Комната была небольшая, но казалась просторной - вероятно потому, что мебели в ней было немного. Сразу же за дверью, у стены, стоял старый-престарый диван, местами протертый до дыр, из которых стыдливо выглядывала грязно-серая вата. Далее следовал пузатый обшарпанный шкаф; его замки давно пришли в негодность, и дверцы, сверкая отбитыми углами, болтались полуоткрытые. Напротив шкафа, у стены, одиноко притулился письменный стол, заваленный стопками книг, газетами, дисками, оборотками и массой разнокалиберных канцелярских принадлежностей. Над всей этой невообразимой свалкой горделиво возвышался старого образца (лежачий) компьютер, увенчанный жидкокристаллическим монитором. Обстановку довершало засаленное кресло с поцарапанными подлокотниками.
На полу возле дивана лицом вниз лежал человек. Он лежал в какой-то странной позе, подогнув под себя одну ногу и нелепо раскинув руки в стороны. Мужчина был полностью одет: старые застиранные камуфляжные шорты; ношенная-переношенная темно-синяя майка, словно орнаментом украшенная множеством маленьких дырочек; заляпанные грязью видавшие виды кроссовки. В ближнем углу валялась давно не стиранная грязно-серая бейсболка.
Вид спящего был неприятен: несвежая, сильно запачканная одежда; давно не чесанные длинные волосы спутались в бесформенный непроходимый клубок; обращенная к потолку щека покрыта коричневыми разводами с прилипшими частицами рвоты, в луже которой, собственно, и покоилась его голова.
Несмотря на то что прошедшая ночь была теплой, а наступившее утро опять, как и в предыдущие несколько дней, предвещало нестерпимую жару, в комнате было открыто только одно окно, да и то на крошечную щелку. Воздух, горячий и спертый, насквозь пропитался характерным кислым запахом блевотины. Казалось, этот запах источает и диванная обивка, и старенькие выцветшие обои в цветочек, и даже рассыпанные по столу бумаги. Запах был настолько силен, что в скором времени разбудил спящего.
Лёня всегда ненавидел этот запах. Однажды его соседа по парте стошнило прямо на школьную тетрадь. Лёня вскочил и пулей вылетел из класса, даже не подумав спросить разрешения. За что схлопотал двойку по поведению и вызов родителей. Эта досадная неприятность случилась на уроке русского языка. С тех пор он возненавидел и эту парту, и этот предмет, и самого мальчишку, Петьку Дворникова, которого в тот день увезли на скорой с подозрением на дизентерию. Очень скоро выяснилось, впрочем, что никакой дизентерии у Петьки не было - просто обожрался парень шоколадных конфет. Через пару дней незадачливый чревоугодник вернулся в строй - вот тут-то и начались для Лёни настоящие муки ада. От Петьки совершенно явственно несло блевотиной. То ли мать не потрудилась застирать форменный китель, то ли рвотные массы навсегда впитались в его кожу - неизвестно, но сидеть с ним рядом стало положительно невозможно. Теперь на уроках Лёня был занят исключительно тем, что считал минуты. Он не мог сосредоточиться на корнях и окончаниях, он не слышал учителя, отвечал невпопад. Он сидел скрючившись, прикрывшись от Петьки рукой, и не переставая молился, то есть обращался сам не зная к кому приблизительно с такими словами: "Хоть бы у Марь Иванны живот скрутило, что ли. Ее в больницу, а нас - по домам. Эх, поскорее бы звонок!" Иногда вместо поноса Лёня пророчил Марье Ивановне сердечный приступ, иногда - умопомешательство или вшей. Однако дни шли за днями, а Марья Ивановна, как ни в чем не бывало, ходила розовая и цветущая. А вот у Лёни начались неприятности. За две недели он нахватал столько двоек, что мать снова вызвали к директору. После двухчасового скандала с истерикой он наконец признался, в чем дело. На следующий день его пересадили, и все вернулось на круги своя. Но воспоминание об этом запахе, отвращение к этому запаху - осталось навсегда. Позже, когда ребята стали собираться в подвале и тайком от родителей распивали дешевый портвейн, его тоже пригласили, и он пошел. Как водится, в разгар веселья двое или трое собутыльников начали блевать. Больше он туда не совался. Повзрослев, он, конечно же, пропускал по случаю рюмочку-другую, но до черты никогда не напивался, даже близко не подходил.
