Шелганов Эдуард : другие произведения.

Изъян

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
   Литературный сценарий.
  
   Э.Шелганов.
   Изъян.
   1.
  
   Утро выдало мягким. Алексей не спешил вставать, в выходной ничего не
   хотелось делать. Но летнее солнце беспощадно нащупало его среди
   скомканного белья, навалилось своей тяжестью, и Алексей вскочил с кровати,
   будто ужаленный. Одеваться не хотелось, и Алексей выбежал во двор
   умываться, как был, в белье. Солнце дразнило сквозь кустарники и деревья,
   пятная неодетое тело Алексея. Кран прятался в листве, Алексей отвел листья
   и открыл воду. С удовольствием погрузил лицо в наполненные водой ладони.
   Нежданная, чуть не сломив хлипкую калитку, вломилась Никифоровна - полная
   неопрятная тетка расплывчатых лет.
   - Любашу убили. Лежит у меня за огородом, болезная, лицом вниз. Только чуть
   до дома не дошла, изверги. Алеша, надо из района вызывать. Любаша - уже
   вторая. Дело нечистое. Манвяк, не иначе завелся.
   Она приблизила к Алексею свое красное, обезумевшее от волнения лицо, - И
   над ней надругался нечестивец. Совсем в чем мать родила, лежит несчастная,
   ногу вот так согнула - бежала, наверное. Это он, наверное, после ночной ее
   подстерег, она полем шла. Точно из района вызывать надо - баба совсем
   молодая, жить и жить еще. Не то, что Нюрка Егорова, царство ей небесное,
   та, можно сказать, пожила уже. А ты, Алексей, зря оформил Нюрку, как
   самоубившуюся, насилия не записал. В ее то годы! Алексей, тут власть нужна.
   Это так не кончится. Наши все боятся, шепчутся, на друг дружку косятся. Ты
   в район не сообщишь, я поеду. Все наши пойдут! Это ж надо, такая тварь
   среди людей ходит, ненасытная, чтоб у него все поотсыхало.
   Она замолчала ненадолго, задохнувшись от волнения, не зная, куда, к кому
   броситься дальше. Алексей, напряженный, отворачивался от своей всполошенной
   собеседницы. Ему хотелось поскорее отделаться от испуганной, плохо пахнущей
   бабы. Ее беды мало занимали его. Люди в деревни давно казались чужими ему,
   словно и не людьми совсем.
   -Успокойся, Никифоровна. Из района все одно никто не приедет, хоть все
   перемрем. Бегаешь тут, панику сеешь, село полошишь. Чего тебе дома не
   сидится. Ладно, ладно схожу я, осмотрю место. Дай мне одеться хоть, видишь
   - голый я. Чего ты ко мне голому лезешь, - Алексей уже кричал на пожилую,
   вспотевшую от беспокойства женщину.
   Ты, что, Алешенька, обалдел? На кого ты нас хочешь оставить. Ты же у нас
   один милиционер. А голый ты, не голый - меня не волнует. Тебе защищать нас,
   а не красоваться тут, - хоть и слыла Никифоровна незлобивой, но вспыхивала
   мгновенно. Но Алексея тоже было не просто пронять, - У меня, вообще,
   законный выходной. Я никуда не обязан идти. Будешь кричать - завтра только
   пойду, завтра понедельник, вот и оформлю твое убиство. У нас по штату на
   деревню положено два милиционера с машиной на двоих. А у меня даже
   велосипеда нету!
   У женщины бледность проступила даже сквозь не проходящий от долгой работы
   под солнцем загар, - Что ты говоришь, Алешенька? У тебе же пистолет есть,
   власть, какая никакая. Ты же ходишь в контору деньги получаешь. За что ты
   нас так ненавидишь?
   И она заплакала, закрыв лицо руками. Алексей засмущался, осторожно тронул
   женщину за плечо, - Перестань, пожалуйста. Пойду я, конечно. Не люблю
   просто, чтобы вот так, с бухты-барахты - крик, паника. Подожди меня, я
   сейчас. Оденусь только.
   Но Никифоровна, словно не слышала. Она продолжала плакать, и Алексей
   обречено пошел в дом, переодеваться. Быть милиционером - было не его
   призвание, но после армии как-то не тянуло просто работать, хотелось еще
   пожить в свое удовольствие, и только служба в милиции, в глухой деревеньке,
   казалось, давала такую возможность. А тут еще некстати вырисовывается серия
   непонятных убийств. Он так расстроился, что не выключил воду, которой
   ополаскивался. Кран журчал, Никифоровна плакала рядом с ним, но долго
   пребывать в одном настроении она не умела. Женщина быстро подняла голову,
   вытерла слезы на мгновенно высохшем лице и коротким, хозяйственным
   движением завернула кран. Солнце продолжало светить во всю, беспощадно
   нагревая дворовую утварь.
  
  
   2.
  
   За деревней уже собрались люди. Когда Алексей подошел, они расступились,
   пропуская его. Тело уже была накрыто мятой простыней, Никифоровна,
   по-видимому, постаралась. Алексей присел и осторожно приподнял край
   простыни, он мало знал Любу и всматривался в нее впервые, ноги и лицо ее
   были в грязи, в области шеи виднелись посинения. Было что-то
   притягательное в этой застывшей на бегу женщине, выразительно лежащей
   сильным телом, придавленной навсегда чем-то невидимым. Пока Алексей
   рассматривал ее, за его спиной люди начали роптать. - Тут не выставка,
   неча разглядывать, тут убийцу искать надо. - Всех передушат - никто не
   почешется. - Сами изловим его, на месте забьем, пока изверг всех баб не
   зашиб. - Может, он и милицию запугал - даже не шевелятся. - Может, они и
   Любку запишут, как самоубийцу, с них станется. - Да им, чем нас меньше, тем
   лучше - морока одна. - А вдруг это кто из наших? - Тогда надо сразу всех
   посадит и пусть душегуб сознается. - Да у этих все сознаются. Им только
   сознательность выбивать.
   Алексей слишком презирал этих людей, чтобы бояться их осуждения. Он резко
   обернулся, - А зачем здесь так натоптали? Что, любопытство заело? Все
   делают, чтобы осложнить работу. И потом, было ли, не было насилия - только
   судмедэксперты разберутся, когда в район отвезем тело. И нечего здесь
   толпиться.
   К Алексею разболтанной походкой подошел сухенький, юркий мужичонка,
   Пашка-механизатор. - Слышь, лейтенант, ты это дело так не бросай. Я могу
   всяким разным помочь тебе. Любка эта мне не совсем чужой человек. Ты проси
   меня, если что. Да я тебя и сейчас подвезу в район, если надо. Пока их
   дождешься по телефону. Да и мужики наши могут пособить, если что. Ты только
   скажи. Так дальше нельзя.
   Алексею никогда не нравились мужики. Вот и сейчас он слегка опешил от
   неожиданного порыва малознакомого человека, - Да я лучше позвоню. Пусть
   сами приедут. Может быть, следователь будет, еще кто-нибудь. Но Пашка не
   унимался, - Да что они нам - чужие люди. А если они спишут все это? Я знаю,
   как там дела любят оформлять, отчетности разные, фигли-мигли. Если ты не
   хочешь это дело вести, мы сами возьмемся, дежурить будем. Найдем гада.
   На Алексея внезапно накатило равнодушие. Он оглядел этого суетного
   мужичонку, посмотрел на других; озабоченных и рассерженных, увидел
   Никифоровну, бойко шепчущуюся о чем-то, и ему стали смешны эти люди. Он
   знал, что их эмоций хватит только до послезавтра, а там только следующее
   убийство, может быть, их расшевелит, и то ненадолго. Этим людям нечем
   возразить на обрушившееся на их деревню несчастье. Они сами были ни в чем
   неуверенны. А самый активный из них и мог быть убийцей.
   Сегодняшнее легкое и воздушное утреннее солнце разом потяжелело для
   Алексея. Он поднялся, отряхнул руки от земли и выдохнул, - Ну и вези ее
   тогда сам. Мое дело маленькое: пресечь, если что, предупредить
   преступление. А здесь, что случилось, то случилось. Пашка в мгновение
   озлобился, - Мужики! А мент-то у нас в отказ пошел. Не желает пачкать
   руки о нашу Любку. Сука, какая! Вот из-за таких нас и душат, как собак. Ты
   тогда сволочь, раньше подохнешь!
   Пашка расставил руки и пошел, яростно щерясь, на Алексея. Мужики, стоявшие
   поодаль, стали обходить его полукольцом, также выпрастывая руки,
   намереваясь выместить на этом, гнушающимся ими менте, свои несчастья.
   Никифоровна ойкнула и куда-то побежала. Женщины, стоявшие рядом с ней
   испуганно попятились. Алексей пожалел, что не захватил с собой свой
   табельный пистолет. Резким движением он увернулся от Пашки, ловко нагнулся
   и подхватил с земли палку, размахнулся ею, - Стоять, падлы! Тебе, урод, я
   первому размозжу голову! Вы еще и срока получите, как напавшие на
   милиционера при исполнении.
   Мужики стушевались и остановились. Только Пашка не желал останавливаться.
   Он с досадой развернулся на месте и, мгновенно нагнувшись, схватил камень.
   Алексей не успел заметить, как камень с силой ударился ему в грудь. Алексей
   повалился, а Пашка смачно плюнув на землю, уже шел к мужикам, - Будет
   знать, гнида, как брезговать нами! Пусть только вякнет кому-нибудь, мы ему
   вмиг голову открутим. Тут не сявки какие-нибудь. Он тут не за этим
   поставлен, чтобы над народом измываться. Пусть лежит, мозги в порядок
   приводит. Айда за трактором, свезем Любку в район! Это ж надо, такого
   ублюдка к нам прислать! Мужики согласно что-то бурчали и уже шли с шебутным
   Пашкой искать свободный трактор. Женщины, оглядываясь и тихо
   переговариваясь, так же пошли вместе с ними. Одна из них, Зинаида,
   задержавшись, отстала от них. Постояв немного, она поспешила к Алексею,
   нагнулась над ним, приподняв ему голову, затараторила испуганно, - Не
   зашибся случаем? Чего же ты так, попер против них. Не надо с людьми
   ссориться. Ты только не жалуйся. Пашенька мужик хороший, горячий только
   больно. Он к завтрому и сам отойдет. Прости их, напуганы они сильно. Шутка
   ли - второе убийство за лето! Когда такое было? Ты бы помог им, чем
   задираться. А мы тебя завсегда поддержим, подсобим, если что. На одной же
   земле живем.
   Алексей с трудом поднимался. Грудь набухла и болела. Слушать болтливую
   тревожную бабу не хотелось. Выходной был окончательно испорчен. Он
   отстранился, не желая, чтобы она поддерживала его, пошел к дому. Сейчас
   люди были для него особенно ненавистны. Люба так и осталась лежать под
   чужой простыней.
  
   3.
  
   Алексей отлеживался недолго. Грудь к вечеру отпустила, и он решил выйти,
   пройтись. Он недалеко отошел от дома и увидел спешащего к нему председателя
   колхоза, Прохора Петровича: хромающего, грузного мужика лет пятидесяти,
   разговаривающего все время криком. Петрович спешил, видимо, к нему и уже
   протягивал свои пухлые руки, - Лексей Генадич, как вы? Я уже в курсе всего.
   Ну что же вы! Народ мне бередить. Не больно они вас? Вы что же, работать у
   нас не хотите? Горе-то, какое! Надо что-то делать, батенька. Нельзя так
   руки опускать. Вы, надеюсь, не будете жаловаться на наших мужиков. Они -
   люди терпеливые, но и их можно раззадорить, не обессудьте.
   Он говорил быстро, много и обо всем сразу. Это был рассеянный, добродушный,
   образованный когда-то и теперь забывший за ненадобностью свое образование
   человек. Алексей поморщился от его напора, голос его стал нудным от
   безразличия, - Не стоит беспокоиться Прохор Петрович. Грудь не болит,
   жаловаться я не буду. Понимаю, мужики погорячились по обыкновению. Ну а что
   я могу поделать? Должна выехать следственная бригада. Людей надо
   допрашивать, пугать. А я что могу? Кто меня слушать будет, бояться?
   Петрович сочувственно закивал головой, - Понимаю, понимаю. Но и вы поймите,
   нельзя так бравировать беспомощностью вольной или невольной. Людей это
   злит. Им неважны ваши возможности, невозможности. Не надо лишний раз
   напоминать, что их тут бросили все. Даже, если вы не желаете что-то делать,
   надо смягчить эту ситуацию. Мы и сами знаем, что сил у нас мало. Но,
   допустим, патрулировать ночью, хотя бы первое время и вы можете. Опросить
   людей, поискать свидетелей. Мне что ли вас учить? Ну и что, что на весь
   район полтора участковых. Даже их не должно быть? Если так каждый заявит о
   том, что он тут не причем. Что будет? Москву можно вспомнить. Мол, забыла
   нас наша родина. Надо что-то делать. Или хотя бы делать вид. О многом я вас
   не прошу, если вы многого не можете. Только людей мне не будоражьте. А то,
   не дай Бог, совсем что-то скверное выйдет. В наших силах избежать самого
   ужасного. Я не требую невозможного. Надо сохранить хотя бы уважение друг к
   другу. А то мне такого про вас наговорили. И все, все так считают. Не
   такие у нас скверные люди, чтобы их так презирать. Они работают, между
   прочим, как могут. И не опускают руки. А если и опускают, то на время. Вы
   еще слишком молоды, чтобы понимать, как им непросто. А если мы вам все так
   претим, то, пожалуйста, ищите другой участок, держать вас насильно никто
   не намерен. Мы к вам тут всей душой - дом выделили, участок, жену
   собирались подыскать, а вы - пожалуйста. Мы тут все и так обиженные,
   зарплату так же слишком часто не платят, работать не помогают. Только
   душегубства нам и не хватало!
   Петрович разгорячился. Он уже говорил, не обращаясь прямо к Алексею.
   Видимо, наболело у мужика, председателя когда- то крепкого, а теперь
   умирающего колхоза, и высказаться было некому. Алексей тоже его не слушал.
   Он бы сам мог сказать так же. Петрович осекся и замолчал. Ему стало вдруг
   неудобно за те резкости, которые он наговорил, и он завозился в поисках
   других, более мягких выражений. Но слова, наверное, все тут кончились у
   него и Петрович, то ли от усталости, то ли еще от чего, весь обмяк, и
   беспокойство оставило его, уступив место тихому отчаянию. Так они помолчали
   какое-то время, и Алексей проговорил в тишине, - А ведь убить мог любой из
   них. Петрович дернулся было что-то сказать Алексею, но затем лицо его
   исказила гримаса недоумения, он махнул рукой на Алексея и пошел широкими
   шагами прочь. Отойдя недалеко, Петрович так же быстро вернулся и попросил,
   глядя близко в лицо Алексею, - Я прошу вас, не уезжайте пока отсюда. Просто
   побудьте.
   Он снова отвернулся и теперь пошел, не оглядываясь. Алексей ей крикнул ему
   вслед, - Я напишу отчет о происшествии.
   Петрович шел, не оглядываясь, со спины он казался шагающим мертвым. Солнце
   крупным, крепким кругом уже укутывалось в траве. Прозрачный вечер окружил
   Алексея, приятно было ощущать прохладу. Алексей вздохнул глубоко, ему не
   хотелось думать о неприятном. Слишком много было вокруг неживых людей.
   Жизнь природы волновала Алексея больше и казалась единственно
   многообразной и действительной. Он запрокинул лицо в небо, и пошел на
   речку, купаться, смывать накопленные за день неприятности.
  
   4.
  
