилась в каюте его корабля "Блистающий", во время качки и бури, под завывание ветра и рев волн. И море она любила больше всего на свете.
- Тшшш... - ее палец снова коснулся губ, обвел их по четкому контуру, словно рисуя. Он прижался щекой к нежной ладони, поцеловал запястье, обведенное золотым браслетом. - Да. Я принимаю твой подарок.
***
- Люди болтают, - сказала она, ласково запуская пальцы в темные кольца волос. На ярком свету они отливали синим, зеленым, лиловым - будто павлиньи перья. Он лежал среди кипенно-белых простыней, уложив голову на грудь своей госпожи, бесстыдно нагой, как в первый день творения, смуглый, гладкий, нездешний. Гранаты и виноградные лозы на фресках потолка кружились над ним, проворачивались, поблескивая полустершейся позолотой. - Они болтают, и я не знаю, что им ответить, Раро. Раросито мареньо. Керидо.
- Мммм... - он ленился ответить, водил пальцем по гладкой ее коже, улыбался. Палец был нежный, тонкий, оканчивавшийся темным когтем вместо розовой пластинки человеческого ногтя. Выше запястья темнел узкий радужный плавник с бритвенно-острым завершением. Теперь Далия видела своего найденыша таким, какой он есть.
- Делай как я, - засмеялся он. - Не говори ничего. Поцелуй лучше.
Притянул ее к себе, податливую, разнеженную и душистую, льнущую к пальцам, как мед, что приносили на его алтарь жрецы. Гибкий, горячий язык скользнул по губам, Далия ответила, охотно и крепко обняла его за плечи. Под ее ладонями плотно прижались шипы, сложенные, чтобы не поранить хрупкую человеческую плоть. Весь он был невероятный, дикий, невозможный. Знакомый и родной до последней перламутровой чешуинки. Рука ее скользнула ниже, по гибкой талии, Раросо ахнул, изогнулся, прильнул сильнее, притиснул ее к прохладным смятым простыням. В бедро настойчиво ткнулось твердое, шершавое. Нигде он не был таким, как люди - и всюду был - её.
Госпожа моря.
Далия хрипловато рассмеялась, как смеются только юные девушки, решившиеся нарушить все запреты, приподнялась, раскрылась, впуская его в себя. На губах стало солоно. Он прерывисто вдохнул сквозь стиснутые зубы, острые, молочно-белые, нечеловеческие. Подался вперед, нежно, настойчиво толкнулся, завороженный сладостью ее губ и податливым жаром лона. В ее глазах плескалось фиалковое море. Волосы холодным огнем растеклись по постели, он тонул в них, как в закатных волнах. Далия всхлипнула и переплела свои белые пальцы с его смуглыми, крепко, ладонь к ладони. Солнечные пятна лежали на цветном покрывале, на смуглой коже, на сброшенных у постели двух шелковых платьях - синем и слоновой кости.
- Аааахх... керидоооо... - простонала Далия, выгибаясь под гибким чешуйчатым телом. Ее возлюбленный вдруг замер, приподнялся на локтях и отстранился, чутко прислушиваясь. В дверь застучали сильной уверенной рукой.
Далия села в постели, прикрываясь узорчатым краем покрывала. Потом опомнилась, отшвырнула дорогую тряпку, выпрямилась.
- Что случилось, - спросила она, стараясь выровнять дыхание. Раросо уже стоял у двери, гибко пригнувшись, раздувая ноздри. Вряд ли бы сейчас ему удалось принять девичий облик - в ее покоях, наполненных теплыми ароматами розового масла, сандала, любви и еле уловимым запахом моря и водорослей. - Добрый сэньо, ты в своем уме? Кто позволил беспокоить меня во время отдыха.
- Ломайте дверь.