Лёня открыл глаза и приподнял голову. Он лежал в луже собственной блевотины. Какая-то гадость прилипла к щекам и подбородку, в ноздри била омерзительная вонь. Нестерпимое отвращение охватило его. Изо всех сил сдерживая рвотный позыв, Лёня вскочил на ноги, выпрыгнул из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Он привалился спиной к стене, тяжело дыша и отдуваясь, как после хорошей пробежки, и пытаясь унять вдруг охватившую все тело дрожь.
Коридор казался пустым. На вешалке, зацепившись рукавом за крючок, сиротливо болталась старая джинсовка WRANGLER. Пусто было на открытой галошнице - лишь серый засаленный тапочек лежал поперек полки, да забился в угол скомканный грязный носок. Напротив, у стены, лежала суконная подстилка, еще хранившая отпечаток собачьего тела. Вид этой пустой подстилки произвел в Лёнином мозгу подобие взрыва. Ужасающие воспоминания прошедшего дня, внезапно ожив, лавиной хлынули в его сознание. Он бежал по тротуару...
***
Он бежал по тротуару. Было жарко, нестерпимо жарко. Такая жара, нагоняемая южным ветром откуда-нибудь из Сахары, пару-тройку недель бывает здесь каждый год. В такие дни даже вечер не приносит долгожданной прохлады. Раскалившийся за день асфальт, железные корпуса машин, бетонные дома, битумные крыши - все эти большие и маленькие "печки" пышут накопленным за день жаром и все равно не успевают остыть за ночь. А наутро - новая солнечная атака, новая волна зноя, новое пекло. И так без конца. Пока не переменится ветер и не уйдет прочь этот треклятый фронт. Но и потом еще дня три будет тянуться этот знойный хвост - покуда не остынут стены и крыши нелепых бетонных коробок, которые по известной одному Богу причине почему-то называются домами.
Улица Генерала Боборыкина, плотно заставленная этими самыми коробками, являла собой жалкое зрелище. Печально стояли вдоль тротуаров чахлые деревца с полузасохшей листвой. Газончики, подстриженные "под ноль" чьей-то заботливой рукой, превратились в островки выжженной солнцем пустыни. Оголившаяся, покрытая сеткой безобразных трещин земля являла собой зрелище отвратительное и уродливое - словно раздели и выставили напоказ дряхлую старуху с морщинистым телом.
Изнывая от зноя, медленно тащились по своим делам одинокие прохожие. Автомобили, укомплектованные спасительными кондиционерами, с победным свистом проносились мимо.
Лёня бежал, стараясь выбрасывать ноги как можно дальше. Помнится, в школе, на коротких дистанциях, благодаря этому приему он неизменно показывал лучший результат. Без проблем. Как говорится, задней левой ногой. Сегодняшний кросс давался вовсе не так легко. Мешала собака, которую он нес на вытянутых руках. Мешал заливавший глаза пот. От нестерпимой жары и тяжелой ноши дыхалка скопытилась в одночасье, мало-помалу стали предательски подрагивать колени; ноги, словно налитые свинцом, отказывались повиноваться.
Лёня бежал от самого леса - где-то, наверное, минут двадцать. Однако ему казалось, что прошло никак не меньше часа, с тех пор как они поднялись из долины Зойки и Руслик, выкопав себе могилку, лег в нее умирать.