   Алексей любил купаться вдалеке от деревни, чтобы меньше встречаться с
   людьми. Но сейчас облюбованная им излучина реки была занята кем-то. Алексей
   осторожно, раздвигая высокую траву, поглядел, кто купается. В начинающихся
   сумерках трудно было рассмотреть тихо плескающегося человека, но уже было
   понятно, что купается женщина. Иногда она поднималась из воды, чтобы
   прыгнуть в нее обратно, выгнувшись всем телом. Тело у нее было гибкое,
   легкое и Алексей узнал Машу - деревенскую девушку, дочь доярки, имени
   которой он не помнил. В деревни девушек было немного, Маша Алексею
   запомнилась хорошо и вспоминалась часто. Ему нравилась молчаливость и
   потаенность этой девчушки, он надеялся, что в ней есть свой, отдельный от
   здешних жителей мир. Алексею казалось, что Маша тоже симпатизирует ему,
   иногда они разговаривали, сталкиваясь в деревне, и Алексей ждал, что их
   необязательные беседы когда-нибудь приблизят возможность взаимного доверия
   друг другу. В отдельные случаи Алексею чудилось, что Маша делает попытки
   движения к нему, но это нельзя было утверждать с определенностью.
   Он не хотел подсматривать, как она купается, хотя ему было интересно
   увидеть насколько эта девушка может быть притягательной. Но делать это
   украдкой претило Алексею. Алексей отошел чуть в сторону, быстро разделся и
   шумом прыгнул в воду. Он с наслаждением несколько раз окунулся и посмотрел
   в сторону, где купалась Маша. Девушка плавала в воде, словно Алексея и быть
   здесь не могло. Алексея это задело, он набрал побольше воздуха и глубоко
   нырнул. Вынырнул он уже возле Маши и улыбнулся ей. Лицо Маши неожиданно
   исказила злая гримаса, она размахнулась, ударила сильно рукой Алексея и
   быстро отплыла. Алексей стоял растерянно в воде, ему хотелось сделать Маше
   тоже что-нибудь неприятное.
   Маша не стала выходить на берег, она сидела, скрываясь по плечи в воде, и
   с яростью смотрела на Алексея. - Чего уставился? Уйди отсюда! - кричала
   она. Но когда Алексей начал приближаться к ней, она замолчала, испуг
   выразился на ее лице, и она замерла. Алексей спокойно подплыл к ней и, взяв
   за руку, вытянул ее на глубокую часть реки. Маша, ослабшая от страха,
   почти не сопротивлялась. Алексей цепко взял ее за плечи и налег на нее,
   погрузив с головой в реку. Так он подержал Машу некоторое время под водой,
   пока она не забилась там, и отпустил. Маша выпрыгнула отчаянно из воды,
   задыхаясь и шаря беспомощно руками, пытаясь вырваться. Ее мучитель
   подождал немного, пока она чуть отдышится, и погрузил ее еще раз в воду. В
   этот раз он держал ее недолго и сразу отпустил. Маша с хрипом выскочила из
   воды и кинулась от Алексея к берегу. Там она упала на траву, ей все еще не
   хватало воздуха. Алексей тоже, не торопясь, вышел и сел возле нее. Девушка
   корчилась беспомощным телом и попробовала отползти от Алексея, но он,
   заметя это, крепко схватил ее за ногу, и Маша застыла, напуганная всем
   своим существом. Только мелкая дрожь колотила ее тонкое тело, несмотря на
   мягкий, окутывающий их сегодня теплый кисель летнего вечера.
   Алексей жалел, что жестоко обошелся с Машей, ему не хотелось отпускать ее
   сейчас, обиженную, запуганную. Объяснять свое поведение он тоже не хотел.
   Жалкое, белеющее в сумерках тело Маши разглядывать уже было не интересно.
   Маше передалось спокойное состояние Алексея, и молча села с ним рядом.
   Алексею показалось, что между ними возникло взаимопонимание, ему
   вспомнилось, как он хотел, чтобы они с Машей вот так сидели, пронизанные
   чувством принадлежности друг другу. Это настроение тянулось недолго, Маша
   беспокойно заерзала и тихо спросила, - Можно я оденусь? Алексея охватило
   ощущение глубокого одиночества, и он только согласно кивнул головой. Маша
   быстро встала и зашуршала одеждой, натягивая ее на себя. Алексей насмешливо
   смотрел, как она одевается, девушка уже не была похожа на ту гордячку,
   которая недавно еще била Алексея. Маша оделась и осталась стоять,
   вопросительно глядя на Алексея, - Можно я пойду? - робко спросила. Алексею
   не хотелось так быстро расставаться. Он продолжал насмешливо рассматривать
   девушку, - А теперь - раздевайся. Маша не поверила, - Зачем? Объясняться
   ему не хотелось, - Раздевайся, и все тут! Маша торопливо и ожесточенно
   принялась стягивать с себя одежду, еле сдерживая клокочущее в ней
   раздражение. Она скоро осталась стоять без одежды, уже перестав смущаться,
   - А дальше что! В ее голосе был вызов, усталость и негодование
   одновременно. Озлобление придало ее телу какую-то неестественность, и она
   напоминала ожившую рассерженную утопленницу среди речного полумрака.
   Алексей улыбнулся ей и тихо сказал, - А теперь иди. Маша не стала тратить
   время на попытку выяснить, зачем Алексею все это надо. Ей было легче больше
   не видеть его сегодня. Она резко развернулась и широко, ожесточенно шагая,
   удалилась. Алексей улыбнулся ей вслед. Высокая темная трава шуршала по ее
   сердитым округлым ягодицам.
  
   5.
  
   Он остался у реки один. Легкий туман колыхался над водой. Мягкая ночь
   нахмурила листву вокруг. Слышны были насекомые, слабо шуршащие в земле.
   Алексей сидел на берегу, и тело его чуть видимо белело, не сливаясь ни с
   чем. Он не спешил одеваться, он сидел там, где только что была Маша. Так,
   ему казалось, они как- то сливались с друг другом. Алексей ощущал в себе
   непривычную слабость и беспомощность, словно это его недавно окунали
   насильно в воду, а потом нагишом пустили гулять куда-то. Ему ни о чем не
   хотелось больше думать, и неприятности сегодняшнего дня совсем отпустили
   его. Недалеко зашуршало, и Алексей резко обернулся. Там, не ждавшая его
   увидеть еще тут, стояла Маша. Она, видимо, вернулась за одеждой и теперь
   испуганно мялась, прикрываясь руками, досадуя на Алексея, намереваясь снова
   уйти.
   Раззадоренный и одновременно возмущенный ее появлением Алексей энергично
   бросился к ней. Он схватил ее за руку и вытолкнул на берег. - Ложись! -
   скомандовал ей. Маша испуганно попятилась от него. - Зачем? - голос ее
   прозвенел в тишине визгливо. - Буду тебя убивать, - то ли в шутку, то ли
   всерьез объяснил он ей. Маша была не готовка к таким шуткам, и, когда он
   приблизился к ней, с размаху двинула его ногой. Удар получился сильным.
   Она попала Алексею в область паха, и он с утробным хрипом легко повалился
   на землю. Маша подскочила к нему, схватив по пути крупный камень,
   намереваясь добить Алексея, если бы он попытался подняться, но Алексей
   лежал неподвижно, чуть постанывая от боли. Девушка продолжала стоять в
   напряженном ожидании, взвинченная всем течением сегодняшнего вечера,
   готовая при малейшем тревожном шевелении Алексея, опустить камень ему на
   голову. Но Алексей уже не мог противостоять девушке, воодушевление его
   полностью покинуло, он предпочитал не шевелиться вовсе. Маша постояла еще
   немного и, уверившись в полном бессилии Алексея, отбросила камень в
   сторону.
   Она подошла к своей одежде, и не спеша надела ее дрожащими руками. К ней
   опять вернулась прежняя дрожь. Алексей все так же лежал, уткнувшись лицом в
   траву, ему не хотелось видеть сейчас девушку. Чуть успокоившись, и уже
   одетая, Маша подошла к нему и присела. Она посидела немного над Алексеем,
   смотрела, как ровно и спокойно он дышит, словно ничего не случилось. Маша
   яростно схватила камень, которым она еще недавно размахивала, и со всей
   силой стукнула им Алексея по спине. Алексей взвыл, наполнив тишину
   отчаянным криком, перевернулся от боли на спину, катаясь по траве, и хватая
   ртом воздух. Маша, тем временем, бросилась бежать. Огромная боль заполнила
   Алексея. Он схватил руками траву и рвал ее, ему некуда было деться от этой
   боли. Затем он замер, пытаясь переждать неподвижно пик болезненных
   ощущений. Маша, отбежав недалеко, оглянулась. Как только Алексей
   зашевелился и с трудом поднялся, Маша тут же вновь принялась бежать. Ей уже
   было не интересно, что будет с ним дальше. Алексей, постанывая, на
   сгибающихся ногах, направился в сторону своей одежды. Он не хотел больше
   оставаться голым. Боль мешала ему выпрямиться, в глазах было темно и во рту
   пересохло. Он упал рядом со своей одеждой и принялся натягивать ее. Алексею
   было легче пережить боль, будучи одетым. Морщась и продолжая стонать, он
   одевался. Затем, уже в одежде, он сидел, сгорбившись на берегу. Вокруг было
   так же тихо, как совсем недавно, но теперь Алексею было не до того, чтобы
   вслушиваться в незаметные шорохи летнего вечера. Его больше тревожило, как
   он сможет подняться, чтобы пойти домой. Время шло, ночь сгустились до того,
   что была видна лишь рябь реки, а Алексей все сидел. Он был раздавлен
   случившимся, но, оглядевшись, заметил, что его боль выползла из его тела.
   Ею была пропитана гладь реки, ночной отблеск трав, тяжесть листвы. Только
   туман, окутывающий это ночное разнообразие, был свободен от повсеместной
   подавленности и стеснения. Алексей чувствовал себя несчастным, и это
   несчастье способствовало его приобщению к жизни вокруг. Ощущение
   необъяснимой свободы посетило Алексея, и он заулыбался неизвестно чему.
  
   6.
  
   Алексей проснулся позднее обычного. Тело болело после вчерашнего, но
   настроение было деятельным. Несмотря на солнечную погоду Алексея знобило.
   Он быстро поднялся, оделся в свою форму и, не умываясь, вышел на улицу.
   Пистолет на этот раз он захватил с собой. Ежась под насмешливыми,
   недоброжелательными взглядами немногочисленных сельчан, Алексей решительно
   зашагал в сторону правления. Там он застал одного Петровича встретившего
   его приветливо, словно не было тяжелого недавнего разговора, - Здравствуй,
   Алексей. Пришел написать протокол? Пиши. Отвезли мы вчера Любу. Тебе вышлют
   заключение об ее смерти. Почтальона у нас, правда, нет. Может, с оказией
   какой привезут, или сам поедешь. Просил помощника тебе. Мне сказали руки,
   ноги у тебя есть, зачем тебе помощник. В общем, верно. Правда, майор обещал
   приехать, разобраться. А что он может за один день разобрать? Спросил,
   почему ты не приехал со всеми. Ты извини, я сказал, что не все ладно тут у
   тебя. Но все равно, так лучше, чем ничего. Так что надо Алексей что-то
   делать, не только отчеты писать. Зачем тебе конфликтовать со всеми?
   Петрович был говорлив, как обычно, только выглядел уставшим. Алексей сидел
   все это время, молчал. Ему не хотелось ссориться с председателем. Он
   дождался, когда Петрович исчерпает свой словесный запас по поводу
   очередного события, и вставил, - Петрович, я, в самом деле, не
   следователь. Я только текущие дела могу отслеживать: пьяная драка,
   воровство бытовое, что-то очевидное. Но я попробую поискать. Он же может
   быть не из наших. Как тогда? Патрулирование, я думаю, не поможет. Он только
   затаится на время. Тут даже оружие, не только у меня есть. Но я попробую
   найти свои методы расследования. Меня ведь и не учил никто. Я даже
   отпечатки брать не умею.
   Они помолчали какое-то время. Петрович с досадой смотрел в окно, казалось,
   он забыл, что не один. Потом заунывным голосом он продолжил, - Люди у нас,
   Алексей, привычные. Могут и к убийствам привыкнуть. Не хотелось бы только.
   А что не учили.... Те, кто учился всему, научились одной науке - о себе не
   забывать. Если будет третье убийство, мы откажемся вообще от должности
   участкового. Сами как-нибудь будем. Я так и сказал майору. Хотя бы
   временно. Это не угроза тебе, это мнение людей. А остальное, делай, как
   знаешь.
   И Петрович безвольно махнул рукой. Они посидели какое-то время молча, и
   Алексей вышел. Солнце стояло уже высоко, но оно было безразлично Алексею,
   оно не могло осветить темноту, скопившуюся у него в груди. Деревня казалась
   обезлюдевшей, и даже мухи летали редко. Пыль змеино стелилась вокруг ног
   Алексея. Он шел к дому на окраине деревни, к Матрене Тимофеевне. Эта была
   настолько ветхая старуха, что с ней на деревне никто не общался - зачем,
   если вот-вот, не сегодня-завтра, она отойдет, все ее сверстницы давно
   почили, да и своенравная, не взирая на возраст. Но так она жила долго. Во
   дворе ее стояла тишина, никакой, как обычно, живности. Алексей постучался в
   ее дверь, тоже тихо, осторожно открыл дверь и вошел. В доме было темно и
   чисто, пахло мхом. - Есть здесь кто? - звучно позвал Алексей. Из дальней
   комнаты слабо ответили. И Алексей пошел туда.
  
  
   7.
  
   Тимофеевна в одежде лежала на кровати, будто и впрямь собралась умирать.
   Иногда она чуть заметно ерзала, словно хотела незаметно почесаться. -
   Здравствуй, бабушка! - громко обратился к ней Алексей. - Не кричи. Какая я
   тебе бабушка, - голос у старушки, против ожидания, был ясный и сварливый,
   - Чего приперся. Не знаю я тебя. И она продолжала лежать, снова чуть
   шевельнувшись спиной.
   -Я Алексей Круглов. Я у вас уже два года, как участковый, - Алексею
   почему-то стало весело. Ему нравилась нелюдимость Тимофеевны. Та
   приподнялась на локтях и вгляделась, - Ну, чего надо, если участковый?
   Алексей слегка смутился, - Я присяду? - У меня тут не седальня. Говори,
   что надо и иди, - старуха умела быть настойчивой. Алексею стало не до
   смеха, - У вас тут убийства с насилиями участились. А вы на окраине живите,
   на отшибе. Может, видели чего?
   Старуха долго разглядывала Алексея, иногда по-прежнему дергаясь спиной,
   затем неприязненно сморщилась, - А ты не у кого другого не нашелся
   спросить? Почему у меня спрашиваешь? Может, на кладбище кто знает. Алексей
   снова улыбнулся, ему импонировала такая манера общения, - Потому у вас и
   спрашиваю - самый надежный способ узнать что-нибудь с кладбища. Матрена
   невозмутимо почмокала беззубым ртом, продолжила брезгливо, - Про страсти
   ваши ничего не слышала. Поделом вам грешникам. А насчет необычного, зрением
   меня Бог не обидел, второй раз за месяц в лесу, видела, кто-то огонь жжет.
   Может это и мальчишки. Но они бы повадились, жгли бы еженощно. А это -
   двадцать минут, и все. Я тогда еще подумала - не к добру это.
   Тимофеевна упала, чуть ли не пластом обратно на подушки. То ли силы
   оставили ее вдруг, то ли это означало, что ничего другого говорить она не
   желает. Время от времени она опять двигала спиной о кровать. Алексей
   задрожал от возбуждения, было ясно, что эти ночные костры в лесу были,
   скорее всего, связаны с недавними преступлениями. Он был поражен ясностью,
   своевременной рассудочностью старухи. Он хотел еще спросить, но было
   неудобно тревожить ее. Наконец, он решился, - Матрена Тимофеевна, а вы не
   покажите, где видели огонь. Старуха не отзывалась. Алексей подошел к ней
   ближе, - Матрена Тимофеевна, вы меня слышите? Мне надо посмотреть, где жгли
   эти костры?
   Старуха продолжала не замечать Алексея. Она явно дышала, и убеждаться в ее
   жизненности не было нужды. Алексею казалось, что так она хочет высказать
   презрение ему. Ерзать она не переставала. Алексей попробовал обратиться к
   ней еще раз, - Матрена Тимофеевна, если вы не скажите мне, может случиться
   третье убийство. Старуха неожиданно схватила его за руку и открыла глаза,
   сказала не поднимаясь, - А может, я хочу, чтобы вас здесь всех поубивали?
   Может мне так будет полегче? И она вопросительно уставилась на Алексея.
   Алексей ощутил к ней какое-то родственное чувство, и сказал мягко, -
   Матрена Тимофеевна, мне нужно, чтобы вас здесь заодно не придушили. Вы ведь
   хотите умереть естественным образом? Старая Тимофеевна улыбнулась в ответ,
   но сказала жестко, - Ты не умрешь естественно. И она опять закрыла глаза,
   держа Алексея за руку. Алексей не торопил ее, стоял, ждал, что еще она
   скажет. - Но если тебе все равно, как умереть - выйдешь на задний двор и
   пойдешь прямо к лесу, где ольховник, огонь где-то там был, - голос у
   старухи стал мягче, но руку свою она убрала от Алексея, резко отвернувшись.
   Алексею было приятно сидеть со старухой. Запах сырости теперь не мешал ему,
   тонко тянулся слабый аромат укропа, воздухе плавали легкие куски иссохшей
   паутины. Чужое дневное солнце отсюда казалось веселее. Алексею показалось,
   что Тимофеевна плачет, и он поспешил выйти, чтобы не огорчать ее еще
   больше.
  