Тяжелый удар сотряс добротно сшитые доски, скрежетнул засов. Раросо зашипел, на глазах обрастая лезвиями и рубчатой чешуей, пригнулся, оскалил зубы. От второго удара дверь слетела с петель и в комнату хлынули вооруженные люди в железе и коже, с обнаженными мечами. Далия вскрикнула, Раросо зарычал и кинулся вперед, и через мгновение тихие, полные неги и солнца покоя заполнились воем, грубыми выкриками, топотом ног и свистом стали. Ударилось об пол чье-то тело. На босые ступни Далии плеснуло алым, горячим. Она поджала пальцы, даже не думая прикрыться. Из сплетенного яростного клубка вылетел еще один рыцарь, зажимая распоротое горло, запнулся о край кровати и рухнул поперек шелковых простынь, нелепо дергаясь. Пальцы его разжались, засвистела, забулькала разорванная трахея, кровь толчками потекла на простыни, пузырясь, как кипяток.
Далия вскочила и завизжала во всю силу легких.
В комнате стремительно потемнело, будто солнце задули, как свечу, над морем грохнуло, дрожащим всполохом блеснула молния - раз, другой... Загудел ураганный ветер.
Раросо, роняя с лезвийных плавников темные капли, крутанулся, ощерившись, пригнувшись для прыжка - снова ослепительно блеснула молния - вспышкой отразившись на его чешуе, на доспехах рыцарей, на стремительном просверке меча в руках Эстаньо... клинок с змеиным шипением вошел Раросо под ребра, пахнуло паленой плотью.
Эстаньо выдернул клинок, замахнулся снова - мелькнул темный, нечеловеческий силуэт, вспрыгнул на подоконник, шатнулся, неловко балансируя - и выпал наружу, словно оскользнувшись на кровавых следах. Далия попыталась вздохнуть и потеряла сознание.
***
- Я напишу отцу и он сдерет с тебя шкуру. Две шкуры. Ты слишком много взял на себя, Эстаньо, и я тебя никогда не прощу.
- Прощение не требуется, - старый рыцарь прошелся по кабинету, заложил руки за спину. На его лице темнели подсохшие шрамы - три глубоких разреза, грубо схваченных ниткой хирурга. Угол рта стянулся и опустился к низу, обещая остаться так навсегда.
Далия сидела в кресле, одетая и причесанная, с очень прямой спиной. Пальцы стискивали подлокотники, белея на костяшках.
- Кто. Разрешил. Вмешиваться.
Рыцарь еще раз прошелся туда-обратно, потом вздохнул, придвинул стул и сел без разрешения.
- Ты должна понимать, госпожа моя, - сказал он спокойно, но без тени почтения, - что я охотно закрыл бы глаза на то, что ты путаешься с девицей из собственной свиты. Это не мое дело. Но по углам шептались. Говорили, что она боится железа и меняет облик. Что тебя околдовали.
Далия зашипела от злости и вцепилась в подлокотники крепче.
- Я начал присматриваться и заметил, что твоя черноглазая пассия никогда не вышивает - ей неловко взять в руки иглу. Не режет ткань ножницами. Ест деревянной ложкой или руками - как дикарка. Она боится железа. А потом попросил ее разделить между девушками пирожные - и она не смогла этого сделать. Каждому моряку известно, что морской народ не в состоянии счесть даже свои пальцы, или разделить пополам кусок хлеба.
Далия смотрела прямо перед собой. Она все вспоминала, как страшно зашипело злое железо, войдя ее любимому под ребра. Нет, плакать она не будет. Она дочь Флаво Морехода. В ее жилах течет кровь, приправленная морской солью.
- Отец дал тебе свободу и власть, как самой первой наследнице рода Флавенов, в которой проявлен священный Дар, - продолжал Эстаньо. - Но не смей забывать, за какие заслуги твой отец получил этот Дар. Кому твой отец союзник и кому враг. С кем породнился наш король и господин, и кто враг его родне. Госпожа наша Невена и ее сестра ненавидят морской народ. Твой отец воевал с фолари и победил их. Разве ты забыла?
- Какое мне дело до королевской жены и ее ведьмы-сестрицы, - презрительно бросила Далия. - Это их горе и радости, мне-то что?