Лёня добежал еще только до новенького, совсем недавно отстроенного фитнес-центра, а сил уже не было никаких. "В Бога душу мать... Сейчас свалюсь..." Ему безумно хотелось остановиться и отдышаться, хотя бы самую малость. Ему безумно хотелось пить. Стоявшая на углу палатка с прохладительными напитками привела его в неописуемую ярость. У него были деньги, и он мог бы купить хоть десять бутылок. Но он не мог себе этого позволить. По всем признакам, у Руслана был заворот, а при завороте дорога каждая минута, малейшее промедление может стоить собаке жизни. Лёня стиснул челюсти и издал омерзительный зубовный скрежет - от отчаяния и бессилия, от обиды на злую судьбу, от неизвестности и страха за жизнь своего питомца. В следующую секунду он уже взял себя в руки: надо бежать. Во что бы то ни стало надо бежать. Скривившись от боли, с трудом ворочая одеревеневшими конечностями, он медленно двинулся вперед.
Вид у Леонида был настолько пугающий и странный, что попадавшиеся навстречу прохожие в страхе шарахались в сторону; другие, что посмелее, останавливались, тыкали пальцем и бесстыдно таращили глаза.
- Ишь, оголтелый, - прокричала ему вдогонку мрачная толстуха, с натугой тащившая фирменный пакет "Седьмого континента", - смотри, куда прешь! Чуть с ног не сбил, черт окаянный!
Лёня обозлился. И без того тяжело, а тут еще всякая сволочь лезет с комментариями... Как ни странно, вскипевшая на тетку злоба как будто придала ему сил. Не дожидаясь зеленого сигнала светофора, он рванул по полустершейся "зебре". Изнуренный жарой водитель старенького "москвича" обиженно бибикнул, однако странного гражданина с собакой пропустил. Лёня свернул налево и нырнул под арку во двор. Из-за типовой высотки выглянул знакомый двухэтажный дом, сверху донизу утыканный разнокалиберными вывесками. Слава Богу, осталось чуть-чуть. Ну же! Давай! Последний рывок! Зубы безжалостно впились в соленую мякоть губы, на подбородок фонтанчиком брызнула кровь. В несколько прыжков преодолев последние двадцать метров, Лёня рванул дверь и через секунду оказался в просторном холле ветклиники, казавшемся полутемным и даже мрачноватым после яркого июльского солнца. Осторожно положив собаку на пол, он бросился к стойке и в изнеможении упал грудью на прохладный белый пластик регистраторской стойки.
Сидевшая за стойкой миловидная блондиночка лениво просматривала файл с записями, время от времени постукивая по клавиатуре изящными пальчиками с ядовито-фиолетовыми ногтями. Очевидно, взмыленный молодой человек с горящими безумием глазами не представлял для нее ни малейшего интереса. Не дожидаясь приглашения, Лёня ринулся в атаку: - Девушка, извините, - тяжело дыша, захрипел он. - Моя собака... что-то ужасное... пожалуйста... поскорее врача...
Спеша высказать суть, он не успевал формулировать фразы, глотал слова, путал окончания. Девушка, неохотно оторвавшись от монитора, нахмурилась.
- Выражайтесь яснее. Что случилось?
- У него пена. Изо рта идет пена. И живот раздуло.
- Подождите.
Девицу будто подменили. С озабоченным выражением, сильно портившем ее кукольное личико, блондинка вышла из-за стойки и быстро удалилась. Лёня отдышался. Пес лежал неподвижно. "Как тряпичный ком", - с грустью подумал Лёня. Он присел на корточки и ласково потрепал зверя по холке, заглянул в печальные черные глаза: - Ну как ты? Ничего? Ну, потерпи, потерпи, сейчас...
Два ряда стульев, предназначенных для посетителей клиники, пустовали. Лишь какой-то старик с длинной белой бородой, похожий на Хоттабыча из старой-престарой детской книжки, дожидался приема. У его ног лежала небольшая собачонка неопределенной породы с перебинтованной задней лапой. Дворняга на трех ногах подковыляла к Руслану и с осторожным любопытством понюхала у него под хвостом. Руслик не пошевелился, даже не повернул головы.
- Плохо тебе... - Лёня страдальчески скривился. - Ну ничего, сейчас тебя подлечат...