   8.
  
   Он вышел от старухи удивленный ее проницательностью и непонятной
   отзывчивостью. Алексей вышел на задний двор и с него попытался увидеть,
   где может расти ольшаник. Тот виднелся вдалеке чуть уловимой серой дымкой
   среди густот елового леса. Алексей широкими шагами пошел туда, ощущая
   притяжение места. Пока он шел, деревья, будто тоже двигались, менялись
   местами, завлекая идущего к ним человека.
   В лесу, несмотря на солнечную погоду, было сумрачно. Алексей осмотрелся,
   заметил за деревьями дом Тимофеевны. Если она оттуда видела огонь, значит,
   жгли его где-то на окраине. Он уже знал, что искать. На обеих женщинах,
   убитых недавно не было платьев. Скорее всего, жгли их. Деревья
   раскачивались где-то вверху, глубокие тени вяло шевелились на земле. Внизу
   ветра не было и поэтому все вокруг казалось неживым... Алексей быстро нашел
   остатки костра. Темное густое пятно лоснилось среди сухой лесной травы.
   Вокруг пятна ветви деревьев и кустарников были погнуты и обломаны, а земля
   оттоптана, будто здесь устраивали шабаш сразу несколько человек. Алексей
   осмотрелся еще и увидел, что возле костра землю недавно рыли. Он нагнулся и
   стал рыть там. Куски обоженной ткани были закопаны неглубоко. Это были
   остатки обгоревших платий. Алексей растянул их. Было жутко видеть лес
   сквозь прожженные дыры на платьях, словно Алексей смотрел сквозь еще
   живого человека. Алексей быстро и аккуратно сложил эти куски и засунул их
   себе в нагрудный карман. Ему стало грустно и тяжело от атмосферы
   ожесточенного запустения устроенного здесь неизвестными. Пейзаж был
   испорчен чужим неистовством. Лес укоризненно глядел на Алексея, словно он
   был виновником преступления, и Алексей поспешил уйти.
  
   9.
  
   Была уже половина дня, и Алексей внезапно ощутил жар солнца. Все это время
   он был в форме и только сейчас он почувствовал, как она нагрелась и жгла
   кожу. Алексею стало неимоверно душно. Отовсюду, ему казалось, за ним
   следили деревенские. Алексей почувствовал себя липко, люди смотрели за нм,
   но никто не подходил, словно он был уже осужденный. Пустое эхо окружало его
   в этот жарко кончающийся день. Алексею очень захотелось зайти к Маше. Между
   ними после вчерашнего установилось какое-то мучительное родство.
   Он зашел во двор Маши и, не стучась, толкнул дверь. Девушка должна была
   быть дома, она после учебы шла домой, чтобы вечером быть свободной. Маша
   переодевалась, увидев Алексея, она ойкнула и прикрылась платьем, - Что тебе
   надо от меня? Тебе вчерашнего мало? Чего пристал? Хочешь, чтобы я людей
   позвала? - мгновенно со слезами на глазах ожесточилась она. Алексей устало
   присел возле окна, - Будешь орать, придушу тебя прямо тут ко всем чертям.
   Маша как-то внезапно успокоилась, посветлела лицом и горделиво тряхнула
   головой, опустив платье, которым прикрывалась, - А души! Надоел ты мне,
   ненормальный какой. Совсем замучил.
   Алексей внимательно посмотрел на нее, беззащитно стоявшую перед ним. Она
   была далека от него и даже враждебна, но Алексею это сейчас было нужно. Он
   желал обострить жизнь вокруг себя, как можно сильнее.
   - Я нашел сегодня место, где убийца бывал после преступления. Там он жег
   платья, снятые с женщин, вытворял черт знает что. Ямы зачем-то выкапывал.
   Неуемной энергии человек. Я думаю, это кто-то из здешних - слишком связан с
   местом, - Алексей говорил небрежно и снисходительно. Маша от неожиданности
   села на пол, - Это ты про те убийства, про которые все говорят в деревне?
   Алексей молча кивнул. Маша растерянно прижала к себе платье, - Что же
   теперь делать? Алексей хмуро посмотрел на нее, - Что делать? Убийцу искать.
   Маша сжалась еще сильнее, эти преступления были далеки от нее, и она не
   думала про них так близко, - А где его искать? Алексей тяжело поднялся, с
   неохотой проговорил, - Сейчас, прямо тут и найдем, - и направился к Маше.
   Та большими испуганными глазами смотрела на Алексея, медленно отползая от
   него и недоверчиво качая головой. Алексей уверенно приблизился к ней,
   вырвал платье и отшвырнул его в сторону, навалился на девушку, на ходу
   расстегивая штаны. Маша отчаянно и истерично отбивалась от него, Алексей
   мягко и убедительно преодолевал ее сопротивление. Ускользающая все
   последнее время от него жизнь билась сейчас в руках, и деться ей было
   некуда. Наконец, Маша как-то разом обмякла и осталась лежать неподвижно,
   только пристально вглядывалась в сосредоточенное лицо Алексея. Тот
   продолжал страстно мять ее, бегая быстро руками по ее телу. Как только Маша
   перестала сопротивляться, Алексей утратил ощущение ее тела и возбуждение
   оставило его.
  
   10.
  
   Он вышел из ее дома торопливо, как можно быстрее, хотелось избавиться от
   всяких следов своей поспешной страсти, забыть о них. Непонятное раздражение
   будоражило его. Ему хотелось выместить на ком-то свое недовольство собою.
   Для этого надо было найти совсем беззащитного человека. И Алексей
   направился к дому Григория. Григорий был молодой человек двадцати пяти лет,
   недавно вернувшийся из армии и живший отдельно. Мать у него умерла, когда
   он еще служил, он приезжал на ее похороны, удрученный и подавленный.
   Григорий не спешил устроиться на работу, говорили, что в армии ему сделали
   какую-то инвалидность, и он жил на небольшую пенсию по инвалидности. В
   деревне о нем отзывались, как о человеке больном и слабохарактерном и не
   любили. Дом Григория поражал бедностью и убогостью, даже на фоне бедности и
   убогости всей деревни. Казалось, не сегодня-завтра он, покосившийся и
   почерневший, развалится.
   Калитки не было, забор был разобран и Алексей прошел прямо к дому и
   постучался. Никто не отозвался, Алексей толкнул дверь. Дверь оказалась
   запертой. Алексей отошел от нее и решил обойти дом снаружи. Вокруг дома
   было много мусора, как бывает вокруг домов, где давно не живут. Алексей
   заметил, что одно окно было чуть приоткрыто, и он направился к нему,
   намереваясь пролезть вовнутрь дома. Он уже подобрался к подоконнику, как
   окно распахнулось и показалось настороженное лицо Григория, бледное,
   обросшее редкой бородкой, - Чего вам надо? Алексей чуть отступил, - А ты
   что не открываешь? Григорий подобострастно и гадливо улыбнулся, пытаясь
   скрыть дрожь испуга, вовсю колотившую его, - Я стесняюсь, у меня тут не
   убрано. Алексей поразился и идиотизму ответа, и тому, что Григорий носил
   дома солдатскую форму, - Ты не девушка, чтобы стесняться. Открывай,
   поговорить надо. Я по делу.
   Григорий вцепился в подоконник, - Вы извините. Давайте в другой раз. Я
   сегодня не очень готов. Мне плохо. И как будто в доказательство своих слов
   он перегнулся через подоконник, и несколько раз дернулся в конвульсиях,
   что-то выблевывая из себя. Алексей едва успел отскочить, чтобы не быть
   запачканным, его перекосило от брезгливости. Жизнь снова вырисовывалась
   перед ним в своей определенной непристойности. Алексей смотрел на
   несчастное, неприятно искривленное лицо Григория, и его что-то удерживало,
   чтобы уйти, - Если ты сейчас не откроешь, я вытащу тебя на улицу и измордую
   прямо тут, - и Алексей сделал угрожающее движение к Григорию. Григорий
   тяжело поднял свою голову и зло посмотрел на Алексея, - Ну, ладно. Я
   сейчас.
   Он убрался из окна и пошел открывать дверь. Там он долго возился с замком,
   словно в оправдание того, почему не открывал и, наконец, распахнул, чуть не
   вывалившуюся саму дверь. Пахнуло кислым жилищем. Григорий обидчиво
   отвернулся и молча прошел в дом, Алексей двинулся за ним.
   Потом они стояли напротив друг друга в почти что пустой комнате и молчали.
   Дом внутри выглядел, будто нарочно испоганенным. Стены были измазаны
   чем-то, пол покрывал нарост давно не убираемой грязи. Алексей хотел
   чем-нибудь обидеть Григория, - Что у тебя так запущенно? Может ты прямо
   испражняешься тут? Чего дома ходишь в военной форме, как дурак? Тебе что,
   нечего надеть?
   Алексей широкими шагами ходил вокруг Григория. Его бесило то, как трудно
   было ударить этого идиота, настолько он казался неприятен. Стойкий
   противоестественный для деревни запах замкнутой, отравленной самой собой
   жизни окутывал Алексея. Алексей направился к шкафу, он единственный, что
   указывало на какую-то обжитость, и распахнул его. Там ровными рядами висели
   разнообразные женские платья. Алексей ахнул и обернулся к Григорию, но
   сказать ничего не успел. Тяжелый удар опустился ему на голову, и Алексей
   потерял сознание.
   Григорий отложил в сторону ржавый утюг и засуетился над неподвижным телом.
   Он принялся раздевать Алексея; стянул с него штаны, торопливо начал
   стаскивать китель и остановился. Из нагрудного кармана Алексея выпала
   обугленная ткань, которую он подобрал в лесу. Григорий бережно подобрал
   этот обгоревший кусок платья, осторожно прижал к груди и заплакал. Иногда
   он вытягивал руки, чтобы еще раз посмотреть на ткань, тогда он улыбался
   ей, словно человеку. Но потом Григорий снова прикладывал ее к груди и
   гладил, и глаза его вновь становились влажными. Воодушевление проступило на
   его изгаженном лице.
  
   11.
  
  
   Алексей пришел в себя, лежа на полу. На него было надето женское платье, и
   голова его болела. Настороженный Григорий внимательно стоял над ним.
   Алексей тяжело поднялся, его шатало. - Что это такое? - вяло проговорил
   Алексей, показывая на платье. Григорий заговорчески и доверительно
   заулыбался, - Я тебя почти уже убил. Знаешь, что спасло тебе жизнь. Вот
   это, - и он вынул кусок обгоревшей ткани, - Как ты его нашел?
   Алексея тошнило, он приложил руку к голове, крови не было, - А зачем ты на
   меня это надел? Где моя форма, - язык плохо слушался его. Веселье и
   дружелюбие не покидало Григория, - Я надел это платье, чтобы тебя не убить,
   чтобы тебе было понятно, что между нами много общего. Если на тебе платье -
   ты для меня безопасен. А форма твоя здесь лежит, зачем она мне? Алексею
   было тяжело стоять, и он сел на пол, голова продолжала болеть, - Так это ты
   их убивал? Григорий радостно кивнул, - Я их не убивал, я их обожествлял. Я
   делал свой пантеон. Я люблю во всем порядок. Женщина должна выглядеть
   аккуратно. А аккуратно она может выглядеть, когда ее нет, когда она -
   воздух. Григорий оживленно тараторил, приблизившись к Алексею. Дневной свет
   как-то потусторонне пробивался в это жилище, накладывая на все вокруг
   бесплотный лунный оттенок.
   Алексей с трудом подавлял тошноту. Надетое на него платье, как ни странно
   поддерживало его. - А насиловал зачем, а платья почему сжигал, ветви
   ломал в лесу? И что между нами общего? - Алексей не хотел принимать
   излияние Григория. Григорий слегка обиделся, - Я их не насиловал, я их
   вытеснял, впитывал, чтобы лучше понять, помнить о них. Я не платья сжигал -
   я переправлял женщин на небо. Теперь они - вокруг, здесь. Потом со мной
   что-то происходило, мне было очень хорошо, а когда я приходил в себя -
   деревья оказывались поломанными. А что между нами общего, мне кажется, ты
   сам чувствуешь.
   Григорий уже сердился на непонятливость Алексея. Алексей мутно глядел на
   маячующего перед ним явно больного человека. Нетрудно было представить, как
   про таких рассказывают новости, оповещая население о деятельности серийных
   маньяков. Но тут этот человек из новостей был рядом, и надо было
   разобраться в его мотивах, представить его искаженный мир. Алексею трудно
   было признаться в этом, но его тянуло в запутанные дебри соображений
   Григория. - А зачем тебе все эти платья? Алексей кивнул на раскрытый
   по-прежнему шкаф Григория. Тот замялся, - Они умирают, а мне нужна их
   поддержка. Ведь я в них все же много вложил. Эти платья помогут мне
   когда-нибудь остановиться. Алексей досадливо поморщился, - Да разве ты
   хочешь остановиться? Григорий занервничал, его удручало недоверие Алексея,
   - Я же тебе признался во всем, поверил. Я же не ради прихоти душу их. Это -
   процесс. Если хочешь, здесь что-то от совершенствования, эволюции. Давай,
   я покажу тебе, как я все делаю. Ты увидишь, насколько это все нужно,
   насколько это делает нас всех больше, как меняется мир вокруг. Тебе надо
   только увидеть это, и все станет ясно, что меня ведут высшие силы. Это -
   духовный этап и он близок к завершению. Это касается всей местности вокруг,
   людей, деревни, может и больше. Только так можно оправдаться перед Богом.
   Мы все распустились, и в первую очередь - женщины. Это не мои выдумки. А
   форму я тебе верну, зачем она мне.
   Алексей с сомнением оглядел Григория - тщедушный, распалившийся идиот.
   Однако доводы его звучали складно. В них присутствовала логика, угадывался
   неведомый, влекущий уставшего Алексея нездешними силами мир. Алексей с
   трудом собрался с мыслями, - Хорошо. Ты покажешь мне, как ты все делаешь. И
   если все будет не так, как ты мне все расписывал, я тебя тут же хлопну, как
   обыкновенного серийного маньяка. Понял? Григорий охотно кивнул. Они
   помолчали немного, затем Алексей, он не торопился снимать платье, оно ему
   казалось какой-то защитой, спросил, - А ты еще предполагал здесь кого-то
   убить? Григорий опять кивнул. Алексей заволновался, даже привстал, - А
   кого? Григорий задумался, - Я не выбираю женщину заранее. Тем более я не
   выбираю ее по имени. Ничего нельзя знать, иначе ничего не выйдет. Я только
   чувствую, кто это должен быть. Алексей мало, что понял в этом бреду, - И
   что ты чувствуешь сейчас? Григорий пожевал губами, будто что-то
   распробовал. - Мне кажется, следующая женщина должна быть помоложе, - затем
   он нервно дернулся, - А впрочем, я не знаю. Может все наоборот. И когда все
   случится, мне неизвестно. Все происходит, как озарение. Внезапно. Может,
   следующий буду я.
   Григорий, как будто утратил интерес к Алексею, отшатнулся от него и
   заблуждал вокруг себя глазами. Алексей устало поднялся, его чуть
   покачивало, хотелось быть грубым, чтобы чувствовать себя живым, - Ну,
   ладно. Давай сюда форму. Не поймешь тебя.
   Григорий недовольно поднялся, ушел в другую комнату, недоверчиво косясь по
   сторонам. Жилище Григория не перестало плохо пахнуть, но теперь оно
   казалось Алексею потусторонним, труднообъяснимым. Пока Алексей стягивал с
   себя платье, он заметил, что Григорий снял с него еще и трусы. Когда тот
   вошел, трусливо улыбаясь, с его одеждой, спросил раздраженно, - А трусы ты
   зачем снял с меня? Григорий криво, извиняюще улыбнулся, - Я так все время
   делаю перед тем, как убить. Я не могу убивать тело в одежде. Это не
   божественно.
   Алексей тяжело вздохнул и принялся одеваться в свою форму, казавшуюся
   теперь ему душной. Когда он застегнул уже китель, Григорий услужливо
   протянул Алексею пистолет, - Вот, - пробормотал. Алексей сердито взял свое
   оружие, ощутив еще раз прилив удушья, и поспешил к выходу. Григорий его
   провожал, вытянув заискивающе голову и перебирая заботливо руками. Половицы
   глухо мычали под их сапогами, поднимая пыль. У выхода они остановились, -
   Ты только здесь начал убивать? - голос у Алексея стал жестким, но Григорий,
   будто не замечал этого. Он быстро кивнул. Алексей резко махнул на него
   рукой, и зашагал прочь, сдавливая ногами мягкую от обилия мусора вокруг
   дома землю. Скоро он остановился и обернулся. Григорий продолжал стоять в
   дверях.
   - Когда надумаешь свое, сообщи, - губы у Алексея криво дергались то ли от
   обиды, то ли от неприязни к Григорию. Григорий закивал головой. Алексей
   отошел, резко развернулся и решительно подошел к Григорию. Они стояли
   напротив друг друга, и Алексей не мог поверить, что в столь тщедушном
   существе могут быть такие страсти. Он наклонился к Григорию поближе, - А
   когда к тебе пришло это...озарение? С чего?
   Григорий обиженно, чуть свысока посмотрел на Алексея, - Таково веление
   времени. Голос. Может быть, это указание на то, как нам всем выбраться,
   избавиться от проклятия, которое довлеет всюду. Солнце стояло далеко от
   них, словно выброшенный Богом за ненадобностью мусор. Алексею хотелось
   избавиться от влияния Григория, от того притяжения, которое он начинал
   испытывать к нему, - Вот ты говоришь, что тобой управляет божественное. А
   ты уверен, что это не наваждение...бесовское. Алексей слегка топтался от
   неуверенности. Григорий снисходительно посмотрел на милиционера, -
   Бесовское не связывает наши действия с надеждой на спасение, с возможностью
   избавления. Бесовским не движет любовь и желание что-то оставить после себя
   и вместо себя. Григорий, когда хотел, мог быть невероятно убедительным.
   Беспомощность окончательно окутала Алексея, он равнодушно отвернулся и
   пошел, чуть не плача, прочь. Он не знал, что ответить Григорию. Григорий
   заволновался и крикнул вслед, - Так мне сообщить, когда придет повеление?
   Алексей не оборачивался, уходил все дальше, и только кивал головой.
   Рассеянный летний свет заботливо окутывал смятую и жалкую фигуру
   участкового. Григорий самодовольно улыбался вслед удрученному и униженному
   лейтенанту.
  