- Ты хочешь, чтобы твой отец впал в немилость? - загремел Эстаньо, вставая. - Хочешь, чтобы он услышал, как морские твари отомстили ему, поимев его родную дочь? Так вот, госпожа моя, я прошел с Фульгором множество сражений, я подставлял ему плечо, когда Флаво ранили, а он вытащил меня с горящего корабля. Я знаю его больше сорока лет! Я вместе с ним ковал и ставил железные клети на Стеклянном острове, чтобы запереть эту водяную мразь! Отправляя меня сюда, он просил присмотреть за его дочуркой - и будь уверена, я присмотрю. Ты будешь сидеть в своей комнате. Пока не одумаешься, и пока не стихнут слухи, которые могли бы дойти до королевы. А потом выйдешь замуж за какого-нибудь рыцаря из тех, что выберет Флаво. Это понятно?
Далия помолчала, аккуратно разглаживая вышитый амариллисами подол. Потом кивнула своим мыслям и неторопливо поднялась.
- Ты забыл, о друг моего отца, что никто и никогда не мог принудить его поступать иначе, чем он сам решил. А я - плоть от его плоти. Думаешь ли ты, что что-то изменится от того, что я женщина? Ты убил самое дорогое, что у меня было, но мой возлюбленный, которого так ненавидит ваша сучка-королева, сделал меня госпожой моря. И я не стану делить эту власть ни с кем из людей.
***
Акула ходила кругами вокруг недвижного тела, опускавшегося в пучину. Крошечный мозг подсказывал ей, что существо ослабло и может стать легкой добычей, но инстинкты, древние, как море, удерживали от немедленного нападения. Дымные облака крови расточались вокруг существа и щекотали нёбо. Акула сделала еще один плавный круг и двинулась вперед, раскрывая пасть с несколькими рядами треугольных зубов. Неуловимым движением ускользнув от удара, существо, до того почти неподвижное, каким-то чудом оказалось у акулы за спиной. Острые когти пропороли крепкую, как наждак, шкуру, втыкаясь в жаберные щели, вырывая лоскуты плоти.
Раросо, последним усилием сжав пальцы, оседлал бьющуюся рыбину и вцепился зубами куда достал. Раненому холодным железом, ему тяжело было принять морской облик, и он нуждался в пище. Немедленно. Или холодный вечный сон одолеет его, а окоченевшее тело распадется морской пеной. И та, что вечность тому назад чесала винно-красные волосы, стоя на балконе, будет напрасно звать его, и вглядываться в ускользающую линию горизонта, и без конца повторять его настоящее имя...
Акула дико забилась, теряя кровь и силы, но он стискивал зубы, и безжалостно выдрал когтями еще клок жабер, вгрызся.
Никто из морских в здравом уме не стал бы связываться с акулами. Они всегда были народом Авалакха. Теперь это было неважно. Мало помалу акула перестала биться и судорожно раскрывать челюсти, обмякла и потянула Раросо вниз, на дно. Они так и опускались - растерзанная, размером больше, чем лодка, рыбина с полуотьеденной головой, напоминавшей тупой плуг, а ее внутренности гроздями и лентами вились в расширяющемся буром облаке; и припавший, приросший к ней всадник, получеловек-получудовище, бессильно уронивший очерченную синими чешуями голову, спящий или уже мертвый.
***
- Госпожа, жрецы все еще препятствуют вырубке леса, - встревоженный гонец передал Далии письмо.
Та безразлично протянула руку, прочла.
- Что же, пошлем туда людей. Отдай Эстаньо, пусть разбирается.
Они так и не примирились, но флот нужно было строить. Вот только Далии не снились больше раздутые ветром ослепительно белые паруса, выскобленные доски палубы, светлые и стройные мачты и плеск ярких флагов. Она перестала любить море. Все чаще запиралась в своих покоях в одиночестве, отослав девушек, и просто смотрела в окно. Или выходила на балкон. Но дельфины ушли из Залива Песен, может быть, навсегда.
Пока Далия устало обдумывала, что еще нужно сделать сегодня, вошел другой гонец, встревоженный, осунувшийся, с мокрыми от воды волосами. Видно, что только что наспех переоделся.
- Госпожа... к нам идет флотилия лестанских кораблей. И не с торговыми целями, уж поверьте.
- Далеко?