Подошла давешняя блондинка, махнула рукой в сторону коридора: - Пятый кабинет. Идите. Врач вас ждет.
Врач, черноволосый красавец с ухоженным лицом, обильно поросшим растительностью, коротко и сухо задавал вопросы. Как из пистолета выстреливал.
- Фамилия?
- Трубецкой.
- Кличка?
- Руслан.
- Возраст?
- Семь лет.
- Порода?
- Восточно-европейская овчарка.
- Что с ним?
- Пошли гулять, как обычно. Все было нормально. Два часа назад начал блевать. То есть он хотел, но ничего не получалось. Долго тужился. Потом стало рвать пеной.
- Обильно?
- Да.
- Собака пьет?
- Да. До речки дошли, он много пил, но почти сразу его этой водой вырвало. С пеной. Несколько раз так. Потом вроде рвать перестало, но живот стал сильно раздуваться. Вон, посмотрите. Похоже на заворот, да?
Лёня повернулся к Руслану. Собака лежала на боку, безвольно вытянув лапы. Передняя часть ее живота сильно раздулась, как будто внутрь запихнули большой круглый мяч.
Врач подошел, нагнулся. Зачем-то оттянул веки, пощупал за ушами. Заметив на носу болячку, спросил:
- Это что?
- А, это... Покусали его. Дворовый пес. Злющий как мегера. Так-то он к нам остерегается подходить. А тут мы выскочили, а он как раз за углом лежал. Ну и вцепился, гаденыш.
- Так-так-так... Вцепился, говорите? И когда это было?
- Было-то? Сейчас соображу... В пятницу, только не в эту, а в прошлую.
- То есть, - врач сверился с календарем, - ровно десять дней назад. Прививки у вас есть? - отрывисто спросил он.
- Разумеется.
- Паспорт с собой?
Лёня достал из кармана паспорт и положил на стол. Врач неприятно усмехнулся: - Да не Ваш. Паспорт на собаку, где фиксируются прививки, которые Вы делаете.
Лёня замотал головой: - Такого паспорта у нас нету. А прививки мы сами делаем.
- Сами? - Врач смотрел удивленно и недоверчиво. - Вы имеете отношение к медицине?
- Нет, но я...
- Почему не у нас?
Лёня пожал плечами: - У вас прививка стоит пятьсот, я купил вакцину за сто. Разница есть? А эффект тот же самый. Зато на сэкономленные четыре сотни я скормил ему целую гору мяса с костями.
- Мясо с костями, говорите... - эхом отозвался врач и снова гаденько усмехнулся. - И когда Вы ввели вакцину?
- Весной, как обычно.
- В каком году?
- В этом.
- И какую вакцину, позвольте спросить?
- От всех болезней, комплексную.
- Как назывался препарат? - холодно спросил врач.
- Господи, да не помню я, - нервничая под пристальным взглядом доктора, ответил Лёня. Его тон и отношение резко изменились, и от этой перемены Лёне стало не по себе. - Я просил в аптеке комплексную, ну она и дала мне. Сказала, что от всех.
- И от бешенства? - как бы невзначай обронил доктор.
- Да, да, - истово закивал Лёня, - я просил, чтобы и от бешенства тоже.
- Так. Ждите здесь. - Врач окинул Лёню суровым взглядом, и тот съежился, словно нашкодивший первоклассник, которого в первый раз привели в кабинет директора.
Врач ушел. Лёня опустился на колени. Руслик чуть приподнял голову и посмотрел на хозяина страдальческим взглядом. "Ничего, ничего, - зашептал Лёня, ласково поглаживая собаку по голове, - потерпи, малыш... Сейчас придет доктор, разрежет тебе брюхо, вправит кишки... Все будет в порядке, вот увидишь..."
Пес тяжело вздохнул, опустил морду и закрыл глаза.