   12.
   Алексей пришел домой обессиленный. Ему было тускло, сильно болела голова.
   Сквозь давно немытые стекла пылилось солнце. Он не думал о Маше, утреннее
   проишествие выветрилось быстро. Алексей повалился в форме на кровать,
   попытался уснуть, но ничего не вышло. Сильно стукнула калитка, и к Алексею
   ворвался почему-то уже пьяный днем Николай. Диковатый парень лет двадцати
   пяти, он работал водителем и считался человеком стеснительным. Николай
   остановился посередине комнаты и закричал, - Мент поганый! Это была моя
   девушка! У него не хватало решимости сразу наброситься на Алексея, и он
   искал дополнительную причину для всплеска ненависти и обиды. Алексей
   поморщился от досады, ему сильно уже надоели эти деревенские страсти, -
   Какая девушка твоя?
   - Урод! Маша - моя девушка. А ты ее испоганил! Таких как ты давить надо.
   Ничего сделать не можешь, только гадить, - Николай почти визжал. На ногах у
   него были рабочие неуклюжие ботинки, и он топал ими. Алексею не хотелось
   сейчас затевать ссору, - Мне Маша ничего не говорила насчет тебя. Почему ты
   решил, что она - твоя. И с чего ты взял, что я ее испоганил.
   Именно спокойный тон Алексея окончательно взбесил Николая. Он закричал, -
   Негодяй! - и бросился вперед. Драться он не умел, поэтому нелепо упал на
   Алексея, колотя по нему руками и ногами. Как не было тяжело Алексею влезать
   в очередную историю, но он оттолкнул Николая от себя подальше. Тот
   взвизгнул, но вновь с удвоенной силой налетел на Алексея. Алексей
   увернулся, выхватил пистолет, направил его вверх, - Еще раз бросишься на
   меня, стреляю, козел! Николай медленно отполз, - Только и можешь, пидорас,
   махать пистолетом.
   Он затих, но никуда уходить не собирался, остался сидеть на полу, только с
   ненавистью глядел на Алексея. Алексей дружелюбно присел недалеко, не убирая
   пистолет, - Ну, что ты бесишься дурачок. Разве так спорят о женщине.
   Николай продолжал напряженно следить за Алексеем, ерзая на полу от
   нетерпения. Тот вздохнул, поднялся и осторожно прошел по комнате, ожидая
   очередного нападения. - Если я тебя убью, то это будет, скорей всего,
   рассмотрено, как необходимая оборона. Так что я не советую тебе прыгать на
   меня, - Алексей попытался еще раз убедить суматошного гостя. Николай не
   двинулся с места, мрачно отозвался, - Никуда я отсюда не уйду, сволочь.
   Буду ждать, пока ты сдохнешь, трус поганый. Только и можешь, что пистолетом
   махать. Да хуем своим поганым девок портить, - от бессильной злобы Николай
   уже почти кричал. Он уже поднимался, и с побелевшими от бешенства глазами
   двинулся на Алексея. Алексей попятился, - Погоди, погоди. Ну, с чего ты,
   дурак, взял, что я ее изнасиловал! Может у нас любовь. Может, она мне по
   любви отдалась! А если считаешь по- другому подавай на меня заявление в
   суд, доказывай. А то так каждый будет кидаться. Алексей, отступая, увещевал
   одуревшего от ярости и алкоголя Николая. Он надеялся таким образом выйти во
   двор, а там может кто-нибудь встретится, и Николай не решится напасть на
   него при свидетеле. Но Николай не пошел за ним наружу, он остался стоять в
   комнате, - Ты чего убегаешь? Если она тебе по любви отдалась, пойдем,
   спросим ее. Алексею стала смешна сама мысль о том, что два мужика пойдут
   спрашивать о своих запутанных намерениях девушку. Он неожиданно резко
   шагнул навстречу Николаю и спросил его, улыбаясь и чуть ли не дразнясь, - А
   может, ты мне сам скажешь, по любви ли мне Маша отдалась? Николай оторопел
   от непонятного вопроса и, уловив издевку, мгновенно взбесился. Он, молча и
   сильно ударил Алексея в живот ногой и, когда тот упал, продолжил его бить.
   Алексей свалился как-то безвольно, тело его поглощало вяло удары,
   впитывало их, как губка, никак не сопротивлялось им.
   Николай сначала бил неистово, не замечая, что бьет безвольное тело. Но,
   когда он заметил, что Алексей уже давно не реагирует на его пинки,
   задохнулся от страха. Он испугался того, что слишком давно бьет
   бесчувственное тело. Николай заныл, заметался по комнате и, заметив упавший
   пистолет, зачем-то схватил его и с шумом выбежал, судорожно сжимая
   пистолет. Он устремился в поле, которое начиналось сразу за домом Алексея.
   Николай бежал, спотыкаясь, глядя перед собой невидящими безумными глазами.
   Он несся по полю, не зная, зачем ему пистолет Алексея. Николай словно
   искал, во что бы ему уткнуться сейчас. Он не думал, что мог убить Алексея.
   Но сам вид неподвижного тела, по которому он довольно долго колотил ногами
   потряс его. Долго бежать Николаю было тяжело. День уже кончался и теплый,
   нагретый воздух мешал Николаю. Деревья и трава тяжело и неподвижно
   окружали его. Он так и не встретил ничего на своем пути, и лицо его
   сделалось еще отчаяннее от этого. Николай бежал обратно.
   Алексей сидел, упираясь руками в пол, и Николай обрадовался, увидев его
   живым. Его потянуло к Алексею. Он испытывал чувство неловкости за содеянное
   и, чтобы как-то отделаться от него, Николай направил пистолет на Алексея и
   выстрелил ему в руку. Он метил в ладонь, лежавшую на полу. Алексей завопил
   утробно и повалился на бок. Николай размашисто швырнул пистолет куда-то в
   угол и выбежал из дома Алексея. Ему было страшно и тревожно, и в то же
   время ему казалось, что он не мог сделать ничего иначе. Он словно принес
   жертву неизвестному божеству. Понемногу Николай успокаивался и перешел на
   шаг, огляделся. Вокруг было тихо, только мошкара гудела в воздухе, и
   деревенские дома начинали темнеть от вечера. Николаю подумалось, что
   Алексей не будет нигде рассказывать о произошедшем. Он вытер со лба крупный
   пот и перевел дыхание, руки его еще дрожали.
  
   13.
  
   Алексею понравилось сидеть у реки именно глубокой ночью. Вокруг него
   топталась плотная тьма, слабое журчание реки иногда выдавало тусклый блеск.
   Еле заметно шевелился ветер. Петрович вызывал из района врача, и тот
   осмотрел и обработал рану, заметив, как крупно повезло Алексею в том, что
   кость не задета. Алексей рассказал, что поранился сам, очищая пистолет. Он
   никому не говорил про Николая. Да тот и не приходил больше. Рука у Алексея
   теперь была сильно забинтована. Неспешное ночное течение реки успокаивало
   его, он стал не любить яркие дни. Может, он надеялся встретить здесь ночью
   Машу, но она не приходила. Алексей слышал, что теперь Николай поселился у
   нее, но это известие не вызвало у него ревности. Алексей теперь брал с
   собою оружие всюду. Днем оно ему полагалось по форме, но и после работы,
   переодеваясь в гражданскую одежду, он не мог оставить дома пистолет. И
   сейчас он был у него с собой.
   Когда за спиной Алексея раздалось шуршание раздвигаемых ветвей, он
   вздрогнул и тут же положил руку на пистолет, заткнутый за пояс спереди,
   оборачиваться не стал. - Круглов, ты что глухой? Ищу тебя, ищу. Сиди, сиди.
   Дверь дома не заперта, никого нет. Как будто все умерли. Если бы не Прохор
   Петрович не знал бы, где тебя искать. Ну, привет.
   Алексей узнал голос Аркадия Григорьевича, майора, своего начальника,
   направившего его в эту деревню. Он попытался подняться, но майор остановил
   его и сел рядом, протянув руку. - Ну, рассказывай, что здесь происходит у
   тебя. Что ты здесь филином кукуешь? Не женился еще, чего худой такой? Не
   из-за дурной любви ли, вон и руку прострелил? Аркадий Григорьевич еле
   сдерживал раздражение. Ему было непросто доехать до этой деревушки, забытой
   всеми. Время нашлось только ночное, и все из-за этого неуравновешенного
   молокососа. Форма на Аркадии Григорьевиче была старая, но сидела ладно. Да
   и сам майор, несмотря на лишний вес, был мужик крепкий и напористый. Он сел
   рядом с Алексеем, положив тяжелые крупные руки с длинными и корявыми
   пальцами себе на колени.
   Алексею сейчас особенно был неприятен грузный, и казавшимся ему недалеким
   майор. - Аркадий Григорьевич, вы бы предупредили, что приедете. Я бы вас
   дома ждал. А по поводу руки, я же написал - неосторожно чистил оружие, -
   Алексей старался чувствовать себя отдельным человеком от раздраженного и
   навсегда озабоченного служебными неприятностями майора. - Дома, -
   Григорьевич криво усмехнулся, - Да ты, наверное, только и делаешь, что дома
   сидишь, да на природе ночи проводишь или отчебучиваешь что-то совсем
   невероятное. Вот мне и приходиться мотаться, как савраске, невзирая на
   время, чтобы ты в следующий раз, чища сапоги, в голову себе не попал.
   Майор ожидал, что Алексей будет оправдываться, но он молчал, зло сверкая
   глазами. Так в настороженном молчании они просидели некоторое время. - Ты
   послушай меня, Алексей. Ты давно не мальчик и воспитывать мне тебя некогда.
   Если не хочешь работать в милиции, иди в трактористы, в механизаторы,
   куда-нибудь еще, и никому не надо голову морочить. Людей у нас мало, но
   обойдемся. Мне не надо лишних головных болей. Быть посмешищем на весь район
   я тоже не хочу, - майор хотел разобраться как можно быстрей. Он привык
   делать все быстро.
   - Аркадий Григорьевич, я думаю, я и в милиции неплохо выполняю свою
   работу. Может быть, она не так заметна, но все равно стараюсь, у меня свой
   подход есть к делу. Я пытаюсь вжиться в происходящее, разобраться в
   психологии предполагаемого преступника, опередить его. Мне кажется, надо в
   первую очередь предупредить преступление, а не следовать ему. Не надо так с
   наскоку обвинять. - С наскоку?! Свои методы?! Майор даже задохнулся от
   возмущения, он вскочил и навис над Алексеем всей своей тяжестью. Алексей
   инстинктивно сжался и растерянно посмотрел на майора, ему показалось, что
   тот хочет его ударить, едва сдерживается. - Да ты сначала, сученыш, научись
   правильно дела оформлять на своем участке. Научись проводить хотя бы
   примитивные следственные действия. Научись с населением работать, находить
   с ним общий язык, чтобы мне не слали сообщения о диких конфликтах,
   затеянных моим милиционером, чтобы я не думал, а не пора ли его в дурдом.
   Ты меня слышишь, урод? И только тогда, тогда я могу слушать все эти вялые
   бредни об особых методах, - Григорьевич не жалел, что не сдержал себя. Он
   стоял над Алексеем, растерянно глядевшим на него, и тяжело дышал, сжимая
   свои огромные кулаки. Ему было необходимо выпустить пар. Алексей напрягся,
   но старался не поддаться истерике майора. Таинство ночи стремительно
   удалялось от него, уступая место обыкновенному служебному скандалу, -
   Аркадий Григорьевич, вы не правы. Я уже нашел предполагаемого убийцу,
   несмотря на свое неумение писать рапорты. Надо же учитывать индивидуальные
   особенности каждого работающего человека. Кто-то может оформлять документы,
   кто-то другое. Все может пригодиться. Я работаю, как умею.
   Майор чуть успокоился, но продолжал стоять над Алексеем, ему не хотелось
   терять найденный им кураж, - Младший лейтенант Круглов, если вы имеете, что
   сообщить по сути дела, для такого сообщения есть форма. Если вы желаете
   завести здесь на деревне альтернативную милицию, то, пожалуйста, оформляйте
   частное сыскное агентство и вперед. Неожиданно и Алексей потерял терпение,
   вскочил на ноги и рванулся к майору, - Не несите ересь, Аркадий
   Григорьевич. Я здесь сижу в полной жопе, свою крохотную зарплату, бывает,
   месяцами жду. Доехать в район не на чем, зимой мерзну, не на что дров
   купить. А вы форму мою видели? Вы мне ее сами выдали уже кем-то изжеванную.
   Мне неудобно ее здесь надеть, старухи тут одеваются лучше. Если вам так
   дорога своя задница; отчетность, протоколы, субординация, то или увольняйте
   на фиг, или переводите меня ближе к району. Только здесь вряд ли найдете
   охотников сидеть. А я уже говорил вам - работаю, как умею и вас не прошу ни
   о чем. Приехал тут, глотку драть.
   Майор, словно ждал этого порыва. Он смачно размахнулся и двинул Алексея,
   сбив с ног. Алексей вскрикнул, завалился на бок, схватился за лицо. Он
   недолго валялся, тотчас вскочил, побежал на Григорьевича и ткнул его в
   живот головой. Майор жалобно крякнул, шумно задышал, присел и схватился за
   бок. Он растерянно глядел на Алексея, его лоб покрылся испариной, - Мудак
   ты, Круглов. У меня же язва, - голос его стал обиженным и ослабшим. Майор с
   шумом сел на землю, держась за бок, постанывая. Алексей виновато стоял
   перед майором, - Извините, Аркадий Григорьевич. Я не хотел. Но вы первый
   начали. У меня тоже...рука раненая. А я действительно почти нашел убийцу. Так
   что вы напрасно.
   Майор тер ушибленный бок и обиженно сопел, - Дурак, ты лейтенант, дурак.
   Нашел с кем схватываться. Мне же за пятьдесят, а тебе.... Он сильно
   наклонился к земле, пряча лицо в траве, чуть не плача от боли. Алексей
   заволновался, - Аркадий Григорьевич, может за врачом сбегать? Может, сразу
   в район? Подтащить вас к машине? Может у меня что-то есть, что вам надо? А?
   Вам очень больно?
   Но майор молчал. Он сидел, слегка раскачиваясь, не отпуская руку от живота.
   Алексей наклонился ближе к нему и разглядел выражение лица Григорьевича.
   Покрытое потом, оно выглядело каким-то чужим, чем-то глубоко опечаленным.
   Алексей отвернулся от майора и стал смотреть на темное течение реки, ждать.
   Он успокоился, видимо, потасовка отняла и у него много сил.
   Майор понемногу выпрямлялся, боль отпускала его, он уже поглаживал так
   скрутивший его бок. - Ну, если ты его уже нашел. Давай, прямо сейчас я
   возьму и отвезу его, там разберемся. Только я все равно не понимаю, почему
   у меня нет отчета о твоих действиях на столе, почему мне надо догадываться,
   мотаться туда-сюда, - майор говорил отчужденно и покинуто, словно из него
   вырвали жизнь. Алексей снова резко повернулся к майору, ему некому было
   высказать накипевшее, - Аркадий Григорьевич, я не совсем уверен. Мне надо
   проверить свои предположения, провести следственный эксперимент. А у вас он
   ни за что не признается, прямых улик-то нет, затаится, потом его не за что
   не вывести. Алексей торопился сказать, он хотел, как можно быстрее
   отделаться от майора. Григорьевич недобро усмехнулся Алексею, - Сволочь ты
   все же, Круглов. Лучше бы ты пил, воровал, блядовал, просил бы повышения, я
   бы тогда меньше мучился. Смотри, я уеду, но если у вас опять что-то
   случиться, я приеду уже тебя не уговаривать. Я приеду душу из тебя
   вынимать, под статью подведу. А твоего душегуба выведу просто; возьму сразу
   всех, кто признается, тот и виноват. У меня разговор короткий, мне надо
   чтобы у вас тут тихо было, чтобы меня не дергали из-за вашей трясины, -
   майор опять поднялся, раздражение вновь наполнило его, да и боль опять
   возвращалась. Он решительно развернулся и поспешил прочь, к машине,
   чувствовал, что здесь этот молокосос изведет его. - Аркадий Григорьевич, -
   Алексей кричал уже вдогонку, ему был смешон и мерзок этот человек, - Вот
   из-за таких, как вы, мы здесь и душим друг друга, живем из - под палки.
   Майор обернулся, - В следующий раз будешь чистить пистолет - целься в
   голову, она у тебя и так больная, может, вылечишься. Или тебя здесь
   кто-нибудь.... вылечит еще.
   Он отвернулся и чуть ли не бегом заспешил прочь, широким шагами раскидывая
   траву. Алексей смотрел ему вслед, виновато улыбаясь, но сожаления он не
   испытывал.
  