Зачем спрашивать, и так ясно, что ничего нельзя сделать - новые суда еще не спущены со стапелей и не оснащены, в гавани стоит только ее корабль "Глория", это хороший корабль, но он всего один. Просила же отца позволить ей навести порядок на побережье. Недовольство копилось, и теперь драконидские разрозненные семьи стакнулись с Лестаном, пообещали им львиную долю добычи или заплатили, разворошив семейные кубышки.
- В полудне пути. Пятнадцать кораблей.
- Ну что же... - Далия кивком головы отпустила гонца. Потом потребовала принести одежду для путешествий и приготовить корабль. Страшная весть, вызвавшая бы у кого другого панику и отчаяние, ее скорее подбодрила. Быстрая смерть желаннее медленного угасания под грузом обязанностей и долга.
Когда прискакал разъяренный Эстаньо, надеясь остановить взбесившуюся дуру, "Глория" уже отчалила от берега, и в Заливе Песен далеко-далеко мелькало светлое пятнышко паруса.
***
Он очнулся от глубокого сна оттого, что кто-то позвал его по имени. В забытьи стерлись почти все воспоминания - память морского народа непрочна. Перед глазами колыхались водоросли, под рукой слабо хрустнуло - он вгляделся - костяная арка, усеянная мелкими треугольниками, острейшими, многоярусными. Челюсть акулы. Что-то было... яркий свет. Солнце. Цветные переливы... Сливочная кожа под пальцами, сладость на губах, сонный нежный шепот... память ускользала, как пыль, растворенная в воде. Никак не ухватить.
Раро! Керидо... Ветерок! - он вдруг ощутил этот голос в ребрах, в сердце, рядом с тем местом, где ожгло злое железо - и все вспомнил. Разжал пальцы, которыми так и цеплялся за останки убитой твари, рванулся наверх, помогая себе сильными ударами гребнястого хвоста, извиваясь, подобно морскому дракону. Стая серебристых макрелей рванулась от него в разные стороны, брызнула, как осколки стекла.
Вряд ли она испугается.
Он поднялся в верхние слои моря, более теплые, светлые, полные интересных запахов и вкусов, богатые рыбой и всякой тварью, раньше он бы понежился тут немного. Но сейчас - спешил, где-то на поверхности шел ее корабль, и на его палубе стояла она и звала, и скучала по нему и чего-то боялась.
Он не говорил ей своего истинного имени, зная которое, всегда можно призвать его обладателя. Она как-то узнала сама. Сердцем, наверное.
Ветерок.
Он снова ударил хвостом и вырвался на поверхность, ликующе взмыв в воздух и перекувыркнувшись почище дельфина. Увидел синь неба, золото корабельных украшений, розовый город в далекой дымке.
Она стояла на носу своего корабля, прекрасная, как кровь сердца. Раросо снова перекувыркнулся, просто от радости, и поплыл к ней.
***
- Корабли, любовь моя. И много.
Далия словно бы не удивилась, увидев того, кого давно оплакала. Может быть, разучилась удивляться. Раросо стоял с ней рядом, приняв человеческий облик. Кто-то из перепуганных матросов поделился с ним запасными штанами.
Он обнял возлюбленную за талию, улыбнулся, вслушался в море.
- Ты меня только для этого разбудила? Я же сделал тебя госпожой Залива Песен.
- Но что я могу одна?
- Спой мне.
- Что, - Далия сдвинула тонкие гранатовые брови. - Раро, до песен ли...
Он снова улыбнулся и провел пальцем по округлости ее подбородка.
- Ты глупая, недоверчивая женщина. Я давно уже отдал тебе свой голос. Не хочешь петь мне, спой морю. Я буду слушать. Я соскучился. Я больше не хочу спать.
Рассказывают, что в тот самый день у входа в залив поднялась такая буря, что пиратские корабли даже не успели подать сигнал о помощи. Их разметало и сломало, как лучинки. А еще рассказывают, хотя, наверное, это и сказка, что в роду Флавенов течет русалочья кровь, смешанная с дареной, и что морской ветер слушает тех, кто ведет свой род от Далии Флавен и ее возлюбленного, истинного имени которого так никто и не узнал.