Со скрипом отворилась дверь. Лёня поспешно встал с колен. Врач, равнодушно перешагнув через собаку, сел за стол и принялся строчить на листе бумаги. Закончив, он протянул бумажку хозяину: - Значит так, господин Трубецкой. Я разговаривал с главврачом. Мы не можем оказать помощь Вашей собаке...
- К-как н-не можете? - Лёня вздрогнул и отшатнулся. Живот скрутила ледяная судорога.- Это же ветклиника, разве нет? - посиневшими губами просипел он.
- У Вашей собаки был покус. Прививки от бешенства нет. Мы не имеем права лечить Вашу собаку.
- Но ведь он умрет! - в отчаянии взвыл Лёня. - С заворотом собака живет два часа, не больше! Его нужно срочно...
Он не договорил - к горлу подступил комок. Всеми силами пытаясь удержать рвущиеся наружу слезы, он стоял и молчал, только смотрел умоляюще. Врач, однако, нимало не смутившись столь явным проявлением эмоций, продолжал бубнить: - Мне очень жаль, но в городе зафиксированы случаи бешенства. Вашу собаку покусал дворовый пес...
- Но ведь он не бешеный! - тихо всхлипнул Лёня. - Я его видел вчера - живой и здоровый, грелся на солнце...
- Мне очень жаль, но это решение главврача ветклиники, я обязан подчиниться. Вам надо обратиться в городскую Станцию по борьбе с инфекциями. Улица Красная, дом 3. Они обязаны Вас принять. - Врач протянул через стол бумажку. - Там Вам окажут всю необходимую помощь.
Лёня стиснул зубы. Никогда раньше ему не приходилось столь отчаянно с кем-то спорить и доказывать свою правоту. Он вообще не любил спорить и ни от кого ничего не требовал, даже если знал, что это положено ему по праву. В отношениях с людьми Лёня был чрезвычайно стеснительным и застенчивым. Но сейчас... Он бы и сам удивился, посмотрев на себя со стороны. В него как будто вселился другой человек.
- Доктор, я Вас умоляю, прошу Вас, - искательно глядя на врача, быстро заговорил Лёня. - Прошу Вас, поверьте, я действительно сделал эту прививку. Там было все, я вспомнил: гепатит, лептоспироз, аденовирус, парвовирус, бешенство, что-то еще... ПОЖАЛУЙСТА, доктор!
- Мне очень жаль, - сухо повторил врач, вновь протягивая Лёне листок.
Трясущимися руками Лёня взял бумажку. Его дикий, полубезумный взгляд перескочил с ветеринара на собаку и вновь сфокусировался на враче. Происходящее не укладывалось у него в голове. Собаку скрутило около озера. Пока они тащились по лесу, пока он отпаивал Руську водой, пока то да се - ушло драгоценное время. Когда он понял, что это заворот, он подхватил Руслана на руки и помчался что было сил. Он думал, что здесь, в "Братьях", ему помогут. Когда он перешагнул порог клиники, он даже вздохнул с облегчением: ну все, теперь собака в надежных руках. Они знают, что делать. Они обязаны помочь. Они же врачи. И вот теперь... Господи, да что же это такое? Он посмотрел на часы. Прошло уже больше часа, если быть точным - один час и двадцать две минуты. Собаке нужна срочная операция, это он сознавал совершенно отчетливо. Но он понимал также и то, что здесь, в "Братьях", эту операцию делать почему-то отказываются. Сидевший перед ним мужчина всем своим видом давал понять, что дальнейшие уговоры ни к чему не приведут. Лёня сник.
- Я... - промямлил он, тупо разглядывая бумажку с адресом. - Я не знаю, где эта улица. И потом... Как я донесу его? У меня руки отваливаются... - Его голос сорвался, и он с минуту давился невыплаканными слезами.
- Мы можем вызвать Вам зоотакси, - услужливо-холодным тоном предложил врач.