   14.
  
   Алексей теперь не умывался по утрам. И солнце его не будило, он просыпался
   поздно. Он уже не мог с определенностью сказать, когда он спит, когда
   бодрствует. Он редко выходил из дома. ...Его разбудил тихий, но настойчивый
   стук в дверь. Алексей неохотно поднялся и побрел открывать. На пороге стоял
   смущающийся Григорий и нарядно улыбался. - Ты, что сам открыть не мог.
   Видишь, наверное, что не заперто. - Алексей не смог скрыть раздражения и
   тревоги. Григорий стыдливо задергал головой, - Я не знаю, как у вас тут
   принято. Я зашел, как договорились, я собрался, все подготовил, - он
   говорил слишком торжественно для такого буднего дня.
   Алексей решительно и резко схватил его за руку и втянул в дом. Григорий
   решительно встал посередине комнаты. Алексей поспешил сесть, чтобы не
   ударить этого придурка. Ему легче было разговаривать сидя, - И кого ты
   решил на этот раз? Григорий даже дернулся от обиды, - Я не решаю, - и
   замолчал. Алексей подавил в себе приступ озлобленности и спросил, тяжело
   выдыхая, - Ну, ладно. Так кто будет на этот раз? Григорий боязливо
   покосился на Алексея и резко выпалил, - Маша!
   Алексей часто заморгал и замычал от недоумения, - Почему, Маша? Ведь до
   этого у тебя были женщины в годах? Григорий обидчиво вскинул голову, - Это
   не у меня были. Это было только попытки. Мне надо было попробовать. Я
   думаю, если так все сложилось, то Маша - последняя. Алексей подозрительно
   вгляделся в Григория, - Как же ты можешь прервать веления свыше? И что,
   получается, что предыдущие жертвы - это было несерьезно? Григорий как-то
   таинственно сжался и каверзно посмотрел на Алексея, - Мне важно перейти на
   какой-то другой уровень. И тогда не надо будет никого губить. Мне тоже
   тяжело все это. Алексей встрепенулся, - Так это тебе все надо? Григорий
   неприятно приблизил свое лицо и прошептал убедительно, - Это надо всем
   нам.
   Они провели какое-то время молча и неподвижно. Алексей представил, как
   шевелится пыль в его доме. Он чувствовал себя каким-то обделенным, в нем не
   было и частицы той целеустремленности, которая находилась даже в таком
   идиоте, как Григорий. Алексей устало поднялся, - Хорошо, как договоримся?
   Григорий всхлипнул от оживления, даже изогнулся - Я уже все прикинул. Я
   приду к Маше и передам, что ты назначаешь ей свидание в лесу. А там у меня
   уже все будет подготовлено. Ты увидишь, насколько велики могут быть
   чувства, с которыми никакая жизнь не может сравниться.
   Он снова перешел на шепот, приблизив свое лицо к Алексею, - Человеку
   никогда не вместить в себя Бога. Алексей неприязненно отстранился, - А
   причем тут женщины? - А потому, что они более всего возмущают Бога, -
   Григорий таинственно мигал. И окно за его спиной казалось Алексею
   опустошенным зеркалом.
  
   15.
  
   Маша уже ждала в лесу Алексея. Ему не хотелось сюда идти, он едва не
   остался дома. Дневной лес выглядел непривычно притихшим. Алексею было
   зябко, словно неведомый сквозняк касался его. Он оделся в гражданское,
   только пистолет прихватил с собой. Григорий назначил встречаться довольно
   далеко, на небольшом малотопком лесном болотце. Ноги вяло погружались в
   мох, и солнце здесь казалось сумеречнее, чем в остальном лесу.
   Маша ждала его у высоких елей, видных издалека. На ней было надето уже
   мятое и неряшливое голубое платье. Маша ходила по зарослям травы, сложив
   руки на груди, была настроена не по-доброму, - Может, мне стоило лучше
   сразу прийти к тебе во двор - предлагаться? Алексей недоуменно поглядел на
   Машу, но девушка не желала останавливаться, - Ты чего меня разглядываешь,
   как насиловать - не всматривался. А теперь интересуешься?
   Алексей приуныл, еле слышно пробормотал, он еще не успел отдышаться от
   долгой прогулки, - Как ты изменилась, Маша. Маша подхватила по-своему, -
   Такой я тебе не нравлюсь? Трахать, наверное, неудобно? Ну, ладно, хватит
   соплей. Говори, чего хотел? Деревья беззвучно качались над ними, и Алексей
   неохотно промямлил, - Я просто думал, что между нами еще что-то есть. Там у
   тебя дома все было случайно, но по-моему, нам было неплохо.
   Маша молчала, зло сощурившись. Алексей осторожно осмотрелся, Григория было
   не видно, и продолжил, - Ты мне, вообщем, всегда нравилась. Алексей не
   находил слов, ему было неловко вот так стоять, говорить, ощущая неприязнь к
   себе. Но Маша перебила его , - Я что-то тебя не пойму, лейтенант. Ты мне
   предлагаешь бегать к тебе в лес на досуге? Алексей поморщился, почувствовал
   прилив гнева, - Нет, я предлагаю выкопать для начала здесь небольшую яму. И
   он раздраженно пихнул ногой в мягкую почву.
   Маша вздрогнула, но справилась с испугом, встряхнула головой, - А,
   выкапывай! Нечего меня пугать. Уже пугал. Хочешь, я сама выкопаю. Надоел ты
   мне со своими намеками, лейтенант. Она почти кричала внезапно охрипшим
   голосом. Алексей глядел на ее раскрасневшееся лицо, и ему становилось
   тепло от этого.
   - Хочешь копать? Давай копать. Вот прямо тут! - Маша порывисто
   сорвалась, схватила палку, покружилась, ища, где копать, и ткнула в дерн.
   Палка тут же провалилась в уже выкопанную, осторожно присыпанную кем-то
   яму. Маша замерла от растерянности, боясь обернуться на Алексея. Он тоже
   сразу как- то обмяк, стал озираться. Маша резко встала, она старалась не
   глядеть на Алексея, - Ну, давай, начинай, лейтенант, коли ты уже все
   подготовил, - голос у нее провалился куда-то. Алексей совсем потерял
   терпение и закричал, - Григорий, ты где, выходи! Маша тут же заметалась,
   не зная, куда бежать, прямо на нее выскочил уже разгоряченный Григорий.
   Маша молча бросилась от него. Григорий побежал за ней. Они быстро скрылись
   в ельнике неподалеку. Все произошло настолько быстро, что Алексею
   показалось, что так быть не должно - люди не могут так стремительно
   носиться по лесу. Он остался стоять, завороженный лесным безмолвием,
   отчаянной гнетущей тишиной.
  
   16.
  
   Они вернулись не скоро. Григорий тяжело тащил за ноги неподвижное тело
   девушки, царапая его о кусты, о корни леса, кусты траву. Платье у Маши
   задралось, глаза ее были открыты. Он подтащил Машу к Алексею и уронил возле
   него. Алексей настороженно покосился на девушку, она не двигалась, лицо ее
   было сильно оцарапано. Скорей всего Григорий ее оглушил, отнял волю к
   сопротивлению. Григорий сопел, - Давай, начинай первым. Я устал.
   Алексей не сразу понял, о чем говорит недоумок, ему пришлось догадываться,
   и он неожиданно для себя рассвирепел. Алексей молча вскочил и набросился на
   тщедушного Григория. Тот едва успевал закрываться руками под градом ударов
   и тихо повизгивал. Наконец, Алексей выдохся и свалился рядом со своей
   жертвой. Они лежали втроем на этом примятом ими отдаленном болоте и были
   крайне далеки друг от друга, удаляясь все больше.
   Григорий обидчиво и зло шмыгал носом, постанывал. Маша тоже уже пришла в
   себя, но не шевелилась. Алексей боялся к ней приблизиться, не желая ее
   напугать еще сильнее. Григорий боязливо потянулся к Алексею, загнусил, -
   Если ты ее не хочешь, давай я ее. Чего драться. Сначала давай попробуем.
   Он щурился от страха. Алексея захлестнуло бешенство. С белыми глазами он
   кинулся на Григория и схватил его за руку. Григорий извивался, как мог, но
   Алексей настойчиво ломал его руку. Глубокий и тяжелый вой прервал их
   борьбу. Григорий откатился в сторону, не переставая ожесточенно выть,
   держась за руку, а Алексей блаженно упал на спину, вытянулся всем телом.
   Маша испуганно глядела на них, лежа, будто связанная.
   Прошло совсем немного времени. На Алексея нахлынула необыкновенная
   безмятежность, он продолжал лежать. Впервые что-то зависело от него, и ему
   было не важно, что чувствуют другие. Григорий постанывал где-то рядом.
   Алексей поднялся и подошел к Маше. Та уже успела отползти далеко. Идти она
   еще боялась. Алексею нравилось, что Маша боится.
   - Что-нибудь сделаем с этим придурком прежде, чем сдадим его, - и он
   кивнул на тихо воющего неподалеку Григория. Маша посмотрела на Алексея с
   крайней ненавистью, - Да я лучше тебя сдам. Скажу, что ты на меня напал и
   остальные - дело твоих рук. Алексей раздраженно дернулся и склонился над
   ней, - Почему?
   Ему хотелось видеть лицо Маши, которое она прятала от него. Маша подняла
   красные ожесточенные глаза, - Потому что ты хуже, чем он, гаже. Он хотя бы
   человек. Алексей захлебнулся от возмущения, - Человек? Да ты знаешь, что он
   хотел сделать здесь с тобой? Он хотел расчленить тебя. Ты знаешь, что
   такое расчленить? Маша не хотела уступать Алексею, - Да я бы как-нибудь с
   ним разобралась. Я с тобой не хочу разбираться, дела никакого иметь потому,
   что ты ничтожество. Алексею было удивительно, как быстро Маша сумела его
   возненавидеть, как и другие жители деревни, но сейчас это было не главное,
   - Дура ты бешенная. Ты не понимаешь, что такое расчленить. Он схватил ее за
   ногу и потащил по земле, продолжая кричать, - Расчленить, это одну ногу в
   одну сторону. Вторую совсем в другую сторону. Алексей бросился к другой
   ноге Маши и потащил ее дальше. Она цеплялась за траву, извиваясь всем
   телом, царапая себе лицо, обрывая платье, но Алексей продолжал, - А рука
   будет лежать еще где-нибудь, - он уже тащил ее по земле за руку. Платье на
   Маше рвалось, Маша кричала что-то нечленораздельное, будто Алексей уже рвал
   ее на части. Алексей тоже зашелся, он схватил зачем-то в руку крупную
   палку и искал, куда ударить Машу.
   Его остановил слабый ватный голос Григория, - Отойди от нее. Алексей
   резко оглянулся и замер - в руке Григория был его пистолет, который он
   отложил, когда собрался подойти к Маше. Григорий скалился, и стоило Алексею
   сделать несколько шагов от Маши, как Григорий несколько раз выстрелил.
   Пули попали в ноги Алексею, и он с шумным стоном повалился, схватившись за
   них.
   Григорий яростно дышал, лицо его кривилось злобой. Он не ожидал от Алексея
   такой жестокости по отношению к себе, сломанная рука болталась. Он
   оглянулся на Машу, та радостно смотрела, как беспомощно и жалко Алексей
   шевелится по земле. Григорий мстительно крикнул ей, - Хочешь ты его давай!
   Сейчас его легко заебать. Алексей задыхался в мычании.
   Маша решительно встряхнула головой, ей нравилось ощущать себя сильной.
   Она медленно встала, сняла с себя оборванные куски платья, и стащила,
   колеблясь на нестойких ногах, трусы. Руки у нее были слабы, но на лице ее
   сияла решительность. Она медленно подошла к Алексею, чуть разминая по
   дороге тело, готовя его к чувству. Григорий нервно наблюдал. Девушка села
   на Алексея, отчего тот громко и жалобно вскрикнул. Маша взволнованно
   вздрогнула и потащила рукой из штанов член Алексея. Алексей сипел от боли
   и неловкости. Машу не смущал напряженный беспокойный взгляд Григория, она
   словно не считала его за человека.
   Ей хотелось, чтобы Алексея было, как можно меньше. Маша помяла в руке член
   и, когда это стало возможным, вдела его в себя. Она двигалась на Алексея с
   той силой, на какую была способна. Алексей хрипел жалобно, - Не надо. Он
   пытался слабеющими руками столкнуть с себя Машу, из ног его текла кровь.
   Маше все это нравилось, взгляд ее становился нежным, вскоре она захрипела
   и повалилась с Алексея.
   Алексей лежал неподвижно, будто в забытьи. Маша чувствовала себя
   влюбленной. Ее очень устраивало, что ничто не мешает проявлению ее чувств.
   Но Григорий все же подошел к ней. Он был недоволен Машей, сердито
   расстегивал на себе брюки, - А теперь давай меня так. Маша стремительно
   вскочила, и в руке у нее оказался нож, который она, наверное, прятала
   где-то, - А вот этого ты не видел, урод. Григорий опешил, строптивость
   Маша разозлила его. Он погладил рукой пистолет, - Я ведь могу убить тебя.
   Маша на это только охотно кивнула головой. Гриша усмехнулся, - Я тогда
   сожгу твоего мента прямо тут. Машу это только обрадовало. Сжигай! - весело
   отозвалась она. Григорий потрясенный ее легкостью, тем не менее, принялся
   готовить костер. Он таскал ветки, рвал сухую траву, находил легкие стволы.
   Маша насмешливо смотрела за ним, она была без платья, но нагота не смущала
   ее. Она чувствовала себя защищенной своей жестокостью, которую она
   высказывала легко и свободно. Алексей с трудом натянул на себя брюки, он
   затравленно следил за Григорием, на Машу глядеть он боялся, ноги сильно
   болели.
   Когда Григорий подошел тащить его к костру, Алексей испуганно бормотал, -
   Ты что? Я же не женщина, чтобы ты так со мной. Ты что-то напутал! Григорий
   мстительно молчал, улыбался. Он тащил Алексея к костру одной, не сломанной
   рукой. Когда он приволок Алексея, Маша стояла у огня, и с интересом
   всматривалась в Григория. Григорий бросил тело лейтенанта и подбросил еще
   сучьев. - Ну что я сую его, - он нагнулся над Алексеем и посмотрел на Машу.
   Маша быстро кивнула и тоже зачем-то нагнулась к огню. Алексей чему-то
   болезненно улыбался искаженным от отчаяния лицом. Григорий подтянул Алексея
   к огню, и Алексей надсадно заорал, как только огонь лизнул его за плечо,
   забился и выбился из рук Григория. - Скоты! Какие деревенские скоты! Что
   вам надо от меня, гады. Не трогайте меня! - его крик раздавался, наверное,
   далеко, но и место, выбранное Григорием, было глухое. Маша смущенно
   переминалась. Григорий неровно ухмыльнулся и снова захватил Алексея своей
   не сломанной рукой. Алексей нервно задрожал и затих, неловко выпрямившись,
   будто в параличе. Только шумное дыхание выдавало в нем жизнь. Из него
   вытекло уже много крови, чтобы он мог сопротивляться. Маша подалась к
   Григорию, - А если я дам тебе мое платье вместо себя, тебе этого хватит?
   Григорий засмеялся, - У тебя слишком оно порвано, ему не хватит меня. Но -
   попробуй.
   Алексей поспешно отползал от уже гаснущего костра. Григорий нетерпеливо
   ждал Машу, он был уверен, что Алексей никуда не денется от него. Маша
   подошла к нему с платьем в руках. Она чувствовала, что ей начинал нравиться
   этот отвратительный человек. Григорий выхватил платье из ее рук, брюки у
   него уже были расстегнуты. Он онанировал с помощью платья довольно быстро и
   скоро кончил, ощутив в себе непонятное веселье и решимость, сломанная рука
   его болталась. Алексей затих где-то за деревьями. Маша с любопытством
   следила за Григорием.
  
   17.
  
   После того, как Григорий кончил, он устал, повалился на траву. Маша
   чувствовала, что она становится зависима от Григория, он казался ей очень
   убедителен в своих намерениях. Он позвал ее, штаны он не застегивал и член
   свешивался на брюки. Когда она подошла, Григорий тихо спросил, - Может, ты
   меня любишь? Маша быстро, не раздумывая, ответила, - Нет. Григорий угрюмо
   кивнул головой, будто соглашался. Он потянулся за землей, сжал ее в горсти,
   протянул Маше. Та недоуменно посмотрела на него. - Возьми тогда эту землю.
   Маша удивилась, - Зачем?
   - Запихай ее в себя, почувствуй еще что-то кроме себя. Ты станешь сильной,
   овладеешь собой, - Григорий говорил торопливо и, как будто безразлично.
   Маша еще не понимала, - Мне ее что, есть надо? Гриша рассердился, - Дура! В
   дырку себе ее засунь. Сила, она вне тебя. Тебе надо вводить ее вовнутрь.
   Видя, что Маша волнуется, Григорий схватил ее за горло, повалил и, крепко
   сжав, прошептал, - Суй. Маша поперхнулась, захрипела и, поспешно раздвинув
   ноги, стала запихивать в себя землю. Нож лежал рядом с ней, но он был ей не
   нужен. Маше почему-то нравилось происходящее, опасность была где-то внутри
   ее.
   - Всю запихнула? - Григорий усмехался. Маша кивнула. Григорий подчинял ее
   себе. - А теперь давай я ее притопчу, тебе нужны новые ощущения, - и
   Григорий навалился на Машу, направляя здоровой рукой свой член в нее. Затем
   он по-прежнему взял ее за горло. Маша с отчаянием забормотала, - Нет. Не
   надо. Не надо. В глазах ее стояли слезы. - Дура, - Григорий старался быть
   рассудочным, - Ты не понимаешь, что делаешь. Тебе нельзя закрываться. Ты
   хоть и запихала в себя землю, ты все равно, как воздух, пустая. Тебе нужно
   иметь в себе тяжесть, нужно быть несвободной. Иди сюда.
   И Маша с тихой готовностью раскрылась перед Григорием. Она уже плохо
   понимала, что делает, поддаваясь безудержному нажиму сумасшедшего. Григорий
   завозился на ней. - Тесно-то как у тебя там стало. Я уже в тебе?- его голос
   дрожал, но в нем не было страсти. Маша отрицательно покачала головой, будто
   она утратила способность говорить. Рука Григория душила ее с большей
   настойчивостью. А теперь? - Григорий сделал несколько сильных движений.
   Маша могла только сипеть, - Да.
   - Хорошо, - И Григорий задвигался на ней, сдавливая горло так сильно, как
   мог. Маша поняла, что задыхается, слишком поздно. Она попробовала
   вырваться, но сил было мало. Их хватило только на то, чтобы конвульсивно
   забиться ненадолго. Ее агония совпала с пиком удовольствия Григория, он
   сипло застонал и замер на Маше. Его рука сжимала горло девушки так, что
   костяшки пальцев побелели. Маша уже не дышала. Григорий обмяк и безвольно
   скатился с неподвижного теперь тела. Солнце уже сильно нагрело воздух, и на
   Маше остались мелкие капли пота.
   Надо было идти, искать Алексея, пока он не уполз далеко. Григорий поднялся
   и аккуратно счистил землю с члена, заправил его в брюки, осмотрелся. Все
   вокруг для него сделалось легким, невесомым. Ему казалось, что обнаженное
   задушенное тело Маши чуть парит над травой - чучело улетучившейся страсти.
  
   Алексей лежал неподалеку. Случившееся вокруг, наполнило его ужасом, и он
   не мог справиться с этим чувством самостоятельно. Григорий тяжело сел
   рядом. - Я кончил ее. Сволочь какая! - он помотал головой, будто
   удивлялся тому, какая сволочь была Маша. Алексей подавленно молчал. - Вот,
   что я думаю, - Григорий опять оживился и голос его звучал распорядительно.
   - Ты лучше пока здесь оставайся. Пистолет я тебе оставлю, чтобы ты не думал
   чего-нибудь. Мне тебя со сломанной рукой не утащить. Машку надо как-то
   спрятать. Вряд ли здесь ее найдут. А с тобой мы что-нибудь придумаем, как
   тебя незаметно вытащить отсюда. Тебя ведь тоже не скоро хватятся? - И
   Григорий безмятежно протянул пистолет Алексею.
   С пистолетом к Алексею вернулась уверенность, словно все, что с ним
   произошло, было случайностью, досадным аттракционом, ему хотелось выглядеть
   самостоятельным. - Надо придумать, что с Машей делать, - голос у Алексея
   звучал хрипло, как у долго молчащего человека. Алексей говорил о Маше, как
   о живой, наверное, ему казалось, что происшедшее с ней было естественным
   выходом ее желаний и как-то продолжило ее жизнь. Григорий равнодушно
   слушал. Алексей оживился, он мучительно желал что-то сообразить, чтобы
   иметь отношение к случившемуся. Ноги его не слушались, натужно болели.
   Алексей извернулся всем телом, чтобы видеть Григория, - Я думаю ее надо
   разрезать. Части тела опознать тяжелее, если раскидать их далеко друг от
   друга. Да и Маша так, наверное, будет меньше портиться.
   Он подождал, ожидая, что ответит Григорий. Григорий благожелательно
   улыбался, откинувшись головой на дерево, и это вдохновило Алексея. Алексей
   продолжил, - Ты давай иди, я сам справлюсь. Нарою ямки тут ее ножом, не
   беспокойся. Ты только возвращайся быстрее, а то я тут пропаду со своими
   ногами. Алексей не мог укорять Григория, наоборот, он чувствовал себя
   виноватым, несоответствующим таинству произошедшего. Ему было обидно, что
   он не смог участвовать в гибельной самоотдачи людей.
  
   18.
  
   - Знаешь, я тебя попрошу, оденься, пожалуйста, в платье Маши, когда будешь
   все делать. Так лучше по отношению ней и к жизни, которая будет после нее,
   - голос Григорий стал почти лиричен. Алексея огорчило это предложение. Он
   не находил в себе нужды в переодевании. Но Григорий в этот день был
   настойчив во всем. - Ты пойми, Маша должна хоть в чем-то жить. Мы ее убили
   вместе. Ты можешь легко сойти с ума, если не доверишься ситуации, не
   раскроешься обстоятельствам. Все вокруг нас - только форма. И надо от одной
   формы переходить к другой. Надо сохранить Машу - перенести ее из одной
   формы в другую. Тебе нельзя оставаться в себе. Только так можно владеть
   ситуацией. Ну, ты согласен? - Григорий, когда хотел, мог быть почти
   философом.
   Алексей растерянно мотнул головой, уступая не очень понятным доводам.
   Ввязавшись в эту историю, ему было уже не выбраться из нее одними своими
   силами. Приходилось доверять Григорию все больше, ведь это была его стихия.
   В лесу солнце уже было не столь ярким, слышно было, как гудят, сохраняя
   прохладу деревья.
   Григорий охотно сходил за платьем и быстро вернулся, протянул его Алексею.
   Оно было сильно порвано, и Алексей растерянно завертел платье в руках.
   Алексей попытался было натянуть платье поверх своей одежды, но Григорий
   остановил его, - Погоди, разденься сначала. Иначе Маша будет в тебе, а не
   ты Маше. Алексей чуть не застонал от бессилия, он никак не мог угадать,
   что надо делать. Григорий заботливо присел перед ним, - Давай я тебе
   помогу, - и он стал торопливо переодевать Алексея, стараясь не причинить
   ему боль. Ему самому непросто было раздеть Алексея - сломанная рука
   мешала.
   Алексей отрешенно дал стянуть с себя одежду. Он плохо чувствовал жизнь в
   себе, ее оставалось немного. Он также безропотно дал натянуть на себя
   платье. Григорию захотелось ободрить Алексея, - Ты сам увидишь, как к тебе
   вернется сила. В таком виде божественное не отвернется от тебя. Алексей
   лежал в порванном платье, сквозь дыры которого просвечивало тело, а по
   выступающим ногам вновь текла кровь. Его пустой взгляд привел Григория в
   ярость. Григорий выхватил у Алексея пистолет, и сунул ствол под платье, - Я
   тебе сейчас задницу продырявлю, если ты не хочешь себя чувствовать
   мужчиной. Ну, встряхнись! Алексей мучительно выпрямился, пытаясь
   отодвинуться от жестко утыкающегося в него пистолета и слабо улыбнулся,
   глядя затравленно на Григория, - Хорошо. Я сейчас.
   Григорий постоял угрюмо над ним, вынул из - под Алексея пистолет и вложил
   его ему в руку, - Здесь нельзя уставать, расслабляться. Иначе ничего не
   поймешь. Бог нас ищет, и мы должны искать его, нельзя быть слабым -
   пропадешь. Григорий собрался уходить и с жалостью оглядел устало
   улыбающегося Алексея, резко отвернулся от него и пошел, не оборачиваясь.
   Алексей безразлично смотрел ему вслед. Сумасшедший шел целеустремленно,
   далеко вперед выбрасывая ноги, размахивая целой рукой, спина его была
   неестественно выпрямлена.
   Алексей обессилено откинулся на спину. Рядом с ним слабо раскачивались ели,
   но звуки леса не доходили до него, настолько он был изнурен. Он брезгливо
   стащил с себя остатки платья и пополз за своей одеждой. Алексея всего
   трясло, как от холода, он задыхался и с трудом сглатывал накапливающуюся
   слюну. В своей одежде ему стало легче, он вытянулся, опираясь о дерево, и
   запрокинул голову. Шум леса звучал еще далеко от него. Алексей пополз,
   отыскивая нож. Тот лежал рядом с задушенной Машей. Алексей уткнулся в нее и
   заулыбался, ощупывая безответное тело. Он приподнялся над Машей и с
   удовольствием воткнул нож в нее, разглаживая свободной рукой ей живот.
   Алексей втыкал лезвие в Машу и продолжал гладить ее тело. Он не переставал
   улыбаться, с шумом вдыхая Машин запах. Когда ран стало слишком много, и
   рука от обилия крови заскользила по телу, Алексей заботливо наклонился над
   девушкой. Он с жалостью касался ран, болезненно гладя их, затем нервно
   отвернулся и осмотрелся. Звуки леса вернулись к нему, освещенная низким
   солнцем трава мягко шуршала, деревья гудели в вышине. Алексей отчаянно
   зажмурился и стал отпиливать ножом Маше руку. Раненые ноги болели, но
   почему-то Алексей воспринимал это, как должное. Он опять улыбался,
   чувствуя где-то рядом с собой сумасбродное вдохновение Григория, который
   тот обещал явить накануне. Ему казалось, что лес рычит и задыхается вместе
   с ним.
  
  
   19.
  
   Григорий вбежал к Петровичу возбужденный, перепачканный грязью, он
   придерживал сломанную руку, - Петрович, я нашел его! Он там - в лесу! Это -
   наш лейтенант. Он только что убил Машу. На меня вот набросился, - и
   Григорий показал Петровичу руку. Петрович нерешительно поднялся из-за
   стола, - Где ты его видел? - Он там, - Григорий продолжал надрываться, -
   где болото начинается. Я его подранил. Он не уйдет. - Чем ты его подранил?
   - Петровичу не хотелось верить недоумку. - Да из его же пистолета. Он его
   отложил, когда насиловал Машу. Он руку мне сломал, - Григорий возмущенно
   таращился, - Надо что-то делать Петрович, пока он далеко не уполз. Я ему
   ноги прострелил. Петрович еще хотел что-то спросить Григория, но передумал,
   - Ладно, собирай мужиков. Встаньте у леса, если он выйдет, предупредите
   всех. Пусть прячутся. У него ведь остался пистолет? Хорошо. А я поеду в
   район - к Аркадию. Пусть выезжает с бригадой. К вечеру буду, - Петрович не
   воспринимал Григория, как человека и даже не подумал, что тот нуждается во
   враче. Уже выходя, он подозрительно всмотрелся в Григория, - А ты что там
   делал? Григорий обидчиво вскинулся, - У меня там с Машей свидание было.
   Этот гад, наверное, нас выследил. Петрович недоверчиво хмыкнул, но больше
   ничего спрашивать не стал, вышел.
  
   20.
  