Такси приехало только через полчаса. Все это время Лёня, снедаемый беспокойством и страхом, стоял на коленях и гладил собаку по голове, почесывал за ухом и шептал слова утешения. Врачи, весело переговариваясь, шастали по кабинету взад и вперед, не обращая на них ни малейшего внимания, перешагивали через Руслика, словно это была не больная собака, нуждавшаяся в безотлагательной операции, а трухлявое бревно, загородившее проход к стеклянному шкафчику с ветпрепаратами.
Еще через полчаса Лёня, шатаясь, внес Руслана в холл Станции по борьбе с инфекциями. Хотя мысли его были всецело заняты больной собакой, он не мог не поразиться разительному контрасту, который являло данное заведение, по сравнению с клиникой, откуда их только что вышвырнули. Крошечный холл, два узких коридорчика с тремя или четырьмя кабинетами по сторонам и огромная очередь ожидающих приема. Лёня опустил Руслана на пол и бросился в ближайший коридор в поисках кого-нибудь из персонала. Два кабинета оказались запертыми, в третий его не пустили ("Куда Вы, молодой человек? Там операция!"), в четвертом вообще никого не было. К счастью, в другом коридоре ему попалась девица в белом халате, которая согласилась его выслушать.
- Так я не поняла, почему Вас поперли из "Братьев"-то? - поинтересовалась она, после того как Лёня закончил свой сбивчивый рассказ.
- Да я сказал сдуру, что покусал дворовый пес. Врач стал требовать паспорт по прививкам, паспорта нету, вот и погнал... Девушка, - вдруг спохватился Лёня, - нельзя ли побыстрее? Ведь собака умирает.
- Да, да, конечно, - заспешила ветеринарная сестра. - Бегу за врачом.
Девушка ушла. Лёня опустился перед Русланом на колени, положил руку на холодную собачью лапу. Псу было совсем худо. Живот раздулся до ужасающих размеров, грудь казалась совершенно неподвижной. "Он не может дышать, - в ужасе подумал Лёня, - из-за живота... Пульса нет почти... Господи!..."
Лёня и сам уже не верил тому, что говорил. Слезы душили его. Сердце разрывалось от муки. Пес приподнял голову и посмотрел на человека, которому верой и правдой служил семь долгих лет. Его взгляд был ясен и вполне осмыслен. В нем читалось страдание и... укор. "Что ты сделал со мной? Ведь я доверял тебе..."
- Руська, прости меня! - простонал Лёня.
Он был уже не в силах сдерживать слезы, они ручьями лились на собачью шею, как будто где-то разом открыли все шлюзы. Руслан опустил голову, и по его носу скатилась одинокая слезинка. Лапы, до того лежавшие безвольно, непроизвольно задергались. "Это агония", - с ужасом подумал Лёня. Он схватил их своими руками, пытаясь унять судороги. Но через минуту они и сами вытянулись, все Руськино тело вытянулось, рот раскрылся - и пес затих.
Лёня закричал, дико, по-звериному, - и провалился в темноту.
Через несколько минут он очнулся. Вокруг стояли все - и посетители, и врачи, и давешняя ветсестра, и даже охранник в форме. Все смотрели сочувственно. Сестричка нагнулась и закрыла Руслику глаза. Лёню подняли с пола и отвели в кабинет.
В кабинете молодая, низенькая и худенькая врачиха принялась с преувеличенной сердечностью выражать Лёне свои соболезнования, потом завела разговор про то, какие нехорошие врачи работают в "Братьях наших меньших". Всегда-то они так поступают: чуть что, малейшее подозрение на бешенство - сразу же отфутболивают к ним. А ведь дело-то совершенно ясное: раз укусившая собака жива и здорова, покусанная никак не может быть бешеной. И вообще - по закону они должны принять любую собаку, а если есть подозрение на бешенство - для этого существует карантин и дезинфекция.
Лёня молчал. Он ничего не видел и не слышал. Его как будто выпотрошили. Мозг отключился. В душе было черно и пусто. Мрак, непроглядная тьма, густая и вязкая, холодом сковала все его нутро, отзывавшееся тупой, ноющей, нестерпимой болью. На мгновенье он забыл, где находится. Он не слышал, что говорила врачиха. Не замечал, что время от времени кивает головой и бормочет: "Да, конечно".