   Григорий быстро собрал людей. Они разделились на две группы и сели у леса,
   готовые, если выйдет Алексей наброситься на него. Уже стемнело и лес шумел,
   чуждо и неприютно. Мужики взяли с собой лопаты, ножи, у Тимки было ружье
   деда, как стрелять из него, он помнил плохо, но отдавать никому не хотел.
   Григорий прихватил с собой свой старый топор. Руку ему перевязали на ферме
   в ветеринарской, положив на место слома дощечку. Она сильно болела, и это
   еще сильнее ожесточало Григория. С ним были шебутной Павел, Николай и
   Сергей, угрюмый мужик, напивающийся мрачно и по дурному. Люди поначалу были
   благодарны случившемуся, избавившему их от неопределенности. Поверили
   Григорию быстро и охотно. Алексей ни у кого не вызывал симпатии, да и
   вдумываться в происходящее не хотелось. Но Григорий вызывал у всех еще
   большее отвращение, и его быстро стали подозревать. Николай, живший еще
   недавно с Машей, не отходил ни на шаг от Григория, но спрашивать его о
   своих сомнениях не решался.
   Они сидели уже давно и начали зябнуть. Павел уже испытывал сильное
   нетерпение, - Гриша, я тебя как-то не спросил, а ты что делал там? Это же
   чуть ли не час от нашей деревни.
   Григорий с мужиками общавшийся редко, сейчас их нисколько не боялся, - У
   меня там с Машей была встреча. Наверное, мент нас и выследил. Григорий не
   хотел замечать, как болезненно напрягся Николай. Мужики уныло помолчали, но
   Николай уже не мог сидеть спокойно, - Так ты что? Ебаться с Машей
   встречался? Григорий ответил не сразу и неопределенно, коротко - Маше не
   нравилось жить с тобой.
   Это как-то сразу сняло общее раздражение. Для всех было очевидно, что
   нервный и забитый Николай был незавидная партия для молодой деревенской
   девушки. И лучше было быть блядью, чем женой такого мужа. А начинать жизнь
   по рукам лучше было с Григория, он не мог ни обидеть, ни отказать, для
   всех это было очевидно. Беспокойство Николая уже никого не интересовало.
   Лиц мужиков в сумерках было не видно, а догадываться, что испытывает
   каждый, получалось трудно. Так и сидели дальше - в напряженной неприязни
   друг к другу. Вокруг них дул ночной ветер, сделалось прохладно, и только
   ожесточение согревало каждого.
  
   21.
  
   Петрович приехал далеко за полночь. С ним были Аркадий Григорьевич и еще
   три милиционера, вооруженные автоматами. Аркадий Григорьевич был раздражен
   больше обычного и сразу кинулся к Григорию, - Пойдешь с нами. Покажешь, где
   он. Мужики недовольно молчали, хмуро косились на ментов. Григорий испуганно
   замялся, - Да я Петровичу уже объяснил все, он знает. Аркадий Григорьевич
   был не в настроении пускаться в споры. Он раздраженно схватил Григория за
   воротник и притянул к себе, - Ты, гаденыш пойдешь с нами. Там и разберемся,
   что ты наплел. Николай тут же вскочил, - Возьмите меня. Я тоже хочу
   разобраться, что к чему. Майор недоуменно обернулся к Петровичу, - Да жили
   они вместе, - неохотно пояснил тот. Аркадий Григорьевич потянул Григорий за
   собой к лесу и пошел, ничего не отвечая. - Мне с вами? - устало крикнул
   вслед им председатель. Григорьевич только отмахнулся. Милиционеры поспешили
   за ними.
   - Наш лес можно объявлять ментовским заповедником, - мрачно усмехнулся
   Павел, - что дальше будем делать? Петрович тяжело сел на землю, - Будем их
   тут ждать. - Я б его живым не брал, - Павел все не мог успокоиться. - Ну,
   им виднее, - Петровичу совсем не хотелось спорить, он оторвал травину и
   бессмысленно ковырялся ею в земле. - Ага, а мы тут кутята подслеповатые.
   Прислали нам урода. А теперь смотреть на него сами пошли, - Павел, как
   обычно, легко завелся. - У нас тут и своих уродов хватает, - вздохнул
   загадочно Петрович. Павла передернуло, - Рыба гниет с головы, - он зло
   сплюнул. Ему никто не ответил, и Павел недовольно затих. Прозрачная летняя
   ночь, окутывала их и уходила в деревню.
  
   22.
  
   Как только под ногами зачавкал мокрый мох, Григорий остановился, - Где-то
   здесь. Аркадий Григорьевич вгляделся в темнеющий лес и невольно присел.
   Место мало чем отличалось от остального леса. - Он точно отсюда никуда не
   ушел? - Майор недоверчиво оглянулся на Григория. - Я ему в ноги стрелял.
   - Ну, без ног можно ползти. А пистолет ты ему зря оставил, - Аркадию
   Григорьевичу не хотелось шастать в сумерках по болоту. - Я испугался, -
   Григорий растерянно пожал плечами. Он устал идти долго, да и рука ныла
   по-прежнему, никто не обращал на него внимание.
   - Попробуем обойти здесь по периметру, нащупать его, - Аркадий Григорьевич
   обращался уже к своим. - Аркадий Григорьевич, - Григорий потянулся к
   майору, - Давайте я его здесь найду. Милиционер опешил, - А чего тебе
   неймется? Это уже наша работа. - Ну, у меня получится, - Григорий был
   настойчив. - А с чего ты взял, что у нас получится хуже, - майору был
   смешон этот человек. - Я лучше, знаю, что ему надо. - Ну, и чего ему надо?
   Ты скажи, мы тоже узнаем, - Григорьевич не скрывал язвительности. - Ему
   надо, чтобы им восхищались, - Григорий был смущен. - Знаешь, иди,
   рассказывай своим бредни по деревне. Мы тут как-нибудь сами, - и Аркадий
   Григорьевич пошел вглубь болота, за ним последовали его подчиненные.
   Ночной лес стоял неподвижно, только легкие ветви деревьев слабо
   покачивались, словно дышали. Милиционеры скоро вернулись, - Знаешь, в самом
   деле, иди лучше ты. А то уже ничего не видно, а ты здесь лучше знаешь, где
   чего тут, - Майору не хотелось бродить в сумерках по болоту, рискуя
   нарваться на пулю. Григорий охотно кивнул, растерянно повертел топор, - Его
   можно взять? - Ну, возьми на всякий случай. Постарайся только без
   глупостей, - майор, повидиму, надеялся, что там, в темноте они друг друга
   и порешат, поэтому согласился легко. Григорий рассеяно улыбнулся и пошел
   искать Алексея.
  
  
  
  
  
   23.
  
  
   Они быстро нашли друг друга. Алексей лежал за деревьями там, где оставил
   его днем Григорий. Григорий не удивился, увидев, что Алексей переоделся в
   свою одежду, которая была вся заляпана давно засохшей кровью. Ноги Алексей
   раскинул в разные стороны, чтобы они меньше болели.
   - Ты где так долго был? Ты хочешь, чтобы я без ног остался? Я бы сам давно
   дополз до дома, - голос у Алексея дрожал, глаза горели беспокойным
   безумием. Григорий удовлетворенно улыбнулся и тихо сел рядом, молча
   откинулся к дереву.
   - Ну и что ты придумал, чтобы меня вытащить? Зачем тебе топор? - Алексей
   почти извивался от отчаяния и подозрительности. Григорий смотрел на него с
   рассеянной жалостью, - Ты разрезал Машу? Алексей дернулся, как ужаленный,
   - Да, она здесь закопана и там. Это было трудно. Я весь измазался. Я уже не
   чувствую своих ног. Ты обманул меня. У тебя нет никакого божества. Ты
   просто убил Машу. Ты втянул меня в грязь и кровь. Здесь темно и пахнет
   падалью. Я тебя убью, - Алексей распалялся все больше и уже направил
   пистолет на Григория. Тот не расстроился, - Дурак, божественное надо
   пробуждать в себе. Вне тебя его нет. Я топор принес, чтобы ты отрезал мне
   руку. Алексей опешил, - Какую? Зачем? - Вот эту, - и Григорий протянул
   перевязанную руку. - Но она еще, наверное, срастется, - неуверенно бормотал
   Алексей. Дурак, - спокойно, - объяснял Григорий, - Маше искала то, чему
   она может отдаться полностью. Я предоставил ей такую ситуацию. Я думаю, она
   с радостью приняла то, что, может быть, выше ее. По-моему, она тоже слышала
   голос, поэтому и вела себя так неожиданно. Тебе кажется, я не понимаю, что
   рука срастется? Мне надо соответствовать велению свыше. Мне надо быть
   идеальным, чтобы взять на себя все происходящее. Я возвращаю бога в мир, он
   требователен к нам, он хочет, чтобы мы быстрее менялись. Женщин поменять
   легче, - Григорий вздохнул и поглядел на сникшего Алексея, - Я действую не
   сам по себе. А ты мне все не доверяешь.
   Алексей был подавлен, он не понимал, откуда у этого тщедушного идиота
   берется столько доводов, - Но я не знаю, я, наверное, не смогу вот так
   просто отрубить руку. Григорий с сочувствием улыбнулся, - Я тебе не
   говорил, но ты чем-то похож на женщин. От того ты и вызываешь у людей такие
   противоречивые чувства. Ты и притягиваешь к себе и отталкиваешь. Алексей
   яростно повел головой, горло сдавил приступ тошноты, - Хорошо, я отрублю
   твою руку. Давай сюда топор. Если ты хочешь быть полным уродом - будешь.
   Алексей уже потянулся к топору, но Григорий прервал его, - Погоди. Мне надо
   одеться в платье Маши. Куда ты дел его? Я это делаю ради нее. Это будет
   хорошей памятью о ней. Нам надо выйти на более свободное место. Я не хочу
   это делать в кустах.
   Алексей застонал, - Почему я с тобой связался. Ведь ты ненормальный. Но ты
   у меня еще заверещишь. Платье тут. Григорий быстро одной рукой стянул свою
   одежду и потянулся за платьем. Григорий торопился, он надел на себя Машина
   платье, белеющее в темноте. - Опирайся на меня. Пойдем. Топор не забудь.
   Алексей взял топор, поднялся и вскрикнул, ухватился за Григория крепче.
   Они спешили выйти на более просторное место.
   Григорий шел впереди, он почти тащил на себе Алексея. Они быстро вышли на
   поляну и остановились. - Здесь, - нервно прошептал Григорий, - Бери топор,
   - и он медленно с трудом отвел руку в сторону. Алексей с отвращением
   потянулся к топору, - Какая все же эта мерзость, - бормотал он, но стойкая
   убежденность Григория не давала Алексею остановиться. Неожиданно для него
   раздался голос Аркадий Григорьевича, - Гриша, как тебя там, ты что, совсем
   двинулся? Майор выглядывал из-за дерева виднеющегося впереди, но подходить
   не решался. Алексея заколотило, он судорожно сжал, ставший ненужным топор.
   Руби, - Григорий почти что кричал. - Кто там у тебя за спиной? - Аркадий
   Григорьевич вскинул пистолет, - Отойди! Послышались клацанья затворов.
   Руби! - Григорий, словно хотел перекричать происходящее. Алексей
   машинально, почти ничего не соображая, но с невероятным ожесточением
   рубанул топором сверху вниз. Григорий как-то утробно взвыл и тут же
   завалился набок, не прерывая вой. Алексей тоже закричал, он испытывал
   невероятную ярость. Милиционеры не стреляли, они оторопели от того,
   насколько все было быстро и непонятно. Алексей Григорьевич стоял бледный во
   весь рост и не отрывал взгляд от окровавленного Алексея. Алексей не мог
   стоять на месте. И он побежал туда, откуда, как казалось, ему грозила
   смерть. Милиционеры почти одновременно открыли стрельбу по бегущему на них
   с топором человеку. Стреляли все. Когда Алексей уже упал, по нему еще
   продолжали по инерции стрелять. Настолько страшным и неожиданным в
   кромешном лесу было нападение их бывшего коллеги. Первым остановился
   Аркадий Григорьевич, - Хватит стрелять! Все! Милиционеры опустили стволы, и
   в резко наступившей тишине стал отчетливо слышен непрекращающийся глухой
   вой Григория. Все бросились туда. Они увидели дрожащее тело в белом платье,
   залитом кровью, и руку в белом рукаве, лежащую неподалеку. - Ну, идиоты! -
   Майор с трудом подавил приступ тошноты, он оглядел Алексея. - А мы его
   хорошо изрешетили со страху. Не дышит. Аркадий Григорьевич прислушался к
   хрипам Григория - Сергеев, Панов берем этого придурка - и к машине. Зуев
   остаешься на месте, чтобы никто здесь не ходил. Я скажу председателю, чтобы
   никого не пускал. Приедем через часов пять с криминалистом - чтобы здесь
   все осталось, как есть. Милиционеры, стараясь не глядеть на изуродованного
   Григория, подняли его. Аркадий Григорьевич нерешительно взял отрубленную
   руку, - Бляди гадкие. Может, в нашей больнице что-нибудь скумекают, что
   делать с этим. Пошли. Григорий уже чуть слышно мычал, его душили рыдания.
   Милиционеры медленно, ломая сухие сучья, с кровоточащим и мычащим телом на
   руках погружались в плотную темноту ночного леса. Алексей остался лежать
   один, словно прокаженный, к которому боятся подойти.
  
  
   24.
  
   Когда они вышли из леса, их заметили не сразу. Те, что несли уже молчащего
   Григория, сильно измазались кровью. Они понесли его сразу к машине. Аркадий
   Григорьевич подождал, пока к нему подойдет Петрович. - Что у вас случилось?
   - Петрович увидел отделенную руку Григория, и его чуть зашатало. Аркадий
   Григорьевич был краток и сух, - Да вроде съехал совсем Алексей. Непонятно,
   что у них там было. Этот сам напросился на личную встречу с Алексеем. А он
   руку ему там рубанул, на нас кинулся. Мы его завалили - в темноте не стали
   разбираться. Мы сейчас в район - может, там откачают вашего. Ты последи,
   чтобы в лес - никто. Я оставил своего сержанта, но ты все равно скажи
   мужикам. Там все в крови, два трупа, могут следы попортить. Петрович
   справился с волнением и сосредоточенно слушал, - Я мужикам что-нибудь
   скажу, чтобы они успокоились, - он замялся, - А чего он в белом платье? -
   и Петрович кивнул головой в сторону Григория. Майор поморщился, - Да
   непонятно. Они там сами переоделись, когда этот вызвался помочь. Может, у
   них какие сексуальные игры были. Уроды! Чего им не хватает? - Аркадий
   Григорьевич с досадой сплюнул. - Ладно, мы поехали, а то не довезем.
   Вообщем, договорились. Он резко развернулся и пошел догонять своих, держа
   осторожно отрубленную руку.
   Петрович тоже поспешил к ожидавшим его мужикам. - Что там за жутики,
   председатель? - спросил тревожно и почтительно Павел. Петрович мотнул
   головой, словно отгонял от себя наваждение, - Да там сразу и не
   разобраться. Вроде у них там была какая-то секта эротическая. Мужики
   затихли и будто пригнулись. Даже Николай, испытывавший большее
   беспокойствие, как-то сразу сник и стушевался. Всем стало понятно, что
   история может быть путаная и непонятная, подавляющая воображение. - Вы вот
   что, мужики, - Петрович чувствовал себя неуверенно, - Майор просил не
   ходить туда. Он там оставил своего человека - место сторожить. Надо следы
   не затоптать. Так чтобы не вляпаться во все это - не ходите никто туда.
   - Петрович, так нам чего? Вот майор, он уже вляпался со своим лейтенантом.
   Это его теперь забота, - к Павлу вернулась свойственная ему насмешливость.
   - Ну, тогда давай, беги, чего там еще можно трахнуть. Там и рельсы уже
   разложены для особо желающих. Голову надо иметь на плечах всегда, даже
   когда неймется, - Петрович сорвался на крик. Павел смутился, пробормотал
   неопределенно, - Ладно, - помялся немного и пошел к деревне. По дороге к
   нему присоединялись другие жители, не решившиеся подойти спросить у
   Петровича, что произошло, и Павел неохотно им повторял услышанное. Так они
   и шли разрозненной группой по домам, встревоженные и закутанные темнотой.
   Петрович смотрел им вслед, он не знал, куда ему идти. Потоптавшись, он
   пошел в лес, застывший перед рассветом.
  
  
  
   25.
  
  
   Был уже сентябрь и солнце прозрачно светило в разреженном воздухе. Аркадий
   Григорьевич небрежно сидел в кабинете Петровича и расспрашивал сильно
   сникшего за последнее время председателя, - А скажи, ты знаешь этого
   Григория? Петрович пожал плечами, - Да они с матерью на отшибе жили. Он у
   нее поздний ребенок был. Без отца рос. Пока она была жива, его в армию не
   брали. Потом призвали. Он и учился плохо, всегда был какой-то подавленный,
   с придурью. Они к нам приехали с Урала. Говорили, что его мать зачала
   невесть с кем по пьяни. Я и не знал, куда его определить, когда он
   вернулся. Делать он ничего не умел, да и не хотел. Получал какую-то пенсию
   по инвалидности. Ему там, в армии по голове вроде еще дали. Да он и всегда
   был малость не в себе. Договориться с ним было ни о чем невозможно,
   дичился, делал дурные глаза, отвечал какую-то ахинею. Ну, я его и оставил
   жить, как он хотел, побираться, нищенствовать, делать поденщину
   кому-нибудь. А что? Он может, участвовал во всем этом не только, как
   жертва?
   Майор равнодушно пожал плечами, - Да вроде ясная история, смотри сам. Мы
   нашли Машу быстро. Ее разрезали на куски, закопали зачем-то в разных
   местах. Экспертиза показала, что это сделал Алексей. Да, это и так было
   видно. Внутри у нее тоже была земля, но еще раньше у нее, скорей всего, был
   контакт с Алексеем. Там сделали пробы спермы и все такое. Зачем надо было
   заталкивать в нее землю - непонятно. На той земле, что была внутри тела,
   снаружи ее, нашли следы спермы уже Григория. Он сказал, что его заставил
   это сделать Алексей, после того, как изнасиловал Машу. Он потребовал, чтобы
   Григорий запихнул вовнутрь ее землю, чтобы уже больше никто туда... Зачем
   тогда требовать, чтобы Григорий затем поимел ее? Я представляю, как
   несчастная девушка все это терпела, хотела жить. Аркадий Григорьевич
   говорил быстро, скучно, словно давно придумал сказанное. Руки его торопливо
   бегали по столу Петровича, будто искали доказательства там. Он тускло и
   бессмысленно глядел в окно, поглаживая давно небритое лицо, продолжал, -
   Григорий уверяет, что таким образом Алексей мстил за ее связь с Михайленко
   Николаем. Он их выследил, когда Григорий встречались в лесу с Машей.
   Григорий заявляет, что у них с Машей начинал завязываться роман. Григория
   он будто и за соперника не считал, просто измывался, за недочеловека
   держал. У Григория была уже сломана рука, как он смог со сломанной рукой
   еще что-то делать в набитой землей вагине - непонятно. Затем, грудь Алексея
   была обожжена в нескольких местах. У нас один свидетель, и он уверяет, что
   Алексей после того, как изнасиловал девушку, набил ей нутро землей и
   заставил изнасиловать ее Григория, потом задушил ее и разжег костер,
   чтобы сжечь труп. Вот тогда якобы Григорий и схватил пистолет Круглова и
   прострелил ему ноги. После чего в состоянии аффекта хотел тут же, и сжечь
   раненого, но испугался и сам вытащил его из огня. Однако, стрельба в ноги
   слишком разумное действие для состояния аффекта. Потом он испугался еще
   больше, бросил пистолет и убежал. Следы опять же подтверждают сказанное
   Григорием. Алексея волочили к огню, затем оттаскивали, земля там со
   следами крови. Но более всего в пользу этого Григория говорит то, что
   видели мы. Круглов произвел крайне невменяемое впечатление. Если бы его не
   завалили, он бы и нас бы порубал.
   Аркадий Григорьевич шагал по комнате, его сапоги резко и сильно
   скрипели. Петрович слушал майора и растерянно качал головой, его мутило от
   сказанного. Ему хотелось сказать что-нибудь неприятное майору, но тот был
   увлечен своим рассказом, - Когда мы пошли в лес, Григорий сам напросился
   отыскать Круглова. Мол, он лучше знает, где тот мог прятаться. Он почему-то
   считал, что убийца никуда не денется. К тому времени Круглов расчленил
   труп девушки и закопал его. Все это он проделал с прострелянными ногами.
   Как он хотел скрыть следы - ведь есть свидетель, людям надо объяснять,
   почему ноги перебиты и так далее. Может, он хотел куда уползти? Григорий
   потом рассказал, что заметил Круглова, когда тот целился в него. Тогда он и
   узнал, что этот сумасшедший разрезал девушку на части. Круглов и Григория
   предложил разрезать, зная, что тот был влюблен в Машу. Обещал, таким
   образом, воссоединить их, смеялся. Григорий объяснял, если бы он отказался,
   Круглов его тотчас бы расстрелял. Так он заставил Григория переодеться в
   женское платье, чтобы сходство с Машей было полнее. Затем Григорий стал
   выводить его на нас. Дальнейшее известно. Этот Григорий в ходе допроса
   удивил меня своей неадекватностью. Может это связано с травмой, пережитой
   им. Кто бы на его месте не двинулся умом? Тем более, как ты говоришь, у
   него были предпосылки. Но как-то в итоге все складно у него получалось,
   словно он вел нас, а не мы его. Когда ему надо было, он замыкался, не
   отвечал. Когда надо было, фактик нужный вспоминал, бояться я его начал,
   ощущение такое, что он мысли мои читал.
   Аркадий Григорьевич сел и замолчал, крупными ногтями застучал по столу.
   Петрович смотрел на майора как-то заискивающе, словно не знал, что тот
   придумает еще, и как от этого может поменяться жизнь. Майор помялся, - Не
   знаю, имеет ли это отношение к этой истории. Но меня эта деталь сильно
   смутила и заставила серьезно усомниться в пристрастиях вашего Григория.
   Если бы не она - все сошлось бы. Я навел справки. В той части, где он
   служил, как только узнали по поводу чего я интересуюсь делом Григория,
   рассказали. Григорий поначалу не устоял под нажимом особо озабоченных, а
   потом уже отказаться было труднее. Короче его там пользовали, как женщину,
   те, кому это было сподручно. У него на этой почве пошли отклонения
   психического свойства, вспышки немотивированной жестокости, отчаянные
   выходки. Начальство, как только узнало про все, перевели его в другую
   часть, а затем и вовсе комиссовало. Дело замяли. Как только я это узнал,
   все для меня стало опять неясно. Допустим Круглов - маньячный тип,
   специализирующийся на зрелых женщинах. Зачем он выслеживает Григория с
   Машей в лесу, глумиться там над ними, рискует? Может, у Круглова что-то
   было с Григорием, может, они работали в связке? Зачем ему так светиться? Я
   задавал Григорию эти вопросы. Он отвечал, что ему больно вспоминать про
   армию, и никакого повторение гомосексуального опыта быть не могло. И как
   раз история с Машей помогала ему забыть обо всем этом. Он говорил о том,
   что Алексей не мог знать об его армейском опыте. Но мне кажется, что в этой
   истории не могло не быть между ними какого-то притяжения. Это все так
   смутно, неопределенно, что не занесешь в протокол. Ты сам, как думаешь?
   Оглушенный информацией Петрович молчал. Осеннее солнце светило в окно,
   поблескивая на плавающей в воздухе пыли. Комната председателя была
   необжита, и голоса в ней звучали гулко. Петрович поежился, - Неуютно
   как-то. Я думаю тут не надо разбираться. Как сложилось, так сложилось.
   Только на деревне всем нужно рассказать о том, что Григорий сомнительный
   человек. Надо, чтобы люди знали. Надо избавляться от неясностей. А люди
   сами выяснят, что к чему. Аркадий Григорьевич недобро замычал, - Ну,
   Петрович, самосуд хочешь раскрутить! Его же затюкают тут, а он может и ни
   при чем во всей этой канители. Сам не уедет, так его выпрут отсюда. Хочешь
   избавиться от неудобного соседа? Так проблемы не решаются. А, может, тут не
   вина его, а беда. Так его за это еще и преследовать надо? К тому же без
   руки он теперь - какая от него опасность! Мне вот тоже высказали служебное
   несоответствие. На волоске вишу. Думаешь, лучше кому от этого нагоняя
   стало? Чужой человек лучше нас здесь разберется? Наелись мы за свою жизнь
   строгостей разных.
   - Но я же просто ясности хочу. И так мороз по коже от всех этих извратов,
   - запротестовал было Петрович, но майор прервал его, - Ясности, Петрович не
   добиваются науськиванием людей друг на друга. Для начала надо помочь
   человеку, майор почти нависал над Петровичем, от него мягко пахло душистым
   одеколоном. Надо быть сильнее своих страхов. Он теперь - втройне инвалид.
   Я вот что подумал: участкового я вам не могу поставить нового. Люди его
   плохо примут после всего, да и нет у меня людей. Григорий нам, как не
   верти, помог. Я уже написал представление на него - разоблачил маньяка,
   пострадал. Мы недоглядели, но сейчас с людьми туго, места наши глухие,
   может, у Алексея тут поэтому крыша съехала. Официально я не могу поставить
   Григория - он без руки, диагноз у него уже был, лучше ему после всего
   этого не стало. Но на общественных началах, я думаю, он может справляться с
   должностью участкового. Уважать его местные будут, даже робость внушать
   может. Ты ему какую-нибудь должностенку, вроде сторожа, отпиши и станет он
   у вас за порядком следить. Тем более дел у вас немного. Отчеты я покажу,
   как ему писать. Григорьевич решительно шагал по комнате, натыкаясь на
   мебель и не замечая этого. Его грузное тело производило много шума в
   маленькой комнате, глаза его бегали, и у Петровича начинала от всего этого
   болеть голова. Петрович усмехнулся, - Тревожно как - то и смешно все.
   Хорошо, пиши рекомендацию. Ты предлагаешь Вытого Григория в качестве
   наблюдателя общественного порядка в деревне Заявилки с докладом о ситуации
   тебе, чтоб писал. Пиши рекомендацию, а я распоряжусь, - Голос у Петровича
   нервно дрожал и поднимался все выше. Непонятная обида за Алексея подступила
   к нему. - Не научились мы доверять друг другу, Петрович. Но я напишу тебе
   такую бумагу. Где у тебя тут ручка. Я во всем привык идти до конца, - майор
   раздраженно бормотал и суетился. Об окно бились осенние поздние, но еще
   бодрые мухи. Лес за окном, казалось, был тоже покрыт пылью.
  
  
   26.
  
  
   Григорий стоял у дома председателя окруженный мужиками. Здесь были
   непоседливый Павел, настороженный Николай, Тихон и другие. Они осторожно
   осматривали Григория, державшегося снисходительно и небрежно. Он был одет
   не по погоде - в тонкую белую рубашку. Пустой рукав у него не был завернут
   за брючной ремень, а болтался свободно - легкомысленно и независимо, что
   особенно смущало мужиков. - Как руку подрезали, не больно, - Павел был
   болезненно деликатен. - Ну, я же был уже под наркозом. Потом уже было
   тяжело, - спокойно отвечал Григорий. Как же ты так? - растерянно и
   аккуратно продолжил Тихон. Григорий с улыбкой пожал плечами, - Подвернулся.
   - А что они там решили в ментуре, как они нам такого подсунули, кто будет
   отвечать? - волновался Димыч, болезненный дребезжащий мужичонка. -
   Следствие еще не окончено, но вроде считается, что он уже здесь головой
   поехал, - тихо говорил Григорий, но его все слышали отчетливо. - Во как! -
   свистнул Пашка, - Видать это мы его настроили на резню с потрошением.
   Хороша контора! - А ты то как будешь без руки? Копменцацию будешь
   требовать? - никак не унимался Димыч. - Зачем? Хорошо, что жив остался, -
   доверительно рассказывал Григорий. - Да они с нас еще попросят за то, что
   их волновать стали! - Пашка уже разошелся.
   Из дома вышли Петрович с майором, мужики тревожно затихли. - Пошли со мной,
   - небрежно на ходу бросил Аркадий Григорьевич Григорию и широко прошел
   мимо. Григорий охотно пошел следом. - Видали, - Пашка ощерился, - Он нами
   брезгует. Вся жопа в говне, а еще рожу воротит, начальничек. - Ну что там,
   Петрович, - Димыч был настойчив. Петрович расстроено глядел вслед майору, -
   Что, что. Лейтенант - труп, значит, концы в воду. Майор нам этого вместо
   лейтенанта предлагает. Павел нервно дернулся, - И ты согласился? Петрович
   неопределенно огляделся, - Согласился, не согласился, посмотрим. - А чем не
   порядок, - рассудил Павел, - всем по полголовы оттяпать, да руку, будь
   добр, оттяпь. Образец каждому - чтобы не больше власти быть, скромнее. - А
   что тебе опять не нравится, - вскинулся Петрович, - он, между прочим, за
   нас подставился. И не ментом он будет, а так, отчеты в район писать.
   Все помолчали, майор с Григорием уже скрылись из глаз, а мужики все
   смотрели, куда он только ушли. - Этот напишет, - зло и раздельно произнес
   Павел, - теперь языки за жопой держать надо. С ним никто спорить не стал.
  
  
   27.
  
   - А как же меня люди безрукого слушать будут? - Григорий с майором стояли
   возле машины, и Григорий едва сдерживал волнение. - А что тебе их
   послушание. Ты выявляй нарушения, пиши. А мы будем приезжать, тебя
   поддержим. Если что, обращайся к Петровичу. Наберешь авторитет, тут не руки
   важны, а последовательность и желание работать. У тебя же есть желание
   работать? Тебе не надо объяснять, что такое безвластие? - Аркадий
   Григорьевич говорил вежливо и равнодушно, глядел в сторону, старался не
   замечать порыва к себе Григория. Происходящее тяжелым грузом ложилось на
   него, но ничего уже майор поделать не мог, и это было непохоже навсегда
   бодрого Аркадия Григорьевича.
   Григорий поспешно закивал, - Хорошо. А жить я буду у себя? - Ну, а где
   тебе еще жить? - майор хотел поскорее расстаться с Григорием, но тот его
   никак не отпускал, тяготил майора. - Можно тогда я буду жить там, где
   лейтенант жил. Дом-то у меня плохенький, болею я в нем часто. Майор
   старался не глядеть в мутные беспокойные глаза Григория, - Не знаю. Спроси
   Петровича, разрешит - живи, если не претит тебе в доме убийцы жить.
   Григорий будто не слышал майора, - А форму мне можно надевать, как при
   исполнении? Аркадий Григорьевич поморщился, - Не в форме же дело. Я тебя
   прошу за порядком в меру сил присматривать. Ты же на пугало похож будешь!
   Григорий обиделся, - Без формы я сам по себе и внимания мне - малость. А в
   форме - я уже с вашей санкцией, лицо беспристрастное. Я же тоже о деле
   забочусь.
   Аркадию Григорьевичу было неимоверно душно. Эта деревня вместе с Григорием
   казалась ему надоедливой липкой бездной, в которой даже невесомое осеннее
   солнце не бодрило. - Смотри сам, только знаки отличия отпори. Да и надевай
   пореже, только когда нужно будет. Ну, все?
   Григорий вытянулся, словно хотел дотянуться до своего следующего вопроса,
   но смялся и только выдавил из себя, - Да, вроде. Это же вам все надо, а не
   мне. Аркадий Григорьевич уже залезал в машину, - Мне, тебе. Ты брось эту
   дележку. Я тебе человеком предлагаю быть. Он уже заводил машину, еще раз
   рассеянно глянул на Григория и, поспешно отвернувшись, тронул с места. Он
   сейчас сильно жалел о своей инициативе, и нехорошее предчувствие окутывало
   его. Он торопился покинуть эту тревожную, болотистую деревню с ее
   жутковатыми местными жителями. Григорий смотрел на исчезающую в осеннем
   воздухе машину, и обида не покидала его. - А что, я не человек? - промычал
   он вдогонку автомобилю. Но по мере того, как майор уезжал, настроение
   Григория улучшилось. Слабый ветер теребил свободный рукав его рубахи,
   прозрачный недалекий лес слабо гудел от пустоты. Григорий воодушевлено
   улыбнулся, и безмятежно улыбаясь, пошел в затаившуюся недобро деревню.
  
  
   2005г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"