Пройдясь по "Братьям нашим меньшим", врачиха перешла к делам насущным.
- Поскольку прошла информация о покусе и подозрении на бешенство, мы должны исследовать труп Вашей собачки. Иначе у нас будут большие неприятности. Надеюсь, Вы не будете возражать? - Лёня машинально кивнул. Врачиха продолжала: - Все совершенно бесплатно. И утилизируют Вашу собачку тоже за счет государства. Вам совершенно не о чем беспокоиться. Надо только подписать заявление. - И она подсунула Лёне бумагу, на которой он безропотно поставил свою подпись.
- Все, я могу идти?
- Да. Всего наилучшего.
Лёня вышел в больничный холл. Руслана не было. Ни в холле, ни в коридорах. Лёня встревожился. Стал методично заглядывать в кабинеты. Никого. Никого. Никого. В четвертом за столом сидела давешняя ветсестра и сосредоточенно строчила какую-то бумагу.
- Девушка, - с надеждой обратился к ней Лёня, - где моя собака, не знаете? Мне надо домой, я устал.
Сестричка опешила.
- Труп Вашей собачки увезли в лабораторию, на исследование, - удивленно сказала она. - Вы же подписали заявление.
У Лёни подкосились ноги. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то в желудок. К горлу подступила тошнота.
- Заявление? Какое заявление? - с трудом одолевая рвотные позывы, прохрипел он. - Отдайте мне мою собаку. Слышите? Мой Руслан - где он?
- Его увезли в лабораторию, - терпеливо повторила девушка. - Ведь Елена Аркадьевна Вам все объяснила. Прошла информация про покус и подозрение на бешенство. Теперь мы просто обязаны его исследовать.
- О Господи! - простонал Лёня. - Я ничего не понимаю. Где мой пес? Он же только что был здесь!
- Его увезли, - упрямо настаивала девушка. - Пять минут назад.
- Куда они поехали? - Лёня бросился к двери.
- Не догоните, - насмешливо бросила ветсестра. - Они же на машине.
Лёня обернулся; взгляд у него был безумный и в то же время совершенно беспомощный - как у загнанного в ловушку зверя.
- Где находится эта лаборатория?
- Вас туда не пустят и собаку Вашу не отдадут, - строго сказала девушка. - Лучше успокойтесь и поезжайте домой.
Лёня сделал два шага вперед и со стоном опустился на кушетку. Он обхватил руками голову и сидел так с минуту или две, пытаясь осмыслить происходящее.
- Хорошо, - тихо сказал он наконец. - Я подписал заявление. Вы сделаете свой анализ. Потом я могу его забрать?
- Боюсь, что нет. - Девушка покачала головой. - Это лаборатория особо опасных инфекций. Оттуда не выдают. Да не волнуйтесь Вы так, - заботливо прибавила она, увидев, что Лёня побелел как полотно. - Они сами Вашу собачку утилизируют, причем совершенно бесплатно.
- Что?! - Лёня вскочил; его губы тряслись от бессильной ярости, глаза метали молнии. - Что Вы сказали? Мою собаку - утилизируют?
На протяжении последних десяти минут ему было так скверно, что хуже, казалось бы, и быть не могло. И вот теперь это отвратительное, ненавистное, поганое слово. Утилизируют! От соприкосновения с этим мерзким словечком его душа как будто наполнилась скверной. Это гадкое слово засело в нем каким-то болезненным и неприятным инородным телом, от которого его организм немедленно попытался избавиться. Он согнулся в три погибели, и его вырвало прямо на кушетку.
- Ну вот, полюбуйтесь на него, - досадливо прогнусавила ветеринарная сестра, зажимая пальцами свой очаровательный носик. - Идите домой, молодой человек. Пока Вы не изгадили все помещение. Если хотите, можете забрать Ваши причиндалы. - И она ткнула пальцем в угол, где валялись Руськины поводок и ошейник.